Аннотация: Версия рассказа Шёл трамвай... отправляю на конкурс Аэлита-013 (строгая рекомендация: держать кулачки). Изменила имя главной героини и концовку на более оптимистическую...
ТРАМВАЙ НАДЕЖДЫ
Всю ночь сыпало мелкой моросящей сыростью, но к утру подморозило и под ногами теперь звонко хрупало. Круглый пруд покрылся тонкой корочкой льда. Серебристые ивы, не успевшие полностью облететь, тихо роняли последние листочки на застывшую воду. Воздух дышал холодным обещанием будущих бурь. Вслед за неласковым октябрём пришёл стылый ноябрь, встречайте...
За оградой - оживлённая трасса. Наждачный шелест шин по высушенному морозом асфальту, лязгающий перестук трамвайных тележек, протяжный стонущий свист скоростного, летящего мимо железнодорожной платформы Ланская. Время, смена скоро начнётся, хватит прохлаждаться, пора в парк, пора...
Привычной дорогой по пешеходной зебре на зелёный, через Сампсониевский проспект, дальше - под железнодорожный мост, за мостом уже и проходная. Пятый трамвайный парк, альфа и омега бытия. Маленькая Надюшка часто бегала сюда к матери: та всю жизнь проработала в парке сначала водителем, потом кондуктором, а после - дежурной на проходной.
Низкое небо скупо плакало снегом. Ах, мама, мама! Почему ты так поздно родила меня? Чтобы уйти так непростительно рано?..
Выводя за ворота парник из двух красно-белых ЛМ-68М, Надя отрешённо думала, что прошло уже два года. Два года она ходит по пятьдесят пятому маршруту на мамином вагоне. Его не списали и не порезали на металлолом, он по-прежнему оставался на ходу, был головным в паре. Что толкнуло тогда зацепиться потухшим от слёз взглядом на объявлении о наборе ученической группы, что заставило бросить всё и поехать в трампарк? Как будто знала, откуда-то из глубины души знала, что трамвай, помнивший тепло маминых рук, терпеливо ждёт своего человека...
Её, Надежду, ждёт.
"Аверченко? Дочь Веры Павловны? Берём!"
Северный ветер ушёл отдыхать, а взамен вместо себя выслал юго-западного собрата. Растаяла инистая сказка газонов, по стёклам потекло, вскипел на рельсах дождь. Из салона потянуло сыростью, нанесённой мокрыми пассажирами...
- Вагон следует по маршруту до Светлановской площади, от Светлановской площади идёт в парк. По маршруту до Светлановской площади, от Светлановской площади в парк. Следующая остановка - улица Есенина...
Домой возвращалась в темноте, по раскисшей тропинке. Парадная встретила дежурным теплом и неистребимым запахом сырого подвала. Лифт не работал, пришлось подниматься по узкой пропылённой лестнице на своих двоих.
Старая, деревянная ещё, дверь отворилась со скрипом. Не забыть бы смазать её. Каждый вечер Надя говорила себе о двери и каждое утро непременно о ней забывала...
В квартире негромко ворчало радио, из кухни доносились запахи чесночного соуса и пельменей, сваренных с лавровым листом и сливочным маслом. Живот отозвался на внезапный праздник вкуса радостным урчанием.
- Саша? - окликнула с порога Надя. - Ты?
Саша возникла в коридоре в цветном фартуке и с половником в руке:
- Явилась, - неодобрительно выговорила она. - Всё трамвайничаешь до сих пор?
Надя замерла, держа в руках только что снятый сапог. Попросила, с предупреждением в голосе:
- Не начинай. Пожалуйста.
Сестра только фыркнула и скрылась на кухне. Крикнула оттуда:
- Мой руки, иди к столу...
Пельмени оказались из магазина, откуда ж ещё. Саше некогда лепить вручную пельмени, она "вваливает" круглосуточно. В смысле, пашет. То есть, работает. У неё сеть продовольственных точек по городу, и тот глупец, кто скажет, что это лёгкое и безумно денежное занятие. Наде, впрочем, нюансы торговли непонятны. Попытки сестры приставить её к делу который месяц уже пропадают втуне: младшей бухгалтерия снится исключительно в гробу и в белых тапочках.
- Два года уже прошло... да, два года, - говорила Саша, прикуривая тонкую сигарету. - С ума сойти! А как будто вчера...
Курила она дамские, дорогие, с тонким лёгким ароматом. Надя не возражала против Сашиного курева, хотя в целом запах табака ей не нравился. Но именно запах "Собрания" почему-то успокаивал, кто бы только ещё знал почему...
- Странно так получилось, - задумчиво продолжала Саша, стряхивая пепел. - Мама же не болела ничем! Крепкая была... для своего возраста. Я думала, она ещё лет двадцать проживёт! Живут же люди и девяносто, и сто...
