Чернин Михаил Матвеевич : другие произведения.

Первая любовь ( вторая редакция)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Под редакцией моего друга Владимира Хомичука
  
  ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
  
  Под редакцией Владимира Хомичука
  
  Глава первая
  
  Серёжа
  
  Кто бы другой сказал мне, что мальчишка, не достигший даже пятнадцати лет, может страстно влюбиться в почти тридцатилетнюю женщину и через год добиться её взаимности, я бы ему не поверил. Однако именно в этом возрасте я влюбился в свою "англичанку", представленную мне отцом в качестве преподавательницы. Отец-предприниматель вкладывал наращённый капитал не только в развитие своего предприятия, но и в наследника, то есть в меня, рассчитывая на то, что в отдалённом будущем я приму бизнес из его ослабевших рук. Я подавал надежды, так как считался серьёзным малым, отлично и прилежно учился, активно занимался многими видами спорта, не засматривался на девчонок, способных ответить мне взаимностью, если б я захотел (излишним самомнением никогда не страдал, как, впрочем, и недооценкой себя). Хвастовство некоторых приятелей, якобы снискавших телесное расположение подружек, меня раздражало вовсе не потому, что я им не верил, а из-за того, что классическая литература и отношения между родителями воспитали во мне пуританское отношение к этой разновидности любви. Соитие приятелей, если даже оно имело место, на мой взгляд, не могло выходить за пределы их квартир или парадных. Поэтому, слыша от них, как правило, одни сальности в адрес противоположного пола, никогда его не обсуждал. В конце концов, считал я, даже чисто плотские отношения нельзя осквернять пошлой похвальбой. И вообще, по моему мнению, ранние половые связи идут только во вред развитию личности и её будущему преуспеванию. Тем немногим ребятам, на самом деле более или менее влюбленным, а некоторым из них даже познавшим вкус любви с ровесницами, я нисколько не завидовал. (К тому же они были старше меня). Сам я не испытывал никакого желания заниматься сексом, исходя из одного физического влечения, тем более что ни к кому его не испытывал. Каково же было мое потрясение, когда я увидел Надю (так звали "англичанку") - вдвое старше меня. Я мгновенно влюбился. До неё ни одна женщина не производила на меня сколь-нибудь заметного впечатления. Я даже не видел снов, в которых бы находился наедине с женщиной, и ощущал себя достаточно индифферентным к слабому полу. Я разумно считал, что через несколько лет придёт время, влюблюсь и при случае непременно воспользуюсь своим шансом, если таковой возникнет. Что до серьёзной любви, она представлялась мне далёкой мечтой и вообще отсутствовала в моих мыслях и чувствах. Но это вовсе не означало, что я, по моим представлениям, - незрелый мальчишка. Напротив, даже свой компьютер я меньше всего использовал для игр, а получал с его помощью доступ к информационным ресурсам, начав с бездумного "плавания" по гиперссылкам веб-сайтов. Ещё до встречи с Надей, я создал сайт компании, занимавшейся продажей музыкальных компакт-дисков, а поскольку большинство баз данных англоязычные, мой интерес к изучению английского языка только усилился. К тому же отец считал, настоящее образование можно получить только в Англии, и нацеливал меня к тому, что по окончании школы я продолжу учёбу в Оксфорде - никак не иначе. Надя стала моим педагогом не случайно, я сразу, стоило мне её увидеть, расценил наше знакомство как знак судьбы. Все мои воззрения тут же полетели вверх тормашками, я ощутил приятное томление в груди и... надежду, что эта женщина может в неотдаленной перспективе стать моей, если я приложу к тому максимум усилий. Со стороны это может показаться чистым бредом, но я не подвергал анализу свои чувства. Я поставил перед собой цель - добиться расположения этой женщины хотя бы через год, когда стану более взрослым парнем. А пока должен продемонстрировать, что отец не зря платит деньги, и полностью отдаться постижению английского языка. Мне казалось, именно так я могу быстрее завоевать её. У меня и мысли не возникало, что она замужем или встречается с кем-либо. Молодая женщина была настолько хороша собой, что мне стоило огромного труда сосредоточиться на предмете, которому она учила меня, а не на ней самой - предмете моей внезапно нахлынувшей и со временем все более нарастающей страсти. Видимо, целеустремлённость заложена в моих генах: ради любви к Наде я мог изучить даже китайский или японский язык. И поэтому делал успехи в английском, что не могло не радовать Надю. Разумеется, я называл её Надеждой Константиновной, как жену Ленина. (При первой встрече она мило пошутила, мне будет легче запомнить, как её зовут, - между тем я понятия не имел, что у вождя революции была жена и тем более, какое у неё имя и отчество, - но сделал умное лицо и глупо сострил, что мою учительницу, назвали так не случайно). Отец тут же съязвил, не удивляйтесь, мол, его ребёнок - большой острослов, что простительно в невинном возрасте, и при этом с вожделением посмотрел ей в глаза. Я впервые в своей жизни ощутил к отцу нечто похожее на ненависть: словно он специально ставил палки в колёса моему первому, ещё неосознанному до конца, сладостному чувству. Видимо, выражение лица выдало меня. Надя уловила мое недовольство и нежно, как мне показалось, улыбнулась, что разом смягчило рану от удара, нанесённого отцом. Мне захотелось немедля прижаться к ней и расцеловать, что я бы, наверное, и попытался сделать, не будь рядом отца. Я всего лишь в знак понимания многозначительно кивнул ей и тут же подумал - вот, мы уже вступили с ней в некий заговор - первую ласточку нашего будущего счастья... Целый год, который я отпустил себе на подготовку, словно это прелюдия любви - её предвестие, - оказался для меня одновременно мучительно горьким и сладким. Я держал себя в узде, боясь выдать желание заключить Надю в объятия, чего уж там - не осмеливался даже открыто любоваться всем её обликом, а не только вдыхать аромат притяжения, исходящий от неё, и лишь украдкой бросал в её сторону взгляды. Сам удивляюсь тому терпению, с которым сдерживал страсть к влекущей меня женщине. Время, данное мной самим, между тем, не пропало втуне. Я узнал, она не замужем, и чисто интуитивно почувствовал, что даже если у неё кто-то есть, я вправе, если не сменить его, то заменять - хотя бы в те дни, когда она приходит ко мне для менее приятных занятий, требующих от меня совсем другого рода подготовки. Каким-то образом влечение к Наде отнюдь не противоречила азарту, возникающему у охотника, преследующего дичь. Как ни странно, у меня не возникало страха или сомнений, что я могу оказаться несостоятельным в любви и решительно отвергнутым ею. Видимо, сила страсти подавляла во мне все колебания на этот счёт. Как правило, родители во время наших занятий дома отсутствовали. Кроме того, учёба проходила в моей комнате, куда без стука никто не входил. Я хорошо понимал, у меня нет ни малейшего шанса в продвижении вперед на стезе нашего сближения, если не достигну значительных успехов в изучении языка. Чего это мне только стоило! Ещё ни одному предмету я не отдавал столько времени и сил, чтобы не ударить в грязь лицом при нашем следующем свидании - именно так я рассматривал приход Нади ко мне два-три раза в неделю. До того, как через год мой замысел успешно осуществился, я сорвался лишь однажды, когда поцеловал её руку, находящуюся в такой близи, так рядом со мной, что я не устоял против соблазна. Надя восприняла мою дерзость как признательность за успехи, которых я достиг в английском. Чтобы она не заблуждалась, я осмелел настолько, что задержал руку и проникновенно посмотрел ей в глаза, выдавая тем самым нечто большее, чем то, что она могла в них увидеть. Она смутилась, отвернулась, взяла со стола книгу и попросила перевести стих какого-то английского поэта. Я расценил это как нежелание рисковать дополнительным заработком ради пошлой забавы сынка богатых родителей. То, что она не рассматривает меня как мужчину, способного пробудить в ней интерес, я во внимание принимать не хотел. И вовсе не из-за самонадеянности, а из желания покончить со всем тем, что может помешать мне стать её мужчиной. Иногда целеустремленность помогает людям преодолевать и не такие препятствия... Я влюбился и потерял голову. Имеющиеся и возникающие трудности лишь подталкивали меня к тому, чтобы добиваться взаимности.
  
  Минул год занятий. Я сообщил отцу о желании продлить ещё на год "контракт" с Надеждой Константиновной, прочитал ему в подлиннике стихотворение Бернса, а затем его перевод, отметив при этом, что до вершины в познании языка мне ещё далеко, хотя я очень стараюсь. Когда отец спросил Надю, стоит ли мне продолжить занятия, она ответила, что не может судить объективно, поскольку заинтересована в таком хорошем ученике, как я, тем самым не погрешив против истины и соблюдая нужный этикет. Однако я воспринял ее слова, прежде всего, как желание не разлучаться со мной, мужчиной. Мне в голову пришла нелепая мысль рассматривать наше скорое с ней слияние как дар природы, ждущей ещё своего расцвета. И вот на очередном занятии Надя просит меня в свободной форме по-английски рассказать о себе. Лучшего повода придумать трудно, решил я. Начал издалека: кто мои родители, сколько мне лет (прибавил год жизни), какие у меня интересы, что больше всего волнует меня, особенно в последние два года. Надя внимательно следила за моим неторопливым повествованием, согласно кивала, иногда поправляла. Всё понимала до того момента, пока я не подошёл к деликатной теме. Мне бы сразу с места в карьер сказать, что я безумно люблю её с первого дня нашего знакомства, но я отринул эту мысль, показавшуюся мне слишком банальной и лишённой всякой привлекательности. Стал говорить о том, что до недавнего времени не имел представления о том, что такое любовь, что мои приятели... Тут я осёкся, посчитав наглостью и подлостью продолжать, унижая их и возвышая себя... Надя ничего не поняла и попросила меня повторить сказанное. Но я уже обрадовался тому, что не опустился так низко, и завораживающе смотрел на неё, потеряв дар речи - не то что английской, но и русской. Всё, что я хотел и мог ей сказать, простые слова передать не способны. Она сидела так близко от меня, что кроме желания прильнуть к её телу, обнять и целовать, я ничего не испытывал. Но рискнуть дать волю рукам (именно такая дурацкая фраза пришла мне на ум, пока я пытался, запинаясь, что-то произнести, неся какую-то тарабарщину) не решался, боясь разрушить всё, что копилось во мне столько месяцев, а, главное, не столько оскорбить Надю, сколько потерять одним разом её доверие (за кого ты меня, испорченный мальчишка, принимаешь; думаешь, что если вы платите мне деньги, так тебе можно...) Тут я вспомнил плотоядные взгляды отца - каждый раз, когда он сталкивался с ней, - и окончательно онемел и заткнулся.
  
  - Кажется, я перемудрила, попросив тебя рассказать о своей личной жизни. Лгать ты не хочешь, а говорить то, что на душе, может далеко не каждый. По себе знаю. Будет проще, если пофантазируешь. Просто сочини какую-нибудь историю, будто она про тебя. И, пожалуйста, не спеши. У тебя всё получится, не сомневайся. За полтора года наших занятий ты добился достаточно больших успехов, начало твоего рассказа это подтверждает...
  
  - Я не добился самого главного. Того, о чём мечтал.
  - Что ж ты не говорил мне этого раньше? У нас есть ещё время, чтобы наверстать упущенное.
  - Вы только, пожалуйста, позвольте сказать всё, о чем я давно хочу вам сказать...
  - Говори, я слушаю.
  - Я люблю вас, люблю с первого дня знакомства...
  
  Надя недоверчиво смотрела на меня, не постигая, лгу ли я или говорю правду.
  
  - Можете мне не верить, я говорю чистую правду. Вот и всё.
  - Ты шутишь, Серёжа.
  - Я не просто хочу вас, а люблю!
  - Я понимаю, у тебя сейчас такой возраст - первой влюблённости. Но направь свои амурные стрелы (она мило улыбнулась) в сторону сверстниц, ждущих, как и ты, того же...
  
  Я почувствовал, как почва ускользает у меня из-под ног. Надя не принимает меня всерьёз.
  
  - Я вас люблю, вас! Как вы не можете этого понять?!
  
  И рванулся к ней.
  
  - Постой, не хочешь же ты лишиться моей дружбы.
  - Мне мало одной дружбы...
  - Ты рассказал о себе, я - в ответ - расскажу кое-что о себе. Мне тридцать лет, мальчик. Я для тебя старушка. Я никого не любила и не люблю. Если хочешь знать, меня вообще не интересуют мужчины.
  - Так вы...
  - Нет, не то, что ты подумал, просто я равнодушна к любви, к любой любви.
  - Тем более мальчишки? Но что же мне делать с собой, если я люблю вас - люблю страстно, безумно... Мне всё равно, есть ли кто у вас, не может не быть у такой прекрасной женщины, такой сексуальной, очаровательной...
  
  Она явно не верила мне, в её глазах сквозило разочарование в мальчишке, которого захватила слепая похоть, и решившего, что ему все позволено, раз его отец, ещё большее животное, платит большие деньги... Она молчала, но мне казалось, что гневно произнесла эти оскорбляющие слова. Это не только не остановило меня, напротив, придало сил. Не раздумывая, в порыве, я бросился к ней и начал целовать в губы - неумело, по-детски, но со всей возможной для себя страстью. Надя, не ожидая от мальчишки такой прыти, даже не успела сразу оттолкнуть меня. Но ослеплённому чувством, мне показалось её поведение нерешительностью, которая ещё больше разожгла меня. И когда я почти насильно стал целовать её шею, пытаясь одновременно раздеть, она опомнилась и вырвалась...
  
  - Между нами, мальчик, ничего быть не может. Уясни это для себя!
  - Я совсем вам не нравлюсь?
  - Я вдвое старше, и, если бы даже влюбилась, никогда б не посмела развращать тебя, несовершеннолетнего. И я уже говорила, что никого не люблю, вообще не способна никого любить. Ясно?
  - Скажите проще, ты меня не достоин! У тебя ещё молоко на губах не обсохло, а ты...
  - Разве ж так можно - набрасываться на женщин?!
  - Простите, если я не сумел совладать с собой. Но выше моих сил столько лет находиться рядом с вами, мечтать о близости, дышать одним воздухом и не сметь прикоснуться к вам.
  
  - А теперь скажи те же слова по-английски.
  - И что мне за это будет, если не ошибусь ни в одном слове?
  - Ты, кажется, забыл, зачем я сюда прихожу. Если не хочешь, чтобы мы прекратили наши занятия...
  - Как же я могу хотеть этого, если (я перешел на английский, желая стать ближе к ней хотя бы потому, что на этом языке "ты" и "вы" - одно и то же слово "you") выше моих сил столько лет находиться вблизи тебя, мечтать о нашей близости, дышать одним воздухом и не сметь прикоснуться к тебе?
  - Недурно, ты уже достаточно хорошо владеешь языком.
  - Ты так считаешь? Сейчас проверим!
  
  И я, не давая ей опомниться, бросился к ней, опустился на колено, и стал целовать её ноги... Надя не сопротивлялась, она стала-таки моей первой женщиной, единственной любимой до сих пор... Мы оба, каждый по-своему, оказались неопытны в любви. Находясь в беспамятстве, я совершенно неожиданно добился, если не взаимности, то покорности. Чуть позднее она призналась, что, не зная любви, хотела её, и потому отдалась мне - поверила моему чувству, и ни о чём не жалеет. Больше того, сказала, что любит меня, хотя не понимает, как это стало возможно.
  
  - Всё же пойми, Серёжа, между нами лежит целая пропасть.
  
  И заплакала: то ли от счастья, то ли от сомнения, то ли от уверенности в том, что встречается со мной в последний раз, а то и от всего вместе. Ничего не поняв, я почувствовал новый прилив сил и снова ринулся к ней... К своему удивлению, я оказался у Нади первым мужчиной, и это ещё больше нас сблизило. У меня возникло ощущение, что я не разочаровал её, даже сделал счастливой - пусть на короткое время... А сам, будь царём, отдал бы ей не полцарства, всё царство целиком лишь за то, что она не оттолкнула меня, позволив мне испытать невиданный ранее восторг и наслаждение. И надежду на то, что всё это - только начало... Однако уже на следующий день Надя позвонила отцу и под каким-то благовидным предлогом отказалась от продолжения наших занятий, порекомендовав вместо себя другую преподавательницу. А на все мои настойчивые звонки и просьбы встретиться в любое удобное для неё время твердила только одно, что это невозможно, она и без того осуждает себя за допущенный ею срыв.
  
  - А как же мне быть со своей любовью к вам?
  - Серёжа, это не любовь.
  - А что же тогда? Я ещё больше люблю вас...
  - Ты умный мальчик, скоро поймёшь, ничего между нами быть не может.
  - Значит, вы совсем не любите меня.
  - Я благодарна тебе за всё то, что случилось. Но продолжать нашу связь считаю преступным.
  - Только потому, что я не достиг определённого возраста?
  - Мы по всем параметрам принадлежим к разным мирам.
  - Какая чушь! Я люблю и хочу вас, я жить без вас не могу. Если вы не позволите мне хотя бы просто изредка видеть вас (тут я лукавил), я запущу учёбу, провалюсь на экзаменах и не смогу поступить в институт. Вы же не хотите, чтобы меня забрали в армию и покалечили там?
  - Когда нужно собраться, ты можешь взять себя в руки. Постарайся забыть меня, сделай над собой усилие.
  - Вы уже забыли меня?!
  - Как ты не можешь понять, я не могу принять на себя такую ответственность - продолжать нашу связь. Пожалей меня - я и так чувствую себя преступницей.
  - Это вы должны пожалеть меня, мне без вас плохо. Я страдаю... Скажите прямо, я тебя, мальчик, не люблю, проявила слабость, уступила тебе...
  - Я уступила не тебе, а себе...
  - Себе? Вот вы и сказали, что не любите меня.
  - Ты совсем ещё ребёнок.
  - Вы боитесь ранить меня, говоря иносказательно о своей нелюбви ко мне.
  - Ты сам ещё не представляешь, что есть любовь.
  - Тогда подскажите ребёнку.
  - Я ошиблась, ты совсем не ребёнок, коль скоро проявил такой напор, что я не устояла.
  - Это правда? А как же то, что вы уступили себе?
  - Я уступила нам обоим - вот правда.
  - Это совсем не телефонный разговор, мы должны встретиться...
  - Нет, я всё решила. Если действительно любишь меня, не причиняй мне боль. Я и так не могу до сих пор прийти в себя оттого, что так дурно с тобой поступила.
  - Вы сделали мне самый щедрый подарок - такого я уже никогда ни от кого не получу, так как люблю и буду любить только вас одну.
  - Мне бы не следовало этого говорить, но то, что позволила тебе, произошло во многом из-за впервые возникшего у меня чувства.
  - Это правда?
  - Да.
  - Вы любите меня?
  - Мы не можем видеться дальше...
  - Вы лишаете меня счастья. Мы должны поговорить с глазу на глаз. Где и когда хотите.
  - Это невозможно.
  - Если вы испытываете ко мне хотя бы десятую часть моего чувства, вы совершаете преступление, отказываясь от меня из-за глупых условностей.
  - Сам должен понимать, что это не условности, а реалии жизни.
  - Реалии - моя любовь к вам!
  - Поговорим о ней этак лет через десять, если пожелаешь.
  - Думаете, я так скоро забуду вас?
  - Огорчишь, если совсем вычеркнешь меня из памяти свою первую любовь. Я - не забуду. А теперь прощай. Прости меня, если считаешь, что я несправедлива к тебе.
  - Вы несправедливы к нам обоим.
  - Я намного старше тебя и уже потому мудрее.
  - Вы не можете простить мне, что я моложе. Но это лишь, на первый взгляд.
  - В два раза, мой мальчик!
  - Я не чувствую себя моложе вас, и говорю с вами на "вы" лишь из простой вежливости. Как вы не можете этого понять?
  - Если бы я не понимала, то рискнула б встретиться с тобой. Прощай, я вешаю трубку.
  - Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!..
  
  Я не стал её преследовать. Где-то в глубине души я понимал Надину правоту, хотя сердцем отвергал её. Мне самому мало одного обладания этой женщиной - да ещё украдкой. Если она каким-то чудом не выйдет замуж, думал я, не всё ещё потеряно. И в лет двадцать я сумею убедить её, что нам нельзя бежать от нашего счастья. Хотя? В двадцать я, скорее всего, буду в Англии - далеко от неё. Так желает отец, и сам я хочу получить европейское образование. Что я за мужчина, если сейчас не уйду с головой в учёбу, выкинув всё из головы? Она всё равно останется со мной, а женщины... Женщины ещё у меня будут - и немало. С кем-то из них мне будет хуже, с кем-то лучше, но, к сожалению, ни с одной - так, как с Надеждой. К тому же, наверно, англичанки холодны и чопорны, думал я тогда...
  
  Но ошибся - они могут завести мужчин не хуже русских женщин. Однако никаких, похожих на любовь, чувств ни к англичанкам, ни к другим женщинам я не испытывал. Правда, это не значит, что я занимался сексом, исходя из одной физиологической потребности. У нас были также общие интересы, и желание находиться вместе не только в постели. А Надя оставалась во мне как светлое воспоминание. Я уже не надеялся, что когда-нибудь увижусь с нею, тем более что мы станем настоящими любовниками. Тем не менее, судьбе было угодно, чтобы через три года после нашей последней и единственной первой любовной встречи, во время каникул я увидел Надю с мужем и ребёнком в Павловске, когда гулял по парку. И сразу во мне всколыхнулись прежние чувства, и одного взгляда хватило на то, чтобы понять - и она сама всё ещё небезразлична ко мне и, скорее всего, ребёнок от меня - к тому же у него общие черты со мной. И поэтому на английском языке, которого, к счастью, Надин муж не знал, я сказал Наде, что по окончании учебы в Англии вернусь в наш город и обязательно должен её увидеть. Надя объяснила мужу, что в своё время готовила меня по английскому языку, и, как видно, добилась некоторых успехов. Так что пусть он извинит нас, она хочет убедиться, насколько преуспел в английском её бывший ученик... Муж не возражал: наша встреча не заронила в нём ни тени сомнения, кем я прихожусь Наде и её ребенку. На уровне интуиции я догадался, у меня есть шанс возобновить наши отношения, и заявил, что по-прежнему люблю её, а теперь ещё больше, когда узнал в мальчике своего сына. Она и не пыталась этого оспорить. Малыш придал мне новые силы и уверенность в себе. Уже по-русски я спросил, можно ли мне взять его на руки, и получил милостивое разрешение мужа. Мой двухгодовалый сын выказал, как мне показалось, согласие, он охотно принял решение "дяди" познакомиться с ним ближе и даже обнял меня за шею. Вся эта сцена продолжалась недолго, меньше всего я хотел, чтобы именно сейчас муж заподозрил, что это мой, а не его ребёнок. Судя по всему, он не был посвящён в тайну, тем лучше... Следовало расстаться и не выдать себя. Я сказал по-английски, что завтра же позвоню ей, и мы договоримся о встрече, поговорим по душам. Надя ответила, что это невозможно, мы должны забыть друг друга, она вышла замуж почти сразу после нашей встречи, муж её любит, и она не желает вносить раскол в их отношения. Но я заявил, что в любом случае не могу позволить себе оставить её в покое... Вечером того же дня я не удержался и позвонил Наде. Трубку взяла она, что я расценил как добрый знак. И укрепился в своём мнении, поняв, что муж не находится рядом, и она может говорить со мной по телефону. Сначала она всячески отбрыкивалась от свидания, но я проявил должную настойчивость, перейдя на "ты".
  
  - Я хочу видеть тебя и своего сына. Ты не можешь лишить меня такого права.
  - Муж усыновил Серёжу.
  - Ты назвала его моим именем? Значит, всё же любишь меня.
  - Это ровным счётом ничего не значит. Мальчику нужен отец, я вышла замуж за хорошего человека.
  - У мальчика есть отец - это я! Прошу этого не забывать. Я хочу видеть тебя и своего сына - и немедленно.
  - Мы ничего не изменим, я прошу тебя не преследовать меня.
  - Мы должны быть вместе. Ты разведёшься с мужем, если любишь меня, а не его.
  - Я думала, за эти годы, что мы не виделись, ты повзрослел. Как не можешь понять...
  - Нечего тут понимать. Мне восемнадцать лет, у меня есть право жениться, тем более что имею от тебя ребёнка.
  - Глупый, это я, если на то пошло, имею его от тебя.
  - Какая разница? Не зли меня. Давай встретимся, и всё обсудим.
  - Я не брошу человека, любящего меня и моего сына. Не стану предавать его. Пойми, между нами лежит пропасть, я почти вдвое старше тебя!
  - Уже не вдвое. Когда я окончательно вернусь из Англии, мы поженимся. Или, если ты разведёшься в этом году, поженимся в следующем, когда снова приеду летом на каникулы.
  - Представь себе, в какое положение ты меня ставишь. И подумай о себе, если серьёзно рассматриваешь наши отношения.
  - Замечательное положение. Что может быть лучше любви между супругами и ребёнка, зачатого и воспитываемого в любви?
  - Как вижу, ты не поумнел в Англии. Всё, я не могу больше разговаривать.
  - Где я могу увидеть тебя с сыном? Он в садике?
  - В яслях.
  - Когда ты забираешь Серёжку оттуда?
  - В четыре часа дня.
  - Это не те ясли, что рядом с нашей школой?
  - Да. Но не смей туда приходить. Только того мне не хватало, чтобы нас увидели.
  - Никто меня не увидит, не бойся. Я пойду за вами, и встретимся только тогда, когда вы окажетесь на приличном расстоянии от яслей.
  - Вижу, ты всё равно не отстанешь. Могу уделить тебе не больше десяти минут.
  - Я согласен, любовь моя.
  - Не паясничай!
  - Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!
  - Ты запомнил?
  - Я никогда не переставал тебя любить.
  - Всё, в четыре...
  
  Она повесила трубку.
  
  Когда мы встретились, Надя снова пыталась убедить меня, что она не может предать хорошего человека.
  
  - Хороший человек - недостаточное основание для семейного счастья.
  - Но я счастлива, Серёжа.
  - Ты его любишь?
  - Как тебе сказать?
  - Прямо. Тебе хорошо с ним и днём, и ночью?
  - Мы живем в мире и согласии.
  - И в любви?
  - Он меня любит - это главное.
  - А ты?
  - Кажется, муж уже заподозрил, что-то между нами не так.
  - Конечно, не так. Мы упустили около трёх лет нашего счастья...
  
  Мы сидели в садике. Мой сын играл в песочнице. Я волновался, как школьник, не мог совладать с собой, обнял и поцеловал её.
  
  - Мы же договорились, Серёжа! Нас могут увидеть!
  - Ты - моя жена, нашему сыну целых два года.
  - Идём отсюда, ненормальный. У тебя совсем нет головы на плечах! Что могут подумать люди, увидев мальчишку, целующего взрослую женщину?
  - Что у тебя не очень старый любовник. Ты боишься пересудов?
  - Как, однако, всё у тебя просто.
  - Тебе совсем не хочется поцеловать меня?
  - Мало ли чего мне хочется?
  - Поцелуй меня! Поцелуй меня! Поцелуй меня!
  - Ты совсем спятил!
  - Да, поцелуй меня.
  - Я так и не научилась целоваться с тех пор.
  - Это замечательно!
  - Муж не любит поцелуев.
  - И после этого говоришь, он любит тебя?
  - Представь себе.
  
  Я оглянулся. Вокруг, кроме нас, никого близко не было. Серёжка по-прежнему возился в песочнице. Я положил руку на её обнаженное колено. Она вздрогнула.
  
  - Что же ты со мной делаешь?
  
  Я забыл обо всём на свете и стал целовать её, не отрываясь. Она робко отвечала мне, но вскоре опомнилась.
  
  - Ты совсем не думаешь обо мне. Идём!
  
  Она поправила на себе платье и пошла за сыном.
  
  - Всё, Серёжа. Прощай!
  - Мои десять минут не истекли. Мы ещё не договорились, когда встретимся по- настоящему.
  - Никогда!
  - Так дело не пойдёт. Что ты делаешь во время каникул?
  - Через два дня уезжаю с детьми, нанялась работать в ясли нашего сына.
  - Прекрасно!
  - Ничего прекрасного.
  - Я приеду туда же, сниму там комнату, и мы будем вместе.
  - И не надейся. Я не стану изменять мужу.
  - Запомни раз и навсегда, отныне я - твой муж.
  - Всё, Серёжа, оставь меня в покое.
  
  Серёжка шёл рядом с нами и обернулся на наше с ним имя.
  
  - Это я не тебе, малыш. Дядю тоже зовут Серёжей. Он ничего не понимает.
  - Серёжа, это твоя мама не может понять, что все мы одна семья.
  - Не смей так говорить при ребёнке.
  - Пусть знает... Лучше скажи, куда мне ехать. Ты же меня знаешь, я от тебя не отстану.
  - Ты - сумасшедший, ещё больше, чем тогда.
  - Верно, я с ума схожу от желания. Но ведь и ты хочешь меня, разве я ошибаюсь?
  - Ты всех своих женщин проверяешь таким образом?
  - Ты - моя единственная женщина. Другие - не в счёт. Я любил и люблю только тебя.
  - К своему несчастью, и я люблю только тебя. Только всё это закончится плохо.
  - Всё у нас будет лучше некуда... Что ты сказала мужу относительно нашего сына?
  - Он не спрашивал. Он очень деликатный человек.
  - Тем лучше.
  - Чем? Для меня - хуже.
  - Тебе труднее объясниться с ним. Я возьму эту роль на себя. Рано или поздно, он всё равно узнает, кто отец Серёжки. Чем раньше, тем лучше.
  - Чем лучше?
  - Тем, что мы быстрее развяжем этот банальный узел. Он должен понять, только я твой мужчина.
  - Ты бы посмотрел на себя со стороны, мужчина. Ты всё тот же мальчишка, а я взрослая дама.
  - Очень скоро докажу тебе, кто я.
  - Хороший любовник - не больше того.
  - Я безумно люблю тебя - как раньше, нет, ещё сильнее.
  - Что скажешь родителям, когда уедешь в Зеленогорск?
  - Что там мой приятель, у которого свой домик. А их буду периодически навещать в Рощино.
  - У вас там дача? Они захотят, чтобы ты жил с ними.
  - Они поймут меня, не волнуйся.
  - А на какие деньги собираешься снять комнату в Зеленогорске?
  - Я жил в Англии экономно и работал, как большинство студентов. У меня есть деньги.
  - Твои женщины ничего не стоили тебе?
  - Самую малость. Не думай, я не бабник.
  - Ловелас.
  - Нет, хотя я кое-чему уже научил тебя... Ты умеешь целоваться.
  - Просто я таю при виде отца моего сына.
  - Ты даже не представляешь, как мне приятно слышать эти слова.
  - А мне приятно, что тебе приятно... Увидимся в Зеленогорске. Больше не звони нам, хорошо?
  - Хорошо, любимая. Можно поцеловать тебя и сына на прощание?
  - Только, пожалуйста, в щёку...
  
  Я снял комнату не слишком далеко от яслей. Мы до одури любили друг друга. Я клялся в желании на ней жениться хоть в следующем году. Она заявила, что не хочет портить мне карьеру и будущее, поэтому не станет разводиться с мужем, во всяком случае, пока. Я не стал упрекать её в некотором отсутствии логики. Она сама всё поняла.
  
