Когда я собирался на это, не совсем обычное, журналистское задание, я и представить себе не мог, в какую фантастическую удачу выльется моя шальная затея. Немного цинично, конечно, говорить об удаче, ведь я познакомился с человеком, чья жизнь была разыграна как карта, на которую он поставил все и проиграл. Однако, вместо материала на полосу, а может и на разворот, я получил историю на целую повесть...
По всем модным темам во всех средствах массовой информации прошлись миллион триста сорок раз. Временами я чувствовал тошноту, когда редактор с умным видом предлагал мне "раскрутить очередную сенсацию". Как правило, это были компроматы на политиков средней руки, предположения о том или ином исходе судебного разбирательства, конечно же подкрепленные "компетентными источниками", иногда анализ какого-нибудь криминального выпада, все с теми же комментариями, одному мне известного информатора. Так проходили дни, недели и месяцы в нашей скромной газетке со средним форматом, средним объемом и средним тиражом. Меня посадили на эту "малину" после того, как два года назад шеф на летучке рассказал нам об агентстве журналистских расследований, которое только набирало обороты при одной крупной центральной газете.
- Конечно, свое мы создавать не будем, - благоразумно заключил он, - но Андрей Верницкий вполне может слегка переориентироваться в эту сторону. Сами понимаете, жизнь требует.
Вот так я стал заниматься тем, за что еще совсем недавно жизнь могла потребовать и партбилет на стол. Сегодня же это был самый обычный, расхожий, активно покупаемый товар. Подташнивало меня от него потому, что только свиньи могут тащиться от копания в грязи. К тому же, пахло от каждой новой сенсации откровенной проплаченной заказухой и осетриной "второй свежести".
Начиналась очередная предвыборная гонка. Телефоны в редакции звонили, как колокола в Пасху. Коллеги бегали как ошпаренные, то исчезая, то снова появляясь на своих рабочих местах. Я же который день сидел в кабинете и пытался выдавить из себя, а вернее, посредством себя, из компьютера, хотя бы один машинописный лист. Наконец мой блуждающий взгляд остановился на стопке писем, иначе говоря, редакционной почте. И, чтобы выйти из творческого стопора, я отогнул карточку с регистрационным номером и начал читать верхнее в стопке письмо.
"Дорогая редакция...". Так, все как обычно. "...Обратиться больше некуда...". А как же? "...Последняя надежда на вас...". Ну, тут уж, дудки. Чем мы можем помочь, если человек сначала взял деньги в долг, открыл свой бизнес, затем прогорел, а теперь живет на чердаке собственного дома, так как квартиру был вынужден отдать за долги? Ми-лай, ты государству не нужен, неужели ты нужен мне? Реторический вопрос.
Второе письмо было от сердобольной женщины, которая живет в своей квартире на первом этаже, но по-соседству с бомжами подвальной прописки. С одной стороны, ей их жалко, так как "люди они хорошие, и квартиры лишились при обманном обмене", а, с другой стороны, боится она, что "не ровен час, спалят они меня, случайно", когда холода наступят. Вполне резонно.
Все письма в этой подборке, так или иначе, касались бомжей, не опустившихся, а цивилизованных: по случайности, а не по убеждению. Конечно, писали об этом, и не раз. Но, почему-то задели меня письма за живое. Человечностью, что ли, от них повеяло, на фоне моей выхолощенной политико-криминальной заказухи. Как ни странно, я быстро закончил свою многодневно мучимую статью, взял письма и отправился к редактору.
- Идейка твоя, пару дней потереться с бомжами, мне нравится. - Иван Андреевич привычным жестом поправил очки на переносице. - Ну, а кто тебя эти два дня прикрывать будет?
- Иван Андреевич, - мягко пошел я в атаку, - ведь это же редакционная почта. На нее отвечать нужно. Посмотрите, например, вот это письмо восемнадцать дней назад пришло. Я ведь от Вас еще и выговор получу за халатное отношение к своим обязанностям. Пусть меня Римма прикроет, кстати.
- Римма? - Шеф вспомнил о ней не без удовольствия. - Ну, если тебе удастся ее убедить, я не против.
Римма - высокая белокурая красотка, правда, не с голубыми, а с карими глазами, - была нашей гордостью. Мы выставляли ее как знамя, как личное достижение каждого на все презентации, неофициальные совещания и представительства в глубоко ненужных местах. Конечно там, где был необходим шеф, он был обязательно. Но все оставшиеся "грядки" обрабатывала Римма. Она понимала свою ответственность перед газетой. А по сему, с каждого мероприятия приносила стопку эксклюзивных визитных карточек. Красота - большая сила.
