Есть один американский писатель. Стивен Кинг обзывается. Его еще все королем ужасов кличут. Ну, царь страшилок, по-нашему. Так, вот, у него книжка одна есть, "Последняя игра Джеральда" называется. Так этот Джорджик, или его еще как звали, не помню, слабеньким стал по мужской части. Не мог уже ни фига в обыкновенной обстановке. Подавай ему всякие фигли-мигли американские, для особого вдохнове-ния верхней части нижней половины туловища. Слабенькие у них там мужики. Не то что наши. Двести грамм хлопнул и в полной боевой готовности. Главное не упустить момент, и сразу тащить его в койку. А то когда хмель хорошенько подействует, нашему бабы уже не потребны, нужно искать дальнейшее про-должение праздника.
Я к чему об этом речь завела? Дело в том, что недавно со мной почти аналогичная история случилась, только еще страшней.
Тот Джузеппе американский увез свою бабу в летний домик посреди осени. Это у них там, почти как у наших городских - дачи. Только они там с утра до ночи не колдуют над грядками, не разгибая спины, а отдыхают летом от городского шума и дышат свежим, не отравленным смогом воздухом. Так вот, привез он ее туда, рассупонил и присобачил к грядушке наручниками. Для большего возбуждения. Игра такая. А баба возьми и взбрыкнись. Сами же знаете, какие американки стервы. Даже президенту жизнь попортить могут. Она ему:
- Джакомо, не хочу.
А он думает, что она с ним играет и дальше атакует. Она опять:
- Не надо, я серьезно!
А он думает: "Какая у него, оказывается, жена - замечательная артистка!", и за свое. А баба стервой настоящей оказалась. И со всей дурацкой мочи пинка ему прямо в самое разыгравшееся место. Наш бы что? На пяточках попрыгал бы, потом харю хорошенько начистил и свое все равно бы получил, да с таким остервенением, что к утру обе конфликтующие стороны были бы счастливы.
А Джузеппе посчитал в уме сколько денег на наручники потратил, сколько бензина зазря промотал и хлобысть замертво с инфарктом миокарда. Короче отбросил копыта. А баба-то к кроватке намертво при-стебнутая. И орать бесполезно. Люди только в конце весны съезжаться начнут...
Да что же это я вам книжку пересказываю, захотите, сами прочитать можете. Надо будет еще с ентого царя страшилок денюжку содрать, за рекламу. А что?
Со мной-то страшилка еще ужасней произошла. Приходит мой кобель и говорит:
- Ставь бутылку, я сюрприз придумал.
Я уже собралась ему поставить фингал скалкой, чтоб не борзел, а он:
- Охлынь, дура! Сексом по западному заниматься будем!
Думаю, другое дело. Тут по-русски то не так часто получается, как хотелось бы. То на работе, то пьет с дружками. Так что, за внеурочный сюрприз можно было и пожертвовать бутылочку.
Стеганули мы с ним по стакану. Спрашиваю:
- Ну, и как это по западному?
- Я, - говорит, один способ узнал...
Ведаю, где он эти способы узнает. Его дружка Петра племянничек городской презентовал любимому дядюшке старый видик с любимыми фильмами в придачу. За ненадобностью. Сам он теперь самую свежую порнуху по интернету скачивает. Вот, эти извращенцы, в смысле Петро с дружками, цельными днями эту фигатень под самогон смотрят. Сволочи. А жены простаивают...
- Надо, - говорит, - тебя раздеть и к койке присобачить. Согласна?
Я еще стакан стеганула и решила, была - не была. Раз они там так делают, значит в этом что-то есть.
- Куй! - говорю.
- Чего?!!!
- Приковывай.
Наручников у нас в доме конечно нет. Был бы он у меня милиционером, то - другое дело. Зато прово-локи разной - не меряно. Он ведь электромонтер. Каждую неделю сдает в приемный пункт, а она все не убывает.
Разделась я. Он меня прикрутил. Лежу, жду. А он, зараза, допил остатки. И говорит:
- Все. Пошел я.
