Katsurini : другие произведения.

Рабыня

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Меня взяли в плен, и, как и остальных девчат, продали в рабство. Какая участь меня ждёт? Лучше об этом не думать, лучше не знать. Лишь смерти себе желать, но и она не доступна.
    В книге присутствует насилие, но без порно. Начато произведение 19.05.2015. ЗАВЕРШЕНО 18.06.2015. Жду ваших комментариев, они стимулируют вдохновение.

  
  
   ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: я здесь не работаю над текстом, это просто слив моих накопившихся эмоций, иначе я просто полезу на стену и начну крушить всех подряд в обычных любовных историях. Здесь есть насилие. Поэтому для желающих погрузиться в мир и насладиться любовью, прошу поглядеть другие мои романы, особенно последние, где концовка не выложена в общий файл. А здесь идёт упор именно на насилие и интим.
  
  
  Я уже плохо помню, что именно тогда случилось. Кажется, был обычный день, который начинался как всегда. Даже, кажется, светило солнышко. Я помогала маме по хозяйству, братья только вернулись с луга, пасшие корову да козу. Потом бой колокола, предупреждающий об опасности. Паника, суета, крики. Резня. А потом прочёсывание ближайшей местности. Выловили всех, кому удалось скрыться. И судьба была их не завидна. Мужиков всех перебили, как и детей до пяти лет. Молодух насиловали, а когда они были не нужны, убивали, а всех остальных связали. Девчат в одну связку, детей в другую. И погнали всех к реке. Погрузили на судно. К сожалению, я не видела своих братьев. Неужели их перебили? Хотелось верить в то, что их просто не нашли. Как и матушку. Но надежда, словно догорающая лучина, тухла с каждым следующим мгновением.
  Одна девушка решила спросить, какая судьба нас ждёт. Её схватили за косу и при нас всех оголили. А потом её просто пользовали, и даже когда она стоять уже не могла, всё равно насиловали на корабле, а нас заставляли смотреть. Кто попытался отвернуться, того тоже бросали на потеху. Чтобы мы запомнили. И просто делали то, что нам велят. Поначалу я испытывала отвращение к происходящему, потом мне уже было всё равно. Вряд ли меня ждала участь лучше. И убить себя не получится. Некоторые пытались. И ждала их та же незавидная участь. За нами зорко следили. А потом, как причалили к берегу, велели всем раздеться. Мы молча выполняли то, что приказывали, помня об участи, которая ждёт тех, кто смеет ослушаться.
  Вывели всех на берег. Нас смотрел какой-то черноглазый жирный купец. Подходил, щупал за разные части тела.
  - Проверь их! - бросил он какой-то бабке.
  Нас отвели в какое-то помещение, после чего бабка осмотрела нас, заставляя лечь и расставить ноги.
  А потом, тех, кого бабка забраковала, потащили обратно на корабль, предположительно, на утеху.
  Купец отсчитал деньги за полученный товар и погнал нас куда-то.
  Потом нас одели в какие-то балахоны, погрузили в повозки и куда-то везли.
  Дальнейшее прошло как в тумане. Я помнила лишь как меня мыли, умасливали какими-то благовониями. А потом я стою в каком-то дворце. Целиком раздетая, с распущенными волосами. Едва заметно двинулась, постаравшись прикрыть свою наготу.
  Украшенные золотом палаты были пусты, если не учитывать того, что в середине зала было кресло, а я стояла не одна, а подле остальных девчат. Повернуться вокруг я не решалась, но, судя по тому, что в спину никто не глядел, мы были одни. Я сомневалась, что на голых баб бы не глядели мужики, если б они здесь были.
  Дверь в зал чуть хлопнула, и я вздрогнула, опустив взгляд долу. Наверняка многие из нас хотели бы здесь оказаться. Это не корабельная утеха, а развлечение для знатных людей, а может даже князя. Молва говорила, что у него сотни наложниц. Но отчего-то страх пробежался по моей спине.
  Меня здесь нет. Здесь только моё тело. Тело, ведь не душа. Я попыталась отрешиться от всего, особенно подавить чувства.
  К нам подошёл морщинистый дядька в богатых одеждах. Руки у него тряслись. Я постаралась скрыть отвращение, опустила взгляд долу. Он ходил меж нас и осматривал. Очередь подошла и ко мне. Откинул мои волосы - да уж, защита никудышняя. Притронулся своей дрожащей рукой к моей груди. Ощупал. Потом обошёл меня со всех сторон, то и дело прикасаясь то тут, то там, иногда щипая, иногда похлопывая.
  Мне было просто отвратительно. Хоть нас и не покормили перед выходом, но как же удержать внутренности на месте? Сделала глубокий вдох.
  Потом, меня, словно племенную кобылу, осматривали за ушами, проверили зубы, заглянули в глаза. Я далеко. Я ничего не вижу. Не желаю видеть.
  То, что меня осматривали дольше остальных, уже заставляло беспокоиться. Я ведь думала, что у меня не осталось чувств, почему же теперь они вылезли. Как же загнать их обратно в сердце и запечатать? Это всего лишь сосуд, в котором не осталось души.
  - Я беру вот эту, - сказал старик скрипучим голосом. - Остальных приведи завтра. Заплати ему, - велел он кому-то.
  Сердце пропустило удар. Нет, нет и ещё раз нет. Не вздумай бояться! - велела я сама себе.
  Потом девушек вывели.
  Я не видела, что происходит сзади. Но впереди меня был этот старик. Неужели мы остались одни?
  Паника поселилась в душе. Но я помнила, что сделали с другими за своеволие и непослушание. Нужно подавить чувства. Пока не поздно.
  - Подойди к окну, - сказал старик. - Стань лицом к нему, обопрись на подоконник.
  Я спокойна. Я рабыня. Как бы я хотела умереть. Может, удастся выпрыгнуть из окна?
  Развернувшись, отметила, что мы в палатах не одни. В дальнем углу стоял высокий мужчина, лица которого я не видела. Он был тоже в богатых одеждах, но, судя по виду, низшего сословия, чем этот. Разглядеть его мельком не удалось. Он стоял против окна. Сглотнула. Не думать об этом. Это ведь лучшая доля, чем там, на корабле. Отчего же я не рада? Девушки до того, как мы покинули судно, иногда гадали о своей доли. И даже мечтали попасть в наложницы к князю. Небось, мне теперь завидуют.
  Я выполнила поручение, грустно отметив, что окно закрыто. Боги, за что мне это?
  Попыталась окинуть взглядом затвор, но не нашла его. Неужели не открывается вовсе. Но если попытка открыть и выпрыгнуть не удастся, что тогда меня ждёт?
  Сзади послышались удаляющиеся шаги, а потом скрип двери. Который из них ушёл? Я даже не знала, кого бы из этих двоих предпочла. Но в любом случае, мною собирались воспользоваться. Глубокий вдох. Меня здесь нет. Только отчего же так страшно? Сзади кто-то приближался. Я это ощущала всей спиной, по которой гулял холодок. Душа ушла в пятки. Не думать! Не смотреть!
  
  Сзади кто-то приближался. Я уже слышала его учащённое дыхание. Вот только он молчал. Остановился. И его руки стали собирать мои волосы, рассыпанные до того по плечам. Нельзя поддаваться панике. Меня здесь нет. Лучше представить далёкий луг из своего прошлого. По которому я бегала босиком, валялась на траве, вдыхая запахи полевых цветов.
  К учащённому дыханию добавляется звук вынимаемого из ножен меча. Что он задумал? Убить? Было бы здорово! Надеюсь, смерть будет быстрой. Мои волосы несильно потянули в сторону. Хочет отрубить голову? Что ж, я рада.
  Но моим надеждам не суждено было сбыться. Почувствовала, как меч режет волосы, и они вновь рассыпаются по плечам, скрывая чуть наклонённую вниз голову. По щекам текли слёзы. Хорошо. Зато теперь их не увидят. И правда, зачем мне теперь длинные волосы, я ведь рабыня. Это чистые целомудренные девы носили длинные. А вот девице, что не сохранила себя и не умудрилась это скрыть до свадьбы, косу отрезали. Теперь я ведь никогда не выйду замуж целомудренной. Так чего об этом беспокоиться? Отчего же так обидно?
  Меж тем нож убрали обратно в ножны. А по моим плечам заскользили чьи-то руки. Боги! За что мне это? Мужчина отстранился. Верить в то, что всё закончилось, не стоило.
  Руки мужчины легли на мою шею, заскользили по изгибам тела, переместились на бока, а после стали оглаживать грудь. Меня здесь нет. Нет, нет, нет!
  Я, против воли, задрожала. Ко мне сзади прикоснулось что-то тёплое, в то время, как обе руки моего владельца были заняты грудью, сжимая против воли заострившиеся соски.
  Как же мерзко! Меня чуть наклонили вперёд. Боги, нет!
  Но они не вняли моим мольбам, не лишили разума, не позволили отвлечься, сосредоточив все ощущения на прикосновениях этого мужика. Внутрь меня стало что-то просачиваться. Я ощутила боль внизу живота. А потом резкий удар сзади, казалось, разрывающий меня изнутри. Я едва не вскрикнула, с трудом стискивая зубы. Мужчина положил руки на мои бока, несильно сжал, а потом начал двигать моё тело, насаживая всё больше. Больно, как же больно. Мерзко и тошно! Но нельзя проявлять своих чувств. Не хочу, чтобы меня имели все мужики этого дворца. Почему же мне не всё равно? Ведь, казалось, я смогла подавит все чувства ещё на судне.
  Он двигался всё быстрее и быстрее. Как и дыхание становилось всё чаще. Руки вновь переместились на грудь.
  Тело дрожало, зубы уже стучали, когда всё прекратилось, и я перестала его чувствовать внутри.
  А потом сознание меня таки покинуло.
  
  До меня сквозь сон доносились голоса:
  - Что с ней?
  - Боюсь, Ваша Светлость, вам придётся пока воздержаться от любовных утех.
  - Надолго?
  - Она потеряла много крови. Если вы не хотите повторения...
  Потом голоса стихли.
  
  Потом за мною ухаживали, прикладывая холодные мокрые повязки на лоб. Нежно прикасались к моему носу, щекам, проводили пальцем по моим губам. И тело охватывала дрожь. Мне становилось холодно и мерзко. И пытка прекращалась, одеяло подтыкали под бока, стараясь согреть, и я вновь пригревалась и проваливалась в забытьё.
  
  К губам кто-то нежно прикоснулся. Откинул прядь волос с лица.
  - Ты очень красива. Посмотри на меня, хочу увидеть твои глазки, - голос был отнюдь не стариковским, наполненным нежностью.
  И хоть в нём сквозила просьба, я понимала, что это приказ.
  С трудом удалось открыть тяжёлые веки. На меня смотрели встревоженные голубые глаза на молодом гладковыбритом на византийский манер красивом лице. Он улыбнулся. Но мне было всё безразлично. Меня волновало лишь одно, когда он решит воспользоваться моим телом, которое в самом низу отдавало жжением даже сейчас, когда я не шевелилась.
  Он откинул одеяло, обнажая меня, и перемещаясь ниже.
  - Раздвинь ноги, - уже не было просьбы и нежности. Неужели опять? Ужас затопил моё сознание. - Будь добра, - с нажимом добавил он.
  Я вновь задрожала, больше не в силах сдерживать страх.
  - Тихо-тихо, милая, не бойся.
  Он расположился меж ног, и стал прикасаться ко мне чем-то холодным внутри. Жжение понемногу отступало, но ноги не прекращали трястись.
  Он вздохнул. Грустно так. И, накинув на меня одеяло, ушёл.
  Я повернулась на бок и сжалась в комочек. Хотелось только одного, никого не видеть и вообще, умереть от ненависти к своему осквернённому телу, от безысходности и нежелании жить.
  Вернулся он довольно скоро, вновь раскрыл меня, усаживая в подушках, и стал меня одевать в белую сорочку.
  Пока это продолжалось, я отметила, что волосы у меня короткие, обрамляют моё лицо. Сглотнула, стараясь подавить обиду и слёзы.
  Потом этот же мужчина напоил меня тёплым молоком с мёдом, уложил обратно.
  После чего ушёл, и я его не видела до вечера. Ко мне заходила какая-то бабулька, приносившая пить. Помогала мне встать и сходить по нужде. Из меня всё ещё текла кровь. В небольшом количестве, но она была, она перестилала постель, меняла пелёнки подо мною. Когда я вставала, в ушах стучало.
  Вечером пришёл Он. Сильные плечи, широкая грудь, высокий. Одет он был в простую белую рубаху и портки.
  Я задрожала, лишь увидев его. Отчего боюсь? Это он меня подстриг, а после изнасиловал?
  - Как ты? - спросил он, садясь на лежанку рядом со мною. Нужно ответить, вот только горло не слушается. Когда я в последний раз говорила? Наверное, до нападения на наше село.
  Он заметил мои безуспешные попытки.
  - Поскольку твою предыдущую жизнь можно оставить в прошлом, предлагаю дать тебе новое имя.
  Пересеклась с ним взглядом и кивнула. Спорить ведь нельзя. Я - рабыня.
  - Рыжик! Как тебе? - сказал он после заминки.
  Я согласно кивнула. Разве я могу отказаться?
  - Хорошо. А теперь, Рыжик, мне нужно тебя смазать. Понимаю, что неприятно, но чтобы быстрее заживало.
  Боги, пусть заживает как можно дольше! Догадаться, что будет после того, как поправлюсь, было не сложно.
  Пока он обрабатывал раны, я по-прежнему дрожала. И ничего не могла с собою поделать. Он принёс мне отвара мясного, после чего дал запить кружкой тёплого молока. А после, загасив свечи, лёг рядом.
  - Я хочу, чтобы ты привыкла и перестала бояться.
  Легко ему говорить. Я должна привыкнуть к постоянным изнасилованиям? Ну да, я же рабыня!
  А он притянул меня к себе, уложив себе на грудь. Откинул прядь волос. Он был гол, в отличие от меня, на которой по-прежнему была сорочка. Вот только он задрал её почти до плеч. И я прикасалась к нему, совершенно обнажённая. И хоть его тепло было приятно, но от одного осознания, к кому я прикасаюсь, меня била дрожь.
  - Я тебя не трону, пока ты не позволишь.
  Я долго не могла уснуть, слыша, как бьётся его сердце. Но с первыми петухами, сон всё же сморил меня.
  Дальше дни повторялись. Я потеряла счёт времени. Только в окно видела, как времена года сменяют друг друга и вместо жаркого лета наступила осень, а после ветер сорвал с деревьев последние листочки. Окно открывали теперь редко, хотя я, оставаясь одна, подолгу сидела у открытого окна. Меня не волновало, что я могу простыть. Наоборот, я хотела заболеть и умереть. Но постепенно нежелание жить отступало. Я видела разноцветные листочки, радующие глаз, понимая, что, не смотря ни на что, жизнь продолжается. Волосы понемногу отрастали. Но я не знала, что мне с ними делать. Ведь девушка незамужняя и нетронутая носит одну косу, а замужняя уже две, пряча их под головной убор. А я уже была осквернённая, с обрезанными волосами. Поэтому я просто их расчёсывала и носила распущенными.
  Мой хозяин с рассветом уходил, а появлялся уже затемно.
  Спали мы вместе. И он всегда позволял мне лечь в ночной сорочке, а после задирал её, желая прикасаться к моему обнажённому телу. Я же предпочитала всё же хоть какую-то одёжку, чем совсем никакой. Пусть всего лишь в этом мне даётся право выбора - лечь голой или в сорочке, но хоть чуточку ощутить, что твои желания учитываются.
  Мне не разрешалось выходить из отведённых этому мужчине покоев. Он мне сразу сказал, что пусть не последний человек в княжестве, на меня мог положить глаз кто-то другой. Тогда я могу забыть о хотя бы временном спокойствии. Только княжеские наложницы неприкосновенны для других мужчин.
  Поначалу мне казалось, что хуже быть не может, и однажды, уже с первым снегом, я, тепло одевшись в одежды, что были подарены мне ИМ, решилась выйти на двор, ведь меня не запирали на замок.
  Прошла я совсем немного освещёнными сиянием свечей проходами, после чего встретилась с мужчиной из знатных.
  О да, как же ОН был прав. Мною тут же заинтересовались, и подол сорочки тут же задрали. Страх липким потом обуял меня. Я не могла пошевелиться, не могла даже крикнуть, ведь голос так и не появился. Нет, боги, прошу, не надо! За что?
  Меня спас от изнасилования ОН.
  - О, вот ты где, милая Рыжик! Пойдём, не терпится мне после изнурительной охоты насладиться твоими объятиями.
  - Ваша светлость, - моему хозяину внезапно побледневший ухажёр поклонился, и тут же исчез.
  А на лице "светлости" играло отнюдь не ласковое выражение. Он сердился.
  Увёл меня в свои покои и не проронил больше ни слова. Я хотела спросить, что он думает? Но слова по-прежнему не срывались с языка.
  Он разделся и юркнул в постель, затушив свет.
  Я последовала его примеру. Куда ложиться? На свою сторону или в его объятия? Легла к себе. Впервые я спала отдельно от него. И мне было не уютно, и даже холодно, хотя я целиком укуталась в сорочку. Но я просто не могла себя перебороть и кинуться мириться. Я ведь не сделала ничего дурного. Хотя да, я нарушила его приказ. И чуть было не поплатилась.
  Среди ночи он притянул меня к себе, снял мою ночную сорочку. И положил меня на себя. А потом поцеловал. Безумно. От былой нежности не осталось и следа. Я сама прервалась, заглянула в его глаза, сверкающие в лунном свете. Ты же обещал, что не возьмёшь, пока я сама не захочу. Но так ли я не хотела сейчас?
  Он ждал. Чего? Обними же меня!
  И я сама его поцеловала.
  Он перевернул меня на спину, нависая сверху.
  - Ты уверена?
  Нет, я не была уверена. Но не хотелось, чтобы он на меня сердился. Он ведь столько ждал, терпеливо приручая, и он заслужил поощрения. Лучше я сама соглашусь, ведь сейчас он едва держит себя в руках. Я это видела. И понимала, что сегодня это произойдёт по моей воле или нет. Пусть лучше по моей.
  И ещё я поняла, что лучше пусть он будет со мною, чем кто-то другой. И, вопреки всем доводам, я хотела, чтобы он меня поцеловал.
  Сама потянулась к его губам. Но он вновь перевернул нас, и я оказалась сверху.
  - Ты ведь чувствуешь себя. Делай, что хочешь.
  И я поцеловала его. Он ответил взаимностью. И мы неистово целовались.
  - Прости, что я обрезал твои красивые волосы.
  Значит, это был он. Я уже к этому времени предполагала это, судя по тому, как он ко мне относился. Но до последнего не верила, ведь с того дня он ни разу не повёл себя так, как тогда, и я уже порою начинала сомневаться, что то был он.
  - Зачем? - спросила я и поняла, что заговорила.
  - Они скрывали тебя. Я хотел тебя видеть. Всю, без остатка.
  Я приподнялась над ним, не зная, как воспринимать его слова. Радоваться тому, что это был он, или грустить, что это был ОН, и именно он подстриг меня, именно он изнасиловал. Хотя, возможно с его стороны это и не выглядело так. Он был в своём праве, заплатил за меня, я ведь не человек. Я - рабыня. А с нею можно делать всё, что вздумается. Я ведь даже не сопротивлялась, не просила об обратном. Теперь я уже жалела, что просто покорилась своей доли. Возможно, всё было бы иначе, во всяком случае с НИМ. Но теперь это было не важно. Я принадлежу ему. И он мне даёт возможность управлять близостью. Пусть так, хоть в чём-то ощутить свою ограниченную свободу.
  И вместо того, чтобы ненавидеть его, я развела ноги и села на него верхом, словно на лошадь.
  - Ниже... - сказал он внезапно охрипшим голосом.
  И я, уперевшись ладонями в его грудь, переместилась ниже, опускаясь на выпирающую часть его тела.
  Он замер, боясь пошевелиться. А я, через небольшую боль понемногу опускалась, пока было куда.
  - Поцелуй меня, - попросил он.
  И я последовала его просьбе. Он едва заметно направлял меня, иногда беря за стан, а порою ласкал мою грудь, спину. И когда я притомилась, мне тогда уже было приятно, он перевернул нас, и сам продолжил.
  Впервые в жизни я ни о чём не жалела, и думала только о близости с ним и своих новых ощущениях, которые мне даже нравились.
  - Ты очень красива, Рыжик.
  - Как тебя зовут? - решила я всё же спросить, так и не зная его имени. - Кто ты?
  - Светозар. Я княжич.
  О, значит, тот старик был его отцом. Он выбирал сыну рабыню?
  - Зачем же твой отец выбрал меня? Неужели ты сам не мог?
  - У нас был с ним спор. Я ему говорил, что он никогда не сможет отдать мне лучшую рабыню из нетронутых. Я видел вас всех, и положил на тебя глаз ещё тогда, когда ты шла мимо меня. Наши с отцом вкусы совпали. И он, на удивление, отдал мне тебя.
  - Значит, ты проиграл спор.
  - Я ничуточки не жалею.
  И Светозар, вновь оказавшись сверху, вошёл в меня. А я ведь хотела ещё что-то спросить.
  - Ты неутомим.
  - Я слишком долго ждал.
  - Хочешь сказать, что у тебя нет других наложниц? - спросила я, пока он ласкал мою грудь.
  - Нет. Ты - единственная.
  Он двигался всё быстрее, напрочь развеяв все мои мысли.
  А когда мы-таки разъединились, он, заграбастав меня в охапку, тут же уснул. А я наслаждалась его близостью и слушала стук его сердца, ставшего таким родным.
  Утром, даже не позавтракав, он заставил меня тепло одеться в принесенную соболиную шубу и такую же шапку и повёл через дворец в покрытый снегом сад.
  Я вздрагивала, стоило только завидеть кого-то. Но он тогда крепче сжимал свою руку. А ещё я стеснялась своих коротких волос, выглядывающих из-под шапки. Какие были у других, я не видела. Женщины, судя по всему, замужние, были с покрытой головой и ни одна прядка не выбивалась из платка. А молодых девушек я не видела. Были лишь совсем дети и взрослые. Поэтому мой вид выбивался из привычного, я ощущала на себя неприятные любопытные взгляды и клеймо наложницы.
  Завтракали мы в беседке. Впервые вместе. Точнее завтрак накрывали нам слуги. Я всё это время не решалась войти в беседку, любуясь зимой, сняла варежки, и трогала холодный снег, и даже сделала снежок, вспоминая, как с братьями играли в крепости. Как они там? Где они? Живы ли? И если живы, как сложилась их жизнь?
  Челядь удалилась.
  - Заходи, - внезапно сказал Светозар охрипшим голосом. Я послушалась.
  А он наклонил меня, уперев мои руки на стол и задрал подол шубы и сорочки.
  - Что ты...
  Но договорить я не успела. Жар растёкся по низу живота. О да, я хотела его, не смотря на холод, тут же проникающий под одежду. Что со мной такое творится?
  И он вошёл в меня, и вздох облегчения вырвался у него, словно он так долго этого ждал.
  - Ты ненасытен.
  - О да, весь в отца.
  - Тебе ведь скоро меня одной будет мало.
  - Боюсь, что ты долго не выдержишь в этом ритме.
  - Каком?
  - Вот в этом, - и он стал двигаться, показывая ритм.
  Когда же он закончил, укутал меня, и мы приступили к завтраку.
  - Так всё же? - я спрашивала о том, что будет дальше, он возьмёт себе ещё рабыню? Или несколько рабынь? Знаю, я не должна ревновать, но отчего-то это осознание неприятно давило внутри.
  - Если ты сама скажешь, что больше не можешь выдерживать мои домогательства.
  - А если я забеременею?
  Он внимательно посмотрел на меня, так и не донеся еду до рта.
  - Всё зависит от того, как ты будешь себя чувствовать. Отец обычно не трогает беременных, но у него сотни наложниц. Не уверен, что смогу устоять перед единственной своей.
  Он потрогал мои чуть отросшие волосы.
  - Ты не против, если я вновь их подрежу? Хочу видеть твою шею.
  Светозар откинул прядь вбок, оголяя шею.
  - Тебе не нравятся мои волосы?
  Я видела как он смотрел, словно безумец сейчас. Он достал меч. Сердце ёкнуло. Не от страха, а от предвкушения. Да я больная на голову. Как и он.
  - Извини, но я не могу себя сдержать.
  И он стал обрезать пряди волос, которые выступали из-под шапки. Снизу вверх, от шеи. Чтобы она полностью была оголена. Стало холодно, но я молчала. Почему-то сейчас мне казалось, что он меня не услышит. После убрал меч и припал к шее губами. У него дрожали руки, так он хотел меня. Боги, да он просто извращенец, как и его отец.
  Он свернул всё со стола, не обращая внимания на бьющуюся посуду, усадил на стол, задрал подол, теперь уже спереди, мгновенно войдя в меня и покрывая поцелуями губы, ушки, и оголённую шею. И самое невероятное было, что мне это нравилось.
  После он проводил меня в наши покои, а потом явился только вечером, взбешённый.
  - Что случилось? - спросила я, поднимаясь с кресла и отрываясь от вышивания.
  - Мне отец свинью подложил. Говорит, что я не могу ни о чём думать. Сказал, что пора взять ещё пятерых наложниц.
  Такая новость меня не обрадовала.
  - А ещё отец хочет опробовать тебя. Так ли ты хороша, как он себе представляет, судя по моему поведению.
  - Нет! - я впервые возразила кому-то. - Я убью себя, если меня возьмёт кто-то помимо тебя.
  - Глупенькая! Я тебя сам никому не отдам. Пришлось пойти на сделку.
  Я не успела спросить, какую.
  Он был решителен. Подошёл ко мне вплотную. Развязал завязки на сорочке. Оголил одну грудь и взял её в рот. А после встал на колени и залез с головой под подол, покрывая меня поцелуями и оглаживая.
  А потом отстранился. В его глазах вновь появилось безумие. Он едва себя сдерживал.
  - Я хочу, чтобы ты представила, что пришёл я, только это не я, а незнакомец. Я хочу, чтобы ты боялась, как в первый раз.
  Он вышел. А вошёл он, только теперь шатающийся и от него разило вином. Неужели он так играет? Или выпил?
  - О, какая милая рабыня! - сказал он не своим заплетающимся голосом. Да он пьян! - Пожалуй, стоит развлечься, пока хозяина покоев здесь нет. Говорят, ты можешь удовлетворить ненасытность княжеского сынка. А скольких ещё сможешь?
  Он расшнуровывал завязки на своих портках.
  А меня обуял страх. Что если и правда, это не Светозар. Да, похож на него, вот только поведение не свойственное. Он, сколько его помню, всегда был трезв. И в моём питании была лишь чистая вода, чай, взвары. Неужели так хорошо играет?
  Он пугал, до дрожи.
  Я попыталась вырваться и убежать, но меня силком бросили на лежанку. Задрали подол, тут же перехватывая запястья, потому как я схватила мраморное изваяние, стоящее рядом с лежанкой.
  На мгновение отпустили меня, раздвигая мои ноги. И вновь приковывая к постели мёртвой хваткой. И он в меня вошёл. Резко, безумно. По телу разливался страх.
  - О, да, милая. Ты - горячая штучка!
  Быстрее и быстрее двигается, а потом ослабляет, и просто повисает на мне, словно неживой, придавливая всем своим весом.
  - Он был прав, без волос ты ещё привлекательнее! - шепчет он вновь.
  Мой насильник вновь встал на ноги и перевернул меня на живот. Вновь вошёл и стал двигаться.
  - Светозар! Что с тобой?
  По моим щекам текли слёзы. Мне было больно. Я его просто не узнавала. Да, ненасытен, но ведь раньше было по обоюдному согласию, кроме первого раза.
  Да и поведение ему не свойственно. А речи говорит вообще ненормальные, словно это не он вовсе.
  В тот вечер Светозар меня имел в разных позах, именно что насилуя. И под конец, когда я уже просто не могла стоять на ногах, он успокоился и уснул, не привлекая в свои объятия. Если честно, сейчас я была этому рада, как никогда.
  
  После содеянного, я два дня не могла вставать. Светозар же пропал, словно это было в порядке вещей. Мне, как и раньше, приносили еду, и прислуживали. Грели воду в огромную ванну, помогали помыться. Но большей частью я лежала. И больше не оттого, что тело болело, болела душа. Никакие книги не позволяли мне отвлечься и не думать.
  А потом он явился, словно ни в чём не бывало.
  - Рыжик, - ласково сказал, садясь рядом, - прости меня.
  А я, против воли, всхлипнула. Было отчего-то так обидно.
  Светозар вытер мои слёзы и привлёк к себе, заключая в объятия.
  - Прости, милая, - он нежно гладил по моим волосам, а я лишь пуще рыдала, пока слёзы не кончились. - Поговори со мной, прошу.
  - За что?
  - Прости. Я не хотел.
  - Чего ты не хотел? - я хотела это услышать. За что он извиняется?
  - Не хотел тебя брать силком.
  - Но ведь брал.
  - Да, брал. У меня иногда случаются помутнения рассудка, просыпается жестокость. И я ничего не могу с собой поделать, словно во мне сидит кто-то ещё, кто управляет моим телом. А я могу лишь наблюдать. Как в тот первый раз.
  Он нежно гладил по спине. Я всхлипнула, не зная, как вести себя с ним. Я всё ещё была обижена.
  - А ещё, я хочу, чтобы ты узнала от меня: пока это случилось, я был с другими женщинами, Рыжик. И нет мне прощенья.
  Постепенно я успокаивалась. И не знала, радоваться мне или нет, что он других так же насиловал, что оставлял меня в покое и срывал свою ненормальную злость на других?
  Он поцеловал мою шею.
  А я отстранилась.
  - Нет. Если тебе важны мои желания, то я не хочу. Не сейчас. Не знаю, как скоро смогу тебя простить. Или же ты можешь меня вновь изнасиловать, как на днях.
  - Позволь хотя бы быть рядом по ночам, - он просил, не приказывал.
  Я кивнула. Отвращение я испытывала лишь к телесной близости.
  И потекли прежние дни, когда я вновь к нему привыкала. Мы много общались, и спали в обнимку. Зима сменилась весной, и мне не верилось, что он всё это время никому другому, кроме меня, не принадлежал.
  - Скажи, ты сейчас ходишь к другим? - это было странно. Неужели у него совсем нет желания? Ведь ещё недавно он был ненасытен в обоих обликах.
  - Нет.
  - И ты себя как чувствуешь?
  - Хорошо. С тобой мне хорошо.
  - Значит, можешь обходиться без близости.
  Он кивнул.
  - Что говорят лекари? Они знают?
  - Советовали завести постоянную рабыню. И это действительно на какое-то время умерило мой пыл.
  - Но ты мне изменил.
  Он кивнул.
  - Да, я не мог видеть, как тебе плохо. Не смог продолжать над тобой измываться.
  Эти слова что-то всколыхнули в душе моей. Неужели у него есть ко мне чувства, помимо желания? Я вспомнила его нежность. Но давать себе надежду я не могла.
  - Давай уедем отсюда. Только ты и я. Туда, где мы будем одни. Где не будет других женщин.
  - Я не могу.
  - Почему?
  - Моя жена не понесла. Мне нужен наследник.
  Эти слова больно ударили по самолюбию. На что я надеялась? Что я когда-то перейду из статуса наложницы? Не бывать этому! Его слова тому подтверждение!
  - Почему ты изменился? Что послужило причиной?
  - Моя женитьба. Мне пришлось изменить тебе.
  Я сглотнула подступивший ком.
  - И долго это будет продолжаться? Ты ведь вновь пойдёшь к жене... и к другим...
  - Рыжик... - его дыхание сбилось. Я помнила, что это значит. К нему возвращалось желание, он перестаёт себя контролировать.
  - Уходи! Иди к своей жене! И не возвращайся, пока не достигнешь цели. Я так не могу.
  Я приказывала, впервые. От отчаяния, захлестнувшего меня. Ведь я помнила, что ждёт меня после первых страстных дней и меня вновь захлёстывало отвращение.
  И он молча ушёл, хлопнув дверью.
  
