Смит Кларк Эштон. Тёмная эпоха

Кларк Эштон Смит

ТЁМНАЯ ЭПОХА

Лаборатория была похожа на цитадель. Она стояла на крутом возвышении, под сенью величественных гор, глядя на бесчисленные, заросшие елями долины, и теснины горных хребтов. Свет утреннего солнца касался многолетнего снега на вершинах гор; закаты полыхали за речной равниной, где молодые деревья вновь захватывали поля, на которых в прошлом гремели битвы; и дикари в одежде из шкур бродили среди руин, оставшихся от изнеженных городов.

Люди, построившие лабораторию в те годы, когда величайшая цивилизация Земли стремительно разрушалась, спроектировали её как крепость науки, в которой знания и мудрость человечества могли бы сохраниться на протяжении долгого нисхождения людей в ночь тёмного варварства.

Квадрат стен цитадели состоял из валунов ледниковой морены; а её мощные деревянные балки были сделаны из горного кедра. Возможно, что такие же кедровые балки некогда использовались при строительстве Храма Соломона. Над главным зданием высоко вздымалась башня обсерватории, из которой можно было наблюдать как за небесами, так и за окружающими землями. Вершина горы был очищена от сосен и елей. Позади здания был отвесный скальный обрыв, неприступный для восхождения. Специальные машины преобразовывали солнечный свет в электрическую энергию, создавая специальное отталкивающее поле вокруг лаборатории. При желании мощность излучения можно было повысить до смертельного уровня.

Жители лаборатории рассматривали себя как жрецов священного знания. Себя они называли Хранителями. Вначале их насчитывалось восемь пар - высокоразвитые мужчины и женщины, сведущие во всех основных областях науки, пришедшие в это укромное место из мира, разорённого всеобщей войной, голодом и болезнями, где все другие учёные и техники были обречены на гибель. Район, в котором была построена лаборатория, в те времена не был заселён людьми; так что здание, построенное с соблюдением предельной секретности, избежало разрушения в войне, которая уничтожила целые города и накрыла великие империи низко плывущими облаками смерти.

Позже, в холмах и долинах, лежащих под лабораторией, появились жалкие остатки горожан с равнины. С этими людьми, успевшими испытать на себе жестокое обращение, всевозможные страдания и лишения, горстка учёных вела небольшую торговлю. На протяжении многих поколений число Хранителей, вступавших в смешанные браки, постепенно уменьшалось из-за бесплодия, в то время как другие беженцы активно размножались, всё больше и больше возвращаясь к состоянию варварства. О прежней павшей цивилизации, из которой они произошли, у них сохранились лишь смутные предания.

Живя в горных пещерах или грубых хижинах, охотясь на лесных животных при помощи грубо изготовленных копий и луков, люди растеряли все остатки высоких знаний и превосходства над природой, которыми обладали их предки. Они больше не понимали назначения машин, которые ржавели в гниющих городах. Деградировав до первобытного анимизма, они начали поклоняться стихиям, которые подчиняли и контролировали их отцы. Дикари, под влиянием жажды добычи и кровопролития сначала попытались напасть на лабораторию, но, понеся ужасные потери в зоне смертоносной защитной энергии, вскоре отказались от идеи осады. Со временем они стали рассматривать Хранителей как настоящих полубогов, владеющих таинственными, ужасными способностями и способных творить непостижимые чудеса. Немногие из людей теперь осмеливались приближаться к окрестностям цитадели или выслеживать кабанов и оленей в окрестных лесистых долинах.

На протяжении многих лет народ с холмов не видел ни одного из Хранителей. Иногда, днём, наблюдались странные туманы, которые поднимались к облакам над обсерваторией; а ночью величественные окна сияли, как опустившиеся на холм звёзды. Считалось, что Хранители, словно боги, ковали там свои таинственные громовые стрелы.

Но однажды утром из ужасного дома на вершине спустился один из Хранителей. У него не было при себе оружия, но он нёс в руках тяжёлые книги. Приблизившись к маленькой деревушке дикарей, он поднял правую руку в универсальном жесте мира.

Многие из более робких бежали от него, прячась в своих тёмных хижинах или среди густого леса; но другие жители деревни всё же приняли его у себя с суеверным страхом и подозрением. Говоря на языке, который дикари едва могли понять, он сказал им, что пришёл жить среди них. Его звали Атуллос. Постепенно он завоевал их доверие, а позднее сошёлся с женщиной из племени. Подобно Прометею, что принёс огонь древним людям, Атуллос стремился просветить этих дикарей, решив передать им некоторые из изобретений, сохранённых в лаборатории. Он ничего не сообщил им о причинах, которые заставили его покинуть других Хранителей; с ними он не общался с тех пор, как присоединился к людям с холмов.