  - Как же ты осторожна!
  - Мы не можем стать супругами, пока ты не самостоятелен, и зависим от родителей. Или думаешь, они встретят меня с распростёртыми объятьями?
  - Никуда не денутся, особенно, когда узнают о внуке.
  - В любом случае я не стану жить с тобой за их счёт.
  - А за счёт мужа можешь?
  - Я сама зарабатываю на жизнь.
  - Прости, я не имею права ревновать тебя к нему. Но при одной мысли, что он с тобой, я скрежещу зубами.
  - Думаешь, меня радуют твои любовницы?
  - Это совсем другое. Они мне не близки, как тебе - муж.
  - Я не стала бы твоей, если бы любила его.
  - Знаешь, что ужасно больше всего?
  - Знаю, обман и страх.
  - Страх чего?
  - Того, что останусь одна с Серёжкой.
  - Я буду с вами. Страшно другое - что мы будем разлучены.
  - От этого нам никуда не деться. Я не желаю рвать с тобой. Пусть недолго - ты мой.
  - Настолько сомневаешься во мне?
  - Не в тебе - в жизни. Может быть, сказать мужу всё, как есть? Как ты думаешь?
  - Хочешь, я сам ему скажу?
  - Нет. Я... Действительно, почему мы должны скрываться? Ты мой первый мужчина, у нас сын. Кто из вас - ты или муж - имеет больше прав на меня - даже не вопрос... Ты!
  - Если не уйдёшь от него, он будет обладать тобой, а не я.
  - Он не обладает мной.
  - Как это?
  - Я с ним ни разу не испытала оргазма. Только с тобой.
  - Он знает?
  - Зачем?
  - Ты обманываешь его?
  - Нет. Он не спрашивает, оберегая свой покой. И будет оберегать его дальше - даже если я скажу ему о тебе.
  - Он это потерпит?
  - Он без ума от меня. И может заставить себя закрыть глаза на нашу связь, тем более что ты скоро уедешь в Англию.
  - Но я же вернусь!
  - Будет надеяться на то, что ты остынешь ко мне, старухе.
  - Чтобы я никогда больше не слышал этого слова, поняла?
  - Хорошо, мой мальчик... Если он после всего, что узнает, уйдёт от меня - туда ему и дорога. Значит, он не любит меня.
  - Не хотел бы я быть на его месте.
  - А на моём?
  - Я - на твоём?
  - Именно так.
  - Я бы не спал с человеком, которого не люблю. Или ты все-таки любишь его?
  - Я благодарна ему за его преданность.
  - Как мужчина он не безразличен тебе?
  - Как мужчина не безразличен мне только ты один.
  - Спасибо. Для меня это очень много значит.
  - И для меня.
  - Так ты смееёшься надо мной?
  - Я серьёзна как никогда.
  - Однако говоришь об этом со смехом.
  - Чтобы ты, мой мальчик, не зазнавался. Женщины, думаю, избаловали тебя вниманием. Какие они англичанки? В постели?
  - Мне трудно судить - так мало их у меня было.
  - Те, кого ты знал?
  - Не стоят твоего мизинца.
  - Если не лжёшь, это целиком твоя заслуга.
  - Приятно слышать. Чем же я сумел тебя обаять?
  - Любовью и тем, как её выражаешь. А чем я привлекла тебя?
  - Искренностью и красотой. И ещё той горячностью, которой я от тебя не ждал.
  
  Правда, мы подходим друг другу?
  
  - Особенно общностью нашего положения. Не забудь, сколько нам лет и из какой ты семьи.
  - Лучше не зли меня, а то...
  - Что?
  - Я отлуплю тебя, как плохую девчонку.
  - Так ты ещё и садист?
  - Когда вспоминаешь о разнице наших лет, у меня чешутся руки.
  - Хорошо, что только тогда.
  - Ещё больше, когда твой муж проводит с тобой целых три ночи, отнимая тебя у меня. Приезжает в пятницу вечером и уезжает первой электричкой в понедельник. А я должен в это время "поститься".
  - Ты - нахал. Не считаешь? Я изменяю с тобой мужу все остальные дни...
  - Если бы дни! Я вижусь с тобой считанные часы ночью, дожидаясь, пока уснёт Серёжка. Ты постоянно торопишься назад.
  - Я сплю всего несколько часов в сутки, а ты недоволен. Сам, небось, отсыпаешься до часа дня.
  - Думаешь, мне легко целый день слоняться здесь одному?
  - Бедный мальчик!
  - Я понимаю, ты выматываешься с детьми, и недосыпаешь из-за меня. Может быть, то, что наш сын всё время крутится возле тебя, а не играет с другими детьми, идёт ему только во вред?
  - Не знаю, как ему, тебе в любом случае никакой пользы от этого не будет. Или считаешь, что при живой матери ребёнок должен спать с другими детьми?
  - Я считаю, его живые родители должны быть с ним.
  - Не понимаю, какой тебе прок, если муж возьмёт сейчас отпуск и приедет сюда?
  - Я - отец Серёжки, запомни раз и навсегда! И чем дальше ты будешь жить с мужем, тем хуже для нашего сына.
  - Хочешь, чтобы я развелась?
  - Я хочу, чтобы мы с тобой жили вместе.
  - Хорошо, я беру развод и выхожу за тебя.
  - В этом году это, к сожалению, не получится. Мы не успеем сделать и то, и другое.
  - Только один развод?
  - Скажи ему всё, как есть.
  - Но что это даст тебе? Или считаешь, я буду жить с тобой у всех на виду?
  - Мы объявим, что я отец Серёжки - нам поверят: он похож на меня. И тогда нам не нужно будет скрываться. Я могу, чтобы не разлучаться с тобой, устроиться к вам на какую-нибудь работу.
  - Моего мужа ты в расчёт не принимаешь, а родителей?
  - Я стану приезжать к ним в Рощино реже - в один из выходных, когда приедет отец.
  - Наверное, ты надоел им, проводя с ними три дня в неделю?
  - Это я тебе надоел - поэтому уезжаю в Рощино... Извини, я схожу без тебя с ума. И как вернусь в Англию? Может быть, мне бросить учёбу там и перевестись в наш университет?
  - Твои родители придут в бешеный восторг!
  - Поскольку я завишу от них, от этой идеи придётся отказаться. Но если ты разведёшься с мужем, хотя бы на месяц сможешь прилететь ко мне в Англию.
  - Пришлёшь мне вызов и оплатишь дорогу?
  - Оплачу, а вызов устрою - найду через кого.
  - Через свою англичанку.
  - Ты - единственная моя англичанка.
  - Стану твоей единственной женщиной?
  - Если хочешь.
  - Ни с кем, кроме меня, не будешь заниматься любовью?
  - Любовью - нет.
  - Только сексом?
  - И сексом не буду.
  - Пойдёшь на такие жертвы?
  - Ради тебя готов на всё.
  - Не будем ничем жертвовать, Серёжа. Оставим все, как есть. Договорились?
  - Если тебе угодно...
  - Видишь, мы уже ссоримся.
  - Прости меня, я сам не знаю, что говорю. Ничего дать не могу, а от тебя требую...
  - Если думаешь, что мне легко даётся обман мужа, то глубоко ошибаешься.
  - Мне кажется, лучше прекратить этот обман. Материально я помогу вам, своей жене и сыну. От алиментов мы откажемся.
  - Материальный вопрос волнует меня меньше всего...
  - Боишься остаться одна с сыном?
  - Представь себя на моём месте. Тебе тридцать три года, ты один с сыном - у тебя никого нет - ни женщин, ни мужчин... Впрочем, с тобой такое случиться не может. Ты и в сорок лет можешь жениться, и у тебя будет много друзей и женщин.
  - Ты сомневаешься в том, что я женюсь на тебе?
  - Представь - тебе тридцать три, а мне сорок восемь.
  - Ты в любом возрасте останешься желанной для меня.
  - И тогда, когда тебе исполнится сорок пять, а мне шестьдесят? У тебя совсем отсутствует воображение?
  - Я никогда не оставлю тебя, клянусь!
  - Не нужно клятв. Даже, если не бросишь меня, станешь изменять намного раньше. И я это съем. Ведь сама изменяю мужу, а он всего лишь на пять лет старше меня.
  - Но ты изменяешь ему, потому что любишь меня, а не его. Разве это не так?
  - И ты изменишь мне, полюбишь другую женщину.
  - Ты сколько-нибудь любишь мужа?
  - Нет.
  - Что ты чувствуешь, когда он с тобой в постели?
  - Почти ничего.
  - А со мной?
  - Сам знаешь.
  - Повторяю, мы с тобой любим друг друга, и потому должны быть вместе. Муж изначально любит тебя, но ты, если верить тебе, никогда его не любила...
  - Ты совсем меня запутал.
  - Давай лучше...
  
  Такие разговоры стали вестись между нами в последние недели нашего лета. Мне нужно было возвращаться в Англию, я чувствовал себя скверно и потому, что не хотел разлучаться с Надей, и потому что чувствовал, как с каждым днем тает её вера в наше будущее. Я и сам уже к концу наших встреч, на которых выяснение отношений сказывалось не лучшим образом, хотя оно даже ещё больше возбуждало нас обоих, начал ощущать беспокойство, сможем ли мы разрубить этот узел.
  
  Прощаясь с Надей перед отлётом в Англию, я обещал найти выход из создавшегося положения - подготовить родителей к нашей женитьбе, так как у нас растёт сын - их внук. И если сумею убедить их, она расстанется с мужем, и в следующее лето мы сыграем свадьбу...
  
  Глава вторая
  
  Надя
  
  Моя жизнь развивалась довольно спокойно, пока в ней не появился четырнадцатилетний мальчик Серёжа. Если я и ожидала каких-нибудь сюрпризов, то меньше всего от него. Даже взрослые мужчины мало волновали мою душу и плоть. Я была к ним равнодушна, что вызывало недоверие моих приятельниц, пытающихся свести меня со знакомыми им мужчинами. Эти мужчины только пожимали плечами, когда их спрашивали, удалось ли им продвинуться вперёд после нескольких наших встреч. Я понимала, насколько немодно быть в наше время недотрогой и допускала с ними близость, но до определённых пределов, так как не желала того, что называют сексом. Мужские поцелуи и объятия не вызывали у меня особого отторжения, но не более того. Если б можно было зачать ребёнка без мужчины, это вполне устроило бы меня. Ребёнка я хотела. Я хотела его и получила в лице Серёжи, обучавшегося у меня английскому языку. Серёжиному отцу-бизнесмену рекомендовал меня его приятель, с сыном которого я занималась раньше и добилась успеха, - последний учился в Англии, и с самого начала не имел никаких проблем с языком. Серёжин отец хотел переплюнуть приятеля и отправить своего сына в Оксфорд, о чём прямо заявил мне, поставив передо мной соответствующую задачу. Он сказал, что полностью доверяет сыну, желающему стать достойным продолжателем его дела, и потому не подлежит никакому контролю. Предложил хорошую почасовую оплату уроков и отзывался с уважением о преподавательском труде и профессии, причислив их к разряду интеллектуальных занятий. Он являлся владельцем довольно большого магазина, торгующего строительными материалами и самой различной сантехникой отечественного и импортного производства. Дела предпринимателя явно шли в гору. Но в том, как он говорил со мной, я не уловила самодовольства, когда он давал короткую информацию о себе. Сына он характеризовал коротко: "Надеюсь, вы не пожалеете, что взяли такого ученика. Серёжа сделает всё, чтобы овладеть английским языком, а его способности ему это позволят. Моему мальчику скоро пятнадцать лет, он очень прилежен в учебе и ставит перед собой не по возрасту большие цели. И вообще он опережает своих ровесников не только в физическом, но и интеллектуальном развитии, в чем убедитесь сами, когда начнёте давать ему уроки". Мне следовало дважды в неделю являться в их дом и заниматься с Серёжей два часа.
  
  Когда на следующий день я позвонила в дверь их квартиры, открыл мне высокий мальчик спортивного телосложения, одетый так, словно мы должны пойти с ним в театр. Он действительно выглядел старше своих лет, я могла бы дать ему все шестнадцать. Красивым назвать его я бы не смогла, но в чертах лица угадывалось то, что с годами он станет интересным мужчиной и покорит не одно женское сердце. Судя по тому, как он смотрел на меня, я поняла это сразу... Я отметила про себя, что нравлюсь этому подростку, и ему с самого начала небезразлично, кто предстанет перед ним - старая грымза или все ещё молодая и неплохо выглядящая женщина. Хотя мы ещё не успели приступить к занятиям, Серёжа остался доволен выбором отца. Меня изрядно позабивало то нескрываемое удовлетворение, которое читалось в глазах ребёнка, как, впрочем, накануне - отца, не старавшегося скрыть того, что как женщина я произвела на него хорошее впечатление; он смотрел на меня украдкой и вместе с тем так, чтобы его одобрение не осталось незамеченным мной. Было нечто общее в этих "смотринах" отца и сына.
  
  Серёжа отнёсся к занятиям с большим рвением. Школа давала ему некоторое знание языка - он усвоил его в максимальном объёме, но для свободного владения нуждался в частных уроках. Если что и мешало ему продвигаться вперёд в нужном направлении, так это неподдельный интерес к моей особе. С первого дня занятий он глядел на меня с таким восхищением, словно я не скромный преподаватель английского языка, а звезда киноэкрана или известная модель. С одной стороны, такое отношение маленького мужчины импонировало мне, с другой, могло помешать его учёбе, хотя при всём этом успехи ученика радовали меня. Родителей Серёжи я почти не видела. Его мать - интересная женщина лет сорока, несколько манерная и самодовольная, возвращалась домой после шести часов вечера, занятая не столько работой в банке, сколько самой собой. А отец - тот вообще был весь целиком поглощён бизнесом и приходил, вернее, приезжал домой на своём новом мерседесе ещё позже. Так что нам с Серёжей никто не мешал. Что говорить, я несколько побаивалась чуждой для себя среды. Но к счастью, в мальчике полностью отсутствовали черты детей "новых русских", с которыми я занималась раньше. Некоторые из них большим трудолюбием не отличались и вели себя, как люди из высшего общества, обязанные не только сидеть рядом с представительницей бедного класса, но и вдобавок чему-то учиться у нее. Серёжа относился и ко мне, и моему предмету с такой признательностью и почтением, словно я принадлежала к членам семьи английской королевы, причём женской её части, осчастливившей его общением. Он был со мной очень вежлив и обходителен, никогда не отводил глаз - даже тогда, когда краснел, словно боясь, что я могу уличить его в каких-то потаённых мыслях. Он будто дал себе зарок быть честным, несмотря на все каверзы жизни. Впрочем, похоже, пока они не коснулись его. И поэтому, когда осторожность покидала Серёжу, - так сильно влекло мальчика ко мне, - и наши взгляды сталкивались, он продолжал с восхищением смотреть мне в глаза. И я, чувствуя смущение, отводила их первой. Если б так смотрел на меня мужчина, я решила бы, что он пытается соблазнить меня, используя слишком тривиальные средства. Я нравилась мужчинам, многие хотели сблизиться со мной, но чаще всего всё заканчивалось банально: они рассматривали меня как предмет удовлетворения своего вожделения и мужского тщеславия - очередную забаву. Но и те, кто вёл себя достаточно скромно, сдерживая желание сделать меня своей любовницей и даже предлагая жениться на мне, не встречали у меня никакого положительного отклика. Я позволяла себе легкий флирт с мужчинами - и то лишь потому, что считалась с традицией, согласно которой женщина, лишённая мужского общества, должна испытывать большой дискомфорт.
  
  Коль скоро я коснулась этой темы, больше всего мне приходилось сдерживать порывы Алёши, уже немолодого повесы, предпринимавшего все тонкие приёмы обольщения, чтобы влюбить меня в себя. Он в некоторой степени нравился мне, но я не любила его. Этот опытный ловелас пришел к выводу, что ему пора жениться и обзавестись детьми. Как ни странно, он влюбился в меня, если можно говорить о любви зрелого мужчины, любителя женщин, у которых, судя по всему, он имел успех. Примерно через месяц после нашего знакомства Алёша сделал мне предложение, сказав, что полюбил меня, и желает построить со мной свою семейную жизнь. Я не видела в нём никаких существенных недостатков, но плохо представляла себя его женой. Поэтому всячески оттягивала ответ на предложение, от которого, как говорят, трудно отказаться, но нет достаточного желания принять. В свои двадцать девять лет, не считая большой помехой свой возраст, я полагала, что найду человека, которого смогу полюбить и встречу взаимопонимание. Алёша был терпелив. Видимо, считал, что жениться никогда не поздно, и я со временем сама упаду к его ногам, как зрелое яблоко с яблони. Но я стойко держалась и не говорила ему ни "да", ни "нет". В конечном счёте, он не ошибся, его выжидательная тактика, правда, только через полтора года, дала нужный ему результат. И этим я обязана в значительной мере своему ученику Серёже.
  
  Алёша не представлял никакой угрозы моей природе, для которой личная жизнь и секс сочетались плохо - во, всяком случае, до тех пор, пока я случайно не влюблюсь в какого-нибудь типа, чтобы отдаться ему, не задумываясь о дальнейших последствиях. В конце концов, мне уже скоро исполнится тридцать лет, пора рожать. И если я полюблю будущего отца своего ребёнка, и он захочет жениться на мне, несмотря на мою очевидную бесстрастность и, возможно, даже фригидность, это будет просто замечательно. Лишь бы он не заблуждался, что сумеет быстро разжечь и тем более долго поддерживать во мне огонь. Алёша не сомневался в себе, хотя я не давала ему никаких поводов так считать. Со своими поцелуями и объятиями он не лез, поняв, что нужно брать меня, расставив менее ординарные ловушки. Он целенаправленно пытался дожать меня тем, что пытался расположить мужской дружбой, лишённой, в отличие от женской, зависти и в ряде случаев предательства. Имея скромный заработок, он отличался щедростью (я ненавидела жадин), дарил цветы, водил в театр, ездил со мной за город и не позволял мне платить, а, провожая до дома, не напрашивался остаться допоздна.
  
  Он считал - достаточно слов и жестов, чтобы рано или поздно добиться взаимности. Но я всё ещё надеялась встретить своего "принца"...
  
  Наблюдая за Серёжей, я жалела о том, что между нами лежит пропасть во столько же лет, сколько он живёт на белом свете. Я слышала о том, что многие дети влюбчивы по природе, причём предпочитают не ровесниц, а достаточно взрослых женщин, и относила Серёжу к этому типу. Что ж, если я действительно нравлюсь ему как женщина, почему это должно меня огорчать? Главное, чтобы от этого не пострадала учёба, я должна честно отрабатывать те деньги, что платят мне его родители. Серёжа понимал это не хуже меня, отдаваясь предмету обучения, словно тем самым получал шанс, что я обращу на него внимание не только как преподавательница. И когда я хвалила его за какую-то частность в овладении языком, он краснел и смущался, старался сесть ко мне ближе, и глядел на меня так, что я начинала беспокоиться, не слишком ли распаляю его воображение. Я совсем не желала терять такого хорошего ученика не только из-за денег, но и потому, что находила приятным его общество, почти любовное отношение ко мне, которое он чем дальше, тем больше демонстрировал в таких мелочах, как касание моей руки или одежды, учащенное дыхание, горение лица... Он вовсе не желал скрывать своего восторга, когда ему казалось, что я всё вижу и понимаю. Вместе с тем, поведение Серёжи не давало повода для возмущения, каковое появилось однажды, когда другой мой ученик, семнадцатилетний парень - пусть далеко не сразу после начала наших занятий - попытался меня поцеловать. Я немедленно пресекла его неизвестно из каких мотивов появившийся порыв, отнеся его, скорее всего, к невыдержанности и пренебрежению ко мне. Я всегда испытывала неловкость оттого, что должна брать деньги за свои уроки, хотя понимала - ни в каком труде ничего зазорного нет - тем более, все мои ученики никогда не подводили меня при сдаче экзаменов в вузы, а сын приятеля Серёжиного отца, уехавший учиться в Англию, с самого начала пребывания там не испытывал никаких проблем с языком этой страны. И поэтому, и потому, что уже привыкла к Серёже и его пылкой влюблённости, приятной и безопасной, в мае - после первого года занятий, - не возражала продолжить их в следующем году, с осени, но сама эту тему не поднимала. Серёжин отец спросил, что я думаю на этот счёт: сыну кажется, что он ещё не готов для учебы в Англии, не могу ли я ещё год позаниматься с ним на тех же или других - более выгодных для себя условиях. Я ждала такого предложения, но почему-то ответила не сразу и смутилась. Не знаю, что подумал отец моего ученика, но он красноречиво, по-мужски, посмотрел мне в глаза, отчего я почувствовала себя ещё неуютней. И тут вмешался Серёжа, разрядивший обстановку, заявив, что вопрос решён, тут не может быть двух мнений (так и сказал): он просит меня не отказывать ему в продолжении учёбы и будет очень обязан, если я дам на то своё согласие. Разумеется, я не стала возражать.
  
  За лето, совсем короткий срок, Серёжа, как мне показалось, повзрослел, стал юношей. Когда я пришла к нему в первый раз после перерыва, он попросил разрешения снять с меня плащ, и, якобы из-за нерасторопности, проделал эту простую операцию медленно и коснулся моей талии. Я сделала вид, что ничего не заметила. Он отодвинул стул, чтобы я села, и сел сам так близко ко мне, что наши локти соприкоснулись. Я чуть сдвинула в сторону свой стул, стараясь при этом не обидеть его. Но стоило мне отвернуться, он снова подвинулся ближе ко мне. Я поняла, будет лучше оставить всё, как есть. Странное дело, такое поведение, сразу заявленное им, не вызвало у меня никакого внутреннего протеста. Напротив, я ощутила приятность этих "случайных" наших соприкосновений, но поняла - чтобы не нарваться на какую-либо неприятность, следует проявлять осторожность. Конечно, этот повзрослевший мальчик, всё равно, как ни смотри, ребёнок, не посмеет себе никакой дерзости, но осмотрительность не помешает. Он словно понял, что у меня на уме, и больше в этот день своих чувств не проявлял. А я... Я уже сама желала той доброты и тихой страсти, что от него исходила. Он помог мне убедиться в том, что никто до него по-настоящему меня не любил. И только потому, возможно, я так холодна к мужчинам. Мне и в голову не приходило, что такая прохладность по отношению к сильному полу - не такая уж большая помеха для того, чтобы самой влюбиться в кого-нибудь. Просто любовь, даже влюблённость - дар небес, проявивших ко мне благосклонность только сейчас, когда мне, страшно сказать, сколько лет. Хотя ещё год назад, до знакомства с этим мальчиком, я считала, что всё ещё впереди - если даже судьба не даст мне любви, то я смогу откликнуться на свежее чувство того, кто полюбит меня. И вот, пожалуйста, кажется, в меня влюблён этот мальчик, больше того, я сама привязалась к нему (как бы я хотела такого сына!). Дьявол подшутил надо мной - ещё немного - я влюблюсь в мальчишку, который вдвое младше меня. И никакие примеры из жизни тут не помогут. Если человеческая практика допускает любовь между тридцатилетним мужчиной и пятнадцатилетней девушкой (и это большая редкость), то никак не наоборот. Это же просто смешно, полная нелепость, хуже того, извращение - связь между пятнадцатилетним подростком и тридцатилетней женщиной. Как это я не заметила, что вольно-невольно развращаю Серёжу, позволяя ему маленькие вольности. Только не хватало ещё совратить его. Но ему-то что? Если у этого славного мальчика никого не было, я для него не самая худшая женщина, тем более что он, похоже, влюблён в меня. Но эта болезнь, передающаяся половым путем, у него быстро пройдет, а со мной останется на всю жизнь. Зря я согласилась продолжить наши занятия, которые могут вылиться, чёрт те знает во что. Кажется, я в любом случае потеряю этого парнишку... Это убеждение росло во мне с каждым новым днём всю осень и начало зимы. Я понимала, что каким-то образом должна предотвратить его объяснение в любви, которое в любое время может сорваться с его уст. Уст, какое архаичное слово! Вышедшее из употребления, как сама любовь. Нет, я старая дура, ничего не понимаю. Наверное, в этом возрасте все мужчины - так или иначе - испытывают, как недостаточно осознанную потребность, первое сексуальное влечение. Случаю угодно именно мне стать для Серёжи первым серьёзным чувственным объектом, отсюда и проистекает доброжелательность, даже нежность этого мальчика. Но любовь между мужчиной и женщиной, неважно какого они возраста, немыслима без удовлетворения полового, сексуального влечения, напрямую связанного с их гениталиями. Если б только можно было получать наслаждения без них? И лишь когда речь идет о детях, тогда... Можно только позавидовать мужчинам, они никогда не рефлексируют, не подвергают анализу свои чувства и мысли, все у них просто и ясно. Или я не встречала других мужчин? Кажется, этот мальчик выделяется из общего стада. Или он слишком молод - и потому так сильно отличается от остальных представителей своего пола, во всяком случае, тех, с кем я знакома. Взять того же Алёшу, он так уверенно гнёт свою линию и уверен, что ему удастся довести её до конца. А я напряжена, словно пружина, чтобы удержать удар, который он хочет мне нанести. Ведь Алёша всего-то хочет на мне жениться. Нашла о чём думать во время занятий, подумала я и... предложила Серёже на английском языке рассказать о себе. И он воспользовался моей глупостью для признания в любви - том, чего я больше всего боялась и в чём больше всего хотела убедиться при всей сомнительности вербального их выражения. Хотя Серёжа путался в словах - любой другой не разобрался бы, что к чему, - я поняла всё, и только тогда полностью осознала, в какую трясину попала. Серёжа волновался так сильно, что, осознав, как выглядит в моих глазах, покрылся густым румянцем, начал заикаться и замолк. Наступила длинная пауза. Я не знала, что сказать влюблённому мальчику, и услышала свои слова, от которых пришла в ужас:
  
  - Не волнуйся, Серёжа. Все у тебя получится, только не спеши.
  - Можно ещё раз, пожалуйста.
  - Попробуем, раз ты так хочешь.
  - Хочу. Очень хочу...
  - О себе говорить трудно. Можешь проявить выдумку.
  Серёжа заговорил на английском, помогая себе перейти в общении со мной с "вы" на "ты".
  - Нет. Знайте, я люблю... Да, да, я полюбил... с первого дня, ещё год назад. Я ещё никого... не любил, никого не хотел... Я люблю тебя, только тебя одну, несмотря на то, что у тебя наверняка есть муж или любимый мужчина...
  
  И не дав опомниться, впился мне в губы, затягивая поцелуй. А что же я? Я впервые в своей жизни почувствовала настоящий вкус мужского поцелуя и не пожелала оттолкнуть Серёжу, понимая всю нелепость происходящего. И только тогда, когда Серёжа перевел дух, я попыталась на русском языке убедить его в незрелости и ненужности чувства к женщине, которая вдвое старше его.
  
  - У тебя всё ещё впереди, Серёжа. Ты встретишь девушку, которую полюбишь, поверь мне.
  - Конечно, я не заблуждаюсь в том, что недостоин вас, вы не можете меня полюбить. Вы любите кого-нибудь? Если любите, простите меня...
  На его глазах появились слёзы, он ждал ответа, словно от него решалась вся его жизнь.
  - Понимаешь, Серёжа, мы с тобой не пара. Пойми, в какое положение ставишь меня перед своими родителями, они платят мне совсем не за то, чтобы я совращала их сына.
  - Плевать мне на их деньги! Вы совсем другое хотели сказать: я совсем не нравлюсь вам, и только потому между нами ничего не может быть.
  - Ничего не было и не может, ты прав. Я благодарна тебе за твое чувство - вдвойне благодарна, так как ещё никто до сих пор не любил меня, да и я никого не любила...
  - Тем более не можете полюбить мальчишку. Да?
  - Между нами такая разница...
  - Вы просто не знаете, как лучше сказать, что не можете меня полюбить.
  - Ты ошибаешься в своем чувстве. Страсть и любовь - разные вещи.
  - У меня к вам и то, и другое. Я не желаю скрывать, что страстно хочу вас. Я не могу вас не любить, поймите.
  
  На него было жалко смотреть, так он страдал. Я подошла к нему, чтобы успокоить. Он, рыдая, прижался ко мне всем своим телом. Я стояла, как истукан, не зная, что делать, как вести себя дальше. Меньше всего я хотела обидеть его. Впрочем, он и не дал себя обидеть, повалил меня в кресло, что стояло рядом, и начал целовать мои ноги, вкладывая всё накопившееся чувство в эти поцелуи. Позже, стараясь разобраться во всём, что произошло, я пыталась объяснить себе, почему сопротивлялась больше для вида и, в конечном счете, позволила Серёже овладеть собой. Скорее всего, я поддалась собственному чувству, не захотела отвергнуть его первую любовь, равно как и свою, как бы незрелы наши чувства ни были. Несмотря на огромную разницу в годах и социальном положении, мы оказались равны в главном - в том, что оба нуждались в любви. Мы оба были совершенно не подготовлены к ней, так как занялись ею впервые, но нашего взаимного желания оказалось достаточно для того, чтобы дважды за вечер испытать наслаждение друг от друга. Да, этот мальчик далеко пойдёт, думала я, находясь в его объятиях, но ничуть не раскаивалась в этом. Я отдалась ему хотя бы потому, оправдывалась я перед собой, что мне никогда не удастся такая не опошленная прежним опытом, пылкая, необузданная и вместе с тем первозданная любовь.
  Возможно, с точки зрения обывательской морали я поступила дурно. Но причём тут мораль, если мужчина и женщина любят друг друга? Мы были так естественны в проявлении своих чувств, что не стыдились своей любви. Единственное чего я боялась - и то не сразу, - того, что придут его родители и застанут нас совсем не за тем занятием, за которое я получала от них немалые для себя деньги... И пусть... Пусть они всё поймут и прогонят меня, даже отдадут под суд за совращение сына, я всё равно не стану жалеть о помрачнении своего разума, коль скоро испытала такую любовь. Во всяком случае, будет, о чем вспомнить. И ещё одна немаловажная и приятная деталь - я вовсе не фригидна, как мне раньше казалось, я способна и дать, и получить наслаждение, испив его чашу до дна. Но по возвращении домой, я поняла, наша любовь продолжения иметь не должна. Общество не примет её, да и Серёжа очень скоро опомнится и поймёт, что ошибся, приняв за любовь слепую страсть. Я обязана отказаться от него, и нашла в себе для этого силы. Я позвонила отцу Серёжи, сослалась на неожиданные обстоятельства, которые, к глубокому сожалению, не позволяют мне заниматься с Серёжей дальше. И порекомендовала ему свою знакомую, которая не хуже меня завершит начатое мной дело...
  
  Чтобы больше не думать о Серёже, при первой же встрече с Алёшей, который позвонил и пригласил меня в театр на новый спектакль, куда, как он сказал, на всякий случай, не без труда и оказии, купил два билета, я не только пошла с ним, но и, к большой его радости, позволила открыть дверь моей квартиры и зайти на чашечку кофе. Так банально начался мой роман с человеком, решившим, видимо, что дожал меня своим упорством и мужским талантом. А когда Алёша занялся со мной любовью, подумала о том, что могла забеременеть от Серёжи. Маловероятно, но чего в жизни не бывает. Алёше лучше об этом не знать, если это так. Тем более что в равной степени я могу родить и от него. В любом случае, родить. Ложась с ним в постель, я старалась изобразить страсть, что оказалось нетрудно, так как Алёша меньше всего думал обо мне. Ему довольно собственной страсти - так повелось и дальше, когда он стал моим мужем. Но перед этой встречей с Алёшей мне позвонил Серёжа. Все мои доводы он решительно отвергал, приводя свои аргументы, главным из которых была наша первая любовь. Солгать ему, что отдалась ему без любви, я не могла. Чего только он ни говорил мне, чтобы переубедить! И что забросит учёбу, если я снова не встречусь с ним, чтобы хотя бы обсудить наше положение, и что без меня он не сможет жить дальше и покончит с собой, что ещё больше любит меня теперь, когда я стала его женщиной, что страдает из-за моего решения бросить его. И закончил наш тяжёлый диалог по телефону словами: "Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!".
  
  После этого разговора мне казалось, что я преступница - независимо от того, как поступила и могла поступить дальше. Меньше всего я боялась людских пересудов, хотя не считаться с обществом, от которого все мы зависим, трудно. Я опасалась того, что эта любовь так засосёт меня, что - когда мой юный любовник оставит меня, а это неизбежно, - я легко не смогу этого пережить. И что будет, если я уже беременна от него? Как я скажу Серёже, который сам ещё дитя, что жду ребёнка, - в какое положение поставлю парня?
  