Надя молчала. В тот день мама была весёлая, очень весёлая. Время высушило плоть, наградило частыми морщинами лицо, но по какой-то странной прихоти пощадило голос. Как мама пела! Как она пела, любой мог позавидовать. Вот и в тот день она тоже много пела. Ничто не предвещало беды...
- Она мне смс прислала, - продолжала вспоминать Саша. - Три коротких слова. "Приезжай Срочно. Умерла". Как она могла знать? Откуда?.. И ведь - "не я умираю", а - "умерла". Ты говоришь, скоропостижно... И скорая подтвердила... Да по времени же не сходится! Смс пришла в двенадцать пятнадцать, а умерла мама в четырнадцать сорок. Пока я из Купчино добралась...
- В двенадцать пятнадцать мы ещё гуляли у Невы, - сказала Надя в который уже раз.
Сёстры не раз обсуждали загадку последней смс, но ясности не прибавлялось. В самом деле, откуда может человек знать день своей смерти? Надя шутить такими вещами просто не смогла бы, и все это знали. А по всему выходило, что мама отправила сообщение от Петропавловской крепости, где любила гулять не реже трёх раз на неделе. В тот день младшая была рядом. И не запомнила, как мама брала в руки телефон...
- Послушай, сестрёнка, - Саша накрыла горячей ладонью холодные Надины пальцы, - не ершись, просто послушай! Ведь ты же умница, Надюха, у тебя же золотая медаль Тридцатки! И первый курс СПбГУ с отличием. А что ты с собой делаешь сейчас? Водишь трамвай. Восстановиться в вузе не думала? Я помогу с репетиторами...
Надя сжала ладонями горячую кружку с чаем. Саша рассуждала верно. Саша старше, мудрее, знает жизнь. Сашу надо слушать...
- Я не могу уйти оттуда, пойми.
Саша знала о мамином вагоне. Надя рассказала ей в тот же день, когда его увидела. Но для старшей сестры мамин трамвай не имел никакого значения. Пожала тогда плечами, ну, хоть смеяться не стала. Зато в последнее время впадала в раздражение при любом упоминании о нём.
- Два года уже прошло, дурёха, - с досадой сказала Саша. - Два года, начался третий. Сколько ещё ты будешь прятаться в ненужной тяжёлой работе?
- Ненужной?
- Да, ненужной!- вспылила Саша. - Твои трамваи - это прошлый век, пещерный век! Их убирают из города! Скоро ни одного не останется. И ты окажешься на улице с голой задницей. Без профессии и с раздолбанным здоровьем!
И снова Саша говорила правду. Трамвай Петербурга переживал не лучшие времена. Отменялись маршруты, закрывались парки, убирались с дорог рельсы. Но что-то упрямо подсказывало: так будет не всегда. Глупость с разрухой уйдут из чиновничьих голов, и город вернёт себе гордое звание трамвайной столицы...
- Слушай, раз уж так переживаешь... Хочешь, выкупим его?
Надя, поперхнувшись, молча вытаращилась на сестру. С ума она сошла?..
- А что? Сколько он там стоить может, древняя рухлядь. Поставим на даче...
Надя не успела осознать толком сказанное сестрой, а губы уже выдохнули:
- Нет!
Конечно же нет! Машина должна работать, приносить пользу, для того её и создавали на заводе. Стоять на даче, ржаветь под дождем, без технического обслуживания... Сашины мальчишки и их приятели будут лазить по вагону. Сломают токоприёмник, раскурочат систему управления, разобьют стёкла. Надя почти увидела обречённо-покорную мордочку вагона, с немым укором в потушенных фарах: эх вы, люди... Нет! Мама не одобрила бы.
Саша злобно ткнула скуренную сигарету в пепельницу, расплющила её, раздавила, растёрла пальцами. Нервно вытянула из пачки новую.
- Я знаю, что сделаю, - яростно выговорила она, щёлкая зажигалкой. - Договорюсь с вашими, чтобы этот чёртов трамвай разрезали на металлолом! Он из тебя жизнь высасывает, что я, не вижу?
- Ты этого не сделаешь, - твёрдо заявила Надя.
- Ещё как сделаю!
- Попробуй, - Надя стиснула вспотевшие ладони, и губы одеревенели:- Вот тогда я уже точно не уйду из парка! Никогда.
- Ох, ну ты и ду-ура!
- Хватит уже, - Надя встала. - Я со смены, устала, спать хочу! Извини.
Саша выругалась. Грубо, но Надя пропустила мат мимо ушей. И не шевелилась, смотрела старшей сестре прямо в зрачки. Та не выдержала напряжения, первой отвела взгляд.
- Иди. Посуду сама помою...