Атуллос не принёс с собой никакого другого оборудования, кроме нескольких книг. Из-за отсутствия даже самых элементарных инструментов и материалов его учёные труды были сопряжены с большими сложностями. Дикари за время своего упадка потеряли даже знания о металлах. Их оружие было оружием каменного века; их плуги представляли собой кривые деревянные палки, обожжённые на огне. Атуллос вынужден был затратить целые годы, на добычу и плавку руды, необходимой для его инструментов и машин. Он даже совершил длительные, опасные путешествия, чтобы обеспечить себе запас определённых элементов, отсутствующих в этом регионе. Из одного такого похода он не вернулся. Считалось, что его убили воины из враждебного и очень жестокого племени, на территорию которого он вторгся в своих поисках.

Он оставил после себя одного ребёнка - мальчика Торкейна, мать которого умерла вскоре после родов. Кроме того, в наследство племени Атуллос оставил несколько инструментов из меди и железа. Он проинструктировал некоторых из самых умных людей как ковать металл. Машины, над которыми он трудился с таким терпением и усилиями, были завершены едва ли наполовину; и после исчезновения Хранителя никто не был способен их доделать. Они были предназначены для производства электроэнергии, использования определённых космических излучений и контроля над ними; но жители племени, которые помогали Атуллосу, ничего не знали о назначении этих машин и принципах их работы.

Атуллос намеревался обучить своего сына Торкейна всем знаниям Хранителей; и, таким образом, древние науки, которые так ревностно оберегались в цитадели, могли бы со временем вновь стать достоянием всего человечества. Торкейн достиг четырёхлетнего возраста, когда исчез Атуллос. Его сын успел выучить только алфавит и несколько простых правил арифметики. Из-за отсутствия наставлений своего отца это рудиментарное знание принесло ему мало пользы; и, несмотря на то, что он от природы был не по годам развит и умён, Торкейн не мог сам продолжить своё образование, которое было начато Атуллосом.

Однако в душе Торкейна, пока он рос и мужал в окружении своих примитивных друзей, всегда пылала искра беспокойного устремления, унаследованной тяги к знанию, которая отличала его от других подростков.

Он помнил о своём отце больше, чем многие из детей, которым довелось потерять родителей в столь раннем возрасте. Он узнал от своих товарищей, что Атуллос был одним из Хранителей, которых его племя рассматривало как существ с божественными силами и атрибутами. Считалось, что Хранители изгнали Атуллоса из-за его желания помогать людям на холме и просвещать их. Медленно, по мере созревания его разума, до Торкейна дошло понимание альтруистических целей его отца, который мечтал о восстановлении былых научных знаний в мире, омрачённом тьмой невежества.

Торкейн жил грубой жизнью соплеменников, охотясь на зайцев, кабанов и оленей, взбираясь на крутые скалы и горы. Преуспев во всех варварских видах спорта, он стал очень выносливым и уверенным в себе. Внешне он мало чем отличался от других парней, за исключением более светлой кожи и правильных черт лица, а также мечтательности, которая иногда сияла в его ярких глазах. Достигнув совершеннолетия, он стал лидером среди юношей, особо почитавших его как сына того самого Атуллоса, который после своей смерти стал своего рода богом-опекуном для обитателей холмов.

Юноша часто посещал глубокую сухую пещеру, которую его отец использовал в качестве мастерской. Здесь хранились инструменты, недостроенные двигатели, химикаты, книги и рукописи Атуллоса. Торкейн рассматривал всё это с большой, постоянно растущей задумчивостью, тщетно пытаясь разгадать секреты машин и значения слов, мучительно, буква за буквой, читая их в рассыпающихся книгах, божественного смысла которых он никак не мог понять. Как человек, живущий в тёмном месте, тоскует по солнцу, так и Торкейн чувствовал, что находится на пороге сияющего мира; но свет отвергал его, и все устремления юноши заканчивались лишь ещё более глубоким замешательством.