Видать, пока прикручивал, водка-злодейка свое черное дело сделала. Вылезла на первый план. Надо ж где-то ее искать. Бегать. А секс западный, куда денется? Вот он лежит, прикрученный.
- Ослобони, хоть, - говорю.
А он мне:
- Может, я и выгляжу не очень интеллектуально, но на голову не больной. Прячься потом от тебя по всей деревне, а ведь все равно найдешь. Сколько уже скалок об меня обломала?
А кто ж их считал?
И ушел. Насвистывая что-то эротическое.
А я лежу. Распятая. У американцев тех, посёлочек летних домиков, которые друг от дружки как у нас деревни. Не доорешся. А мне надо было так шумнуть, чтобы вся деревня не сбежалась. Койка как раз у окошка стоит. У открытого. Хорошо хоть не на улицу выходит. В огород. А через забор - соседка. Галька. Подружка... Стерва... Короче, когда не воюем, в смысле помои друг на дружку вылить, да за космы потя-гать, соседи, ведь, то дружим. А куда денешься? Живем рядом, вместе работаем. Приходится. И ровесницы почти. Только выглядим лет на пятнадцать разницы. В мою пользу.
Слава богу, в тот момент дружили. А когда дружим - в деревне скучно.
Я шею в сторону окна вытянула и кричу шепотом:
- Галя! Галя!
С Галей мне повезло. Не успела охрипнуть. Минут через двадцать она понесла поросенку пожрать и меня услышала. Орет:
- Че тебе?
- Срочно зайди, очень важное дело!
- Через полчасика устроит?
- Ты сбрендила что ль?! Дело безотлагательное и жизненно важное!
Заходит. Двери-то мы отродясь не запираем. Скрасть у нас нечего, а мож воры что свое забудут? Галя шары выпучила на меня и намерилась в обморок грохнуться.
Говорю:
- Погодь, лахудра, рухаться! Сначала выслушай!
Не со зла ее обзывала. На нее ругательства как нашатырь действуют. Когда в шоке - в себя приходит, а когда в нормальном состоянии - звереет. Помогло.
Спрашивает:
- Тебя что ссильничали что ли?
И вся расцвела от счастья, как бузина на помойке.
- Да, нет, - говорю, - это я Степану своему предложила по западному любовью заняться. А он, когда все закончилось, еле живой и ополоумевший из хаты вывалился, а отпутать меня забыл.
Ну, не правду же ей говорить.
Галя еще больше расцвела.
- Счастливая ты, Танька! Как это романтично! Я за тебя так рада!
- Ты меня открути, а потом восторгаться будешь!
А она мне:
- Ты потерпи еще маленько. А то как только я тебя ослобоню, весь ореол романтический пропадет. Я щас!
И шасть из избы. Я так и обалдела. А что делать? Жду. Вернулась она тут же. Я даже не думала, что она может так шустро свои сто двадцать килограмм перемещать. Нелегкое это дело, столько жиру на себе волочить. Принесла бутылку. Говорит:
- Сейчас посидим, по-бабьи покалякаем, а потом я тебя и отпутаю.
Спорить с ней нельзя. Конечно, менее опасно, чем со мной, но тоже не подарочек. А она со мной, как ребенок с Барби. И подушку поправила, и своей самой вкусной самогонки стаканчик мне в рот вылила, и с рук закусить дала. Потом сама стаканяку накатила, присела на краюшек кровати.
- Рассказывай. И не торопись, - говорит, - если где затекло, только скажи, я помассирую.
- Так, я ж тебе все уже и так рассказала.
- Не, с самого начала...
Во мне потихонечку закипать все стало. Но я виду не показываю. Говорю:
- Встретились мы со Степаном...
- Да не про то! Как сегодня все было!
- Тебе все подробности потребны? Как, чего и сколько?
- Ой, Танька, ты щас всю романтику испортишь! Давай лучше еще помаленьку дрябнем.