Римма была не в моем вкусе. Что может предложить мужчине женщина со снобистским высокомерием? Разве что вечный бой. А мне хотелось покоя.
В воздухе кабинета Риммы стоял густой коктейль из запахов свежемолотого кофе и дорогих духов. Одной рукой она накручивала прядь длинных серебристых волос на палец, а другой накручивала диск телефона. Телефонная трубка лежала рядом, среди книг, бумаг, писем и ваз с букетами цветов.
- Привет! - Не дожидаясь моего "здрасти", сказала Римма.
- Я по делу.
Римма отвлеклась от телефона, как заправская секретарша, и взглянула на меня вопросительно.
- Прикрой меня дня на два. - Безразличным тоном попросил я.
- Что-что-что? - Она чуть не подскочила на своем стуле, и всю спесь, как рукой сняло.
Я ожидал подобной реакции, но все равно было приятно. Дело в том, что те "жареные" темы, от которых я так устал, по большому счету, были недосягаемы почти для всех в нашей газете. Римма, поднаторевшая на официальной политике, просто мечтала об интриге. Ей, наверное, казалось, что подписавшись под какой-нибудь сенсацией, она приобретет некий вес в политико-криминальных кругах. Ну что ж, взошла твоя звезда, Римма!
- Вот тебе парочка телефонов. Там дадут всю информацию о только что арестованном Зеленском. Сокрытие налогов - это только верхушка айсберга. От него такие ниточки тянутся... Тебе на год развлечения хватит.
- За что такая честь, Андрюшечка? - Она все же вскочила и щелкнула клавишей кофеварки, которая тут же забурлила и зашипела.
Слова: "кофе хочешь?" уже произносились автоматически, так как Римма накладывала сахар в две изящные кобальтовые чашки.
- Ты должна за эти два дня сдать в секретариат подвал на разворот от моего отдела... Договорились?
- Конечно, конечно!
У, как ее растащило...
- Шучу. И 150 строк хватит.
Мы пили кофе и молчали. Римме необходимо было переварить полученную информацию. А я уже мысленно выстраивал стратегию своего ухода в народ. Кофе нежно обжигало. Римма загадочно улыбалась. Я смотрел на нее и думал, что самое необходимое выражение лица женщины - это улыбка. Женщина становится теплой и трогательной. Ей хочется что-то сказать, может быть даже многое... Однако, я скоро вспомнил, что я единственный в редакции, кто не домогался Риммы, потому что не хотел. Эта мысль привела меня в чувства. Реальность голосом Риммы произнесла:
- Спасибо. Я тебе позвоню. Отчитаюсь.
Я вышел из ее кабинета. В прокуренном коридоре я вдруг ощутил, что приятно источаю еле уловимые запахи кофе и духов. Пора домой. Чтобы выйти на дело необходимо кое-куда позвонить.
С Вадимом мы познакомились у метро, где разновеликие киоски сгрудились в торговую деревню, а ее жители поделились на три категории: проходящие мимо покупатели, торговый люд и отрепье. Вадим был из числа последних. Я в камуфляжной одежде тоже претендовал на этот мерзкий титул.
Когда я его увидел, он грузил пластиковые ящики с пустыми бутылками в серый пикап. Рядом с машиной стоял деляга и вертел на пальце увесистую связку ключей. Я решил приглядеться к, как мне показалось, подходящему клиенту. Вадим был спортивного вида парнем лет тридцати с приятным лицом прибалтийского типа. Если бы не хроническая запущенность: грязные, заношенные шмотки, небритость и немытость, - можно было бы предположить, что он из красавчиков, правда, в прошлой жизни.
Предмет моего наблюдения закончил погрузку и подошел к деляге. Тот вынул из кармана толстый кошелек и, отсчитав какие-то деньги, отдал их Вадиму. Напоследок тот что-то спросил своего работодателя и побрел в сторону лотков с пирожками. Пора, решил я, и медленно пошел за ним. Он купил три с капустой, я, чтобы поддержать компанию, один с рисом.
- Парень, ты, я смотрю, все тут знаешь... - пошел я на первый контакт.
- А тебе что?
- Возьми в партнеры, я бы подработал.
- Пошли, если хочешь. Сейчас к мясному киоску товар подвезут.