  До рождения сына я не знала, кто его отец. Мне ещё повезло, что своевременно связала своё будущее с Алёшей. Всё проходит, справедливо считала я, моя жизнь войдёт в новое русло; если родится мальчик, назову его Серёжей - он хоть как-то заменит мне любимого человека. Хотя самой в такое замещение верилось плохо.
  Мне казалось, я поступила в высшей степени разумно, тем более что Серёжа довольно скоро оставил меня в покое, решив, видимо, что я никогда не любила его, а отдалась ему по какой-то прихоти или из сострадания. Возможно, он не проявил бы такой решительности, если б знал, что я девственница. И действительно, в наше время трудно поверить в то, что, дожив до моих лет, не дурнушка останется девушкой. Что говорить о Серёже, если мужчины, лениво охотящиеся на меня и бездарно болтающие о любви ко мне, ни на минуту не сомневались в том, что могут себе это позволить, так как они не самые худшие из тех, кто был у меня до них. Алёша - один из немногих, кто не бросался словами. Он лишь ждал, пока я, быть может, пойму, что никто другой, кроме него, не составит мне счастья. Каково же было его удивление, когда я согласилась не только встретиться с ним, но и оставить у себя на ночь. И если он, как многие мужчины, считал достаточным давать свою любовь и не притязать на взаимность, он добился не только своего, но и моего. Он не мог упрекнуть меня в том, что я как-то связывала его какими-либо обязательствами. Никто, чтобы жениться на мне, его за аркан не тянул. Скоро я поняла, в нашем с Алёшей симбиозе есть как определенная польза, похожая на длительное сожительство рака-отшельника и актинии, живущей на его раковине, так и вред: я переоценила себя (или недооценила), решив, что после любви с Серёжей, пусть такой краткой, легко сумею жить без неё. Я в полной мере почувствовала даже то, как не просто отдаваться нелюбимому мужчине. К моему несчастью, Алёша оказался поистине неутомимым мужчиной, он еженощно и неоднократно хотел наслаждаться моим телом, не принимая в расчёт того, любят его или не любят (я уже не притворялась). Так ему было проще и приятнее. Он не хотел признать, что безразличен единственной женщине, которую любит. А узнав, что должен родиться ребёнок, так радовался, как далеко не всякий отец, зачавший дитя во взаимной любви. Если б дети рождались только от такой любви, наша планета давно бы опустела, на ней кишели бы одни животные, занятые расширенным воспроизводством себе подобных. Вот такие горькие мысли приходили мне в голову, когда муж в поте лица своего трудился на мне. И я мало горевала по поводу того, что, возможно, он обманывается даже больше, чем другие отцы. Я надеялась, что рожу Серёжку, какого никогда б не родила от Алёши, так как ещё больше стала верить - хорошие дети рождаются только от любви. Алёша обладал достаточно ровным характером, и я старалась избегать конфликтов, возникающих тут и там на бытовой почве. Уступая ему ночью, почти беспрепятственно брала реванш в другое время суток, тем более что мы виделись всего несколько часов вечером. Утром он щадил меня: не будил, завтракал и уходил на работу. Работал он мастером на машиностроительном заводе, получая за свой труд не больше меня, если учесть мои приработки. Но нам вполне хватало на скромное, ничем не омрачаемое существование. По уровню материальной и духовной жизни мы почти ничем не отличались от большинства населения нашей страны. Несмотря на то, что Алёша получил высшее образование, его интересы сводились, прежде всего, к просмотру почти всех спортивных телевизионных передач, чтению детективов и траханию. По-другому назвать трудно то, что составляло интимную сферу его жизни, иначе он хотя бы проявлял озабоченность тем, что партнёрша участвует в этом процессе, как кукла. Бог или природа, видимо, позаботились о воспроизводстве человеческого материала, наделив мужчин тем, что называют - неприятно звучащим для моего слуха словом - оргазмом, независимо от того, с кем они спят, лишь бы испытывали малейшее желание к своей партнёрше и не являлись импотентами. Женский организм настроен тоньше, достигая подобного состояния только с тем мужчиной, которого она приемлет, что, однако, не мешает телу выполнять репродуктивную функцию, если не ошибаюсь, и без мужчины. Я до сих пор мало разбираюсь в таких тонкостях. Позже я поняла, что выполнила эту функцию, улетая в одни и те же выси с любимым мужчиной. Так что с полным основанием могу сказать, мой сын рождён в любви. Поэтому, надеюсь, он пойдёт по стопам биологического отца, желавшего стать им в полном смысле слова. Но это представляло для нас обоих большую проблему. Мучило ли меня то, что Алёша считал, будто именно он зачал Серёжку? Не слишком. Алёша получил то, чего (или кого) добивался - живую куклу (меня). Но нужно быть справедливым к нему, он любил сына никак не меньше, чем другие отцы любят своих сыновей, и, если бы Серёжке не было так мало лет, таскал бы его с собой на футбол и хоккей. Я вовсе не считаю моветоном пристрастие к спортивным играм, но человек, увлекающийся ими, должен хотя бы иметь представление, что такое моветон. Когда я как-то сказала мужу, что хождение раздетым по квартире - моветон, он не понял, но удивился: можно подумать, жена впервые видит в таком виде мужа. Я не стала объяснять ему, что это означает невоспитанность, дурной тон, ещё больше отдаляя нас друг от друга. Алёша заглянул в словарь и надул губы. Обиды хватило лишь на одну ночь. Лёжа рядом, повернулся спиной ко мне, чем я осталась довольна. Однако, стоило ему рано утром проснуться, как разбудил и стал ко мне приставать, а когда я по ходу этого дела, затянувшегося, как обычно, напомнила ему о ночном прецеденте, он добродушно процитировал старые пословицы "На сердитых воду возят" и "Кто старое помянет, тому глаз вон" и с ещё с большим энтузиазмом принялся елозить на мне. Быть может, если бы мужчины считались со своими жёнами хотя бы в этом вопросе, браки по женской инициативе распадались бы реже... Я понимала, при всех своих недостатках муж по-своему любит меня. Я же по-прежнему, даже больше - по контрасту с Алёшей - любила мальчишку Серёжу. И когда Алёша занимался сексом, я пыталась представить на его месте своего любимого, что оказывалось в интересах мужа: я забывалась и начинала беззвучно отвечать ему... Впрочем, он никогда не упрекал меня за холодность - я заранее, ещё до того, как лечь с ним впервые в постель, предупредила, что, по своей природе, ни к кому не испытываю должного полового влечения. Как говорится, охота пуще неволи, Алёша меньше всего думал об удовлетворении жены, коль скоро получал его сам. Он мыслил реалистически и не претендовал на большее, тем более что женщины ценили его совсем за другие достоинства, что вселяло в него довольство собой. Этим, видимо, и объяснялась его неудавшаяся карьера.
  
  
  
   За столько лет работы на заводе, знавшем худшие времена, он не смог продвинуться по служебной лестнице, хотя вакансии на его предприятии многократно открывались и закрывались. Видимо, он и работал так же, как жил со мной. Счастливый человек - всё устраивало его в жизни. Такие люди, мало сказать, не в моем вкусе. И это прибавляло нелюбви к мужу. В моменты нечастых ссор я не раз порывалась сказать Алёше, что не только не люблю его (это не было уже новостью), но и то, что Серёжка - не его сын. Однако у меня хватало выдержки и ума не заикаться на эту тему (как принято в большинстве наших семей, не желая остаться одни - да ещё с детьми, жёны не разводятся с нелюбимыми мужьями). Алёша, хотя бы в отличие от многих мужей, ни разу не тронул меня даже пальцем, хотя я иногда пускала в ход руки. Безвольные люди имеют свои преимущества - они толерантны, обладают своего рода иммунитетом - невосприимчивы к общим человеческим болезням, связанным с самолюбием и самоуважением.
  
  Серёжа представлял собой полную противоположность Алёше. И дело вовсе не в том, что мой любовник вдвое моложе. Таким людям, как мой муж, легче и спокойнее существовать, ни на что особенное не претендуя и блюдя лишь узконаправленные интересы, что характерно для низших, чем человек, животных. Унаследовавший гены отца и получивший соответствующее воспитание в семье, Серёжа являлся разносторонней личностью, именно личностью. Он с полной отдачей работал над собой, не ленился и все силы души направлял на своё развитие. Серёжа от природы располагал для этого всеми данными. Поэтому всё ему давалось лучше, чем другим. Я ещё никогда не встречала такой цельной личности - к тому же не испорченной нашей жизнью, когда для достижения нужного результата люди не брезгуют никакими средствами. То, что этот юноша влюбился в меня, зрелую женщину, не очень сильно удивляло. Он ни с кем из женщин не встречался так часто, как со мной. Без ложной скромности могу сказать, моя внешность притягивала мужчин, а Серёжа даже для нашего скороспелого времени был во всех планах не по годам развит. Так что я оказалась в нужное время в нужном месте и в нужном состоянии для того, чтобы влюбить в себя и, пусть с большим опозданием, влюбиться самой. И хотя я не очень тяготилась своей холодностью, она всё-таки раздражала меня. Здесь не тот случай, когда хочется отличаться от большинства людей. Это своего рода патология, ненормальность. Я понимала, что лишена тех радостей жизни, которые предоставляет даже обычный секс. Но секса без любви я для себя не хотела, просто не испытывала полового влечения к тем мужчинам, которые встречались в моей жизни и которые добивались моей благосклонности. Та нежная привязанность ко мне Серёжи, переросшая позже в страсть, не могла не встретить отклика в моей душе, страждущей чуда любви. Когда Серёжа признался в своей страсти, я была застигнута врасплох уже одним фактом его бурного порыва, против которого не захотела устоять. Владея мной, он не переставал твердить о своей любви, убеждая не столько себя, сколько меня, что с его стороны это больше чем одно вожделение. Я верила ему, просто ещё не испытывала равного чувства, оно лишь зарождалось во мне, но сам акт любви, вопреки моим ожиданиям и страхам, потряс меня. Я испытала невиданное и неслыханное до той поры наслаждение - и не только физическое, но и душевное. Затасканные слова о слиянии душ приобрели для меня живой смысл, словно никто до меня никогда не испытывал такого потрясения. И наряду с наслаждением я уже почувствовала беспокойство: такое, наверное, бывает лишь раз в жизни и, скорее всего, не повторится, тем более что мой любовник так молод, и я, совратив его, совершила преступление против его личности. Серёжа мог не поверить, что я уже начинаю любить его (я сама ещё этого не осознавала), но не сомневался в том, что - благодаря его любви - получаю наслаждение и потому дарю его ему. Не ожидая, что станет для меня первым мужчиной, Серёжа овладел мной довольно легко. Уже тогда, когда он начал целовать мои ноги, я почувствовала, как с каждым новым поцелуем возбуждаюсь всё сильней и сильней. При всем отсутствии любовного опыта он шёл к долгожданной цели не спеша. Как позже признался, испытывал страх, что, не успев войти в меня, может разрядиться сам. Я испытывала другой страх - что как девственница представляю большое препятствие к нашему общему успеху. Но судьба оказалась к нам благосклонна. Даже та боль, которую я испытала вначале, была несильной, я хотела Серёжу и замерла в сладком ожидании свершавшегося чуда... Когда я принимала решение порвать с Серёжей, руководствовалась одним мотивом - чисто моральным: мой любовник не просто слишком молод, он - несовершеннолетний. И дело не в том, что я попадала под статью уголовного кодекса, если его родители все узнают и представят иск в суд (в это я не очень верила хотя бы потому, что не представляла никакой угрозы миру и согласию в их семье). Дело состояло в том, что я завела, как горько шутила про себя, одноразового любовника (хотя мы занимались в тот день любовью дважды). Я не имела морального права получать деньги от родителей Сережи, обманывая их. Тем более что учеба Сережи могла пострадать от занятий любовью после того, как мы сорвали стоп-кран. Я и сейчас думаю, что поступила верно. Разве что, быть может, ошиблась, когда, ещё не зная о своей беременности, вышла замуж за Алёшу.
  
  Я с нетерпением ждала рождения ребенка. Я хотела его, независимо от того, кто его отец. После рождения сына я далеко не сразу поняла, что его зачал Серёжа. Алёша не сомневался в своем отцовстве, хотя некоторые знакомые "правдолюбцы" говорили ему, что его сын совсем не похож на него, но такое случается очень часто. Если Серёжка и похож на кого-либо из родителей, то на мать. И ещё на кого-то из многочисленных наших предков. Я-то довольно скоро увидела в своем ребёнке Серёжины черты, хотя в грудном младенце распознать их трудно. Неслучайно мой юный любовник при первой нашей случайной встрече в Павловске (мы не виделись три года, он, восемнадцатилетний, приехал из Англии на каникулы) обнаружил это сходство и обрадовался всему сразу - и тому, что встретился со мной и что я родила ему сына. Он так и заявил мне об этом на прекрасном английском в присутствии Алёши, к счастью, этого языка не знавшего. Хорошо ещё, что до этого я успела представить его мужу как своего бывшего ученика. Лицо любовника светилось неподдельной радостью, и я не знала, насколько это хорошо для меня, хотя никогда не боялась развода с мужем, тем более что такая мысль, похоже, никогда не посещала его, он был доволен тем немногим, что давала ему наша совместная жизнь.
  
  Серёжа на английском заявил мне, что не только не забыл, но и часто вспоминал меня, и любит меня даже сильнее, чем раньше, хотя трудно представить, как можно любить ещё сильней, чем тогда. Я слушала его и совсем не вникала в то, что подумает Алёша. Не знаю, как мои глаза, Серёжины горели, а лицо пылало от любви. Я просто не знаю других слов, кроме этих банальных, чтобы точнее выразить свои ощущения. Но - вопреки всему - что-то лепетала о невозможности наших отношений, потому что я замужем, муж любит меня (солгать, что сама люблю мужа, не посмела, не захотела). Но во мне пробудилось желание испытать прежний восторг, тем более что Серёжа выглядел настоящим мужчиной. Если бы не муж, я сама бросилась бы его целовать... Сережа гневно заявил, чтобы я прекратила говорить всякие глупости, он - мой муж, и этот ребёнок - его сын, что видно за три версты, только слепой станет утверждать обратное. Так что он не оставит меня в покое - и для убедительности своих слов по-русски попросил разрешения взять ребенка на руки. Я стояла, как пень, и молчала, безропотно ожидая дальнейшего развития событий. Мне казалось, ещё минута - и Серёжа скажет сопернику, кем он приходится мне и от кого мой ребёнок. Алёша всё это время ждал, пока мы прекратим наш разговор на чужом для него языке (вот он, с моей и Серёжиной стороны, настоящий моветон!), но, услышав русскую речь и обращение к себе, тут же благосклонно позволил Серёже взять "нашего малыша, только, пожалуйста, осторожно, он не привык к тому, чтобы посторонние люди брали его на руки". Вот сейчас Серёжа выдаст ему всю правду-матку, подумала я без всякого испуга, подсознательно даже желая этого - пусть всё произойдёт, как произойдёт. Но тот лишь улыбнулся, поблагодарил Алёшу и взял сына, самого потянувшегося к нему, что удивило мужа, не преминувшего это тут же отметить. Я смотрела, как завороженная, на двух Серёж - отца и сына - всё ещё не выйдя из оцепенения и желания разрядить обстановку - напряжённую только в моем воображении. Ни Серёжа, ни Алёша ничего необычного в происходящем не видели. Серёжа чувствовал себя отцом другого Серёжи и на английском, на этот раз, извинившись перед мужем, сказал мне, что я назвала нашего сына его именем не случайно, и он благодарен мне за добрую о нём и нашей близости память. Алёша, в свою очередь, ощущал себя мужем красивой женщины и отцом ребёнка, так понравившегося молодому парню, что он захотел взять его на руки. Этот парень, глядя мне в глаза, которые я, витая в облаках, не могла и не хотела оторвать от него и сына в его руках, по-английски сказал, что вечером позвонит мне, и мы договоримся о встрече наедине - без посторонних. За прошедшие годы Серёжа заметно возмужал и превратился в настоящего мужчину (ах, да, я уже говорила это), я представила себя в его объятиях, и мне стало не по себе. Он уже совсем не тот мальчик, который со слезами на глазах добивался меня, в нём чувствовалась сила и уверенность мужчины, не сомневающегося в том, что на этот раз я никуда от него не денусь. И я сдалась. Что будет, то будет. Лучше остаться на всю жизнь одной и любить хотя бы несколько дней (в лучшем случае недель), чем жить с человеком, безразличным тебе - и не только в постели, что ещё, куда бы ни шло... Но какая я женщина, если перед полной капитуляцией не окажу сопротивления, делающего в глазах Серёжи эту капитуляцию неполной. Оно позволит мне сохранить лицо женщины, не совсем сдавшейся на милость любовника, которого не назовешь победителем, когда я сама хочу выступать в этой роли. Есть лишь одна проблема - это "возрастной ценз" нашей любви, уж слишком велика разница в годах. У меня не возникало никаких иллюзий относительно того, что со временем я надоем ему, туман его чувства ко мне рассеется, и я останусь одна - с Алёшей или без него, если муж догадается о том, что я ему изменяю. Как ни странно, Серёжка создавал во мне искажённое восприятие действительности. Вместо того, чтобы мучиться от сознания обмана мужа в том, что наш ребёнок не от него, я находила оправдание своему решению, не предавать свою любовь к его истинному отцу - Серёже, тем более что он не только признал сына своим, но и радовался ему - сам, ребёнок. Достаточно видеть, с какой любовью он держал на руках сына, который, в свою очередь, как мне показалось, принял его. А что Алёша? Позднее, когда Серёжа ушёл, муж одобрительно отозвался о нём за то, что тот помнит свою старую учительницу. Вместо обиды на слова, подчёркивающие мой возраст, я почувствовала небольшой укол совести и непонятной признательности мужу за его неразделённую любовь ко мне. В конце концов, он не виноват в том, что я люблю другого мужчину. Впрочем, крохи моей любви достались и ему, раз я приняла его предложение. Но и я разве виновата в том, что преступно люблю Серёжу - полюбила, как оказалось, этого мальчишку ещё раньше, чем он взял на себя смелость поцеловать меня в тот день. И пятнадцатилетний мальчик слёзно просил о любви через три года, - будучи уже мужчиной - требовал, чтобы я не колебалась, если всё ещё люблю его, и встретилась с ним. Я, видите ли, не имею права лишать его жены и сына. А когда я солгала, чтобы охладить его пыл, что муж усыновил Серёжку, мой юный любовник посчитал это обстоятельство дополнительным аргументом в свою пользу: Алёша не имел на то при живом отце никакого права. Я возразила, что при всём желании не могла сказать мальчишке, не достигшем даже шестнадцати лет, о своей беременности, что было бы в высшей степени безнравственным, и могло испортить ему всю жизнь. Серёжа гневно повторил, что он как отец нашего сына никому другому разрешения на усыновление не давал. Одним словом, не может быть никаких препятствий относительно незамедлительной встречи и разрешения всех наших проблем. А если меня смущает, что я буду спать не только с ним, но и с мужем, он вынужден временно - до развода - это допустить, хотя плохо представляет меня недине с другим мужчиной. Я ответила, что он как был ребёнком, так им и остался. Словно в подтверждение моей правоты, он заметил в ответ, что хоть сегодня может доказать мне на деле, кто из нас ребёнок. Я сама хотела узнать, кто он теперь, этот восемнадцатилетний юноша. В конце концов, сказала я, ты увидишь нас ещё раз, но при условии, что после этого оставишь в покое. Он не согласился и трижды прокричал в трубку: "Я тебя люблю!" Я не удержалась, чтобы не спросить, помнит ли он, что говорил те же слова раньше. Само собой, заявил он, как я мог забыть, если все эти три года думал только о тебе и люблю тебя сейчас ещё больше, чем раньше...
  
  Согласно нашей договоренности, он обязался соблюсти условия строжайшей конспирации, чтобы никто из знакомых не увидел нас вместе. Он следовал за нами, мной и сыном, на достаточно большом расстоянии, и только в скверике - подальше от яслей, откуда я забрала Серёжку, - подошёл к нам, и мы пошли в другой сквер, где, на наше счастье, оказалось безлюдно. Серёжка играл в песочнице, мы сидели на скамейке, никого рядом. С места в карьер Серёжа спросил, люблю ли я мужа, хорошо ли мне с ним. Я ответила уклончиво, мы живём мирно, и муж любит меня.
  
  - А ты его?
  - Я вышла за него замуж, так что суди сам.
  - Быстро ты, однако, забыла меня.
  - Я не забывала.
  - Что ж тогда?
  - Я хотела, чтобы у ребёнка был отец.
  - Я - его отец, а ты - моя жена, - запомни это раз и навсегда!
  
  Он свято верил в то, что говорил, и на правах мужа и отца нашего ребёнка, даже не дав себе труда посмотреть по сторонам, одни ли мы, обнял меня и стал целовать, до боли сжимая мою грудь.
  
  - Сумасшедший, нас увидят!
  - Мы здесь одни... Ты любишь меня?
  - Не знаю.
  - Любишь, я чувствую. Поцелуй меня! Поцелуй меня! Поцелуй меня!
  - У тебя совсем поехала крыша?
  - Ну, поцелуй меня, пожалуйста. Здесь никого нет. Прошу тебя...
  
  В его голосе слышались нотки голоса того мальчишки, который впервые объяснялся мне в любви. Вспомнила его детский поцелуй. И не смогла удержаться.
  
  - Это муж научил тебя так целоваться?
  
  Он был рад и не рад.
  
  - Ты - только что. Алёша поцелуев не любит.
  - И ты веришь, что он тебя любит?.. Или он очень хорош в постели?
  - Давай не будем обсуждать моего мужа.
  - Очень интересный мужчина. Это ужасно, что ты с ним, а не со мной,.. - и положил руку на моё колено, страстно целуя меня.
  - Что ты со мной делаешь?..
  
  Я отвечала на его поцелуи... И вдруг увидела сына, с удивлением смотрящего на нас.
  
  - Всё, Серёжа, мы совсем сошли с ума. Больше никогда не увидимся. Прощай!
  - Я не для того нашёл тебя, чтобы легко отпустить. Когда и где мы встретимся ещё раз?
  - Никогда!
  - Я до смерти хочу тебя!
  - Мало ли чего ты хочешь! Я не стану изменять мужу.
  - Где ты работаешь? Встречу тебя после работы.
  - Через два дня уезжаю из города.
  - С мужем?.. Что молчишь? Только, пожалуйста, не лги мне.
  - Я нанялась работать в Серёжкины ясли.
  - Куда вы едете?
  - Тебе знать этого незачем.
  - Я все равно узнаю. Говори!
  - Ты - совсем ненормальный. Я же сказала, что не стану изменять мужу.
  - Не изменяй, я просто хочу видеть тебя - хотя бы издалека.
  
  Однажды я уже сделала ошибку, расставшись с ним. Повторять её не хотела.
  
  - Уезжаю в Зеленогорск.
  - Я приеду и сниму там комнату.
  - А где твои родители?
  - Мать в отпуске - на нашей даче в Рощино, отец, как всегда, вкалывает, приезжает к матери раз в неделю. Так что я могу быть и с тобой, и с ними.
  - Со мной не будешь - не надейся.
  - Я сниму комнату недалеко от ваших яслей. Не бойся, меня никто не увидит... С кем ты будешь жить? Одна?
  - С Серёжкой.
  - Отлично!
  - Уж не думаешь ли ты, что придёшь к нам ночью?
  - Уложишь спать нашего сына, я приду за тобой.
  - Все, Серёжа, мы уходим.
  
  Наш сын посмотрел на меня.
  
  - Да, малыш, нам нужно идти домой.
  - Малыш, меня тоже зовут Серёжей. Мама не понимает, что все мы - одна семья.
  - Чему учишь ребенка? Это ты ничего не понимаешь.
  - Наш сын должен знать, что я его отец.
  - У тебя совсем помутился разум.
  - Да, я схожу с ума оттого, что ты рядом, а я не могу даже дотронуться до тебя.
  - Дотронулся уже и тронулся умом.
  - Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!
  
  Это прозвучало так пронзительно, что я не смогла адекватно не отреагировать на его слова.
  
  - И я люблю тебя, но ничего хорошего у нас не выйдет.
  - Все будет хорошо, не думай. Доверься мне...
  
  Я доверилась. Моя жизнь превратилась и в рай, и в ад. Серёжа дожидался, пока я уложу сына спать, встречал, и мы шли к нему, где я несколько часов чувствовала себя в раю. И только страх того, что Серёжка проснётся, кто-то откликнется на его плач, хотя он нечасто плакал в последнее время, но, оставшись один, может испугаться, портил мне эти минуты счастья. А мой мужчина наслаждался любовью и не понимал, почему я тороплюсь назад. В пятницу вечером приезжал Алёша и набрасывался на меня, вымотанную работой и Серёжей. Я не могла отказывать мужу из опасения, что он начнёт подозревать меня в неверности. Спасало только то, что я никогда не радовала его своей страстью, он уже привык брать меня молча, не ожидая ответа на его любовь. Три ночи он истязал меня и, удовлетворенный, первой электричкой уезжал в понедельник. А Серёжа - слишком молод и горяч, чтобы понимать, что я не двужильная. Я отдавалась ему вся целиком, без остатка. И валилась с ног от усталости днём, недосыпая и не восстанавливая силы. Серёжа, к тому же, устраивал мне после того, что он называл постом, сцены ревности.
  
  - Неужели не можешь сказать ему, чтобы он не приезжал так часто? Он совсем не считается с тобой! Разве не видит, как ты устаешь?!
  
  Мужчины в любом возрасте похожи на детей, особенно тогда, когда у них отбирают их любимые игрушки. Я лишь улыбалась, сталкиваясь с подобным недовольством. А он злился.
  
  - Тебе нравится, когда он занимается с тобой любовью, не обманывай меня.
  - Тогда почему я с тобой?
  - Ты совсем не любишь его?
  - Я люблю тебя, дурачок.
  - Обещай мне, что разведёшься с мужем. И тогда мы поженимся в следующем году, когда я вернусь сюда. То, что он будет обладать тобой ещё целый год, сводит меня с ума.
  - Он не обладает мной.
  - Не смеши меня.
  - Я ни разу не испытала с ним... наслаждения.
  - Это правда?
  - Нет, я специально обманываю тебя.
  
  Он с недоверием смотрел на меня. Ему хотелось верить мне, но верилось с трудом. Мой муж, не помню, говорила ли это, как мужчина выглядел прекрасно и был под стать самым интересным женщинам. Удивительно, что он влюбился именно в меня, хотя я не считаю себя некрасивой. Вот хотела сказать, считаю себя красивой, но это отдает хвастовством. Не считаю себя некрасивой - звучит лучше. Великий русский язык!..
  
  - А со мной?
  - Что с тобой?
  - Испытываешь оргазм?
  - А как тебе кажется?
  - Надеюсь, испытываешь. Иначе бы отказалась приходить ко мне ночью.
  - Значит, я, по-твоему, всего лишь прихожу спать с тобой?
  - Прости меня, я оскорбил тебя. Это всё моя бешеная ревность. Если бы ты нисколько не любила меня, мне б тебя не видать, как своих ушей.
  - Как и то, что если б ты не любил меня, не стал бы тратить на меня свои каникулы.
  - Ты даже не представляешь, как я тебя люблю! За что мне такое счастье? Мы обязательно должны быть вместе. Знаешь, какой можешь сделать мне лучший подарок?
  - Я самонадеянно думала, делаю тебе его каждый вечер.
  - Не каждый. Прости, я не то имел в виду. Если б ты развелась с мужем...
  - Этого обещать не могу.
  - Ты не веришь, что в следующем году я женюсь на тебе?
  - Не нужно, милый...
  - Не веришь. Между тем, я не могу жить без тебя. Если хочешь, переведусь в наш университет, и мы поженимся сразу после твоего развода.
  - Не говори глупостей. Ты находишься в полной зависимости от родителей. Сначала освободись от их материальной опеки, а там будет видно. Скорее всего, через пять лет, если не намного раньше, твои планы относительно меня и Серёжки изменятся. У тебя есть воображение? Представь себе на минуту, мне пятьдесят, а тебе всего лишь тридцать пять.
  - Ты и в пятьдесят останешься желанной мне женщиной.
  - Хорошо, мне шестьдесят, а тебе сорок пять.
  - Все равно я не покину тебя.
  - Мне шестьдесят! Нашему сыну почти тридцать, он на двенадцать лет старше, чем ты сейчас.
  - Так ведь это замечательно, мы с ним вместе можем заниматься общим бизнесом. Разве плохо, что у меня будет взрослый сын, и у него - своя семья?
  - Ты - всё ещё ребёнок. Давай не станем заглядывать дальше сегодняшнего дня. Разве тебе не хорошо сейчас?
  - Волшебно! Но я не могу думать только о себе.
  
  Вот и он думает только о себе, - решила я. Какие ж они, мужчины, недалекие.
  
  - Я сказал что-то не так?
  - Все так, милый.
  - Не то, я вижу по твоим глазам. Скажи, что не так?
  - Лучше не бывает...
  - Это ничего, что я снова хочу тебя? Ты не устала?
  - Уже поздно. Мне нужно вернуться к себе.
  - Нас никто не увидит. Можно мне остаться у тебя до ранних петухов?
  - Я бы рада, но вдруг...
  - Это такая мука - расставаться с тобой до следующего вечера. А те трое суток, когда приезжает твой Алёша, - страшное испытание для твоей ко мне любви...
  - Что ты говоришь, дурачок. Если это испытание, то для твоей любви ко мне.
  - Ты так думаешь?
  
  И он обнимает меня, я чувствую, что вся его плоть напряжена, он с трудом сдерживает себя. И я отдаюсь ему снова...
  
  - Ты не жалеешь о том, что мы опять любили друг друга?
  - Как же я могу жалеть об этом, когда уже скоро закончится лето нашей любви?
  - Оно не закончится никогда, любимая. Увидишь, мы непременно будем вместе. Родителей беру на себя.
  - Они хорошенько отшлепают тебя, и будут правы.
  - Я скажу, что у меня двухлетний сын от любимой женщины.
  - Это у меня сын от тебя, дурачок.
  - Какая разница?! Мои предки, увидев нашего малыша, не станут препятствовать свадьбе, если разведешься с мужем. Они по достоинству оценят то, что ты отказалась от меня три года назад.
  - Они возненавидят меня за то, что я соблазнила тебя, ребёнка.
  - Это неправда! Если уж кто кого и соблазнял, так это я тебя.
  - Хрен редьки не слаще. За всё ответственность несу только я, взрослая женщина, превысившая свои полномочия.
  - Я так благодарен тебе за то, что ты позволила мне себя любить, хотя сама ещё меня не любила.
  - Я уже любила тебя, только не до конца сознавала это.
  - Разреши мне показать Серёжку матери хотя бы издали?
  - Если хочешь, чтобы все отношения между нами кончились раз и навсегда, пожалуйста.
  - Самое страшное, что может случиться, мать не поймет меня.
  - Случится то, что должно случиться. Она увезёт тебя и сообщит моему мужу, что его жена - любовница её малолетнего сына. Алёша разведётся со мной, я буду опозорена "мировой общественностью" и останусь навсегда одна с сыном.
  - Ты утрируешь, но права, есть некоторый риск. Нужно сначала подготовить родителей. Обещай, что если я найду с ними общий язык, до следующего лета разведёшься с мужем?
  - Нет таких родителей, которые найдут с тобой общий язык на такую тему. Даже не заикайся о том, что мы любовники, и у нас сын... Чувствую, что не могу больше обманывать мужа. Должна сказать ему правду. И подчиниться его решению.
  - Что ты говоришь? Какому такому решению?!
  - Представь себя на его месте.
  - Представил. Давно представил.
  - И что?
  - Он, очевидно, всё понял, если любит тебя. И простит, если ты навсегда расстанешься со мной. Лучше молчи, пока я не смогу жениться на тебе. Придётся смириться с тем, что он будет спать с тобой дальше. Я уже смирился, когда представляю, как он с тобой в постели, и все три ночи, что находится здесь. И это "мировой общественности" не кажется чем-то из ряда вон выходящим. Мир явно сошёл с ума, а людям представляется, что не он, а мы потеряли рассудок.
  - С таким мышлением и ощущениями тебе едва ли удастся унаследовать и приумножить бизнес отца. Кажется, он ошибочно вложил в тебя значительную часть своего капитала.
  - Ты серьёзно так думаешь?
  - Вполне.
  - Я встречал немало бизнесменов, оставшихся людьми. И думаю, мне удастся пополнить их ряды.
  - Дай тебе Бог!..
  
  Я изложила здесь суть многих разговоров, которые мы вели в промежутках времени наедине. Он так и не понял, что и любовь нуждается в отдыхе. Я оправдывала такое поведение его ненасытностью и страстью. Однако к концу лета стала находить что-то общее между ним и мужем. Изредка Серёжа чувствовал дисгармонию в наших отношениях, изо всех сил старался, чтобы я получала удовольствие от его ласок, но я слишком уставала от всего сразу - и от них - не в последнюю очередь. И уже не сомневалась, это лето - последнее время нашей любви. Когда он улетел в Англию, я даже не очень расстроилась. Но скоро стала тосковать по нему - и по его жаркому молодому телу, тем самым ласкам, от которых недавно уставала, и по нашим бесконечным разговорам в поисках выхода из безвыходного положения. Мы часто переписывались по-английски, словно тем самым могли приблизить то будущее, о котором оба мечтали. Всё в одном и том же русле - о нашей неизбывной любви, тоске, печали и надежде на чудо, когда мы сможем соединиться навсегда... Эти письма помогали нам коротать осень, зиму и весну в ожидании следующего лета. Я так и не рискнула сказать мужу о том, что изменяла летом и изменяю ему даже сейчас, когда мой любовник находится далеко от Петербурга. Я и хотела, и не хотела, чтобы муж бросил меня.
  
