Любопытство - это один из наиболее распространенных людских пороков, и мы с моим приятелем Александром так же не избежали этого "наказания".
Когда в Московском Доме Художника открылась выставка работ Казимира Малевича, мы решили туда пойти. Во первых, выяснить для себя, а что же есть такое Супрематизм, и, во вторых, увидеть наконец живьем тех умнейших и образованнейших людей, понимавших суть Великого Черного Квадрата и пророка его Казимира.
Не смотря на то, что мы с Шуриком, увы, принадлежали к небольшой, но не очень любимой в стране группе хомо сапиенс, именуемой коренными Москвичами, и славящейся дурным вкусом и низкой культурой, мы, тем не менее, знали определенные традиции поведения в местах большого скопления культурных людей. Дабы мимикрировать "под своих", мы были не только в приличных костюмах, но и в галстуках, и что характерно - не в пионерских. Но от этого мимикрия как раз не слишком удалась. Большинство деятелей и знатоков культуры было в джинсах, куртках и свитерах. Некоторые даже носили очки, что, в прочем, не добавляло высоко-образовательного флера к их образам. И мужчины, и женщины были одеты приблизительно одинаково. Также на на этой выставке, для разнообразия было одно существо, вовсе без явных половых признаков, как первичных, так и вторичных. Существо было в широченных запорожских шароварах цвета хаки, мешковатом свитере неопределенных цветов стиля вязки, в хаотично намотанном на длинную тонюсенькую шейку черном шарфе, с дерюжной сумкой, судя по жирным пятнам набитой едой, ну а завершали ансамбль прическа а ля "ежик в тумане", и маленькие выпученные глазки мышки, минимум месяц страдающей запором (Не сочтите за злую иронию, но портрет написан с натуры). Мой друг Саша, будучи человеком в глубине души добрым, пожалел несчастное существо, и по-доброму оному улыбнулся, но в ответ получил такое... Как многие годы спустя Шурик писал в своих мемуарах: "Так меня оскорбляли за всю мою жизнь только еще один раз. Это когда я дал старушке, жалующейся на голод, кулебяку с собственного стола".
А Выставка тем временем продолжалась, и мы приступили к знакомству с экспозицией. Помимо множества квадратов, прямоугольников и прочих геометрических фигур, были и более узнаваемые сюжеты...
Картину "Жнец на красном фоне" мы одобрили, так как центральный персонаж был очень похож на нашего друга Ордановича-Крымского.
Полотно "Англичанин в Москве" вызвало чисто юмористические эмоции, но потом мы пришли к выводу, что это, видимо, и есть Супрематизм.
Автопортрет вообще был очень похож на образчик буржуазного реализма, и я, забывшись, даже проворчал вслух, мол, а чего бы Малевичу было не сваять себя из квадратов, чем заслужил ряд укоризненных взглядов от окружающих деятелей культуры.
И вот, наконец, произошло, или вернее наступило. Мы подошли к Картине "ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ"...
Должен честно сказать, что каждый раз видя эту картину или просто слыша ее название, я испытывал невообразимый комплекс художественной неполноценности. Тысячи культурных и образованных людей при одном упоминании о "Черном квадрате" закатывали глаза и, важно поднимая вверх указательный палец (не путать со средним, пожалуйста), говорили: - "О!". Когда же я скромно спрашивал, а в чем там "О!", на меня смотрели соболезнующим взглядом профессора литературы, узревшего пьяного матерящегося дворника, лежавшего в канаве.
Мы робко подошли к Великом Квадрату. Там было уже людно, но народ почему-то общался одними междометиями, местоимениями и нечленораздельными восклицаниями. Вместо животворного родника знаний и открытых истин, слышались бесконечные О, Да, У-у-у-у, Конечно, Не может быть, Обалденно и.т.д. Мы потолкались в толпе адептов Супрематизма, но так и не дождались каких-либо откровений, ибо, видимо, все всё и так давно знали. И я решил инициировать спор, ибо учили нас в свое время и этому тоже. Сашка понял меня с полуслова, и началась художественная дискуссия.