Часто, по мере взросления, его мысли возвращались к тайне высокой охраняемой цитадели, из которой спустился его отец, чтобы присоединиться к племени народа холмов. С некоторых мест на высоких холмах Торкейн мог видеть башни обсерватории, бросающие тень на очищенную от деревьев возвышенность. Его товарищи, как и их предки, избегали окрестностей цитадели как места сверхъестественной опасности, где молнии Хранителей быстро убивали незваных гостей. На протяжении многих лет никто не видел Хранителей, не слышал их голосов, которые согласно преданиям, раньше звучали как горный гром, ужасая или предупреждая все деревни в округе. Но ни один человек даже не помышлял нарушить их уединение.

Однако Торкейн, зная о своём родстве с Хранителями, много размышлял о них. Странное любопытство снова и снова влекло его к холмам под лабораторией. Но со своих наблюдательных точек он не мог увидеть ни обитателей горной твердыни, ни их деятельности. Все было неподвижно и тихо, и это спокойствие постепенно ободряло юношу, тянуло его ближе к ужасному орлиному гнезду.

Используя всю свою хитрость и умение охотиться в лесу, осторожно ступая, чтобы под его ногами не хрустели ни веточки, ни листья, Торкейн однажды поднялся на крутой, заросший густым лесом склон возле цитадели. Затаив дыхание, с чувством благоговения и опасения, он, наконец, выглянул из-за ствола сучковатой сосны, которая росла на самой границе земли, принадлежащей лаборатории.

Мрачные, неприятные, прямолинейные крепостные стены и квадратные башни возвышались перед Торкейном на фоне неба и лёгких облаков. Окна лаборатории невыразительно мерцали, скрывая все свои секреты. В передней части здания виднелся открытый дверной проём в форме арки, за которым в серебряных вспышках Торкейн разглядел пляшущие струи фонтанов посреди освещённого солнцем двора.

Молодые ели и сосны постепенно завоёвывали ровный, расчищенный участок земли. Некоторые из них уже достигали до плеч, в то время как другие были ему всего лишь по колено или по пояс, не особо мешая наблюдению. Среди этих миниатюрных зарослей Торкейн услышал мстительное жужжание, которое мог издавать какой-то невидимый рой пчёл. Звук был однотонным и не перемещался. Присмотревшись повнимательнее, Торкейн увидел полосу голой земли в ярд шириной. Она бежала как тропа посреди молодых хвойных деревьев. Очевидно, именно оттуда и исходил этот непонятный звук. Внезапно он понял, что эта полоса обозначала присутствие силового барьера, за который никто не мог пройти; а жужжание было шумом, создаваемым отталкивающей, смертоносной энергией.

Большая часть территории между молодыми деревьями и лабораторией была заполнена рядами овощей; также здесь находился небольшой цветочный сад. Всё свидетельствовало о том, что сад кто-то поливает и заботится о нём, но сейчас здесь никого не было видно. Пока Торкейн осматривался и прислушивался, в самом здании началась звучная железная пульсация, причину которой, ввиду полного незнания техники, он не мог себе представить. Встревоженный усиливающимся шумом, который казался полным таинственной угрозы, Торкейн убежал по лесистому склону и не решался вернуться в течение многих дней.

Любопытство и какие-то более глубокие эмоции, характер и происхождение которых он не мог определить, побудили юношу вернуться на это место, несмотря на смутные, полусуеверные страхи и интуитивное ощущение опасности.

Выглядывая, как и прежде, из укрытия в древних соснах, он впервые увидел одного из обитателей здания. На расстоянии не более двадцати ярдов от места, где прятался Торкейн, появилась девушка, которая склонилась над фиалками и анютиными глазками в аккуратно разбитом цветочном саду.

Торкейн подумал, что он смотрит на богиню: потому что среди всех деревенских девушек не было ни одной, хотя бы вполовину столь прекрасной и изящной, как это невероятное существо. На ней было платье светло-зелёного, апрельского цвета, волосы спадали на плечи светящимся жёлтым облаком. Казалось, что двигаясь среди цветов, она делает их ещё ярче.

Привлечённый этим странным обаянием, какого он никогда прежде не испытывал, юноша вышел из-за скрывающей его сосны, забыв о своих страхах и не осознавая, что разоблачает себя. Только когда девушка бросила взгляд на него и издала тихий, испуганный крик, встретившись с ним взглядом, Торкейн осознал, что из-за своей неосторожности выдал себя.