  Дни текли за днями, времена лета сменяли друг друга. И я уже жалела, что так поступила со Светозаром. Меня никто не трогал, со мной никто не общался. Одиночество преследовало меня. Да, были слуги, но они лишь спрашивали, не нужно ли мне что-то, даже не сплетничая со мною. Я мотала головой, принимая подачки с княжеского стола. Обо мне продолжали заботиться. Я потеряла счёт времени, но судя по длине волос, отросших ниже пояса, прошло не одно лето. Я чувствовала себя как запертая в башне царевна из сказки, которая божий свет видела лишь в окошко, как и чувствовала дыхание ветра. Чтобы совсем не расплыться от неподвижной жизни, я каждый день делала уборку в помещении, постоянные наклоны, приседания, повороты.
  От нечего делать, я вышивала и читала книги, которых было в отведённых мне покоях довольно много, целая стена, заставленная ими. Всё же, как я понимала, это были покои княжича, а не мои. Читать я умела, но довольно плохо, а от нечего делать, навыки улучшала, как и в письме, ведь здесь были и письменные принадлежности.
  Я так и не понесла. От этого было обидно. Дитятко мне бы помогало коротать дни. Конечно, не стоило надеяться, что сын наложницы многого добьётся в своей жизни, но детям даровали свободу. Они не были рабами, а тут и правда было больше возможностей, чтобы чего-то добиться в жизни. Всё ж стольный град.
  Как-то раз я встала не с той ноги, с рук всё сыпалось, на душе было неспокойно. Я не понимала, что беспокоит, но поняла, что мне пора уходить отсюда.
  Я иногда выходила из покоев, но старалась двигаться бесшумно и не уходить далеко, а в случае чего сразу же прятаться. Выпросив у слуг старую одежду на тряпки, которыми делала уборку, я выкроила целые лоскуты и сшила себе пусть и ветхую, но целую одежду.
  Слугам же не разрешала у себя хозяйничать, ведь за порядком сама следила. Проснулась я затемно. Вот и сейчас, до того, как мне принесут завтрак, я надела старенькое платье, волосы подобрала под платок. Так я могла сойти за замужнюю или вдову. Лицо чуть замазала золой с белилами, чтобы затемнить цвет лица. И тихонько выскользнула из покоев, заложив на постели подобие себя.
  Я спокойна, всего лишь служанка. Делаю свою работу. Я схватила таз и вышла наружу. Хорошо, что сейчас весна, тепло.
  Но не все терема спали, на конюшне уже седлали лошадей конюхи. Эх, мне бы лошадку какую, хоть клячу.
  Я прошмыгнула мимо конюшни и выбралась с княжеского двора.
  Куда теперь? И я отправилась на восток.
  
  Есть хотелось нещадно, всё же привычка кушать в одно время давала о себе знать. А солнышко уже достаточно высоко поднялось. Живот издал голодное ворчание. С одной стороны боязно было идти широким трактом, а с другой - тут проще было затеряться. Люди уже с самого утра суетились, спешили куда-то. Но в основном пожилые женщины, мужчины, дети. Да что ж такое, неужели молодых девчат нет совсем? Хотя, если у князя сотни наложниц, откуда-то они берутся. Значит, либо все в наложницах ходят у князя, либо родители своих дочек отправляют куда подальше от столицы, чтобы их не постигла такая участь.
  Я прошла ещё довольно долго, уже изрядно притомившись. Всё же не привыкла так долго ходить. Точнее отвыкла за эти лета, проведённые в заточении.
  Вообще видок у меня был не из лучших. Вдовы обычно носили белые траурные одежды, а иногда в скорби обрезали себе волосы. Но я не хотела больше коротких. С меня довольно! Но раздобыть сейчас более новую одежду вряд ли выйдет. Мне бы хоть как-то себя прокормить. Я грустно вздохнула и тут учуяла запах вкусного хлеба. Живот призывно заурчал, напоминая, что он не заслужил мучительной смерти и хочет насытиться. И ноги, против воли, понесли меня на запах.
  Очутилась я в большом двухъярусном трактире с вывеской "У Остапа". Собралась мысленно с духом и вошла внутрь.
  Меня встретил широченный хозяин заведения с длинной сальной бородкой, щербатый, и лысой головой, окинул любопытным взглядом, отметил мою убогость, скривился.
  - Позвольте мне поработать за хлеб и ночлег, - попросила я.
  Мужик же теперь по иному взглянул на меня, заскользил глазами по моему телу, поднял взгляд на лицо. На нём заиграла довольная ухмылка.
  - Где ж твой муженёк?
  - Погиб прошлым летом.
  У хозяина заблестели глаза.
  - Хорошо, - иди в стряпчую, посмотрим, что ты умеешь.
  Я бы бросилась прочь отсюда, понимая, что добром это не кончится. Но мне нужно было передохнуть, хоть немного, и хотя бы что-то поесть. Я взмолилась к Богам, в надежде, что они защитят.
  Меня поставили драить грязную со вчерашнего дня посуду с засохшими остатками пищи. Я сглотнула от пренебрежения, закрыла глаза, досчитала до десяти, и принялась за дело, закатав рукава.
  Через два часа работы, хозяин выдал мне краюху хлеба и задрал подол. Боги, нет, только не это! Отчаяние готово было захлестнуть меня, но я едва сдержалась, загоняя его глубоко.
  - Что вы делаете?
  - А ты думала, милая, я не заметил, что к грубой работе ты не привычна, пальчики без мозолей, зато красива на лицо и тело у тебя, похоже, ничего. Сколько у тебя было мужиков?
  - Один, - правду ведь говорю.
  - Да ладно! - он заскользил рукой, оглаживая мои ягодицы.
  Я против воли схватила сковородку. Я больше не рабыня! И никому не позволю так со мною обращаться.
  - Эй, Остап, у тебя посетители! - окрикнул кто-то.
  Хозяин матернулся и ушёл. А я поправила подол, загнала поглубже охватившую меня дрожь и омерзение, схватила честно заслуженную краюху хлеба и стала искать служебный выход.
  Голос разума кричал, что я пропаду, а быть кому-то подстилкой мне не в новинку. Но я не могла позволить воспользоваться собой. Ни за что, когда я только вырвалась из плена.
  Я выскользнула наружу, мимо других работников и постаралась идти спокойно, пока не вышла за пределы владений Остапа.
  
  Не знаю, сколько я так убегала, растягивая заработанную краюху, пока силы вовсе не кончились. Это был лес, я прислонилась к одной из берёз и отдала себя в руки Лешего. Глядишь, умру, моё тело сгниёт, будет пища для одного из деревьев. Глядишь, мой дух в него и переродится. Главное, чтоб меня больше никто не тронул против моей воли.
  Очнулась я в одной приземистой полутёмной избушке.
  Как позже выяснилось, жила в ней одна старушка. Бедно жила, но мне в помощи не отказала. Вся её семья сгинула: муж ещё по молодости её кинул, сыновья в бою пали, а дочери в рабство попали.
  Вот бабулька и коротала век в одиночестве, не веря в то, что кто-то из её дочек ещё ходит по белу свету.
  Вообще от деревни мало что осталось - несколько покосившихся домиков, пустых. Некогда пышные поля заросли травою, а кое-где даже насеялись деревца. Жила бабулька тем, что рядом с домом вырастит, поскольку в поле работать у неё силёнок уж не было.
  Меня приняла как родную, за что была ей признательна. Мы особо о моей прошлой жизни не говаривали. Она сказала, коль бегу, значит, есть от чего.
  Стали мы вместе жить. Я помогала ей по хозяйству, а также ткала, пряла да вышивала. После собрали урожай, подготовились к холодам. Дров наносили. Я даже рубить их научилась. Довольствовались хворостом да теми деревьями, что уже сами не держались на земле.
  И вот, как-то раз уже поздней осенью, бабулька примчалась домой, не смотря на возраст, да стала меня на подмогу звать. Толком ничего сказать не может, машет руками, а после схватила меня за руку да потянула в сторону леса.
  Пришли мы на бурелом. Я ей, мол, что, дров нарубить? А она стала листья разрывать. Ну, думаю, что там она нашла интересного? Верить в то, что она умом тронулась, не хотелось.
  Оказалось, что спрятан там был мужчина, со стрелою в плече. Лицо было всё в крови, испещрено ранами, как и тело, напоминавшее кровавое месиво. У меня аж ноги от вида подкосились.
  - Потом сознание терять будешь! Сейчас хватай его за ноги, да потащили!
  Делать нечего, неужели старушку обреку саму перетаскивать этого здоровенного мужика? Он ещё жив был. Домой вдвоём притащили, стали за ним ухаживать.
   Интересно, кто он? Пострадал явно от людей, ведь раны были нанесены режущим оружием. Пару стрел из него вытащили. Старушка, оказалось, неплохо в лекарском деле понимала. Нашла старые запасы трав, отварами из которых и промывали раны, да давали ему пить. А вот шить мужика меня бабушка заставила, мол, я молодая, глаз у меня лучше видит. А что плохо мне, так всё потом... Сперва дело!
  Пришлось из бабушкиных запасов ткани шить ему одежду новую, ведь старая была в лохмотья изодрана.
  Долго его выхаживали. Несколько месяцев. То одна рана загноится, то другая. А старушка радуется.
  - Молодой совсем, будет тебе муженёк на подспорье.
  - Матушка, какой муж, вы о чём?
  - Не всё ж мне век коротать.
  - Э, я так не согласна. Меня кинуть на потеху какому-то мужику собираетесь?
  - Дура ты, девка, хоть и вдова. Молодая ещё, замуж пора.
  Я спорить не стала. Всё одно, скорее всего, не жилец он.
  А бабушка сама его не трогает, только рассказывает, как за ним ухаживать, всё меня гоняет да учит. Мне кажется, или она решила что больной ей нужен, чтобы опыт свой передать?
  А той же зимой, бабулька померла. Похоронила я её в мёрзлой земле, оттащила как раз в то место, где мужика нашли, сама в сани впряглась, зарыла листьями да снегом.
  Мужик, же на удивлении, не отдал концы. Понемногу после её смерти пошёл на поправку, а ещё через месяц, стал вставать, по хозяйству помогать. Лицо только обезображено было. Тут уж поделать ничего не смогли, как со старушкой ни старались. Да молчал всё. Да я уж привыкла ему раны обрабатывать каждое утро и вечер.
  А спал он на лавке, я - на печи.
  
  Раз спускаюсь среди ночи, а он стоит возле окна в лунном свете. Сильный такой, красивый, если не видеть лица.
  - Кого выглядываешь? - спрашиваю, подойдя сзади.
  Не ожидал, вздрогнул. Значит, тоже скрывается. Подошла к нему. Так остро ощутила одиночество. Сильно захотелось, чтоб меня приголубили, обняли и просто любили. Подошла к нему, а он стоит и внимательно глядит в окошко. А я провожу по его сильным оголённым плечам, покрытых рубцами. Странно, но это так притягательно. Слышу, как его дыхание учащается.
  Он разворачивается ко мне, и бережно на стан руки кладёт.
  А я завязки на сорочке развязываю. Намёк он понял, тут же оголил мне грудь. Провёл шершавой мозолистой ладонью по ней, а после снял сорочку с плеч, скидывая её целиком. Распустил мои волосы.
  А после в губы впился. Его движения были нетерпеливы и несколько грубоваты. Я же сама на портках развязала шнурок, лишая его последней одежды. Да что я творю? Сама на мужика вешаюсь. Но как же я хочу этого! Ощутить его внутри себя! Внизу живота разливался жар. Он отстранился, словно любуясь мною, вновь провёл по телу рукою, заставляя желать его ещё больше. Не томи!
  Вошёл он в меня довольно быстро и резко, что я даже вскрикнула. Он остановился, а потом стал двигаться потихоньку, наращивая скорость. Боги, неужели я так долго скучала по этим ощущениям? Я дрожала в его объятиях, извивалась и отдавалась целиком и без остатка.
  Проснулась я от того, что всё тело ломило и было холодно. Обнаружила себя на столе, голую. Рядом моего больного, тоже голого, и затухающую печку. Быстро вскочила и стала суетиться, подкидывая дров. Одеваться было некогда, нельзя было позволить очагу затухнуть. Всё ж зима на дворе.
  Стоило мне подняться возле печи, как на бока легли шершавые руки. О... По телу разлился жар. А я ведь в чём мать родила... Он наклонил меня чуть вперёд и тут же вошёл сзади. Я издала стон.
  И он заскользил руками по груди, ритмично ударяясь о меня. А потом выскользнул, так и не доведя до пика ни себя, ни меня, развернул лицом к себе и приподнял, насаживая на себя. Прижал меня к печи спиной, продолжая двигаться. А потом вновь почти довёл до исступления и выскользнул. Зачем он дразнит и меня и себя?
  Развернулся и пошёл к лавке. Сел на неё, приглашая к себе. И я пошла. Сама нанизалась, а он откинул мои волосы и целовал шею, ушки, щекоча бородкой кожу. На этот раз я получила удовлетворение и положила голову ему на плечо. Тогда он снял меня с себя, уложил на стол и вновь вошёл, заканчивая начатое. После чего уже обессилел. Он улыбался, и я, на удивление, тоже. Я нежно проводила по его изувеченному лицу. Интересно, был ли он раньше красив? Но сейчас я видела лишь его кажется серые глаза, любующиеся мною, и губы, ещё так недавно ласкающие меня. По телу разливалась нежность. Вот ничего мне не надо, кроме как жить вот тут с ним, растить детишек, чтобы обо мне заботились, ласкали, желали.
  Время бежало. Зима заканчивалась. Как-то он перехватил меня на дворе и обнял.
  - Доброе утречко. Я ведь даже не знаю, как тебя звать.
  Он в ответ пожал плечами.
  - Что с тобой, почему не можешь говорить?
  Он попытался что-то сказать, но зашёлся кашлем.
  - Не надо. Ты ведь меня слышишь и понимаешь.
  Кивнул.
  - А писать можешь?
  Вновь согласился. Взял веточку хвороста, что вместе с дровами под навесом лежал, и стал писать на снегу.
  "Я люблю тебя, Рыжик".
  Мне было приятно, честное слово, но откуда он узнал, как меня звать? Я озвучила свои сомнения.
  "Матушка тебя так называла".
  Понятно. Точно, он ведь застал ещё живую старушку.
  - А как тебя звать?
  Он пожал плечами.
  - Не хочешь говорить или не знаешь?
  "Не помню. Но опасность из леса исходит, я чую."
  - Хочешь, дам тебе новое имя? - решила повернуть разговор в другое русло, дабы не тревожить его израненную душу.
  Кивнул. А я стала думать. Как же его назвать? Какой у него образ? Безобразный. Но так называть точно не стоит, если я не хочу его обидеть. Высокий, сильный. Но и с медведем не соотносится. А может стоит ему никогда не вспоминать прошлое и жить настоящим и радоваться каждому прожитому дню?
  - Как тебе Радей?
  Расплылся в улыбке. Ну вот и славненько.
  Я суетилась по хозяйству, а он найденным в погребе поручьем* чинил инвентарь и что-то мастерил(прим. авт. поручье* - ручной инструмент на Руси). Я привыкала к нему, и он мне всё больше нравился. А что - трудолюбивый, не лежебока, подспорье мне в хозяйстве. Права была старушка, неплохой муж мне будет. И в одиночестве жить я просто боялась. Да и не ровно к нему дышу. Спали мы теперь вместе, на печи. Днём я пряла, ткала, шила, готовила еду, пока он чинил избу, беря годные доски да брёвна из других развалившихся домиков, а иногда и в лес ходил, рубил живые деревья. А у меня сердце каждый раз не на месте было из-за его отлучек. Правда, всегда показывал, что в лес идёт и всегда возвращался. А с восходом солнца начинались наши игры.
  Интересно, а если я понесу? Что тогда? Мы ведь живём даже не поженившись. Хотя, уж не один месяц живём, а я пока так и не понесла. Может я бесплодна? Ведь и со Светозаром не отяжелела. Не хотелось об этом думать. Поэтому гнала такие мысли.
  Однажды, уже весною, как сошёл первый снег, он пропал. Как же так? Неужели он бросил меня одну. Я была согласна просто быть с ним, даже без заключения союза. Неужели он сбежал? Пропали и мои вышивки, и его поделки. Зачем взял? Обида поселилась во мне.
  Странно было то, что сейчас я даже не одиночество ощущала. Мне было так плохо, хотелось просто волком выть. Неужели, я полюбила его, а он предал? Не хотелось в это верить. А что если он почуял опасность и ушёл, чтобы не накликать на меня беду? Хотя нет, оставить меня тут одну, было не лучшей мыслью. Тогда что? С ним могло что-то случиться? Я отогнала мысли и чувства. Лучше думать, что он меня бросил, вспомнив своё прошлое. Может, у него там жена, детишек возок. Заперла чувства в своём сердце, буду жить дальше. Жизнь ведь продолжается.
  Он явился через седмицу, привёл лошадь, запряжённую в телегу, полную вещей. Достал плуг, впряг в лошадь и пошёл пахать поле.
  Когда я его увидела, первым делом хотела броситься к нему, но с трудом себя удержала. Не бросил! Я была просто счастлива. Но ничего мне не сказал. Ну да, он же не может. Но хотя бы обнять мог, поцеловать. Или он всё же уходит? Просто решил с нивой помочь?
  В обед я ему принесла поесть, не зная, как себя вести. А обнял меня, а потом взял мою правую руку и надел серебряное колечко на пальчик. Сердце забилось быстрее от предвкушения. Что он хочет? Неужели... Замуж зовёт?
  Радей достал из-за пазухи второе колечко, побольше и мне протягивает.
  Я дрожащей рукой взяла его. А он подставляет безымянный палец правой руки.
  Неужели, своего рода обряд женитьбы проводит? По моим щекам текли слёзы, а он вытер их нежно, поцеловал. Я отстранилась, и взяла с его ладони колечко, надевая ему.
  Радей взял меня на руки и закружил. А после вдел в мои ушки красивые серёжки. Где он столько денег взял? Видно, сомнение отразилось на моём лице. А он прижался ко мне, мол, успокаивает, чтобы не переживала. Ну ладно, доверюсь.
  - Радей, милый, - я отстранилась, - а ты вспахать да засеять свою жену не хочешь? - сказала я да потупила глазки.
  Был такой на Руси обычай. Когда в свадебный день могли на поле заняться любовью, и связано это было с плодородием. Может, если к нему обратиться, я-таки смогу понести.
  Муж глядел на меня очень внимательно, а потом кивнул и взглядом показал, чтоб домой шла да воз разбирала.
  Я и послушалась. Стала суетиться по хозяйству, влезла в воз, что стоял подле избы. А там добра всякого. Было несколько курей, в клетке, накрытых одеялом, и спавших, на которых я не обратила раньше внимания. Пришлось суетиться, готовя не только себе еду, но и живности. Была и козочка с козлёночком.
  Хлопот хватало. Поспела всё сделать только к вечеру. А муж пришёл домой, поел да спать завалился. Как же так! Я ведь ждала его!
  А ночью привлёк к себе, поцеловал. Я тут же проснулась. А он спустился вниз да одеваться. Э, ты куда, милый? Взял в сенях что-то, да на двор.
  Я, естественно, за ним. Пришёл на поле, холодно здесь как-то, зябко. Днём ещё ничего было.
  Расстелил одеяло, и меня привлёк к себе. Волосы распустил, положил на одеяло. Навис надо мною, такой красивый в лунном свете. А потом поцеловал. Я уже пожалела о своих словах, ведь холод даже сквозь одеяло просачивался. Он поставил меня на четвереньки и вошёл в меня сзади. Согрелась я довольно быстро, но я не просто отдалась своим ощущениям, а обратилась к матушке-Земле, представляя, как она через руки мои вливает свои живительные соки, делится своим плодородием, и внутри меня зарождается жизнь.
  Всё закончилось довольно быстро. Муж укутал меня в одеяло и понёс на руках домой.
  А я лежала и любовалась чертами его лица. Он был очень красив, волосы, обрамляющие красивыми завитушками черты лица. Отросшая небольшая бородка, которой поначалу не было, ведь раны приходилось обрабатывать и зашивать. И хоть я края ран состыковала ровно, бугры рубцов выпирали и борода их не скрывала, ведь на шрамах она не росла.
  Но глаза были ясные, и такие родные. Он перенёс меня через порог и сгрузил на горячую печку, развесил на просушку одеяло, а меня раздевая и кутая в другое, домашнее. Сам лёг рядом обнажённый, положил меня на себя, подоткнул одеяло и гладил по распущенным волосам. Незаметно для себя я пригрелась и задремала. А когда проснулась, поняла, что так и спала в его объятиях. Попыталась тихонько выскользнуть и пойти заняться домашними делами, но Радей проснулся.
  Положил меня на печь. Нежно так смотрит. Любимый.
  - Доброе утречко, любимый.
  Целует в ответ.
  - Мне надо вставать. Кашу запарить для живности.
  А он улыбается, вновь целует и нехотя отпускает.
  Я-таки понесла с той ночи. Дни текли за днями, весна сменилась осенью, а после и зимой. (прим. авт. раньше летом назывался год, а лето - как времени года не было, была длинная весна, осень и зима). Настала пора родин.
  Муж от меня не отходит. Смастерил мне лохань деревянную, да баньку прямо к дому пристроил. И теплее, и на двор без необходимости не надо. Вход отдельный приделал, а коли надо, так через боковой в предбаннике можно в сени сразу перейти. А ещё муж за печью сделал тайный лаз, что к реке выходил.
  Я как-то зимой спросила про это. Он написал, что осторожность не помешает. Ведь не просто так он не жилец был. Лишь моими стараниями да советами матушки с того свету выбрался.
  - Радей, кажется, началось, - прошептала я, схватившись за живот. Он успел меня подхватить.
  
  Малыш рос и ничто не предвещало беды. Только вот муж вёл себя чем дальше, тем угрюмее.
  - Что, милый?
  Написал мне, что нехорошее у него предчувствие. Мы с ним разработали план побега, на случай, если что-то случится. Заготовили и сухари, и вяленое мясо, и овощи. Сумка с перевязью были готовы, чтобы в любое мгновение их схватили и отправились в подземный ход.
  И для сына, названного Любиком, корзинку приготовили с тёплым одеялком.
  Я проснулась среди ночи от тревожного ощущения. Мужа рядом не было. Спустилась, решив найти мужа. И тут услышала зловещий скрип двери, а затем и до боли родной голос, доносившийся из открытых сеней, откуда тут же повеяло холодом:
  - Милая, я соскучился.
  На дворе, словно ему в ответ, заржала лошадь.
  Сколько их там?
  У меня сердце от страха ушло в пятки, сковавшего всё тело. Неужели моей свободе пришёл конец? А как же муж, сын?
  Я боялась пошевелиться, прислушиваясь, не зная, бежать ли в тайный ход, который в шаге от меня был, или к малышу, мирно сопящему под потолком.
  В избу вошёл княжич, прикрывая за собой дверь. Напасть на него, схватив кочергу? А вдруг я не успею, а от грохота малыш проснётся и пострадает? Что если Светозар не один?
  Я не успевала добежать до сына, поэтому просто притаилась за печкой со слабой надеждой, что он посчитает, что меня здесь нет. Вдруг, пронесёт?
  - Рыжик, я знаю, что ты здесь. Я слишком долго ждал. Ты ведь не хочешь, чтобы я выпустил Озара, - сказал он угрожающим голосом. Это он о ком? О второй своей жестокой сущности? - К тому же, у меня ещё есть твой муж.
  Сердце замерло от страха. Неужели он убьёт его? Нет, только не это. Я не могу позволить, чтобы с Радеем что-то случилось из-за меня. Ему ведь и так много досталось испытаний. Что если любое моё неповиновение, будет сопровождаться не насилием толпой народа, как раньше заставляли нас подчиняться, а причинением боли любимым мне людям? Раньше ведь мне нечего было терять, кроме своего тогда ещё нетронутого тела. А теперь есть Радей и Любим.
  И хуже всего было то, что сына я не успевала спустить. Бежать одной, надеясь, что боги защитят моё дитятко, не стоило даже надеяться. Не потому, что разуверилась, а просто они ведь не защитили меня, сделав наложницей княжича. Пусть он был единственный мой насильник, но всё же был. Нет, убежать я просто не могла. Если Светозара не злить, может, всё обойдётся. Хотя, слыша его голос, можно догадаться, что он на грани. Либо я сама ему отдамся, либо он возьмёт меня силой. Выбора у меня нет. Я вновь рабыня.
  Прости, любимый, но выбора у меня не осталось.
  И я, с трудом поборов оцепенение и отвращение, вышла из-за угла печи.
  - О, любимая Рыжик, как я долго ждал, - в его голосе даже нежность сквозила, вот только от неё страх липкой жидкостью струился по моей спине.
  А дальше нахлынуло вновь оцепенение, я не смогла сдвинуться с места. Светозар тенью сам сделал шаг навстречу, ещё один, ещё... пока не подошёл вплотную. Я даже не дышала, испытывая холодящий душу ужас. Он рывком снял с меня сорочку, оставляя совершенно голой. Распущенные волосы закрыли тело. О нет, только не это. Неужели вновь обрежет их... Муж ведь так любит мои длинные волосы.
  Княжич откинул мои волосы, оголяя меня. Сжал мои соски, от чего по моему телу против воли разлилось возбуждение. Неужели я всё ещё жажду его ласк? Или это болезнь, болезнь рабыни?
  А потом развернул к себе спиной, перекидывая волосы вперёд и чуть наклоняя. В моём сознании боролись два чувства: отвращение к тому, что сейчас должно произойти, и болезненное желание, чтобы это произошло.
  - О, какая же ты красивая, Рыжик, - его голос охрип. Дрожащие от возбуждения руки хозяина заскользили по моей спине. - Как я долго мечтал об этом.
  Неужели у него так долго бабы не было? С его положением взять новую наложницу разве сложно? Неужели он всё это время искал меня? И как нашёл?
  Но как же Радей? Неужели я так просто готова, пусть даже мысленно, отдаться княжичу. Это ведь будет предательство.
  Почувствовала, как он вошёл в меня, замер.
  - Я знал, что ты тоже желаешь этого, - сказал он, наклоняясь к моему уху и обжигая шею своим дыханием.
  Не думать об этом? Хотя нет, думать надо, иначе будет больно. Тогда я буду мужа представлять, это ведь не будет тогда изменой. Я люблю своего мужа и если б это сейчас был он, разве б я была против удовлетворить его страсть?
  Закончилось всё довольно быстро. А ведь это моя первая близость за несколько месяцев. До родов не очень хорошо себя чувствовала и муж не трогал, понимая моё состояние. А после тоже нужно было ждать, пока внутри всё заживёт.
  Светозар отпустил меня, а я прижалась к стене, не в силах стоять на своих двоих. Разные чувства охватывали мою душу. Я чувствовала, как начинаю себя ненавидеть за свою слабость и за то, что жажду продолжения.
  Малыш захныкал, требуя грудь.
  Я с ужасом замерла. Как княжич отреагирует на сына?
  Он же встал с лавки и стал спускать люльку. Боги, пусть он не обидит сыночка! Боги, если вы существуете, не допустите того, чтобы Любим пострадал. Согласна быть со Светозаром, только пощадите моего малыша, защитите его, прошу!
  Княжич же взял его на руки и нежно прижал к себе.
  - Красивый! Жаль, что у меня так и нет детей, - он поднял на меня взгляд. - Покормишь?
  Он серьёзно? Не обидит?
  Светозар положил малыша в колыбельку, стоявшую на столе. И велел мне прямо так кормить. Что он задумал?
  Я встала коленками на лавку и наклонилась над сыном, давая ему одну грудь, не желая злить хозяина. Любим присосался. Я немного расслабилась, когда княжич вошёл в меня. Безумец! Это муж, всего лишь муж! Ему такое позволительно, не правда ли? Пусть и извращение, но простительное. Если б это был он, разве мне не понравилось бы? Утешала я себя, представляя любимого за своей спиной. Я и правда соскучилась по этим ощущениям, если только учесть, что это Радей. Движени всё ускорялись, заставляя желать большего.
  Едва смогла удержать стон удовлетворения, чтобы не напугать малыша.
  А когда малыш вновь уснул, отвалившись от груди, Светозар вышел из меня и поднял люльку под потолок.
  Что теперь?
  - Тебе ведь понравилось, милая?
  Я кивнула. Это ведь правда.
  - Продолжим?
  - Ты ненасытен.
  - Только не говори, что не скучала по этим ощущениям.
  О да, только не с ним. Или всё же с ним? Муж более нежен, в последнее время вообще ко мне боялся прикоснуться, словно опасался, что я разобьюсь как глиняная плошка, упавшая на пол. Неужели я желаю насилия? Похоже, княжич не один, больной на голову.
  - А теперь твоя очередь. Я хочу, чтобы ты меня любила, как раньше.
  И он просто сел на лавку, ожидая меня.
  - Светозар, прошу.
  Но как же я желаю этого. Я не достойна тебя, Радей. Я по-прежнему рабыня, желающая своего хозяина.
  - Давай, любимая.
  Я неуверенной походкой приблизилась к нему.
  - Поцелуй меня, Рыжик, - он просил.
  И я стала над ним и наклонилась для поцелуя. Его лицо было скрыто в темноте, как и тело почти не видно. А он меня видел, притронулся к моей груди рукой, взял в рот сосок, после чего выпустил, поднимая ко мне лицо. И я наклонилась и поцеловала, как если б это был муж.
  Он ласкал мою грудь, бока, спину, а я его волосы. А после села на него, но не в том месте, где он хотел бы. Хотелось его подразнить, как и себя.
  И провела рукой по лицу. Замерла, не веря своим ощущениям. А потом поцеловала со всей своей любовью. Безумец! Макошь, ты издеваешься, я знаю. Он разорвал поцелуй.
  - Ближе, милая.
  Больше я не сдерживала возникшее желание. Если он так меня хочет, пусть насладится, как и я, этой мимолётной близостью, но нельзя позволить Озару вырваться наружу. Я хочу Светозара, но не его вторую злобную половину.
  