  Наверное, так живут многие супружеские пары, не желая знать не то что правды, даже полуправды друг о друге. Как это ни грустно, нужно признать, все мы одиноки - даже когда любовь переполняет нас. Особенно тогда, когда любимы, так как именно любовь больше всего знает цену одиночеству и бережёт его, чтобы не утратить свою идентичность. В этом я убедилась, когда мы встретились через год. Только вместо яслей я поехала работать в детский сад. Встречаться с любовником стало труднее. Наш сын за год стал в полтора раза старше. Даже Серёжа понял, покидать его ночью рискованно, он может проснуться и испугаться, когда увидит, что один. Поэтому встречи носили нервный характер, были коротки и не приносили нам прежней радости. Серёжа ещё больше ревновал меня к мужу, на этой почве мы начали ссориться, и я решила поставить точку в наших отношениях, которые и без того неизбежно шли к логическому концу. Серёжа уже не уговаривал меня так, как раньше. И был менее страстен и понятлив. До него дошло, наконец, что я выматываюсь, не выдерживаю прошлогоднего темпа жизни то ли потому, что год жизни у меня и у него - разные годы, то ли потому, что сам уже привык ко мне и не мог поддерживать на прежнем уровне ни свою, ни мою страсть. Когда-то я оказалась права, робко пытаясь убедить его, что страсть и любовь - далеко не одно и то же. Тогда он, пятнадцатилетний, считал, что испытывает ко мне и то, и другое. Через три года ностальгические воспоминания о первой любви, прерванной мной по малопонятным для него причинам, держали её на плаву и ещё больше воспламенили, стоило ему увидеть меня с его сыном. Всё то лето он имел возможность, как сам говорил, любить меня до одури. Дурь прошла не сразу, но через год частично оттаяла, как я и предсказывала. Всё это я не могла не почувствовать этим летом. К тому же я устала обманывать мужа и поняла, что рано или поздно всему наступит конец. Серёжа это почувствовал. А то, что у нас не хватало времени любить друг друга, и страх, и приезды мужа, ничего не замечавшего и пользующегося своим положением, лишь усугубили приближение финала. Угасание страсти приемлемо только в супружеской жизни, но не между любовниками, сколько бы им ни было лет. А любовь? Что любовь, первая она или последняя, первая тем более? Она, так или иначе, проходит. Приближалась к концу и наша. Так что лучше вовремя её оборвать. Что я и сделала первой. "Не бывает счастливых концов, а если и бывает, то это не конец", - написал по другому случаю, по поводу тяжелой болезни - болезни Альцгеймера у одного из персонажей романа "В чреве кита", испанский писатель Хавьер Серкас. Те же слова можно произнести о другой болезни - первой любви и любви вообще. Я была счастлива в любви, а то, что она коротка, в этом нет ничего странного. Ведь и наша жизнь не намного длиннее, - быть может, и это ещё не конец...
  
  Глава третья
  
  Алёша
  
  Надо же такому случиться!
  
  Я, мужчина, умудренный большим жизненным опытом, влюбился в женщину и мечтал о женитьбе на ней, а она больше двух лет водила меня, как младенца, за нос. И вдруг совершенно внезапно отдалась и приняла мое предложение, когда я уже перестал надеяться, что эта крепость вообще когда-нибудь сдастся. Меня даже слегка огорчило, что её ворота так легко открылись сами, и я был приглашён в койку, а затем и к свадебному столу.
  
  У меня до Нади было так много женщин, что я не считал их. Некоторые вели себя в постели лучше, некоторые хуже. Одни влюблялись в меня и пытались удержать, другие легко расставались, когда я их бросал. С последними женщинами было легко и просто, однако бесконфликтная любовь казалась мне пресной.
  
  Учёба в институте меня не увлекала. Если бы не призыв в армию, о которой всегда ходили не самые лучшие слухи, я бы в него не поступал. Отдавать свои лучшие годы армии, а не женщинам никак не входило в мои планы. Мне вообще всё равно где учиться, лишь бы не учиться. Институтки смотрели на нас, ребят, с благоговением, я весь был в шоколаде. Если у меня и возникали с ними проблемы, то лишь на почве отсутствия свободной хаты. Поэтому среди прочих факторов, определяющих мой выбор, значилось наличие у моей женщины квартиры или хотя бы комнаты, где бы они жили одни.
  
  После окончания института, из-за плохих отметок в дипломе и как молодой специалист без связей и денег я долго не мог найти себе более или менее подходящую работу. Сидеть на шее родителей, получающих сущие копейки, или жить альфонсом, к чему склоняли меня некоторые мои хорошо обеспеченные любовницы, я не хотел. Не то что гордость не позволяла хотя бы временно жить без работы: если все они так любят меня, что готовы содержать за свой счёт, почему это должно шокировать меня? Смущала рабская зависимость от их прихотей.
  
  У моей последней на тот момент женщины на машиностроительном заводе работал её дядя. Он рекомендовал меня на недавно освободившееся после увольнения место мастера. Это работа не по специальности, но в равной мере я мог работать на любом другом предприятии. Я до сих пор работаю там же. Мне даже не объясняли, почему не продвигают по службе. Я сам знал. Я не тот человек, который красит место, и не место красит человека. Так я обычно острил, когда меня жалели. Мои амбиции меньше всего касались работы. Я всегда и во всём довольствовался немногим, но это не относилось к женщинам. Здесь, как правило, я придерживался высокой планки, сознавая, что крашу место мужчины, и потому женщины должны соответственно красить меня. Я не мог упрекнуть себя в выборе любовниц, как и любовницы не могли жаловаться на то, что я манкирую своими обязанностями. Мы отдавались друг другу ради получения наслаждения и получали его.
  
  Но ни к одной из своих многочисленных женщин я не испытывал хоть сколь-нибудь глубокого чувства, пока меня не познакомили с Надей, учительницей английского языка. Она всего лишь на пять лет младше меня, тогда ей было около двадцати семи, но выглядела значительно моложе. Главное, очень хороша собой, каковой осталась и по сей день. Я располагал достаточным опытом, чтобы понять, эта женщина из другого ряда, не из того, к которому я привык. Брать её штурмом бесполезно, так я могу её только потерять. Надя, быть может, тем и влюбила меня в себя, что всем своим видом показывала - голыми руками её не возьмешь. Да и Надина приятельница - бывшая моя любовница, познакомившая нас, подсказала, чтобы я проявил с ней несвойственный мне в обращении с женщинами такт и вёл себя как джентльмен. Я узнал, до меня Надя отвергла многих претендентов, как только они давали понять, чего именно хотели. Меня рассмешил такой подход к мужчинам. Я был уверен, нет ни одного мужика, который не мечтает лечь в постель с понравившейся ему женщиной. И нет соответственно женщины, не желающей того же с мужчиной, хотя, возможно, в меньшей степени. Такова природа всех живых существ, никто не может, в конечном счете, опровергнуть её, а разные слова, жесты, ужимки и вообще иной образ жизни и действий - это женская хитрость, увёртка, игра, что любой умный мужчина, желающий добиться успеха, обязан принимать в расчёт. В отношениях с женщинами я придерживался этих положений, учитывал - далеко не всегда многие из них легко и просто отдавались мне. Мой мужской магнетизм, если он на самом деле имел место быть, лишь притягивал их, но не до такой степени, чтобы они переставали оставаться собой - женщинами. Тем обольстительней и привлекательней эти женщины, и их завоевание придавало мне гордость и ещё большее наслаждение. Те, что казались холодными, становились в моих объятиях горячее многих.
  
  Надя показалась мне именно такой женщиной, а любовь к ней - я даже не верил в то, что способен любить, - сделала меня другим человеком. И это в моём-то возрасте! Если до этого я проявлял интерес только к спорту, боевикам, триллерам, детективам, то с Надей мои вкусы изменились, любовь преобразила их, я с удовольствием тратил деньги, лишь бы она согласилась пойти со мной в театр, музеи. Я заранее узнавал, что где идёт, какие картины выставляются, и, между прочим, говорил ей об этом. А когда она выказывала интерес к тому или другому спектаклю, фильму или выставке, предлагал ей пойти на них вместе. И радовался, когда она не ссылалась на уроки, усталость и разные дела, шла со мной и вела себя так, словно я во всём ей ровня. За три года, прошедших до нашей женитьбы (столько мне понадобилось на осаду этой крепости), благодаря общению с ней я поднабрался много чего такого, о чём даже не подозревал. Таких женщин, как Надя, я ещё не встречал, и мог только мечтать о том, чтобы она стала моей женой. Лишь спустя несколько месяцев после знакомства, я рискнул поцеловать и обнять её. Она не отстранилась, не сказала ничего такого, что должно меня остановить, но я почувствовал, большего позволить себе не должен. Незадолго перед этим мы ходили на концерт симфонической музыки, совершенно чуждую моим интересам, но я в этом не признавался. Я видел, как дирижёр взмахами простой палочки, взгляда, поворотами головы и рук руководил огромным оркестром, состоящим из многих музыкантов, и никто из них не сбивался. Так и Надя - почти невидимыми жестами и движениями - подсказывала мне пределы того, что я могу с ней себе позволить. За всю предыдущую жизнь я ни к одной женщине не испытывал такого чистого влечения, если можно так его назвать. Занятия сексом отступили на задний план, мне казалось кощунством спать с другими женщинами, когда есть Надя. Но была ли она на самом деле? Она всего лишь не расставалась со мной, чувствуя обожание и любовь сильного мужчины, с трудом сдерживающего желание. Говорить о сексе с ней, о сексе вообще казалось мне непристойным, стыдным. Это мне, который всегда гордился собой, своей крутостью, мужеством, способностями жеребца, как меня называли женщины за умение доставлять им максимальное удовольствие, раскрывая при этом их женское дарование. Я рассмеялся бы над любым, кто сказал бы мне, что есть другая - более интересная и содержательная сторона общения с женщиной, когда желание обладать ею имеет мало общего с проявлением одних инстинктов. Быть может, это и есть любовь, когда мысли и чувства направлены на то, чтобы ничем не опошлить возникшие ощущения. Если бы не страх её потерять, я рассказал бы ей всё о своей нехитрой жизни. И если бы она хоть немного рассказала о себе, я бы преодолел и стыд, так как чувствовал, что тем самым мы можем стать ближе друг к другу. Меня даже не огорчало то, что она не видит во мне того мужчину, которого хотело и любило огромное количество самых разных женщин, слившихся теперь в одну массу. Как это ни парадоксально звучит, Надя ещё больше стала дорога мне тем, что не обнаруживала желания стать моей женщиной, и не потому, что запретный плод сладок, а из-за чистоты, угадываемой в ней. Быть может, именно за это я, прежде всего, и полюбил её. Хотя, кто знает, за что миллионы людей любят и ненавидят друг друга. Она преобразила всего меня, я ощутил пустоту своей прежней жизни и впервые задумался над тем, как следует жить. И потому ринулся вслед за ней в то, что наполняло моё существование смыслом, чего никогда не наблюдалось раньше. Я не знаю, как более точно выразить то состояние души, в котором находился целых три года, питая слабую надежду, что эта прекрасная женщина всё же станет моей - не столько любовницей, сколько женой. Представить себе, что она может пополнить ряды прежних моих женщин, я не мог и не хотел. Но старая жизнь постоянно напоминала мне о себе звонками, визитами моих закадычных друзей и приятельниц, почувствовавших перемены во мне и потому особенно не желающих их. Моё тело, привыкшее обладать женщинами, не могло смириться с аскетическим образом жизни. Так что время от времени оно изменяло Наде и моей душе. Влияние Нади оказалось столь велико, что я начал и мыслить, и чувствовать иначе, чем прежде, что и пытаюсь передать здесь словами. Я чувствовал в себе благостные перемены, и только на работе у меня ничего не менялось. Начальство, привыкшее ко мне прежнему, не видело, что я способен на большее, чем занимать скромную должность мастера. А просить я не хотел, не позволяла гордость. Мне предложили стать начальником цеха с окладом двадцать тысяч рублей лишь тогда, когда эта новость почти не обрадовала меня... Я удивлялся тому, что на протяжении такого долгого периода времени Надя продолжает встречаться со мной, позволяет мне маленькие вольности, вроде бы ничего против них, как мне казалось, не имеет. Но когда я осмелел настолько, что пошёл дальше, она тактично остановила меня и сказала, что не испытывает желания заниматься сексом в силу своей природы, и если я не в состоянии владеть собой, нам лучше расстаться. Я тут же горячо стал убеждать её в самых чистых своих намерениях, направленных лишь на то, чтобы приблизить час нашей свадьбы. Надя не говорила, что не выйдет за меня замуж, она уверяла, что пока к такой перемене своей жизни, несмотря на свои годы, не готова. Я заявлял, что буду ждать ровно столько времени, сколько потребуется, пока она сама не примет того или иного решения. Я понимал это так: она не любит меня и выжидает, вдруг в её жизни появится мужчина, к которому она воспылает большим чувством, чем ко мне.
  
  Я уже почти перестал надеяться на то, что она может стать моей женщиной, не твердил ей о своей любви. Даже имел глупость предложить Наде чисто дружеские отношения. Она легко согласилась, это обидело меня. Следуя договорённости стать друзьями, я уже не напрашивался на свидания. Как правило, она сама звонила мне и предлагала куда-нибудь сходить. Я подчинился негласным правилам жизни, установившимся между нами. Что ещё оставалось? После того, как я однажды проводил её домой, она пригласила меня к себе на чашечку кофе. Сколько женщин приглашало так, чтобы остаться со мной на ночь!
  
  Но такое приглашение, исходящее от Нади, меня поразило. Эта женщина ничего не делала случайно. И если прибегла к пошлой форме, то лишь затем, чтобы подчеркнуть самой себе, она отдастся мне и выйдет за меня замуж, скорее, по необходимости, чем по желанию. Это огорчило меня, но мне не хотелось верить в свои предчувствия. Влюблённые мужчины, особенно те из них, кто прошёл огонь, воду и медные трубы, доверчивы и наивны. Им особенно сложно заставить себя думать, что их любовь не встречает взаимности. Мотивация и потребность в любви у этих мужчин так велика, что женщинам не столько легко обмануть их, сколько они рады обманываться сами. Я удивился её предложению, но принял его с таким же удовольствием, с которым клюёт на червяка рыба. Предчувствие обладания этой давно желанной женщиной даже не пришлось гасить малейшим сомнением в том, что моя любовь принята и разделяется ею.
  
  Мы не спешили. Она заварила и поставила на плиту кофе, разговаривая со мной о пустяках. Затем мы выпили его с вкусными булочками, заранее припасёнными на случай моего визита. Потом она спокойно спросила, хочу ли я остаться у неё или поеду к себе. Разумеется, я ответил, что уже давно мечтаю о том дне, когда мы останемся вдвоём, не рискнув добавить, что ночью. Она без всяких лишних слов покинула меня и вскоре вернулась в красивой пижаме, постелила постель и улеглась в неё, с некоторой долей лукавства наблюдая за мной. Я разделся до трусов, почему-то глупо поиграл бицепсами и нырнул к ней, обнял и стал целовать. Она замерла в ожидании следующих моих действий, словно не знала, что последует дальше. Я подумал о том, что до меня она не знала мужчин, но потом убедился, что ошибся. Мы занялись любовью, вернее, ею занялся я. Надя ритмично отвечала мне, из чего я заключил, что она не так холодна, как говорила. А когда стала постанывать, я сделал вывод, который хотел сделать: то, что я делаю, нравится ей. А это всего лишь начало, она ещё не знает, на что я способен, и когда узнает - ещё больше полюбит меня. Бог ты мой, как только я со своим прежним богатым опытом любви, нет, занятий сексом (Надя каждый раз методично вносила такую поправку, но так и не отучила меня от моих слов, иначе бы мне пришлось признать, что вся моя предыдущая жизнь, главным в которой были женщины, состояла из случек) мог заблуждаться! Когда почувствовал, что Надя устала и спросила, всегда ли я так хорош, вложив в последнее слово некоторый сарказм, я слегка оторопел. Но всё же расценил её слова в свою пользу: хотя Надя принадлежит не к привычному для меня типу женщин, она едва ли осталась недовольна мной. Это следовало принять во внимание, если я хотел удержать её. Что ж, не все коту масленица, подумал я, пересмотрев привычные ценности, которые хотел бы сохранить. Но я уже был готов на всё, лишь бы Надя позволила мне любить себя и согласилась стать моей женой. Я тут же сделал ей соответствующее предложение, которое она в шутливой манере приняла в первом чтении. А два месяца спустя, когда я сострил, что второе и третье чтение слишком долго не рассматривается её думой, она рассмеялась. Сказала, что оба чтения состоялись без моего присутствия, но в мою пользу. Закон о нашем бракосочетании принят, и, если я, как президент, не передумал, могу его подписать. Я обнял её и расцеловал, а она сообщила мне о своей беременности. Сказала, не говорила раньше, так как не была уверена и хотела убедиться в том, что я на самом деле желаю стать её мужем. Единогласное принятие законопроекта о женитьбе и предстоящем рождении ребёнка настроило нас обоих на хороший лад, и мы отметили его тем, что занялись любовью. Учитывая Надины интересы, я ещё раньше не слишком затягивал акт нашей любви, за что она испытывала ко мне только благодарность, и мы жили вдвоём душа в душу. Но в этот счастливый вечер она сказала, что можно не спешить и насладиться в полной мере. И я не ударил в грязь лицом. Семейная жизнь состоит не из одних преимуществ - особенно тогда, когда ваша жена беременна. Понимая это, я старался по мере сил во всём угождать Наде, не противоречил ей, когда считал, что она не права. Но с приближением дня рождения ребёнка моя жена становилась всё капризнее. Однажды устроила мне пустую сцену из-за того, что, после того, как я помылся под душем и вспомнил, что не захватил с собой чистые трусы, вошёл в комнату обнаженным. Она заявила, что раз я позволяю себе разгуливать по квартире в голом виде, выходит, до сих пор не научился правилам хорошего тона. Я вспылил и сказал, что не нужно лицемерить, она неоднократно видела меня и не только меня одного во всех видах. Надя тут же ударилась в слёзы, я с трудом успокоил её, назвав себя последним скотом, и принёс свои извинения. Эта первая размолвка привела к тому, что я в ту ночь лишился привилегии мужа. Хотя и без того к этому шло: положение (в буквальном смысле слова) обязывало. Я сразу после работы возвращался домой и делал всё, чтобы она родила здорового ребёнка и при этом не пострадала сама. Мы договорились, что имя сыну дам я, а дочери - она. Но когда родился мальчик, она уговорила меня дать ему имя "Серёжа". И не потрудилась вдаваться в объяснения. На радостях, что роды закончились успешно и что у нас мальчик, которого, скрывая от Нади, хотел больше, чем дочь, я дал согласие на это имя. Мальчик, как говорится, рос на глазах. Мы, его родители, души в нём не чаяли. Чтобы не сглазить, никому долго не показывали его, а когда наши знакомые увидели Серёжу, то заявили, что он больше, чем на меня, похож на мать. Надя ответила, что облик детей с возрастом меняется, сейчас рано говорить, на кого похож наш сын. И я так думал, да и какая, собственно, печаль, что Серёжка похож на мою любимую женщину? Через некоторое время Надя допустила меня к своему телу и я мог наслаждаться им. Надя сказала, в нынешнем своём положении молодой матери она не чувствует большого желания заниматься любовью, но это совсем не значит, что от этого должен страдать я, её муж. Поэтому она не станет регулировать наши сексуальные отношения, предоставляет мне полную свободу, как она пошутила, самовыражения. Конечно, я замечал, что секс ей чуть ли не поперёк горла, но уже поздно что-либо менять, да и, по правде говоря, не хотелось. В конце концов, я не урезан в супружеских правах, а то, что не встречал взаимности, конечно, неприятность, но не беда (старая шутка). Во всём остальном наши отношения развивались вполне гармонично - мы, главным образом, после работы занимались ребёнком и домом. И лишь изредка оставляли Серёжку с бабушками и шли куда-нибудь - в театр, кино, в кафе. Надя входила в мои интересы и отпускала меня на футбол и хоккей, хотя чаще всего я смотрел матчи по телевизору. Я с детских лет интересовался спортом, сам хавбеком играл в футбол в школьной, а затем и в институтской команде. Правда, Наде все спортивные игры были пофиг, равно как и чтение детективов, которые я, уставая от работы и дома, предпочитал серьёзному чтиву. Я уже привык к тому, что моя жена в интеллектуальном плане считает себя на голову выше меня. Хотя сам так не считал. Впрочем, кто скажет, что он дурак, а другой умный? Все мы, за редким исключением, считаем себя не последними из людей, а я, обласканный женским вниманием и проистекающими от этого удовольствиями, тем более не хотел признавать, что недостаточно развит в других сферах жизни. Ни одна моя женщина, даже ссорясь со мной, не считала меня кретином и не смотрела на меня сверху вниз. Когда я однажды по неосторожности брякнул это жене, она только расхохоталась, как же, как же, мол, если такой жеребец (от неё я такого услышать не ожидал) может часами заниматься сексом и ему хоть бы что. Другая жена на её месте радовалась бы - здесь мне явно не повезло. Но это обстоятельство (и на Солнце есть пятна) мало омрачало меня. Больше огорчало то, что моя любовь не нужна ей. И кто знает, если б не Серёжка, она со мной могла развестись, чего я боялся сильнее всего на свете. Лишь кажется, что нелюбовь другой стороны может унизить любящего человека, на самом деле она причиняет ему только боль, которую превозмогает наслаждение от собственной любви. Я так сильно любил Надю, что другие женщины не приходили мне на ум.
  
  В конечном счёте, наши отношения почти ничем не отличались от отношений во многих других семьях. В нашем случае хотя бы одна половина любила другую. В большинстве семей царила, если не ненависть, то полное безразличие. Эти семьи либо разваливались, либо держались по необходимости - из-за отсутствия другого жилья, из-за детей, мало ли чего ещё. Надя это хорошо понимала, её трудно упрекнуть в недостатке ума. Я пришёл к выводу, она вышла за меня, главным образом, из желания иметь ребёнка. Нужно отдать ей должное, она предупреждала меня, что холодна, и секс как таковой мало волнует её. Видимо, считал я, ей просто не повезло: она не встретила мужчину, с которым бы хотелось находиться в постели. Те, с кем она знакомилась, разочаровывали её. Вот и я, в конце концов, не сумел переломить данную традицию. Уж не знаю, за дело ли мне такая кара! Быть может, судьба - моя жена должна резко отличаться от множества женщин, с которыми я спал.
  
  Обычно в семьях любовь, даже если она есть, превращается в привычку. Такова обратная, не самая приятная сторона супружеской жизни. В моём случае это не так. Я продолжал любить Надю со всей присущей мне страстью, сдерживать которую всегда выше моих сил. Моя жена с пониманием относилась к данной проблеме мужа и стоически выносила слишком частые и продолжительные, по её мнению и природе, сношения, как она однажды в сердцах назвала то, что происходило между нами в постели. Это слово прозвучало для меня оскорбительно, я больше недели, если можно так выразиться, не мог прийти в себя. Она поняла, что сказала грубость, извинилась и обняла меня, прильнув ко мне всем телом. Я сразу размяк и обрадовался концу моих мучений, выдерживать которые стоило большого труда. Я ж говорил, Надя - умная женщина. Пока она нуждается во мне как отце своего ребёнка и человеке, так или иначе спасающем от одиночества, думал я, наши качели будут продолжать качаться.
  
  Наверное, я бы оставался в достаточно хорошем расположении духа, если б не дальнейшие события. Гуляя с Надей и двухгодовалым Серёжкой в Павловском парке, мы наткнулись (или на нас наткнулся, не помню) бывший ученик Нади, которому она три года перед тем давала частным образом уроки английского языка, чтобы тот чувствовал себя комфортно в Оксфорде (не больше, не меньше), куда его папаша за бешеные деньги определил учиться после окончания школы. Парень и сам не промах, иначе б ему этого заведения не видать, как своих ушей. Держался мальчишка (в восемнадцать лет) с нами запросто, на равных, как мне показалось. Но решил похвастаться, каких успехов достиг в английском, и потому перешёл лопотать с Надей на незнакомом мне языке. Они так увлеклись беседой, что я подумал, уж не влюбился ли в мою очаровательную жену этот молокосос. Звали этого типа Серёжей, как и моего сына. Уж не в честь ли этого мальчишки Надя уговорила меня назвать нашего сына его именем или то чистая случайность? Такая мысль промелькнула у меня, когда Серёжа попросил разрешения взять Серёжку на руки. И то, с каким умилением этот парень глядел на ребёнка, вызвало у меня мимолетное подозрение, тем более что я уловил общие у них черты. Но приписал это своей глупой, неоправданной ревности - не мог же тогда пятнадцатилетний ученик настолько обаять свою миленькую учительницу, чтобы она отдалась ему и затем родила от него сына. Это не укладывалось в голове, противоречило здравому смыслу, тем более её здравому смыслу и природной холодности. Меня даже позабавили мои подозрения, я лишний раз убедился в том, что по-прежнему без памяти люблю свою жену. И плохо представлял себе, как смогу жить без неё четверо суток в неделю, так как она из-за Серёжки на лето устроилась работать в ясли, уехав с ними вскоре в Зеленогорск. Мы договорились, что я буду приезжать к ней в пятницу вечером, а уезжать в понедельник рано утром - так, чтобы успеть на завод к девяти утра. Надя с Серёжкой уехали, мне стало тоскливо, так сильно не хватало их. И поэтому, когда наступала пятница, она становилась самым радостным днём - уже с утра я жил предчувствием встречи с ними. Но неожиданно для себя столкнулся с резким охлаждением к себе жены. Она не умела лгать и не могла скрыть своего настроения. Иногда мне казалось, она просто ненавидит меня. Даже днём. Я всячески пытался настроить её на более дружественный лад - настолько, что, ничего не поняв, спал с ней наспех, чтобы не утомлять. Сказать, что она отдавалась мне без любви - ничего не сказать. Надя лежала подо мной, чуть ли не стиснув зубы и на грани истерики. Я пытался узнать, что случилось. Она отвечала, не беспокойся, ты тут совершенно ни причём, просто я неважно чувствую себя, и очень устала. Поскольку она целыми днями работала с детьми и отдыхала только тогда, когда они спали, я старался к ней не цепляться. Лишь предложил свою помощь. Но под предлогом того, что незнакомый им человек может напугать детей, сказала, чтобы я приходил к ней в определённое время, когда дети спят, и отдыхал: "Ты сам устал, иди на залив, поплавай, ты ж это любишь". А я больше всего любил её и хотел быть с нею. Пришлось мне послушаться. Я делал то, что она скажет. Она договорилась с руководством яслей, что за деньги вместе с персоналом станут кормить и меня. После завтрака я покидал территорию яслей, возвращался к обеду, несколько часов, пока дети спали после него, мы находились вместе, но почти не разговаривали. Такую я не видел её никогда. Хотя и не сразу, я понял, две ночи из трёх мне не стоит навязываться ей. Она это приняла как само собой разумеющееся и никак не отреагировала на мой добрый жест, хотя по прежнему опыту наших отношений хорошо знала, чего мне стоит лежать с ней рядом, не допуская близости. Правда, днём иногда несколько смягчалась и позволяла себе даже шутить со мной.
  
  Очень трудно передать собственное восприятие старых событий под существующим тогда углом зрения - ведь я ничего не понимал и не знал, переживал, что самочувствие Нади не позволяет ей быть со мной хотя бы той, что до отъезда в Зеленогорск. Это сейчас, когда мне более чем ясна причина её состояния и поведения, я пытаюсь реконструировать те дни. Не знаю, как бы дальше развивались мои отношения с женой, если б однажды после того, как приехал к Наде, не встретил, возвращаясь с пляжа, знакомое лицо. Это был Серёжа, с которым мы не так давно встретились в Павловске. Столкнувшись со мной, он быстро свернул в другую сторону. Я не стал догонять его и выяснять отношения. Только не хватало - устраивать истерику оттого, что моя жена не только спала и, скорее всего, родила от него сына, но и продолжает сношаться с ним, пока я вкалываю на заводе (отпуск мне дали только осенью). Теперь мне стали понятны их английская болтовня и наглость, с которой он держал на руках Серёжку - не моего, а своего сына. Кто знает, может быть, и у меня, как у Льва Толстого или Сергея Есенина, что нас роднит, есть на стороне дети, но что точно - в пятнадцать лет я их не прижил, тем более с женщиной вдвое старше меня. Разве я мог вообразить, что моя будущая жена, встречаясь со мной, мужчиной в самом, что называется соку и пользующимся бешеным успехом у женщин, спала со своим малолетним учеником? Более того, водила меня за нос и отдалась мне, а затем вышла за меня, чтобы заполучить не столько мужа, сколько отца своему ребёнку. Тут я сопоставил даты и понял, что в равной степени отцом мог оказаться и я, но схожесть Серёжки с этим типом говорила сама за себя. Теперь всё встало на свои места. Надя не только втюрилась в пацана, но и любит его. И, кажется, он сам любил и любит её, и потому находится здесь и успешно ставит мне рога - так, что выматывает мою жену, и ей уже ни до кого другого, тем более до нелюбимого мужа. Вся её холодность выдуманная, она - обыкновенная шлюха! Но при всём этом я продолжал любить её никак не меньше - вот она сука, жизнь!
  Можно, конечно, подловить этого гадёныша и оторвать ему яйца. Можно интеллигентно поговорить с ним, сохранив ему его наследство. Но ни то, ни другое ничего мне не даст. Моя жена окончательно возненавидит меня. Оттого, что он перестанет спать с ней, мне лучше не станет. Если она даже сейчас, когда я ничего не знал и не изменял ей, готова сожрать меня со всеми потрохами, что будет тогда, когда я отважу от неё любовника? Самое разумное с моей стороны делать вид, что я ничего не знаю. Терпение и ещё раз терпение, друг мой. Ты проявил его тогда, когда столько лет добивался её, прояви и теперь. Рано или поздно этот парень бросит её, жениться на ней он не захочет и не сможет. Она сама должна понимать, такой мезальянс между ними невозможен, это не просто неравный брак с точки зрения их социального положения, но и потому, что между ними лежит целая пропасть - пятнадцать лет разницы в возрасте. Да, сейчас она всё ещё хороша, но что будет с ней лет через двадцать, если не раньше? А ему через это время ещё будет меньше сорока! Никуда она от меня не денется. Я подожду. Но это не значит, что нужно мириться с положением рогоносца. Теперь, любимая жёнушка, я буду отдирать тебя по полной программе. Если из-за этого разведёшься со мной, по крайней мере, я не стану жалеть о том, что цацкался с тобой, шлюхой. Как же вы устраиваете свои грязные, похотливые дела? Неужели она оставляет сына и уходит из дома, чтобы лечь под него? Я был в бешенстве и одновременно в ясном разуме. Я ничего не мог поделать с собой, мне она нужна. Жизнь без неё - всё равно, что жизнь наркомана без наркотика. Я подсел под неё, издевался я сам над собой, чего уж там, хуже - я подлёг под нее. Все лето, каждую неделю я приезжал к ней, мы почти не разговаривали, а ночью я до полного изнеможения ублажал себя... и не мог кончить. Она, совершенно вымотанная нами, мужем и любовником (не думаю, чтобы тот щадил её), а также работой, молчала. В её глазах не ощущалось даже ненависти, так она страдала от любви к этому мерзавцу и страха остаться одной с сыном. Что ни говори, отцом её ребенку я был неплохим.
  
  И, когда она - совершенно вымотанная - вернулась в город, мне стало так жаль её, что я плюнул на все страсти-мордасти и прекратил её мучить. Наша жизнь вернулась на круги своя. Она почувствовала кожей, как сильно я люблю, что ради неё готов вынести все, что угодно. Я лишь боялся, что совесть не позволит ей дальше скрывать свою измену, и тогда наше семейное положение может пойти ко дну. Хотя, быть может, всё будет с точностью наоборот. Осознание своей вины приведёт к раскаянию, она покончит со своей связью с Серёжей. Нет, конечно, не полюбит меня, но, во всяком случае, из одной благодарности, что я прощу, уже простил её, станет относиться ко мне иначе. К счастью или несчастью для нас, Надя скрывала свою связь до тех пор, пока она не оборвалась следующим летом. Я точно не знаю, не хотел знать, приехал ли он снова из Англии, но по отношению ко мне она вела себя так же, как до поездки с сыном в тот же Зеленогорск с садиком. Конечно, у меня саднило в душе, что Серёжка - не мой сын, но я уже всем сердцем так прикипел к нему, что не представлял себя без него, как и без его матери. Так или иначе, наша семейная жизнь вошла в старое, до встречи с "англичанином" в Павловске, русло. Наши отношения нельзя было назвать идеальными, но протекали они настолько бесконфликтно, что как-то, когда Надя находилась в хорошем расположении духа, я поднял тему рождения второго ребёнка.
  