Торкейн разрывался между импульсом убежать и сильным, иррациональным влечением, из-за которого он не хотел уходить. Эта девушка, как он понял, была одной из Хранителей; а Хранители были полубогами, которые не желали общаться с людьми. Однако, благодаря своему отцу он мог заявить о родстве с этими возвышенными существами. А девушка была такой прекрасной, и её глаза, смотрящие на Торкейна через цветочные клумбы, были такими добрыми и нежными, несмотря на первоначальный испуг, что юноша перестал опасаться немедленной гибели, которой он вполне заслуживал из-за своей дерзости. Наверняка, если он останется и поговорит с ней, она не выпустит в него страшную молнию Хранителей.

Поднимая руку в мирном жесте, Торкейн шагнул вперёд, через саженцы хвойных деревьев, остановившись только тогда, когда он приблизился к злобному жужжанию невидимого силового барьера. Девушка с явным изумлением наблюдала за ним расширяющимися глазами. Её лицо побледнело, а затем покраснело, когда она осознала привлекательность Торкейна и неприкрытую страсть в его взгляде. На мгновение ему показалось, что она отвернётся и уйдёт из сада. Затем, как будто преодолев свою нерешительность, она немного приблизилась к барьеру.

- Ты должен уйти, - сказала она. Её речь несколько отличалась от того языка, на котором говорил Торкейн. Но он понимал слова, а их странность несла в себе привкус божественности. Не обращая внимания на это предостережение, он стоял как зачарованный.

- Быстро уходи, - произнесла девушка заметно более резким тоном. - Никаким варварам не разрешено приходить сюда.

- Но я не варвар, - гордо заявил Торкейн. - Я сын Атуллоса, Хранителя. Меня зовут Торкейн. Разве мы не можем быть друзьями?

Девушка была явно удивлена и взволнована. При упоминании имени Атуллоса тень омрачила её глаза. Казалось, что за этой тенью скрывался смутный ужас.

- Нет, нет, - настаивала она. - Это невозможно. Ты не должен больше приходить сюда. Если мой отец узнает...

В этот момент гудение барьера усилилось, сделавшись громким и сердитым, точно жужжание миллионов ос, и Торкейн почувствовал на своей коже электрическое покалывание, такое же, как во время сильных гроз. Внезапно воздух наполнился искрами и яркими огненными нитями, и юношу охватила волна пылающего тепла. Маленькие сосны и ели, находящиеся перед Торкейном быстро увядали, а некоторые из них внезапно охватило пламя.

- Уходи! Уходи! - услышал он крик девушки, отступая назад перед движущимся барьером. Она побежала в лабораторию, оглядываясь через плечо. Торкейн, наполовину ослеплённый сплетением огненной паутины, увидел, что в двери появился человек, словно он вышел навстречу девушке. Он был старым и белобородым, а его лицо было суровым, как у какого-то разгневанного божества.

Торкейн понял, что это существо почувствовало его присутствие. Если бы он задержался, то его судьба была бы такой же, как и у опалённых молодых деревьев. Торкейна вновь охватил суеверный ужас, и он быстро понёсся в спасительный мрак древнего леса.

До этого Торкейну были знакомы только бесцельные желания подросткового возраста. Его не особо интересовали какие-либо дикие, хотя зачастую и не такие уж непривлекательные девушки из племени обитателей холмов. Несомненно, в своё время он выбрал бы одну из них; но, увидев прекрасную дочь Хранителя, Торкейн думал теперь только о ней, и его сердце заполнилось смятением страсти, которая становилась всё более дикой из-за его самоуверенной дерзости и явной безнадёжности.

Гордый и сдержанный по своей натуре, он скрывал эту любовь от своих товарищей, которых весьма удивляли его мрачные настроения и припадки безделья, чередующиеся с лихорадочным трудом и спортивными упражнениями.

Иногда он сидел целыми днями в глубоких раздумьях, рассматривая машины и книги Атуллоса; иногда он вёл молодых людей в погоню за каким-нибудь опасным животным, с безумным пренебрежением рискуя своей жизнью, чего не случалось когда-либо прежде. Ещё он часто отсутствовал, совершая одиночные экспедиции, цель которых никогда не сообщал остальным.

Эти экспедиции всегда совершались им в окрестности лаборатории. Страсть и мужество Торкейна соответствовали его юности, и опасность таких визитов оказалась для него скорее возбуждающим, нежели сдерживающим фактором. Однако он был осторожен и старался не показываться чужому взору, а также держался на почтительном расстоянии от жужжащего барьера.