  Когда всё закончилось, он нежно взял меня на руки и отнёс наверх.
  - Верни мне моего мужа, - попросила я.
  - Хорошо, как скажешь, любимая.
  - Светозар, - я решила проститься с ним по-дружески.
  - Да, Рыжик.
  - Муж это видел?
  - Нет.
  - Хорошо.
  Он улыбнулся.
  - До встречи, любимая.
  - Погоди.
  - Да?
  - Скажи, нам что-то угрожает?
  - Да. Будьте начеку. И не думай о муже, хватай малыша и беги.
  Я грустно вздохнула. Значит, опасность исходила не от Светозара.
  - Скажи, почему ты меня бросил?
  - Отец меня отправил наместником в соседнюю губернию и по договору с моей женой в целях поддержания мира с её государством, я не мог взять с собой ни одной женщины.
  - Но ты обо мне забыл...
  - Нет, я всегда помнил. Поэтому прежде чем уехать я дал распоряжения, чтобы за тобой ухаживали как и прежде.
  - Почему ты не отпустил меня?
  - И куда б ты пошла? Я не мог выделить тебе охрану, а участь одинокой красивой женщины в столице предрешена. Я как мог защищал тебя.
  Я ещё хотела спросить, как он нашёл меня, и что случилось, но дверь скрипнула, и я поняла, что осталась одна, лишь малыш был неподалёку.
  И что теперь? Как я объясню всё это мужу? А стоит ли? Или он не будет ничего знать? Осталось лишь одно желание, которое не удовлетворил хозяин. Интересно, как на меня посмотрит Радей, если я его попрошу об этом?
  С такими мыслями, я, всё же удовлетворённая и уставшая, уснула.
  А на утро муж был рядом, словно и не было этой ночи. Может, и правда, воображение сыграло злую шутку и всё это был лишь сон?
  Вот только я была обнажённая. Оглянулась в поисках одежды. А потом пошла спускаться. Ничего не напоминало о ночных развлечениях, разве что моя сорочка, валявшаяся скомканной у стены. Значит, всё же не сон. Я надела другую сорочку, решив эту постирать. И вообще оделась, подобрав волосы под платок.
  С мужем я о произошедшем заговорить боялась. Признаться во всём я просто не могла, и это меня ело изнутри. Я ведь не знаю, как он отреагирует. Да, я не хотела этого, по сути, Светозар взял меня силой. Но если муж ничего не помнит, значит, скорее всего не поверит. И как быть? Только молчать.
  Дни текли за днями, и меня не покидало ощущение, что это грызло не только меня. Что Радей помнит? Тоже списал всё на ночной кошмар?
  Малыш наконец-то уснул после утренних игр, муж чинил поручье, а я суетилась по хозяйству. Потом не выдержала и подошла к нему.
  - Радей, - я распустила волосы.
  Он откровенно ел меня глазами, отложил нож, который до этого точил о камень.
  Я сама сняла с себя одежду. Всю. Муж уже прерывисто дышал, а портки стали ему тесны. Развязала ему завязки и сама села на него. Он даже закрыл глаза на мгновение. А потом обнял, и принялся ласкать.
  - Погоди.
  Радей открыл затуманенные страстью глаза.
  - Обрежь мне волосы.
  Непонимающе глядит.
  - Пожалуйста, - прошу я, двигаясь на нём.
  О, как же это возбуждает. Да что со мной такое? Светозар напрочь меня испортил. Я думала, что забыла про всё это. Но тело помнит и желает. Муж взял нож и начал обрезать мне пряди волос, одновременно шевелясь внутри. И хоть мне было их несколько жаль, но не настолько, чтобы я хотела, чтобы он остановился.
  Я замерла, сгорая от желания, но боясь пошевелиться, чтобы он не поранил. А когда он закончил, стала двигаться. А Радей, как с цепи сорвался. Он ласкал мою шею, губы, грудь, позволяя мне вести, но следуя за мною.
  Удовлетворение мы испытали одновременно. Он облокотился о стену, а я о него.
  - Радей, я люблю тебя.
  Он в ответ, прерывисто дыша, поцеловал в губы, в шейку, облизал моё ушко.
  Боги, я точно больная на голову.
  Волосы были до плеч и срезом ласкали мою шею. И мне это нравилось.
  Через какое-то время мы продолжили прерванные занятия. Я собрала веником свои срезанные пряди, собираясь кинуть в печь. Но муж не дал, сам это сделал. Потом я с трудом подобрала оставшиеся на голове волосы под платок, стараясь, чтобы ни прядка не выбивалась из-под него. Это оказалось довольно сложно, но всё же удалось. А вечером, стояло уложить малыша и собраться лезть на печь, как муж загасил последнюю лучину, снял с меня платок, распуская волосы, лаская их, и целуя мою шейку. А потом просто задрал мою ночную сорочку и, развернув меня к себе, поднял за ягодицы, желая, чтобы я обхватила его. Прислонил меня к печи и вошёл.
  А дальше у нас была ночь любви, возбуждение и удовлетворение страсти. Муж долго ждал, по нему было видно. И мои короткие волосы ему очень нравились.
  Боги, главное не назвать его Светозаром. Как же я этого боялась. Почему всё так сложно?
  На утро я не выдержала.
  - Милый, нам нужно поговорить.
  Он взял меня на руки и приготовился слушать.
  - Скажи же мне что-нибудь, я знаю, ты можешь.
  Он правда попытался, но безрезультатно.
  - Я тоже в своё время молчала, когда попала в плен. А потом меня сделали рабыней.
  Радей прикоснулся к моей щеке, стирая одинокую слезу. Он ждал.
  И я рассказала ему про всё. Про то, как нас учили быть покорными, как потом Светозар меня изнасиловал, а потом ухаживал. Рассказала и про Озара.
  Радей не отстранился и внимательно меня слушал.
  - А потом он пришёл сюда. За мной. Он угрожал расправиться с тобой, и я не могла ничего сделать. Тело просто было неподвластно.
  - Я убью его, - вымолвил муж.
  А я грустно всхлипнула.
  - Всё не так просто. Ты ведь ничего не помнишь. Скажи, ты мне веришь?
  Он кивнул.
  Я подскочила и принялась ходить по избе, не зная, с чего начать разговор.
  - Ты его любишь?
  - Люблю.
  - Которого?
  - Светозара.
  - А меня?
  - И тебя.
  - Значит, стоит ему прийти, как ты снова будешь в его власти, причём по собственному желанию.
  - Да.
  - И кого ты выберешь?
  - Я не могу выбрать?
  - Почему?
  - Потому что ты - это он.
  - Что?
  - Ты и есть Светозар. Твоё лицо обезображено, и я тебя не узнала сразу. Но когда он имел меня, я прикоснулась к его лицу. Это был ты.
  Я не могу делить вас. Сколько дальше у тебя будет личностей? Уже три. Дальше больше?
  Радей вскочил с места и выскочил на двор.
  А я не знала, как мне быть. Не совершила ли я ошибку, сознавшись во всём.
  Малыш захныкал, требуя внимания.
  - Миленький мой, Любик, я надеюсь, что ты не будешь таким, как твой отец?
  Я гладила его по головке, стараясь говорить о хорошем. Боги, пусть всё наладится. Я ведь не многое прошу, просто быть с любимым и растить наших деток.
  Муж вернулся ночью.
  - Кто ты? - спросила я, уж не зная, кого ждать.
  - Радей.
  - Хорошо. Что ты вспомнил?
  - Ты права, я вспомнил нашу с тобой недавнюю ночь. Прости меня, любимая, - он прижался по мне. - Не знаю, что на меня нашло.
  - Ты меня напугал.
  - Я знаю, прости.
  Я гладила его по волосам.
  - Ты помнишь, что с тобой случилось и как ты оказался израненным в лесу?
  - Нет. Но я вспомнил, что говорил тебе в ту ночь и опасность видел своими глазами. Он был прав, в случае чего, хватай малыша и беги. Потому что в лучшем случае тебя сделают рабыней кого-то ещё, а в худшем, просто убьют, как и нашего малыша. Любима в любом случае убьют, жена Светозара не простит измены и дитя от другой.
  - Скажи, а когда ты уезжал, где ты взял серьги и откуда деньги на всё это?
  - Серьги я нашёл в своей захоронке, которую вспомнил. Думал, может награбленное, но они так приглянулись мне, у замужней ведь должны быть красивые серьги. Это нынче рабство и не купить такие простому мужику, а ещё лет двадцать пять назад любой женатый мог себе позволить.
  Радей задумался.
  - Отец всему виной...
  - Ты о князе говоришь?
  - Не знаю, но думаю, ко всему он причастен. Ощущение, что именно мой отец. Всё остальное я купил на вырученные от продажи деньги. Там ярмарка была Комоедичная*, много народу приехало. Ты же вышивку свою на продажу делала. (прим. авт. Комоедица* - праздник Масленицы у славян, когда первый блин - символ солнышка - отдавали комам - так хозяина леса бера или медведя иносказательно называли)
  Я кивнула.
  - За неё много давали. Но купил я кольца на вырученные от утвари деньги. Благо, нынче серебро не высоко ценится. А на твои уж всего остального накупил.
  Мы долго тогда говорили. До самого утра. Наверное, я соскучилась по разговору. Ведь Радей не мог говорить, а тут нас прорвало.
  Мы говорили о своих планах и решили, что надо как-то обезопасить себя. Дом видно издалека, ведь печь топим, а значит, в случае чего, сразу же сюда явятся.
  Сплели из льняных нитей потолще верёвку и растянули вдоль своих владений, сделав несколько защитных линий. Хоть одна, но должна была сработать, рассыпая дома бочонок с горохом. Этого времени должно было хватить, чтобы схватить малыша и в тайный ход убежать.
  Ну и каждое открывание двери сопровождалось небольшим звоном, оповещающим, что кто-то пришёл. Жили мы как на иголках.
  А потом я не выдержала и сказала мужу, что так больше не могу жить.
  Если здесь так плохо, наверняка есть место, куда не распространяются загребущие руки его отца. Стоило рискнуть, потому что жить вечно в страхе и растить так детей - не выход. И мы, пока ещё лежал на полях снег, запрягли лошадку в сани, куда козу с курами тоже загрузили, взяли харчи да небольшие поделки и отправились на восток. Передвигались преимущественно ночью, а днём спали в лесу, стараясь обходить стороной обитаемые земли. Так двигались, пока снег не сошёл, а после, пока речки не раскрылись, двигались по льду.
  Свои серьги я больше не надевала, боялась вызвать нехорошие подозрения у люда. Останавливались в одном граде на торжище, продали всё, что можно, накупив харчей, да пересев уже с саней на телегу.
  Чем дальше от столицы, тем лучше люди жили, но и тут периодически случались набеги, когда грабили люд, убивали и брали пленных. Но селяне готовились заранее и зачастую даже научились отбивать нападения.
  Потом мы встретили отряд военных, патрулирующих следующие за хребтом Рифейских гор* земли(прим. авт. Рифейские или Гиперборейские горы - так в древности назывались Уральские горы). Нас задержали. Меня с Любимом определили в один из шатров, а муж ушёл разговаривать с сотником. Долго его не было, что я уже начала было волноваться.
  Вечером он пришёл, да на нём лица не было.
  - Что случилось, Радей? - подскочила я.
  - Нам придётся расстаться, милая.
  Дальше был не очень приятный разговор.
  - Чем я могу помочь?
  - Я не хочу тобой рисковать.
  Но я стояла на своём.
  - Ты понимаешь, чем рискуешь?
  - Да.
  - Я не готов на это пойти.
  - Мы ведь должны помочь этим людям.
  - И я готов, но ты - дело другое. Ты ведь помнишь, что у нас дитя малое?
  Я помнила, как и кое-что ещё, чего не могла больше допустить.
  Муж ушёл, а после за мной явился человек сотника.
  Долго со мной беседовал сотник и пытался отговорить, тоже расписывал всё в кровавых красках, но я готова была рискнуть, просила только, чтобы о Любике позаботились в случае чего. Прощание с мужем вышло каким-то быстрым. Он только обнял да поцеловал на прощание и велел беречь себя.
  Дни текли за днями, месяцы за месяцами. Волосы понемногу отрастали. Любиму уж второе лето пошло, а вестей от мужа всё не было. Я так и жила в лагере с военными и их семьями. Меня там принимали как свою, помогали всем, чем могли, и со мною занимались как верховою ездою, так и боем, чтобы в случае чего, могла за себя постоять. Я совсем исхудала. От прежних форм не осталось и следа. Меня даже в мужскую сорочку иногда переодевали, перевязывая грудь, и если б не миловидное лицо да отсутствие растительности на лице, я вполне могла сойти за парня.
  Мои волосы старательно расчёсывали и втирали разные травы, способствующие быстрому росту. Но коса за это лето выросла всего до пояса.
  Любику исполнилось два лета, и меня вызвали к сотнику.
  - Ты помнишь, о чём мы говорили? Всё ещё хочешь принять участие в деле?
  - Да! - решительно сказала я. Неужели я наконец-то с мужем свижусь?
  - Хорошо. Тогда готовься.
  Он развернул карту и стал показывать мне, где я смогу проехать, причём сама, без сопровождения. Это было очень опасно и меня пытались отговорить. Но я не желала ничего слышать.
  - Хорошо. Тогда поедешь вот сюда, в эту деревню, - он показал на карте. - Тут относительно безопасно и молодёжь стала возвращаться домой. Ты вернёшься как дочь одних из сельчан. Только надо будет волосы перекрасить. Присматривайся, и докладывай, отправляя послания с соколом.
  Я согласно кивала и запоминала всё, что мне нужно будет сделать.
  Когда сотник со мною закончил, я отправилась к одной женщине из лагеря. Та занялась перекраской моих волос на всём теле. А когда те высохли, грудь перепеленали и облачили в мужскую одежду - так безопаснее было путешествовать одной. После волосы тщательно спрятали под головной убор с пришитыми к нему короткими конскими волосами, мне прилепили усы и выдали лошадь, продовольствие и кое-какое оружие. После чего разрешили проститься с сыном. Он меня узнал, не смотря на изменение внешности. Радостно бросился на руки.
  - Мама, ты скоро?
  - Скоро, милый, скоро, - а у самой слёзы на глаза.
  - Не пачь, мама, я буду синым, - не плакать, значит, будет сильным - это хорошо. Всё же военное воспитание сказывается.
  Я села на коня и поехала, не оборачиваясь.
  На заставе меня по особому ярлыку пропустили, после чего тот пришлось припрятать, ведь если меня с ним поймают, мне, во-первых, не поздоровится, а во-вторых, не известно, для чего после используют.
  Стоило мне покинуть ставшую родной землю, как мне стало не по себе. Зря я ввязалась во всё это. Но назад пути уже нет.
  Я старалась двигаться осторожно, чтобы не привлекать внимание. Пару раз чуть не нарвалась на засаду из душегубов, с трудом удалось от них уйти.
  Встречались и разорённые пустые сёла, и встречались свежие могилы. А были и наоборот, процветающие города. Мне это было не понятно, но соваться в них я не решалась, ведь по моей байке, я ищу службу у господина. И хоть, испытание я возможно бы выдержала, но рисковать не стоило, ведь тогда первоначальные планы рушились. А как знать, какая судьба меня ждёт и не придётся ли кого-то убить при этом, только чтобы выслужиться перед господином. Хотя и к этому меня готовили, вот только по-настоящему я пока никого не убила.
  К нужному мне селению я добралась спустя месяц. Продовольствия едва хватило и последние дни пришлось голодать и довольствоваться дарами леса.
  А вот дальше предстояло самое сложное. От лошади надо было избавиться и приобрести девичий наряд, ну и найти кого-то, кто бы довёз меня до места.
  Я нашла в селении, где остановилась, захудалую избу, давно не чиненную, и постучалась.
  Встретила меня старенькая бабулька, наверняка вдова. Поскольку такие женщины обычно свои избы за определённую плату давали молодым девчатам и парням на зимние посиделки, то и наверняка можно будет что-то да выторгововать у старушки.
  - Здравия желаю, бабушка, - я низко до земли поклонилась.
  - Чай, добрый молодец заблудился.
  - Ночлег не дашь?
  - А что предложить взамен можешь?
  Я пожала плечами, а потом показала взглядом на лошадку.
  - Конечно, не только за ночлег, но больше у меня ничего нет.
  Старушка согласилась. Да и баньку истопить предложила.
  Я отказываться не стала, ведь давно уже целиком не мылась, предпочитая не оголяться и не светить женскими телесами, а то невзначай кто бы приметил.
  Стоило мне раздеться и распустить волосы, как старушка явилась. Уставилась на меня во все глаза, после чего вышла и вновь вошла, подозревая, что ей кажется. Но ей не казалось.
  - Но откуда?.. - только и смогла произнести она, прислоняясь к стене.
  - Прости, бабушка, опасно нынче молодой девице одной передвигаться. Вот и пришлось мороку навести.
  Бабулька тут же ожила да давай за мною ухаживать. Пропарила хорошенько веничком, облила водою студёною. Ну а после принесла мне одёжку, что когда-то её дочка себе на приданое шила. Но я не взяла, попросила если есть, без вышивки. Чай девка молодая, не гоже мне в рубахе мужней бабы ходить. Старушка согласилась с моими доводами, принесла другую, девчачую сорочку да запону*.(прим.авт. запона - запашной передник незамужней девушки, без рукавов).
  Накормила, напоила, да после стала пытать меня.
  Не долго думаючи, я и поведала, куда путь держу, мол, родители ещё несколько лет назад отправили к дальним родственникам, а тут им сложно довелось, неурожайные лета выдались. Вот и решила воротиться сама.
  - Неужто не могли довезти тебя. Хоть дед какой?
  - А я сама, по-тихому ушла. Не до меня там. Вот, продала кое-какие вещи из своего приданого, да приобрела морок мужицкий.
  - Эх, девица-красавица. Не гоже так себя вести. Домой поедешь как?
  - Не буду своих родных пугать. Найду кого-то, кто подвезёт уже в родном образе.
  Бабушка охала, ахала, потом отстала, постелила постель на лавке.
  Пока она стелила, не позволив этого сделать мне, мол, ей приятно за дочкой поухаживать, словно в прошлое попала, я не смогла ей отказать в столь малом и стала осматривать избу.
  Обычная, с одной светёлкой, печью у одной стены, полатями, закрытых занавесками. Дома было без лишней утвари, а на полу постелены круговые вязанные половики. Они меня заинтересовали. Я такие ещё не видала. Надо бы попросить бабушку научить меня их вязать, умения ведь лишними не бывают.
  Дом был пропитан стариковским запахом, но я так соскучилась по теплу и людям, что даже наслаждалась им. Хотя в избе было довольно прохладно, ведь летом печь в доме не топили, но сырости не было. Значит, проветривает бабушка помещение.
  На стенах были старенькие вышитые полотенца, старенькая, но чистенькая скатёрка на столе. Бабушка суетилась, накрывала на стол, как прознала, что я девица. Эх, не стоит обманывать старушку, ведь она со всей душой ко мне. Но и раскрыть ей свою тайну я не могла, поставив под угрозу всё дело.
  Вдоль стен было три сундука, ну и длинный стол с лавками. А вот прялки не было, как и ткацкого станка. Я подумала, что бабушке они просто не нужны, вот и избавилась, наверное, ведь если она предоставляет избу на посиделки, значит, ткани ей приносят готовые.
  Стоило мне прилечь в свежую постель, наконец-то наслаждаясь уютом дома, пусть и не моего. Веки тут же налились тяжестью. Как там Любим без меня? С ребятами ему скучать некогда, но вот ложась спать, наверняка просит рассказать ему сказку. Слёзы выступили на глаза, и я отвернулась к стене, чтобы бабушка их не видела. Она тоже легла на соседнюю лавку, уже не в силах, как она сказала, подниматься на печь. Мне предлагала занять почётное место в доме, но я отказалась, боясь потревожить воспоминания. Сон-таки меня одолел.
  На утро я проснулась бодрая и полная сил. Встала, замела избу, замесила тесто на хлеб да принесла воды с колодца. Заодно перекинулась парой словечек с местными, узнала последние новости и с кто мог бы подвезти к нужному мне селению. Мне поначалу очень удивились, ведь вчера не заметили меня. Я сослалась на то, что меня сопровождающий привёл уже поздно вечером, который отдал в руки вдове, подготовив мне ночлег, а сам уехал по своим делам. Вот только как теперь с лошадью выкручиваться, я не знала. Ну ладно, спрошу у бабушки, авось придумает.
  Вот только завистливые взгляды девушек мне не понравились. Я не видела ни одной красавицы, а все какие-то дурнушки. Довольно странно. Сердце было не на месте. Но я ведь уже показалась, значит, прятаться нет смысла. Пострадать может старушка.
  Воротившись в избу, я нашла не очень довольную бабушку.
  - Ты куда попёрлась, мать твою! Совсем сбрендила?
  - Ты о чём, бабушка?
  - У нас тут знаешь, что творится? Наши откупаются красивыми девками перед душегубами и те не трогают остальных. Я бы потихоньку вывела тебя на твоей лошади да отправила.
  - Прости, бабушка. Беду на тебя накликала.
  - Ладно, придумаем что-то, - отмахнулась она.
  Она ведь и правда, меня как свою родную дочь принимает. Ох, надеюсь, не пострадает старушка.
  - Бабушка, иди-ка ты доложи, кому следует про меня.
  - Так за тобою явятся тут же.
  - Не явятся. Зачем суматоху наводить. Мне тут посоветовали к кому обратиться, чтобы довёз домой, вот к нему и обращусь. Тогда тебя не тронут.
  - А ты пострадаешь.
  - Не переживай, выкручусь, не впервой.
  - Рисковая ты девка!
  Я улыбнулась и обняла её.
  - Погоди, бабушка.
  - Что, милая?
  - Покажи, как плетёшь вот эти круглые коврики.
  - Не о том голова твоя думает.
  - Умение лишним не бывает. Всякое может пригодиться.
  Старушка взяла крючок да показала небольшой кружок как плести.
  - Благодарю.
  - Это я тебя благодарю, милая. Ты мне словно лета продлила своим присутствием. Теперь и помирать не страшно.
  Не понравились мне слова старушки.
  - Бери лошадь, да как уйду, проламывай забор и в лес. Поняла?
  Я грустно кивнула.
  - Ты рискуешь.
  - Ты тоже.
  На этом мы и расстались. Упорствовать я не стала. Зачем? Она права, лучше по-тихому попытаться уйти, пока есть такая возможность.
  Я уже собиралась сделать так, как велела бабушка, запрягла свою лошадь, но тут услышала устрашающие голоса местных.
  - Ты почему не сдала её вчера?
  - Так она поздно пришла, я ж думала молодец будет ночевать. Баньку принимал он, сама проверяла. А на утро девка с колодца пришла. Ну, я сразу и к вам, как удалось уйти.
  - Не брешешь?
  - Что ты, как я могу, - возразила бабулька.
  - Уверена, что она ничего не подозревает?
  - Я постаралась её успокоить, как могла.
  - Хорошо. Сейчас и проверим!
  А я выпустила лошадку попастись, а сама пробралась через задний двор. К кому мне велели подойти? Кажись, к Митричу. Вот к нему и надо.
  Выйдя на общую улочку, я, завидев бабульку, помахала ей рукою, а после обратилась к здоровому с плешью человеку, что был подле неё:
  - А вы не подскажете, где мне найти Митрича. Говорят, он может отвезти меня в Вершки.
  Мужик осклабился, выставляя гнилые зубы.
  - Так он там, пятый дом справа.
  - Спаси вас бог! - пожелала я, завидев у него на шее крест и отправилась, куда следовало. Когда поворачивалась к нужному дому, заметила краем глаза, что бабулька уж домой идёт, хромаючи, а мужик тот довольно глядит мне во след.
  Ну что ж, чему быть, того не миновать.
  Страх липким страхом пробежался по спине, когда я постучала в дверь Митрича. Я спокойна, мне нельзя волноваться, я ведь даже ни о чём не подозреваю. Я простушка.
  Открыл мне дверь добродушный мужик с обаятельной улыбкой, вот только страх мой лишь обострился. Он окинул меня беглым взглядом и вновь вернулся к глазам.
  - Доброе утро! Я тут к вам вот по какому делу... - решила я не ходить вокруг да около, изложив суть и не дожидаясь вопросов.
  - Хорошо. Сейчас лошадь запрягу и поедем. Присаживайся пока, - и он кивнул на скамейку, что стояла возле избы. Я присела, осматривая окружающий участок. Ухоженный. Где-то в избе заплакал малыш и сердце моё болезненно сжалось. Но разговора взрослых слышно не было.
  Мужик этот вскоре вразвалочку вышел из дому и пошёл к одной из построек. Значит, там лошадь.
  Я сидела как на иголках, с трудом сохраняя внешнее спокойствие и, желая успокоиться, достала из узелка кусок ткани, предназначенный на пошив сорочки для дитятка полутора-двух лет и начала вышивать, намеренно считая стежки. Понемногу страх улёгся, и когда меня окрикнул Митрич, я уже полностью совладала с собой. Оглядела работу, сделала последний стежок, закрепив нить и оторвав лишнее. Мужик глянул через плечо на мою работу, присвистнул, после чего жестом позвал садиться в телегу.
  Пока ехали, я больше молчала. И хоть сорочку я шила по меркам своего сына на продажу, решила, что успеется.
  Когда мы уже выехали на дорогу, что вела в лес, я протянула Митричу свой труд.
  - Знаю, это мало за вашу услугу, но мне больше нечего предложить. Можете продать, думаю, немало сможете выручить, только придётся сшить швы.
  Мужик толк в вышивке, видно, понимал. И хоть улыбка не сошла с его лица, но напрягся. Дорога делилась надвое, и мы, после небольшого раздумья кучера, повернули направо. Совесть замучила, или наоборот, договорился с нею?
  Долгое время нам никто не встречался, а потом в поле зрения появилось два крепкосбитых всадника с закрытыми платками лицами. При взгляде на одного сердце замерло, но я решалась в это верить.
  Митрич, же напрягся. Неужели не ждал? В любом случае, пора испугаться.
  - Кто это? - спросила я своего сопровождающего.
  - Ты, главное, не волнуйся, девица.
  - И всё же?
  - Будем надеяться, тебя не тронут.
  Мы приближались к ним, перегородившим дорогу.
  - Значит, Митрич, решил обойти нас? Нехорошо это! - сказал довольно неприятный второй всадник.
  Я же боялась поднять глаза на первого.
  Внутренний голос говорил сидеть и не высовываться, но я вновь не смогла, ведь Митрич всё же не хотел мне зла, раз поехал другой дорогой. Уж не его вина, что засада нас поджидала.
  - Это я попросила его поехать этой дорогой.
  - Смелая! Доиграется... - с намёком сказал тот самый второй, а потом бросил моему сопровождающему: - Вали, Митрич!
  - Прости, девуля! - сказал добродушный кучер с виноватым лицом, поднял взгляд на встречающих? - Вы ведь её не обидите?
  - Что ты! Как мы можем! - хохотнул тот самый душегуб.
  Я слезла с повозки, а Митрич стал разворачивать лошадь. Да, видно, переживал, ведь довольно долго возился с повозкой, которая то и дело застревала. А я с вызовом глядела в глаза того душегуба. Наконец, Митрич уехал.
  Ко мне подъехали оба всадника.
  - Вы меня до деревни Вершки доведёте?
  - Наивная, - сделал вывод тот самый говорун.
  На что я постаралась как можно обворожительнее улыбнуться.
  - А знаешь, Зар, она мне нравится. Пожалуй, я её себе оставлю!
  Зар молчал. А вот второй спешился.
  - Подними-ка руки вверх, - велел мне.
  - Зачем?
  - Ты просто сделай, как тебя просят.
  - А ты просил? - я вновь взглянула в его карие глаза.
  - Прошу, девица, - он явно начинал сердиться.
  - Твой тон говорит об обратном.
  У душегуба заходили желваки на щеках. Я бросила мимолётный взгляд на Зара. Он улыбался, судя по появившимся морщинкам возле глаз.
  - Чего лыбишься? - бросила ему, встречаясь взглядом с серо-голубыми родными глазами.
  - Так ты поднимешь руки? - это болтун.
  - Зачем? - перевела взгляд на него.
  Всё, поняла, перегнула черту. Этого гада я уже вывела из себя. Подскочил рядом, и рванул подол сорочки вверх, до груди, где были завязки от запоны, при этом напрочь загородив мне весь обзор. Тут же стало прохладно и неприятно, надеюсь, муж не допустит изнасилования. Хотя когда шла на это дело, готова была принять и этот риск.
  Послышался свист ветра и звук падающего чего-то тяжёлого. А потом к спине прикоснулись горячие шершавые ладони. Провели нежно по коже, после чего прошлись по бокам, груди, сжали легонько соски, вызывая во мне дрожь, а после опустили сорочку.
  - Что, уже увидели всё, что хотели?
  Я прислонилась спиной к тому, кто меня ласкал. Его руки дрогнули. Он вдохнул мой запах, заставляя трепетать и искать более близкого прикосновения. Значит, мы одни. Куда ж второй делся? Зар его вырубил?
  - Иди, - сказал он хриплым голосом.
  - И ты не возьмёшь меня прямо здесь?
  - Не нарывайся, милая, - и он, положив руки мне на плечи, отодвинул меня, пока ещё не разрывая полностью прикосновения. - Брысь!
  - Как скажешь!
  И я пошла вперёд, не оборачиваясь. Было немного обидно, и болезненно расставаться с любимым, но дело превыше всего, поэтому пришлось подавить чувства. Увидала ровную палку вдоль дороги и подобрала её, используя теперь как посох. Всё оружие, какое-никакое.
  Вспоминала, как муж прикасался ко мне. Скучает. И я тоже. Но нельзя раскисать. Хоть и такая встреча, а лучше, чем ничего. Теперь я поняла, почему я не глядела на него. Боялась расплакаться и не выдержать. Ладно, задание прежде всего. Мне нужно добраться домой.
  Спустя час, никуда не поворачивая с основной дороги, я выбралась из лесу и с пригорка глядела на село Вершки, пытаясь понять, который дом мой, соотнося его с картой в моей памяти. Но на том месте, где должен быть дом, было пожарище. Надеюсь, "родители" не пострадали. Куда ж мне теперь податься?
  Спустилась с пригорка пологою извилистой дорогою, ведь с крутого склона на телеге не проедешь, и последовала в село, борясь с чувством страха, что всё дело провальное, но при этом ощущая ЕГО заботливый взгляд в спину. Оберегает. Приятно.
  В селе встретили довольно тепло. Правда, меня не узнавали, но когда называлась Остею, дочерью Первуша, сразу же соболезновали, ничего толком не говоря, и отсылали к дому старосты. Неужели, я зря сюда приехала?
  Но, как оказалось, "родители" были живы. Просто временно жили у старосты села, который приютил их после пожара. Так что приехала я не вовремя, хотя и старалась помочь всем, чем могла. Вот только мужики разбирали пожарище, да пытались как можно скорее сколотить новый дом, ведь скоро сенокос, потом жатва - не до того будет.
  Меня же пристроили готовить на огромную семью старосты и "мою", возиться по хозяйству, словно я молодая невестка, в то время как остальные женщины суетились больше, чем дело делали, то и дело мешая мне своими указаниями.
