Они сидели на высокой горе и взирали вниз, ведя неспешную беседу. Старец, замотанный в тряпки неопределенного цвета, со спутанными седыми волосами и седой же бородою до груди. И средних лет мужчина в доспехах из алюминия, капрона и нейлона, в шлеме с зеркальным забралом.
- ...Нет, не то выбрал ты время для посещения, странник, - продолжал старец, - Ты слишком долго летел, и пропустил века былого величия этих мест.
Смотри же. Слушай. Внимай. Что слышишь ты?
Тишина. Тишина пришла на эти земли, и не стала их покидать. Холодная, всеобъемлющая, вязкая, как патока. Тишина заполонила теперь, подобно газу, все имеющиеся объемы, все емкости, которые есть в этом мире. Она проникла в самые потаенные его уголки, ибо нет ей преград. Она заглушает любой звук, который имеет смелость возникнуть, будь то скрип металлических тросов на ржавых кранах в портах, или стон оставшихся не у дел электрических проводов, или вой изредка теперь заглядывающего в пустые глазницы окон ветра.
Тишина. Тишина повсюду.
Взгляни туда. Видишь? Там было море. Огромное, безбрежное. Ты можешь представить себе дуновение освежающего бриза, плеск волн о песчаный берег, плавающую без забот в синих глубинах рыбу, игру бликов на воде и ее соленый вкус? Таким было море. Теперь же - лишь остатки. Лужи посреди великой соляной пустоши. Серое месиво, отдаленно лишь напоминающее то, что было морем. Ссохшиеся растения и останки населявших его созданий. Оно испарилось, усохло, словно пораженное раком. И тихо умерло.
Вот, что стало с морем.
А теперь туда? Видишь это? Это был лес. Он был подобен морю: такой же бескрайний, а подчас - такой же шумный. Березы, осины, липы, дубы, ели, сосны - могучие стволы их стояли здесь веками. Под кронами их можно было найти прохладу, побродить в задумчивости. Можно было возлечь на травяной покров и подремать в тиши. Можно было прикоснуться к их коре, и ощутить, как под нею, когда грубой, когда гладкой, бьется незримое сердце. Внутри них сосредоточена была жизнь, отнюдь не меньшая, чем в других живых существах. Там бродили своими особенными тропами олени, лоси, кабаны, волки, медведи - нет, несть им числа. И все они жили по своим законам, не записанным на куске пергамента, но неукоснительно соблюдаемым.
Что же теперь? Ты видишь это. Смотри. Нет леса. Ныне там сгоревшие его останки. Стволы почернели от копоти, иные из них повалены были взрывами и пожарами. Кора обуглилась и слетела, как старая кожа со змеи. Травяной покров иссох от жара, и затем исчез, как будто его и не было. Не видно звериных троп. Ровно, как и не видно зверей. Останки этих прекрасных созданий погребены под толщей пепла и мусора. Они умерли в муках, горя заживо. Они погибли вместе с лесом.
А теперь туда посмотри. Знаешь, что там было? Там было поле. Широкое, золотое от росшей там пшеницы, сверкающее в лучах солнца. Тяжелые колосья тянутся к земле. В них столько силы, столько жизни! Но теперь...
Теперь этого нет. Выжженная земля, черно-серая, потрескавшаяся от жара. Вот и все, что осталось от богатого поля. А солнце? А солнца теперь не видно из-за туч, тех, черных от пепла и грязи, что были подняты гигантской взрывной волной. Свет его с каждым годом все меньше и меньше проникает сюда, все темнее и темнее становится мир.
А теперь смотри. Видишь? Там был город. Высокие и низкие дома, безликие и уникальные, сверкающие неоновыми звездами и стоящие в прохладной тени тополей. Широкие проспекты и узкие, крутые улочки. Набережная, с ее шумом, с теми запахами, что ей сопутствуют: ароматы готовящейся в кафе рядом еды, сырой запах близкой воды, от которого веет свежестью, тонкие линии духов проходящих по выложенным плиткой дорожкам девушек и женщин, - все, все это ее, набережной, неповторимый букет. Рев тысяч моторов, визг шин автомобилей. Свет тысяч, десятков тысяч вывесок, фонарей, фонариков, лампочек, свечей. Все это был город, и он никогда не спал.