Мы начали с привязки оттенков черного цвета к политическим реалиям того времени, я очень метко приплел прямую связь пропорций Квадрата с пропорцией Пирамид в Гизе. Александр, открыл, что если смотреть на картину сбоку одним глазом, то будут видны пенсне Лаврентия Палыча и чернильница на столе Менжинского. Я сходу подхватил эстафету и выдал, что если диагональ квадрата разделить на четыре, то получится цифра 1937. Я с ужасом ждал, что сейчас возмущенные знатоки и ценители творчества Малевича, растопчут нас за святотатство, но к своему изумлению увидел, что многие нам поддакивают и вообще делают вид, что им это все давно и прекрасно известно. И в мою душу стали закрадываться странные сомнения. Я решил провести последнюю проверку и плавно меняя тему обсуждения на информацию о личной жизни Мэтра, обратился к густеющей толпе зрителей с интимным вопросом, а в каком мол году Малевич ухаживал за дочкой Петра Гинхука, в 1925 или в 1935. В рядах культуртрегеров от живописи развернулась бурная дискуссия, в ходе коей мне объяснили, что стыдно не знать такие подробности, и что этот всем известный роман Мэтра и Пейзанки имел место быть именно в 1926 году от Рождества Христова.
Александр повернулся к стене, и все увидели, как затряслись его плечи. Народ решил, что мой приятель рыдает от умиления, но на самом деле он бессовестно ржал. Ибо не было никакого Петра Гинхука, а был Государственный Институт Художественной Культуры, сокращенно ГИНХУК. Ну что же, господа Знатоки, злорадно подумал я, вы попали. И с этого момента, как говорится, "Остапа понесло"...
Первым делом мы открыли диспут на тему, как отличить подлинник от эскиза, а эскиз от подделки. Сашка заявил, что исходя из теории супрематизма и истинных основ кубофутуризма, надо измерить стерадианы на чешуйках краски штангенциркулем и обязательно немецким. Народ прибалдело замолчал, шевеля губами и хлопая себя по карманам. Одни видимо искали штангели, а другие пытались перевести миллиметры в стерадианы. Но последнее слово должно было остаться за мной...
Подняв руку и, вызвав этим жестом тишину, я торжественно заявил, что все это делается элементарно, просто надо посмотреть на объект и с помощью пальцев изобразить "китайский" прищур, и тогда... Дождавшись когда часть испытуемых сделает этот жест, я продолжил: "Тогда вы ясно увидите в глубине Квадрата силуэт Инесс Арманд". А Шурик не выдержал и добавил: "Арманд, сидящую на коленях у Наркома Луначарского...". И мы удалились в прекрасном настроении. Погони не было. Сами знаете, что физическая подготовка у около творческой интеллигенции, всегда ожидала лучшего.
И вот один случай на близкую тему. В 1990-х годах американский коллекционер и галерист Борис Грибанов, попытался продать Минскому художественному музею 'авторское повторение' 'Чёрного квадрата'. Музей обратился за консультацией к искусствоведу Мильде Виктуриной, которая объявила картину фальшивкой. Нет, можно было конечно поспорить с ней, так как сложно отличить в данном случае копию от подлинника, но был тут и еще ньюанс... Экспертные заключения товарища Виктуриной, послужили в своё время основой доказательной базы, для осуждения в семидесятые годы, того же Грибанова, на 10 лет... за торговлю фальшивыми картинами.
МАЛЕВИЧ, КАЗИМИР СЕВЕРИНОВИЧ (1878-1935), русский художник - самоучка, теоретик искусства и философ. Родился в Киеве 11 (23) февраля 1878 в семье выходцев из Польши (отец его работал управляющим на сахарных заводах). В 1895-1896 учился в Киевской рисовальной школе Н.И.Мурашко; приехав в 1905 в Москву, занимался в студии Ф.И.Рерберга. Прошел путь практически через все стили того времени - от живописи в духе передвижников к импрессионизму и мистическому символизму, а затем к постимпрессионистическому "примитиву" (Мозольный оператор в бане, 1911-1912, Городской музей, Амстердам). Был участником выставок "Бубновый валет" и "Ослиный хвост", членом "Союза молодежи". Жил в Москве (до 1918) и Ленинграде. Разоблачая академические художественные стереотипы, проявил яркий темперамент критика-полемиста. В его работах первой половины 1910-х годов, все более задорно-новаторских, полуабстрактных, определился стиль кубофутуризма, соединивший кубистическую пластику форм с футуристической динамикой (Точильщик (Принцип мелькания), 1912, галерея Йельского университета, Нью-Хейвен, США; Лесоруб, 1912-1913, Городской музей, Амстердам). Важное значение в эти годы получил у Малевича и метод "заумного реализма", поэтика абсурда, алогичного гротеска (Англичанин в Москве, там же; Авиатор, Русский музей, Петербург; обе работы - 1914). После начала войны исполнил цикл патриотических агитлистков (с текстами В.В.Маяковского) для издательства "Современный лубок".