  За месяц проживания в селе, я притомилась так, как в последнее время не уставала. С заходом солнца просто валилась спать и ужин был не нужен. А ведь была ещё и скотина, за которой надо было всё вычищать да кормить её, это хорошо ещё, что была детвора, которая пасла коров да коз. А вот хозяйки - "матушка" да жена старосты - в корень меня измотали, ещё и пилили, что мол, неуважение им оказываю своим отсутствием за столом.
  Мне уже хотелось выть волком и поскорее удрать. Сколько мне тут ещё торчать? Новости я передавала через сокола, который иногда прилетал и, завидев меня, усаживался на дерево или плетень и ждал, пока я его позову. Ну а как спускался, я прикрепляла к нему записку, написанную зашифрованной речью на кусочке бересты.
  Мне уже "родители" и жениха присмотрели. А что - девка работящая, всё у неё ладится, староста с женою не нарадуются, своего сынка мне всё пытаются сосватать.
  А я о своём муже да сыне все думы думаю, не обращая внимания ни на ухаживания, ни на откровенные намёки. Да и переплетаться старалась я так, чтобы никто не видел, выходя во двор.
  Вот только "родители", вместо того чтобы отвадить надоедливого жениха, наоборот, подбивали меня согласиться.
  - Остя, соглашайся, чего ты упрямишься? - насела "матушка".
  Вот только не могла я в толк взять, она прикидывается или как? Неужели и правда, своей дочерью считает? А что ей обо мне ведомо, если знает правду? И что мне делать?
  И я написала через сокола своему связному. На что в следующий раз получила ответ, мол, соглашайся, всё одно, ждать придётся, а раньше осени свадьбу справлять в любом случае не будут.
  Я приглядывалась к окружающим девчатам. Были тут и девицы-красавицы. Даже как-то не верится, что соседняя деревня под властью разбойников, а тут словно и не коснулось ничего.
  Пришлось согласиться на замужество. Вплели мне в косу ленту до середины - знать уж занята. Благо, сенокос, а после и жатва наступили. И хоть пришлось гулять с "женихом", целоваться, тут уж и закончили с покосом.
  А дальше была жатва. Жуткое время, без продыху. На хозяйстве осталась жена старосты, а мы все на поле. Зато хоть от настойчивого Моти передохнула.
  Тут уж мы в свою избу переехали, и стали помаленьку к свадьбе готовиться, которую уж после Новолетия* решили справить. (прим. Авт. Новолетие* - новый год, праздновался в день осеннего равноденствия 22-23 сентября).
  Меня "родители" принудили шить себе приданое, из готовой ткани. Ну ладно, мало, частично дочкиным дополнят. А я всё больше мрачнела с каждым днём и вышивка радости не приносила. За Любиком истосковалась. И желала лишь одного - чтоб душегубы уж начали действовать.
  За всё то время, пока сидела в этом селе, пришлось волосы несколько раз у корней подкрашивать, благо в доме старосты зеркало было. Да и кокошник носила, чтобы в случае чего скрыть всё. "Родители" нашла мне дочкин, ведь скарбы их не пострадали от пожара, сундуки дубовые лишь снаружи обгорели, а изнутри целёхоньки остались.
  Видно, боги мои молитвы всё же услышали. Потому как за седмицу до Новолетия, на нас напали. А меня мои затолкали в дом, мол, сиди, девка, и не высовывайся, в погреб прямо-таки, да заперли там. Попала!
  И не выбраться изнутри-то! Не знаю, сколько времени прошло. В погребе было слышно лишь как мыши скребутся. А я мерила шагами небольшое пространство, что полками не заставлено. Уж и на ступеньках стремянки посидела, и походила, а всё без толку. Надеюсь, что народ всё ж от набега не пострадает. Неужели если они за девками охотятся, то не могут обойтись чисто ими? Похищение - это не убийство всё же, за которое полагалась смертная казнь.
  Наконец и на нашей улице праздник наступил! Ну, то есть, послышался грохот и отодвигание мебели. Я аж даже обрадовалась, подскочила и приготовилась вылезать.
  Встречал меня какой-то мерзопакостный тип, с полузакрытым лицом.
  - О, тут ещё одна! - обрадовался он.
  Меня тут же оценили взглядом.
  - Ну, эта хоть на рожу удалась.
  Я спокойна, спокойна. Молчу.
  - Вы кто? Откуда взялись? - я ведь должна удивиться.
  - Хорош болтать! Руки давай!
  И мне показывают саблю. Блестящую. Значит, не успел ею воспользоваться по назначению. Я испытала облегчение.
  - Давай, передвигай лапками, быстро! - велел он, связав мне руки сзади.
  Это плохо, хотя, при нужде, и с этим справлюсь, из пут вырвусь. Только пока мне не надобно.
  "Родители" плакали, связанные спина к спине. На них прикрикнули, приставив саблю мне к горлу, и вой "матушки" тут же стих, оставшись лишь беззвучными всхлипами. А я молчала, понимая, что с этими ребятами шутки плохи. Ох, что-то я уже жалею, что ввязалась во всё это. Может, стоило остаться с сыном да дожидаться возвращения мужа?
  Но чему быть, того не миновать. Я глубоко вздохнула и пошла, куда было велено. На главную улицу, где уже было с два десятка девчат. Молодух не тронули, что радовало. Я надеюсь, что над ними не надругались. И, очень надеюсь, что всё с остальными девочками обойдётся.
  Среди захватчиков, мужа не было видно. Но стоило поднять взгляд на лесок, который был на пригорке, я увидела одинокого всадника, взирающего на нас сверху. Сердце сжалось в ледяной ком, то ли от страха, то ли ещё чего-то непонятного. Надеюсь, за это время с мужем ничего не случилось.
  С десяток душегубов связали нас в общую вереницу и погнали, следуя за нами верхом. Спереди и сзади по одному мужчине выполняли роль провожатых, а остальные держали наготове луки и стрелы.
  - Не делайте глупостей, тогда будут все целы.
  Но стоило нам поравняться с улочкой, на которой стоял дом старосты, как выскочил мой "жених" с вилами.
  Дурак, остановись!
  Стрела просвистела в воздухе и воткнулась в землю подле его ног. Предупреждают? Что-то раньше просто всех резали. Неужели порядки поменялись? Но, к сожалению, Мотя не внял предупреждению. Второй выстрел пришёлся ему в ногу.
  Тот взвыл от боли и упал на землю. Я молчала. Нельзя высовываться.
  "Жених" поднял на меня влюблённый взгляд, но я помотала головой. Не стоит рисковать жизнью.
  Но он всё равно пытался подняться. Вот только ещё две стрелы воткнулись в рукава его сорочки, пригвоздив его к земле.
  Такое рвение было бы похвально, если бы я впервые попала в рабство. Тогда меня ведь никто не защитил. Но сейчас обошлось ведь без жертв. Зачем он всё портит?
  А в следующее мгновение к моей шее приставили саблю.
  - Ты ведь ради неё рискуешь? Похвально. Но, думаешь, она будет счастлива, если ты погибнешь, защищая её? Ведь ничего не сможешь сделать, - сказал один из захватчиков, и сразу стало понятно, что тут главный. Разумные речи говорит. Неужто переубедит.
  - Хорошо, я не буду лезть, сейчас, - взглянул вновь мне в глаза и добавил: - Я тебя спасу, милая.
  - Скажи ему, чтобы не лез. Ни сейчас, ни после.
  - Мотя, не лезь. Ты ведь не хочешь, чтобы я пострадала. Ещё встретишь свою любовь, потому как я не твоя суженая. Прости, но я не люблю тебя. Меня родители уговорили стать твоей женой, но это был всего лишь расчёт, понимаешь?
  Глаза парня тухли с каждым моим словом.
  - Но ты же со мной гуляла. Принимала ухаживания.
  - Да, но я разве хоть раз сказала, что люблю тебя? Мне жаль, что так вышло. Прощай! Не ищи меня!
  Больше я не глядела на теперь уже бывшего "жениха". Пока шли вереницей, дураков больше не было. Мне очень хотелось расспросить обо всём, почему они старались обходиться без жертв и прочее. Но помнила, что работорговцы не любят выскочек и болтунов. По мере приближения к лесу, заметила, что нас больше не встречают. И того всадника-главаря, больше нет на небосклоне. Ну и ладно, не сильно-то и хотелось с ним встретиться.
  А когда мы попали в лес, нам надели на головы мешки, и посадили в телегу. Чтоб дорогу не запомнили? Неужели тут лес безграничен, что выловить душегубов нельзя?
  Ехали мы долго по ямам да ухабам. Девушки уже стали ныть, то по нужде хотят, то ещё что. Вот только я на них старалась шикать, чтоб молчали да терпели. Никто не будет с ними возиться, а привлекать внимание к себе не стоит, в любом случае. И хоть будущее было весьма туманно, я ведь не могла знать грядущее, если, якобы, девственница и в рабстве не была, но рисковать не хотелось ни собой, ни ими.
  Когда мы таки остановились, послышался людской гомон. Нам сняли мешки с голов и отвели в какой-то сарай. Вокруг сновали мужики, с оружием, кто-то даже смеялся, кто-то глазел в нашу сторону.
  - А в кустики сходить можно? - осмелела одна светловолосая девушка.
  Ей показали на небольшой домик, без двери.
  - А руки? Как я должна... - намекала она на то, что сорочку поднять не сможет. Не стоя же...
  Да только её толкнул тот самый глава отряда, что нас похитил, и направил в сторону кабинки. Впихнул внутрь и сам подол задрал.
  Боги, да я на это глядеть даже не могу, чтобы ко мне да какой-то гад прикоснулся... от одной только мысли тошнота подкатывает.
  - Кому надо управиться - все в очередь, - велел нам один мужик, развязывая общую связку.
  Девушки поняли, что лучше помалкивать и выстроились. А я не посмела.
  - А ты что, самая особенная?
  Боги, я ведь забыла, что выделяться нельзя? И молча встала в очередь.
  Мужики менялись, для каждой девушки, каждому хотелось хотя бы полапать. И подол они высоко задирали, и, судя по тихим женским болезненным стонам, не ограничивались этим. Настала моя очередь.
  Страх накатил с новой силой. Ко мне подошёл один мерзкий тип. В лагере они уже не скрывали свои лица. Нос курносый на лице, покрытом прыщами и полубеззубая ухмылка.
  Я вошла внутрь, стараясь не дышать этими мерзкими запахами.
  Присела. И пока сидела, мою грудь старательно прощупывали, оглаживали.
  Я старалась скрыть отвращение и тошноту, но меня всё же вывернуло прямо на мужика.
  - Прошу прощения, - попыталась загладить свою вину, и новый приступ накатил, на этот раз я успела отпихнуть его, ещё не успевшего сообразить, выскочить наружу и и тогда опустошила желудок уже на землю.
  В прошлый раз такого не было, или я уже забыла. Кажется, тогда мне уже было всё безразлично. Как же плохо.
  Меня схватили за косу и привлекли к мерзкой роже. А меня мутило от одного его запаха изо рта.
  - Ещё раз! - погрозил он пальцем. Я уже догадывалась, что подобное мне больше не простят.
  А когда меня отпустил, я упала в собственные отходы. Волосы испачкались тоже, как и одежда, и руки.
  Я попыталась встать.
  - Помыть её! - услышала приказ.
  Нет, только не это. Я думала, что готова побыть ещё рабыней, но как же я была не права. Это ведь душегубы, и они насиловали девчат за малейшую провинность.
  Ко мне подошёл какой-то мужик, разорвал спереди сорочку и сорвал её рывком, делая мне больно, ведь руки у меня по-прежнему были связаны сзади, полностью оголяя перед всеми этими "голодными" мужиками и девчатами. И медленно окатили ведром холодной воды. А какая-то женщина меня тёрла.
  После чего ей бросили другую сухую сорочку.
  Ко мне подошёл ещё один мужик, и развязал руки, после чего прошёлся по моей груди, изгибу тела, ущипнул за ягодицу. Я молчала, потупив взор. Меня здесь нет. Нет, нет. Нельзя об этом думать. Никаких чувств больше, никакого отвращения.
  - Хороша! - сказал он, после чего велел одеть меня.
  После всего этого представления, я, даже если и не выделюсь, уже не смогу остаться в стороне. Они меня видели и пожирали взглядом.
  Женщина помогла мне одеться.
  После нас отвели в какой-то сарай и развязали. Спустя час принесли хлеба и воды.
  А меня по-прежнему колотило после произошедшего. Девушки лишь сочувственно вздыхали.
  - Что будем делать? - судя по голосу, спросила та самая выскочка.
  - А что мы можем? Мы здесь никто. И требовать ничего не можем, - сказала какая-то девушка.
  Я же сидела в уголке на соломе, положив голову на колени, и лишь прислушивалась.
  - Может, стоит всё же попробовать? Испытать границы дозволенного?
  - Тебе представления с Остей не хватило?
  И почему я толком ни с кем не подружилась и не знала, как кого звать? Хотя, толку-то от этой дружбы. Мой пример не сильно умерил их пыл.
  - Давайте потребуем хотя бы избу, я видела, тут есть избы. А тут наверняка и крысы бегают.
  - Дура, что ли? А если они тебя изнасилуют?
  - Зачем им это? Они ведь хотят нас продать. А девственные мы дороже стоим. Ну полапают, может, вряд ли переступят черту.
  Дура! Переступят, ещё как!
  - Ты забыла, как они нас лапали? А стоило попытаться пикнуть и к горлу нож приставляли.
  - Они могут делать с нами всё, что захотят.
  - Ну, не со всеми ведь. Стоит рискнуть.
  - Вот и рискуй!
  - Эй! - выскочка крикнула в дверь. - Есть кто живой!
  Совсем, значит, осмелела. Отвага хорошо, но не в стану головорезов и жаждущих женщин мужиков.
  Замки стали отпирать, а я подскочила с места. Страшно, что сейчас будет! Но и остаться совсем в стороне я не могла.
  На свету в дверном проёме стоял мужик. В то время, как мы были во тьме.
  - Кто тут вякает?
  - А вы могли бы поселить нас в избу, а не сарай. Мы ведь дорогой товар, почему же к нам хуже, чем к скоту относятся?
  - Это кто сказал? - спросил мужик. Девушка вышла вперёд, но я отпихнула её назад.
  - Дура! - прошипела ей на ухо, и сама вышла вместо неё. Я ведь тут именно за этим. А меня они уже выделили. Надеюсь, что мой пример их хоть чему-то научит. Хотя, от одной мысли, что они со мной сделают, меня начинало колотить.
  - Ребят, первая уже есть! Не на долго ж их хватило! - крикнул мужик кому-то за спиной и схватил меня за руку, потащив за собою. Я бросила взгляд во след, на девушек, высунувших головы. Нарочно ведь не стали запирать. Отсюда точно не уйдут.
  Этот сарай находился на небольшой поляне, которую по кругу обступали подходящие на зов мужики, в середине же был вкопан столб. К которому меня притащили, привязали мои руки где-то вверху и разорвали спереди сорочку. Я стояла на своих двоих лишь на самых носочках. Пока ещё стояла.
  Я подняла взгляд к небесам, моля всех богов смилостивиться надо мною.
  Мужик, что меня притащил, уже развязывал шнурки на портках. Не думать об этом, не смотреть! Боги, прошу, убейте меня!
  - Что за шум? - услышала я повелительный голос, не терпящий возражений. Но опустить взгляд не осмелилась, чтобы взглянуть в лицо пришедшему.
  - У нас тут первая гулянка намечается! - крикнул кто-то из толпы.
  - А что ж меня не зовёте?
  - Простите, атаман, - пискнул кто-то.
  Меня накрыла высокая тень. Сердце болезненно стиснулось.
  Вокруг наступила тишина. Я бросила взгляд сквозь атамана, на девушек, лицом к которым была привязана. В их глазах был ужас. Они попытались спрятаться внутрь, но стоящие рядом мужики что-то сказали им, и вновь высунусь преображённые отвращением лица девушек. Небось сказали, что тот, кто не будет глядеть, займёт моё место следующим.
  - Будет больно, милая, - услышала я шёпот.
  Встретилась с его сейчас чистыми голубыми глазами, и, если честно, испытала облегчение. Слёзы сами покатились по щекам.
  - Считай, что сейчас с тобою Озар. Пощады не будет.
  Я закусила дрожащую губу. А следующее мгновение он развёл ноги и задрал их, хватаясь за седалище и приподнимая, что верёвка уже не впивалась так сильно в полусогнутые руки, болезненно входя в меня, что я даже вскрикнула.
  А дальше, как ни старалась отключиться от происходящего, ничего не вышло. Я раз за разом, при каждом толчке, испытывала боль. На что же я подписалась? Да, я надеялась, что именно для этого послужу - примером для остальных девчат, а муж прикроет, в случае чего, хотя надеяться на это было глупо. И Радей об этом говорил не раз, как и сотник. Но я не учла того, что в стане душегубов муж не выжил бы, если бы проявлял какие-то нежные чувства. Сейчас предо мною был Озар, или как его тут звали Зар. Это был жестокий атаман, и от прежнего Радея у него осталась разве что внешность. Он меня насиловал, жестоко, неистово, словно и правда, скучал. Но это ни чуточку не возбуждало меня, мне было больно, и на меня глазели несколько десятков глаз, от которых невозможно было спрятаться, даже когда я закрывала глаза.
  Когда же он завершил слияние, вышел из меня, отрезал верёвки, что меня сдерживали. Я просто упала на землю. По ногам текла жидкость, и я знала, что это кровь. Но он поднял, развернул меня спиною к себе, содрал остатки одежды и вновь вошёл, уже сзади, схватив за ягодицы. Я едва смогла удержаться за столб, чтобы не упасть. Так продолжалось довольно долго. Солнце уже село, а муж всё не прерывался, имея меня в разных позах, и каждый раз это было мучительно и жестоко. Когда он закончил, я уже не смогла подняться. Он меня схватил за косу и попытался поставить на ноги, но ничего не вышло.
  - А эта выносливая, - сказал он. - Я забираю её себе.
  И в следующее мгновение он наклонился, схватил меня за пояс и перекинул через плечо.
  - Марта, проверь остальных девушек. Если есть хоть одна тронутая...
  Что тогда? Он бросит её на потеху остальным? Но говорить я сейчас просто не могла. Мне было так паршиво, что даже стошнило от качки.
  Но Зар не обратил внимания.
  Принёс он меня в избу, и, не разуваясь пронёс внутрь. От чего меня покоробило.
  Тело всё болело и ныло. От запястий, ног, живота, до внутренностей.
  Муж пронёс меня на самый чердак и мягко положил на широкую лежанку.
  Его взгляд был осуждающим и сердитым.
  - Ремня хочешь? Чтобы сесть долго ещё не смогла. Стоять ты уж не можешь.
  Я всхлипнула.
  - Не уверен, что больше не полезешь.
  - Но ведь кто-то пострадает, - прошептала я.
  - И сейчас пострадает. Ты думаешь, разгорячённые мужики останутся без награды, когда я забрал у них добычу? Тебе крупно повезло, милая, что я атаманом стал.
  Зар помыл руки в тазу с водой. Я не знала, кто предо мною, Радей или кто ещё.
  Он сел рядом на постель и велел раздвинуть ноги. Сразу вспомнился Светозар и то, что было после его первого изнасилования. Сам стал мазать мне женское место.
  - Зачем ты сделал мне больно? Мог бы приласкать меня.
  А муж расхохотался.
  - Будь мы наедине, я бы так и сделал. Но ты была добычей, причём не моей, а стаи. Ты думаешь, они думают об удовольствии для девушки, если она пущена на потеху толпе?
  Снаружи послышались довольные крики. Внутри у меня всё похолодело.
  - Которая?
  - Не важно. Но думаю, не та, которую ты защищала.
  - И ты так просто разрешишь им... - у меня в голове это просто не укладывалось. Ведь сейчас пусть и не Радей предо мною, но и не Озар.
  - А ты хочешь, чтобы меня убили? То, что я могу изменить без последствий, я делаю.
  - Зачем ты отдал приказ проверить девчат?
  - А ты как думаешь? Чтоб невинные не пострадали. Иначе они просто всех растерзают.
  - Ты - безумец!
  - Я это уже слышал.
  Я сделала попытку встать.
  - Лежи, увижу, что ходишь - пощады не жди.
  - Как ты можешь так разговаривать со мною? - я была обижена. После всех мучений, он даже не обнял, не сказал, что любит, что скучал.
  - Ты - рабыня, милая. Не забывай. И относиться я к тебе буду исключительно так же, как к любой другой рабыне.
  - Кто ты?
  - Зар! А ты у нас кем теперь будешь?
  - Мне всё равно.
  - Есть будешь?
  - Нет, - мне ничего не хотелось, а при мысли о еде, начинало мутить.
  Я сжалась в комочек, пытаясь скрыть свою наготу, которую внезапно остро ощутила.
  Попыталась натянуть на себя одеяло, но Зар не позволил. Взял какую-то баночку в каком-то ящике, после чело развернул меня к себе спиною и стал втирать в теперь уже пекущую кожу. После обработал руки и только потом разрешил укрыться.
  Он ушёл, а мне было жутко обидно. Муж называется. Ладно, он прав, он не мог проявить ко мне чувства там, на улице, на глазах у всех. Но наедине можно ведь. И вместо того, чтобы пожалеть, он лишь наехал и обещал дать ремня. Но слёз не было, просто после обиды наступило безразличие.
  Я подтянула к себе подушку, под которой обнаружилось оружие. Сабля и нож. И на меня накатил страх. Не за себя, а за мужа. Если он спит с оружием в постели, значит, тут очень опасно.
  Незаметно для себя, я уснула.
  Меня разбудили едва слышимые шаги, скрипнувшая половица. Я замерла. Кого тут нелёгкая принесла? Надеюсь, что в эту избу входить может лишь атаман, а не кто попало.
  Я нащупала нож, и приготовилась в случае чего защищаться, хотя не двигалась.
  Внезапно продавилась перина рядом.
  А после ощутила, как мне расплетают волосы. Я старалась не дышать. Даже если и муж, я ведь на него обижена. А он привлёк к себе, уложив к себе на грудь. Оружие я всё же выпустила, когда поняла, что это он, оставив его на месте. Что дальше?
  Но он просто гладил меня по спине, волосам.
  - Прости, любимая, не сердись. Я просто не мог поступить иначе. Тут нельзя забывать, кто мы. Это надо пропускать через себя, - шептал он мне едва слышно на ушко. - И если тебе позволительно быть собою в роли рабыни, не переступая черту, то я могу быть сейчас только атаманом, думающем о своих людях, выгоде и иногда плотских утехах.
  От его слов по моим щекам текли слёзы.
  - Запомни, милая, что бы ни случилось, я не должен потерять власть. Я не допущу, чтобы на тебя кто-то позарился, что до остальных - я постараюсь обойтись малыми потерями, но они в любом случае будут. Ты же мне нужна для постоянства, чтобы мне не пришлось удовлетворять свои желания вместе со всеми. Ты - рабыня. Не забывай об этом. И тут много ушей и тех, кто хочет моей смерти. Поэтому будь осторожна и не высовывайся больше.
  - Кто ты? - я подняла голову, заглядывая в бездну его сейчас в ночи тёмных глаз.
  - Я атаман по имени Зар. А ты - Остя, не так ли?
  Мы больше не болтали, просто лежали. Он так и гладил меня. И я под стук его сердца уснула.
  На утро я проснулась уже одна в горенке. Запахи были очень смачными. Солнышко проникало сквозь занавески на окошке. Села в постели и огляделась. Лежанка, рядом сундук, на котором стоит разнос с курицей и репой, а также яблоки запечёные и кувшин с кружкой. Слюнки тут же потекли, а живот предвкушающе заурчал.
  Но сперва не мешает умыться, причесаться, по нужде сходить. Вот только куда? Рядом с лежанкой стояло ведро, накрытое крышкой. Я встала, голова кружилась. Не мешает одеться. Окинула помещение быстрым взглядом, увидела на краю постели сложенную стопочкой одежду. Сорочка, без вышивки, да платок на голову. Ещё тут же был гребень. Одевшись и причесавшись да покрыв голову, я ведь уже не девица, хоть Остя и не замужняя, но и ходить простоволосой уж не могла, я решила проверить, могу ли выйти с чердака. Но дверь была заперта. Значит, выходить нельзя. Ладно, тут, наверняка, безопаснее. Значит, в ведро я могу сходить по нужде. Ну, поскольку больше ничего не имеется,довольствуемся малым.
  Еда была вкусной, надеюсь, что не отравленной. Я не то, чтобы думала, что кому-то нужно травить наложницу атамана. А вот самого Зара могут, раз он спит с оружием.
  Поев, я чуть отодвинула занавеску и выглянула в окошко. Мы были в лесу. Точнее не так. Изба стояла перед оврагом, внутри которого находилось селение. Обычные избы, разве что беспорядочно разбросанные и со всех сторон окружённые ёлками да дубами, так, что порою и дома разглядеть было сложно. Меж домов ходили люди. Были и женщины и дети. Чего-то я не понимаю. Это село душегубов или обычных сельчан? Если первых, тогда зачем им насиловать девчат, если у них есть жёны? К сожалению, больше разглядеть было невозможно.
  А спустя седмицу, как уверенно стояла на ногах, муж выпустил, разрешил ухаживать за девушками. Чтобы к ним отношение было более человечным. Ну и чтобы я разъяснила им что к чему, чтоб не высовывались оставшиеся. А также в мои задачи входило слушать, что судачат другие головорезы. Поначалу я боялась высунуть свой нос из атаманской избы, но потом осмелела, завидев, как душегубы отворачиваются, завидев меня. Чего это вдруг? Неужели Зар поговорил с ними? Хотя какой язык понимают отморозки? Язык силы. А также не видно было тех, кто ко мне недвусмысленно прикасался, ни того типа, на которого я вырвала, ни того второго, что тогда нас сторожил и который пытался первым заделаться.
  Атамана и правда, боялись. Обо мне же тоже не судачили. Я же старалась в глаза никому не смотреть, покорно следовала в нужные места, брала, что нужно, даже порою есть готовила, и относила девушкам, позволяя им хорошо питаться. Особо не болтала с ними.
  - Как ты? - спросила меня та самая выскочка.
  - Жива. Видишь, хожу даже, - грустно усмехнулась я.
  - Как ты всё это вынесла? - в её голосе слышалось чувство вины.
  - А ты как думаешь? Хуже всего то, что даже погрузиться в собственные думы не получалось. Видела лица этих мерзавцев, как они жадно глядят на всё это, как ждут своей очереди.
  - Прости меня, дуру непутёвую.
  - Надеюсь, что это тебя чему-то научило.
  Спустя несколько дней я ещё разговаривала с нею. И она спрашивала, как мне живётся у атамана?
  - Пока не трогает, порвал меня внутри всю. Пока просто прислуживаю. Но боюсь представить то время, как решит, что уже хватит мне отлынивать от своих обязанностей. С ужасом представляю это время.
  Здесь я не лукавила. Зар меня пока не трогал. Но я ведь помнила, что когда он долго воздерживается, что происходит. В лучшем случае будет Светозар, а в худшем - Озар или Зар. Я так и не поняла, последние два являются одной личностью или нет.
  - Ну, тебе хоть повезло... - начала одна девушка.
  - В чём? - не могла понять я.
  - Ну, что это был всего лишь один мужик, к тому же сам атаман, великая честь, должно быть.
  - А ты видела, какой он страшный, и сколько часов подряд он её насиловал? - сказала другая девушка. А мне стало обидно за мужа. Он ведь не так давно красавцем был, вот только мне от этого легче не было. Пока я не полюбила совсем иного человека, безобразного, но прекрасного душой, моего мужа.
  Моё всхлипывание девушки приняли на счёт последнего предположения, об изувеченном лице.
  - Девочки, если он атаманом стал, сколько ж человек он убил? А сколько девиц прошло через него? - сказала та самая выскочка.
  От этой мысли я поёжилась. Ведь и правда, от прежнего Радея что в нём осталось? Зар жесток и беспощаден.
  - Я пойду уже, - собрала я миски и отправилась на выход, который сторожил один из убийц.
  Я постучала, он распахнул дверь и тут же отступил в сторону. Я боялась говорить с любым из этих мужиков, в них, как мне казалось, не осталось ничего человеческого.
  Когда я уже возвращалась в атаманскую избу, заметила на берёзе сокола. Он повернул ко мне голову.
  Я дождалась темноты и тогда впустила в окошко чердака птицу, воспринявшую распахнутое окно как сигнал к действую. У неё было послание, гласившее:
  "На днях будет нападение на вас, уносите оттуда ноги как можно скорее, потому что пощады ждать от местных не придётся."
  Я ходила взад-вперёд по горнице, не зная, как сообщить новости мужу.
  Уже звёзды на безоблачном небе появились, когда он-таки пришёл.
  - Хорошо, что ты не спишь, думаю, хватит тебе прохлаждаться, настала пора исполнять свою работу, - огорошил он меня.
  Это он о чём? Разговаривает как хозяин с рабыней. Значит, нас могут подслушивать. Обожду маленько со своими новостями. Нападение ведь не сегодня.
  - Что желает хозяин?
  - Раздевайся!
  Я послушалась. Он тем временем сам разделся и лёг поверх постели.
  - А теперь распусти волосы и станцуй мне что-то горячительное!
  Это что он имеет в виду? Но приказ есть приказ, и я начала двигаться, стараясь делать это как можно плавнее и в то же время показывая свои прелести. Всё это под догорающие лучины, и под звуки возникшего напева в голове.
  Он жестом подозвал к себе. И я послушалась. И велел насаживаться на его восставшую плоть.
  - А может...
  - Садись! - это был приказ.
  И я потихоньку стала садиться, немного боясь, что будет больно, ведь раны могли не зажить. Зар обустроил всё так, словно я была девственница, чем-то ранил меня изнутри, когда первый раз входил, там у столба. Медленно, думая о мгновениях, когда муж ласкал меня в нашем доме, и как я сама на него впервые напала, я опускалась на него.
  Он сжал мои соски, несильно так, провёл по груди, руки поднялись на плечи, откидывая волосы за спину. Велел двигаться. Вроде бы не больно. Я скучала по этим довольно приятным ощущениям.
  - Быстрее! Словно скачешь на лошади во весь опор.
  А когда всё кончилось, меня опрокинули на спину, а после стали целовать грудь, спускаясь ниже. Я дрожала от возбуждения, ведь пока не испытала того самого пика.
  Тогда Зар слез с меня и велел встать и глядеть в окошко, тем временем проникая в меня сзади. А когда начал двигаться, мне было уже не до того, что творилось за стеклом.
  Ночка была бурной. Ненасытность муженька была при нём. И когда он всё же утомился, я лежала и улыбалась, он всё же довёл меня до пика. Я так скучала по всему этому, настоящему, не показному, не насилию, а просто этой безудержной, но нежной страсти любимого.
  И только тут, лёжа у него на груди, я вспомнила о соколе.
  Я прошептала ему в самое ухо послание, которое уже успела сжечь.
  Муж тут же подскочил, опрокидывая меня на спину.
