Все окна были затянуты розовой пластмассовой сеточкой, меленькой-меленькой - от мух, комаров там. Дырочки крошечные, не дырочки, поры какие-то. И вот через них валил жирный, густой запах чего-то горячего, желтого. И валил каждый день с 7.30 до 22.00. А шел всегда. Всегда пахло из квартиры N60, пахло чем-то вкусным, домашним. Ну, ему-то все равно было. В детстве на дворе его "соплей толстомясой" дразнили (у него хронический насморк), а бабушка водила его в жэковский красный уголок через день - на музыку. Был там пенсионер-энтузиаст из бывшего Сводного духового оркестра пожарных команд Московского округа. Бабушка провожала внука, чтоб мальчишки дворовые на него влияния не оказывали, а он там учился дудеть, но почему-то потом вырос и больше не дудел никогда. Мальчишки дворовые влияния на него не оказали, девчонки тоже как-то.
Он вернулся из армии, и вот уж бабушка умерла, вот уж он у окна в кухне (у них там зеркало висело) твист научился танцевать. Если окно открыть, слышно, как где-то пластиночки из "Кругозора" вертят. Твист он в армии видел, как. Потом у окна медисон выучил, шейк, потом... Потом я уж не помню, что он выучил, но влияния на него никто не оказал. Потихоньку он начал пить и все больше. Но не мешал никому. Никогда не шумел, незаметно как-то домой проникнет, а погодя чуток, обратно. Он профессию в армии освоил в хозвзводе. На повара: у него память - во!
Как вернулся, через Марусиного зятя в "Черемушки" (ресторан у нас здесь такой) устроился. Лет шесть работал, но все на гарнирах. Дружок его по хозвзводу на Киевский перетянул. Там ресторан и ночью работает, у поваров кой-чего выходит. Последние же лет восемь по детским садам да пионерлагерям работает. Изредка. А мать его давно, он еще в восьмом классе учился, еще до ПТУ, в "Работнице" вычитала, что непедагогично запрещать детям, ну, чтоб искуса не было. С тех пор всегда по праздникам, а после армии - к обеду каждый день графинчик зелененькой на стол ставит. Живут вроде так ничего, тихо.
Она на рынок каждый день ходит, ножки там телячьи, свиные головы, хоть через Марусиного зятя в начале недели все можно взять. Сашок ее ходит - тяжеленную коробку картонную припрет, потный весь; она ж ему из графинчика. А сама холодцы разные варит-варит. Банки у нее всякие. Он иногда морковь ей чистить помогает. А вечером телевизор вместе смотрят. Живут.
Весной, как перепад давления, он ей в аптеку сходит (с рецептом). Другой раз спросит она его, чего с работой-то.
- Да че ты, мать! Тут в одном месте говорят, чтоб на следующей неделе зашел, может чего. Профессия у меня дефицитная. Квалификация - в ресторанах работал!
Ну, его она потом долго не спрашивает, а ближе к лету он сам с детским садом или еще куда.
А она его провожает.
Живут. Живут бок о бок. И никому, слышите, не МЕ-ША-ЮТ. Живут и все.
Р. S. Еще совсем забыл вот что: он раньше лобзиком выпиливал, а теперь маски из пенопласта режет: если темным чем-нибудь покрасить да повесить так, чтоб руками не тронуть, нипочем не догадаешься, из чего она, маска, сделана.
А мать его сейчас журналы пристрастилась читать. Чушь, говорит. А через Марусиного зятя на шесть толстенных журналов подписалась. Любит, чтоб приносили. И в квартире у них чисто всегда, а свет рано-рано гасят.