Интеграция оценочности, данная в аллегоричной форме, делает саму аллегорию экспрессивным средством и зачастую превращает ее в эпитет. Так было у Мандельштама в "Ламарке" - там негативность разлома была представлена разными представителями фауны - хладнокровными, с присосками, с глухотой паучьей - аллегории стали эпитетами новой эры поэзии. Но с негативностью все ясно. Могут ли давать животные-аллегории позитивные качества, даже высокие? Без снижения модуса?
Женский образ в этом стихотворении Владимира Резниченко казалось бы столь же зооморфен, как у персонажей Шолохова в "Тихом Доне", столь же подвижен, как образ автора в стихотворении Маяковского "Лиличка", где он то слон, то бык. Ладно мужчины, но сравнивать прекрасных дам с зверями, птицами, гадами - дело неблагодарное. Обидятся и на зайку мою, и на птичку и на рыбку. Но Владимир Резниченко поэт такого уровня, что сравнение женщины со свиньей - не унизительно.
Ведь если сравнить одну сразу со всеми и так, как это сделал он, то получается вполне человеческий облик. При фрагментации телесных и духовных характеристик исчезнет однобокая аллегоричность, появятся звери-эпитеты. Синица как свет утренний, сова станет царицей ночи, мышь - царицей подземного царства, волчица - лесного. Его женщина многогранна, и если он это разглядел в ней, то это гимн женщине. Превращение иронии в поэзию. Понятно, что вы не видите, почему поэзия и ирония - разные вещи. Вполне достаточно, что это вижу я.