  - У нас уже есть ребёнок, второго нам, к сожалению, не потянуть.
  - Если меня назначат начальником цеха, как только нынешний уйдёт на пенсию (такое предложение мне уже сделано, я не хотел говорить раньше времени) наше материальное положение улучшится.
  - Предложение ещё не значит назначение.
  - Если назначат и дадут обещанный оклад двадцать тысяч, что тогда?
  - Тогда и поговорим.
  - Я хотел бы знать твоё мнение сегодня.
  - У тебя горит?
  - Я хочу иметь своего ребёнка.
  - Что ты сказал?
  - Я сказал, что хочу иметь от тебя своего ребёнка.
  - Что ты этим хочешь сказать?
  - Только то, что сказал.
  - Ты думаешь, Серёжка не твой сын?
  - Я это знаю, знаю с тех самых пор, когда мы встретились в Павловске с его отцом.
  - Почему ты так решил?
  - Надя, я всё о вас знаю.
  - Что ты знаешь?
  - То, что он прошлым летом был твоим любовником.
  - С чего ты это взял?
  - Я видел его в Зеленогорске.
  - И на этом основании решил...
  - За кого ты меня принимаешь?
  - Хорошо, раз на то пошло, он - мой любовник. Я люблю только его одного - с того дня, когда мы занимались любовью много лет назад. Ты это хотел знать?
  - Не хотел, но знаю.
  - Что ж ты всё время молчал?
  - Я хочу сохранить нашу семью, так как люблю тебя.
  - Прости меня, если можешь, но я не люблю тебя (сказала, сделав ударения на "я").
  - Что ж тогда вышла за меня замуж?
  - Я хотела иметь ребёнка. Ты нравился мне. Я понимала, моя любовь с мальчишкой противоестественна.
  - Тогда, но не теперь?
  - Мы расстались. Я порвала с ним.
  - Как же ты могла в одно и то же время спать с нами обоими?
  - Я с тобой не спала. Это ты спал со мной. Теперь этому пришёл конец. Я давно хотела сказать тебе, что так дальше продолжаться не может, но всё ещё надеялась, что смогу разлюбить Сережу.
  - Но ты же понимаешь, он не женится на тебе!
  - Он настаивал на нашем разводе, чтобы в этом году жениться на мне, так как любит меня.
  - И потому что у вас сын.
  - И потому.
  - Что ж тогда порвала с ним?
  - Надоело обманывать себя, его, тебя. Я поступала с вами обоими подло...
  - Я всё равно люблю Серёжку, разве не видишь?
  - Ты можешь простить меня?
  - Я давно тебя простил. Нельзя заставить себя любить человека, которого ненавидишь. И очень трудно отказаться от того, кого любишь.
  - Ты неправ, я вовсе не ненавижу тебя. Но теперь, когда мой обман раскрыт, мы должны развестись. Я не хочу эксплуатировать твою любовь и всё время чувствовать себя мерзавкой. То, что ты так долго терпел этот обман, зная о нём, ещё больше заставляет меня чувствовать себя последней гадиной.
  - Напротив, теперь, когда мы оба ничего не скрываем друг от друга, должны найти в себе силы сохранить семью. Я люблю тебя и нашего сына.
  - Он - не твой сын.
  - Он - мой сын, я с первого дня рождения его отец. Он привязан ко мне, ты не можешь лишать его отца. Ты сама могла не знать, от кого зачала Серёжку. Если б он не был так похож на этого парня, все могло сложиться между всеми нами иначе.
  - Я изменяла тебе, я наслаждалась с ним любовью, а с тобой...
  - Можешь не говорить, я знаю, что у тебя - со мной.
  - Я не могу так, Алёша. Прости меня. Мы не можем быть вместе.
  - Но ты разрешишь мне видеть сына?
  - Да, конечно.
  - Даже в том случае, если выйдешь замуж.
  - Я ни за кого не выйду.
  - Может быть, не станем спешить с разводом? Временно поживём врозь, а там видно будет.
  - Не будем больше обманывать себя.
  - Но это просто неразумно...
  - Это должно было случиться и случилось.
  
  Мы не развелись, но вот уже полгода не живём вместе. По выходным дням я встречаюсь с сыном. Он любит меня и не должен знать, что не я его родной отец. В Надину жизнь я больше не лезу. Мне неведомо, как она живет. О разводе мы больше не говорим. Кто знает, быть может, нам когда-нибудь удастся найти общий язык. Я по-прежнему люблю её, хотя у меня снова появились женщины, с которыми мне нравится заниматься сексом, в равной степени, как и им со мной. Всё в высшей степени банально.
  
  Глава четвёртая
  
  Серёжа
  
  Перед вылетом в Англию после нашей бурной встречи с Надей в Зеленогорске меня уже не покидало ощущение, что эта любовь пошла на спад. Мы начали мелко ссориться, выяснять отношения, которые и без того стали запутанными. И хотя я обещал Наде предпринять все возможное и невозможное, чтобы мы могли пожениться, сам верил в это плохо. Я чувствовал, что и Надя сомневается. Я готовился стать серьёзным бизнесменом, и обязан был, на её взгляд, выбить из головы нелепое и глупое чувство, только мешающее в реальной жизни. Умом я понимал, что, если ничего не предприму, наши перспективы на совместную жизнь равны нулю.
  
  Уже по возвращении в Англию я начал ощущать дикую тоску по нашим ночам, Надя постоянно снилась мне, нечастые встречи с другими женщинами лишь обостряли мое положение - они не выдерживали никакого сравнения с ней. Я пытался убедить себя в том, что ничего особенного в Наде нет, что я просто поддался своему первому чувству. Но и до моего сознания доходило, я полюбил её. А то, что она, став моей первой женщиной, на второй день порвала со мной, лишь усиливало чувство к ней. Я всё время прокручивал в голове, пожалуй, самое яркое событие в своей жизни, когда мне удалось - пусть неосознанно - влюбить в себя такую прекрасную женщину, и тут же подвергал эту мысль сомнению. Быть может, нет, скорее всего, она отдалась мне лишь потому, что в своём возрасте, желая любви, не знала её, а что это такое, я хорошо представлял себе, хотя мне было тогда всего-навсего пятнадцать лет. А когда от нашей, как она шутила, одноразовой любви родился Серёжка, я, его отец, сразу же напомнил ей о себе, хотя она не могла угадать в новорождённом мои черты, выявившиеся значительно позже. Видимо, существует связующая нить между мужчиной и женщиной, когда у них рождаются дети. А мы любили друг друга, она это поняла хотя бы по контрасту с отсутствием чувства к мужу. Когда я впервые увидел его, решил, что с таким видным мужчиной она сразу же забыла меня, и был приятно удивлён, что она, кажется, всё ещё помнит меня. А поскольку я не только не забыл, но ещё острее переживал свою так резко оборвавшуюся любовь, решился снова попытать счастья. То, что в присутствии мужа Надя довольно легко согласилась говорить со мной на английском и то, что я узнал в ребёнке своего сына, придало мне уверенности добиваться новой встречи с ней наедине. Это далось Наде нелегко, но она пошла на риск. И только в конце лета, когда стала неизбежна разлука, мы принялись болезненно обсуждать создавшееся положение, не зная как его разрешить. Что-то при этом нарушилось. Наверное, я вёл себя эгоистично, не желая пропускать ни одной ночи, не давая Наде передышки, в которой она особенно нуждалась после приезда мужа. Мне бы войти в её шкуру, а я выражал недовольство и устраивал сцены ревности. По моему мнению, она должна была сообщить мужу, кто я, от кого Серёжка, и положить всему конец. Я не сомневался в том, что после окончания учёбы в Англии, а то и раньше женюсь на ней, и не понимал, как можно вести игру на два фронта, словно она изменяла не мужу, с которым её связывали определенные обязательства, а мне. Я знал, он не один год обхаживал её, и она стала принадлежать ему, а затем и вышла за него замуж, когда порвала со мной, только-только её добившимся. Это явно мучило её, иначе б она никогда не рассказала мне обо всём уже в первую нашу ночь в Зеленогорске. Ей нужно было хоть как-то оправдаться перед собой (меньше всего передо мной). Я помню, этот рассказ покоробил меня. Мне было крайне неприятно выслушивать то, что она так низко, как я считал, поступила со мной - не только бросила, но тут же нашла мне замену. И я испытал ещё большее наслаждение оттого, что она, наконец, забыла о муже и всём том, что с ним связано. Надя сказала, что как бы дальше ни сложилась наша жизнь, она ни о чём не пожалеет, потому что ради любви можно даже совершить преступление. Всё это я часто вспоминал в Англии, мечтая о том, как мы в следующее лето при любых обстоятельствах встретимся снова. Нужно признаться, я больше думал о себе, чем о ней.
  
  
   Вернувшись в Россию, я вспомнил об обещании, данном Наде, найти выход их нашего ненавистного треугольника. И решил "как мужчина с мужчиной" поговорить с отцом, как только увижу его в хорошем настроении. Я выбрал нужный момент, сказал, у меня к нему очень серьёзный разговор, никак не связанный с учебой.
  
  - Ты влюбился в Великобритании? (Сказано так, словно у меня произошла там великая любовь.) И кто она, если не секрет, твоя девушка, насколько вы близки?
  - Я люблю замужнюю женщину, живущую здесь, в России. И у меня растёт трехгодовалый сын.
  - Ничего не понимаю. Как это у тебя может быть сын? Ты переспал с этой женщиной в пятнадцать лет?
  - Прости, папа, я не пересыпал с нею. Я сразу влюбился.
  - Кто она?.. Не может быть... Кажется, я догадываюсь... Твоя англичанка?!
  - Да - Надя. И я до сих пор люблю её, сейчас даже больше, чем раньше.
  - Я видел, какие взгляды ты бросал на неё, но разве мог подумать, что у вас зайдёт так далеко? Теперь понятно, почему она отказалась заниматься с тобой.
  - Мы были близки всего лишь один раз, после чего она дала мне отставку.
  
  - Рисковая женщина. Потеряла голову с мальчишкой - хватило одного раза.
  - Она не теряла голову. Голову потерял я.
  - Не станешь же ты убеждать меня, что она не смогла совладать с собой?
  - Тогда она ещё не любила меня...
  - Но ты оказался так убедителен, стоило тебе овладеть ею, что полюбила? Не рассказывай мне сказки. Может быть, ты недурно проявил себя как мужчина, во что верится с трудом, если это у тебя первый опыт, но в любом случае, по глупости или недоразумению отдавшись тебе, она не могла полюбить мальчишку.
  - Я и не говорю, что сразу полюбила.
  - И?
  - Надя вышла замуж и родила сына.
  - Короче говоря, узнав о беременности, тут же поспешила без всякой любви выскочить замуж, лишь бы дать ребенку отца. Мужу можно только посочувствовать. Он, лопух, уверен, что сын от него.
  - Он видел меня и, возможно, уже так не думает.
  - Неужели Надя призналась ему? Смелая женщина!
  - Я отсоветовал ей до моего разговора с тобой говорить мужу, кто я ей, и что Серёжка мой сын.
  - Надеюсь, все это у вас в прошлом?
  - И в настоящем. Я случайно встретил их в прошлом году с ребенком в Павловске и с огромным трудом добился встреч в Зеленогорске, где она находилась с нашим сыном. Устроилась работать в его ясли.
  - Лишь бы заниматься с тобой любовью?
  - Она нанялась туда ещё до нашей встречи. Просто все удачно совпало.
  - Так удачно, что твоя мать говорила мне, тебя арканом не затащишь на нашу дачу. Теперь ясно, какой там у тебя приятель. Не думаю, что в порядке очерёдности отдаваясь вам, она поступала как порядочная женщина. Жаль, ты настолько ослеплён своей страстью, что не принимаешь это во внимание, и пудришь мозги не только мне, но и себе. Пойми, это не ты совратил её, а она - тебя. Сколько ей лет и сколько тебе! И пусть она во время одумалась, своевременно вышла замуж, однако через три года даму снова потянуло на молоденького, и она стала изменять мужу. Никакие ссылки на так называемую любовь здесь не проходят. Как ты сам не понимаешь, что она из себя представляет?
  - Во-первых, я уже говорил, она хотела всё сказать мужу, но я не велел. Во-вторых, она не любит мужа, и лишь выполняла так называемый супружеский долг. В-третьих, клянусь всем святым, она никогда не соблазняла меня и всячески уклонялась от всех моих попыток сблизиться с ней. Что там ещё? Она выходила замуж вовсе не для того, чтобы прикрыть свою беременность. За ней много лет ухаживал нынешний муж, он нравился ей, но она хотела любви, и только потому не давала ему прямого ответа. И лишь почувствовав первые признаки чего-то подобного ко мне, из страха, что не сможет отказаться от меня (я настойчиво добивался наших встреч), решилась на замужество. К тому же она очень хотела родить, а годы поджимали. Она понятия не имела, что ребёнок от меня. Она была со мной всего лишь один раз, а с мужем - неоднократно. Надя уговорила мужа назвать сына моим именем, чтобы сохранить память обо мне. Посмотри фотографию Серёжки, сделанную в Зеленогорске прошлым летом. Он удивительно похож на меня маленького. Сравни сам. Это мой сын и твой внук... Молчи. Я не всё ещё сказал. Я люблю эту женщину. Я хочу, чтобы она развелась с мужем и вышла за меня. Мы любим друг друга, и у нас сын. Пожалуйста, папа, постарайся понять меня, не препятствуй моим планам. Женитьба никак не отразится на моей учебе в Англии и планах стать тем человеком, которого мы оба желаем видеть во мне в скором будущем. Ты только представь, когда мне исполнится чуть больше сорока лет, я в расцвете сил, а у меня взрослый сын, уже самостоятельно зарабатывающий себе на жизнь. От вашего с мамой решения зависит вся моя жизнь. Вы можете осчастливить меня. На другую помощь я рассчитывать не смею.
  - Серёжа, пойми и ты меня. Тебе только девятнадцать, Наде тридцать четыре. Как бы ты сейчас ни любил её, твоя любовь со временем превратится в привычку. В своё время, будучи чуть старше тебя, я женился по любви, но ты ещё не родился, а этой любви и след простыл. Мы с твоей матерью жили мирно, до недавнего времени я оставался верен ей, поскольку для меня важнее всего мой бизнес и твоё будущее. Я люблю тебя и хочу тебе только счастья. Поверь мне, твоя честность довольно скоро вступит в противоречие с реальностью, тебе наскучит твоя немолодая жена. Она - умная и чуткая женщина - это заметит, тем более что лгать ты не умеешь. Поломаешь не столько свою, сколько её жизнь. Она не разлюбит тебя, и развод станет для неё большим ударом. Так что, прежде всего, подумай о своей женщине. В конце концов, если не можете обойтись друг без друга, оставьте всё, как есть. Не идите против жизни, которая, так или иначе, докажет вам, какую большую ошибку вы совершили. Удивительно, как она сама не понимает этого, если готова развестись с мужем и выйти за тебя замуж.
  - Надя говорила мне очень похожие слова. Но она любит меня и готова рисковать своим будущим. А я, со своей стороны, постараюсь не разочаровать её.
  - Мне не хочется входить в детали твоей интимной жизни. Но, видимо, придётся. Скажи, кроме Нади, у тебя были женщины?
  - Да, хотя мало.
  - И все они в постели уступали Наде?
  - Нет. Если ты любил, то должен помнить, кроме постели есть и другие - даже большие ценности. Те, что приобретаются только в любви.
  - Эти ценности, мой мальчик, так же утрачиваются с годами. Всякое восприятие индивидуально. Нет ничего более субъективного, чем любовь со всеми её ценностями. Как только любовь проходит, человек находит оправдание любому своему поведению, и все его ценности летят к чертям собачьим. Ты столкнулся сейчас с огромным испытанием. Если не переломишь себя и продолжишь гнуть свою линию, направленную, в конечном счёте, против ваших интересов, вся твоя жизнь - карьера, семейная жизнь - сложится не так, как все мы, мама, ты и я, задумывали. Мой тебе совет - не создавай себе лишней головной боли и проблем. Помни, снявши голову, по волосам не плачут. Извини, Серёжа, я не могу тебя поддержать. Я очень ценю твоё доверие и откровенность, но не могу использовать их против твоих интересов. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы не думать о твоём будущем. К сожалению, ты находишься сейчас в таком состоянии, что не способен понять, какую серьёзную ответственность возьмёшь на себя, если разрушишь Надин брак и женишься на ней. Больше того, учти, всё тайное становится ясным. Её муж когда-нибудь узнает, что ему ставят рога, и это может иметь самые плохие для всех вас, троих, последствия. Забудь эту женщину, если она сама не способна понять, что никакие благие порывы и мотивы её не оправдывают.
  - Забыть её не в моих силах. Я её люблю!
  - В любом случае не стану поддакивать вам. Ты любишь её, а я - тебя. И никогда не пойду против твоих истинных, а не эфемерных интересов. А любовь - призрачна.
  - Ты забываешь об отнюдь не эфемерном Серёжке. Он так же реален, как мы с тобой. И нуждается во мне, своём отце.
  - У него есть отец. Отец, мой дорогой (даже неловко тебе это говорить, настолько очевидно), - не тот, кто родил ребёнка (для этого никакого ума не надо), а кто его воспитывает. Я что-то не слышал от тебя, будто Надин муж плохой отец - бьёт сына, не любит его, бросает на произвол судьбы. Он - никуда не годный отец?
  - Разве сам не понимаешь, Серёжка - мой сын! Ты бы мог отказаться от меня? Почему же тогда так легко отказываешься от внука?
  - Я не отказываюсь от него, напротив, хочу, чтобы жизнь этого маленького человека никем и ничем серьёзным не омрачалась. Прежде всего, его родителями. В конце концов, если тебе так дорог этот мальчик, я могу завести на него валютный счёт в банке. Когда потребуется, сниму его, и ты распорядишься им по своему усмотрению.
  - Я не желаю жить ни на проценты, ни в кредит. Я живу настоящим, отец. Если ты серьёзно подумаешь обо всём, о чём мы говорили, и откажешь мне в поддержке, я вынужден буду искать другой выход, хотя он менее приемлем для всех нас. Только, пожалуйста, не думай, что я шантажирую. Я так надеялся на тебя (ты всегда приходил мне на помощь, я это очень ценил, и потому особенно любил тебя), что не искал других путей. Но, кажется, мне ничего другого не остаётся, как найти их. Если только Надя согласится развестись с мужем, я, как бы то ни было, женюсь на ней. Но мне бы очень не хотелось идти вам наперекор. Это всё равно для меня, как ради одной руки отсечь другую. Раньше ты всегда понимал меня, я и сейчас, когда это особенно важно для меня, рассчитываю на твоё понимание. Если примешь решение в мою пользу, маме ничего не останется, как согласиться с нами обоими.
  - Хорошо, Серёжа, я ещё раз подумаю, только, пожалуйста, не загоняй меня в угол. Обещай, что не станешь торопить события. Почему нужно спешить? Не можете жить друг без друга, будьте близки, пока муж вам это по неведению позволяет. Придёт время, закончишь учебу, окончательно поймёшь, что не можешь жить без неё, тогда и женишься на ней.
  - В какое положение ты меня ставишь? Только что осуждал Надю за измену мужу, а теперь её поощряешь. И всё это лишь потому, что надеешься, мы не сможем жить двойной жизнью. Каково мне знать, что другой мужчина спит с моей любимой женщиной? Каково ей заниматься любовью с человеком, которого она почти ненавидит? Почему мы должны лгать и изворачиваться, прятаться и бояться, что нашу любовь раскроют и надсмеются над ней? Ты об этом подумал?
  - Этот вопрос я хотел бы задать и тебе. Что ты думал, когда лгал и изворачивался, терпел соперника и допускал, что твоя женщина изменяет не только ему, но и тебе?
  - Я люблю её! Я люблю её, чёрт побери! Разве этот сложно понять? Ты же умный и добрый человек, всем хорошим в себе я обязан тебе, так помоги мне в самую трудную минуту моей жизни! Я всегда буду помнить то, что ты пошёл мне навстречу.
  - Ты осудишь меня, хотя сейчас не можешь многого понять. Любовь застила тебе глаза... Хорошо, мой мальчик. В этом году ты в любом случае жениться на Наде не можешь. В лучшем случае - в следующем, если Надя поверит тебе и разведётся с мужем. Так?
  - Она мне верит. Я согласен!
  - Подожди. Ты же не хочешь, чтобы ваша женитьба носила формальный характер. Если так уверен в себе, женишься на ней, как только окончишь учебу в Англии, а пока всё пусть будет, как есть. Но сначала я должен убедить твою мать - ты же знаешь её характер. Мы и так в последнее время нередко срываемся друг на друга, но тебе этого лучше не знать.
  - Чего именно?
  - Я бы не хотел говорить.
  - У тебя есть другая женщина?
  - Да.
  - Мама узнала?
  - Увы.
  - Надеюсь, вы справитесь с такой проблемой?
  - Если я оставлю свою женщину, возможно.
  - Ты не можешь обещать матери, что бросишь ее?
  - Я люблю Тамару.
  - Она моложе матери? Сколько ей лет?
  - Она на пять лет старше тебя.
  - Тогда все понятно.
  - Что тебе понятно? Я люблю её не потому, что она молода. Почему допускаешь любовь к Наде, а мне отказываешь в любви к Тамаре?
  - Хотя тут несколько иной случай, ты прав. Прости меня, что же теперь будет с вами?
  - Не знаю. Оставить твою мать, как и отказаться от Тамары, я не могу. А теперь ещё и ты со своей любовью. Мало мне своей собственной.
  - Что же нам делать?
  - Ждать. В житейских вопросах женщины мудрее мужчин. Если они любят нас, могут простить и забыть. Больше того - не станут мешать нашему счастью.
  - Ты хочешь сказать, они позволят нам изменять им?
  - Могут отнестись к этому с пониманием.
  - Хорошо, а что прикажешь делать твоей Тамаре?
  - То же самое. Если она любит меня, должна понять, что я не могу оставить жену, с которой прожил столько лет, и обречь её на одиночество.
  - Но, с твоей стороны, это в высшей степени эгоистично!
  - У тебя есть другие предложения? Может быть, ты не против того, чтобы я развёлся?
  - Нет, конечно.
  - Отказаться от своей поздней любви? Ты же от своей ранней отказаться не желаешь.
  
  - У меня нет тех обязательств, что есть у тебя. Я холост.
  - Я так и знал, что ты встанешь на сторону матери.
  - Я ни на чьей стороне, разбирайтесь сами. Я не стану осуждать тебя, какое бы решение ты ни принял. Это всё, что я могу тебе сказать.
  - Ценю твою толерантность... Ладно, мои женщины - это моя головная боль. Но как понимаешь, сообщить твоей матери, что ты надумал жениться, в конец расстроить её.
  - Для начала мне достаточно твоего терпимого отношения к моим планам.
  - Давай всё же договоримся, этим летом ты о них Наде больше ничего не говоришь. А в следующем, если ваши намерения не изменятся (к тому времени прояснятся и мои отношения с твоей матерью), вернёмся к этому разговору. Идёт?
  - Что, значит, вернёмся к этому разговору? В следующем году я непременно женюсь на Наде!
  - Хорошо, женишься. Но сейчас обещай, никаких разговоров о женитьбе вести не будешь.
  - Я уже обещал Наде, что в случае её развода мы поженимся.
  - Поступил не очень разумно. Кто же перед женитьбой ставит условия будущей жене?
  - Не хитри. Это не условие, а необходимость. Как же мы можем стать супругами, если она не разведётся?
  - Ты просто не понимаешь, какую ответственность навлекаешь на себя. Через год всё может измениться, но ты заранее свяжешь себя определёнными обязательствами.
  - Можно задать тебе один вопрос? Как ты сам собираешься выпутываться из положения, созданного тобой? Или в твои планы не входит менять старую жену на молодую?
  - Не беспокойся, я урегулирую свой вопрос без того, чтобы нанести твоей матери сколь-нибудь значительный урон.
  - Материальный?
  - Не только.
  - Она уже не любит тебя?
  - Мне неприятно говорить тебе это, но она никогда не любила меня. И мы уже давно не поддерживаем, как бы тебе это сказать, в полном объёме супружеских отношений.
  - Другими словами, ты давно не спишь с ней?
  - Мы вместе не спим, если тебе угодно.
  - Главное, чтобы ей это было угодно.
  - До недавнего времени ей было всё равно, сплю я с ней или не сплю.
  - А теперь, когда она узнала о том, что у тебя молодая любовница, стало не всё равно?
  - Только потому, что я могу уйти от неё. Другие женщины были у меня и раньше, она относилась к этому снисходительно.
  - Лишь бы ты оставался с нею.
  - Лишь бы я оставался в семье.
  - Но сейчас ты намерен уйти.
  - Ты вырос, сам собираешься жениться, хотя я это не одобряю, но вынужден буду смириться. С твоей матерью нас мало что связывает, разве что первые совместные годы.
  - В любом случае она пострадает, не так ли?
  - Куда в большей степени пострадают интересы Надиного мужа, не так ли? Он любит Надю и сына. О нём ты подумал?
  - Он - чужой мне человек, а мать - родная.
  - Но где в таком случае чувство справедливости, которым ты всегда так гордился?
  - Я люблю Надю, и готов поступиться многими чувствами.
  - А мне отказываешь?
  - Мне с этим трудно смириться. Я люблю мать. Она дала мне жизнь, между прочим.
  - Что делать, Серёжа, если мы оба попали в такой переплёт? Но прежде и ты, и я должны хорошо взвесить всё и только потом принимать окончательное решение.
  - У меня складывается впечатление, что ты его уже принял. Я ошибаюсь?
  - Я, Серёжа, всё ещё в раздумьях. Видишь, я говорю с тобой как со взрослым. Знаешь, отчего я проявляю такую нерешительность?
  - Видимо, сам не уверен в том, что твоя любовница любит тебя.
  - Как ни странно, любит. Не сомневаюсь. Дело в том, что, несмотря ни на что, мы прожили с женой много лет.
  - Без любви.
  - Была и любовь. Такая, что тебе, быть может, даже не снилась. Поэтому я и пытаюсь предостеречь тебя. Ты можешь попасть в куда большую беду, чем я, если бросишь или начнёшь изменять любящей тебя женщине, рискнувшей всем ради тебя.
  - Я её не брошу и не изменю ей. И она не так уж многим рискует, не любя мужа.
  - Не любить легче, чем любить, если тебя не любят. Ты хоть немного понимаешь это?
  - Я люблю, и буду любить свою жену.
  - А если всё же разлюбишь? Как ты можешь ручаться за свои чувства? Они развиваются и действуют помимо нашего сознания. С ними невозможно бороться. Их подавление дорого обходится человеку, изменяющему не жене, а самому себе.
  - Я не могу не встречаться с Надей, пойми ты меня. А встречаться с ней, зная, что она близка с мужем, что мучается от любви ко мне и страха разоблачения, мне всё трудней и трудней. Мы и в прошлом году виделись только ночью, но тогда хотя бы меньше боялись за сына. Он стал старше, засыпает позже и может проснуться, когда его матери нет дома. Всё вместе действует на психику. Мы не можем жить в постоянной лжи. Даже я чувствую, что всё для нас может кончиться расставанием. Надя должна знать, разводиться ей и выходить за меня замуж или оставаться с мужем и навсегда распрощаться со мной. Ты в состоянии это понять?
  - Как не понять, если сам нахожусь в похожей ситуации. И всё же между нами есть большая разница. Ты причинишь Наде больший вред.
  - Ты меня не убедил, но я согласен - перестану говорить Наде о том, что женюсь на ней в следующем году. Если она сильно любит меня и ненавидит мужа, как иногда говорит, пусть проявит характер и решится на развод, независимо оттого, когда я женюсь на ней.
  - И женишься ли вообще! Твоему сыну я обещаю поддержку, он в любом случае не пострадает.
  - Я сам о нём позабочусь. Тем более что, в конце концов, узаконю отношения с его матерью.
  - Теперь я вижу, что ты мужчина. Дай своей женщине свободу действовать по собственной воле, и тогда поймёшь, насколько она твоя.
  - Возможно, в чём-то ты прав. Я не стану больше навязываться ей в мужья, пока она не разведётся с мужем. И только тогда в следующем же году женюсь на ней.
  - А я, со своей стороны, обещаю тебе полную поддержку. Даже в том случае, если твоя мать встанет поперёк дороги, что, скорее всего, и произойдёт...
  
  Должен сказать, я не ожидал такого благоприятного, как считал, исхода разговора с отцом. Очевидно, мне помогло то, что он сам оказался в трудной ситуации. Он нуждался во мне как союзнике, резонно предполагая, что я поддержу мать. И потому, несмотря на явное нежелание понять меня и мою женщину, которая много старше меня и которая когда-то нравилась ему самому, он поступил достаточно умно, не пойдя на обострение и заняв выжидательную позицию. Тогда я не понял, что тем самым он притормозил возможный конфликт с ним в том случае, если я сделаю всё, чтобы скорее жениться на Наде. Так или иначе, но вразумление отца показалось мне допустимым вмешательством в мою жизнь. Я счёл разумным не навязываться Наде и решил предоставить ей полную свободу, как решать свою жизнь. Она должна быть заинтересована во мне никак не меньше, чем я в ней. Что касается неизбежного ухода отца от матери, я всего лишь жалел мать, так как давно видел, никакой любви между родителями нет. А раз так, по моему убеждению, зачем мучиться и жить в нелюбви. Лучше развестись, чем жить во лжи и полном равнодушии, так недалеко дойти до ненависти. Отец как порядочный человек, не оставит мать в беде, да и я вскорости сумею помочь ей, хотя и без нас у неё есть все возможности для вполне сносного существования. В любом случае, успокаивал я свою совесть, я не могу заставить отца остаться с ней.
  