А в нем жили люди. Разные мужчины и женщины, с разными характерами, возрастами, привычками, нюансами, заботами и тараканами в головах. Они просыпались, ходили на работу, по магазинам, в кафе, прогуливались вдоль моря, вели мощные машины, строили планы, плакали, смеялись, злились, верили, ненавидели и любили. Я долго наблюдал за ними, долго смотрел на их этот огромный, душный и такой живой муравейник. Но теперь...
Теперь от домов остались одни скелеты: обглоданные, безликие, такие же серые или черные, как весь мир. Пустые и никчемные. В них поселилась тишина и смерть. Город погиб в том же пожаре, в котором погибли море, лес, поле.
Город погиб. И населявшие его люди погибли. Но разве они умерли? Убедись же, странник.
Приглядись к проемам пустых окон, к теням улиц.
Смотри.
Бесплотные, печальные, безумные, их тени блуждают среди останков своего былого величия. Бестолково имитируют свою бывшую повседневную деятельность. Пытаются ухватить ржавую кастрюлю, чтобы вылить из нее на разбитую тарелку немного пустоты. Или завести двигатель давно сгоревшего авто, что стоит до сих пор у гаража. Или усесться на погнувшуюся, сломанную карусель.
Они погибли, но не нашли покоя. Они разрушили этот мир. В слепой ненависти к ближнему своему они обратили в пепел то, что им было дорого. Они разрушили не только материальную составляющую, но и невидимые глазу эфемерные обители, где после смерти обитали души их предков, и где после смерти должны были обитать они сами. Они убили все. Ну...кхм...почти все...
- Постой же, старец, - прошептал странник, - Ты столько рассказал мне об этом мире. Рассказал историю его жизни и его гибели. Скажи мне, если столь доступна тебе истина...то кто же ты?
Старец поднялся с камней, повернулся лицом к своему собеседнику.
- Я - то, кто создал этот мир. Тот, во имя кого люди постепенно разрушали мое творение, те, на кого я так и не смог поднять руку, ибо они были моим любимым творением. Я - тот, кто едва не погиб от их рук... Я выжил в этом диком пламени. Видел, как разрушено было все, что не только им, но и мне было дорого. Моей огромной, фатальной ошибкой было мое увлечение. Всевидящим оком своим я не заметил, как они подошли к краю пропасти и меня подвели к ней.
Он вздохнул, тяжело и печально.
- Я выжил, но они едва меня не убили. Они сломили мое здоровье, но что более страшно - они сломили мою волю. Волю к созиданию. Волю к жизни. Я больше не могу на это смотреть. Не могу видеть каждый день это громадное кладбище моих несбывшихся надежд. Я не хочу больше жить с виною на сердце. Силы меня уже почти оставили, я стал практически таким же смертным, как созданные мною существа.
Я прошу тебя, странник. Запомни наш разговор. Запомни то, что ты видел здесь. Расскажи своим родичам, что ты видел и что слышал. Расскажи всем, кого ты встретишь на своем пути. Убеди их, чтобы жили они не так, как жили здесь местные люди. Чтобы они не впали в ту же слепую ярость, безотчетную паранойю, в которую впали они. Чтобы они не были так беспечны, как я. Иди, странник. Мое время уходить пришло. Я растворюсь в этих мертвых просторах. Растворюсь, и обрету, наконец, свой покой. Смотри же, как умирает бог. А затем иди, вернись домой и...
Старик вдруг замолчал, осел мягко на камни, лег. Из его рта вылетел светящийся шар. Медленно проплыл он мимо странника, уплывая в черно-серое небо. Затем яркая вспышка озарила окрестности. Звездный странник прикрыл глаза рукой, скорее инстинктивно, нежели из реальной надобности. Он долго смотрел, как расплывался свет по этим мрачным землям. Как постепенно рассасывались тучи, как солнечный свет ярким лучом вновь окрасил умерший мир. Он смотрел, смотрел. А затем развернулся и зашагал обратно, к своему кораблю. Чтобы нести слово местного бога в другие, пока еще живые миры. Чтобы исполнить его последнюю волю.
Чтобы на примере одного мертвого мира остальные смогли бы научиться жить.