  - Одевайся!
  Я вскочила и, найдя свою одежду, стала выполнять приказ. Зар достал из сундука что-то и бросил мне, как оказалось, портки.
  Муж, уже одевшийся и полный оружия, выскользнул из горницы, я - следом. Муж подскочил к сторожу девочек, отдал тихий приказ седлать лошадей. Велел мне тихо их поднять и объяснить им, чтобы не было ни звука и полное послушание, если хотят остаться живы, ну и всем следовало надеть портки, выданные мне каким-то мужиком. Зар поднял ещё нескольких душегубов на ноги. И всё это в полнейшей тишине.
  Лишь безмолвные тени бесшумно сновали по тёмному двору.
  Вывели с двадцать лошадей, все тёмных мастей. Пятнадцать девушкам, вместе со мною, и ещё семь для всадников-охранников. После подъехал муж на своём вороном коне. И взял поводья от моей лошади.
  Девушкиных лошадей привязали по одной с каждой стороны от охранника. Четырёх девушек больше не было среди пленниц, их пустили на утеху, двое после всего этого выжили и их отправили в местный развлекательный дом.
  Я мужу не могла этого простить.
  Девушкам помогли забраться в мужские сёдла, привязав их ноги к стременам. Это чтобы не думали, что если свалятся, спасутся. В то время, как руки их были свободны.
  И мы поехали. Дороги видно не было, мне казалось, что мы движемся через сплошной лес. Но скоро тот кончился, пересекли луг, а после вновь вошли в лес, и лишь спустя несколько часов, как уже начало светать, мы сделали привал. В последних тёмных мгновениях перед восходом солнышка, мы остановились. Муж повернул свою лошадь, вместе с моей в противоположную сторону. На тёмном небосклоне поднималась красная заря. Вот только восток был позади нас.
  По коже пробежался холодок. Неужели, если б мы не успели, то погибли б? А ведь смерть ходила рядом. Если бы не муж, так неожиданно подорвавшийся с места... Допустим, что девушки не пострадали бы, и я тоже, хотя какое будущее меня ждало, я ведь больше не девственница в глазах окружающих?
  Но муж был атаманом, и обратное он бы не доказал. Его бы долго пытали и мучили, прежде чем казнили бы.
  Вдовою я стать не хотела бы.
  Разговаривать запрещалось всю дорогу. Даже лошади не ржали, что было удивительно. Как душегубы их так воспитали?
  Переход длился несколько дней, причём останавливались мы редко. Девушки уже себе одно место натёрли мозолями и сидеть верхом больше не могли. В города мы не заходили. Ездили двое разбойников, покупали съестное и возвращались.
  - Атаман, нам бы девочку... - начал осторожно один из лиходеев.
  - Товар ведь попортите. И так уже мало осталось.
  - Тогда отдайте нам свою. Обещаем, быть нежными с нею.
  Зря он это сказал. У мужа словно глаза потемнели, и я не успела опомниться, как муж сделал выпад назад.
  - Не оборачивайся! - велел мне. Что стало с татем, можно было догадаться.
  - Кто-то ещё? - жёстко спросил Зар.
  - Атаман, не сочти за неуважение, но ты нам запретил трогать местных. И что нам делать?
  Муж посмотрел на второго, тот выдержал его долгий взгляд.
  - Девочки, кто из вас хочет развлечься? - крикнул он, обращаясь к рабыням.
  Неужели опять? Я с трудом подавила ком в горле.
  - Обещаю, что девственность оставят при вас, а если попробуют внутрь что-то засунуть, не сносить насильнику головы.
  Несколько долгих минут, которые царила тишина. Ведь не будет желающих. Девочки испуганно сжимались под его взглядом. И что теперь?
  Вперёд вышла та самая выскочка. В её глазах я читала решимость. Защищает остальных. Похвально.
  - Больно не будет?
  - Нет, - сказал атаман. Он говорил за своих людей, и только посмели б они что-то возразить.
  - Хорошо, я согласна, - сказала она.
  - Подойди! - велел Зар.
  Она несмелой походкой подошла.
  - Остя, подготовь её, - велел муж.
  Я с ужасом на него воззрилась. И как я должна это сделать?
  - Как тебя звать? - вновь бросил он девушке.
  - Белянка.
  - Красивое имя.
  - И как я должна её подготовить? - осторожно шепнула мужу. Но Белянка меня услышала, и навострила ушки. А он так посмотрел, мол, тебе виднее, как быть рабыней. Обида захлестнула меня. Да, Зар играет свою роль, но как же это унизительно. Словно, он наслаждается этим.
  Я подошла встала от костра, подошла к Белянке и увела её в лес.
  - Зачем ты это сделала? - спросила её.
  - Не только тебе мучиться. К тому же, если мне всё равно суждено стать рабыней, я хочу научиться терпеть их, понимаешь? Ты говорила, что не смогла отрешиться от происходящего. И я помню, как тебя скрутило после нужника. Они ведь могли тебе не простить этого.
  Я потупила взгляд. Она права. Я бы хотела ей пообещать, что их спасут, не тронут, но понимала, что это будет обман. Мы не выполнили своё задание с мужем. А значит, скольких девушек придётся пустить в расход, не известно. И пусть я сердилась на мужа, обижалась, но сейчас понимала, что он не может поступить иначе. Ну перебьёт он всех своих людей и что? Вновь начинать сначала? Внедряться в новую шайку, пытаться заставить себя уважать? И поняла, что не готова всё начать заново.
  - Остя, скажи, после того раза, у вас было?
  - Да, вчера.
  - И как? Тебя скрутило?
  - Нет.
  - Сколько это продолжалось?
  - Несколько часов.
  - И как ты это вынесла?
  Сказать, что мне понравилось? Что же делать? И обманывать не стоит. Девушка ведь мне доверяет.
  - Это может быть приятно, если не думать о том, что он - насильник. Представить, что это твой муж, и он хочет воплотить свои мечты. Просто слушаться его и постараться не возражать.
  Правду ведь сказала. Когда меня насиловал мой первый хозяин, у меня выбора не было. И того, кого бы любила. А когда я не знала, что Светозар и Радей одно лицо, такие мысли мне помогли.
  Я разделась с Белянкой, и мы помылись в речке. После чего я помогла подобрать ей волосы под платок, чтобы не мешали, вспомнив, что в первый раз меня Светозар просто подстриг, потому что не видел моего тела. А ведь уговора на то, чтобы трогать волосы - не было. Речь была лишь о девственности.
  - Постарайся ощутить прикосновения, возможно, некоторые тебе понравятся. Тогда ты можешь осторожно попросить продолжить это делать. Возможно, что хозяин не будет возражать, - давала я советы.
  - Хорошо. Благодарю.
  Мы с Белянкой, уже одевшись, вернулись к костру.
  Тот самый душегуб, что посмел возразить атаману, протянул тому свой кушак*. (прим. авт. кушак* (Даль) - пояс или опояска, широкая тесьма, либо полотнище ткани, иногда с бархатом по концам, для обвязки человека в перехвате, по верхней одеже.)
  Зар сделал жест рукой для Белянки, и она подошла. Он осторожно завязал кушаком ей глаза. На его лице не отражалось чувств вообще. Просто холодная суровая маска.
  - Она твоя, на час, - Зар посмотрел на этого лиходея. - Только то, что ей понравится, Мар.
  - Хорошо.
  - И чтобы ни одной царапинки, и ни одного волоска не упало с её головы.
  - Идёт.
  И они ушли куда-то в кусты.
  Вернулись спустя час. По лицу Белянки прочесть, что именно она ощущает, было невозможно.
  - Проверь её, - велел муж.
  А вот мужик был явно доволен. Улыбка не сходила с его лица.
  Я пошла с девушкой вновь на реку, где мы помылись и я её осмотрела, как и её девственность. Всё было в порядке.
  - Скажи что-нибудь.
  А она покраснела как багряное солнышко на закате.
  - Он сделал тебе больно?
  - Нет, - она опустила глаза долу.
  - Тогда что? Мне пожаловаться атаману?
  - Нет, не надо. Всё хорошо. Просто...
  - Что просто?
  - Мне стыдно об этом говорить. Но мне понравилось, временами.
  - А в остальном?
  - Мы пробовали, не всё мне нравилось, потому мы не продолжали. Но знаешь, я бы не хотела с другим это повторить.
  - А с Маром согласна?
  - Ну, в тех же границах - да.
  Когда вернулись, я передала слова Белянки атаману. Он кивнул.
  - А мне можно? - спросил другой душегуб.
  - Если найдётся девушка, ещё одна девушка, желающая. Потому как Белянка уже не хочет.
  Желающих больше не нашлось. А муж после отошёл к своим людям и поговорил с ними. После этого мы выехали.
  На следующем привале мужики повели себя довольно странно. Устроили бои, показывая свои навыки, оголённые выпуклые торсы, и естественно, девчатам разрешили смотреть. Именно разрешили, по желанию. Смотреть захотели все.
  Потом двое душегубов уезжала в город, привезли девушкам подарки. Дорогие серьги, ожерелья, ленты.
  Дарили не всем, а каждый одарил лишь одну девушку. Мар осчастливил Белянку. Да, некоторые из девчат остались недовольны. Но то, что было дальше, вообще не поддавалось моему объяснению. Вперёд вышла одна из неодаренных и подошла несмело к атаману.
  - Я могу с вами поговорить?
  Он кивнул по другую сторону от себя, мол, присаживайся. Девушка краснела, заикаясь говорила, но не понятно было, что именно она хочет.
  - Остя, поговори с нею, - велел муж, а сам встал и ушёл.
  - Что такое? - встревоженно спросила я.
  Как оказалось, девушка всегда была лишена внимания, парни за ней не бегали, да и внешность у неё была не очень. Она довольно сильно стеснялась, и считала себя чуть ли не страшилищем. Хотя у неё были голубые глаза и красивые веснушки на лице. Да и тёмно-русые волосы были густыми и красивыми. В общем, ей понравился один душегуб, и она была не против попробовать с ним то, что ещё недавно получила Белянка. Ну, в меру, без принуждения.
  - Я поняла, милая, - погладила её по спине.
  Ну вот, что же творится с этими девчатами? Не помню я, чтобы подобное было, когда я была рабыней по-настоящему. Чтобы девчата сами захотели разделить ложе с похитителем... Хотя, нам такое даже не предлагали. Как знать, может, были бы желающие.
  И я невольно загордилась мужем. Всё же он молодец. Порядок навёл в стане лиходеев, и как всё обставил. И все довольны. Может, я была не права, когда обвиняла его в том, что он пустил четырёх девушек на утеху. Я не помню, сколько было, когда я была рабыней. Тоже довольно много. А под конец у князя было всего шесть девчат, среди которых была и я.
  Муж пообщался после с тем подчинённым. И тот оказался не против развлечься с этой девушкой Настей.
  А вот после, когда я пошла проверять её, она отказалась даваться.
  - Почему? Он тебе сделал что-то плохое? Угрожал?
  - Нет-нет, - в страхе сказала она. Всё не так.
  Девушка залилась слезами. В таком состоянии явно не стоило показываться к мужу. Как ни пыталась её разговорить, она молчала.
  Когда мы вернулись, муж, увидев красное лицо Насти, схватился за саблю. Вот только девушка бросилась защищать душегуба, загородив собою. Мол, если его убьёте, то и её вместе с ним.
  Какой поворот! В том, что девушка больше не девственница, я не сомневалась. Вот только, похоже, она сама захотела этого.
  Муж недовольно сдвинул брови. И сделал жест своему человеку отойти.
  Я постаралась незаметно отойти от места стоянки, пока мужики не вышли, сгорая от любопытства и боясь, что муж просто убьёт того. Хотя, встревать бы не стала, наверное.
  А когда муж остался наедине с ним, я видела, как схватил его за шею.
  - Ты что творишь! - шипел Зар.
  - Я не нарочно. Она сама...
  - Ты портишь товар!
  - Теперь она бесполезна, понимаешь? Мне пустить её на потеху?
  - Н-нет!
  - И что ты предлагаешь?!
  - Я-я выкуплю её свободу. У меня есть сбережения.
  - Что ты в ней нашёл, ни рожи, ничего!
  - Зато какая девушка, - восхищённо сказал душегуб. - А как она меня защищала!
  Атаман отпустил подчинённого, а тот, схватившись за шею, достал из-за пазухи мешочек и протянул Зару.
  - Зачем она тебе? Ради развлечения?
  - Кажется, я влюбился...
  Муж просто развернулся и, встретившись со мною взглядом, посуровел. Я тут же шмыгнула обратно. А спустя некоторое время воротился Зар.
  - Так, всё, всем спать! Укладывайтесь!
  Я решила лечь чуть поодаль от мужа, боясь, что он решит меня наказать за подслушивание. А после, когда он вернулся, одарил меня не очень дружелюбным взглядом, но ничего не сказал.
  А среди ночи я встала, отошла недалеко от лагеря, а возвращаясь, пошла к мужу. Вот только не дошла, обомлела, увидев, как одна из девиц, обнажённая, склоняется над ним. Сперва хотела вмешаться, вцепиться ей в волосы, защищая своё, но что-то меня остановило. Наверное, желала увидеть реакцию мужа. А он притянул её к себе. Обида подступила к горлу. Я не могла на это смотреть, развернулась, и врезалась в чью-то крепкую грудь. А он меня притянул к себе, обнял. Я подняла мутный взгляд, и он поцеловал.
  У меня не осталось сил ни на что, после произошедшего. И я повисла на его шее, так и не отойдя от потрясения. Меня подхватили на руки и унесли к реке. А после раздели. Безразличие захлестнуло с новой силой.
  - Милая, ты чего?
  - Там же ты... с другой... - всхлипнула я.
  - Ага, я знал, что так будет. Девицы нынче пошли распутные.
  - Но она же... а ты... то есть он...
  - Пусть насладится парень женским обществом.
  - Я недооценила тебя.
  А муж собрал мои волосы, чтобы не намочились, и внёс на руках в воду. Постепенно прохладная водичка вернула меня к жизни, как и мужнины поцелуи. Он усадил меня на себя, чтобы я обхватила его своими бёдрами за пояс. А потом развернул вокруг себя, позволяя мне откинуться на спину. Было так легко на душе. Водичка обволакивала тело своими струями, легонько щекоча кожу. Сладостные ночные запахи щекотали ноздри. По небу то и дело проплывали облака, приоткрывая иногда серп растущего Месяца*. (прим. авт. Месяц* - название спутника земли, название луны). Я с небольшим усилием поднялась, обхватывая его за шею.
  И мы любили друг друга. Вначале в воде, а после на суше. Потом муж одел меня, и на руках отнёс к лагерю, поднял меня на неподалеку стоящее раскидистое дерево. В ветвях оно образовывало огромную такую чашу. Муж постелил плащ, лёг на него, а меня уложил на себя.
  А с утра пораньше он стал подниматься и разбудил меня. Уже светало. Он показал взглядом вниз. С дуба хорошо было видно весь лагерь и всех людей. Народ спал парочками. Причём некоторые девушки были голыми. В том месте, где спал муж, было целых две парочки. Неужели это охочие до атамана девушки?
  Муж едва слышно свистнул, подобно пению какой-то птички.
  Сразу же подскочили все мужики, бросили взгляды на девушек, после чего накрыли их плащами и ушли на другую сторону от почти потухшего костра.
  А муж тем временем слез с дуба, помог мне тоже спуститься. После чего вернулся в лагерь, стал разводить костёр, взял у меня котелок, в котором я принесла воды. И я уже сама готовила еду. Если честно, меня немного раздражало, что девочки ничего не делают. Почему я должна готовить на всех есть? Ладно, мужики принесут дров, припасы, а девчонки что, княгинями заделались? Или уже и правда, наложницами? Особенно остро я это ощущала сейчас, после этой ночки, когда кто-то посмел на моё протянуть руки. Но муж сдвинул брови и помотал головой, мол, не устраивай разборок. Почему? В ответ получила лишь суровый взгляд.
  Опустила глаза долу. Я спокойна. Спокойна. Потом стали просыпаться девчата. Первыми были именно те двое. Я занимаюсь своими делами, с трудом сдерживая себя. А они покраснели, глазки потупили. Сама невинность. А потом, видно, сообразив, что и слепому ясно, что они здесь делали, начали вешаться на атамана.
  - Похоже, появились ещё легкодоступные девушки, которых можно пустить на утеху, - тихо сказал муж. Но я расслышала, как и они. А он продолжил: - У нас ведь много ещё неудовлетворённых мужиков.
  Девчонки тут же в ужасе удрали.
  А я улыбалась, пусть и повёрнутая к нему спиной, удовлетворённая местью мужа. Какая я стала мелочная.
  Постепенно вкусные запахи каши с мясом пробудили всех. А спустя час мы уже ехали дальше.
  До порта добрались без приключений. А вот дальше, по-хорошему, дело душегубов было передать девушек пиратам. Муж решал дела с несколькими людьми. Оставив нас под присмотром Мара и ещё двоих.
  Я же, не желая общаться с девочками, села у дверей с Маром.
  - Неужели тебе не надоело промышлять душегубством? Ведь рано или поздно наступит погибель.
  - А тебе есть что предложить? - он улыбался.
  - Тебе ведь нравится Белянка.
  - И что? Она - рабыня. И мне не по карману.
  - А ты знаешь, что вон ту, конопатую, выкупил ваш зеленоглазый у атамана.
  - Правда? - на лице отображалось искреннее удивление.
  - Ты не знал?
  - Нет. Думаешь, атаман позволит потерять себе ещё одну рабыню?
  Я пожала плечами. А что я могу сделать, я всего лишь наложница атамана. Он со мною не советуется, да и я стараюсь помалкивать.
  - А ты разве не хотела бы свободы?
  - И куда я подамся? Будь я девственница, возможно, была б возможность начать всё заново. Хотя и тут вы житья не даёте. Скажи, вот зачем всё это? Убийства, грабежи, пленные? Ради денег? Зачем они тебе? Не лучше ли жить с любимой женой, растить собственных деток и заниматься тем, что по душе и не вредит никому?
  - Много болтаешь, - огрызнулся Мар. - И как тебя Зар терпит?
  - Думаешь, нам есть, когда болтать?
  На что мужик усмехнулся, понимая к чему я клоню. Мы какое-то время просто молчали.
  - Ты его ненавидишь? - вдруг спросил он, а увидев непонимание на моём лице, продолжил: - Ну, нашего атамана. Знаю, он бывает жесток, но справедлив.
  - Почему я должна его ненавидеть?
  - Он изнасиловал тебя. Тогда, на площади.
  А я вспомнила, как Озар меня впервые изнасиловал. Обида всколыхнулась в душе. С трудом удалось закусить дрожащую губку. Я не стала больше говорить, просто развернулась и ушла к девушкам, постаравшись скрыть слёзы. А ведь я так и не простила. Да, понимала, что уже много воды утекло. Я успела полюбить, принять, пойти на безрассудство. И я не сделаю ему ничего плохого, ведь он самый дорогой мне человек, наравне с Любиком, но отчего же так больно до сих пор?
  Я села в уголок, как перед тем, как вызвалась добровольцем, и сидела. Девочки стали допытываться, что случилось, но я не обращала на них внимания. Что-то на душе так плохо было. Надоело всё. Ничего не хочу.
  Вскоре пришли мужики и погнали нас на корабль. Всех. Почему? Не сказали. Просто погнали. Мы были заперты в трюме, лишь приносили еду. Снаружи доносились возмущённые голоса, но я не могла разобрать, что там, да и не хотела.
  Вырвал меня из оцепенения голос Белянки:
  - Позовите Зара!
  - Больно языкатая девка! - послышалось в ответ.
  Но её не тронули. Пока что. Через какое-то время отворили люк в трюм:
  - Кто меня звал?
  - Я! - вышла вперёд Белянка.
  - Что хотела?
  - Остя... она ещё перед погрузкой на судно как-то сдулась. Уже несколько дней ничего не ест, сидит в углу и в пустоту глядит.
  Муж спустился в трюм и подошёл ко мне, взял на руки и полез по лестнице вверх. Свежий влажный воздух отнюдь не освежил меня, заставляя сжаться комочком и вспоминать, как девушек кидали на расправу пиратам.
  - Скоро всё закончится, милая, - прошептал Зар мне на ухо, поднося меня к борту судна. - Посмотри какие волны. А ещё, погляди...
  Я послушалась, и сердце забилось быстрее, как увидела выпрыгивающих из воды красивых морских животных.
  - Это сосуны*. Они млекопитающие, дышат воздухом, как люди.
  (прим. авт. сосун* - дельфин).
  Я даже попыталась встать. Муж опустил меня на ноги, придерживая за стан. Не знаю, сколько прошло времени, пока стая сосунов от нас не отстала. Солнце клонилось к закату, а я по-прежнему смотрела на водную поверхность до самого небосклона.
  А после Зар отвёл меня обратно в трюм. В его взгляде я видела сожаление и невозможность поступить иначе.
  Когда уже спустилась и нас запирали, услышала недовольные возгласы моряков.
  - Когда ж дашь нам хоть одну девку.
  - Только попробуйте попортить товар! Убью каждого!
  Послышались звуки борьбы. Я уцепилась в лестницу и прислушивалась к происходящему снаружи. Боги, прошу, защитите любимого! И Мара, и того зеленоглазого.
  Скоро всё стихло. Я долго провисела в неизвестности, уцепившись мёртвой хваткой в палку лестницы, и девочки сами меня стащили.
  И Белянка даже отвесила мне оплеуху, чтобы привести в себя.
  - Ты чего раскисла, а? Что бы ни случилось, ты-то прошла уже тернистый путь, испытала и унижение, и насилие и много всего. Не время сдаваться!
  - Ты права! - сказала я тихо. - Вот только у меня кончились силы. Я не знаю, ради чего мне жить, понимаешь?
  - Когда у тебя в последний раз женские дела были? Мы уж месяц только в плену, и у наших всех было.
  Я подумала, а и правда, когда?
  Должны были пойти как раз когда меня похитили. Но там было насилие и я лежала несколько дней. Да, кровило, но то ли это следы насилия заживали, то ли месячное пришло, я не знала. Да и с трудностями Светозара, вряд ли,я могла так быстро понести. Хотя, сколько у нас не было близости, больше лета* (прим.Авт. Лето* - год). Спал ли он с кем-то, не знаю. Я ничего не знаю. А вдруг я и правда тяжела стала, отсюда и перепады настроения? Что если ношу дитя под сердцем?
  - Я не знаю, Белянка. Когда дела должны были пойти, меня как раз там, у столба... А потом я лежала. Мне было плохо.
  - Давай, пока нет обратного утверждения, ты будешь знать, ради чего жить, ладно?
  Я всхлипнула, ведь она права. И поддерживает меня.
  Я обняла её, желая поддержки и благодаря за уже оказанную.
  Вечером Мар принёс нам покушать.
  - Как дела? - набросились девушки. - Мы слышали звуки борьбы.
  - Всё хорошо. Одного нашего ранили, но жить будет.
  - Кого? - спросил кто-то.
  - Деляна.
  Я встала. Похоже, может моя помощь понадобиться.
  - Там безопасно? - спросила Мара.
  - Да.
  - Отведи меня к раненному.
  - Пойдём.
  Меня вывели на палубу, уже было темно. Провели в одну из кают.
  - Есть какие-то лекарства, травы?
  - Надо у Зара спросить. Он любит приобретать всякую дребедень за огромные деньги.
  - Спросишь?
  - Да, конечно.
  Меня заперли внутри каюты, в котором было трое знакомых душегубов. Один из которых лежал на койке.
  Ранили его в ногу. Причём сильно так. Возле него суетился старик какой-то и готовил пилу. По ногам тут же холодок пробежал. Неужто ногу отрезать собрался?
  - Что вы собрались делать?
  - Отрежу ногу.
  - Зачем?
  - Чтобы заражение дальше не пошло. Да и кость сломана.
  Жаль, что моя старушка-матушка мало чему меня научила. Но пока я жила у старосты, бегала по поручениям всяким, в том числе и к местной знахарке. И по возможности помогала ей, особенно когда переехали уже в отдельный дом к "родителям". И переломы она лечила. А я старалась перенимать всё, что видела и слышала.
  Явился Мар с Заром.
  - Уберите его, - кивнула на лекаря.
  Дважды просить не пришлось. Мар схватил за шкирку да выставил дедка.
  - Зар, что есть? Что-то горячительное будет?
  Он кивнул Мару, тот ушёл, а Зар принёс мне мази разные и травы.
  - Что надо?
  Зеленоглазый возился с кипятком да сборы разные заваривал по моей указке, бегая в стряпчую и обратно.
  Я дала уже приготовленный и чуть остывший кровоостанавливающий отвар больному. Дальше я вправляла открытый перелом, обеззараживала, зашивала, а мужики держали раненного, чтоб не дёргался. После замотала чистыми прокипячёнными тряпками да примотала к палкам.
  - Ребят, ему покой нужен. Месяца три хотя бы.
  - Остя, ты как себе это представляешь? - спросил Делян.
  - Ну, тогда пускай тебя Зар сразу укокошит, чтоб не мучился. Или лекаря могу позвать, пусть ногу оттяпает, будешь через половину лета на костыле ходить, как заправской пират.
  - Ну уж нет, - сказал больной.
  Я встала, собираясь уходить, но увидела ещё одного раненного.
  - Зар, садись, твоя очередь.
  - Ты о чём?
  - Показывай плечо, быстро! - шёпотом шикнула на него.
  По каюте пронёсся мужской смех. Но стоило атаману глянуть сурово, как тут же все умолкли.
  Он молча снял рубаху, обнажая старые рубцы и новые.
  Я обработала и ему раны, зашила, после чего наложила повязку.
  - Завтра перевязка. С утра, перед завтраком. Новые чистые полоски ткани мне подготовить к моему приходу!
  - Да, атаманша, как скажете! - ляпнул Мар.
  Но муж, видно, не заметил. Сам вызвался меня провести, заменив рубаху на свежую, чтобы не было видно крови. Я же забрала рубаху, зашла в стряпчую, испачканное в крови место посыпала солью, а после застирала в пресной воде. Да велела к завтрашнему высушить мне её и нитки с иголкой подготовить, чтобы зашить.
  - Сокровище тебе, Зар, досталось, - сказал Мар.
  - Помалкивай! - шикнул он на подчинённого. - А то без языка останешься.
   - Молчу-молчу!
  Муж пошёл провести меня в трюм. Дальнейшая дорога обошлась без приключений. Поскольку тольуо Зару нужны были перевязки, онхсам спускался к нам в трюм, приносил светильник масляный, и я делала перевязки, а девушки мне помогали. После этого муж гасил свет, и припадал к моим губам, залезал рукою под сорочку, лаская меня. Пусть и темно было, но поблизости были другие девушки, я не хотела чтобы они мне завидовали, особенно после тех двоих, что приставали к "мужу". И он уходил.
  Спустя пару дней мы пристали к берегу.
  Почти всех девушек вывели и муж вошёл в трюм, закрывая за собою лаз.
  - Остя, - он подошёл ко мне, словно знал, где я находилась, задрал подол и, подхватил за ягодицы, усадил на себя. Хотя второй рукой меньше двигал. А я понимала, что ему больно, ранено ведь плечо. Отпихнула его левую руку, стараясь, чтобы он не нагружал её, пока швы не разошлись. После чего он прошептал в самое ухо: - Целуй меня и слушай внимательно.
  Мы целовались, точнее я целовала его, а он шептал мне указания, насаживая меня на себя, лаская. И со стороны мы просто бурно миловались, но муж не прекращал давать наставления, чередуя их со словами "горячая девушка" и прочими, восхваляющими мои достоинства наложницы.
  Я понимала, что без этого никуда, моё задание набирает обороты. И теперь муж защитить меня уже не сможет.
  Потом мы вышли, как ни в чём не бывало. На дворе был день, ярким солнышком слепивший глаза. Пришлось маленько попривыкнуть к резкой перемене освещения. У пристани стояло много ладей, в том числе и наших, с белыми подобранными парусами. Мужики разгружали другие суда, снуя туда-сюда. Одежды преимущественно были наши простые - рубахи, в основном вышитые, портки, иногда очельники, хотя встречались и довольно дорогие византийские и ещё чьи-то, кого разобрать не могла. Наши же сходни были отделены высокой стеной, целиком загораживающей обзор тому, кто находился на пристани.
  Широченный купец со здоровым пузом в дорогих византийский одеяниях встретил душегубов с девушками. А у меня мороз по коже, только глянула на торговца живым товаром.
  Девушек к этому времени уже всех раздели, заведя в какой-то закоулочек. Они бедные жались и кто-то даже дрожал, но все молчали, во всяком случае отсюда не было слышно завываний или криков, хотя остальной береговой гам мог всё перебивать. Мы спустились с трапа и видимость остальных рабынь пропала. И когда купец подошёл к нам, я же была по-прежнему одета в нижнюю сорочку, буркнул, глядя на меня:
  - Если эта тоже рабыня, то не годится. Она стара.
  - Её не в наложницы. Она рукодельница.
  - Правда? - жирный купец прищурил глаз. - Но внешность у неё выделяющаяся, плохо. Госпожа не любит красавиц.
  А от него разило потом. Они что, вообще не моются? Потому как даже в трюме, так не воняло, как от этого мужика.
  - Поправим.
  - Хорошо.
  Всех обнажённых девчонок загнали в какой-то сарай, а со мною Зар пошёл отдельно, пройдя мимо остальных.
  - Что с ними будет? - шёпотом спросила я.
  - Троих вернут как порченный товар, - так же тихо ответил муж, придерживая меня за плечо левой больной рукой. Мне казалось, что он скорее не меня держит, а пытается скрыть своё ранение, оставляя здоровую руку свободной и готовой в любое мгновение выхватить саблю из ножен.
  - Кого?
  - Конопатую и Белянку.
  - А третью?
  - Не знаю. Делян не говорит, которую обесчестил.
  - А Белянка когда успела?
  - Перед отплытием. Мар сразу подошёл и выкупил её. А уж когда они успели подсуетиться - не моя забота.
  - Остальных же в рабство, да?
  - Да, милая.
  - Но как же...
  - Ничего не поделаешь, приходится кем-то жертвовать. Я вот тобой рискую.
  Меня по проулочкам привели к начинающимся на берегу лавочкам. Здесь разговаривали на схожем на наш языке, с небольшими отличиями. И, судя по всему, муж понимал, о чём шла речь. Несколько раз спросил дорогу на местном наречии. Ну вот, думаю, что княжеское образование ему и здесь пригодилось.
  Запахи были разные. Иногда настолько тошнотворные, точно в застарелый нужник попала, а то и несло тухлым мясом или рыбой, что я уже, и правда, подумывала, не тяжела ли. Но сказать об этом мужу боялась. Вдруг отменит задание? Что тогда? Напрасно рискуем столькими девушками и собою? И как могла, сдерживала рвотные позывы.
  Пришли мы к одной лавочке, на которой были нарисованы ножницы и расчёска. Нет, только не стрижка опять. Я умоляюще взглянула на мужа.
  Но он направил меня внутрь.