Ключевой смысл для мастера имела работа над оформлением оперы Победа над Солнцем (музыка М.В.Матюшина, текст А.Е.Крученых и В.В.Хлебникова; премьера состоялась в петербургском Луна-парке в 1913); из трагикомического бурлеска о крушении старого и рождении нового миров возник замысел знаменитого Черного квадрата, впервые показанного на выставке "0, 10" в 1915 (хранится в Третьяковской галерее). Эта простая геометрическая фигура на белом фоне - и своего рода апокалиптический занавес над прежней историей человечества, и призыв к строительству будущего. Мотив всесильного художника-строителя, начинающего с нуля, доминирует и в "супрематизме" - новом методе, призванном, по замыслу Малевича, увенчать собою все предыдущие течения авангарда (отсюда само название - от лат. supremus, "высший"). Теорию иллюстрирует большой цикл беспредметно-геометрических композиций, который завершается в 1918 "белым супрематизмом", где краски и формы, парящие в космической пустоте, сведены к минимуму, почти к абсолютной белизне.
После Октябрьской революции Малевич сперва выступает как "художник-комиссар", активно участвуя в революционных преобразованиях, в том числе в монументальной агитации. Славит "новую планету" искусства авангарда в статьях в газете "Анархия" (1918). Итоги своих поисков подводит в годы пребывания в Витебске (1919-1922), где создает "Объединение утвердителей нового искусства" (Уновис), стремясь (в том числе и в главном своем философском труде Мир как беспредметность) наметить универсальную художественно-педагогическую систему, решительно переоформляющую взаимоотношения человека и природы.
По возвращении из Витебска Малевич возглавил (с 1923) Государственный институт художественной культуры (Гинхук), выдвинув идеи, радикально обновившие современный дизайн и архитектуру (объемный, трехмерный супрематизм, воплощенный в бытовых вещах (изделия из фарфора) и строительных моделях, так называемых "архитектонах"). Малевич мечтает об уходе в "чистый дизайн", все более отчуждаясь от революционной утопии. Ноты тревожного отчуждения характерны для многих его станковых вещей конца 1910-1930-х годов, где доминируют мотивы безликости, одиночества, пустоты - уже не космически-первозданной, а вполне земной (цикл картин с фигурами крестьян на фоне пустых полей, а также полотно Красный дом, 1932, Русский музей). В поздних полотнах мастер возвращается к классическим принципам построения картины (Автопортрет, 1933, там же).
Власти относятся к деятельности Малевича все с большим подозрением (его дважды, в 1927 и 1930, арестовывают). К концу жизни он попадает в обстановку социальной изоляции. Самобытная "школа Малевича", образовавшаяся из его витебских и ленинградских учеников (В.М.Ермолаева, А.А.Лепорская, Н.М.Суетин, Л.М.Хидекель, И.Г.Чашник и другие) уходит либо в прикладной дизайн, либо в подпольно-"неофициальное" искусство. Опасаясь за судьбу своего наследия, в 1927, во время заграничной командировки, мастер оставил значительную часть своих картин и архива в Берлине (позднее они легли в основу фонда Малевича в амстердамском Городском музее).
Умер Малевич в Ленинграде 15 мая 1935.
![[]](/img/c/chekmarew_w_a/istinnajaistorijakwadratamalewicha/panaewiskobichewskij.jpg)