Часто он видел девушку, когда она ходила по своему саду, ухаживая за цветами и овощами. В такие редкие мгновения Торкейна переполняло отчаяние. Он мечтал о том, чтобы унести её силой, или о том, чтобы самому стать хозяином лаборатории. Он проницательно подозревал, что Хранителей было немного, так как он видел только девушку и старика, вероятно, её отца. Но ему не приходило в голову, что эти двое были единственными обитателями массивной цитадели.

Торкейну, размышлявшему с позиции влюблённого, казалось, что девушке он не понравился. Она предупредила его, чтобы он уходил, назвав его варваром. Тем не менее, он чувствовал, что она не была оскорблена его самонадеянностью по отношению к ней. Он был уверен, что сможет добиться её любви, если ему представится такая возможность. Взяв в жёны дочь Хранителей, он мог бы получить доступ в мир света и знания, из которого пришёл его отец; в тот мир, который мучил Торкейна в его снах. Он неустанно размышлял и строил планы, пытаясь придумать способ, как бы преодолеть силовой барьер, или как можно пообщаться с девушкой, не навлекая на себя гнев Хранителя.

Однажды при свете луны он попытался подняться по скалам позади лаборатории, азартно перебираясь с выступа на выступ. Он отказался от этой попытки только тогда, когда добрался до нависающей каменной стены, гладкой, как кованый металл.

Наконец наступил день, когда Торкейн, вновь придя в лес, примыкающий к лабораторному саду, осознал, что всё здесь погрузилось в непривычную тишину. Несколько мгновений он был озадачен, не понимая причины этого. Затем до него дошло, что тишина была вызвана прекращением того жужжания, которое сигнализировало о наличии барьера.

Местность была безлюдна, и в первый раз тяжёлая кедровая дверь здания оказалась закрыта. Нигде не было никаких звуковых или визуальных признаков человеческой деятельности.

Некоторое время Торкейн пребывал в состоянии подозрительности; инстинкт дикаря подсказывал ему, что это может быть ловушка. Так как он ничего не знал о машинах, ему не приходило в голову, что отталкивающая энергия отключилась из-за износа скрытых генераторов. Озадаченный и удивлённый, он долго ждал, надеясь хотя бы мельком увидеть девушку. Но сад оставался пустым, и никто не открывал мрачную дверь.

Настороженный и бдительный юноша продолжал наблюдать. Вечерние лесные тени начали удлиняться, проникая на земли лаборатории. С резким криком горная голубая сойка вспорхнула с сосновой ветки над головой Торкейна и пролетела невредимой через участок, который раньше защищал смертоносный щит, не позволявший ни одному живому существу проникнуть внутрь. Любопытная белка пробежала среди саженцев, перепрыгнула через пустую дорожку барьера, и принялась нагло грызть молодую кукурузу и бобы. С некоторой недоверчивостью Торкейн понял, что барьер исчез, но всё же решил проявить осторожность и ушёл домой.

- Варя, мы не можем починить генераторы, - сказал престарелый Фабар своей дочери. - Это работа за пределами моих и твоих возможностей. Кроме того, требуются металлы, которых нам не добыть в их естественном состоянии, и мы больше не можем использовать слабеющие атомные трансформаторы. Рано или поздно дикари узнают, что силовой барьер прекратил своё существование. Они нападут на лабораторию и обнаружат, что им противостоят только старик и девушка.

Конец приближается, потому что в любом случае мне недолго осталось жить. Увы! Если бы какой-нибудь молодой человек помогал мне в моей работе и защищал бы лабораторию - какой-нибудь достойный и хорошо подготовленный юноша, который мог бы о тебе позаботиться, я мог бы тогда оставить ему наше научное наследие! Я последний из Хранителей, и вскоре тьма, в которую погрузилось человечество, покроет весь мир, и никто не вспомнит древние знания.

- Как насчёт того юноши, который называет себя сыном Атуллоса? - робко спросила Варя. - Я уверена, что он умён, и смог бы быстро научиться всему необходимому, если бы ты принял его в лабораторию.

- Никогда! - воскликнул Фабар. Его дрожащий голос стал громче и сильнее, в нём зазвучала застарелая ярость. - Он простой дикарь, как и всё остальное человечество, и более того, я предпочёл бы иметь дело с диким зверем, чем с потомством лживого Атуллоса, того Атуллоса, которого я вышвырнул из лаборатории из-за его порочной страсти к твоей матери. Можно подумать, что ты влюблена в этого молодого лесного волка. Больше не говори о нём.