  Этот разговор с отцом состоялся до второго нашего с Надей лета, закончившегося для нас на целый месяц раньше, чем я вернулся в Англию. Я почувствовал резкую перемену в Надином настроении. О беседе с отцом я ей ничего не рассказал. И разговоров о женитьбе больше не вел. Но по-прежнему заверял в своей любви, что было истинной правдой. Меня никогда не устраивала наша двойная жизнь. Так случилось, что Надин муж видел меня и, скорее всего, понял, почему я оказался в Зеленогорске. В его взгляде я уловил не столько удивление, сколько ярость. Впоследствии я жалел о том, что поспешил ретироваться, чтобы не входить в объяснения с ним. Но после долгих раздумий понял, что могу после них потерять и то, что имел. Со своей стороны, Алёша делал вид, что ничего не происходит, по-прежнему приезжал к жене и с ещё большей яростью мучил её. Так, что она долго не приходила в себя даже после того, как он возвращался в город. А мне было не по себе оттого, что не столько я с ним, сколько он делился ею со мной, оставляя после себя "выжженную землю". Я скрыл от Нади случайное столкновение с её мужем, происшедшее на дороге, ведущей на пляж. Узнав о нём, она могла прекратить наши ночные свидания. Дожидаться того времени, когда она сама, наконец, выберет кого-то одного из нас, я не хотел. У меня и без того оставалось слишком мало времени для любви. Я не понимал, как они, Надя и Алёша, могут жить вместе. Мало того, что она не любила его, он догадывался, если не знал, про её измену. И лишь она находилась в полном неведении, что муж и любовник встретились друг с другом, обменялись короткими взглядами и затаились, боясь выдать ей тайну. Мы оба, муж и любовник, в равной степени не хотели терять её. Когда после первого нашего лета я вернулся в Англию, мы с Надей стали обмениваться письмами, выплескивая на бумагу все свои чувства. Я прибыл в Россию раньше, чем она уехала с садиком в Зеленогорск, и страдал оттого, что разлучён с нею. И как только она приехала в Зеленогорск, в первую же ночь, когда Серёжка спал глубоким сном, через окно забрался в их комнату и, как сумасшедший, набросился на неё. Мы самозабвенно занялись собою, забыв обо всех наших страхах. Она не прогнала меня, но запретила приходить к ней в другие ночи. Всякий раз, стоило мне привести её к себе, я сталкивался с тем, что она торопилась назад. Мы сбрасывали с себя одежду, наспех занимались всем: она уверяла меня, что уже испытала удовольствие (слово "оргазм" её коробило), и я не должен затягивать своё. Все это шло вразрез с моим желанием видеть её больше, чем она мне позволяла. Я говорил ей, самое страшное, что может случиться с нами, это то, что нас увидят вместе, и тогда у неё не будет другого пути, как развестись с мужем и стать моей гражданской женой, пока мы не поженимся официально. Она в ответ заявляла, что не желает таким образом ломать мою жизнь, словно считала для себя приемлемыми другие пути. Я указывал на нелогичность её слов, утверждая при этом, что она не ломает, а устраивает мою жизнь, коль скоро я без ума от неё. Она отвечала, что именно моё безумие не позволяет ей прийти к единственно верному решению. И твердила, что любовь к мальчишке, всё ещё мальчишке, не даёт ей никакого права вторгаться в его жизнь, говоря обо мне в третьем лице, словно я для неё посторонний. Это вызывало у меня раздражение, но я сдавался и прощал. Всё второе лето, встречаясь урывками, не только Надя, но и я испытывали нарастающее раздражение друг от друга. Не знаю точно, как она, я смутно чувствовал, наши отношения меняются к худшему и в любой момент могут прекратиться или постепенно сойти на нет. Мне начало казаться, в них стала сказываться какая-то инерционность. Где-то в глубине души я чувствовал ложь, но мне самому, несмотря ни на что, было настолько замечательно, что я не утруждал себя сомнениями в её страсти ко мне. Тем неожиданней оказался её внезапный отказ встречаться со мной. Все мои заверения в любви и желании уже в следующем году жениться на ней ни к чему хорошему не привели. Я считал в высшей мере несправедливым, что она так неожиданно попрала нашу любовь. Я мотивировал её решение бросить меня тем, что она просто вымотана и уже не может продолжать жить в постоянной лжи. И физически, и психически она не выдержала и стала обманывать не только нелюбимого мужа, но и любимого (я продолжал надеяться, что она всё ещё любит меня). Это я осознал позже. А тогда, когда она почти спокойно заявила мне, что приняла окончательное и бесповоротное решение (одни эти прилагательные вывели меня из терпения) расстаться со мной, я пришёл в бешенство, не желая верить тому, что она может так безжалостно поступить со мной. И тут же отметил про себя, слово "безжалостно" звучит так же надрывно и глупо, как слова "окончательное и бесповоротное", но мне уже было не до того. Я никак не ждал от Нади, что она отдаст предпочтенье спокойствию, и выкинет меня из своей жизни как ненужную вещь. Мне казалось, что она, даже не вдаваясь в объяснения причин своего решения, убивает нашу любовь. Наверное, я был жалок, когда бросился к её ногам (очередная банальность) и стал умолять, чтобы она подумала, какой грех совершает (я ещё никогда не был так пошл). И тут же, подумав, что пошл, снова отметил тривиальность любых выражений, когда речь идет то ли о смерти человека, то ли о его жизненно важных интересах или принципах, от которых невозможно отказаться. Если бы Надя заявила мне, что я надоел ей, быть может, перенёс это легче, не поверив, чем отказ от меня, выдержанный в рассудительно-спокойной манере, словно ничто серьёзное никогда не связывало нас. Я с трудом сдерживал себя, чтобы не разреветься, как младенец, от досады и непонимания. Предположить, что она просто развлекалась мной, я не мог. Когда немного успокоился, я пришел к заключению, что Надя приняла для себя вполне разумное решение, раз я не мычал и не телился. От частого упоминания, что халва сладкая, во рту сладко не будет. Я ещё первым летом должен был проявить себя мужчиной, своевременно поговорить с отцом, и в любом случае, даже рискуя своей будущей карьерой, настоять на разводе - с тем, чтобы непременно жениться на ней уже этим летом. Теперь можно сколько угодно кусать локти - Надя приняла решение. Я хотел рассказать ей о разговоре с отцом, но подумал, это уже пустое. Что совсем недавно представлялось шагом вперёд, сейчас - двумя шагами назад. Иногда человеку приходят на ум совершенно идиотские мысли, подчеркивающие соответствующее им положение. Вот я и вспомнил работу Ленина "Шаг вперёд, два шага назад", на которую, роясь в книжном шкафу в поисках чего-нибудь запретного, наткнулся ещё десятилетним ребёнком (отец прятал от меня книги несвоевременного, как он говорил, чтения). Я отчетливо понял, мой родитель ловко обвёл меня вокруг пальца, когда уговорил не спешить с женитьбой. Он уловил моё настроение: подсознательно я сам хотел повременить с женитьбой, находя самооправдание в факте учёбы в Англии. Что бы я ни говорил, меня устраивало нынешнее положение: я мог быть с Надей, а трудности лишь ещё больше возбуждали мою чувственность. На мои многочисленные письма из Англии Надя не отвечала. И я окончательно понял, всё между нами кончено. Моя первая любовь потерпела полный крах, в возможность второй я не верил. За то время, что я находился в Англии, мои родители "благополучно" развелись, отец оставил матери почти всё нажитое ими вместе имущество и ушёл к молодой и красивой. Мать, звоня мне, держалась стоически. Она говорила о разных пустяках и молчала о том, что осталась одна. Отец оправдывался передо мной, желая сохранить прежние наши отношения. Ему помогла любовница, во время забеременевшая от него. Так что у меня появится сводная сестра, всего лишь на четыре года младше своего дяди, моего сына. Этот весомый аргумент позволил отцу "принять единственно верное решение, каким бы тяжёлым оно ни было для всех нас". Я назвал по телефону отца фарисеем, он даже не обиделся - находился в фазе несвойственной ему экзальтации - смеси восторженного и болезненно-оживлённого состояния. Его состояние резко контрастировало с моим депрессивным. Я не мог прийти в себя от "предательства" любимой женщины и преодолеть тоску по ней. Я не собирался возвращаться на каникулы домой. Мне не хотелось видеть никого, кроме Нади (а она стала для меня, издевался я над собой, далёкой звездой). Я договорился с отцом, что поеду во Францию и Италию. Он легко согласился оплатить все расходы. Мать отреагировала довольно спокойно и только попросила выделить хотя бы пару недель для встречи с ней. Я чувствовал себя перед ней в долгу и уже потому не мог отказать ей в просьбе, хотя не собирался задерживаться в России. Уже на второй день пребывания у матери в Рощино я не смог удержаться, чтобы не поехать на "место преступления" в Зеленогорск. Я ни на что не надеялся, мне важно было хотя бы издали увидеть Надю и Серёжку. Издали - не смог. Дождавшись ночи, я, дрожа от страха и нетерпения, постучался в её окно. Надя ещё не спала, в комнате горел свет. Она подошла к окну, увидела меня и жестом пригласила войти. Я подумал, что от радости у меня может выскочить сердце, и перемахнул через открытое окно в комнату. Надя стояла передо мной и улыбалась. Это была прежняя и одновременно совсем другая женщина. Она ничего не говорила, но я понял, что должен держать себя в руках. Я и себя видел со стороны не тем легко возбудимым, каким был раньше, в прошлое лето. Видимо, моя тоска по Наде ещё мучила меня. Она не могла понять, что её хозяину улыбнулась такая удача - видеть любимую и их сына, посапывающего во сне. Мне хотелось поцеловать (всего лишь поцеловать эту такую близкую и далекую) женщину, но я не решался. Потом поцеловал в щёку. Она не отстранилась и глядела на меня, словно на пришельца с другой планеты. За год разлуки мы оба, наверное, сильно изменились. Я подошёл к кровати сына. Это был уже большой мальчик, я с радостью сознавал, что у меня такой великолепный сын. И с горечью отметил про себя, что воспитывает его Алёша. И тут же с не меньшим огорчением - что Надя принадлежит не мне, а ему. И меня снова захлестнула дикая тоска. Что я здесь делаю? Надя, пустив меня в дом, всего лишь проявила добрую волю. Я ей пофиг, она равнодушно взирает на то, что я схожу с ума. Меня грызла такая тоска, что я не испытывал к Наде даже десятой части того желания, с которым год назад, стоило мне проникнуть в её комнату через то же самое окно, набросился на неё.
  
  - Что же ты стоишь? Садись. В ногах правды нет.
  - Правды давно уже нет.
  - Ну что ты, миленький? Разве ж так можно?
  - Можно, когда невозможно...
  - Знаешь, мне давали комнату в другом доме. Представляешь, ты стучишься сюда, а на тебя со страхом смотрит другая баба.
  - Ты не могла взять другую комнату.
  - Отчего ж?
  - Оттого, что я не мог не увидеть тебя и сына.
  - Я сказала, что мне нравится именно эта комната. Вот мне её и дали, хотя та, что предлагали, и больше, и лучше.
  - В этой комнате, помнится, мы однажды любили друг друга.
  - Было дело.
  - Мне совсем не смешно.
  - Мне - и подавно.
  - Ты хоть чуточку ещё любишь меня?
  - Совсем чуточку.
  - Ты получала мои письма?
  - Очень хорошие письма.
  - Я ведь каждый раз ждал ответа. Почему ни разу не ответила?
  - Мне нельзя возвращаться назад.
  - Он нашёл моё письмо?
  - Нет, что ты. Мы ведь с тобой расстались. (Я не уловил связи одного с другим.)
  - Это ты рассталась со мной. А я всё время, несмотря ни на что, ждал новой встречи.
  - Поэтому не приезжал так долго? Я уже не ждала тебя. Где ты был раньше?
  - Во Франции и Италии. Позвонил отцу и сказал, что в России меня никто не ждет.
  - Как никто? А родители?
  - Они развелись... У меня скоро родится брат или сестра.
  - У тебя?
  - У отца и его новой жены. А мне никто, кроме тебя и Серёжки не нужен.
  - У ребёнка не может быть двух отцов.
  - Вы не можете запретить мне видеть моего сына. Я скажу твоему мужу, кем ему прихожусь.
  - Ты очень плохо поступил, не рассказав мне о встрече с Алёшей в прошлом году.
  - Он видел меня? Я надеялся, что не заметил.
  - И потому скрыл от меня факт вашей встречи?
  - Прости меня. Я боялся, что ты дашь мне от ворот поворот. И тот факт, что твой муж не догнал меня, не разыскал, давал надежду, что он не видел меня.
  - Ты ошибся. После встречи с тобой Алёша уговаривал меня родить ему второго - его ребёнка. Он всё понял.
  - А что ты?
  - Ничего. После этого разговора мы приняли решение жить врозь.
  - Вы разводитесь?!
  - Нет. Нам обоим развод ничего не даст.
  - Он больше не пристаёт к тебе?
  - Это всё, что тебя волнует?
  - Меня волнуете вы - ты и наш сын. Я люблю вас!
  - Мы не можем быть вместе, Серёжа.
  - Теперь ты можешь развестись с мужем и выйти за меня.
  - А что, собственно, изменилось?
  - Он приезжает сюда?
  - Раз в неделю. Я не могу запретить ему видеть сына. Они любят друг друга.
  - Когда Серёжка узнает, кто его отец, разлюбит. И полюбит настоящего отца, меня.
  - Если ты скажешь это Серёжке, забудь меня. Я тебе этого не прощу.
  - Но как же мне быть? Он - мой сын!
  - Встань на моё место. Серёжка мне дороже всего на свете. Я не допущу, чтобы отцы выясняли, кто из вас ему милей.
  - Я встречусь с Алёшей, и мы мирно обсудим эту проблему.
  - Не советую. Он не оставит от тебя, моего бывшего любовника, мокрого места.
  - Я не хочу быть экс-любовником. Я предлагаю тебе развестись с мужем и выйти за меня.
  - Когда?
  - Как только, так сразу.
  - Твои родители уже знают обо мне?
  - Отец знает и ничего против не имеет. Если бы ты уже в этом году развелась, мы могли в этом стать мужем и женой. К сожалению, наш брак придётся отложить на год.
  - Я согласна.
  - Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!
  - Тише, ненормальный! Разбудишь нашего сына... Если задушишь меня, наш брак придётся перенести в другой мир.
  - Прости, это такое огромное счастье - твоё согласие стать моей женой.
  - Я давно мечтаю об этом.
  - Можно остаться у тебя до утра?
  - До самого отъезда в Англию. Завтра же, уже сегодня, я представлю тебя всему обслуживающему персоналу как своего мужа и отца нашего сына.
  - Об этом я не мог мечтать даже в лучшие наши дни.
  - Иди ко мне. Только, пожалуйста, тише, наш сын спит очень чутким сном...
  
  Почти месяц дней и ночей до отъезда в Англию были для меня сплошной сказкой. Утром Надя познакомила меня с коллегами, ошарашив их, что она не только любит меня столько лет, но тем, что у нас сын. Все нашли, что отец и сын очень похожи друг на друга. Об Алёше речь не заходила, словно его не существовало. Надя позвонила ему, сказала, чтобы он не приезжал к сыну, пока я не уеду. Мать обиделась на меня, так как рассчитывала на то, что все эти дни я буду с ней. После развода её уже трудно чем-то удивить, она приняла мою будущую женитьбу без всяких истерик. По её мнению, я - чистый безумец, даже больший, чем мой отец (он, во всяком случае, женился на женщине, намного моложе его, что хоть как-то можно понять), но она понимает, я всё равно сделаю то, что надумал, и потому не станет препятствовать. В конце концов, самое страшное, что может случиться, уже случилось. И - неожиданно для меня захотела увидеть внука. Желание я удовлетворил, доставив её на машине. Больше всех удивилась Надя. Она представила сыну мою мать как "маму дяди Серёжи". Мы заранее договорились, что до женитьбы не станем раскрывать тайну его рождения, тем более что решения проблемы Алёши как отца пока ещё найти не смогли. Я с огорчением понимал право Алёши на отцовство и надеялся, что тот сам постепенно "уйдёт в тень". В присутствии Серёжки мы с Надей вели себя чинно, никак не показывая ему, кто мы есть на самом деле. С Алёшей я договорился по телефону встретиться перед отъездом. Такая встреча состоялась. Мы сразу перешли к делу. Он уже понял, что ему, если он ещё на что-то рассчитывал, ничего не светит, но требовал, чтобы мы не препятствовали оставаться отцом Серёжки и встречаться с ним не реже раза в неделю. Такого оборота дела мы с Надей ожидали, и поэтому я заявил, что хорошо понимаю его, но и он должен понять, что эту проблему обязательно в обоюдных интересах решим через год. Я не скрыл от него, что женюсь на Наде, которая сама сообщит ему о планах, касающихся его самого. Надо отдать должное Алёше, он принял достойно, по-мужски, что его ожидает, главное - отцовство - во всяком случае, ещё год ему сохранялось. Не хотел бы я быть на его месте, если учесть, что и он любил Надю. Надя развелась с мужем. Я приехал в Петербург и предложил ей, как мы договаривались, подать совместное заявление в загс. Поистине, Надя непредсказуема! Она поблагодарила меня и моих родителей за то, что они радушно принимают её, но пожелала оформить наши отношения после окончания мной учебы в Англии и окончательного возвращения в Россию. Её вполне устраивали наши нынешние отношения, которые не изменятся только потому, что "мы закольцуем друг друга". Сначала я отнёсся к этому с недоумением, но вскоре понял, в её предложении есть определённый резон. Именно так рассматривал когда-то наше бракосочетание мой отец. Он проявил такт: не стал напоминать мне о давнем разговоре, пригласил с новой женой всех нас - Надю, меня и Серёжку - в ресторан, где состоялось знакомство двух семей. Я и не представлял, что в результате всех моих любовных переживаний возможен такой редкостный happy end. Надеюсь, через два года я вернусь в Петербург, найду себе приличную работу и по всем канонам женюсь на Наде, а сказать Серёжке, что я его настоящий отец, смогу ещё раньше...
  
  Глава пятая
  
  Надя
  
  Мой любовник отказался понять, по какой причине я прекратила встречаться с ним и не отвечала на письма из Англии. Мужчины, что молодые, что старые, видимо, настолько убеждены в неизменной своей правоте и силе, что всякие действия женщин, идущие в разрез с их желаниями, считают чем-то из ряда вон выходящим.
  
  Серёжа и сам не заметил, что за год, прошедший после нашего первого лета любви, изменился отнюдь не в лучшую сторону. Если раньше он при всей своей пылкости, хотя и не без труда, всё же старался считаться с моими проблемами, во второй приезд в Зеленогорск вёл себя, словно муж и повелитель, отвергая их как мои капризы. Он, видите ли, принял героическое решение жениться на мне и поэтому требовал, чтобы я немедленно развелась с Алёшей. Однако уже через неделю замолк, и больше эту тему не поднимал, хотя по-прежнему клятвенно заверял меня в своей любви. И не только в постели. Наверное, взял в толк, что ещё три года должен учиться в Англии, и не следует понапрасну трепать языком. В конце концов, он пользовался всеми привилегиями любовника и мог позволить себе роскошь отложить, а то и вовсе забыть о женитьбе, во всяком случае, скорой. И если Алёша, каким бы он ни был, любил меня безропотно и, выражаясь высоким стилем, самоотверженно, без особых привелегий с моей стороны, Серёжа хотел больше получать, чем давать, и потому вникал в мои заботы и тревоги, как бы походя. Быть может, в силу своего возраста, способностей и высокого социального статуса он не мог понять, насколько серьёзно обстоят дела. Его эгоцентризм, крайнее проявление эгоизма, хотя он не страдал преувеличенным самомнением, проявлялось буквально во всём. Серёжу вполне можно было уподобить привилегированному ресторанному посетителю, у которого, едва он сел за стол, должны немедленно принять заказ и обслужить по самому высокому разряду. И ему мало дела до того, в каком расположении духа находится тот, кто по первому требованию должен его обслужить. Даже не важно, если у того кто-то из близких родственников заболел или умер. Возможно, я утрирую, но Серёжа вёл себя со мной именно так. Он уже не сомневался в моей любви и хотел иметь от меня всё, чего пожелает. Мои проблемы он считал не заслуживающими внимания. Он считал, их можно было разрешить самым простым способом - разводом с Алёшей и его будущей женитьбой. Основание более чем убедительное - взаимная любовь, общий сын Серёжка и моё безразличие к мужу. Словно любовь Алёши ко мне и сыну можно отбросить по ненадобности, тем более что он нагло, по его мнению, использовал своё положение мужа. Возможно, в оценке отношений с Алёшей была и моя вина. Я неоднократно говорила Серёже о своей иногда вплоть до ненависти нелюбви к мужу, проявляющейся особенно в сексе. И Серёжа недоумевал, почему я до сих пор живу с Алёшей, когда есть он, Серёжа. Мой любовник не хотел вдаваться в детали, что при всей нашей любви не только в настоящем, но и в ближайшем будущем не может гарантировать мне стабильной жизни, в которой я нуждалась, имея сына. Далеко не всё у нас с Алёшей было однозначно плохо. Да, я не любила его, но зато он любил меня и Серёжку, был хорошим ему отцом и верен мне. Я не могла сбрасывать со счёта эти достоинства мужа, столь важные в семейной жизни, ручаться за которые Серёжа мог только на словах. Как он поведёт себя не то, что через несколько лет, даже через год, я не знала. И хотя мало задумывалась о том, как отнесутся другие люди к моим близким отношениям с молодым парнем, отчасти уже принадлежащим к элите общества, всё же не могла полностью игнорировать это. Одним словом, я не чувствовала уверенности в любовнике, тем более что наблюдала существенную разницу между его нынешним поведением в постели и в повседневной жизни. То, что он уже сейчас недостаточно вникает в мои проблемы и не желает сдерживать свои порывы, служило мне предостережением не расставаться с Алёшей, в чьей любви и надежности я никогда не сомневалась. Когда я ценила его и была всего-навсего радушна с ним, он знал меру в сексе и не доставлял мне в этой связи особых неприятностей. Я не могла сказать, что он противен мне. Только безразличен. А в обыденной жизни мы жили довольно мирно и считались с интересами друг друга. С Серёжей такого баланса я не могла добиться даже сейчас, когда мы не были супругами. Нас связывала, прежде всего, взаимная любовь, к тому же у обоих - первая. Если верить Алёше, а у меня нет оснований не верить ему, он - при наличии у него в прошлом многочисленных женщин - любил меня первой любовью. Об этих женщинах он рассказал мне только тогда, когда я по глупости проявила интерес к этой части его жизни. Он признался, что с молодых лет отличался повышенной половой возбудимостью, и до знакомства со мной секс составлял основу его бытия, привнося в него наслаждения, "избитые лишь для некоторых так называемых интеллектуалов". Помнится, эти слова вызвали у меня улыбку: я не разделяла его скептицизма в отношении людей, для которых базисом жизни являлось духовное содержание. В то же самое время Алёша скорее порицал свой прежний образ жизни, чем гордился им. Он говорил о своих женщинах так же, как если бы я спросила, что он предпочитает - хлеб или пирожные. Пирожные вкуснее, хотя он понимал, что хлеб, особенно чёрный, полезнее.
  
  Конечно, в интеллектуальном отношении Серёжа был на три головы выше Алёши, однако в общении со мной превосходство любовника над мужем проявлялось нечасто, так как наши разговоры с Серёжей по большей части сводились к любви и возникающим в связи с ней проблемам. Когда я как-то упрекнула любовника в узости тематики наших бесед, он сослался на ограниченность времени наших любовных свиданий. И то верно - я сама торопила Сережу, боясь оставлять сына. Так получалось, что могла пенять только на себя. Даже об Англии он рассказывал коротко - словно я бывала там и сама видела её. Я не сомневалась в любви Серёжи, но то, с какой легкостью и пренебрежением он отзывался о своих коротких знакомствах с англичанками, когда я, по его заверениям, не выходила у него из головы, кое о чём говорило. Я не могла не считаться с Серёжиным эротизмом. То, что его чувственность могла проявляться без любви, не шокировала меня (я относила это на счёт мужской природы), но невольно задумывалась о не самой радостной перспективе, когда Серёжа с тем же успехом станет изменять мне. Не менее чувственный Алёша представлял для меня меньшую угрозу, так как я не любила его и потому, что он смотрел на меня снизу вверх и был равен мне по годам и общественному положению. В нём я была уверена значительно больше. Когда начинаешь взвешивать, кто из твоих мужчин лучше обеспечит твоё спокойствие в будущем, это уже означает, что в их оценке любовь, если и преобладает, то её доля уже не так высока, чтобы сделать выбор в пользу одного или другого. Мне самой неприятно такое взвешивание, но я оправдывала себя тем, что несла ответственность не столько за себя, сколько за сына. Тем более что Серёжа уделял сыну куда меньше внимания, чем Алёша. Можно, конечно, объяснить это вечным недостатком времени, но я интуитивно чувствовала, мой любовник больше озабочен получением собственного удовольствия, которого лишается по вине сына, чем заботой о нём самом. Серёжа ревновал меня не только к мужу, но и к Серёжке. И мне казалось, он больше говорит о сыне, чем думает о нём, подсознательно используя свое отцовство. Хотя тут как раз бабушка надвое сказала, кто из них истинный отец - Серёжа или Алёша. Алёша был им, а Серёжа стал случайно. И если б не внешнее сходство отца и сына, вообще знай, как бы сложились мои с любовником отношения. Тут я понимала, что противоречу сама себе. Получалось, отцовские чувства не играют никакой роли в нашей связи. За что же тогда я осуждаю Серёжу? За то, что он мог пройти мимо меня, коль скоро Серёжка не его сын? Женская логика, как сказали бы оба моих мужчин, умозаключения которых были направлены, главным образом, на защиту своих мужских интересов. Наверное, я могла бы стать феминисткой, если б не любила Серёжу и не забывалась в его объятиях. То, что Серёжка его сын, много значило для меня. Сын связывал нас кровно, что шло помимо сознания. И хотя я не уверена, что Серёжа может стать таким же хорошим отцом моему сыну, как Алёша, я всё равно выделяла Серёжу. Моему сыну - в данном случае не оговорка. Серёжка всегда был и останется мне моим сыном, и только потом сыном их отцов. Это, видимо, идёт от чисто материнской природы. Мать всегда стоит на защите интересов детей. И при моей ситуации мать только при равенстве соперничающих отцов отдаст преимущество тому, чьи гены заложены им в её ребенке. Увы, я не знала, каким отцом окажется Серёжа. Мне казалось, в этом существенном отношении Алёша лучше. Серёжа сам ещё оставался ребёнком - большим ребёнком. Второе лето нашей любви отличалось от первого. Я была измотана не только своими мужчинами и работой, но и непрерывными мыслями о том, что должна прекратить врать им обоим (Серёже тоже, коль скоро не могу решиться на развод) и терзаться от мыслей, суть которых хоть как-то попыталась только что систематизировать. Когда я сообщила Серёже об окончательном расставании с ним, это явилось итогом моего мучительного состояния, я уже не могла дальше истязать себя всем накопившимся во мне "негативом", ибо позитивное желание сделать никак не хуже жизнь сына могло обернуться для него плохими последствиями. Любовь к Серёже путала все карты, я не могла объективно судить обо всём, что является сутью жизни. Это только Серёже показалось, что, порвав с ним, я поступила необдуманно и вероломно. Вероломно - может быть, но продуманно. Да, я приняла решение недостаточно мотивированно, однако в результате пришедшей на ум простой мысли. Если Серёжа любит меня так сильно, что не сможет жить без меня, то найдёт возможность вернуть мою любовь. Но я должна проявить твердость - не идти ему на уступки. Сколько бы он ни уговаривал и ни убеждал меня изменить свой приговор, я должна оставаться непреклонна. И ни в коем случае не отвечать на его письма из Англии. Это не самый лучший мой поступок, ведь он не мог предположить, что я ставлю на карту. Если я сохраняла надежду вернуть его, он мог её уже не чаять. Я сделала, пусть временно, тяжёлый выбор не в его пользу. Серёжа не так глуп, чтобы не сообразить, почему я осталась с мужем. Он знал, как тяжело мне даются измена, ложь, сомнения и страхи. Да, он имел моральное право считать, что я не слепо люблю его. Но тот же Алёша знал, насколько я не люблю его, и оставался со мной, так как любил меня и сына. Что позволит Серёже оставить меня в покое? Только угасание чувства, новая любовь и отсутствие характера. Если он не выдержит испытания, я поступила правильно. А если преодолеет все воздвигнутые мной препятствия, разыщет меня и предложит развестись с мужем, рискну. Но и тогда прежде пусть убедит своих родителей, что едва ли ему удастся. Если же они примут меня даже как неизбежность, я разведусь с Алёшей. Пусть тот, кто сам без греха и сочтёт такое мое поведение недостойной игрой, бросит в меня камень. Кто, кроме Серёжи и Алёши имеет на это право? И то лишь в том случае, если они действительно любят так, что не мыслят себя без меня. Я сама страдала оттого, что оттолкнула своего единственного любимого мужчину. Но так нужно. Нельзя бесконечно обманывать всех - мужа, любовника и себя. После моего сообщения о разрыве Серёжа выглядел потрясённым даже больше, чем тогда, когда я впервые отказалась от его любви - любви пятнадцатилетнего подростка. Теперь он считал себя взрослым мужчиной, познал взаимную любовь со мной, хотел на мне жениться - и потому резонно счёл, что столкнулся с моей стороны с прямым предательством. Никакие просьбы, заклинания, чуть ли не валянье у меня в ногах, даже вплоть до унижения ему не помогли. Я проявила такую волю, какой не проявляла ещё никогда. Мне уже самой казалось, что я стерва, раз доставляю любящему и любимому человеку столько страданий. Я хотела сказать о расставании с ним до того, как он приведёт меня к себе, и пыталась сделать это по дороге к его временному жилищу, за которое он, должно быть, платил бешеные деньги. Но он буквально силой тащил меня за собой, не желая ничего слушать. Да и путь наш был довольно коротким. Когда мы пришли, он сразу же стал целоваться и раздевать меня. Но я не хотела, чтобы отказ встречаться с ним прозвучал после. Я с огромным трудом преодолела соблазн, так как именно этой ночью желала его больше, чем когда-либо. Так или иначе, я хотела, кто знает, быть может, в последний раз, насладиться им. Чего уж там, впервые в жизни не возражала, чтобы меня взяли силой. Однако Серёжа оказался настолько удручен моим неожиданным сопротивлением, той резкостью, с которой я вырвалась из его объятий, что как-то обмяк и стал извиняться. Если бы он сломил моё сопротивление (а я именно этого и хотела), никакого заявления о нашем расставании могло и не последовать. Я поняла это в доли секунды. Но он разочаровал меня. Я лишь укрепилась в мысли о том, что этот мальчишка (всё ещё мальчишка, а не мужчина) не может стать моим мужем, мужем вообще. Позднее уже думала совсем иначе, стоило мне поставить на его место Алёшу, настоящего мужчину. Ведь и он, любя меня, не стал бы применять физическую силу. Он никогда не пользовался ею - даже тогда, когда я не желала заниматься с ним сексом. Другое дело, что я почти безропотно позволяла ему это, чувствуя вину. Немужское, как я расценила в тот момент, поведение Серёжи облегчило мне сообщение о разрыве. Он выглядел в моих глазах жалким юнцом, добивающимся только одного - удовлетворения своей страсти. Я уже забыла, что минуту назад мечтала о том же самом. Во мне боролись две женщины - победила та, что обладала холодной головой. Моё заявление застало Серёжу врасплох, он не нашёл аргументов в пользу изменения моего решения, да и едва ли мог их найти, я устала от слов и заклинаний. Я так злилась на него, что даже не позволила ему проводить себя... Можно только представить, в каком состоянии я покинула его, если у самой на душе скребли кошки. Увы, злость - такой же (часто приходят в голову нелепые сравнения) временный попутчик, как эсеры - у большевиков, захвативших власть в России. Но если большевики в свое время расправились с эсерами, моя злость на Серёжу довольно быстро прошла. Но на попятный не пошла. Мне не хотелось выглядеть истеричной дурой. Я должна довести свою "задумку" до конца, как ехидно окрестила план своих действий. Он писал мне письма. Я регулярно ходила на почту, получала и читала их. Все они написаны, словно под копирку. Он клялся мне в любви, умолял простить, если он что-то не так сказал или сделал (это "понравилось" мне больше всего, я искала для себя любой повод, чтобы придраться и оправдать себя), снова - в который уже раз - уговаривал развестись с Алёшей и выйти за него замуж следующим летом. Как он это представлял, ничего не сообщал, хотя обмолвился, будто уже разговаривал на эту тему с отцом и получил его поддержку (я не верила: если это так, почему он сообщает мне об этом только теперь?). Вспоминал наши встречи (только те, которые обходились без выяснения отношений)... С одной стороны, я радовалась этим письмам как подтверждению его прежних чувств, с другой - в каждой фразе искала возможность удостовериться в своих сомнениях. И стойко держалась избранной линии: не отвечала на письма. Хотя чуть ли не каждый день бегала на почту, расстраивалась, если писем не было. Когда получала очередное из них, выбегала на улицу, рвала конверт и впивалась глазами в каждую строчку. Смесь садизма и мазохизма. У меня уже не оставалось сомнений в том, что, невзирая на моё молчание, он пробьёт брешь в стене. Этого я хотела больше всего на свете, но постоянно подвергала сомнению. Я ждала, что он летом приедет в Россию и придёт ко мне в Зеленогорске. Но надежды начали таять, он не появлялся. Я ругала себя за свой идиотский "эксперимент". Я поняла, любой здравомыслящий человек, имеющий малейшее самолюбие, не станет унижаться, когда попирается его любовь. Что я возомнила? На что надеялась? Кто-кто, а Серёжа ещё встретит в своей жизни женщину, которую полюбит, и она будет ровнёй ему по уму, возрасту, социальному положению, а меня забудет, как прошлогодний снег (когда я нервничала, мне в голову лезли одни штампы). Что я наделала? С чем осталась? Я вспоминала Серёжины страстные объятия и поцелуи, его нежность, свою трепетную реакцию. Ни с одним мужчиной я не испытывала и не испытаю такой радости бытия. Чего уж там, мне вообще безразличны мужчины. Я и за Алёшу вышла замуж только потому, что он хоть немного нравился мне, и я хоть как-то могла представить себе телесную близость с ним. Нет, я обманываю себя, я вышла за него, чтобы забыть свою первую и единственную любовь и родить. В конце концов, можно не любить мужа, так живут миллионы женщин. Главное - ребёнок, в любви к которому я растворюсь и не стану переживать из-за отсутствия глубокого чувства к супругу. Я не ошиблась только в одном - в самозабвенной любви к сыну. Но заблуждалась в том, что забуду Серёжу и смогу спокойно - без любви - жить с Алёшей. И то, что я чуть ли не за главный недостаток мужа принимала его мужскую выносливость, являлось всего лишь свидетельством моего отношения к нему. Быть может, не будь в моей жизни Серёжи, я была бы к Алёше более терпима. Если бы мой любовник хотя бы на половину обладал в постели двужильностью Алёши, я бы никогда не поставила ему это в вину. Тут же вспоминала, как торопила Серёжу, неумного в любви и не обращавшего должного внимания на мою усталость от того образа жизни, который вела в Зеленогорске. Разве мне самой не хорошо с ним, разве я не любила каждую клеточку его тела? Теперь я совсем иначе воспринимала наши отношения, не находя в них ни одной плохой черты. Его желание заниматься сексом, невзирая на мою усталость, граничащую с полным изнеможением, я воспринимала как страстность влюблённого молодого мужчины. Я входила в его положение. Он ради меня тратил свои каникулы, никуда не ездил - и это при возможности объездить весь мир, - целый день томился в ожидании, стойко терпел моего мужа, отнимавшего меня у него, и даже с несвойственной ему ожесточенностью истязал меня своей бешеной ревностью.
  