Надя ушла в ванную. Думала. Зря тогда рассказала, зря! Двадцать лет разницы между ними, разве Саша поймёт? Она ведь уже была взрослой девушкой, когда мама родила маленькую сестричку. Пропасть огромная, двадцать лет. Саша не поймёт. Не надо было ей рассказывать.
Надя закрыла кран, подняла голову. Старое, поцарапанное зеркало отразило мятое лицо с красными, как у упыря, глазами. Да... надо ложиться спать. Спать, спать, спать. Сон не принесёт исцеления, но хотя бы умерит ставшую привычной боль.
***
С середины ноября приходят тёмные дни, расплата за весенние белые ночи. Световой день сокращается быстро, словно планета входит в крутой вираж своей орбиты и не может притормозить. Утренний город под лохматым, оранжевым от фонарей небом погружён в потусторонний зачарованный сон. Но улицы потихоньку оживают. Выползают неуклюжие, с щётками и ковшами, уборщики, спешат по своим делам редкие прохожие. Просыпаются в парках трамваи...
Рельсы, рельсы, рельсы, на рельсах - полосатые вагоны. Красные полосы кажутся чёрными в общем полумраке. Густой тягучий гудок грузовоза, идущего по железной дороге мимо платформы Ланская. Дадах-дадах, дадах-дадах. Земля ощутимо подрагивает: гонят явно не порожняк. Под фонарями танцуют первые снежинки, - красиво.
Ладонь на холодный, выстуженный за ночь кузов. Ну, здравствуй. И кажется, будто бок трамвая наливается ответным теплом: здравствуй и ты, поехали?
Закрыть спускные вентили пневмосистемы, поднять токоприёмник, включить автоматические выключатели - главный, мотор-компрессора и цепей освещения... выбрать направление движения и род работы силовой схемы, повернуть реверсивный вал контроллера в соответствующее положение. Отпустить ручной тормоз. Включить первую ходовую позицию...
Поехали.
Город просыпается. Увеличивается количество людей на остановках. Плотнее становится поток автомобилей, появляются пробки и первые ДТП, как же без них. Рельсы весело бегут по выделенной линии, хорошо, когда с обеих сторон пути забор. Справа-сзади наливается светом спрятанный за домами горизонт. Пересекающая улица - как стрела на восход. Пронесло мимо, и снова серые многоэтажки под холодным, неясным небом.
Каменных рек Пангеи не взять рукой...
Крутится в голове песня, не вся, отрывками, всю не удержало в памяти; впрочем, можно найти и скачать в интернете... вечером.
Сам себе загадай, сам себе ответь
Нужен ли опыт смерти твоей душе?
Проспект Культуры - Луначарского. Один из коварных поворотов на маршруте: стрелка может - и делает это!- переключиться под вагоном. Передняя тележка повернула налево, задняя поехала прямо. Приплыли. Стоим, ждём службу пути, развлекаемся... Негреющее тусклое солнце вновь ныряет в ползущую с юго-запада низкую хмарь. Мир выцветает на глазах, меняя миллионы оттенков на двести пятьдесят шесть градаций серого.
А впереди двадцать первый век,
Текучий камень пангейских рек,
Потом осенняя слякоть, потом зима, потом кайнозой.
До кайнозоя надо ещё как-то дожить. Ноябрь никогда не закончится, потому что не закончится никогда. Как будто время застыло, застряло на неисправной стрелке путей и, как тот трамвай, не может теперь сдвинуться ни назад, ни вперёд. Остаётся только ждать... По аналогии со службой пути, службу времени?
***
Она вспоминала. Раз за разом прокручивала в памяти тот день, старательно припоминая минуты. И с каждым разом видела всё больше и больше зацепок, якорей, звоночков, отчаянного молчаливого крика. Мама знала. Невероятно, но факт: она знала всё. Но не могла поделиться своим знанием. Не могла, но иногда не получалось сдерживаться...
***
Лето, тёплое ясное утро. Пойдём, погуляем, Наденька? Пойдём, а куда? В Петропавловскую крепость...
Мама любила Петропавловку. Она ходила небыстро, с палочкой, возраст всё-таки брал своё. В непогоду уже не погуляешь так, как хочется. Но в ясные летние дни крепость оставалась местом, которое не обсуждается. Долгая - для маминого возраста!- дорога прилагалась бонусом.
- Сегодня двадцать второе число, Наденька. Двадцать второе...
Двадцать второе июня. В далёком сорок первом в этот день началась война, столкнувшая и перемешавшая судьбы миллионов людей...
- Прошлый раз это случилось на даче у Саши, - чётко выговорила мама. - Именно поэтому я не поехала нынешним летом под Зеленогорск...