Он подозрительно посмотрел на девушку; злопамятство неумолимой вражды и ревности к Атуллосу горело в его впалых глазах. Затем старик, пальцы которого дрожали словно у паралитика, повернулся к пробиркам и ретортам, среди которых он обыкновенно предпочитал находиться, занимаясь какими-то экспериментами.

Торкейн, вернувшись на следующий день, убедился в своём открытии - барьер в самом деле пропал. Теперь он мог подойти к зданию, если бы пожелал этого, без опасности быть превращённым в пыль при первом шаге. Он смело двинулся через сад по маленькой тропинке, ведущей к закрытой двери. Подойдя к окнам, он положил на землю лук и стрелы в знак своих мирных намерений.

Когда он приблизился к двери, на одной из высоких башен появился человек. Он направил вниз длинную металлическую трубку, которая могла вращаться на шарнирной опоре. Это был тот старик, которого Торкейн видел раньше. Из жерла трубы бесшумно вылетела цепь небольших огненных стрел. Они танцевали вокруг Торкейна и там, куда они попадали, земля и цветы мгновенно чернели. Фабар не мог точно прицелиться из-за старческого зрения и дрожащих рук, и ни одна из его огненных стрел не попала в цель. Торкейн ушёл, заключив, что его попытки переговоров по-прежнему были нежелательны Хранителям.

Когда он вошёл в лес, его испугала человеческая фигура, которая тайком отступила в тень. Впервые Торкейн видел, как кто-то прятался в этой местности, которой люди сторонились на протяжении столетий. Ему хватило одного беглого взгляда, чтобы понять, что это чужак. Он не носил никакой одежды, кроме волчьей шкуры, а из оружия у незнакомца было только грубо изготовленное копьё с наконечником из кремня. Черты его лица были звериными и деградировавшими, лоб был раскрашен красной и жёлтой глиной, что выдавало в нём члена одного чрезвычайно выродившегося племени, люди которого, как считалось, и убили отца Торкейна.

Торкейн окликнул этого человека, но не получил никакого ответа, кроме потрескивания веток и звука бегущих ног. Он пустил стрелу вслед злоумышленнику, но упустил его из виду среди стволов деревьев, прежде чем успел во второй раз натянуть лук. Чувствуя, что появление этого человека не несёт ничего хорошего Хранителям или его соплеменникам, Торкейн некоторое время следовал за незнакомцем, легко читая его следы, но догнать так и не смог.

Обеспокоенный и встревоженный, юноша вернулся в деревню. После этого, в течение долгих дневных часов, а иногда и ночью он наблюдал за холмами вокруг лаборатории, не раз замечая того странного дикаря вместе с другими, явно из того же клана. Эти дикари были очень скрытными, и, несмотря на все охотничьи умения Торкейна, чужаки ухитрялись избегать прямой встречи с ним. Стало очевидным, что их больше всего интересовала лаборатория, так как юноша обнаружил, что они всегда прячутся где-то поблизости. Изо дня в день их число увеличивалось; и Торкейн вскоре понял, что они планируют атаковать здание. Отныне муки его тщетной любви к дочери Хранителя смешивались с опасениями за её безопасность.

Он скрывал эту любовь, походы к лаборатории и бдения от своих товарищей. Теперь, призвав юношей и мальчиков, которые признавали его своим лидером, он рассказал им всё, что пережил и увидел. Некоторые, узнав, что силовой барьер отключился, настойчиво призывали к немедленному нападению на лабораторию, обещая Торкейну свою помощь в захвате девушки. Торкейн, однако, покачал головой, сказав:

- Сын Атуллоса не запятнает себя подобным злодеянием. Я не возьму ни одну женщину против её воли. Я скорее хотел бы, чтобы вы помогли мне защитить нынешних немногочисленных и слабых Хранителей от нападения мародёров этого чужого племени.

Последователи Торкейна были вполне готовы сражаться со злоумышленниками, вместо того чтобы нападать на лабораторию. Более того, они считали незнакомые племена своими естественными врагами; и не забывали, что те убили Атуллоса. Когда стало известно, что чужаки прячутся вокруг лаборатории, многие из старших воинов племени пообещали помощь Торкейну в бою против них; так что вскоре юноша оказался во главе небольшой армии.