  Все эти и другие похожие мысли преследовали меня в то лето. Они ещё больше обострились из-за того, что я осталась одна после того, как разъехалась с Алёшей. Да и разъехалась я с ним не столько потому, что он хотел от меня своего ребёнка, сколько из-за надежды, что в третье лето, несмотря на все мои выходки, Серёжа всё-таки объявится, и что бы ни было у нас дальше, стану жить с ним совершенно открыто - у всех на виду. В конце концов, никому нет дела до моей частной жизни, если она не отражается на работе. Напротив, когда мне не нужно будет скрываться и терпеть приезды Алёши (ничего, две недели как-нибудь перебьётся без встреч с Серёжкой), я стану работать ещё лучше - и так трудилась без каких-либо нареканий. И вот, пожалуйста, лето подходит к концу, Серёжа, как грубо выразился однажды Алёша, положил на меня болт (я даже не сразу поняла тогда смысл его слов, а когда вникла, не только не обиделась, а прониклась к мужу сочувствием, ведь перед этим сама проявила себя далеко не самым лучшим образом), не пожелал считаться с моими истериками, а то и вообще влюбился в Англии в какую-нибудь девчонку и напрочь забыл меня, свою первую любовь. Так мне, дуре, и надо! Нечего было вы... тут я вспомнила нецензурное слово, которое однажды в момент ссоры сказал мне Алёша, после чего вымаливал прощение. Вспоминая все плохие слова, что мне приходилось иногда слышать от мужа в моменты наших редких ссор, я старалась окончательно вытеснить его из своей жизни, о которой он напоминал, когда приходил за сыном. Серёжка всегда принимал его с восторгом и не понимал, почему так редко видится с отцом. Каждый раз, когда Алёша возвращал мне сына, Серёжка недоумевал, почему он уходит, и рассказывал мне, "как здорово я с папой катался на пароходике по Неве" или " как мы ходили в зоопарк, а ещё папа обещал купить билеты в цирк и сводить меня туда". Как бы я ни хотела приписать исключительно тёплые отношения Алёши с сыном рвению доказать мне, что он хороший отец, я понимала, он на самом деле любит Серёжку - даже после того, как узнал, что я от него скрывала. А теперь, когда мой любовник не давал о себе знать, я уже начала подумывать над тем, правильно ли поступила, разбежавшись с мужем. Наше второе лето с Серёжей вызвало у меня множество вопросов, после чего я рассталась с ним и перестала отвечать на письма, а отношения с Алёшей, как ни странно, наладились, словно по известному закону сохранения энергии, суть которого применительно к моей ситуации можно интерпретировать так: если в одной любви убавилось, в другой должно прибавиться. И действительно, мы с Алёшей стали жить мирно. Он изо всех сил старался уступать мне во всём и настолько изменил свое поведение в постели, что я нередко сама обнимала его, прижимаясь и сигнализируя мужу, что не возражаю против близости с ним. И тогда он, зная моё отношение к сексу (с ним), проявлял необходимый такт и спешил насладиться любовью, (с его стороны это была любовь, в чём я никогда не сомневалась). Мне необходимо было хоть как-то компенсировать то, что я не отвечала на письма Серёжи, сомневаясь в нём и не понимая, как и за что этот мальчишка мог меня полюбить. Проявив б;льшую чуткость к нелюбимому мужу, я сама вызвала его на откровенный разговор. При всей нелюбви к Алёше я не могла сказать, что как мужчина он совсем безразличен мне. Дело вовсе не в том, что из-за отсутствия Серёжи и своего странного с ним поведения я нуждалась в мужчине как таковом, хотя и этот факт, как говорится, имел место. Алёша - настоящий мужчина, когда входит в моё положение и не навязывается как самец. Кто знает, быть может, поведи он себя иначе в начале нашей семейной жизни, я бы преодолела свою первую любовь и не стала видеться с Серёжей после случайной встречи в Павловске. Что говорить, впервые отдавшись Алёше, я не испытывала к нему неприятия и даже нашла, что мой второй любовник достаточно хорош, и, если он будет и дальше таким же, я даже смогу полюбить его. И первое время Алёша тянулся за мной, как губка, впитывал то, чего не знал раньше, испытывал благодарность за новизну ощущений, даруемую мной, и занимался со мной любовью не так долго, как мог и хотел. Однако впоследствии природа и воспитание взяли верх, он не пожелал стеснять себя, а я не смогла поставить мужа в рамки. То, что он уже не ограничивал себя, инициировало во мне всё больше и больше возрастающую к нему неприязнь. Когда после разрыва с Сережей муж постарался наладить нашу семейную жизнь и прекратил приставать ко мне в постели, я сразу оценила это. Отношения между нами вошли, как он говорил, в старое русло. Уж так человек, видимо, устроен: когда ему хорошо, он на этом не останавливается и желает большего. После интимной близости, Алеша уловил моё состояние и рискнул окончательно отвадить меня от любовника. Я не предполагала, что он догадывался, в каких я с Серёжей в отношениях, больше того, от кого у меня сын. Алёша решил, лучшего момента может не представиться, и осторожно завел тему, поставившую меня в тупик.
  
  
  
   Я ничего не имела против рождения второго ребёнка, даже желала его. Мне хотелось родить дочь. Но меньше всего от Алёши. Поэтому своим предложением он застал меня врасплох. И я сразу же вспомнила Серёжу.
  
  - Я бы и сама хотела второго ребёнка, но наше материальное положение не позволяет его иметь. Кроме того, это может плохо сказаться на Серёжке, мы уже не сможем уделять ему даже того внимания, которое уделяем из-за вечного недостатка времени. Так что прости, я вынуждена сказать "нет".
  - Что касается материального положения, оно вскоре существенно улучшится. Мне предлагают место начальника цеха.
  - Это мало что изменит.
  - Мой оклад повысится в полтора раза.
  - Давай отложим решение этой проблемы. Мы всё должны хорошо взвесить, прежде чем решиться на такой серьёзный шаг.
  - Ты совсем не любишь меня?
  - Кто тебе это сказал?
  - Не любишь, я знаю. Но разве нам сейчас нехорошо?
  - Прекрасно! Но я не стала бы ставить знак равенства между любовью и получением удовольствия от секса. И тем более устанавливать прямую зависимость между удовольствием и рождением детей.
  - Хорошо, я выскажусь прямо... Я желаю иметь своего ребёнка.
  - Что значит, своего?
  - Надя, я летом видел в Зеленогорске Серёжу, мне всё о вас известно.
  - Что тебе известно?
  - То, что вы любовники.
  - Это он тебе сказал?
  - Мы не разговаривали. Но я всё понял.
  - И столько времени молчал?
  - Я люблю тебя и сына.
  - Прости, но я давно люблю одного Серёжу.
  - Однако это не помешало тебе выйти за меня?
  - Я понимала, брак с Серёжей невозможен. А ты нравился мне. И я хотела иметь ребёнка.
  - Поэтому нашла, что самое время отдаться мне, а потом выйти за меня. Ты просто прятала концы в воду.
  - Я не знала, от кого рожу. Ведь с Серёжей я была близка всего один раз.
  - Сколько ему было лет - этому сосунку?
  - Пятнадцать! Невообразимо?
  - Просто трудно понять, как ты отдалась мальчишке, отвергая любые близкие контакты со зрелым мужчиной, который, как ты утверждаешь, нравился тебе.
  - Ты в самом деле нравился мне, я не лгу.
  - Как же после стольких лет ухаживания за тобой именно после Серёжи тебя хватило привести меня к себе, спать со мной? Ты, такая честная и порядочная женщина, не находишь это противоестественным?
  - Я не спала с тобой. Это ты спал со мной. Чувствуешь разницу?
  - Так может говорить, прости за прямоту, только шлюха.
  - Пусть так. И шлюха может любить.
  - На что ты собственно надеешься?
  - Надеялась. Теперь не надеюсь. Я порвала с Серёжей.
  - Неужели не понимала, что он не может жениться на тебе?
  - Если бы захотела, женился. Он уговаривал меня развестись с тобой и предлагал жениться на мне. Он всё ещё любит меня.
  - До поры, до времени!
  - Быть может.
  - Этот пацан распустил сопли, увидев Серёжку, названного тобой в его честь и как две капли воды похожего на него. Вот он и пудрил тебе мозги, пока я вкалывал на работе.
  - Что же ты, раз знал, спокойно взирал на всё это?
  - Я могу сто раз повторять, что люблю тебя, ты всё равно ничего не поймешь.
  - Прости меня, если можешь. Ты прав - я самая обыкновенная шлюха, если позволила так гнусно обманывать тебя.
  - В любом случае моя привязанность и любовь к Серёжке и тебе никуда не делась и не денется.
  - Что я высоко ценю.
  - Как же ты должна ненавидеть меня?!
  - Напротив, уважаю. А теперь - ещё больше, чем раньше. Но я не стану удерживать тебя, хотя порвала с Серёжей.
  - Порвала? С какой стати?
  - Мне надоела двойная жизнь. Я сделала свой выбор.
  - Мы можем начать всё сначала?
  - Если честно, нет.
  - Я не понимаю, кого ж ты из нас выбрала, если с одним из нас порвала?
  - Я ни с кем не могу жить без любви. Я не могу постоянно находиться в напряжении и чувствовать себя последней скотиной. Это гадко - спать с тобой и думать о другом.
  - И сегодня?
  - Исключение лишь подтверждает правило. Нельзя жить в обмане. Нам нужно развестись.
  - А что прикажешь делать мне, если я люблю тебя и нашего сына?
  - Ты же хорошо знаешь, чей он сын.
  - Серёжка мой сын, с первого дня своего рождения. Мы с ним любим друг друга. Ты не можешь разлучить нас. Я не виню тебя - ты сама не знала, от кого его зачала. Нам нельзя расставаться. Теперь, когда мы объяснились, всё поправимо. Если ты на самом деле порвала с любовником и не возобновишь с ним прежних отношений...
  - Я не возобновлю. А как он поведёт себя, мне неизвестно.
  - Ты продолжаешь обманывать себя.
  - Алёша, ты умный и мужественный человек. Лучше меня понимаешь, что произошло. Я изменяла тебе, любила и наслаждалась любовью с другим мужчиной, а тебя я...
  - Можешь не продолжать. Я знаю, что ты меня никогда не любила.
  - Однако мог и можешь закрывать глаза на мою связь с Серёжей?
  - Но ты же с ним порвала. Ах, да, ты всё ещё надеешься, что он вернётся к тебе.
  - Это неважно. Нам в любом случае нельзя дальше жить вместе.
  - То есть развод?
  - Ничего другого не остаётся.
  - Ты позволишь мне видеть сына?
  - Я не вправе лишать вас друг друга.
  - А если выйдешь замуж?
  - Этого можешь не бояться. Мне никто, кроме Серёжки, не нужен.
  - Тогда зачем разводиться? Серёжке нужен отец. Раз ты так этого хочешь, раз я противен тебе и ты не можешь больше видеть мою морду, я уйду из твоего дома, но зачем спешить с разводом? В любой день, когда захочешь, мы разведёмся. Обещаю - не чинить никаких препятствий.
  - Хорошо, Алёша. Пусть будет так, как ты сказал.
  - Я уйду, как только скажешь...
  - Пожалуйста, не тяни с уходом. Нам не стоит мозолить друг другу глаза.
  - Ты мне не мозолишь... Хорошо, на днях я уйду.
  
  Я развелась с Алёшей только через год. Алёша до сих пор встречается с сыном, который не знает, что не он его родной отец. Надо отдать должное моему бывшему мужу, он ведёт себя достойно. Когда мы видимся с ним, а это происходит лишь тогда, когда он забирает и приводит обратно сына, Алёша не задает мне ненужных вопросов, не напоминает о своей любви и говорит только о Серёжке, которого безмерно балует - и чем дальше, тем больше. Это не нравится мне, я стараюсь убедить его, что так из мальчика мужчину не делают. Он не спорит со мной, говорит, понимает это не хуже меня, но так сильно привязан к сыну, что не может устоять, когда Серёжка о чём-то просит. И оправдывается, зато он научил сына плавать и кататься на лыжах и коньках. И верно, пока мой любовник не подавал о себе вести, Алёша приезжал вечером в субботу и уезжал в воскресенье утром, проводя с Серёжкой оба дня напролёт. Никто из персонала детсада не знал о том, что мы разъехались, и потому пришлось пускать его на ночь с субботы на воскресенье в свою комнату. Взяла, не вдаваясь ни с кем в объяснения, для него раскладушку. Ко мне он не цеплялся, хотя я хорошо видела, чего это ему стоит. Я была уже уверена в том, что Серёжа забыл или не смог простить меня за молчание, и мои намерения в отношении Алёши претерпели определенные изменения. Я не стала бы противиться, если бы он сделал шаги к большему сближению. Хотя решила про себя, что близости с ним - во всяком случае, в Зеленогорске - не допущу. Но Алёша вел себя исключительно сдержанно. Если он на что-то и надеялся, то ждал сигнала с моей стороны. Я его не подавала. Возможно, где-то в глубине души ещё ждала приезда Серёжи, а то и хотела поступка со стороны Алёши, способного настроить меня на его волну. Я сама не знала, чего собственно жду от мужа, с которым рассталась по своей воле. Наверное, ласки и утешения. Я считала, что навсегда потеряла Серёжу, и Алёша выглядел в моих глазах не так, как раньше. А главное - лучшего отца моему сыну пожелать было трудно. Не знаю, повезло ли мне в том отношении, что до приезда Серёжи мы с мужем не стали сколько-нибудь весомо ближе друг к другу, чем при расставании. Так или иначе, внезапное возникновение любовника, за неполный месяц до окончания пребывания детсада в Зеленогорске вызвало во мне почти инфарктное состояние. Видимо, оно может возникнуть и после положительного стресса. Увидев в окне его лицо, когда он постучал, я едва не упала в обморок. Мне показалось, это фантом, привидение, вызванное моим ожиданием Серёжи, почти виртуальным, настолько я уже не надеялась на его приезд. А когда ещё ждала, подумала о том, что он не догадается, в какой комнате мы с Серёжкой живем. Я специально настояла на том, чтобы поселиться в прежней комнате, которая была у нас прошлым летом, хотя мне предлагали лучшую и большую. Но Серёжа мог этого не знать, и поэтому я допоздна не гасила свет и не задвигала занавеску, вдруг он всё же приедет, не дождавшись утра, вечером. Он и не дождался. Увидев его и убедившись в том, что это он, я сделала ему знак, приглашая войти. Серёжа не заставил себя долго ждать и обычным - уже проторенным в прошлом году - путём влез ко мне через окно. Я подумала, сейчас он, как в старые наши времена, сразу ринется ко мне, но он лишь поцеловал меня в щёку и поглядел так, словно мы были, хотя и знакомыми, но чужими друг другу людьми. Видимо, он ждал какого-то любовного жеста с моей стороны. Ведь это я, а не он, не отвечал на проникнутые обожанием письма. Мне это даже не пришло в голову, я, только-только пришедшая в себя, замерла в ожидании, что он сейчас же повалит меня на постель. А я в ответ займусь с ним даже не прежней нашей любовью, а особенно страстной, наполненной долгим ожиданием. Мой любовник выглядел растерянным и невероятно похожим на того пятнадцатилетнего мальчика, не знавшего, как подступиться ко мне. Я подумала, что он совсем мало изменился. Ребёнок - есть ребёнок, он всегда будет значительно моложе меня. Не знаю, что он увидел на моей физиономии, но я не трогалась с места и не подавала ему ни одного знака. А у него, по меньшей мере, были все основания во мне сомневаться. Поэтому Серёжа не нашел ничего лучшего, как направиться к кровати сына и разглядывать Серёжку так, словно впервые видел сына. Конечно, Серёжка сильно изменился за год, заметно вырос и возмужал, если так можно сказать о пятилетнем ребёнке. Я смотрела на Серёжино лицо - оно почти ничего не выражало. Я расстроилась, но не подала вида. Повисшее молчание следовало как-то нарушить.
  
  - Ты когда вернулся в Россию?
  - Прилетел вчера вечером, а сегодня с утра до вечера находился у матери в Рощино.
  - А что делал до этого?
  - Ездил во Францию и Италию.
  - Недурно.
  - Да. Но я бы не поехал туда, если б меня ждали здесь.
  - А родители?
  - Родители - само собой...
  - Что же мы стоим, как вкопанные. В ногах, утверждают, правды нет. Садись на кровать. Он сел на краешек единственного стула, заваленный нашей с сыном одеждой.
  - Правды давно уже нет. Осталась одна кривда (у него был жалкий вид, мне стало не по себе, я решила подбодрить его).
  - Что ты такое говоришь? У тебя такая прекрасная жизнь, ей любой позавидует. Так нельзя, миленький. (Он посмотрел на меня, не веря в серьёзность моих слов. Возможно, решил, что я подтруниваю над ним).
  - Я уже ни во что не верю.
  - Представляешь (я решила сменить тему), я случайно живу в этой комнате - мне давали другую. Вот было бы смеху (дура старая!), если б на твой стук, умирая от страха, отозвалась другая баба. Мало ли кому взбредёт в голову стучаться в окно?
  - Я почему-то не сомневался в том, что вы с нашим сыном (уже теплее!) живёте именно здесь.
  - С чего это ты был так уверен? (Меня по-прежнему несло совсем не туда, я произносила слова, которые не хотела произносить).
  - Я никогда не забывал комнату, в которой мы однажды любили друг друга...
  - Верно, я и забыла. (Ещё скажу такую же гадость, он выпрыгнет в окно и исчезнет навсегда).
  - Знаешь, мне совсем не до смеха.
  - Тут я с тобой полностью солидарна (Идиотка, скажи хоть одно теплое слово).
  - Ты уже совсем разлюбила меня?
  - Не совсем (Окончательно спятила!).
  - Я ведь писал тебе. Ты не ходила на почту?
  - Мне понравились твои письма. (Нет, стоило мне его увидеть, я совсем сошла с ума. Наверное, он решил, что я стала полоумной).
  - Тебе не хотелось мне ответить?
  - Ты думаешь, в ответах был смысл? (Странно, что он всё ещё здесь).
  - Твой муж знает про нас, поэтому? (Его слова повисли в воздухе).
  - Это никакого отношения к письмам не имеет.
  - Значит, ты всё-таки отвечала мне? Я ни одного твоего письма не получил.
  - Нет, ты не понял. Ведь мы с тобой расстались, если помнишь. Поэтому я решила, что у нас назад пути нет. (Наконец-то сказала то, что нужно).
  - Я хочу, чтобы он остался.
  - Поэтому вернулся так поздно? (Опять меня не туда заносит).
  - Ты не писала мне, я решил, что совсем не нуждаешься во мне. Я ошибся?
  - Да, кстати (совсем некстати, дура!), как поживают твои родители?
  - Превосходно. Они развелись друг с другом. У меня скоро появится ребёнок.
  - Может быть, у отца?
  - Разумеется. Он женился на молодой женщине.
  - Моложе меня?
  - Нет, старше.
  - И как ты отнёсся к его новому браку?
  - Знаешь, почти никак. Мне не до родителей, к тому же они сами разобрались друг с другом. Меня волнуете вы, ты и мой сын.
  - Но у Серёжки уже есть отец. Они с Алёшей любят друг друга.
  - Когда мой сын узнает, что на самом деле я его отец, разлюбит.
  - Нет, миленький, так дело не пойдёт. Я никому не позволю нарушать покой моего сына. Между прочим, ты скрыл, что Алёша видел тебя в Зеленогорске, и тем самым подставил меня.
  - Я надеялся, он не заметил, когда мы случайно столкнулись друг с другом. И не сказал тебе из страха.
  - Ты проявил элементарную трусость.
  - Да, возможно. Прости меня.
  - Алёша все понял и потребовал, чтобы я родила ему его ребёнка.
  - Значит, всё-таки до него дошло. Что же он молчал целых два года? Или вы объяснились ещё в то лето?
  - В эту зиму.
  - И чем всё у вас закончилось?
  - Разбежались в разные стороны.
  - Однако он время от времени навещает тебя и пристаёт к тебе?
  - Он приходит к сыну. Этого я запретить ему не могу.
  - А мне запрещаешь.
  - У ребёнка не может быть двух отцов.
  - Разведись с мужем и выходи за меня. Тогда и Серёжке будет проще понять, кто из нас настоящий отец.
  - Ты опять за своё. Если скажешь сыну, я тебя не прощу. Серёжка - самое дорогое, что у меня есть и будет.
  - А я тебе уже совсем не нужен, да? Поэтому ты не писала мне?
  - Я уже объяснила, почему не отвечала на твои письма.
  - Другими словами, совсем разлюбила меня.
  - Я этого не говорила.
  - Мой отец не возражает против того, чтобы я женился на тебе.
  - Ты действительно разговаривал с ним на эту тему ещё в прошлое лето?
  - Ты не поверила мне тогда? Разведёшься с мужем и выйдешь за меня?
  - Когда?
  - Следующим летом. Раньше - не получится.
  - Согласна.
  - Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя! (Он ошалел от радости и бросился меня целовать).
  - Тише, разбудишь нашего сына...
  - Это такое счастье! Я уже думал, что ты больше не любишь меня... (Он погасил свет и начал раздевать меня). Что, если я останусь?
  - На все дни до твоего отъезда в Англию. Завтра же (уже сегодня) познакомлю тебя с нашим персоналом. Представлю тебя всем как своего мужа и отца Серёжки. Только одно условие - сыну скажем позже. Договорились?
  - Хорошо, любимая... (Он уже ни о чём другом не думал).
  
  И мне было ни до чего, настолько я любила его. И только позже задумалась над тем, что скажу сыну, когда он увидит меня в постели с чужим мужчиной. Серёжа этим вопросом не задавался. Он не боялся, что Серёжка проснется. Мне приходилось напоминать ему, что мы не одни. Но утром, ещё до пробуждения сына, Серёжа догадался встать пораньше. Он даже не стал будить меня, но я проснулась сама, почувствовав его отсутствие. Он спросил, должен уйти или остаться.
  
  - Оставайся. Теперь мы не станем скрываться.
  - А Серёжка?
  - В любом случае, узнает он или не узнает, кто ты, мы можем заниматься любовью только тогда, когда он спит. А если вдруг проснётся, скажу ему, что ты мой новый муж. Мальчик смышлёный, поймет. Он уже давно спрашивает меня, почему Алёша не живёт с нами.
  - Тогда стоит сразу сказать, что я его отец.
  - Нет, повременим с этим. Не будем травмировать ребенка. Сначала он должен привыкнуть к тебе. Вот я разведусь с Алёшей, мы поженимся, тогда и скажем. Та легкость, с которой Серёжа согласился со мной, несколько озадачила меня. Я поняла, важнее всего была для него я, а не сын.
  
  - Серёжка спит. Может быть, ещё хотя бы разочек?
   И не дождавшись моего ответа, нырнул под одеяло, с головой погрузившись под него...
  
  Дальше мы разыграли дешёвый спектакль, будто он только что, утром, приехал ко мне, предложил стать его женой, на что получил согласие. Я представила его всем, кто оказался рядом, как мужа и отца Серёжки. Потом молва прокатилась по всем остальным. Нас поздравляли, до такой степени поражались сходству отца и сына, что уже не удивлялись (делали вид), что мы стали мужем и женой. Я позвонила Алёше и сообщила последнюю новость, сказала, чтобы он не приезжал и дождался, когда я вернусь в город, успокоив относительно его права оставаться отцом Серёжки. Алёша не стал спорить, обещал не беспокоить "молодож молодоженов
  
  нов". Время с Серёжей проскочило, как один день, вернее, как одна ночь. Серёжа не отходил от меня, а я - от детей. Он старался изо всех сил показать мне, что может легко найти общий язык с детьми, и находил. И мальчишки, и девчонки не отлипали от дяди, позволявшего им почти всё. Это вызвало даже некоторое недовольство начальства. Сложнее дело обстояло с Серёжкой. Я сказала ему, что решила разойтись с его отцом и выйти замуж за Серёжу, но это никак не отразится на их отношениях с Алёшей: они будут встречаться друг с другом, как раньше. Серёжка, относившийся к Серёже до моего разговора с ним как к приятелю, резко изменился и всячески демонстрировал свою недоброжелательность. Мой любовник старался не замечать перемены в настроении сына, но это не помогало. С машинками, привезёнными Серёжей из Англии, он больше не играл, отвечал на вопросы отца неохотно, сквозь зубы, отводя глаза, и сам разговоров с ним не вёл. А Серёжа был счастлив, и потому не слишком расстраивался из-за поведения сына. У меня складывалось впечатление, что он пытается наладить диалог с сыном только из-за меня, все свои неудачи в этом вопросе списывает на краткость их знакомства, выражая уверенность в том, что через год найдёт с сыном общий язык. А я, со своей стороны, больше всего боялась, что мои мужчины, маленький и большой, перессорятся друг с другом. Я разрывалась между любовью к каждому из них, и если бы Серёжа не был отцом моего сына, утратила бы всякую надежду на то, что Серёжка изменит отношение к человеку, занявшему место Алёши. Этот маленький человек остался верен Алёше и не допускал для себя предательства по отношению к нему. Серёжка слишком сильно любил меня, чтобы игнорировать, но отказывался понять, как я могла изменить его отцу. Так что я столкнулась с весьма серьёзной проблемой. А тут вдобавок мать Серёжи решила устроить смотрины будущей невестки и внука. Я её не ждала, Серёжа позвонил по мобильнику за несколько часов до нашей встречи. Серёжка встретил бабушку враждебно, смотрел на неё исподлобья, хотя мы представили её всего лишь как маму Серёжи. Моя пока ещё не свекровь, заранее предупреждённая Серёжей о том, что мы временно скрываем тайну рождения сына, была явно недовольна оказанным ей приёмом, но не показывала вида. Лучше бы Серёжа не привозил её. Впрочем, мой любовник ничего не заметил. Он вернулся в город за день до отлёта в Англию, договорившись заранее о встрече с Алёшей. Оба мужчины почти не комментировали, как она у них прошла. Серёжа сообщил мне, что решение всех своих проблем они отложили на год, и отозвался о моём муже, что он вёл себя достойно, как настоящий мужчина. Теперь, когда мы с Алёшей жили порознь, он уже не ревновал меня к мужу и мог позволить себе отзываться о нём без былой неприязни. Если б ещё Алёша отказался от отцовства, Серёжа поставил бы ему памятник при жизни. Я с трудом сдерживала раздражение, когда слушала любовника. Позднее, анализируя своё настроение, я пришла к выводу, что моё будущее, свяжись я серьёзно с Серёжей, далеко не так безоблачно, как мне хотелось его видеть. Дав согласие на неравный брак, увидев, как не складываются его отношения с сыном, и, встретив недоброжелательность матери Серёжи, называть которую свекровью у меня не только не поворачивался язык, но и сама подобная мысль казалась нелепой, я снова начала во всём сомневаться. И хотя предупредила Алёшу, что вскоре разведусь с ним, не торопилась. Если б не письма и звонки Серёжи, не понимающего, отчего я так медлю, быть может, вообще не стала бы разводиться с мужем. Что касается Алёши, он выказал готовность принять любое моё решение, кроме отказа ему в отцовстве. Когда я всё-таки сообщила ему, что развожусь с ним, он принял это без возражений. Мы развелись за несколько месяцев до очередного приезда Серёжи. Тот вернулся с твёрдым намерением жениться: привёз свадебные кольца, дорогой английский костюм для меня и многочисленные подарки мне и сыну. Он настоял на том, чтобы я бросила работу, предложив свадебный месяц провести за границей (финансирование поездки брал на себя его отец). Мы жили у меня, Серёжка воспринимал новую жизнь со смирением, никак не проявляя себя по отношению к моему "сожителю". Подарки принял, поблагодарил и отнёс в свою комнату. Больше мы их не видели. С Серёжей он почти не разговаривал, никуда с ним идти не хотел и радовался, когда встречался с Алёшей, обещавшим мне не настраивать сына против Серёжи. Алёша обязался держать нейтралитет, и, судя по всему, оставался верен своему слову. Серёжка возвращался домой возбуждённым и счастливым, но быстро замыкался в себе. Его родной отец считал, что пора сказать всю правду, но я возражала. Мне казалось, узнав, кем Серёжа приходится ему, он невзлюбит его ещё больше, не поняв, где новоявленный отец был раньше, и, не зная, как вести себя с Алёшей, кого все эти годы любил как отца. Быть может, сына примирило бы наличие двух отцов, но я сомневалась в этом. Я ни в чём не была уверена. И поэтому, после встречи с Серёжиным отцом и его новой женой в ресторане (пришлось взять упирающегося Серёжку, ведь "родственники" хотели познакомиться и с ним), прошедшей, как принято говорить в дипломатических кругах старых времён, в тёплой и дружественной обстановке, несмотря на то, что Серёжка вёл себя букой и в лучшем случае односложно отвечал на вопросы, я окончательно пришла к убеждению официально замуж за Серёжу пока не выходить. Его отец посматривал на меня и Серёжку с любопытством, в его взгляде сквозило вполне благожелательное лукавство, он словно говорил мне: "Молодец, баба, прошло столько лет, а мой сын всё ещё любит тебя. Посмотрим, что у вас будет дальше". Я решила, всех устроит, если мы с Серёжей повременим оформлять наши отношения до тех пор, пока он не окончит учебу и не вернётся в Россию навсегда. А если за оставшиеся два года передумает, так тому и быть. Значит, не суждено. Серёжа нашёл мои доводы убедительными и не стал перечить мне. И, в самом деле, наверное, подумал он, какая разница, когда идти в загс, если нам и так хорошо, как уверяет меня Надя. Я так и не вышла за него замуж, хотя он уже вернулся в Россию, заранее найдя себе отличную работу с высоким окладом. Он уже не настаивает на свадьбе. Мы живём вместе в центре города, где Серёжа купил трёхкомнатную квартиру. Серёжке восемь лет. Год назад я сказала ему, что Серёжа приходится ему родным отцом. Сын спокойно ответил мне, что он не дурак, давно догадался сам - ещё до того, как увидел фотографию "твоего нового мужа, когда тот был ребёнком". С Серёжей у них отношения ровные, их можно назвать невмешательством в дела друг друга. Серёжка по-прежнему любит Алёшу, хотя тот уже женился и имеет дочь. И хотя эта дочь моему сыну никакая не родня, Серёжка бывает в доме Алёши, его там хорошо принимают, и он рассказывает о годовалой девочке так, словно она ему сестра. И на вопрос Серёжи, не хотел бы он иметь брата или сестру, спокойно ответил, что сестра у него уже есть. А Алёша, встретив меня однажды около школы, сообщил, что женился, желая забыть меня, но в любое время разведётся и вернётся ко мне, если я этого захочу. И его не остановит даже рождение дочери. Этот отпуск Серёжа предложил провести в Испании или Франции с заключительным отдыхом на одном из курортов. Серёжка сказал, что посоветуется с отцом. Посоветовался с Алёшей и дал согласие. Серёжа в сердцах назвал сына маленьким засранцем. Он не понимает, почему наш сын до сих пор не воспринимает его как отца. И злится. Домой Серёжа возвращается, когда как - иногда поздно. Однажды не вернулся ночевать, правда, предупредил, что задержался по делам у зама, они не могут принять решение по очень важному вопросу, стоимость которого исчисляется в миллион долларов. Не верить ему оснований нет. О своих делах он почти ничего не рассказывает, говорит - ничего интересного, обычная работа, устаёт, не до неё. Мне кажется, он до сих пор всё ещё любит меня. Но в наших отношениях нет ни былой романтики, ни остроты, что совершенно естественно. Хорошо уже, что наша любовь не превратилась в привычку. Когда это произойдёт, я с Серёжей расстанусь. Или он со мной. Но на эту тему не заикаюсь. Я по-прежнему люблю его и не хочу терять раньше времени. А то, что мой сын относится к Серёже так, словно уверен в том, что тот не навсегда, уже не слишком сильно огорчает меня. Во всяком случае, он не привяжется к отцу и не станет переживать, если останется со мной... и Алёшей.
  