Надя помнила тот скандал. Саша сначала уговаривала, потом сердилась, потом начала кричать. Ругала мать за упрямство. За то, что не даёт дочери о себе заботиться. Сидит в вонючем, пыльном, пропахшим жарой городе, когда могла бы загорать в шезлонге у залива! "Дом-за-городом" Саша приобрела недавно, мама там ни разу ещё не бывала. Потом все вместе пили кофе мира с вечерними булками, но решения своего мама не изменила. Не поехала с Сашей и младшая. Как мать одну оставить? Не то чтобы ей требовался круглосуточный присмотр, она прекрасно справлялась сама. Просто было какое-то смутное, странное и очень властное ощущение на грани осознания, что так надо. Надо остаться с мамой. Надо и всё...
- Что случилось в прошлый раз, мама? - удивилась тогда та, прежняя, Надя.
Надя нынешняя уже не сомневалась: мама знала всё.
Лёгкая отмашка свободной рукой:
- Не бери в голову, Наденька. Не бери в голову...
Нева играла солнечными бликами, Надя помнила реку как сейчас, летели над водою резкие, тоскливые крики чаек, чертивших воздух в бреющем режиме. На том берегу зеленел Зимний Дворец, за мостом - круглился купол Исаакиевского собора. Ростральные колонны Васильевского острова стояли навытяжку, как часовые. Небо - подёрнутый белёсой вуалью дымки синий колпак. И уже не забыть. Тонкую, высушенную временем фигурку мамы. Как она стояла, опираясь на палку обеими руками, смотрела на реку и мосты. Словно шагнула за грань иного измерения и смотрит уже оттуда, смотрит, стараясь растянуть мгновение, чтобы как можно дольше удержать в памяти дорогой сердцу образ любимого города. Города, где она родилась и выросла, за который сражалась наравне со всеми, сражалась и - победила.
***
Прибыл жёлтый ремонтник Службы пути. Ожидание заканчивалось. Сейчас вагон осадят назад, осмотрят, если видимых повреждений нет - отправят дальше по маршруту, если есть, возьмут на буксир и в ангар, на техобслуживание. Стрелка забита грязью и слякотью, механизм, удерживающий перо, разболтался и сработал от вибрации проходящего вагона. Таков ноябрь: снег вперемешку с дождём, то замёрзнет всё, то всё растаёт. От плюса к минусу и снова к плюсу гуляет погода. Трамвайному пути такая "красота" не в радость. Не в радость и людям, но деваться некуда, надо ехать. Кому ехать, кому - везти, и так изо дня в день, одно да потому. Надежда вздохнула, лелея мечту о горячем кофе.
Но, по сути, она жила теперь лишь в рейсах. В бесконечных рейсах по родному пятьдесят пятому маршруту. Иногда по сорок седьмому на одиночном вагоне. Иногда по какому-либо ещё, если выпадала замена...
***
Закончилась смена, Надя собиралась домой. Увидела Сашу Суржикова, обменялись приветами, разошлись. Рядом с Сашей, держа его под руку, шла Татьяна, диспетчер.
Когда-то... когда? Саша, тихий скромный паренёк, пришедший на курсы вместе с ней, приглашал "пойти погулять". Она отнекивалась. Устала, не было желания, болит голова, чёрный колодец в ощущениях и чувствах после смерти мамы... Не заметила, когда Саша перешёл с пространных монологов на дежурные cкорострелы "привет-пока". Может быть, год с того момента прошёл, может, даже полтора. Зато теперь вот увидела его с Татьяной, и гром беззвучный грянул: больно. Улыбаются, смотрят друг на друга, счастливые...
Как же так получилось? Ведь не обещали ничего друг другу, ни он, ни она. Не встречались после смены, не гуляли вместе, не смеялись над глупым, рассказанным просто так анекдотом. Выбрал Танюшку, и ладно, славная вышла пара. Но заноза ныла: могли бы не пройти мимо друг друга, могли бы...
Парк Лесотехнической академии встретил привычной тишиной. Ветра не было, мокро хлюпало под ногами. Облетевшие листья не успели ещё перелинять в бурый неказистый вид и отсвечивали сквозь слабый покров мокрого снега ярким золотом. Оголённые ветви плакали дождём, насыщая воздух позднеосенней сыростью.
Ах, мама, мама...
***
Вышли тогда из Петропавловки напротив зоопарка, неспешно пошли вдоль Кронверского проспекта. Собирались сесть в трамвай на Зверинской улице, проехать до Финляндского вокзала, а оттуда, двадцатым маршрутом, уже к себе. Ритуал, которого мама придерживалась в своих прогулках всегда.
Вагон подлетел со стороны Сытного рынка. Неожиданно старый, красный, с деревянным корпусом. Он смотрелся непривычно и тревожно. Красный деревянный вагон старого образца на современном Кронверкском.
- МС-1, - неторопливо объяснила мама, - Моторный Стальной, первая модель. Такие ходили в блокаду...