Я давился своим пирожком с непроваренной замазкой, но не отставал от него. Весь день прошел тихо. Мы кочевали от киоска к киоску, делали самую тяжелую и грязную работу, но почти не разговаривали. На мои робкие вопросы он отвечал односложно. Все, что удалось мне выяснить до вечера, так это как его зовут, и что здесь он третий месяц.
Когда совсем стемнело и работа закончилась, он спросил меня о ночлеге.
- Есть куда пойти-то?
Я пожал плечами.
- Ну тогда пошли со мной.
И мы пошли... Это был грязный, пахнущий пылью и хламом, чердак в новостройке. Там, при тусклом свете одной лампочки, копошились еще три бомжа.
- Привет, Вадим. Кто там с тобой? - неприветливо поинтересовались они.
- Свой. Зовут Лехой. Он со мной работает.
Больше ничего обитателей этого чердака не интересовало. Меня же напротив, интересовало все. Я с осторожностью присел на деревянную дверь, брошенную здесь специально для этого, и достал колбасу, хлеб и молоко, купленные на заработанные собачьим трудом деньги. Вадим прилег на самопальную лежанку и закрыл глаза. Но я точно не собирался впустую тратить свой командировочный день, а по сему, как только заморил вечернего червячка, насел на свою жертву всерьез.
- Послушай, ты что здесь забыл? - Задал я свой первый неудачный вопрос.
Он лениво взглянул на меня:
- А ты?
- Я попытаюсь из этого выпутаться...
Дальше я понял, что для расположения к себе жертвы, надо поиграть в откровенность и рассказать ему что-нибудь о себе. Я рассказал. Легенда была взята на прокат из одного редакционного письма и должна была производить душераздирающее впечатление. Но Вадим отреагировал на нее молча, без эмоций. Я расстроился и решил серьезнее обдумать тактику своего следующего наступления. Неожиданно он повернулся на бок, но, как оказалось, не для того, чтобы спать, а для того, чтобы рассказать мне свою историю...
Рассказ Вадима
Недавно у меня было все. Жена, друг, работа, деньги... Сегодня у меня есть, пожалуй, еще немножко времени и все. Грустно, правда?..
Два года назад я женился по любви и решил навсегда завязать с разгульной жизнью. Но мой лучший друг Мишка не хотел в это верить. И, как оказалось, был прав. Он знал меня лучше, чем я сам. К тому моменту я так нагулялся, что в сексе знал все и даже больше.
Однажды в командировке в гостинице я познакомился с девушкой. Она поспорила со мной на бутылку шампанского, что сможет меня удивить. Так вот в номере она разделась и встала на мостик, и в таком положении предложила заняться сексом. Шампанское, как ты понимаешь, я проиграл.
Ну я не об этом. Я о любви. Жену свою, Татьяну, я любил безумно. После свадьбы мы стали жить у нее, в одной квартире с ее матерью и младшей сестрой. От нашего бурного романа я выпал из общественной жизни аж на целый год. Работа шла весело и легко потому, что в личной жизни все было хорошо. Как только заканчивался рабочий день, я мчался к Татьяне. Мы пили друг друга, как дорогое вино: медленно глотками, залпом и по капле, смакуя и хмелея, и конца этому не было.
Год прошел, как сон пустой. И тут вдруг я стал замечать, что в нашем доме не все так благополучно, как еще недавно мне казалось. Теща и Танина сестренка из двух нежных созданий на глазах превращались в фурий, стоило мне лишний раз при них жену приобнять, ласку проявить.
Я стал анализировать ситуацию. И вот до чего додумался. Их зависть обуревала, понимаешь? Теща, женщина еще совсем молодая. Муж ее бросил пять лет назад, но за это время никакой другой личной жизни не сложилось. Конечно, мужчины у нее были, но все на неделю, на две. Она очень красивая женщина, но очень гордая и очень самостоятельная. Такие на мужиков действуют, как красная тряпка на быка: сначала привлекают, а затем раздражают.
Но меня она привлекала. Я ведь знал не только ее "сильные", но и слабые стороны. Дома она бывала всякой: и милой, и доброй, и очень женственной. Меня она не стеснялась просить помочь ей, сделать всю, что называется, мужскую работу.
Тогда, я поделился с Михой своими соображениями по поводу женской зависти. А он возьми, да и скажи: "Тебе и ее надо оприходовать".
- Что-что? - не понял я.
- Ну, трахнуть, значит. - довольно улыбаясь, пояснил он.
