Аннотация: "Если у нас из стихов Маяковского один выхлд- в действие, то у самого Маяковского из всей его действенности был один выход - в стихи. Отсюда их ошеломляющая физика, их подчас подавляющая мускулистость, их физическая ударность" (М.Цветаева)
"Если у нас из стихов Маяковского один выход- в действие, то у самого Маяковского из всей его действенности был один выход - в стихи. Отсюда их ошеломляющая физика, их подчас подавляющая мускулистость, их физическая ударность" (М.Цветаева)
Разумеется, высказывание М.Цветаевой о ней самой в больше степени, чем о Маяковском, но нельзя не обратить внимания на то, что в футуризме в противовес импрессионизму появляется тенденция к оглаголиванию эпитетов, к кинематографическому движению. Если Фет "шептать" превращал в шепот, дышать в дыхание, спать в сонный ручей, колыхаться - в колыханье, то тут кривизна крыш становится действием "кривился крыш корою", горбатость становится глаголом "горбил".
Более того, сама мускулистость вытекает и из религии Маяковского, желавшего переделать мир. Так, в поэме "Человек", слагая самому себе гностическую библейскую оду, поэт превращает прачек в дочерей неба и зари, булочника - в скрипача, сапожника - в арфиста, переделывает мир творчески, распластывается всеми своими мускулами в "Флейте-позвоночнике" по Вселенной, где облака заворачиваются в петлю, кометы становятся лошадиными хвостами, к которым бог привязывает поэта, а Млечный путь - виселицей. Преддверие испытаний, в которых действие будет равно бездействию. Гипербореец станет карликом.
"Лиличка" - буддистская вещица Маяковского с андрогинистической розановской подоплекой. Только приглядеться - аллегории или воплощение в слове собственной интерсубъективно меняющейся ипостаси. Сердце в железе - она еще далека от совершенства.
Два предыдущих воплощения - в быка и слона не дали счастья и покоя. Потому, как Будде, выстилаем Лиличке нежностью ее уходящий шаг, мы находимся впереди уходящего - устилаем. Нежностью. Цветами? Стихами ли? Еще не Лилия, но Лиличка, не достигшая божественной сути. Чтобы иметь полное имя, как Владимир, она еще по сути вся "из адовых глубин". Чтобы она смогла достичь совершенства, нужно отпустить эту женщину - иного пути нет. И тут Маяковский меняет кармический путь героини - она из выгоняющей, злой, становится уходящей. Никто не ушел - движение без динамики. Это путь к богу. Таков импульс Христа. Обычно женщины выстилают путь уходящему мужчине, отпуская его, ибо сами уже там, впереди и нужно уступить дорогу другому идущему. Потому что уход - это поступок и путь.
Фета в Маяковском больше, чем во всех других поэтах Серебряного века, и того Лилия - Мария Лазич - альтер эго. И Лиличка Маяковского - альтер эго поэта.
Это я
сердце флагом поднял.
Небывалое чудо двадцатого века!
И отхлынули паломники от гроба господня.
Опустела правоверными древняя Мекка.
Заявляет Маяковский в своей, человеческой, теодицее, единственной нравственной и честной теодицее со времен всемирного потопа. Он идет непосредственно от Аристотеля, определившего, что человек- единственное существо, не боги - может отличить добро от зла.
В религии великого футуриста и проповедника снимается вопрос зла на земле, и Христос играют с Каином в шашки, и прачки становятся дочерями неба а зари, и сделает так человек, который и создан для того, чтобы с помощью науки будущего воскресить всех не по-федоровски, а выборочно, (его бы как поэта не забыли воскресить ученые), но окончательно, уже без возможности новых смертей и убийств.
И мир будет перевоссоздан по законам музы. Эта человеческая теодицея отменит теодицею Лейбница, которую тот не считал серьезной и написал чтобы позабавить королеву Софию Шарлотту, а уж та смеялась! И все ученые, в том числе Пфафф, надсмехались над Вольфом и всеми, кто воспринял сам факт теодицеи серьезно. Гегель трактовал "Теодицею" Лейбница как произведение не только смешное, но и неудобоваримое, спекуляцию: "Это оправдание бога по поводу зол, творящихся в мире". Действительно, если мы в отношении созданного богом мира употребим слово зло, да еще если начнем оправдывать, то какой же это тогда бог?
И Гегель доказал своей системой истории, что нет на земле зла, есть самосознание абсолютного духа истории. И дух этот включает в себя самосознание народов, то есть новое возвращение к Аристотелю.
Величие Маяковского в том, что он на этом не остановился и вернул право человека, а не только истории судить что такое добро и что такое зло, судить бога, жующего, мягко сказать попкорн, когда страдает человечество, самому принять страдания и переделать мир по законам музы:
Сапожная.
Сапожник.
Прохвост и нищий.
Надо
на сапоги
какие-то головки.
Взглянул -
и в арфы распускаются голенища.
Он в короне.
Он принц.
Веселый и ловкий.
В этом Маяковский не видел ничего невозможного, как и в том, чтобы позвать с собой солнце и звезды на Землю, чтобы они не бездельничали на небе. Гротеск, но гротеск метафизический. Бездействие бога и мускульность собственных страданий, физика будущего - человек сменяет бога и полностью заменяет метафизику физикой - хотя бы в стихах.
С прошлой религией покончено. Революция - знак, что все меняется. А точка пули в конце - это то, что "прощальный концерт" в "Флейте позвоночнике" удался. Это был последний концерт последнего оплота предельной нравственности в России, нравственности, которая зла не приемлет ни в каком виде- ни от бога, ни от истории, ни от человека.
Она прекрасна, хотя можно бесконечно говорить о том, что литературная утопия невозможна к исполнению, но нужно ли это, ведь человеку дано решать, что хорошо, и что плохо, он может мечтать и смеет мечтать. Хотя бы во имя библиотеки, в которой остаются в веках только самые смелые и самые нравственные творения человеческой души.
Чтобы не религия с ее приятием и допущением зла господствовала над человеческой совестью, а поэзия была ее ориентиром. Проза , если она собирается долго жить в веках, очень жестокая вещь к другим. Поэзия, особенно Лермонтова и Маяковского , ну и если она собирается долго жить, жестокая вещь к себе и к богу. Отсюда ее физика и метафизика.