Надя вспоминала. Как удивилась, откуда в современном городе блокадный вагон. Мама сказала, что восстановили для туристов. Маршрут пользуется спросом, тем более, что по Троицкому мосту рейсовый трамвай уже давно не ходит. Город летом жил туризмом, что объясняло многое.
- Нет, - покачала головой мама. - Не сейчас. Рано...
Трамвай обиженно звякнул и потарахтел дальше. Свернул на улицу Добролюбова, исчез за домами. Мама смотрела вслед так, будто увидела привидение.
- Мама, что с тобой?
Она уже взяла себя в руки:
- Ничего, Наденька. Ничего...
Но в глазах стыла настороженная печаль. Она знала!
***
Одинокий вечер в опустевшей квартире сыпал в окна дождём, перемешанным со снегом. Горел уютным оранжевым абажур торшера. Надя смотрела альбомы. Историю каждой фотографии она, - со слов мамы!- знала наизусть.
Павел Аверченко, молодой, совсем ещё мальчишка, но уже герой Ленинградского фронта. В кепке, с задорным лицом, с орденами на гимнастёрке... на Дворцовой площади... ветеран. Надя не помнила отца, он умер в год, когда она родилась. Мама рассказывала, как познакомилась с отцом. На победном параде сорок пятого...
- Мы знали, что победим, - доносился сквозь время мамин голос. - Будущее поддерживало нас. Мы сражались за него, и оно протягивало нам сквозь время озарения, уверенность, твёрдое знание грядущих побед. Мы знали, что выстоим вопреки всему. Но знали и то, что выживут среди нас не все...
Полина. Давняя мамина боль, соседская девчонка, подруга детства, которую мама не уберегла, и от того мучилась виной всю свою жизнь. Осталась лишь одна фотография с обгорелым уголком. Полина и Вера, лучшие подруги-погодки... Лица цвета сепии, студийная съёмка.
Андрей. Старший брат, так похожий на отца. Андрей Аверченко, военный хирург, погиб в Афгане. Нина не знала его, она родилась позже. Странно было слушать мамины рассказы о брате, которого никогда не видела вживую своими глазами, только на фотографиях...
А это что? Из очередного альбома вывалилась на руки тетрадка. Простая ученическая тетрадка с зелёной бумажной обложкой, на двенадцать листов. Мамин почерк на первой странице! Раньше этой тетрадки здесь не было, Надежда была в том уверена, как в себе. Сколько раз листала альбомы, с мамой и без. Ни в одном из них никакой тетради никогда не было.
Хлопнула дверь, Сашин голос разорвал тишину:
- Надь? Ты дома?
Надя поспешно сунула тетрадку в альбом. Почувствовала, что показывать сестре мамины записки не надо...
- Здесь я, не кричи...
И опять, и снова очередной виток очередного разговора по разные стороны одной стены. Свистел чайник, выпуская пар. Кухня варилась в крепких ароматах кофе, "Собрания", разогреваемых на сливочном масле блинчиков с мясом и вареньем.
- Упрямая ты зар-раза, - с досадой выговаривала Саша, теребя в пальцах сигарету. - Надька, зараза ты упрямая. Перегнуть бы через колено да ремешком... Мужика тебе найти надо, вот что. Дурь чтобы из головы вышла...
Надя молчала. Вспоминала Сашу Суржикова и Таню. Нет, такое счастье не про неё. Какая из неё невеста и мать? По крайней мере сейчас. Потом, может быть, когда-нибудь...
А так, как предлагает Саша... Надя не сразу сообразила, что именно на уме у старшей. Когда поняла, долго смотрела на неё, и воздуха не хватало.
- Нет, - категоричный, тихий от еле сдерживаемой злости, ответ.
Саша вспылила, но взглянула сестре в лицо, и умерила бурю, рождавшуюся в ответ на ослиное упрямство младшей.
- Я люблю тебя, Надюха, дура, пойми, глупая. Я же тебя вот такую ещё, - развела ладони, показывая, - на руках держала! Как мне помочь тебе, сестрёнка? Как?!
Надя молчала.
Если бы она сама знала как...
***
Память не отпускала. В тот день они с мамой вернулись домой в половине второго. Прогулка вызвала закономерную усталость: а ну-ка, в таком возрасте, с палочкой да на трамваях туда и обратно. Мама ушла к себе, устроилась в любимом глубоком кресле. Надя принесла ей туда чай с молоком...
А потом они пели песни под караоке... На удивление было тепло и здорово. Мамин голос звенел в колонках не хуже голосов эстрадных певиц. Оставалось лишь удивляться, почему она не захотела выступать на сцене, так и прожила всю свою сознательную жизнь в трамвайном парке... "Стою на полустаночке", "Тучи в голубом", "А он мне нравится", "Расцветали яблони и груши"...