- Ты с ума сошел, она же теща.
- А тебе до Татьяны не все равно было? Теща тоже движется, и теща тоже женщина.
- Ну ты и циник, Миха. - сказал я, а сам почувствовал, как во мне зародился какой-то бещеный азарт, сопровождаемый фразой: а почему бы и нет?
Если получится ее совратить, то своим поступком я сделаю только благотворительное дело. Успокою женщину. А что касается жены, так ведь я люблю ее, значит не изменяю.
Не могу сказать, что тогда я принял решение. Но то, что засело в подкорке, видимо стало отражаться на моем поведении. Однажды, когда Татьяна ушла на вечерние курсы английского языка, я вернулся с работы рано, и по дороге купил бутылочку полусладкого шампанского.
- Вероника Андреевна, давайте что-нибудь обмоем. - Предложил я теще.
- Что же?
- А хотя бы наш новый телевизор.
- Так мы ж его месяц назад купили. - рассмеялась она.
- Но не обмывали... А вдруг сломается.
- Типун тебе на язык. - весело сказала она и стала доставать фужеры.
Я принес на кухню из нашей с Татьяной комнаты свечи. Зажег, и маленькое помещение кухни, озаренное бликами живого пламени, как-то магически нас сблизило. Она что-то нарезала, а я что-то доставал из холодильника. Она что-то мыла в раковине, а я что-то расставлял на столе. Мы передвигались в этом пространстве неспеша, и каждый раз, проходя мимо друг друга, излучали тепло и волнение. Прямо как подростки какие-то.
После второго бокала щеки ее порозовели, глаза увлажнились. Все это придало и без того красивому лицу неповторимую привлекательность.
- А как Вас в детстве называли? - почему-то спросил я.
- Ника, Ничка. - немного подумав, ответила Вероника Андреевна.
- Ничка - звучит очень нежно. Жаль, что я не могу Вас так называть.
- Ну, почему? Можешь называть меня Ника. - медленно, наверное, взвешивая слова, сказала она. - На Западе же все друг друга по именам называют, независимо от возраста.
- Ника! Победа. Вот за это и выпьем!
Она улыбнулась мягко и придвинула мне свой почти пустой бокал.
- А знаешь ли, Ника, - раздухарился я после третьего возлияния, - возраст - это понятие субъективное. Вот ты на сколько себя ощущаешь? Не говори, не говори... Я скажу тебе сам на сколько ты выглядишь. Не более, чем на тридцать. А значит мы с тобой ровестники.
Я налил шампанского сначала себе, затем ей и поднял оба бокала. Ника, теперь уже Ника, покрыла мою руку своей, и я почувствовал тепло и влажность ее ладони. Не выпуская меня из своего нежного плена, она так близко придвинулась ко мне, что следующим шагом в этой "шахматной" игре мог быть только поцелуй. Я целовал ее долго и трепетно, как я это умею, мастерски разбивая все незримые преграды, которые, должно быть, еще выстраивал наш разум.
Брудершафт закончился в ее постели. Она была восхитительна! В сравнении с Татьяной, она даже выигрывала. Дочь притягивала меня любовью, а мать опытом и шармом. А, кстати, я всегда любил женщин старше меня. Они, как выдержанное вино, никогда не обманут ожиданий.
Я был опытен и изощренен во вранье в глаза. У меня был такой послужной список до женитьбы, что Казанова всплакнул бы, наверное, случись нам обменяться историями. Я никогда не думал о сексе, как о чем-то непристойном, запретном, о чем-то, что нужно скрывать от других или стыдиться. Поэтому, как только понял, что не все придерживаются такого же мнения, стал врать направо и налево, чтобы не создавать себе неприятностей и не попадать в сложные ситуации. Женившись на Татьяне, я так увлекся по-настоящему серьезным чувством, что с облегчением вздохнул о ненадобности более жить во лжи. Но вот мой драгоценный опыт вновь потребовался, и я его применил. Жена никогда бы не догадалась о наших отношениях с Никой. Да и мать была довольно деликатной женщиной, способной многое скрывать и не напрягать меня понапрасну.
Так бы мы и жили в мире и согласии, обходя острые углы. Но, видимо, мускус витал в нашем доме во взвешенном состоянии. Всеобщее желание создавало вполне материальные преграды для тех, кто не был им охвачен. Или был, но еще не был включен в наше сексуальное братство.