Дрябнули. А она опять за свое:
- Счастливая ты, Танька! И сохранилась как! Все тебе одной! И романтика, и фигура, и грудь!.. Уж не силиконовая ли?
И хвать меня за титьку.
- Брось! Кто войдет, что про нас подумают?
- Что? - Удивленно так.
- Темнота. Что мы с тобой лесбиянки.
- Что ты! Это я на ощупь решила проверить. Хотя все равно сомнения имеются, потому как настоя-щего силикону никогда не щупала.
- Дура, - отвечаю, - сама ты вся силиконовая. Знаешь сколько это стоит? Да если мы весь колхоз продадим, как раз на одну титьку и хватит, среднего размеру. Натуральная я.
- А может ты и под стандарты подходишь? Сейчас промерим.
Берет сантиметр и давай меня измерять. А мне уже все равно. Мы ведь с ней еще по граммулечке пропустили, а если учитывать, что я начала-то со Степаном (как вспомнила о нем, так прямо и ощутила, что скалки чешутся), а моя самогонка хоть и не такая вкусная, зато раза в полтора крепче.
Оказалось, что подхожу. Под мировые. 90-60-90.
А эта стерва:
- Вишь, и размеры те, и мордашка у тебя симпатичная, могла бы по Парижам кататься, задницей за доллары крутить, а так и сдохнешь в нашей дыре.
Ну, такого я уже стерпеть не смогла. Говорю:
- Зато меня с коровой не путают. Сколько раз баба Глаша сослепу пыталась к тебе доильный аппарат пристроить?
Мы с Галькой на молочной ферме работаем.
И тут понеслось.
- Я ж к тебе по-доброму... А ты...
Не буду пересказывать. Мы с ней обе столько матерных слов и выражений знаем, что мужики крас-неют. Ушла она. Естественно, вызволять меня не стала.
Лежу. Слышу за забором Галя своему десятилетнему сыночку:
- Коленька, чем у пьяного папки деньги воровать и за них покупать у председательского Димочки журналы для взрослых дядей, иди к тете Тане, она задаром все показывает. Только руками ничего не тро-гай, а то, вдруг, заразу какую подхватишь...
То ли я сознание потеряла от такой наглости, то ли выпила много, но Коленьку не дождалась. Отру-билась.
Открываю глаза - наш главный зоотехник. Стоит кобеляка, разглядывает. Он еще как только я на ферму пришла, попытался со мной служебный роман завести.
- Сработаемся, - говорит, - а сам меня сзади погладил.
Это у них в Америках на шефов в суд подают за сексуальные домогательства. А я просто ответила:
- Конечно, сработаемся. - И усадила его в самую гущу самого свежего и жидкого навоза.
Он как увидел, что я на него смотрю, быстро так цвет поменял. Если снять, как варятся раки, а потом прокрутить на самой высокой скорости... Пробормотал:
- Я думал тут библиотека...
И, шатаясь, вывалился из хаты.
Думаю, так не бывает, значит, сплю. И снова зажмурилась. Наверное, задремала.
Чую - дымом пахнет. Глаза открываю, спрашиваю:
- Горит что?
- Нет. Это я курю.
В окошке Серега, Галкин муж. В глаза мне не смотрит, а головой туда сюда водит, останавливая взгляд на заинтересовавших его местах моего туловища.
- Так бы и влез к тебе, Танюха. Уж очень аппетитно смотришься.
А я ему:
- Чего же не лезешь. Я гостям завсегда рада.
А сама думаю, только он ко мне сунется, заверещу на всю деревню. И уже представила, как на суде его адвокат, перед всей деревней:
- Посмотрите на это прелестное создание (и на меня показывает), а теперь взгляните на это жирное убожество (и в Гальку пальцем тычет), с которым моему подзащитному приходится век вековать. Вот и не совладал перед искушением...
- Не, сейчас не полезу, - развеял мои сладкие грезы Серега.
