Нет, нет ничего лучше Петербурга, по крайней мере в России. Несколь-ко дней назад, в конце марта, все еще шел снег, только не романтический, как первый снег в октябре, а неприятный, потому что все ждут весну, которая должна была прийти к началу апреля.
На улице пока нет весны, но ее уже можно почувствовать - вместо пу-ховиков мужчины одеваются в заметные, черные ветровки, а женщины, оде-тые в юбки, притягивают взгляды мужчин. На улице шумно, оживленно - ту-ристы из разных мест, уличные артисты показывают фокусы, поют песни или играют на инструментах.
Под землей тоже оживленно. Поезда ездят туда и обратно, перевозя пассажиров. Одни пассажиры входят в вагоны, а другие покидают их.
***
Станция "Невский проспект" - самая оживленная, шумная станция в Петербурге. Здесь, как и на улицах встречаются совсем разные люди.
По лестнице спускается молодой человек высокого роста, с негустой бородой, в очках. Он одет в красный пуховик, который ярко выделяется сре-ди пассажиров, как пламя в ночи, и синюю шапку, на спине у него рюкзак.
Спустившись по лестнице на платформу, он оглянулся кругом и потом хмурясь посмотрел на часы. С момента прихода на станцию это уже девятый раз он смотрит на часы. Сначала он постоял на стороне платформы, в направ-лении на станцию "Горьковская", потом начал расхаживать по платформе, взглянув на часы в десятый раз, повернулся, и перешел на другую сторону.
На станцию приходит поезд. Бородатый человек подходит к останавли-вающемуся поезду, идет вдоль него к середине поезда, выбрав тот вагон, ко-торый соответствовал его цели. Он входит в вагон, не садится, стоит у двери между вагонами. Вынув левую руку из кармана, он смотрит на часы одинна-дцатый раз, хмурит брови, потом засовывает руку обратно в карман. Он кого-то, или чего-то ждал.
В это время в вагоне было достаточно много людей: кто-то сидел, мно-гие стояли. Стоящие люди либо слушали музыку и смотрели на рекламы в ва-гоне; либо стояли с книгой, держась за поручень; либо, закончив чтение и за-жав книгу под мышкой, ожидали выход. Все занимались своими делами, кро-ме того человека в пламенном. Он ничего не делал, просто ждал чего-то.
Среди стоящих был парень лет семнадцати. Он погрузился в сборник стихов, не обращая внимание на окружающих. Сборник того поэта, который покинул сей мир только несколько дней назад - сборник Евгения Евтушенко. "И если умирает человек, - читал он тихим голосом, перекрытом шумом в вагоне, - с ним умирает первый его снег, и первый поцелуй...".
Наискось от любителя стихов сидела девочка лет шести-семи. Она не могла сидеть спокойно, то посмотрит налево на того старика, который сидя вздремнул, то поглядит направо вверх на трех молодых людей, разговарива-ющих о непонятном ей "физическом вопросе". В какое-то мгновение она взглянула на того человека с бородой, но он не вызвал у нее любопытства. И, наконец, она посмотрелась в окно вагона, но не увидела себя, увидела только лицо мамы - девочка была еще маленького роста. Во время своего "наблюде-ния" она все размахивала ногами, сначала правой ногой, затем сразу левой, потом обратно правой, и снова левой. Притом она начала напевать: "Машина едет далеко, далеко, далеко, везет машина молоко, молоко...".
Она не допела песню, потому что им надо было выходить из вагона - поезд пришел на станцию "Сенная площадь". Девочка с мамой вышли, во-шли несколько человек и среди них старик. Он вошел, сел на сиденье, вынул газету из кармана и начал читать ее.
Поезд останавливался дольше, чем обычно, потому что поезд, шедший перед ним, немножко задерживался на станции, но все-таки машинист поезда решил нажать кнопку и двери поезда закрылись.
Поезд отправился.
Как всегда, машинист ускорял поезд, смотрел на монитор и проверял нормально ли в вагонах. Поезд набирал скорость. Перед машинистом точки света ламп в туннеле постепенно множились, потом превращались в линии. По опыту он знал, что можно не ускоряться, прибор показывал - 48 км/ч - нормальная скорость. Не было ни новой информации о задержке поезда впе-реди, ни другой внезапной ситуации, все было нормально как обычно. И в мониторе было спокойно, люди читали, слушали музыку, и дремали.
Ни пассажиры, ни машинист не принимали бородатого человека во внимание, а тот, сняв рюкзак со спины, уже отошел от двери между вагонами в середину вагона, стоял перед любителем стихов, перед читающим газету стариком, перед спящим, перед теми молодыми людьми, которые продолжа-ли обсуждать свой "физический вопрос".
Он посмотрел на часы, вздохнул, как будто наконец-то чего-то дождал-ся. Потом расстегнул молнию на рюкзаке, засунул в него руку.
А тот семнадцатилетний парень тихим голосом всё читал стихи. Но по-чему-то его голос становился звонким, словно он доносился с неба:
"Так что ж, стрелять по цели - или..."
Бородатый наощупь искал в рюкзаке ту самую кнопку.
"Чтоб мы заряд не разрядили..."
Он немножко заволновался, но сразу успокоился.
"А наследили и ушли?"
Он закрыл глаза, перед ним явилась его любимая девушка.
"И там найти, глотая воздух, для оправдания пример"
Но этот образ сразу превратился в что-то для него большое, огромное, великое, вселенское, от которого он не мог отказаться, но на самом деле оно было злое, проклятое, звериное.
"И, оглянувшись, бросить в воду"
И голос этого образа ему приказал: "нажми!".
"Невыстреливший пистолет."
Он открыл глаза, снова закрыл их, нахмурился, потом нажал ту самую кнопку.
***
Вечером.
На улице накрапывал дождь. Было холодно. У станции "Сенная площа-ди" собирались жители и немного туристов, молча, плача, в руках держа цве-ты, свечи и фотографии погибших. Поставив их к стене, они стояли долго, думая о том, что произошло.
Горели ярко свечи. Над пламенем капал дождь. Но пламя сверкало так ярко, блистательно, блестяще, так живо. Как только на него капал дождь, оно, не потухнув, сразу вспыхивало, и становилось ярче, чем раньше. Свет пламе-ни отражался на лицах стоящих, на щеках следы дождя, смешивались со сле-зами.
По телевизору показали лицо террориста - лицо того человека с боро-дой в метро. Именно этот человек, человек с бородой, этот бородатый чело-век, эта "бородавка" разрушил драгоценное спокойствие и бесценный мир. Это лицо и этого человека можно забыть, но такой "человек" (если можно сказать, что он человек), такая "бородавка", такое "преступление" никогда не будут забыты.
***
После взрыва в вагоне, на полу, среди шагов людей, спасающих стра-дающих, лежал тот сборник стихов. Он был случайно раскрыт на той страни-це, где были напечатаны строчки стихотворения Евтушенко: