Жора не любил подолгу оставаться один, потому что ему становилось страшно. Он не был в восторге от своего собственного имени, возможно, оттого, что оно в любой момент по желанию недруга могло превратиться в обидную дразнилку. Больше всех его обижала девочка Лида - худющая, словно маленький скелет, и вредная, как сотня несносных чертей. А главное - Жора никак не мог ее передразнить, особенно когда она открыто над ним издевалась. Мальчик был вне себя от гнева, когда ехидная Лида говорила ему:
- Жора обжора, обжора, наш обжора усрался! В ответ Жора до такой степени бесился, что желал ей смерти и прибегал к запрещенным словам!
- Чтоб ты сдохла, ты - сука, ты - блядь! - так говорил Жора в яростном припадке, кидаясь с кулаками на свою обидчицу, поэтому многие считали его психопатом.
- Разве девочкам можно говорить такие дрянные слова?! - как-то вмешалась в конфликт воспитательница Светлана Геннадьевна. - где ты только таких слов набрался?! И от этой несправедливости толстый мальчик захлебывался, пытаясь что-то сказать в свое оправдание, одновременно представляя огромный пулемет, из которого он их обеих убьет.
Ребенок ненавидел спать днем и искренне не понимал, какая полезная рациональность скрывается за этим жестоким словом - режим. Иногда, вдоволь набегавшись со своими сверстниками, и почувствовав что в нём просыпается недюжинный аппетит, малыш говорил себе: "Я могу съесть слона". А когда Жору вместе со всей старшей группой приводили в столовую, его аппетит куда-то улетучивался, и он начинал подолгу копаться в супе, с содроганием выслушивая нервные замечания нянечек. Он был готов просто провалиться, когда видел перед собой стакан, заполненный очень полезным содержимым - пенкой с молоком. Жестокие голоса взрослых вещали над ним, что эту дрянь нужно обязательно пить, чтобы вырасти здоровым и не болеть, а главное не предать великий подвиг жителей блокадного Ленинграда. Но его тошнило от одного вида молочной пенки, и нервным движением руки он отодвигал стакан на край стола. На все возгласы взрослых ребенок отвечал сугубым молчанием, при этом его щеки и уши заливала краска. Зато всем становилось ясно, что Жора капризничает. Хорошо, что эту питательную жидкость, незаменимую для полноценного развития человеческого организма, подавали хоть не каждый день. Правда, еще существовал рыхлый кисель из сухофруктов, но на фоне молока с пенкой он выглядел намного меньшим злом, и малыш, обычно слегка скорчившись, все-таки его проглатывал. Видя нерасторопность своего подопечного, Светлана Геннадьевна ставила ему на стол особое письмо, ярко-разрисованный конверт которого держался на специальной подставке. А на самом конверте большими оранжевыми буквами, выведенными заправским почерком, красовалась надпись "Письмо Неумейке"! В своей работе заслуженная советская воспитательница руководствовалась высшими педагогическими принципами, и из ее понятий следовало, что данное письмо сначала должно вызвать в ребенке острое чувство стыда, а затем побудить его вести себя по-иному (то есть быстро начать жрать все то, что ему дают).
Из вышеописанного может сложиться неполная картина. А именно, что детский садик был для юного Жорика: кромешным адом, кунсткамерой, безысходной увертюрой к тупикам людского страдания, бессмысленной сансарой между горшком, приемом пищи и тихим часом.
Однако, мой скромный рассказ совсем не об этом. На самом деле, я хочу поведать о всепобеждающей любви, которая имеет место быть в этом не самом добром из миров. Вот неполный список того, кого и что любил этот еще не до конца сформированный человек:
- Маму и папу, особенно когда они вместе или по отдельности забирали его из детского садика.
- Дедушку Ленина, как все нормальные советские детишки.
- Думать о самом главном, правда, он не знал, кто такой этот самый главный, но уже тогда ребенок догадывался, что этот самый главный точно не дедушка Ленин.
- Советскую страну и ее священный символ красную звезду.
- Ушастого ежика, который занимал почти весь аквариум в живом уголке. Как ни странно, но живой уголок располагался в туалете, наверное оттого, что от его обитателей исходил неприятный запах.
- Подолгу какать.
- Играть, особенно в войну.
- Рисовать войну.
- Воспитательницу Людмилу Владимировну за ее зрелую красоту и искреннюю доброту. О ней, на мой взгляд, необходимо сказать здесь особо.
Это была высокая стройная барышня с пышной грудью и волосами цвета чистого снега, ровно ниспадающими чуть пониже плеч. (Собой она воплощала полную противоположность другой воспитательницы - Светланы Геннадьевны, которую не любили очень многие дети, особенно мальчики). Ее синие глаза излучали ровный свет, а строгие черты лица гармонично сочетались с мягкой улыбкой слегка полных губ. Людмила Владимировна никогда не повышала на детей свой бархатный, немного приглушенный голос, и во время конфликтов между своими подопечными она всегда старалась проникнуть в суть их проблем. От ее груди, пальцев и волос всегда исходил душистый аромат французских духов. Когда она склонялась к Жоре, он испытывал радость и чувствовал тепло ее тела. Сердце мальчика начинало трепетать в вожделенной истоме, когда осветленные локоны этой прекрасной дамы случайно касались его ушей и щек. Несомненно, что всё отношение юного Жорика к Людмиле Владимировне было проникнуто глубоким эротизмом. Он находил удовольствие слушаться ее во всем. Открыв рот и затаив дыхание, ребенок беспрекословно внимал всем ее спокойным наставлениям.
Во время тихого часа спать ему никогда не хотелось и он находил удовольствие только в том, чтобы думать о ней. Отвернувшись к стене, Жорик тайком целовал подушку, представляя свою зрелую возлюбленную!
Как-то раз его товарищ Петя, который тоже делал вид, что спит на соседней кроватке, повернулся к нему и заговорщицки сказал:
- Давай вместе с Людмилы Владимировны снимем трусы и будем с ней спать!
И тогда две девочки с соседних кроватей, которые тоже не спали, начали кричать, что Петька - дурак, и что теперь ему позор, и они все расскажут воспитательницам! А Жорика эти сказанные его другом слова настолько впечатлили, что он воспаленно думал об этом еще целый месяц и даже пытался себе все это представить, но не мог.
В канун святого праздника Дня Победы детишкам выдали разноцветные карандаши и альбомы для рисования. Им было предоставлено право в течение полутора часов предаваться художеству на свободные темы. Жорик очень обрадовался, потому что рисовать он любил, причем мальчик сразу решил, что именно будет изображено у него на листе. В его голове просиял замысел будущей картины, тема которой - "война с немцами" - напрашивалась сама собой. В центре листа ребенок запланировал нарисовать тяжелый немецкий танк "Тигр" с черным крестом на продолговатой башне, а затем в правом верхнем углу изобразить бомбардировщик "Юнкерс" с таким же черным крестом на крыле и "фашистской меткой" на хвосте. А уж потом на его рисунке должны были обязательно появиться: человек в тельняшке со связкою гранат, а в левом верхнем углу маленький истребитель, сияющий красными звездами. Естественно, неторопливый малыш предполагал, что его сражение закончится полной и безоговорочной победой над фашистами!
Но, к сожалению, когда вредная Лида выхватила у него листок прямо из под носа, на нем были запечатлены только лишь танк и самолет с атрибутами вражеской идеологии. Довольная Лида побежала по рядам и, показывая всем детям листок с творчеством Жорика, стала выкрикивать:
- Смотрите все, Жорка - фашист, смотрите, что он рисует!
Находившаяся неподалеку Светлана Геннадьевна тут же решила провести с Жорой жесткую воспитательно-идеологическую беседу. Мысленно воспитательница уже представляла довольное лицо куратора из КГБ, которому она с гордостью доложит о проделанной работе.
И после того, как детишки замолчали, она медленно взяла листик из рук Лиды и, выдержав томительную паузу, внимательно посмотрела на картину Жорика, а затем, обратившись ко всем присутствующим, спросила:
- А вы знаете, дорогие мои, какой завтра праздник?
- День Победы! - звонким хором, ответили детишки.
- Молодцы дети, - одобрительно кивнула Светлана Геннадьевна, - это великий день для всего советского народа... память о нем священна, и мне очень жаль, что некоторые этого не понимают...
И тут Светлана Геннадьевна направила свой холодный взгляд прямо на Жорика, который пытался что-то сказать, но не мог, захлебываясь от волнения и обиды. Все дети начали коситься на Жорика, а Светлана Геннадьевна обратилась к ребенку напрямую:
- Твои дедушка и бабушка - настоящие фронтовики, они прошли всю войну! - голос воспитательницы набирал обороты. - Чтобы они сказали, узнав, что их внук - фашист?!
После этих слов Жорику сделалось дурно, ему казалось, что впервые в своей жизни сознание его покидает. В нем не осталось даже злобы и ненависти, а сухое лицо Светланы Геннадьевны потеряло свою реальность, на мгновение превратившись в далекую абстракцию.
Когда над малышом сгустились тучи, а Светлана Геннадьевна уже вынесла ему оскорбительный приговор, в комнату вошла Людмила Владимировна.
- Что случилось? - обратилась она к Светлане Геннадьевне. - Что вы сделали с ребенком, посмотрите на него, что с ним?!
- Уважаемая, посмотрите, что рисует этот мальчик! - ответила Светлана Геннадьевна, показывая ей листок.
Людмила Владимировна взяла стульчик и подсела к Жорику, и от ее присутствия, от запаха ее духов и тепла ее тела ему сделалось легче, он стал понемножку приходить в себя. Добрая воспитательница обняла малыша и весело, как бы полушутя, спросила:
- Расскажи нам, что же ты на самом деле хотел нарисовать?
И тогда Жорик легко и спокойно поведал всю правду, которая была очень проста. Он объяснил, что у него и в мыслях не было, прославлять своими рисунками немецко-фашистских захватчиков.
- Я просто не успел дорисовать сражение между нашими и немцами, вот и все, - Убедительно сказал Жорик, глядя в глаза своей главной мучительнице.
- Хорошо, хорошо маленький, - ласково поддержала его Людмила Владимировна, - мне в голову не приходит, как Светлана Геннадьевна могла даже подумать про тебя такое!
Затем Людмила Владимировна очень любезно попросила свою коллегу выйти с ней на пять минут. Потом Светлана Геннадьевна куда-то исчезла. Она появилась в садике уже после праздников. Воспитательница вела себя как ни в чем не бывало, только еще целую неделю ей пришлось проработать в очках с затемненными стеклами.