  А после сидел подле меня на мягком сидении, в то время мне велели раздеться, распустили волосы, засунули с головой в бочку с каким-то тёмным отваром, а дышать полагалось через трубочку. А Зар указывал, что мужчине делать с моим лицом, рассматривая какие-то образцы. Когда меня вытащили из чана, кожа стала смуглая, а волосы чёрные, как смоль. На удивление волосы не остригли. От всех этих припарок и краски волосы стали жёсткими и утратили прежний блеск. На лице рисовали что-то, надели мягкую маску, плотно прилегающую к коже, делая небольшие надрезы. После чего отодрали саму маску, оставляя лишь какие-то бугры на лице. Как муж передал слова владельца заведения, накладки теперь снималась лишь в одном случае, если лицо обработать особым раствором, который выдали мужу как владельцу меня. А потом мне показали то, что стало со мною. Боги, я и правда, была страшна. Два рубца на лице, обезображивающие его, застарелые пятна. И не очень молодая шея тоже со шрамами. А ещё выщипали мне полностью брови. В прежней мне не угадывалось ничего.
  Остался лишь мой серый цвет глаз.
  Потом меня повели в другую лавочку, где велели раздеться, со слов мужа. И умоляющий взгляд ничего не дал. Форму груди подправили, сзади нарастили небольшой горб, который к тому же стягивал мою спину так, словно я и правда была всю жизнь горбатой. После одели в местную одежду до пола, накрыв полностью волосы, и сандалии, при каждом шаге я хромала, то ли из-за горба, то ли сандалии разнились по высоте.
  Когда мы вернулись, меня купец не узнал.
  - Что, ещё одна?
  - Нет, это та самая, рукодельница.
  Купец внимательно осмотрел меня.
  - Да, на такую вряд ли кто позарится. Хорошо. Страшненькая, но не сильно отталкивающая. В меру. Ну, моё дело продать. Как скоро всё это сойдёт?
  - Мастер обещал, что лето* продержится грим. (прим. авт. лето* - год)
  - Хорошо. Что умеешь? - спросил у меня.
  - Вышивать, вязать крючком.
  - Прикажу, чтобы выдали тебе нитки и ткани. За день надеюсь, успеешь показать образцы. Чем выше мастерство, тем в лучшие условия попадёшь.
  - Я поняла, хозяин, - потупила я глазки.
  После чего обо мне словно забыли, лишь руки связали. И разговоры были чисто с Заром. О том, сколько ему за каждую наложницу дают. И троих он может взять по низкой цене для дома развлечений. Но Зар отказался, сказал, что его людям для развлечений понадобятся.
  После они рассчитались. На меня же пренебрежительно глянули девчата и даже отвращение скользнуло во взгляде.
  А вот Белянка внимательно на меня смотрела. А после обняла меня, пока никто не видел.
  - Благодарю, Остя. Надеюсь, что у тебя всё выйдет, что задумала. Удачи!
  - Береги себя, - шепнула ей. - Надеюсь, ты не прогадала с Маром.
  - Я тоже надеюсь. Он тебя отпускает, хоть и любит. Я не понимаю. Но это не моё дело.
  На этом мы простились с девочками. Точнее троих увели назад на корабль душегубы наши, а с ними и Зар. А нас одели в одежды, полностью скрывающие тела и лица и погнали вглубь берега, куда ещё недавно ходили мы с Заром. После чего погрузили в крытую телегу и куда-то повезли.
  С девочками мы не общались. Да и за нами смотрели головорезы похлеще наших. К своим-то мы уж попривыкли. Было страшно, ведь теперь я оставалась одна. Как с мужем связаться, я не знала.
  Нас разместили в богато убранных комнатах с шелками на огромной постели и всевозможными подушками. Девочек раздели догола и по очереди выводили. Возвращались они немного порозовевшие и приятно пахнущие. Купали? Потом нас покормили заморскими яствами и ягодами. Девушки так и ходили голые и одеваться им не дозволялось.
  Мне же выдали шёлковые нитки и пальцы с шёлком и велели вышивать.
  Я, понимая, что от этого зависит моё задание, усердно принялась выполнять работу, стараясь не отвлекаться ни на что и даже почти не поела. Для меня сделали исключение, и я по-прежнему была,укутана с головы до ног.
  А ещё до того, как стемнело, к нам пришла какая-то богатая женщина, судя по её облачению. Лицо также было скрыто. Девушкам велели выстроиться в ряд. Осмотрела каждую, после чего показала на одну из самых красивых и расплатилась с купцом.
  А дальше позвала наших охранников, что уже в повозке пожирали взглядами живой товар. Она что-то сказала им, я же разобрала лишь последнее слово "дарю".
  А потом она села на принесённую ей седушку и смотрела, как девушку насиловали у нас на глазах эти головорезы, а остальных заставили смотреть. И хоть я старалась смотреть лишь в пяльцы, невольно взгляд соскакивал, и я не могла отвернуться. Вышивать я тоже не смогла, руки дрожали.
  Боги, за что мне всё это?
  Но как бы я ни была против сюда попасть, а надеялась, что положу всему этому конец. Кара ведь когда-то должна наступить!
  Женщина что-то спросила, только сейчас завидев меня, потом, получив ответ, подошла и взглянула через плечо. А после что-то сказала. И купец сам подошёл и велел мне раздеться. А когда я не смогла, сам сорвал с меня одежду. Женщина внимательно осмотрела меня со всех сторон, да не только она. Взгляды всех невольно остановились на мне. В глазах рабынь было сочувствие, а вот в мужских - отвращение.
  - Беру, - сказала она.
  Остальное я уже не разобрала, но при этом дрожала, боясь, что со мной сделают подобное. Но меня одели в одежды зелёные, под цвет одежд этой женщины и велели идти с нею. Разве что оставили мою незавершённую работу.
  Меня вывели и велели сесть в повозку.
  - Осуждаешь? - спросила женщина на чистом роуском наречии. (прим.Авт. Русь раньше писалась через четыре буквицы, вторая из которых "Оук" читалась ОУ).
  А меня до сих пор била дрожь. Женщина подсела рядом и обняла.
  - Тебя насиловали, правда? - скорее утверждала, чем спрашивала. Я кивнула. - Не волнуйся, я больше этого не допущу.
  Больше мы не общались. А я вновь поняла, что не могу говорить. Боги, за что мне это? Муж щадил меня, исключив насилие в моём присутствии. Но прежние страхи вновь вернулись. Я вновь рабыня. И со мной вольны поступать так, как захотят. Мне только это показали. А иначе зачем это представление с изнасилованием?
  Мы приехали в богатые хоромы. Вот только меня ничего не радовало. Мне даже отдельную горенку выделили, чистенькую, пусть и немного скромную. Сперва меня отправили помыться. Вот только цвет кожи не изменился, как и горб при мне остался, и все остальные рубцы и пятна. На спине, помимо горба, был ещё один шрам через всю спину. И хозяйка видела меня. Мало того, пока я мылась, она пришла потереть мне спину. А когда прикоснулась к ней, меня стошнило. Не от того, что больно было, а потому что ко мне прикоснулась ОНА.
  - Бедняжка! Что же с тобой делали? - женщина восприняла это не на свой счёт, а на насилие надо мною, поэтому пожалела и не стала донимать, ушла.
  За это была ей благодарна. Она была красива собою. Голубые глаза, пшеничного цвета волосы. Вот только даже если когда-то она и была из моего народа, доброго сердца в ней не осталось. Во всяком случае к красавицам, таким, как она сама. Как хорошо, что Белянка и другие девочки смогли вырваться из плена. Пусть быть женою лиходея, но вряд ли они позволят надругиваться кому-то другому над своими супругами. Да и была призрачная возможность, сто ребята одумаются. Они мне не показались совсем пропащими.
  Первое время мне дали немного обжиться. Как выяснилось, двери моей горенки не были заперты и выходили в покои хозяйки. Первый раз я осторожно выглянула, осмотрелась и юркнула обратно. Второй паз уже смелее прошлась по соседним покоям и, увидев веник, стала мести пол. На этом занятии меня и застала госпожа.
  - Ты что делаешь! Ещё руки занозишь! - выкрикнула она, отбирая у меня веник.
  Я тут же убежала в свою горенку и забилась в угол. Не то, чтобы я совсем себя загнанной ощущала, просто проверяла меру допустимого.
  Хозяйка постучала ко мне, а после, не дождавшись ответа, вошла.
  - Ты прости, что я крикнула на тебя! Постараюсь держать себя в руках. Просто убираются горничные, а ты у нас рукодельница, тебе пальчики нужно беречь. Если хочешь, можешь выходить из покоев и даже гулять в саду.
  Я кивнула, так и оставаясь в углу.
  - Почему ты не говоришь?
  Я честно попробовала, но ничего не вышло - горло просто болезненно сводило, я начинала кашлять.
  - А читать-писать можешь?
  Если госпожа узнает, что могу, не начнёт ли допытываться, что со мной произошло? Я могла рассказать последние события, но как объяснить, кто меня научил писать? Ведь земледельцам не положено знать грамоты по указам князя в последние лета. Но так не было, когда я была дитятком и отец учил меня и читать и писать. А вот моим братьям меньше повезло. После и батюшка помер. И было уже не до чтения или обучения братьев запрещённым знаниям. Нам нужно было выжить, помогая матушке.
  Я подняла взгляд на хозяйку и помотала головой.
  Дальше меня госпожа стала обучать местному языку, в перерывах, когда была свободна. Не смотря на то, что она была какой-то крупной рыбой, её все любили, и она следила за всем в своём доме. Здесь не было мужчин, хотя дети бегали. И все боготворили её. Это как-то противоречило тому, что я видела при покупке живого товара. Но она уважительно относилась к слугам, не грубила, и всегда помогала, если то было нужно. Пару раз при мне к ней обратилась горничная, вся в слезах, так мало того, что госпожа её успокоила, ещё и вылетела сама из покоев разъярённая, как раненный кабан. Как в ней могут уживаться доброта и жестокость? Я этого не понимала. Поэтому, решила наблюдать. Среди слуг, а тут были именно слуги, а не рабы, не было ни одной красивой женщины. Так, средненькие, часто с повреждениями на лице, иногда на руках. Неужели она сочувствует покалеченным и ненавидит красивых?
  Обучение языку длилось очень медленно. Я основном мне хозяйка давала задания, называя всё по-роуськи, а потом повторяя на местном наречии.
  А я не могла понять, что не так, почему некоторые слова такие же, как наши, а другие - нет. Однажды, видя мой интерес к надписям, чем-то похожим на наши, хозяйка озвучила то, что было написано. Я непонимающе подняла взгляд. Она повторила, а потом подошла и показала пальцем в каждую буквицу, а я постаралась запомнить. Хозяйка объяснила, что написано и как читается, а также отдельные буквицы. И я поняла, что не так. Письмо всё было то же, что и у нас. Вот только большинство букв произносилось по-другому, а у некоторых было другое начертание, и отсутствовали образы на каждую буквицу. Соотнеся и голове то, что я поняла, я читать научилась довольно быстро, правда, про себя. А вот на слух дело обстояло сложнее. Поняв, что письмо меня тормозит, я стала просто заучивать звучание нужных слов. А порою, когда хозяйка говорила на местном наречии, а я не понимала, я записывала то, что слышала местными буквицами, а потом нашими, чтобы понять, о чём речь. Эти записки я сжигала, как проходила мимо стряпчей, кидая в печь.
  На меня довольно скоро перестали обращать внимание, и я сновала куда мне надо по мелким поручениям хозяйки в пределах усадьбы, или даже выходила на рынок за нитками или тканями, но только с самой хозяйкой и несколькими охранниками, что выделил той хозяин. Я просто тыкала в нужный мне товар, а один из охранников платил. Пару раз я видела самого хозяина, иногда наведывающегося к госпоже, но при этом не смеющего войти в её терем. Они встречались в саду, и иногда она уходила и ночевала в его тереме.
  Жили мы где-то на окраине города-порта, я не знала, как называется, но это была Византия. А поскольку я была немая, то и спрашивать не могла. А по положению мне совать нос, куда не следует, было опасно.
  Отраду я находила в вышивке или в вязании, стараясь изобрести новые узоры и вышивая образы родной земли, такими, как я помнила до первого рабства. Хозяйка такие порывы душу поощряла, и порою наоборот, давая задание, говорила, чтобы я сама придумала рисунок.
  А я просто погружалась в себя, а когда опомнюсь - рисунок готов. Родные берёзки, липа цветёт, васильки играют на полотне или сорочке.
  Не знаю, сколько времени тут прошло, потому как постоянно было тепло. Дождей почти не было, иногда налетал прохладный ветерок и приходилось кутаться в тёплую накидку или надевать более плотные одежды. Живот не рос, значит, не тяжела. Женские дела тоже пришли, но были не каждый месяц. А вот мутить меня иногда мутило, иногда на запахи, иногда на какие-то слова кого-то. Просто такое отвращение накатывало, что позывы сдержать было довольно трудно.
  Но потихоньку я приспособилась, научилась понимать окружающих. Вот только не говорила. Однажды я, вышивая в саду немного задержалась, стараясь закончить узор, уже начало темнеть и пришлось зажечь свечу. Я, кутаясь в тёплую накидку, услышала разговор на повышенных тонах. Прислушалась. Часть слов не могла разобрать, а потому стала быстро записывать на клочок бумаги, что был всегда со мной. Сердце тревожно забилось, когда я осознала, о чём была речь. Пришлось успокоиться и приняться за свою работу, а бумагу я сожгла от свечки, что освещала мне пяльцы.
  Или задуть свечу, чтобы ничто не выдавало моего присутствия?
  Решила не делать резких движений, и просто шить, не обращая ни на что внимания.
  А когда голоса удалились, я, переждав какое-то время и завершив работу, тихонечко встала со своего места, загасила свечу и, забрав её с собою, на полусгибающихся ногах пошла обратно. Всё хорошо, нужно успокоиться. Сказать ли об этом хозяйке или не стоит? Чтобы доказать свою преданность, возможно и стоит.
  Хозяйка шла мимо, когда я по стеночке шла по лестнице.
  - Смуглянка, что случилось? - она уже прошла, но вернулась. Так она меня прозвала, а я была не против.
  Она подхватила меня под локоть и отвела в свои покои. А после стала допытываться.
  - Тебя кто-то обидел?
  Я мотаю головой. А потом попросила у неё пишущие принадлежности.
  "Сегодня ожидается очередная поставка рабынь с Роуси*."
  (прим.авт. Роусь - правильное звучание слова Русь, потому как писалось через буквицу "ОУК", при письме читающуюся как "ОУ")
  Написала я местными буквами.
  Я боялась не только того, что услышала, но и реакции госпожи. Неужели вновь пойдёт и пустит на утеху очередную красавицу?
  Я умоляюще посмотрела на хозяйку.
  - Благодарю, - сказала она и ушла.
  Самой мне нужно было как-то связаться с мужем. Вот только как? Он ведь не оставил никакой весточки.
  Зар, где же ты?
  Я открыла окошко в своей горенке и села к нему, стараясь надышаться.
  А потом заметила тень, мелькнувшую в темноте под окнами.
  Что? Кто? Зачем? Было страшно. Но я не смогла себя заставить затворить окно и отойти от него.
  А потом прямо передо мной в окошке возникла голова, а я шарахнулась назад, упала на седалище. Мужчина влез в окно. Я попыталась вскочить и убежать, но ноги не слушались, я развернулась к выходу и поползла. Неужели тут мне и пришёл конец? Хозяин убирает всех свидетелей? Ведь голос одного из спорщиков был именно хозяйский.
  Я попыталась закричать, но меня схватили, развернули к себе.
  - Нет! - смогла выдавить из себя я, и белый свет померк.
  Пришла в себя в кромешной темноте. Рассчитывала, что руки будут связаны, но нет. Всё вроде бы привычно, кроме одного - я была голая, под одеялом. А рядом ощущалось тёплое тело. Мороз пробежался по коже. Неужели мною опять воспользовались?
  По оголённой груди прошлись шершавые руки, очертили сосок. Приятная дрожь прошлась по телу, но я боялась давать себе надежду.
  - Ты очнулась? - услышала я хриплый шёпот. - Как себя чувствуешь?
  На глаза выступили слёзы. Ощутила растерянность, неверие и облегчение. Уткнула нос в подушку и дала волю слезам.
  Он нежно ласкал мои волосы, гладил по изгибал тела. А когда я успокоилась поцеловал. Но я оттолкнула.
  - Нет, не сейчас.
  Сделала глубокий вдох, стараясь сосредоточиться и вспомнить дословно всё, что слышала. И медленно начала шептать ему в самое ухо, горло давно пересохло, слова давались тяжко, ведь язык отвык от речи:
  - Сегодня прибыло судно с рабынями от нас. Но рабыни - лишь прикрытие. Завтра будет пополнение казны, расчёт за целое лето. И платить собирались не только самим пиратам и душегубам, но и по всем верхам. Из-за этого я и услышала, потому как спорили, хозяин был против тех денег, что ему выставили в счёт.
  А в ответ муж поцеловал. Да так страстно, что мне тут же стало жарко.
  - Я скучал.
  - Иди, милый. Вдруг госпожа придёт.
  А он меня на себя сажает, ласкает руками.
  - Иди, не дразни меня.
  - Жди меня завтра вечером, как стемнеет, в саду. В своей беседке. Только не высовывайся, а спрячься. Если всё удастся, я приду за тобою.
  И он, поцеловав меня долго и нежно, встал и принялся одеваться. И как он видит в этой темноте. Наверное, просто знал, где оставил одежду, ведь в горнице были сплошные тени. А после вылез в окно.
  Так не хотелось с ним расставаться. Я подошла к распахнутому окошку и не сводила с него глаз. Он напоследок прикоснулся к моей по-прежнему обнажённой груди и исчез.
  Я выглянула, стараясь его разглядеть, но его не было, словно мне просто привиделось.
  Пожалуй, стоит затворить окно, чтобы не подставлять себя. А то мало ли кого нелёгкая принесёт.
  Найдя свою одежду на ощупь, я всё же оделась. Неуютно себя чувствую голой, особенно в рабстве.
  Боги, прошу, пусть у нас всё выйдет, чтобы прекратить это издевательство над внуками Даждьбога*. (прим. авт. Даждьбог считался покровителем родов русичей, являлся богом солнца, и славяне себя считали детьми и внуками Тарха Перуновича Даждьбога)
  Стоило мне прилечь, немного угомонив скачку собственного сердца, как в дверь постучали.
  - Смуглянка, ты спишь? - послышался голос хозяйки. Я ведь даже не знаю, как её зовут. Все её называли госпожой и никак иначе. Хотела ответить, но вовремя прикусила язык. Я немая. Немая!
  Дверь отворилась, а я села в постели.
  - Хорошо, что ты не спишь. Мне хотелось с кем-то поговорить.
  Я кивнула, хотя вряд ли она видит в этой темноте. Хозяйка присела на край лежанки. А я хотела встать, не смея сидеть в её присутствии.
  - Ты сиди, не надо, - она говорила так грустно, что мне даже стало её жаль. Что будет с нею, когда всё кончится? Её продадут в рабство или пустят на утеху кому-то? Но перед глазами возникла та девушка, которую она бросила на растерзание на моих глазах и все чувства испарились без следа. Но я должна быть очень осторожна, чтобы не выдать своих чувств.
  Я прикоснулась к её плечу, а потом обняла. Пусть она и натворила дел, но каждый ведь имеет право на искупление. Того, что она наделала, я исправить не могу, но выслушать - почему бы и нет. Как знать, возможно, и мне станет легче понять её, если я пойму причины, почему она так поступает.
  Хозяйка грустно вздохнула и начала свой рассказ.
  - Когда я была семнадцатилетней, меня похитили из моего родного града, я тогда была красива, не то, что сейчас, - она замолчала. А я подумала, что сколько ж ей сейчас и какой красавицей она была тогда? - Меня переправили морем сюда, где меня купил местный купец себе на развлечения. Вот только вкус у него был довольно странным. Он любил наблюдать. Началось всё с того, что меня раздевали несколько женщин, красивых женщин, которые трогали меня везде, целовали, облизывали. А потом хозяин пришёл и сливался с ними по-разному, в том числе используя все дыры, куда только возможно всунуть его орган. А я должна была наблюдать и учиться.
  Вот только в меня он не входил, во всяком случае именно туда, куда предназначено.
  Всё это настолько было отвратительно, что меня постоянно мутило, но со временем все чувства притупляются.
  Потом хозяин устроил пиршество, на которое пригласил и меня.
  К нему приходили в масках гости. Кто-то клал мешочек с деньгами, после чего подходил ко мне, кланялся, а после прямо при всех сорвал одежду и изнасиловал. Хозяин всё это наблюдал с таким удовольствием на лице, что мне стало тошно даже не от того, что какой-то незнакомец имеет тебя. Я возненавидела его всей душой. Потом подходили и другие, платили ему и вновь меня имели, при всех.
  С тех пор прошло много лет, она меня возвысил до своей жены, но ни разу меня не брал, как положено. Он наслаждался зрелищем, а также следил за моей реакцией на то, как он берёт других красавиц.
  Почему ты думаешь я наслаждаюсь зрелищем, как тех насилуют? Одна из причин, потому что я хочу сделать больно ему, а уже другая - что я их всех ненавижу. Но больше всего я презираю его. Он убивал всех моих детей, опять же наслаждаясь видом. Я забирала самых красивых, потому как особо он упивался, когда насиловал девственниц.
  Я замерла и не знала, как реагировать. С одной стороны мне было её жаль, с другой - я понимала её, но с третьей - в этой женщине больше не осталось ничего человечного. Хотя нет, вру, здесь она остаётся собой. Рядом со страшными и некрасивыми, стараясь хоть как-то скрасить их жизнь. И мне честно было жаль эту женщину. До сих пор не сломавшуюся и такую одинокую. Вот только я не могла ей довериться. Это было слишком рискованно. Что если всё это ложь? И даже если всё сказанной ею правда, что если она и сама стала такой же извращённой, как её муж? Ведь она там наслаждалась зрелищем, когда ни в чём неповинную девушку насилуют грязные мужики.
  И я единственное, что смогла сделать, это просто обнять её, сделав чувство жалости преобладающим во мне.
  Мы сидели так какое-то время, после чего она встала:
  - Благодарю, что выслушала. Я знаю, зрелище насилия в тебе вызывает отвращение. Знаешь, я сегодня тоже не смогла это видеть. Отменила всё. А девушке дала выбор: нанести ей несколько ран на лицо, которые останутся рубцами или быть изнасилованной этими мужиками. Знаешь, она выбрала раны на лице. И мне было приятно. Не потому, что это вызывало извращённое удовлетворение, а просто, что она выбрала не красоту, а свою девственность. Это похвально. Я поняла, что не всё в этом мире ещё потеряно.
  И она ушла. А я так и сидела какое-то время и смотрела в темноту, не зная, что и думать.
  На следующий день я боялась высунуться из своей горницы. Ведь оставалось дождаться мужа. Я очень надеялась на то, что всё получится. Если честно, я жутко устала притворяться. И сейчас, когда вновь могла говорить, молчать по привычке было мучительно. Каждый миг отслеживать, сдерживать, чтобы что-то не сказать.
  Поэтому я решила после завтрака с остальными слугами запереться в своей горенке и вышивать свои последние работы. Хозяйки не было видно и слышно, словно её не было дома. Время тянулось мучительно медленно.
  За окном было подозрительно тихо, как и внутри в тереме.
  А потом меня вызвала к себе госпожа.
  На ней лица не было, словно её не просто обидели, а вновь насиловали. Хотя, почему словно?
  Она сидела в огромной лохани, бледная, как белила, и смотрела стеклянными глазами куда-то в даль.
  Я мягко прикоснулась к её спине, стараясь не испугать. Но она всё равно вздрогнула.
  И как мне действовать? Что предпринять?
  Рядом стояли вёдра с горячей водой.
  Я попробовала ту, в которой сидела хозяйка, она была тёплой. А если долить кипяток, не обожгу ли?
  Пожалуй, буду медленно вливать кружкой, что исключить неприятности. Всё же причинить боль своей владетельнице мне не хотелось.
  Хозяйка так и не обратила внимания, пока я не опустошила ведро и не принялась за второе.
  Кожа госпожи уже была красная.
  Но она не обращала внимания.
  И что же мне сделать?
  Я распустила собранные у неё на голове волосы, которые пустила поверх лохани. Красивые, как и она сама.
  Я провела по ним медленно.
  - Ненавижу их, - услышала тихий голос женщины.
  Может, послышалось? О чём она говорит? О насильниках?
  А потом взгляд упал на ножницы, лежащие неподалёку. Такие обычно использовали для ткани.
  - Сделай это, - вновь сказала тихо.
  Что она имеет в виду? Неужели о волосах речь? Я бы усомнилась, если б не ножницы.
  Руки сами потянулись к ним. Что же я делаю? А что сделают со мной, если я неправильно поняла госпожу?
  Но неожиданно для себя отметила, что уже держу их в руках.
  Как обрезать? Чуточку подрезать кончики?
  Хозяйка наклонила назад голову.
  - Обрежь их. Полностью.
  Волосы местами были слипшиеся в какой-то вязкой жидкости. А когда поняла, в чём, отвращение захлестнуло меня.
  Руки дрожали, пока я под корень срезала прядь за прядью, стараясь не прикасаться в тех местах, где они были испачканы в чьём-то семени.
  А когда завершила, ушла за веником и совком. Вернувшись, увидела, что госпожа ушла с головой под воду. И даже испугалась, кинулась её спасать, бросив всё.
  Женщина очнулась, вынырнув из воды.
  - Смуглянка... Мне так хорошо и легко, на удивление.
  Хотела спросить, почему она не сбежит, но вовремя прикусила язык.
  - Возьми листок бумаги и напиши...
  Я послушалась.
  "Почему вы не сбежите? Неужели роскошь важнее внутреннего спокойствия?"
  - Ты не понимаешь, я не могу бросить своих людей. Куда они пойдут? Что их ждёт? Развлекать будут толпу, стараясь заработать на своём виде?
  Но ведь я рукодельница, стряпуха готовит так, что пальчики оближешь, да и вообще каждый здесь отличается особыми навыками. Наверняка не пропадут. А рубцы помогут им не стать чьей-то подстилкой.
  "Я слышала, что местная вера позволяет уйти от жизни, служить богу, отказавшись от плотских утех... - написала, стараясь помочь госпоже хотя бы советом. - А люди, спросите их, готовы ли они рискнуть своим положением ради вас? И смогут ли они найти своё место на свободе?"
  - Хочешь сказать, ты бы ушла, если б я тебе предложила свободу? И куда бы отправилась, домой?
  "Да, домой. У меня есть сын," - я не была уверена в том, что ей стоит доверять, но он был далеко под надёжной защитой, и это действительно то место, куда я бы, бросив всё, вернулась.
  - Тогда я дарю тебе свободу. Хочешь, проведу на корабль?
  "Благодарю, госпожа. Если я вольна уйти в любое время..."
  - Да.
  Честно, не ожидала, что у меня появятся слёзы. Но не смогла сдержаться. Наверное, ото всего. От такой желанной свободы, от того, что вскоре увижу своего Любика. От того, что мне жаль эту женщину.
  Она внимательно на меня смотрела, пока я смахивала слёзы.
  - Знаешь, ты необычная рабыня. Толкаешь на необычные поступки. И, что странно, я ни о чём не жалею. На удивление, я впервые ощущаю себя свободной.
  И она улыбнулась. Впервые за долгое время. А я искренне её обняла. Просто потому что мне этого захотелось.
  - Иди уж! Как соберёшься, сообщи, я прикажу своей охране проводить тебя на корабль.
  Я кивнула, провела по её коротким волосам, взъерошив их. И вышла, решив вернуться в свою горницу.
  На душе было странно. Я не могла понять. С одной стороны мне очень хотелось довериться этой женщине. Отблагодарить хоть чем-то за проявленную доброту. Но я понимала, что доверие - не позволительная роскошь. Нельзя ставить наше дело под удар. Вот если всё выйдет... Но и тогда, мне стоит просто уйти.
  Я написала записку, в благодарность госпоже, вышив напоследок то, о чём сама мечтала. Уютном домике, маленьком саде и прекрасных подсолнухах. Закончив последний стежок, я потушила свечку. Мысли о хозяйке помогли мне отвлечься и не переживать за мужа. Он справится. Обязательно! Я в это верю!
  Поужинала я вместе со всеми, как и прежде, стараясь держаться как обычно, но в то же время наблюдала за другими женщинами-слугами. Они заметно переживали, ведь хозяйка решила поесть вместе с остальными. Изменения в волосах никто не заметил, ведь полагающийся местной жительнице головной убор скрывал все волосы. Мне тоже повезло, ведь корни стали отрастать, а возможности подкрашивать их у меня просто не было.
  Хозяйка словно светилась изнутри. Улыбка не сходила с её лица, что ещё сильнее выбивало из колеи челядь. Значит, ничего не знают. И опять же, слова госпожи - правда? Она подарила мне свободу или это обман?
  А после ужина, пока челядь суетилась, разбирая накрытый стол, я незаметно вышла в сад. В случае чего, скажу, что захотелось подышать свежим воздухом. Я и правда дышала, стараясь запомнить эти осенние запахи, которые привязывались к воспоминаниям. Ведь нельзя забывать о том, что здесь произошло. Прошлое нужно помнить, каким бы они ни было. Ведь оно не просто позволяет не совершать те же ошибки, но и не допускать подобного в будущем.
  Села в беседке, посидела. Прохладно. Закуталась в тёплую накидку. Неприятные воспоминания о вчерашнем подслушанном разговоре стали одолевать меня, но я отогнала их, припоминая детали вчерашнего разговора с мужем. Спрятаться? Но куда? Одежда у меня тёмная, во мраке ночи не особо заметная. И решила, что придётся влезать под лавку. Да, неудобно. А что поделать? Прислушалась. Тишина. Где-то вдали послышался крик хищной птицы, вышедшей на охоту. С трудом влезла под лавку. Долго вряд ли просижу в таком положении.
  Послышались чьи-то лёгкие шаги по опавшим осенним листьям, которые оставляли нетронутыми, чтобы они берегли слой земли от промерзания. Сердце забилось сильнее, не зная, то ли бояться, то ли радоваться. И поняла - стоит бояться. Вряд ли муж. Ведь он ходит бесшумно. Тогда кто? И зачем? Всё же следят за мною?
  Прямо надо мной кто-то сел. Страшно. И долго сидел. Судя по тем щелям, из которых мне был виден хоть какой-то обзор, уже давно глубокая ночь. Мне холодно. Тело затекло. И я боюсь пошевелиться, чтобы разогнать кровь, ведь могу выдать себя.