Последней песней в импровизированном домашнем концерте шла "Ленинград":
Я вернулась в мой город, знакомый до слёз,
До прожилок, до детских припухших желёз...
Надежда до сих пор не выносила аккордов этой музыки. Накрывало болью как котлом, не давало дышать.
- Наденька, маленькая моя... Дай мне руку, вот так, - тёплое родное прикосновение, - Обещай мне... Обещай, что никогда не покинешь город. Не выедешь из него даже на минуточку. Ни в Зеленогорск, ни куда-то ещё. Обещай мне, доченька. Обещай!
Сухие пальцы сжались с неожиданной силой. Нина едва не вскрикнула от боли. Синяки потом не сходили долго...
- Мам, ну что ты такое говоришь... Хочешь, принесу ещё чаю?
- Обещай!
- Хорошо, мама. Не уеду. Да и куда мне ехать-то?!
- Вот так, - мамины пальцы ослабли. - Вот так, Наденька. Помни, Кольцо... Оно, похоже, исчерпало себя. Оно помогло нам в первом цикле, и во втором тоже, и в последующих... Но сейчас... Спасение стало блокадой. Что-то надо делать, что-то. И Полина... Береги Полину, она должна жить...
- Мама, что с тобой?!
- Всё хорошо, Наденька. Всё так, как и должно быть. Круг замыкается снова. Ты будешь счастлива, Наденька. Верь мне. Ты проживёшь очень счастливую жизнь, солнышко... Надо только что-то решить с Кольцом... Оно... не должно быть...
Надя могла поклясться, что отвела взгляд всего на миг. На один-единственный миг, но и его хватило. Мама прикрыла глаза, улыбнулась, и следующий её вдох оказался последним. Надя не вдруг поняла, случилось. Мама словно бы уснула. Но рука отяжелела, соскользнула вниз и бессильно повисла, едва касаясь кончиками пальцев пола.
- Мама! Мамочка-а!
Дальше провал. Тяжёлый пресс на груди, и невозможно вдохнуть. И белое лицо Саши:
Пресс на груди слегка приподнялся. И получилось наконец-то протолкнуть в лёгкие почти нормальную порцию воздуха. И ещё одну. И ещё. Хорошо было бы заплакать, но слёз отчего-то не было совсем.
Как Саша поняла, откуда? Как очутилась рядом так вовремя? Она осталась на ночь и сидела рядом с кроватью, где, свернувшись под одеялом в разгар нечаянного лета, забылась в тяжёлом, без сновидений, чёрном сне Надя.
Теперешняя Надя жила и дышала сейчас благодаря своей старшей сестре, поспешившей на помощь так вовремя...
Ах, мама, мамочка! Зачем ты ушла от нас так непростительно рано?..
***
Прочесть тетрадку не получалось, всё время что-то мешало. То со смены придёшь уставшая и вымотанная так, что ни до чего. То внезапно нагрянет Саша. Она перестала предупреждать о своих появлениях. Попробуй угадай, когда явится! И следила, следила, следила. Тормошила. Надоедала. Достала!
- Кольцо не должно быть, - говорила тогда мама.
Надя полагала, что речь шла вовсе не о кольце всевластья из старой сказки. Нет, здесь была спрятана какая-то страшная и горькая тайна. Ну что ж, имеем Кольцо, которое надо - что? Сохранить? Разорвать? Как? Где найти его? Таинственная зелёная тетрадь хранила ответ. Оставалось лишь прочитать его.
***
Ночью шёл снег. Плотной стеной, белой метельной круговертью, с воем и хохотом разошедшегося на полную катушку циклона. Но утро встретило Нину сказочными пейзажами. Бешеный ветер стих, унялся и снег, потеплело, с крыш звонко зашлёпало в жестяные трубы водостоков.
Решение пришло внезапно, как удар. Тетрадку в сумочку и - в центр. В мамино, а теперь и её, Нади, любимое место города - Петропавловскую крепость.
Нева подмёрзла у берегов. Белые, занесённые снегом, поля наползали на набережную большими пластинами. Между трещинами в пластинах стояла чёрная, даже на взгляд холодная, вода. Середина же реки, свободная ото льда, ощутимо зеркалила, отражая серое небо и древние дома на берегу.
Обещали похолодание, но пока стояла плюсовая температура, несмотря на снег, и город затягивало бестеневой белёсой блёклостью. Купол Исаакия едва проступал сквозь неё размытыми контурами. Нина открыла тетрадку...
Записи шли сумбурными, отрывочными фразами. Судя по разному цвету чернил, их делали в разное время. Дат не было. Какой-либо логической связности не было тоже.
"Я прочла не больше страницы. Правок нельзя допустить. Не нашла бордовой тетради, взяла зелёную. В прошлый раз она была бордовой. Кольцо накапливает расхождения. Не только в цвете тетради, но и в поступках, людях, событиях. Плохо..."
