Помните знаменитую сцену у Лермонтова, которую так расхваливал Белинский, но не мог этого сделать до конца по причине цензуры? Вот эту:
- Боже мой! - произнесла она едва внятно.
Это становилось невыносимо: еще минута, и я бы упал к ногам ее.
- Итак, вы сами видите, - сказал я сколько мог твердым голосом и с
принужденной усмешкой, - вы сами видите, что я не могу на вас жениться, если б вы даже этого теперь хотели, то скоро бы раскаялись.
Читатель, разумеется, не дурак, и видит, что Печорин влюблен, влюблен страстно, каждый жест, каждый взгляд милой Мери в душе и журнале бережет. Он стреляется за ее честь, он едет в изгнание, потому что стрелялся за ее честь. И она готова была как жена декабристов - героев того далекого времени николаевской реакции - бежать вслед, на край света... но он собрал всю свою волю и опять начал про нелюбовь, и про то, как он над ней смеялся. Но читатель, особенно девушки, не могут обмануться словами: смеялся совсем другой человек- Грушницкий. Печорин влюблен в княжну настолько, что не может принять ее жертву и испортить ей жизнь, и про раскаяние он категорически неправ, она бы не раскаялась, она потеряла бы светское общество скучных ей обожателей, но ее вдохновлял бы свой гражданский подвиг. Не было бы страданий Бэлы, вышла бы черкешенка замуж за своего Казбича, а Печорин не грустил бы так пронзительно в ее присутствии. Но этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда. Есть такая любовь. Есть такие самокритичные люди. И есть Белинский, который велел нам эту сцену читать - и не стал комментировать. Печорин, до этого момента думая, что охотник, сам жертва, тем более что предначертано роковое "не жениться".
- А как же Вера? - спросят придирчивые к словам читатели. А внимательные читательницы ответят: "Мы не верим, она в журнале Печорина описана так схематично, что только родинка и запоминается". И правильно скажут. Никто эту Веру не поедает глазами, не крадется за ней по оврагам, чтобы взглянуть в ее глаза, никто не млеет от ее взвихренного в танце локона - никто не любуется краской на ее взволнованном лице. С ней просто не надо притворяться - и это все, чем она удобна. Белинский велит нам читать эту сцену потому, что именно в ней раскрывается смысл названия романа: "Герой нашего времени". А герой николаевской эпохи - изгнанник как таковой, тот, кого власть высылает, ссылает, кто совершает подвиг гражданского мужества и обречен на безвестность. Печорин, разумеется, не герой того времени. Лермонтов- герой. Имена изгнанников известны.
Сейчас каждый из нас поставлен в такую же ситуацию: стать бесславным героем нашего времени или не становиться.