  Казалось, что биение моего сердца может слышать и находящийся здесь. В том, что это не муж, я была уверена. Надеюсь, что меня не заметили.
  Я заметила бесшумную тень, которая на миг загородила мне звёздочку. Неужели всё напрасно, и он выдаст себя, приняв сидящего за меня?
  - Кто здесь? - услышала я голос госпожи. Значит, это она ищет покоя в беседке или видела здесь меня? Караулит?
  - Уходите, - звучит холодный голос Зара, говорящего на местном наречии. - Сегодня же. Тогда не пострадаете.
  - Кто вы?
  - Тот, кто погубит вашего мужа. Уходите.
  - Но я не могу не забрать своих людей.
  - Забирайте, но только тех, кто не предаст.
  - Что с ним будет?
  - Не знаю, и не хочу знать. У вас мало времени. До рассвета осталась пара часов.
  - Зачем тогда вы здесь?
  Тишина.
  Госпожа подскочила со своего места.
  - Где вы?
  Но в ответ была лишь тишина.
  Послышались удаляющиеся шаги по деревянному настилу беседки, потом по шуршащим листьям. А спустя какое-то время в тереме госпожи послышалась возня.
  - Уходим? - прямо возле меня послышался родной голос. От неожиданности я вздрогнула и ударилась головой о лавку.
  Мужу пришлось осторожно вытаскивать меня, потому что тело онемело, и вылезти без помощи я просто не могла. А потом понадобилось время, чтобы разогнать кровь по телу.
  Зар взял меня на руки и бесшумно быстро перебежал открытый участок, а потом и дальше нёс. Я молча прижималась к нему, чувствуя, как размеренно бьётся его сердце. Неужели даже не запыхался? Не волнуется?
  Когда муж остановился и поставил меня на ноги, оказалось, что мы уже в каком-то помещении. Тихо прошёл вперёд, ведя меня тёмными проходами. Так же молча раздел, чем-то смочил рубцы на спине и лице, после чего их стал сдирать. Было больно, но я боялась издать хотя бы звук. Лишь часто дышала. Распустил мои волосы.
  После чего погрузил меня в какой-то бочку с водой, дав в рот соломинку. Казалось, опасность позади и мне нечего бояться. Но находясь тут, отрезанной толщей воды от внешнего мира, я боялась пропустить что-то важное. Сердце тревожно билось.
  Всё ли у нас удастся? Послушается ли хозяйка совета Зара? И увидит ли моё послание? Не хотелось бы, чтобы его прочитал кто-то другой. Я там не писала ничего личного. Лишь: "Благодарю. Прощайте. Пусть ваша жизнь будет лёгкой и счастливой!" А ещё я надеялась, что хозяйка не будет искать меня. Просто соберётся сама и людей своих заберёт и уйдёт, пока не поздно.
  Зачем Зар предупредил её? Решил ей помочь? Или просто таким способом вывел из беседки, чтобы забрать меня?
  В любом случае, думаю, нам ещё не скоро удастся поговорить.
  Чьи-то руки погрузились в воду, сомкнулись на моих боках. Отчего-то боязно. Вдруг это кто-то другой? Меня поставили на пол. А после провели шершавыми горячими ладонями по моей груди, скользнули по бокам, а после между ног. Он прерывисто дышал, погружая палец в моё лоно.
  - Зар... - прошептала я.
  - Я соскучился. Едва себя сдерживаю.
  - Тогда не сдерживай.
  И он рывком развернул меня к себе спиной, чуть наклонив, опирая мои руки о бочку. И вошёл. Двигался быстро, но мне это нравилось. Я тоже скучала по всем этим ощущениям. Закончилось всё слишком быстро.
  - Прости... - такой виноватый голос.
  Я обвила его шею руками.
  - Милая, я хочу продолжения, как и ты. Но сейчас не время и не место. Ты ведь понимаешь? - смотрел мне прямо в глаза, а потом скользнул взглядом по волосам.
  - Садись.
  - Что не так?
  - Волосы. Но это и хорошо.
  Послышался звон вытаскиваемого из ножен меча. А я замерла. Неужели опять? Я столько отращивала волосы. Так и буду всю жизнь стричься? Но в то же время я хотела, чтобы он это сделал. Это возбуждало.
  - Ты возьмёшь меня после этого?
  - Хорошо, милая.
  Муж провёл по моей щеке рукой, шее, откидывая прядь волос, а потом развернул к себе лицом, и впился в мои губы жадным поцелуем.
  - Рыжик, - выдохнул он, продолжая обнимать моё лицо и насаживая на себя. - Как же я соскучился, ты даже не представляешь... Видеть каждый день тебя, как ты вышиваешь и не сметь приблизиться, прикоснуться, наблюдая издалека.
  - Так стричь будешь?
  - Я не могу, прости. Ты прекрасна, и твои волосы тоже.
  - Но ведь я не могу быть в таком виде...
  - Я знаю.
  - Обрежь их или я обрежу.
  Он двигался всё быстрее и быстрее, стараясь угнаться зачем-то. И только когда я расслабилась, испытав наслаждение, Зар замер, сев на лавку.
  - Не двигайся, ладно?
  Кивнула. А он взял-таки саблю и стал срезать пряди, складывая их рядом. Я видела его сосредоточенность и что ему это даётся нелегко. Но он молча это делал.
  - Ну как я выгляжу? - спросила, как он закончил.
  А он провёл по коже лица ладонью, прикоснулся к губам. А потом снял меня со своих колен.
  После чего взял длинный лоскут ткани и стал обматывать вокруг моей груди.
  А после сам одел в мужскую одежду, местную, нацепив на меня ножны с кинжалом, в голенище мужских чёрных кожаных сапог вложил по ножу, и к рукам привязал по рукава по лезвию. Я молчала, стараясь запомнить все его движения. И наслаждаясь пусть и мимолётными, но прикосновениями.
  После чего сам оделся. Оглядел меня, потом приклеил усы и бороду. Кивнул своим мыслям. Собрал обрезанные пряди в пучок и завязал на нём ленту, которая была у меня в волосах, после чего заплёл волосы в косу и положил в котомку. Зачем? Или просто следы наши убирает?
  На улице уже совсем рассвело.
  - Идёшь со мной рядом. И молчишь. Что бы ни случилось - молчи. Руку держи на кинжале. Надеюсь, ты не разучилась им пользоваться.
  Я грустно вздохнула и послушалась.
  Мы купили лошадей на рынке, а после нанялись сопровождать каких-то людей как охрана.
  Дальнейшее слилось в бесконечную череду одинаковых дней. Мы ехали-ехали, местность не сильно менялась. Города сменяли друг друга. Мы останавливались на ночлег в каком-нибудь трактире. И почти всё время молчали. Внешность Зара отталкивала, поэтому никто к нему не лез. А вот моя - наоборот привлекала девушек, которые начинали вешаться на меня. Я уже была готова ночевать на улице или в конюшне, только бы не заходить в общественные места, но Зар мотал головой. А я грустно вздыхала, а после ссаживала с колен слишком назойливых поклонниц-подавальщиц. Странно, что мы до сих пор не выехали к берегу. Но судя по направлению, которого мы придерживались, ехали мы на восток, никак не к морю.
  Напряжение достигло своего пика на десятый день поездки. Когда мы остановились за городом. Уже легли спать на землю, подстелив свои плащи, когда ко мне наведались сразу две девушки, сопровождающие госпожу. Это было выше моих сил. И меня непроизвольно вывернуло прямо на них. Естественно, в восторге они не были, после этого уже сторонились меня и косо глядели, посчитав извращенцем. А спустя день Зар добил. Отозвал в сторонку, а когда я к нему подошла, не раздумывая развернул меня к себе спиной и... спустив портки, просто вошёл в меня. Сзади послышался сдавленный вздох и шепотки. Значит, играл свою роль, чтобы отвадить поклонниц. Я даже не знала, что лучше теперь. Потому что со стороны ведь выглядело плохо. А учитывая местную веру - и того хуже.
  После этого шептались уже о нас двоих и сторонились. А в следующем городе хозяйка расплатилась с нами и сообщила, что в наших услугах больше не нуждается. Это было меньшее из зол. Ведь суда церкви ждать - и того хуже. Нас могли просто казнить за мужелюбство.
  Ничего не сказав в ответ, мы просто направили лошадей на выезд из города. Пока не поздно. В спину мне дышала опасность. Руки вспотели, поводья выскальзывали из рук. Город проехали важно и чинно, стараясь не привлекать внимания и просто следуя своей дорогой. А вот выехав и скрывшись за поворотом припустили. Потом ещё меняли несколько раз направление, стараясь замести следы. Уже на границе византийских владений мы вздохнули несколько спокойно и пошли в горы, стараясь не облегчить себе путь, а усложнить его преследователям, если такие найдутся.
  Волосы понемногу отрастали, муж не позволял их обстригать. У самого волосы тоже были до плеч. А я даже не знала, как к нему обращаться. Зар? Светозар или Радей?
  - Милый, как тебя называть, когда мы наедине?
  - Как хочешь.
  - Разве тебе не нравится какое-то имя особенно?
  - Рыжик, я был уже много кем. По-настоящему дорогое имя мне то, что ты мне дала. Но в твоих устах любое прозвище звучит ласково. Поэтому мне всё равно.
  - Радей... - выдохнула тихо-тихо.
  - А как тебя звать на самом деле?
  - Рудь. Но мне не нравится. Я давно не слышала этого имени. С первого плена.
  - Прости, любимая.
  - Не стоит. Ты ведь не виноват.
  - Если бы не я...
  - То меня бы отдали кому-то другому на потеху. И вряд ли я была б когда-то счастлива.
  - А сейчас?
  - Я наслаждаюсь каждым мгновением, проведённым с тобой. Но я тоскую, - пояснять по ком, думаю, не нужно, и так ясно.
  - Я тоже. Сколько уже времени прошло?
  - А ты знаешь, какой сегодня день?
  - Просинец 6523 лета* где-то. Более точно сказать не могу. (прим.авт. до 1700 года летоисчисление было не от рождества христова, а от сотворения мира и отличалось от нашего от Р.Х, на 5508 лет. Просинец* - месяц январь на старорусском языке).
  Я задумалась. Это сынуле уже три лета где-то выходит. Я скучала. Сильно. Если честно, боялась спрашивать о нашем будущем. Больше не хотелось никаких приключений. Лишь спокойствия. Мирно жить в какой-то деревне, растить малышей.
  Молчание длилось довольно долго. И нарушил его муж.
  - Знаешь, даже если мне предложат власть, я не хочу. Даже больше - я не могу.
  - Отчего?
  - Я устал. Очень устал от всего этого. Знаешь, чувствую себя не тридцатилетним молодцем, а стариком лет шестидесяти. Все эти игры, борьба за власть. Я насмотрелся на всё это.
  - Но ведь ты многое изменил.
  - Да, но больше не хочу.
  - Ты вспомнил, что с тобой случилось? Почему ты оказался в том лесу, раненный?
  Он вздохнул. И больше не проронил ни слова. Глупая, зачем я спросила. Мы пересекли один горный хребет, выбирая дорогу пологую, чтобы лошади могли перейти. Затем другой, и ещё много всего. Прежде чем вступили на родную землю.
  Муж даже воспрял духом как-то. В его глазах появилась надежда.
  - Радей?
  - Да, любимая.
  - Неужели осталось совсем чуточку?
  - Теперь самое сложное. Меня не должны узнать. Ни кто-то из тех, кто знал Светозара, ни тех, кто знал Зара.
  И что делать? Мы глядели в бескрайнюю даль родной степи, за которой должен был начаться лес.
  - Поехали!
  Этот переход по степи выдался самым сложным, ведь мы не останавливались, пока наши лошади не падали от усталости. Солнце только-только входило в свою весеннюю силу. Заезжали в города довольно редко, да и то по одиночке, стараясь не привлекать к себе внимания.
  И только когда пересекли степь, муж заметно успокоился.
  - Когда ты меня послала исполнять супружеский долг да делать наследника, - начал муж свой рассказ, а я затаилась, боясь спугнуть, - я послушался тебя. Ведь чем быстрее я бы закончил, тем быстрее вернулся к тебе. Меня отец отослал подальше от тебя, сделав наместником в одном из градов. Он обещал, что не тронет тебя и мои приказы будут по-прежнему в силе, если ты не покинешь покои. Я прожил целое лето там. От жены меня воротило, и я то и дело срывался, всё больше появлялся Озар, который к супружескому долгу отнёсся весьма старательно, насилуя жену постоянно. Большую часть времени я посвящал обустройству города, старался разобраться в том или ином вопросе, навещал простых крестьян, стараясь наладить их жизнь. И незаметно для себя, стал пропадать из дому на седмицу, а то и больше, пробуя на себе крестьянский труд. Моим причудам дивились, но отказать княжичу не могли. Это помогало забыться и во мне стала просыпаться ещё одна личность, которая любила трудиться руками. И дело было даже не в жене, а просто мне нравилось пахать землю или сеять поле, мастерить что-то или помогать строить избу. Озар перестал появляться. Но появились другие трудности. Меня ни одна женщина больше не возбуждала. Я приходил к жене, но всё заканчивалось только тем, что с позором уходил.
  В один прекрасный день я заметил, что у неё стал расти живот. Причём срок был уже большой, а она скрывала от меня, что тяжела. Я тогда обрадовался, что смогу наконец вернуться к тебе. Но видно, у жены были другие планы. Случайно оказавшись не в том месте не в то время, я застал её с любовником. Они решили избавиться от меня, а дитя сделать моим наследником.
  Я тогда просто уехал. Но моя жизнь ставила под угрозу наследника. И за мной погнались. Засада поджидала меня и преследователи нагоняли. И выхода я не видел. Желание во мне жить почти умерло. Оставалась лишь одна мечта - увидеть тебя перед смертью. Потом ранения одно за другим, и помню, как меня поглотила тьма.
  Ну а потом очнулся я уже у вас дома, а когда увидел тебя, сердце готово было остановиться. Ты не представляешь, каких трудов мне стоило заставить себя жить. Я каждый день открывал глаза только чтобы встретиться с твоими серыми, словно грозовые тучи, глазами. Видеть, как ты ухаживаешь за мною, суетишься по хозяйству и любоваться. Ты была прекрасна. Потом старушка покинула нас, а у меня появилась возможность тебя добиться. Вот и стал помогать тебе, чем мог, наслаждаясь трудом и возможностью находиться с тобою рядом.
  Если честно, я очень боялся сказать какую-то глупость и разочаровать тебя. Боялся, что ты не сможешь жить с изуродованным мужчиной. Но ты сама пришла ко мне. В ту ночь. И если до этого у меня не возникало желания сливаться с тобою, а просто любоваться хотелось, то ты растормошила спящий улей.
  Я не мог остановиться. Постепенно пыл поубавился, но я по-прежнему мечтал о тебе. Хотел, чтобы ты навсегда была моей. Стала моей женой. И я рискнул отправиться в ближайший город, откуда-то зная, в какой стороне тот находится. Ну а после - ты знаешь. А наш сын - стал лучшим подарком мне. Вот только тебе было больно, и я не трогал тебя последние месяцы, борясь с желанием, запирая его внутри себя. И это удалось, на какое-то время. Пока я в лесу не увидел спаривание оленей. Гнал прочь эту мысль и до ночи всё же вытерпел. А потом сорвался, став Светозаром.
  - Прости, любимая. Ты не достойна такого мужа. Я вечно всё порчу.
  Я остановила лошадь, и долго смотрела в удаляющуюся мужнину спину. Он это серьёзно? Не может себя простить? Муж, увидев, что я отстала, развернул коня.
  Мы встретились взглядами. И я поняла, он и правда винит себя. Его мучает боль, чувство вины.
  Я догнала его.
  - Радей! Я ни о чём не жалею. Веришь? - я смотрела на него, стараясь передать все свои чувства. - Я просто хочу тишины и покоя. Рядом с тобой и нашими детками. Те дни, когда мы жили одни в той деревне, были самыми счастливыми в моей жизни. Но и потом у нас появился Любим. Он вырастет замечательным мужчиной. Воином. Но мне этого мало. Я понимаю, ты устал. Но я хочу знать, ты хочешь ещё детей? От меня.
  Он подъехал вплотную и обнял меня за пояс, а после пересадил к себе на коня. Радей просто дышал моим запахом. А я ведь уже с месяц не мылась. Погода не позволяла этого, а в жилых местах мы старались не останавливаться.
  - Я только об этом и мечтаю, - тихо прошептал он.
  Следующий месяц был самым тяжёлым. Мы мчались, как могли, чтобы поскорее приехать в орду, к сыну. Но путь, казалось, удлинялся и никак не хотел заканчиваться.
  И хоть желание вернуться домой было сильным, безумно сильным, мы начали сдавать.
  Вот тогда напали на нас. А мы были просто не в силах драться. Измождённые, уставшие.
  Нас связали и привели к главному.
  - Рыжик? Зар? - спросил знакомый голос. А мы подняли уставшие глаза.
  От истощения тела и души свет просто померк.
  Очнулась я в шатре. И мужа рядом не было. Первая мысль была панической. Где мы и что с любимым? Но потом я вспомнила, чей голос слышала и успокоилась, правда, только поначалу. Не думала я, что так быстро свидимся. Одета я была, как и прежде, вот только грудь была не перетянута. Ощупала лицо - никакой лишней растительности. Хорошо.
  Рядом лежала женская одежда, но я не стала переодеваться. Сперва надобно помыться. Разве что на голову натянула платок, чтобы не смущать народ.
  Вышла из шатра и окинула стан беглым взглядом. Всё, как и прежде, только местность другая.
  Вдохнула вкусные запахи каши, которую давненько уж не пробовала. Живот свело судорогой. Не мешало бы поесть. Но это обождёт.
  Я стала искать белый выделяющийся шатёр - главы стана. Найдя его, пошла на дрожащих ногах. Я боялась надеяться, как и переживать себе запретила. Всё будет замечательно, просто не может не быть. И хотя сына я очень хотела видеть, если он тут, я не знаю, что сделаю с главою - сотником или тысячником. Скорее второе, ведь стан был настолько большим, что моего взгляда не хватало охватить весь. Ребята-военные сновали туда-сюда, где-то слышался смех, доносящийся со стороны вкусных запахов. Но я не обращала внимания. А вот на меня глядели да не в одну пару глаз. Но подойти не осмеливались, просто здоровались и шли своей дорогой.
  У самого большого шатра была выставлена охрана. На меня бросили беглый взгляд и пропустили внутрь.
  Глаза привыкали к сумраку внутри шатра. Голоса затихли, всё внимание было приковано ко мне. А в следующий миг меня подхватили на руки.
  - Милая, ты зачем встала?
  - Где он?! - я обратила внимание в серединку шатра.
  - Его здесь нет.
  - Где он?! - повторила вопрос.
  - Остался в прежнем лагере.
  - Я надеюсь, защита там должная. Вы ведь войска стянули к границе... - больше я говорить была не в силах, не смогла произнести, что бросили женщин и детей без охраны. Ведь так не могли поступить. Ведь не могли?
  Глаза малость попривыкли к сумраку, и я разглядела пятерых тысячников.
  - Рыжик, успокойся! - сказал знакомый сотник, точнее, судя по вышивке, он уже был тысячником.
  - Я уезжаю! - бросила всем.
  - Ты на ногах не стоишь! - вмешался Зар.
  Я подскочила, словно опровергая его слова, но меня повело, муж едва успел поймать.
  - Зар, покорми жену и угомони. Нам здесь только свар не хватает! - сказал наш общий знакомец.
  Муж вывел меня наружу, потому что я отказывалась, чтобы меня несли.
  - Рыжик, успокойся, - в его голосе сквозила забота.
  - Они тебя опять использовать собираются?
  - Нет, милая.
  - Надеюсь, ты не вызвался добровольцем на очередное дело, - я умоляюще посмотрела на любимого, вспоминая наше прошлое дело. В этот раз я уже не могу ему помочь. Больше я не пойду на это. Да и он вряд ли сможет. Вот только позволит ли ему совесть отказаться, если предложат?
  - Нет. Но я должен многое рассказать военным. Одного дня не хватит, понимаешь? И одну тебя я никуда не пущу.
  - А как же Любик?
  - От нескольких дней ничего не изменится. Я тоже хочу его увидеть. Но тебе нужно время на восстановление, и мне - тоже, - на последних словах он сделал ударение. Это не обсуждалось. Это был приказ его как мужа. И я, как послушная жена должна была подчиниться, понимая, что он прав и это ради моего блага. Но я не была уверена, что во мне всё ещё осталась покорность. Вот только в одном была уверена - мне и правда, нужно какое-то время, чтобы прямо ходить и суметь удержаться в седле.
  Зар проследил, чтобы я чуточку покушала. Просто после долгого голода нельзя сразу много есть. И хоть мне хотелось больше, он не дал. После отвёл к молодым ребятам, которые учились быть военными и помогали уже повидавшим бои воинам, но самих их на поле брани не пускали. А ведь Любим наверняка пойдёт в военные. Лет с двенадцати уже покинет отчий дом и будет по державе перемещаться. Мне отчего-то взгрустнулось. Может, зря я бросила сына и окунулась во всё это? Хотя, если мои усилия были не напрасны и рабство будет искоренено, значит, всё так, как должно быть.
  Мальчишки здесь были разные, от двенадцати до восемнадцати. А вот уже старше - те отдельно, уже начинали в боевую жизнь втягиваться. А я училась общаться с ними.
  Один паренёк внимательно всматривался в меня и глядел настороженно. А я всё на него обращала внимание. Где же я его видела? А потом меня осенило.
  - Мирко! - вскрикнула и замерла в ожидании.
  - Рудка! - он бросился в мои раскрытые объятия.
  Чувства переполняли меня. Радость встречи и боязнь спросить, что с братом и матушкой. Я просто прижимала его к себе. Моего.Младшенького братца.
  Я не смогла сдержать слёз. Он почти уже взрослый. Семнадцать ведь ему где-то. Скоро уж на передовую пойдёт. Боги, прошу вас, защитите его!
  А потом остальные чуть отошли от нас, давая нам возможность пообщаться. Но нас слушали. А мы рассказывали друг другу о своей жизни. Без прикрас. Я понимала, что перед чужими не открылась бы, но то, что пережила - другие должны знать. Не только посвящённые, но и эти мальчишки, которые в будущем будут защищать родной край, женщин и детей.
  К сожалению, наш брат Серко погиб в прошлым летом. Он тоже был военным, но поскольку на три лета старше Мирко, то уже воевал. Бросился защищать пленённых девчонок, помня, как меня взяли в плен. Ну и погиб. Он был отчаянным парнем.
  Матушка же не вынесла того, что я оказалась рабыней. И спустя половину лета после тех событий, покинула этот мир, обещая на смертном одре, что будет оберегать дочку уже оттуда.
  А вечером пришёл Зар. Я познакомила его с Мирко. Они пожали друг другу предплечья и обнялись.
  - Обидишь её, и ты - покойник! - услышала шёпот Мирко.
  А ведь я братику не говорила про то, что Зар - мой хозяин Светозар. Ну и многие подробности нашей с ним жизни не раскрывала. Его представила моим мужем Заром. Почему не Радеем? Просто его тут все Заром отчего-то звали. А потом вспомнила, что он не представлялся Радеем при первом знакомстве с сотником. Именно Заром. Неужели уже тогда в нём была эта личность?
  Или я ошибаюсь? Зар - всего лишь одно из имён моего мужа, но никак не личность.
  Я запуталась. И устала.
  Муж всё же забрал меня в тот шатёр, что нам выделили. Если честно, я путалась, где он находится, но муж точно знал. Каждый шатёр имел свой порядковый номер, а располагались они в виде сетки, где являлись звеньями. Поэтому мне пришлось тоже запомнить номер нашего временного убежища. В запасе у военных имелись запасные шатры, ну и когда взрослый воин, имеющий отдельный шатёр погибал, то его имущество становилось свободным до следующего распределения и посвящения ребят, завершивших обучение, в воины.
  В нашем шатре стояла деревянная лохань, наполненная водой. Неглубокая, всего с две пяди высотой.
  Муж сам меня раздел и помог туда забраться. Я видела, что ему мыть меня доставляет удовольствие.
  - Любимый, - протянула нежно.
  - С тебя причитается, - подмигнул муж.
  Что именно, можно было не уточнять. Муж хотел того же и от меня. И влез в эту же воду сразу, как закутал меня в чистое полотно.
  Пока я его мыла, мы молчали, я видела, что он нежится под моими ласками. Неужели и правда так соскучился? Хотя, когда мы вот так расслаблены были? Наверное лишь в то время, как он был Радеем и до появления Любика.
  - Милый, а куда ты дел мою косу?
  Он же молча достал её из седельной сумки.
  Я окинула взглядом.
  - Сожги её или отдай военным. Может, кому пригодится, - я намекала на подобное моему заданию, тем самым внося очередной вклад в общее дело.
  Он кивнул, подхватил лохань с одного боку и перетащил к выходу. Потом с другой стороны. А после вытащил наружу и вылил, прямо в чём мать родила, пусть и было уже темно.
  Шатёр освещался небольшим светильником под сводом, закрытым от дуновения ветерка, в который раз в седмицу приходилось вставлять новые восковые свечи.
  А вернувшись спустя пару минут, раскрыл полотно, в котором я была замотана.
  Он смотрел на меня с нежностью, и по его взгляду можно было понять, что любуется. Неужели до сих пор восхищается мною? Но сомневаться не приходилось.
  - Знаешь, давай представим хотя бы на мгновение, что всего того, что мы пережили, не было. Что повстречались с тобой при других обстоятельствах, не было плена и всего того зла между нами. Что полюбили друг друга и поженились. И пусть это будет наша первая совместная ночь.
  - Хочешь, чтобы я засмущалась? Потупила глазки, не зная, понравлюсь ли тебе, не разочарую ли тебя?
  Он кивнул. А я внезапно ощутила, что меня бросает в жар и запахнула полотно.
  - Давай начнём всё сначала, - предложил он чуть охрипшим голосом.
  - Я - Рудь. А тебя как звать?
  - Светозар.
  - Княжеское имя. И как меня угораздило выйти замуж за княжича?
  - Совершенно случайно, ведь княжичем я больше не являюсь, княжич с таким именем умер. Уже несколько лет назад. Зови меня Радеем, ладно?
  Я улыбнулась.
  - А можно спросить? - я смотрела в его потемневшие серые с жёлтыми отблесками от свечей глаза, прикоснулась к его лицу, провела по рубцам. А он прильнул в моей руке, согласно кивая и наслаждаясь лаской. - Сколько у тебя было женщин?
  - Много.
  - А после того, как мы встретились?
  - После того, как мы встретились в той загубленной деревне - всего одна.
  Неужели даже будучи душегубом он не имел временных связей для поддержания облика?
  - Нет, милая, - он словно знал, о чём я думала, - у меня была только ты. Я безумно тебя люблю, с нашей первой встречи. И больше не позволю никому распоряжаться моей судьбой. Прости, что тогда сорвался, когда безумно тебя хотел, но сдерживал себя.
  - Не сдерживай себя больше. Я принимаю все твои сущности, но не хочу видеть безумие в твоих глазах.
  А он улыбнулся, облизнул губы и притянул меня к себе. Ещё какое-то время любовался мною, а потом неспешно прикоснулся к моим губам. Нежно-нежно. Что у меня закружилась голова, а ноги ослабли.
  - Ты так мило краснеешь и прячешься в эту ткань. Мне хочется поскорее избавить тебя от неё.
  И он выполнил мою просьбу не сдерживаться, теперь между нами не было никакого препятствия. Он чуть отстранился на вытянутые руки, держащие меня за стан, скользнул взглядом по моим формам, и неспешно прикоснулся к груди, сжал сосок, несильно, потом другой, чем совсем меня смутил. Я опустила взгляд долу, тут же покраснела, увидев его желание.
  - Прикоснись ко мне, - прозвучала тихо просьба.
  Я подняла взгляд на его раны на груди, капельки воды, спрятавшиеся и блестящие в волосках, и дотронулась до них, боясь думать о том, что ниже. Ощущая бугорки, стальные мышцы, волоски на теле, чуть влажную кожу. Почувствовала едва различимый запах его тела.
  И пока я ласкала его, он исследовал каждый изгиб моего тела, вгоняя в едва различимую дрожь.
  Муж опустился наземь, на постеленные подушки, став на колени и целуя меня в лоно. И я тоже опустилась.
  Взгляд вновь переместился на его плоть.
  - Прикоснись, ты же хочешь, - нежно попросил он.
  И я прикоснулась, жутко смущаясь. Ощутила под ладонью жаркую часть его тела. Чуть сжала, пытаясь ощутить, какая она на ощупь. Плотная и упругая. А ведь это впервые я вот так изучаю его, словно и взаправду, у нас до того не было ничего.
  Я несколько раз сжала его плоть. Он улыбнулся и показал, как ему будет приятно, положив свою руку поверх моей, чем вновь меня смутил.
  Я осторожно отпустила его, решив поцеловать в губы. Облизнула их.
  Муж лёг на подушки. Его откровенно забавляла моя реакция. А я от этого ещё пуще смущалась.
  - Прекрати так смотреть!
  - Как так?
  - Словно тебе всё нравится.
  - А мне и нравится, особенно как ты краснеешь!
  - Да ну тебя! - я слегка хлопнула его по груди.
  Ох, зря я это сделала. Радей перевернулся, нависая надо мною.
  - Значит, сдаёшься? Ладно, моя очередь.
  И он медленно стал целовать мне носик, губки, шейку, спускаясь на грудь и вновь вызывая во мне дрожь.
  Он ласкал то нежно, то быстро и страстно, а потом вновь нежно, словно дразня меня и оттягивая слияние. И поняла, ведь если это наш первый раз, то слияние как бы перечёркивает всю предыдущую жизнь, ведь чистоту девушка может потерять лишь один раз. Возврата назад уже не будет, вот он и оттягивает, проводя грань между прошлым и будущим. Как же я люблю его. Каждой частичкой своего тела, каждой частичкой души.
  Я притянула его голову к своему лицу и сама поцеловала.
  - Ненаглядная моя, Лисичка, - развёл мои бёдра, заставляя трепетать, и прилёг на меня, вновь глядя в глаза. - Как считаешь, мечтать о том, что ты с этой ночи понесёшь, слишком дерзко?
  - Я тоже этого хочу, - кивнула ему. Всё же один ребёнок - слишком мало. Да и разница в возрасте уже с Любиком слишком большая.
  Его правая рука упиралась в землю, удерживая вес самого любимого мужчины, а вторая ласкала внутреннюю поверхность бёдер, заставляя дрожать.
  И он накрыл мои губы поцелуем и вошёл в меня, заполняя пустоту, наполняя меня собой, делая единым целым. Больно не было, как в первый раз, да и на что я надеялась, что стану вновь девственной? Но это слияние было так не похоже на предыдущие, словно тысячи бабочек прикоснулись ко мне в один миг.
  - Люблю тебя, Радей.
  - Рудь моя, моя навсегда, моё сокровище, моё счастье, моя душа! - шептал он, начиная медленно двигаться и даря мне наслаждение и лишая меня возможности вообще думать.
  