"Полина активировала Кольцо, а я встала на Него. Жизнь Полины - во мне. Жизнь Города - во мне и Полине. Когда и как это случилось в самый первый раз? На подходе по меньшей мере четвёртый круг. Бабушка. Мама, я. И Надежда... Я назвала младшую дочь Надеждой, я нарушила...до неё все мы были Верами, только Верами. Младшие дочери. Хранительницы и вечные жертвы Кольца..."
"Мы - жизнь твоя, Ленинград! Твоя опора, надежда, твоё дыхание. Кольцо не должно быть разорвано. Во имя памяти Полины... Во имя тех, кто будет жить после нас, кому мы помогли дожить до Победы..."
"Я сойду с активного полотна Кольца после того, как увижу бабушку с внучкой. Мой путь продолжат другие..."
'Кольцо не должно быть разорвано. Враг не сломал нас тогда, но на том не успокоился. Не случайно трамвайная сеть выкорчёвывается из Города. На прошлом Круге масштаб был меньше. Кольцо не должно быть разорвано! Под этим девизом мы жили всю жизнь, но спасение обернулось погибелью: у Города исчезает будущее и в первую очередь страдает виновник - трамвай...'
"Успею прочесть только первую страницу. Править нельзя. Кольцо не должно быть разорвано... Рано. Пока ещё - рано... Пока не на этом круге, но если не на этом, то - на каком? Когда? Полина должна дожить до апреля 43-го года. Должна. Без неё..."
Надя подняла голову от тетради. Долго смотрела слезящимися глазами на въевшийся в камни снег, на серый гранит крепостной стены, на замерзающую реку. Снова пошёл крупный мокрый снег. Не оказалось в тетради никакой разгадки, никакого ответа, вся ценность её заключалась лишь в том, что странички помнили мамины руки, хранили мамин почерк, мамины странные загадки и странные мысли...
Резкий звук пришедшего сообщения резанул по ушам. Нина, морщась, вытянула сотовый. И окаменела от увиденного на экране.
Смс пришло от мамы!
Коротенькое загадочное слово. "Пора!" И восклицательный знак.
Надя отбросила сотовый, словно тот жёг ей пальцы. Упала вместе с телефоном и зелёная тетрадь. Спланировала прямо в щель между льдинами, взмахнула на прощание исписанными страницами, и чёрная невская вода жадно сомкнулась над нею.
Надя не видела этого. Ослепнув от слёз, она бежала. Бежала, сама не зная куда, не видя ничего вокруг, и редкие прохожие, уворачиваясь от сумасшедшей, крутили пальцем у виска либо кричали вслед: "Дура!"
Пришла в себя не сразу. Увидела знак трамвайной остановки и саму остановку, с рекламой внутри толстых боковых стёкол. Тут же подлетел трамвай со стороны Сытного рынка. Красный, деревянный вагон блокадных времён, и невдомёк было думать, откуда музейный МС-1 летнего маршрута появился у остановки зимой. Надя села в него, и, лишь оказавшись в тепле, поняла, до какой одури замёрзла там, на набережной, у реки. Короткий звонок, вагон тронулся, набирая скорость...
***
Тепло сыграло с Надеждой злую шутку. Она разомлела, потянуло в сон. Голову роняло на грудь и выключало сознание. А потом был жуткий удар, страшный в своей внезапности. Мир расслоился и перемешался в тягучем звоне нереальности.
- Верка!- надрывался над ухом чей-то сорванный отчаянием голос. - Верка, вставай. Вставай, дурища, бежим! Да вставай же!
Она медленно раскрыла веки. Перед глазами двоилось, голова болела. Трамвай, красный МС-1, как-то странно двоился в глазах. Один лежал на боку, отброшенный ударной волной, искорежённый, чёрный. Второй, уцелевший, уходил вдаль по заледенелым рельсам. Уходил в пронизанный солнцем свет, туда, куда Нине было теперь не доехать и не добежать.
- Ве-ерка!
Она тряхнула головой, мфираж исчез. Мир изменился, страшно и неузнаваемо. Что в нём было неф так, сказать определённо не получалось. Трамвай, завалившийся набок. Дом напротив, в его стене зияла пробоина. Пробоина?!
Далёкие, глухо ухающие звуки... Артиллерия! Это работала артиллерия, лупя по взятому в блокадное кольцо городу. А за руку тянет - Полина. Невозможно ошибиться в лице, которое видела много раз. Полина?!
***
На кровати спит, накрывшись старой шубой, девушка. Это Полина. Она истощена голодом, холодом и болезнью, но упрямо живёт вопреки всему. Полину ждёт страшный апрель сорок третьего, но она о нём не знает, не может знать. Знает подруга, но подруга молчит...