Разведчиков отправили внимательно следить за перемещениями врагов, которые с каждым днём становились смелее. В полночь некоторые разведчики сообщили, что чужаки собираются на склоне под лабораторией. Из-за густого леса их точное количество было трудно определить. Некоторые из чужаков были замечены за обрубанием сучьев упавшей сосны каменными топорами; казалось очевидным, что они уже готовы к атаке, и сосна будет использоваться как своего рода таран, чтобы выбить дверь.

Торкейн немедленно собрал всю свою армию, насчитывающую около ста мужчин и юношей. Они были вооружены медными ножами или копьями, луками из кизила или хорошо выдержанного дуба, а их колчаны были наполнены стрелами с медными наконечниками. В дополнение к своему луку и ножу Торкейн с большой осторожностью нёс маленький глиняный горшок, наполненный серым порошком, который он взял в мастерской Атуллоса. Много лет назад, ещё в детстве, из-за тяги к непродуманным экспериментам, он бросил щепотку этого порошка на тлеющий уголь и был поражён последовавшим за этим громким взрывом. После этого, осознав своё полное невежество в подобных вещах, он боялся брать в руки любые химикаты, которые изготовлял и хранил его отец. Теперь, вспомнив свойства порошка, ему пришло в голову, что его можно эффективно использовать в битве с захватчиками.

Двигаясь со всей возможной скоростью, маленькая армия через час достигла освещаемого звёздами холма, на котором стояла тёмная лаборатория. Лесистый склон, по-видимому, был свободен от чужеземных дикарей, которые толпились тут прошлой ночью; и Торкейн начал опасаться, что они уже атаковали и захватили здание. Однако, когда он и его люди вышли из леса к краю садов, они увидели, что атака только началась. Местность кишела крадущимися, молчаливыми, смутно различимыми фигурами, которые слаженными волнами двигались к тихому и неосвещённому зданию. Казалось, будто армия теней осадила призрачную крепость. Затем жуткая тишина была нарушена громким ударом, и взрывом свирепого воя дикарей.

Торкейн и его сторонники, мчась вперёд, увидели, как центр тёмной орды немного отступил назад. Они поняли, что таран не смог пробить кедровую дверь при первом ударе и был отведён для второй попытки.

Торкейн, бегущий впереди своих людей, поджёг смоляным сосновым факелом фитиль из легковоспламеняющегося растительного волокна, который он приготовил для глиняного горшка. Когда фитиль горел уже на опасно близком расстоянии от содержимого, юноша швырнул горшок в вопящую орду чужаков. Он услышал ещё один, более жесткий удар, сопровождаемый дикими криками триумфа, как будто дверь поддалась тарану. Затем брошенный им со всей силой горшок взорвался с сильной вспышкой, осветив всю сцену, и оглушив людей взрывом, словно громом в горах. Торкейна, который был готов к мощному взрыву, отшвырнуло на землю с ошеломляющей силой; а его сторонники остановились в ужасе, полагая, что они стали свидетелями падения огненной стрелы, запущенной кем-то из спрятавшихся Хранителей.

Казалось, что подобное предположение возникло и в умах осаждающих: они в ужасе убегали во все стороны. Некоторых из них в темноте пронзили стрелы людей Торкейна, остальные с дикими воплями рассеялись между сосен.

Таким образом, впервые с начала тёмной эпохи в сражении был вновь использован порох.

Торкейн, поднявшись на ноги, обнаружил, что битва уже закончилась. Он осторожно пошёл вперёд и натолкнулся на несколько изуродованных тел захватчиков. Они усеивали участок сада, где произошёл взрыв, оставивший после себя глубокую воронку. Все остальные, казалось, либо убежали, либо были убиты его воинами. Повторное нападение дикарей на лабораторию было маловероятным.

Тем не менее, Торкейн и его последователи до самого конца той ночи продолжали следить за зданием. Чтобы обитатели лаборатории не приняли их за врагов, он не раз подходил к двери, которая была разрушена тараном из сосны, и громко кричал, заявляя о своих мирных намерениях. Он надеялся на какой-то знак от девушки: но во дворе за сломанной дверью ничего не было слышно, кроме призрачного журчания фонтанов. Все окна оставались тёмными, и над зданием висела могильная тишина.