  Глава шестая
  
  Алёша
  
  Оставив Надю по её просьбе, я продолжал и до сих пор продолжаю надеяться, что мне удастся к ней вернуться. Несмотря на присутствие в моей жизни множества женщин, никто из них, в сущности, меня не любил. То же самое можно сказать о моих родителях. Исключение составляет один Серёжка, всей душой привязавшийся ко мне, уж не знаю за что, ведь его любовь не носит генетического характера. Ещё до развода с Надей он спросил меня, почему я ушёл из дома, в котором все мы прожили вместе столько, сколько он себя помнил. Мальчик был уже достаточно большой, в любом случае тайное становится явным, и поэтому я не скрыл от него, что являюсь ему не родным отцом. Как ни странно, моё признание не стало для Серёжки ошеломляющим сообщением. Он прижался ко мне и заявил, что всё равно любит меня, и никакой другой отец ему не нужен. Я не принадлежу к разряду плаксивых сентиментальных мужчин, но едва не прослезился.
  
  После ухода от Нади я не остался один на один с собой, постоянно встречался с самыми разными женщинами. Одна из них в пору детской влюбленности предпочла другого парня, и лишь позже стала моей, когда туман любви к ней уже рассеялся. Мы встретились через много лет в нашей бывшей школе, куда меня и других одноклассников пригласили по случаю двадцатилетия со дня её окончания. Вообще-то я не собирался туда идти, но в последний момент захотел увидеть двух своих девчонок, если, конечно, они соблаговолят туда явиться. У нас было что вспомнить. Первая не появилась, а Галя, которую я с трудом узнал, пришла. Выглядела она достаточно эффектно - очень постаралась. Она так и не вышла замуж. По её словам, она отвергла предложения нескольких любовников, потому что не любила их, и не заметила, как перевалила через тридцатипятилетний рубеж. Разговаривала со мной откровенно, словно мы расстались только вчера. Я позвал её к себе, и мы "вспомнили молодость", после чего она предложила мне переехать к ней - пока не надоедим друг другу. Меньше всего здесь сказался романтический флёр: ничего таинственного в наших прошлых отношениях не было. Сильно изменившись, мы оба достаточно хорошо сохранились. Так или иначе, нам пришлось совсем неплохо вместе - как в постели, так и за её пределами. Вместе с тем о любви между нами речь не шла, что позволяло находить должное взаимопонимание. Иногда мы встречались в городе, обедали в кафе и шли куда-нибудь - в театр или кино. Не желая, как она сказала, ничем омрачать наши отношения, Галя с самого начала не позволила платить за неё. Чаще всего я шёл после работы к ней. Она сознательно забеременела от меня, чтобы родить себе ребёнка, первоначально скрыв свое намерение и сообщив об этом постфактум. Жили мы на общие деньги, которые Галя "брала из тумбочки". Её заработок старшего научного сотрудника без степени меньше моего, но, в конце концов, она согласилась с тем, что мы не станем считаться, кто из нас богаче, поэтому на ведение хозяйства я отдавал ей б;льшую часть своего заработка. Через пять месяцев она сообщила мне "радостную" весть о том, что беременна, "но это ровным счётом ни к чему тебя не обязывает, я давно хотела ребёнка, из всех мужчин, которых я знала, ты не самый худший". Сначала я собирался оставить её - потому как она заранее не предупредила о своём намерении, - но потом нашёл её аргументацию не лишенной смысла и остался. Суть сводилась к тому, что наши отношения из-за рождения ребёнка не изменятся, никто новорождённого навязывать мне не собирается, и в любой момент я могу унести ноги из её дома. Больше того, имею право приходить и возвращаться в него в любое время без всякой отчётности перед ней. В результате, оставаясь свободным, я свободой не пользовался. Ничего не скажешь, Галя очень неглупая женщина. Однажды я решил проверить её и вернулся к ней на следующий день, правда, предупредив об этом. Галя не проронила ни звука - осталась верна своему слову. Более того, когда мы уже не могли заниматься любовью, сама предложила мне встречаться с другими женщинами, "так как вредно идти против природы". Я не слишком часто злоупотреблял этой привилегией. Зная о том, что Серёжка приходится мне неродным сыном, она не вмешивалась и до такой степени не навязывалась нам, что я впервые привёл его в дом, когда нашей дочке исполнилось больше года. Я так и не оформил отношений с Галей, хотя продолжал жить с ней. Я хорошо относился к дочери, но вся моя любовь принадлежала Серёжке. Не только не перестал считать его своим сыном, но и, наперекор всему, ещё больше привязался к нему и предупредил Галю, что до тех пор не перестану считать себя отцом Серёжки, пока он сам не отречётся от меня. Так что в моих отношениях с сыном ничего фактически не изменилось. Галя не возражала, да и как она могла возражать, если я согласился жить с ней, не связывая себя никакими обязательствами. Возможно, с моей стороны было жестоко прямо сказать такое Гале, но я хотел, чтобы между нами с самого начала установились честные отношения. В конце концов, она захотела родить ребёнка именно от моей персоны, а не от другого мужчины. Отсутствие любви друг к другу не создавало обоим, на мой взгляд, особых проблем в той форме сожительства, не обременённого никакими сроками и обещаниями, к которой мы по взаимному соглашению пришли. И я, и она, каждый по-своему, заинтересованы в совместной жизни, даже если она носит временный характер. Я нуждался хоть в какой-то стабильности. И знал, что никого, кроме Нади, не полюблю. Конечно, Гале приходилось нелегко, когда она видела, насколько разнятся мои отношения с обоими детьми - Серёжкой и Ленкой. Я сам удивлялся тому, что почти безразличен к Ленке, и рассчитывал, что со временем, если останусь с Галей, привяжусь к родной дочери почти так же, как к Серёжке. И хотя я убеждал его, что Ленка не может считаться его сестрой, он упрямо твердил - она моя младшая сестрёнка. Это сближало меня с дочерью и её матерью. Я не анализировал свои привязанности, приняв их как факт. Но как-то мне приснился сон, в котором Галя с горечью объясняла мне суть дела: я любил сына, так как продолжал любить Надю, и почти безучастен к дочери, поскольку не любил её мать. Я лживо оспаривал Галино суждение, говоря о том, что она не права, как можно любить родную дочь меньше неродного сына; просто дело в том, что Серёжка - мальчик, притом уже достаточно большой, к которому я привык, привыкну и к Ленке, хотя она девочка. И тут же подумал (всё в том же сне), что Надину девочку, быть может, я любил бы ещё больше, чем Серёжку - хотя бы потому, что в девочке мог видеть саму Надю. Наяву мы с Галей эту тему не поднимали. Она изо всех сил старалась угождать мне, лишь бы я оставался в доме. Ей давалось это, наверное, труднее, чем мне в свое время с Надей. Когда любишь кого-то, видимо, легче самому уступать - хочется во всём ублажать любимого человека. К несчастью, Надя любила Серёжу, а не меня. Я сам, скорее всего, виноват в том, что раньше времени потерял Надю. Какого лешего сунулся к ней с просьбой родить второго ребёнка, мог понять, что она не пожелает его от меня. Надеялся, что её с любовником надолго не хватит. Мне казалось, они не так уж ладят друг с другом, иначе бы мне не удалось, хотя и с большим трудом, восстановить отношения с Надей. Она, видимо, сама поняла, что обязана думать не только о сегодняшнем дне и не рисковать, встречаясь с любовником через год. Да и сам он может забыть её и найти себе молодую и красивую англичанку, а Серёжка ему пофиг. То, что Надя простила мое поведение в Зеленогорске, когда я терзал её все ночи, и она терпела, скрепя зубы, чем ещё больше приводила меня в ярость, привело меня к мысли, что она одумалась. И я, так или иначе благодарный ей, не извиняясь за прошлое, стал шёлковым, не навязывался со своей любовью, терпел до тех пор, пока она не проявляла милости, соизволяя мне заниматься с ней любовью накоротке. Я так сильно любил Надю, что прощал всю двусмысленность её поведения, позволительного только шлюхе. То, что она скрывала своего любовника, приводило меня в неистовство, но свидетельствовало об её желании сохранить меня: не до такой степени потеряла голову, чтобы остаться одной. Я не успокоился, но отсутствие Серёжи - пусть из-за его учебы в Англии - позволило стихнуть моей ревности и боли и надеяться на то, что не всё для меня потеряно. Мне хотелось думать, Серёжа оставит её в покое. Совершенно очевидно, она продолжала заниматься любовью с Серёжей, вопреки всякой логике, снова приехавшим к ней. Этот мальчишка любил её, с этим фактом я не считаться не мог. Боясь, что Надя скажет, чтобы я убрался из её жизни, я не приставал к ней, ограничиваясь тем, что она мне иногда позволяла. Судя по всему, отношения между любовниками складывались не гладко, поэтому своё дурное настроение она срывала на мне даже тогда, когда я не давал ей никаких поводов. Впрочем, иногда, как бы в отместку Серёже, она сама начинала заигрывать со мной, чем я, конечно, пользовался. Когда Надя не желала меня, она ложилась так, чтобы создать максимально возможную дистанцию между нами, и тогда я не досаждал ей. Но когда она ложилась вплотную, почти прижималась ко мне, я воспринимал это как признак некой солидарности со мной, в причину которой старался не вникать. Я настолько желал близости с ней, что осторожно обнимал и, если она не отталкивала меня, начинал ласкать, в чём, скажу без преувеличения и ложной скромности, большой мастер. Не думаю, что Серёжа преуспевал в этой области интимной жизни лучше меня. К сожалению, женщины только тогда достойно реагируют на всё это, когда хотя бы немного влюблены в своих партнеров. Именно этого мне не хватало в отношениях с Надей. Но иногда мне перепадали крохи её нерастраченной любви. Поэтому я всё ещё рассчитывал на то, что мы как-нибудь притрёмся друг к другу и сможем жить вместе. Я вынужденно, как ни горько это сознавать, прощал измену жены с мальчишкой, ещё в пятнадцать лет отнявшим её у меня, тридцатипятилетнего. Я и в сорок не утратил мужских кондиций, но Серёжа в двадцать их только приумножил, хотя я сознавал, вовсе не в них превосходство любовника Нади. Они любили друг друга, а я Надей нелюбим. И только уверенность в том, что рано или поздно по тем или иным причинам Серёжа порвет всякую связь с моей женой, грела, если можно так сказать о состоянии, в котором я находился в то время, мою душу. И то, что между любовниками произошло охлаждение, которого, как я считал, не могло не произойти, придавало мне силы выносить предательство Нади. Очевидно, она сама считала, что, громко говоря, наносит удар за ударом мне в спину, иначе бы не отягощала свою вину, скрывая измену. И это признание вины давало мне надежду, что, в конечном счёте, мы придём к какому-нибудь согласию. Со своей стороны, я не только мог идти на уступки, а уже пошёл на них. И только тем летом, когда узнал об измене жены, мстил насилием над ней. В этом тупом мщении я словно желал, чтобы она, измученная мной, не выдержала и выпалила мне прямо в лицо, что ненавидит меня и спит с другим. Такое признание сделало бы фактически невозможным нашу совместную жизнь, чего я не хотел допустить. Но в своей ярости и пыточном терзании оказался не способен мыслить разумно и выпускал джина ревности и бессильного гнева. Получаемое наслаждение оборачивалось для меня пустотой, дикой тоской и страхом того, что Надя проникнется ко мне ненавистью и заявит, ты - подонок, заслуживающий только одного - презрения и развода. Всё это я понял позже, и потому круто изменил линию поведения. Она не смогла не оценить этого, когда я делая вид, будто знать не знаю о том, что она изменяет мне (а я и не знал наверняка), щадил её самолюбие и природу, не терпящую ни в каком виде насилия. Это ненасилие давалось мне насилием над собой, но я уже привык к тому, что должен терпеть, если хочу как можно дольше (а то и до конца жизни) оставаться с нею. Ближе к концу второго лета Надино настроение ухудшилось до крайности. Я приписал это либо крупной ссоре с любовником, а то и разрыву с Серёжей, о чём я мог только мечтать, хотя окончательное расставание с ним отвечало логике, либо унынию, которое неизбежно приходит перед разлукой с любимым человеком (близился отъезд Серёжи в Англию). Я не знал причины тоски Нади, но понял, что должен проявить максимальную чуткость. И поэтому не только не навязывался со своей любовью, что стало для меня нормой жизни в то время, но и старался вести себя отрешенно, словно меня нет с нею. По давнему опыту я хорошо знал, что нежеланные люди, женщины особенно, меняются в лучшую для партнера сторону, когда их не замечают. Мои поездки в Зеленогорск объяснялись не только желанием увидеться с Надей, но и стремлением встретиться с сыном, никогда не изменявшим и питавшим ко мне самые искренние чувства любви и уважения. Я часто баловал его, однако это не вредило ему и нашим взаимоотношениям. Ребёнок словно чувствовал, он является пайкой между родителями, и в равной мере любил нас обоих. И если отличал меня, то лишь как мужчину, с которым легче говорить на самые разные темы, и который может дать то, что пригодится в дальнейшей жизни. С самого раннего возраста я приучил его к зарядке и обмыванию под душем холодной водой, научил хорошо держаться на воде, а затем и несколькими способами плавать, ходить на лыжах, кататься на коньках, заниматься бегом и прыжками в высоту, а также борьбой, азы которой он постигал в специальной секции. Главное, отучил мальчика от лени, склонность к которой сидит в каждом из нас и укореняется, если потакать ей с детства. Серёжка хорошо знал, всё, чему я его учу, нужно ему самому, и повторял вслед за мной древнюю, как мир, пословицу: "Без труда не вынешь рыбку из пруда". Что касается самого труда, я постоянно учил его обращению с инструментом, и когда в доме происходила какая-нибудь поломка, дожидался его, чтобы вместе исправить. Он видел, как это делаю я, и позднее при мне справлялся с некоторыми из них сам. Хотя сам я учился в своё время, спустя рукава, обучил сына читать и писать, а Надя давала ему первые уроки английского языка, который он постигал с малых лет. В вопросах воспитания сына моя жена даже тогда не имела ко мне никаких претензий, когда наши отношения находились на нулевой, а то и на минусовой отметке. У неё хватало ума понять, что я вожусь с сыном не столько в своих интересах (интерес, в сущности, один - любовь к ребёнку), сколько в его. И поэтому, когда не желала видеть меня, не смела просить (запрещать не могла), чтобы я не приезжал. Серёжка встречал меня с радостным визгом и вешался мне на шею. У нас с ним всегда был полный контакт. Если мне изредка приходилось наказывать сына, он обижался, но быстро отходил. Я старался объяснить ему, почему подвергаю его легкой каре. Мальчик вменяемый - пусть не сразу, но понимал, что действую я так не со зла. Увидев, что Надя совсем пала духом, судя по всему из-за любовника, чем-то не угодившего ей, я оставил её в покое, и всё внимание сконцентрировал на сыне. Когда с субботы на воскресенье наступила пора ложиться спать, я хотел лечь на полу. Но Надя сказала, чтобы я не дурил. И когда мы легли, прижалась ко мне и беззвучно заплакала (я почувствовал это даже в темноте). Поняв её состояние, я даже не дотронулся до неё, за что она была благодарна, ещё теснее прижалась ко мне, обняла и довольно быстро заснула. А я таял от любви к ней и мучился оттого, что такие минуты счастья выпадают мне слишком редко. Испытывая признательность к жене, я смог усмирить страсть и заснул вслед за ней. А когда проснулся, Надя по-прежнему обнимала меня, хотя наши тела уже не соприкасались. Мне очень хотелось её - ещё больше, чем ночью, - но я не стал будить жену. Она проснулась и сама предложила мне. У неё на глазах стояли слёзы - но назвать их слёзами счастья я при всем желании не мог. Однако мое желание было так велико, что я не устоял. Надя отвечала, но я понял, мне следует поторопиться, ей не до меня, все её мысли далеко, скорее всего, о любовнике. А то, что сейчас она со мной, это всего лишь дань нелюбимому мужу, понявшему её состояние и сделавшему всё, что он может сделать для любимой жены...
  
  Когда Надя с Серёжкой вернулись в город, наши отношения не претерпели существенных изменений, чему я радовался, так как хотел хотя бы зафиксировать их на прежнем уровне. Я боялся, ностальгия по любовнику плохо отразится на нас самих. У меня сложилось представление, они расстались, мои ожидания, наконец, сбылись. Теперь, думал я, моей любви к Наде приоткрыт шлагбаум, я должен вести себя с нею предельно осторожно, чтобы мы нашли общий язык, и она забыла своего любовника. Однако Надя всю осень и зиму находилась в депрессивном состоянии, хотя старалась не срывать его на мне и сыне. Нам не только удалось мирно сосуществовать друг с другом, но и к концу зимы почти вернуться к тем отношениям, что существовали у нас до встречи с Серёжей в Павловске. Это и побудило меня начать разговор, закончившийся полным крахом. Увы, я переоценил не столько себя, сколько свои шансы завоевать её любовь. Мне ли не знать, что если тебя не любят, то это навсегда, и никакие твои шаги тут не помогут. Конечно, мне не следовало заводить тему второго ребенка. Это, пожалуй, до сегодняшнего дня самая крупная ошибка моей жизни, к счастью, ещё не всей. Так облажаться мог только зелёный юнец. Вот к чему приводит головокружение от успеха, как когда-то сказал отец всех народов Иосиф Сталин, правда, применительно к другой ситуации. Мало того, что я совершенно напрасно поднял тему второго ребёнка, так ещё и завёлся, поняв, Надя меньше всего желает иметь его от меня. Нет бы нажать на тормоза, надавил на педали, и не она, как Анна Каренина, бросилась под поезд из-за неудачи, которую потерпела в любви с Вронским, а я - собственной персоной - из-за тупости, с которой выдал себя, что всё о них, о Наде и Серёже, знаю. Было бы странным, если бы после такого унижения Надя не попросила меня уйти из её дома. Правда, оставила щёлочку, через которую я, одумавшись, мог проникнуть обратно, но для этого я должен был превратиться в полное ничто. Моя любовь к Наде не стала меньшей, но я впервые почувствовал, что у меня сохранилось самолюбие, не позволившее окончательно превратиться в дрожащую от страха тварь. Хватило достоинства уйти, добившись получения отцовского права - видеться с сыном два раза в неделю. Серёжке тогда уже исполнилось пять лет, мой уход из семьи стал для него даже б;льшим ударом, чем для меня самого. В его голове не умещалось, что он может лишиться меня, своего отца, пять дней в неделю. Сам я ни минуты не колебался в том, что я настоящий отец Серёжки, а не мальчишка, не задумавшийся о последствиях. Я не сомневался, ребёнок не вписывался в его планы, хотя, стремясь завоевать сердце Нади, через три года изображал из себя папашу. Даже Надя при всей любви к "англичанину" понимала, какой он отец. И если у меня оставалась толика надежды на то, что хоть как-то удастся восстановить отношения с женой (тем более что она не потребовала развода), то лишь благодаря сыну. Я не делал ставки на него, просто моя любовь к сыну и желание вернуть Надю удачно совпали. Впрочем, это желание я до сих пор реализовать не сумел. Надя не захотела помешать мне встречаться с сыном, который так же сильно привязан ко мне, как я к нему. Приходя за сыном, я никогда не поднимал тему наших с ней отношений. И не столько потому, что мне всё в них ясно (я ещё надеялся на то, что любовники не сегодня, так завтра расстанутся, и тогда Надя поймёт, какую роль в дальнейшей жизни могу играть я), сколько потому, что не ждал быстрой развязки - развода. Основывался я на том, что до окончания учёбы Серёжа, скорее всего, не женится на ней, а через два года, если и вернётся в Питер, то меньше всего затем, чтобы повести Надю в загс. Женитьба на Наде станет тормозом в его карьере, а он не для того учился в Оксфорде, чтобы влачить такое жалкое существование, как я, ставший почти в сорок лет начальником цеха со скромным окладом чуть больше восьмисот баксов. Кроме того, кровь в жилах этого парня, если она вообще у него есть, к тому времени застынет, и он не захочет терять свободу. Иначе бы Надя уже давно развелась со мной и вышла за него. Видимо, он так настаивает на женитьбе, как я на Гале, с которой прижил Ленку. После того, как мы с Надей расстались (я надеялся, временно), я приезжал в Зеленогорск не в пятницу вечером, а в субботу утром и уезжал в воскресенье вечером. Эти дни я фактически целиком проводил с сыном, стараясь не мозолить Наде глаза. Никто в детском саду не знал, в каких мы с Надей отношениях, поэтому, находясь рядом, мы разговаривали друг с другом так, словно по-прежнему состояли в супружеских отношениях. Это, как ни странно, нам давалось нетрудно. Сложнее обстояли дела, когда мы оставались наедине, главным образом, вечером и ночью. Мне приходилось ночевать у неё, иначе бы пришлось выдать себя. Не знаю, что Надя сказала, но она достала для меня раскладушку, комплект чистого постельного белья и тонкое одеяло. То, что она находилась на расстоянии вытянутой руки - рядом со мной - не позволяло мне долго заснуть. Я порывался лечь к ней, но огромным усилием воли сдерживал себя из опасения оказаться изгнанным из того рая-ада, позволенного мне моей всё ещё женой. Женщины, с которыми я, изматывая их и себя, спал накануне дня своего приезда в Зеленогорск, мне нисколько не помогали. Мне лишь казалось, что таким образом я смогу легче перенести общество жены, но моё тело жаждало близости именно с Надей, словно издеваясь надо мной: "Дурачок, неужели ты думал, что твои бабы помогут тебе избавиться от наваждения жены, отвергшей тебя?" Я ещё сильнее любил Надю - недоступную, казавшуюся мне тем ближе, чем дальше для неё я сам. Каждый раз, ложась на эту проклятую раскладушку, я не мог заснуть и рассчитывал, вот сейчас она позовёт меня к себе, а она спала, ничуть не обеспокоенная моим состоянием. А я радовался одному тому, что вижу её, лежу рядом с нею, словно приближая тем самым день, когда мы снова будем вместе. Насколько я мог судить по состоянию Нади, любовник не приехал. В предыдущие два лета она выглядела измотанной, в третье - особых следов усталости на её лице я не видел. Если Серёжа и находился в Зеленогорске, то он не часто утомлял её. Лето подходило к концу, ничего у нас не менялось. Но примерно за месяц до окончания смены Надя позвонила и попросила не приезжать к сыну, так как с ней живет Серёжа, представленный всем как её муж. Она сказала, что разногласия между всеми нами мы разрешим, когда она вернётся в город, а выяснение проблемы, связанной с отцовством, берёт на себя Серёжа, который до отъезда в Англию встретится со мной. На следующий день он позвонил, и мы договорились о встрече. Я дал себе слово взять себя в руки и не позориться перед мальчишкой, который почти вдвое младше меня. На данном этапе рассчитывать на сдачу им своих позиций любовника, быть может, будущего мужа не приходилось. У меня оставался защищённым лишь один тыл - Серёжка. Я должен договориться с его биологическим отцом о том, что он не станет вмешиваться в мои отношения с сыном. Хотя бы потому, что ребёнок нуждается во мне, тем более что сам Серёжа не располагает возможностью воспитывать его - выполнять отцовскую функцию. Серёжа не мог ко мне подкопаться. При встрече мы вели себя, как подобает, не вступали в ненужные дискуссии, не выясняли отношений даже на словах, хотя у меня руки чесались, чтобы дать ему по морде. Я понимал, этим дело только испортишь, я не должен выходить за рамки приличий. Серёжа понял меня и сказал, что не станет чинить мне препятствий в воспитании сына, пока не вернётся домой навсегда, и тогда мы найдём способ учесть интересы друг друга. Я, в свою очередь, заявил, что к тому времени нашему мальчику исполнится восемь лет, и мы не сможем игнорировать его мнение. Серёжа нехотя согласился. Мы обменялись рукопожатиями и расстались.
  
  Вернувшись в город, Надя сообщила об окончательном решении развестись со мной, не нарушая права видеться с сыном. Я лишь заметил, что это право дано мне не ею, а законом. Она спорить не стала. Вскоре после этого разговора мы развелись. Я по-прежнему встречаюсь с сыном, который не изменил своего отношения ко мне. Следующим летом, уже после нашего с Надей развода, в Россию вернулся Серёжа. Он предложил Наде поехать с ним и сыном в отпуск за границу. Серёжка заявил, что, если я возражаю, никуда не поедет. Я не возражал, но договорился с Надей, что после их возвращения в моих отношениях с сыном никаких изменений не произойдёт. Она согласилась. Как я и предполагал, Надя с Серёжей не поженились, хотя живут вместе. Серёжка не хотел признавать отца, не разговаривал с ним и жаловался мне на него, что он ничего не знает, не умеет и вообще ему никто. В душе я радовался такому восприятию Серёжи сыном, но не настраивал Серёжку против него. Держал нейтралитет. Что говорить, я побаивался того, что Серёжа во время их заграничного турне сумеет приручить сына, и тот станет относиться ко мне с прохладцей, а то и вовсе откажется от меня. Но он, вопреки моим опасениям, заявил, что никогда не предаст меня, как это сделала мама. И если я по-прежнему люблю его и хочу видеться с ним хотя бы так редко, как мы договорились с мамой, он, как прежде, останется моим сыном.
  
  Надя была недовольна таким оборотом дела и как-то обрушилась на меня с упрёками, будто я восстанавливаю её сына против настоящего отца. На это я возразил, что она заблуждается, а приказать сыну, чтобы он не любил меня, своего подлинного отца, не хочу и не могу, как не мог приказать ей любить меня. Насколько я понимаю, несмотря на то, что Надя с Серёжей не только живут вместе, но и переехали в трёхкомнатную квартиру, которую он купил на отцовские деньги (не на свои же), они до сих пор не расписаны. Живут гражданским браком. Меня это устраивает, так как способствует защите моих отцовских интересов. После того, как Галя родила дочь, мои отношения с нею в чём-то напоминают отношения Нади с Серёжей с той существенной разницей, что все они, кроме меня, любят своих партнеров. Почему Серёжа не женится на Наде, я не знаю, но догадываюсь. Думаю, он с не хочет спешить с заключением брака, а гордячка Надя напоминать о женитьбе не станет. К тому же, она должна понимать, насколько неравен брак между ними. Галя, ознакомленная с положением вещей, шутит, что в нашей ситуации лучшим выходом стало бы всем нам жить одной семьей. Тогда у Серёжки будет два отца, что примирит одного из них с сыном, не признающим его, а я никуда не денусь от Ленки, к которой почему-то не питаю отцовских чувств. Женщины как-нибудь разберутся со своими мужчинами, не станут драться за право не первой ночи. И кто знает, говорит она, быть может, и тебе улыбнётся счастье - оказаться в постели Нади, а ей, Гале, все одно, с какой женщиной, кроме неё самой, я сплю. А что? Возникни такая возможность, я возражать бы не стал. Если я чего-то боюсь, то перехода сына на сторону другого отца - отца, которым Сёрежа никогда ему не был. А на возврат Нади я рассчитываю мало, хотя до сих пор не исключаю, что вернусь к ней, как только Серёжа оставит её. Такая вот несуразица - на возврат не надеюсь, а на возвращение в семью рассчитываю...
  
  Глава седьмая
  
  Отец и сын
  
  Сын!
  Сначала я хотел встретиться и поговорить с тобой. Но решил, что лучше для нас обоих, если ты получишь время для обдумывания своего ответа. Поэтому пишу тебе очень важное для всех нас - мамы, меня и тебя - это письмо. Ты уже достаточно взрослый парень, чтобы понять его, если захочешь. Через неделю у твоей мамы и моей единственной любимой женщины день рождения. Я уже давно добиваюсь того, чтобы официально жениться на ней, и все мы могли бы стать той семьёй, о которой я мечтаю. Препятствием этому в большой степени являешься ты, Серёжа, так как до сих пор, несмотря на все мои старания, не желаешь признать меня своим отцом, хотя я являюсь им по праву твоего рождения. Я полюбил тебя, как только увидел в двухгодовалом возрасте. Все последующие годы я не переставал любить вас, тебя и маму, хотя встречал на своем пути множество препятствий. Надя (позволь мне называть маму просто по имени) так же сильно любит меня, как я её. И ты родился у нас от любви, это вселяет в меня надежду, что мы найдём с тобой, в конце концов, общий язык. Я ничего не требую от тебя, прошу одно - понять. Так случилось, что Надя не могла выйти за меня замуж, я был тогда слишком молод. И поэтому она прекратила встречаться со мной, а позже я уехал, как знаешь, учиться в Англию. Ещё не зная о том, что ты должен родиться, она вышла замуж за Алёшу, который стал тебе хорошим отцом. Возможно, никаких бы серьёзных изменений в жизни всех нас не произошло, если б я случайно, через три года после расставания с Надей, не встретил её. И тогда мы оба поняли, что все эти годы продолжали любить друг друга, а твоё рождение ещё больше убедило меня в необходимости всем нам, троим, жить вместе. Я благодарен Алёше за то, что он замечательно воспитал тебя, и тебе не следует отказываться от него сейчас и вообще когда-либо. Я ценю твою привязанность к Алёше и желаю, чтобы ваша дружба и любовь продолжалась. Но при этом я хочу, чтобы ты полюбил и меня, своего родного отца, с кем тебе предстоит жить. Возврата назад нет - мы с Надей не бросим друг друга даже ради тебя, но из-за твоего нежелания признать меня своим отцом мы не можем стать настоящей семьёй. Я не ищу для себя никакой личной выгоды. Когда ты вырастешь и полюбишь, то меньше всего будешь думать о ней. Нет ничего чище и прекрасней любви, сын. Те, кто встаёт на её пути, даже не сознавая этого, совершают большой грех. Я не могу и не собираюсь заставить тебя полюбить меня, даже называть папой - не вправе. Это может исходить только от тебя самого. Ты можешь оставаться верен своей привязанности и любви к Алёше, носить его фамилию и отчество до тех пор, пока сам не пожелаешь сменить их на мои. Почему бы тебе не считать, что у тебя два папы - я и Алёша? Так сложилась жизнь, что мы оба любим нашего сына и хотим того же от тебя. Можешь показать Алёше это письмо. Уверен, ради тебя он не сделает ничего, способного помешать твоему счастью. А теперь о том, что стало непосредственным поводом для этого письма. Я хочу сделать в день рождения Нади самый главный ей подарок, который в равной степени станет и подарком мне самому. Если ты положительно воспримешь моё письмо, и оно встретит у тебя отклик, о чём сообщишь мне, я буду очень рад. Предложением оформить брак со мной Надя, не сомневаюсь, останется довольна не меньше меня. Так что решение за тобой. Ты - часть меня, и я не хочу идти против твоей воли. Со своей стороны, могу обещать - и ты, и Надя до конца моей жизни останетесь самыми любимыми и нужными мне людьми. Я никогда не предам ни одного из вас и сделаю всё, чтобы вы были счастливы. Я не тороплю тебя с ответом. Хорошо подумай, можешь ли ты сам, без всякого насилия над собой, стать моим сыном не только по праву рождения, но и по собственному желанию. Повторяю, Алёша был и останется не менее близким тебе человеком, если вы оба захотите этого. Я никогда не стану препятствовать вашей дружбе. Более того, буду признателен Алёше, если он продолжит любить тебя так же, как до сих пор. И ещё. Я понимаю, как трудно тебе в один день поменять свое мнение обо мне, и называть папой. Но я должен знать, можешь ли ты в ближайшее время стать мне тем сыном, которого я хочу видеть в тебе. Если это возможно, я попрошу Надю в день её рождения стать моей женой, о чём скажу до его празднования. Я очень люблю тебя, сын. И мечтаю о том, чтобы ты смог мне ответить тем же чувством. Это станет залогом нашего общего семейного счастья.
  
  Серёжа, твой отец.
  
  
  Папа!
  Я не должен мешать маминому счастью. Она не раз говорила мне, что любит тебя и хочет быть только с тобой, ни с каким другим мужчиной. И я согласен, чтобы ты сделал маме предложение выйти за тебя замуж. Она согласится. Алёша, если не передумает, останется моим вторым папой. Я очень люблю его. А он любит меня. Хотя женился и имеет дочь. Она мне как сестра. Я бы очень хотел, чтобы все мы стали друзьями, раз не можем стать родными людьми. Чтобы мама не отказалась, я могу называть тебя папой сразу. Уже теперь. Прости меня. Я тоже люблю тебя. Не только Алёшу. Я показал ему твое письмо. Он сказал, что оно хорошее. И просил меня не мешать маме стать твоей женой.
   Серёжа, твой сын.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"