  Следующие несколько дней я уже не желала уезжать, стараясь пообщаться с Мирко. Муж же целыми днями пропадал в шатре главного. А я очень надеялась, что он не ввяжется в очередное дело. И когда спустя седмицу муж сказал, что на утро мы уезжаем, у меня невольно вызвался вздох разочарования. Знаю, стыдно выбирать брата вместо сына. Но как знать, возможно с братом я больше никогда и не свижусь.
  Вечером мы с Мирко простились, а на утро, чуть свет, собрались и пошли забирать своих лошадей. Проводить нас вызвался тысячник и Мирко. Они вскочили на неосёдланных лошадей, и проехали с нами пару вёрст. А вот братец гарцевал на своём коне, стараясь показать, чему научился. Малец ещё.
  - Я присмотрю за ним, - тихо сказал тысячник, когда Мирко отъехал от нас.
  - Благодарю.
  - Ты уверен, что хочешь поехать через город? - спросил тысячник у мужа. А у меня невольно сжалось сердце от этой новости. Я повернулась к Радею с немым вопросом.
  Но он ударил бока коня и поскакал вперёд, тоже показывая некоторые извороты на лошади. А я думала, что муж уже вырос. Брат остановился и внимательно глядел на своего зятя, словно старался запомнить каждое движение. Ну вот, небось теперь захочет повторить. Надеюсь, не сломает себе шею.
  А где ж этому Зар научился? Я понимаю, что всё же княжич, но навыки-то военные. Не знала, что он служил в орде или обучался? Помнится он почти сразу орду покинул, как задание получил, сам ведь вызвался. Или его сперва обучали, как меня, просто не здесь? Надо будет как-нибудь спросить.
  Когда же мы уже уехали вперёд, не оборачиваясь, чтобы не расстраиваться, я-таки спросила у мужа, зачем нам заезжать в город.
  - Не знаю, милая, но меня туда тянет. Словно там случится что-то, что изменит будущее. А вот тебя я бы оставил в ближайшем укрытии.
  - Нет. Я поеду с тобой.
  - Хорошо. Но при условии, что вновь станешь мужиком.
  Я согласно кивнула.
  А когда мы уже подъезжали к городу, муж позаботился о моей внешности. Одежда на мне и так была мужской, вот только под рубаху, замотав грудь и большую часть тела полотном, муж нацепил на меня кожаный доспех. Сам же тоже надел, только на голое тело. Я тяжело вздохнула, предчувствуя настоящую угрозу нашей жизни. Муж тоже ощущает, иначе не облачился так. И всё равно едет. Значит, это действительно очень важно. Поэтому я не могу прятаться, когда ему нужна поддержка. Знаю, он никогда не скажет об этом, но он волнуется, я это вижу по испарине на его челе. За спинами у нас были луки с колчанами стрел - новые приобретения от военных.
  Я давненько не стреляла из лука, но и этому меня учили, когда готовили на задание. Так что в случае чего я могла за себя постоять, но вот в точности уверенности не было.
  Грустно вздохнула и последовала за мужем.
  В город нас пропустили двое людей в форме - вот только не военной, то ли городская стража, то ли ещё кто - без особых трудностей, даже не спросив к кому мы едем. Просто раскрыли ворота и всё. Правда, город какой-то опустевший был. Разве что собаки бегали да лаяли по пустым дворам. Странно, и не нравится мне всё это.
  - Будь наготове, - шепнул муж. - В случае чего спешивайся и прячься за лошадь.
  Я кивнула. Тут спорить точно не буду, и своевольничать. Опасность чую спиною, хотя от тех стражников она не исходила.
  К слову сказать, раньше не было укреплений в городах. С нами было выгодно торговать, чем совершать набеги. Но всё изменилось, с приходом к власти отца Светозара. Не только рабство появилось. Но и города стали снабжать частоколом. А раньше там занимались ремёслами и устраивали торжища. Интересно, это хоть как-то помогло против душегубов или нет?
  За нами в город въехали ещё несколько отрядов дружинников. Муж невольно подобрался весь. И показал мне спешиться. Мы укрылись в каком-то проулочке. А после муж снял двух последних всадников. Беззвучно. Метнул два кинжала прямо в шею. Я отвернулась. Зазря он этого делать не будет. Значит, угроза самая настоящая. У них была особая форма. И муж снял доспехи с обоих и вручил один мне, вместе со шлемом.
  Я надела кольчугу поверх своего облачения, а Зар помог с металлическими пластинами, защищающими руки и голень. С мёртвого надевать - раньше я б побрезговала, но не после всего, что повидала в жизни. А раздеваться и снимать кожаный доспех - тоже не стала. В таком облачении стала сразу неповоротливой, а вот мужу - со стороны казалось, что всё равно. Мы оттащили тела погибших внутрь какого-то строения. И своих животных оставили там же, воспользовавшись осёдланными лошадьми убитых.
  Всё это молча, без единого звука. А после затаились, поджидая очередной отряд, к которому в хвост и примкнули.
  Выехали мы со всеми на городскую площадь, где толпился явно перепуганный народ семьями, с детьми. А в середине незанятого пространства сооружали возвышение.
  Было страшно. Да и панические настроения этому способствовали. Люди в ужасе наблюдали за всем этим, а их оцепляли конные воины.
  На помост вышел человек. Я прищурилась, чтобы приглядеться. И душа ушла в пятки от страха. Это был старик, мой, можно сказать, свёкр.
  Перевела взгляд на мужа, находящегося с другой стороны людей. Он видел, кто на возвышении, но по его лицу невозможно было узнать, о чём он думает.
  И что он предпримет? Мы ведь одни в стане врага. Что мы можем сделать против нескольких десятков безжалостных воинов? В том, что они привыкли убивать - сомнений не было.
  Князь в алой накидке на плечах собрался что-то говорить. Галдёж смолк, повисла устрашающая тишина. - Сегодня мы собрались здесь чтобы принести кровавую дань нашему богу, - начал говорить он совершенно безразлично. - Как вы все поняли, немногие уйдут с этой площади. Вы все рабы, поэтому роптать не можете. Но по толпе пронёсся возмущённый возглас, который поддержали все.
  - Мы не рабы и никогда ими не будем! Мы - внуки Даждьбога! Наши предки были Богами, и мы никогда не склоним колени!
  На лице князя появилась довольная усмешка.
  А в следующий миг я заметила мимолётное движение в сторону князя.
  И тот внезапно рухнул на колени. Я даже привстала в стременах, стараясь разглядеть ранение правителя. Но его не было. Зато толпа загалдела. А в следующий миг один за другим стали падать с лошадей воины. Я попыталась рассмотреть мужа, но его не было видно. Неужели тоже упал? Страх скользкой жижей скользнул по ногам, но я сумела с ним справиться и сама спрыгнула с лошади и спряталась под нею.
  А воины продолжали падать, ничего не понимая, в том числе и с моей стороны, и те, что были совсем подле меня. Я сглотнула и уставилась в открытые глаза лежащего подле моей лошади всадника. Он дышал, вот только очень тихо, и дыхание становилось всё реже. И только раскрытые карие неподвижные глаза внушали ужас. Отметила краем сознания несколько переломов руки и ног. И с трудом удержалась, чтобы не кинуться на помощь. Нельзя! Не для того мы тут. Как же мерзко наблюдать смерть и останавливать себя.
  По толпе пронёсся рёв.
  - Боги с нами и они нас защищают!
  Но спустя мгновение наступила жуткая тишина.
  Воин, что глядел на меня, сделал последний выдох и... всё.
  - Убрать всех! - услышала приказ. - Быстро! Посадить на лошадей, закрепить, чтобы не упали, и вывести из города. Проверить у всех отсутствие дыхание в течение счёта до двухсот.
  Рядом со мной задвигались мужики, оттаскивающие неподвижные тела, усаживающие мёртвых воинов на лошадей. Зачем?
  Я осторожно вышла из-под лошади и на меня уставились сотни глаз, в которых плескалась ненависть.
  - Не трогать!
  Я повернулась на голос и встретилась взглядом с небесно-голубыми глазами. Никогда не привыкну к такому голосу. Вообще не его. Влезла на лошадь. А толпа беззвучно замерла. Муж сам подошёл к отцу, поднял его на руки и что-то зашептал, а я подъехала к нему.
  Люди чего-то ждали. Чего?
  - Чего ждёте, пока они очнутся? - громогласно сказал муж.
  - А убить их?
  - Князя и его дружину? - этот вопрос Зара не требовал ответа.
  Я повернулась к Зару.
  - Хочешь сказать, что они живы?
  - Да. Правда, повреждения мозга необратимы.
  - Что это было?
  - Один яд.
  - Но как ты его ввёл?
  - С помощью иглы, - и он показал на духовую трубочку, которую я видела у мальчишек в орде. Они тренировались стрелять через неё по цели. Значит, муж и в этом прошёл обучение.
  - И хочешь сказать, что не вернутся сюда?
  - Поехали! - сказал муж и вскочил на коня, взяв под уздцы лошадь отца с неподвижным всадником, скорее висящим кое-как на своём скакуне.
  А когда выехали за ворота, муж дождался, когда выведут всех.
  - И что нам теперь делать? - спросил один из городских жителей.
  - Жить дальше. В одном из дворов найдёте два тела, сожгите их.
  - Вы не останетесь?
  - Нет.
  - Кто вы?
  - Люди из орды.
  - Благодарим за спасение.
  - На всё воля богов! - сказал муж, после чего свистнул, и все лошади отправились в путь на запад.
  - Пусть хранят вас боги! - пожелали нам счастливого пути городские.
  - Всевышний* с вами! - ответил им муж.
  (прим.авт. Всевышний - тут имеется в виду Род-прародитель, изначальное божество, из которого уже другие боги и миры возникли).
  А мы поехали на восток.
  Дальнейшая дорога прошла без особых приключений. Мы заезжали в города и наблюдали разное, но в основном княжение моего свёкра не затронуло их жизнь. Всё же власть распространялась не так далеко, как тому хотелось, и это, безусловно, радовало. Надеюсь, что не долго осталось ему править. И я очень радовалась тому, что муж не взял на себя преступление в виде убийства собственного отца. Всё же против собственной крови пойти не каждый может. И да, порою убеждения важнее, как и вина перед родом и людьми, но я считаю, что подобную казнь должен совершать другой человек, а не родственник.
  Мы с мужем говорили о разном и ни о чём. Делились дальнейшими планами. Мне было хорошо с ним, и даже молчание приносило удовольствие, если он был рядом. Как же сильно я его люблю. Совместное дело сблизило нас. Мы многое узнали друг о друге. Весь путь я провела в облике мужчины. А муж... муж не приставал ко мне.
  Как я узнала, всё же разговорив его, он не извращенец, чтобы заниматься любовью с мужчиной. Да, в тот раз, когда ко мне приставали женщины, у него не было другого выбора, чтобы оградить меня от нежелательного внимания. И он закрыл на это глаза. Но больше он не хотел просто брать меня. Ему нужны были мои поцелуи, мои взгляды, прикосновения. А к щетине прикасаться - тут у любого желание отобьётся. А маскировку снимать он тоже не разрешал. Доберёмся до места, там уж и отмоет меня.
  Пару раз мы даже сопровождали девушек, наших, и защищали их. Один раз на нас напали душегубы, и муж с ними не сюсюкался. А после, довезя девушек до места назначения, мы с ним устроили облаву на шайку. Точнее муж устраивал, а я ему помогала во всём, кроме убийств. Например, отвлекала внимание на себя, заставляя убийц гнаться за мною. Тут пригодилась моя отрезанная коса, которую муж сумел приделать ко мне на голову. Этакая дева-всадница с распущенными чёрными волосами привлекала внимание. Или моющаяся у водоёма обнажённая девушка, которая если не обернётся, способна очаровать любого мужика. А вот когда я оборачивалась, у мужиков был ступор. Всё же борода меня не красила. Этим и пользовался Зар. Назвать его Радеем у меня язык не поворачивался.
  Если честно, я уже сбилась со счёту, какой сейчас солнечный* месяц.
  (прим. авт. у славян, до принятия христианства, существовал совершенно иной календарь. Месяца были солнечными и считались от того времени, как солнышко проходило путь от одного знака зодиака к другому. Терещенко Е. А. 'Быт русскаго народа. Часть III. Летоисчисление, крещение, похороны, поминки, дмитриевская суббота. 1848).
  Всё же путь был не близкий, а мы постоянно куда-то отвлекались. Я уже потеряла уверенность в том, что мы доедем к Любику, когда в один прекрасный день, муж сделал привал возле речки.
  - Что?
  - Раздевайся!
  Спорить не стала. Неужели очередное задание? Просто обречённо вздохнула. Как же я ото всего этого устала. Хочу домой! К сыну!
  Муж загнал меня в чуть прохладную воду, которая приятно освежала после жары. Да и последний раз мы мылись больше седмицы назад. Зар ко мне присоединился. Подошёл и стал каким-то раствором смывать с меня бороду, которая расползалась в его руках.
  Потом смыл всё и принёс из седельной сумки какое-то сухое мыло. Сам мыл мои волосы, которые уже отросли до плеч. Ну и себя дал помыть. А потом долго целовал меня, лаская и стараясь удовлетворить накопившуюся страсть. Я же поняла одно - мы близко к цели. И больше прятаться не нужно.
  Поцелуи мужа позволили расслабиться и ненадолго забыться в его объятиях. Муж же не торопился, а я не могла усидеть на месте.
  - Успокойся, любимая.
  - Узнает ли?
  - Тебя - скорее всего. А вот меня - вряд ли.
  - Думаешь? Я ведь уже больше лета его не видела. Он был совсем ещё крохой, когда я покинула стан.
  Муж меня обнял. Одежду мы постирали, поскольку смены у нас не было. И оставили сушиться на жаре. Я чувствовала себя голой слишком неуютно, но являться к сыну в грязном - было слишком.
  Поэтому я просто мерила шагами нашу стоянку.
  - Повышивать не хочешь? - спросил муж, стараясь угомонить меня.
  Я помотала головой. Не сейчас. Надо сперва успокоиться.
  Муж ходил то и дело проверять нашу одежду на сухость. И когда портки оказались сухими, протянул мне.
  - Надевай. Рубаха ещё влажная, но сойдёт.
  Оделись мы довольно быстро, и так же быстро собрались. Муж свистнул, призывая лошадей, которые были отпущены пастись. Пока я всё это время переживала, Зар успел вымыть лошадей, расчесать гривы и хвост и отпустить их пастись. А после сам варил обед. Но вскочить в седло Радей не позволил, пока не поем. Выбрасывать еду - считалось величайшим преступлением, ведь земля-Матушка нас кормит и поит и просто уничтожить её дары было нельзя. Мы присели на дорожку и покушали.
  Ну а после меня уже ничто не держало. Неутолимо тянуло вперёд. А муж лишь посмеивался, не отставая и позволяя мне ехать на половину корпуса лошади впереди.
  В закрытый стан нас пропустили без особых трудностей, хотя и затребовали ярлык. Не зря мы останавливались по пути и Зар настоял, чтобы я вспомнила, где закапывала пропускные ярлыки, и терпеливо ждал, пока я искала именно ТО место.
  Спешились, отпуская лошадей пастись в табун. Сердце готово было разбить сдерживающую его клетку и выскочить наружу.
  Шаги были тяжёлыми. Отчего так волнуюсь? Я же уже близко. Муж расспросил, где наш сын, поэтому мы целенаправленно шли в нужном направлении, к нужному шатру. Сейчас было время дневного сна, и скорее всего малыш просто спит и ни о чём не догадывается. Примет ли? Или будет плакать? Называет небось мамой другую.
  Муж положил руки на мои плечи.
  - Всё хорошо, милая. Всё хорошо!
  А я дрожала, прислонилась спиной к его груди, стараясь найти опору. И поняла, он не меньше меня волнуется. Весь в мыле, как и я. Что толку, что мылись пару часов назад. Но откладывать встречу я уже не могу и не буду.
  Мы вошли в нужный ряд шатров. Один шатёр приоткрылся, и из него выбрался красивый малыш в вышитой рубашке до колен с золотистыми кудрями, потирающий заспанные глазки.
  Сердце ухнуло вниз. Я замерла, не в силах пошевелиться. И любуясь его маленьким, но таким родным образом.
  Как же я была рада его видеть, но ноги словно вросли корнями в землю. Глаза стали мокрыми. Дыхание сбилось. Милый, мой любимый, ненаглядный Любик. Только бы не испугался. Пусть не признает, но надеюсь, что не побоится.
  Отчего-то стало важно, что вид у меня вовсе не женственный. Пусть и нет бороды, но голова не покрыта, волосы короткие, одежда мужская, пусть и грудь выделяется, но этого ведь мало.
  - Мамочка? - тихо спросил малыш. Это на самом деле или мне показалось? А может зовёт другую? - Мамочка!
  И он бросился ко мне навстречу, не разбирая ног, своими босыми ножками едва дотрагиваясь поросшей уже утоптанной травой земли. Словно летел ко мне. Мне даже казалось, что за его спиной раскрывались белоснежные крылья лега-хранителя*.
  А я просто упала, словно сломанное дерево, на колени, раскрывая свои объятия, в которые влетел сыночек, чуть не заваливая меня на спину. Моя кровиночка!
  Я обнимала его и целовала, не в силах оторваться от него. А он вытирал своими маленькими ручонками мои мокрые щёки.
  - Мамочка, не плачь! Мы ведь вместе!
  - Любик мой ненаглядный!
  У меня просто не хватало слов, чтобы выразить все свои чувства. Всю радость встречи, всё счастье от воссоединения.
  Не знаю, сколько мы провели времени, пока обнимались. Я не видела никого и ничего, кроме моего сыночка. Лишь ощутила как меня берут бережно на руки и куда-то несут. Точнее нас, ведь Любика я по-прежнему держала в объятиях, а он просто лёг на мою грудь и что-то рассказывал.
  А я лишь слышала его детский звонкий голосок и наслаждалась этой близостью.
  (прим. авт. Леги* - существа, стоящие на одну ступень выше людей. Задача стоящая перед Легами - помощь людям в их Духовном подъёме по Золотому Пути Развития. Леги подразделяются на разряды.
  Леги-Хранители (ангелы-хранители)
  Леги - Проводники - провожающие в других мирах.
  Леги Смерти - помогающие по смерти отделить Душу от тела.
  Леги Света - осветляющие Душу человека.
  Леги Учителя (Вилы)
  Леги живут в 16-мерном мире и имеют 16 чувств.)
  Внезапно стемнело, и только тут заметила, что мы уже находимся внутри шатра. Муж зажёг свет и закрыл вход. Я подняла на него непонимающий взгляд. И только тут осознала, что он ведь всё это время был рядом. А сыночек не обратил внимания на него. Сердце болезненно сжалось. Как же ему должно быть неловко и обидно.
  - Любик, ты знаешь, кто это? - показала взглядом на Радея.
  А он одарил его изучающим взглядом, а потом кивнул, и в его маленьких глазках промелькнула... ревность? И Любим вновь прижался к моей груди.
  - Мама моя! Никому не отдам! - сказал уверенно он, обнимая меня.
  На мои глаза вновь выступили слёзы. Ну вот, теперь ведь придётся заново мужу знакомиться с сыном. Наверное, это к лучшему. Если со мной он провёл первые полтора лета, то отца видел всего ничего. Он ведь покинул стан, когда крохе и половины лета не было. Что Любим может помнить?
  Муж молча кивнул и вышел из шатра. А я гладила сыночка по головке, наслаждалась его запахом, его нежным загорелым тельцем, пушком его растрёпанных волос.
  Да, понимала, что Радею больно. Но что я могу сейчас сделать? Только он сам будет строить свои отношения с сыном. Надеюсь, что появление нового крохи не помешает этим новым связям.
  А дальше началось соперничество между мужем и сыном. Оба ухаживали за мной, заботились, и так забавно было на это глядеть. Причём всё это делали молча! Муж принесёт мне еды, сын тут же убежит и тоже мне что-то притащит вкусненькое. И такие забавные у них лица были, что я молча старалась скрыть улыбку, не забывая обоих благодарить, а сына ещё и гладить по головке. Он от этого смешно выпячивал грудь и одаривал отца взглядом превосходства, словно говоря, вот видишь, я лучше, мне полагается награда, а тебе - нет.
  Милый мой, любимый сыночек. Радей спал с нами, хотя сын ложился между нами, кладя на меня свою руку и не позволяя никуда уходить. А потом муж стал учить его ездить верхом. И они постепенно нашли общий язык. Сыночек уже не так ревностно относился к Радею. Я же чувствовала себя безмерно счастливой. Хотя оставаться в стане орды мы больше не могли. Муж сам решил насущный вопрос, нам выделили надел, где он не просто получал дом, но должен был следить за охраной и тренировать местных мужчин.
  Переехали мы ещё до холодов, и нам выделили хлеб на зиму и кое-какие харчи, скидывалось всё селение. Поначалу они восприняли нас не сильно радушно, но со временем мнение большинства поменялось. Укрепили не только само селение, но и некоторые поля, позволяющие в особо опасном положении выжить. Повернули русло реки, пустив её под землю, это помимо колодцев, которые в сильную жару могли пересохнуть.
  К слову сказать, с того мгновения, как Радей стал Светозаром в той захолустной деревеньке, у него больше не случалось раздвоения или разтроения личности, в то время, когда он был Заром - атаманом - это лишь игрою. Он прекрасно умел притворяться, сохраняя при этом нужный образ, но при этом оставаясь собой. Он это объяснял тем, что вполне удовлетворён жизнью и хранит мне верность, ведь я - его половинка и любимая, да ещё и жена.
  Да, в ту ночь он не сдержался, поэтому я стараюсь не доводить его до такого состояния, удовлетворяя его и свои потребности, милуясь с ним по мере возможности, сил и желания.
  Что же до князя и его дружины, ходили слухи, что они чуть живые вернулись в стольный град. И по некоторым сплетням спустя немного времени стали умирать один за другим. Князь же протянул дольше других, и когда кто-то совершил набег на Роусь, пал в бою от этой болезни. После началась борьба за власть среди его детей. И на некоторое время не советовали соваться в удельные княжества, где братья грызлись между собой. Что там дальше было, я не знала. Слухов больше не было, а муж, даже если и знал, не говорил. Но знала я точно, что рабство прекратилось.
  Я всё же узнала у мужа, что он сделал и как ему помогла. Оказалось, он организовал подставу с деньгами, заменив их на ненастоящие. Настоящие же деньги ушли в орду. А как так быстро всё провернул? Ну, он этим и занимался, пока жил неподалёку от меня и присматривал, пока я была рукодельницей у хозяйки. И ждал подходящего случая. Ну а как я тогда забеспокоилась, и повела себя необычно, муж понял, что пора действовать, пробрался ко мне, ну а узнав, что всё идёт как надо, нашёл склад с заготовленными деньгами и провернул обмен, заплатив нужным людям.
  Пока власти не было, Орда отвоевала часть земель, где навела порядок, и туда стали возвращаться люди, которые до того просто сбежали, боясь пасть в жестокой резне.
  Я же просто жила, наслаждаясь жизнью, в глубине Ордынского ханства. Знакомый нам тысячник стал ханом - главнокомандующим войска, устанавливая власть таким образом, что с каждого дома в любое мгновение могли выделить по воину, которых обучали на местах. И армия могла подняться довольно серьёзная, десятитысячная. Селения строили не меньше ста домов, поэтому тот, кто обучал воинов становился сотником. Вот так Светозар стал сотником.
  И оглядываясь в прошлое, имея в загашнике пятерых детей, среди которых была лишь одна дочка и единственная рыженькая, я не жалею ни об одном прожитом дне своей жизни. Я безмерно счастлива, рядом с Радеем-Заром и нашими детками.
  
  Конец!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"