Ну, думаю, Гальке не только с фигурой повезло. Муженек из тех, которым хватает только визуально-го контакта с женщиной. Платонический. Они сами себе только немного подсобляют. Все может быть. Я ж его только по пояс вижу. Как только они Кольку своего сварганили...
- Сейчас, - говорит, - не полезу, а как они разойдутся, то непременно.
Поворачиваю голову, а надо мной дед Федот стоит, плачет, трясется.
А от дверей:
- Теть Тань, я ветерана забесплатно пропустил, старость надо уважать. Ему и так уже немного оста-лось, пусть напоследок порадуется. Он такого отродясь не видывал. А, вообще-то, я по червонцу беру. За минуту просмотра. И слежу, чтобы руками не трогали. Мало, конечно. Но не сезон. У людей денег почти совсем нет. Если бы вы чуть пораньше, когда овощами народ торговал, или попозже, как скотину забивать начнут...
Это Димка председательский. Такой же прощелыга, как отец. Из всего умеет деньги делать.
- А выручку мы пополам поделим. Все по честному. Я своим рекламным агентам из своей доли за-плачу... Разрешу им на вас еще разок бесплатно поглазеть...
Ка-ак дерганула я эту проклятущую грядушку. Верхняя часть в руках у меня и осталась. Дугообразная такая. Первому, конечно Сереге досталось. Я не целилась, но прямо в лоб попала. Так что он у себя во дво-ре очутился.
Старость, правильно, уважать надо. Дед Федот отделался пинком под зад.
А коммерсант этот доморощенный... Ребенок ведь еще. Выгребла я у него всю выручку. Он еще ве-рещал, что двести рублей его личные, честно заработанные распространением порножурналов.
- А ты, постреленок, задарма что ли на меня лупился? Будем считать сколько еще должен?
- Так, мы же компаньоны, теть Тань! Не честно это. Бизнесмены друг друга так не кидают!
- Не кидают, говоришь?
Его за язык, ведь, никто не тянул. Обессилила я что-то. Он всего метров пятнадцать пролетел с крыльца. Предварительно снабженный ушами, как у Чебурашки.
Гляжу: вечереет уже...
Тут и мой ненаглядный Степа возвернулся. Пьяный и счастливый. Две скалки я об него на сей раз об-ломала. А потом мы мирились. Аж до самого утра. Да так, что этому проклятущему Западу и не снилось.
Это все в субботу происходило. Проспали мы до самого обеда.
Проснулась я. Вспомнила все. Как Шварцнегер. Куды бечь? Подсчитала выручку, оказалось, что вче-ра почти вся деревня вернисаж посетила. Кроме не ходячих, пьяных и больных. Что делать-то? Стыд и срам. Как людям в глаза смотреть? А потом думаю, что мне стесняться? Пусть они стыдятся.
Растолкала своего благоверного. Одела свое самое откровенное вечернее платье, комбинашку шелко-вую, и под ручку со Степой, по центральной улице, туда - сюда, туда - сюда.
А народ - первыми здороваются, по имени-отчеству величают, как будто уже знают, что меня в поне-дельник главный зоотехник заведующей фермой назначит.
Так что все благополучно закончилось. На работе - повышение в должности и прибавка зарплаты, да еще и Галю ко мне в подчинение. Вот она обрадовалась, как узнала. До слез. Степану теперь везде бес-платно наливают. Так что из дома последнюю копейку не тянет.
Кстати, у американки той из книжки тоже все хорошо закончилось. И от опостылевшего Джельсоми-но избавилась, и освободилась, наконец. Правда, она побольше моего прикованной побыла. Но ее посмот-реть приходили только двое: собачка и бомж полоумный. Причем мужик этот ночью к ней заявился. Что он там в темноте разглядеть мог? А я прямо у окошка возлежала.
Так что все страшилки хорошо всегда заканчиваются. Мы со Степаном даже подумываем насчет шоу с цепями и плетками, но не теперь, а как скотину народ начнет забивать.
Вот еще бы этот царь страшилок Стивен Кинг прислал бы гонорар за рекламу...