Как только наступил рассвет, Торкейн, в сопровождении двух своих воинов, отважился войти во двор. В дальнем его углу они нашли открытый дверной проём, через который смогли пройти в длинный пустой зал, тускло освещённый всего одной сферой, излучающей таинственный синий свет. Торкейн вновь крикнул, когда они вошли внутрь, но пока они шли через зал, никто не ответил ему, кроме гулко звучавшего эха. С лёгким трепетом и подозрением, что эта тишина может означать какую-то хитрую западню, они достигли конца зала и остановились на пороге огромной комнаты.

Это помещение было заполнено неизвестными, сложными машинами. Высокие генераторы поднимались до прозрачной крыши; и везде - на деревянных скамьях и полках, на столах с каменными столешницами располагались большие сосуды странной формы, флаконы и мензурки, заполненные прозрачными и цветными жидкостями. Блестящие, безмолвные двигатели были свалены в углах помещения. Сотни всевозможных аппаратов, назначение которых молодые варвары не могли себе представить, были разбросаны по мощёному полу и нагромождены вдоль стен.

Посреди всего этого хозяйства вошедшие увидели старика, сидящего в кедровом кресле перед одним из столов, заставленным множеством склянок и пузырьков. Бессолнечный утренний свет мертвенно и жутко смешивался с сиянием синих ламп на впалых чертах его лица. Рядом с ним стояла девушка, встревоженная появлением незваных гостей. В её глазах читался испуг.

- Мы пришли, как друзья, - воскликнул Торкейн, опуская лук на пол.

Дряхлый Хранитель, сердито взглянул на него с застарелым гневом, и напрягая все силы, попытался подняться с кресла, но тут же опустился назад, словно это было выше его сил. Он тихо заговорил, указав слабыми пальцами на девушку, которая подняла со стола стакан, наполненный прозрачной жидкостью, и крепко прижала его к губам старика. Он выпил часть жидкости, а затем, судорожно содрогнувшись, тихо откинулся в кресле. Голова его склонилась на грудь, а тело, казалось, провисло и сморщилось под одеждой.

На мгновение, с расширенными глазами и бледным лицом девушка снова повернулась к Торкейну. Казалось, она колебалась. Затем, выпив оставшуюся жидкость из стакана, она упала на пол, как опрокинутая статуя.

Торкейн и его спутники, изумлённые и озадаченные, вошли в комнату. Немного удивлённые странными устройствами, которые их окружали, они отважились осмотреть упавшую девушку и сидящего старца. Было ясно, что они мертвы; и воины поняли, что жидкость, прозрачная как вода, должна была быть ядом, более сильным и быстрым, чем любой из известных им: ядом, который был частью утраченной науки Хранителей.

Торкейн, глядя вниз, на неподвижное, непостижимое лицо Вари, чувствовал, что его наполняет неясная смесь скорби и замешательства. Не таким образом он мечтал войти в охраняемую цитадель и завоевать дочь Хранителя. Никогда он не восстановит таинственные знания Хранителей, не поймёт их машины и не прочитает их зашифрованные книги. Ему не суждено завершить прометеевы труды Атуллоса, и вновь осветить тёмный мир с помощью возрождённой науки. Он мог бы сделать это, если бы Варя стала его подругой и наставником. Но теперь пройдёт много веков и циклов, пока не минует ночь варварства; и другие руки - не Торкейна и не его сыновей, вновь возродят свет древнего знания.

Но всё же, хоть он ещё не понимал этого в своей скорби и разочаровании, у него оставались и другие вещи: чистые, сладкие губы простой девушки с холмов, которая родит ему детей; дикая, свободная человеческая жизнь в единстве с природой и послушным соблюдением её законов; солнце и звёзды, не закрытые дымом от заводов; воздух, не испорченный бурлящими человеческими городами.

(1938)

Источник текста:

http://eldritchdark.com/writings/short-stories/35/the-dark-age

Перевод: Алексей Черепанов

Декабрь, 2017

Редактура: Василий Спринский

Январь, 2018

Оставить комментарий © Copyright Смит Кларк Эштон (wilbur-whateley@hotmail.com) Размещен: 05/01/2018, изменен: 05/01/2018. 35k. Статистика. Рассказ: Фантастика Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Кларк Эштон Смит. "The Dark Age". Фантастический рассказ. Далёкое будущее. После мировых войн человечество вернулось в каменный век. Но была группа учёных, которые построили высоко в горах тайную крепость, где они пытались сохранить научные знания для будущих поколений...

Смит Кларк Эштон Тёмная эпоха

Смит Кларк Эштон
Тёмная эпоха