Надежда-Вера смотрит в слепой прямоугольник окна, за которым не видно погружённого во тьму города. Время замкнулось даже не спиралью, - безжалостным Кольцом, из которого нет и не будет спасения...
Странные фразы из странной тетради в зелёной обложке обрели тяжёлый смысл. Кольцо. Будущее поддерживает прошлое, прошлое - сражается за будущее. Трамвайное Кольцо между прошлым и будущим, и оно не должно быть разорвано.
То есть, так думали хранители Кольца. Они брали взаймы у будущего, чтобы спасти настоящее. Тогда - здесь и сейчас!- им это казалось единственно верным решением. Город на Неве стал фронтом и держал оборону из последних сил; Надежда-Вера узнала, очень хорошо узнала вкус упрямого мужества, не дававшего опустить руки и сдаться. Сдаться холоду, голоду, врагу, вставшему на пороге. Но девушка помнила, к чему создание Кольца привело спустя шестьдесят лет после Победы...
Отравленной змеёй вползало в разум холодное знание.
Кольцо не спасло. Оно всего лишь отсрочило гибель. С каждым витком будущее слабело, растворяясь в упадке. Спасение здесь и сейчас обернулось новой блокадой в далёком завтра, страшным Кольцом во времени, истощающим Город не хуже вставших на ближних рубежах фашистских войск.
Кольцо подошло к своему пределу.
Пришла пора его рвать. Как больной зуб, сейчас и сразу, отсекая все возможные "если бы" и "а вдруг".
Но - справимся ли мы без него? Мы - справимся? Или Город падёт под натиском врага, и пепел сожженных улиц осядет на дно Невы жирным серым слоем, уже навсегда?
Надо уберечь Полину. В апреле сорок третьего... Выживет Полина - не активируется Кольцо. Кольцу нужна жертва. Вот эта девочка со смешными косичками. Что в ней такое, почему именно её жизнь так важна для чудовищного образования, сковавшего самоё время?
В чёрном провале окна Надежда-Вера видела своё отражение и отражение спящей Полины. Слабое отражение, как огонёк свечного огарка на столе.
Будущее и прошлое сошлись в одну точку сейчас, на тебе и твоём решении. Решай, Надежда-Вера. Решай...
***
"Умный трамвай" - так новинку отечественного спецавтопрома назвали сотрудники "Горэлектротранса". Сегодня он вышел в свой первый рейс.
Чем готов удивить пассажиров "Витязь" - такое имя своему детищу дали его создатели?
Конструкция учитывает пожелания родителей с колясками, пожилых людей и инвалидов, позаботились и об активных пользователях интернета.
С позывным, как и 135 лет назад, в день рождения отечественного трамвая, на линию выходит его продвинутый правнук. Пассажиров уверяют: почти 30-метровая машина по уровню комфорта не хуже автомобиля. В салоне почти не услышать стука колес, в стоимость билета входит безлимитный Wi-Fi, а с перекрестка вагон уходит плавно и без толчков.
Скоро на линию 100 маршрута выйдут все инновационные трамваи, которых сейчас ждут в Петербурге. Через 2 года это будет уже трамвайная дружина из 10 "Витязей".
Телеканал "Санкт-Петербург", 2015 год
Семьдесят лет спустя после Великой Победы в Город пришла новая весна.
***
В далёком сорок втором Надежда-Вера затушила пальцами свечу. Прошла к подруге, прилегла рядом, обняла поверх старой шубы. Так было легче сохранить тепло...
Справимся ли мы без поддержки Кольца? Сумеем ли? Сможем? Нам придётся трудно, невероятно трудно, почти невозможно трудно. Мы - сможем? Вопрос не подразумевал ответа. Предопределённость исчезнет вместе с Кольцом. Будущее придётся сотворять самим, вкривь и вкось, уж как получится.
"Я - жизнь твоя, Ленинград. Твоя опора, надежда, твоё дыхание..."
Справимся. Сумеем. Сможем.
Другой дороги нет.
Нет другой дороги.
И не было никогда.
Надежда-Вера, уже засыпая, на грани сна и яви, приняла решение. И ей показалось, будто мама одобрительно кивнула с той стороны забвения...
...Где-то там, в окопах Ленинградского фронта, ходит сейчас в дозоре Павка Аверченко. Ты встретишь его на Дворцовой площади, после парада, и трамвай вашей, одной на двоих, жизни покатится прямым путём в будущее. В будущее, которому суждено стать наградой и наказанием, расплатой и великим даром, счастьем и грузом неподъёмной вины одновременно.
" Ты проживёшь очень счастливую жизнь, солнышко..."
***
В тяжком забытьи блокадной зимы городу снилось далёкое эхо победных маршей весны сорок пятого...