На сей раз, поутру, сразу после того, как Татьяна и Ника ушли на работу, я оказался в квартире один на один с урганом. На тот момент я уже довольно часто работал из дома на компьютере. Мы с татьяниной сестренкой Ветой (домашнее изобретение от полного имени Светлана), сидели каждый в своей комнате и занимались каждый своим делом. Довольно обыденная ситуация. Но вдруг Вета постучала в мою дверь и попросила разрешения войти. Семнадцатилетняя красотка, вылитая мать в молодости... Но я привык смотреть на нее, как на ребенка. Красивого, но ребенка. Она робко вошла и, спрятав руки за спиной, прислонилась к стене.
- Вадим! Я хочу тебя попросить об одном одолжение...
- Для тебя, все что угодно, зайка.
- Только не смейся.
- А я даже и не пытаюсь. - бубнил я что-то, все еще большей частью оставаясь в "компьютере".
- У нас в классе все девчонки уже стали женщинами...
Я присвистнул и добавил: "Поздравляю!"
- Ну вот видишь, ты уже смеешься...
- Нет, нет. - сказал я, с трудом отрываясь от монитора. - Я совершенно серьезен.
- Так вот я хочу тебя попросить... Сделай меня женщиной...
- С ума сошла!!! - выдохнул я и уставился на Светлану.
Но она, видимо ожидая такой разворот событий, даже не стала обременять себя длинными объяснениями причин, почему это должен быть именно я. Она просто подошла ко мне близко-близко, присела передо мной на колени и стала довольно профессионально манипулировать моей одеждой. Я сразу вспомнил рассказки про то, как девочки-старшеклассницы, желая оставаться девственницами, направо и налево занимаются оральным сексом. А еще я вспомнил такое выражение советского времени - "глаза по пять копеек". Так вот мои глаза на тот момент стали "по юбилейному рублю". Я попытался остановить ее настойчивые руки, но Вета и не думала дать мне очухаться. Она просто шла в наступление, как-будто бы подзадоренная моим конфузом.
Конечно, конечно я сделал все то, о чем она меня просила... Вы скажете "подонок"? Может быть. А может быть просто жертва обстоятельств. Так или иначе, я жил в одной квартире с тремя женщинами, которые пользовали меня сексуально направо и налево.
Татьяна - вразумительная, страстная, но не фанатичная. Такая, с которой всегда удобно и всегда можно договориться, если неудобно. Ника - жертвенная вестсалка, но, получив свое, всегда предложит чашу наслаждения взамен. Вета - покорная девственница и дикая кошка. Мало что знает, но пьянит, как недозрелое вино. Запах молодости и брожения подчас может свести с ума... Атомный коктейль! Теперь я имел в моем собственном "баре" все напитки на выбор. Что за чудо! Кто ж не поймет шейхов, которые, в зависимости от настроения и сексуальных предпочтений, направляются на ночь то к одной жене, то к другой... Конечно, я не мог делить свои ночи ни с кем, кроме жены. Зато дни, начиная с самого утра, напоминали мне работу проститутки в три смены. Однако, овертайм (переработка) всегда был превосходно оплачен.
У всех в доме был свой рабочий или учебный график, поэтому соблюдать конспирацию было не трудно. Однако, все тайное рано или поздно становится явным. Так и в нашей истории про "Санкт-Петербургского шейха" наступил перелом. Очередным утром я, как всегда, стучал по клавишам компа, а Вета, умиротворенная и расслабленная, собиралась делать уроки, так как шла в школу во вторую смену. В ту секунду, когда она сзади обвила мою шею своими теплыми руками и наградила нежным поцелуем в темечко, в комнату неожиданно вошла жена.
- Что ты тут делаешь? - спросила Татьяна сестру очень тихим, почти вымученным голосом.
- Ничего! - довольно естественно ответила Вета.
- Что случилось, Танечка? - я поднялся со стула.
- Заболела. Меня отпустили с работы.
Я прошел на кухню вслед за женой и поставил чайник на плиту. Она молча что-то обдумывала. На мой вопрос, хочет ли она есть, Татьяна мотнула головой и глухо ответила:
- Только чай. С медом. И Террафлю... Я пойду в мамину комнату, лягу на диван. Чтобы тебя не заразить.
Когда пришла с работы Ника, я слышал как они с Татьяной о чем-то долго разговаривали. А потом Ника позвала Вету на кухню. Еще один разговор не привлек моего внимания, так как я не думал, что инцидент с Ветой будет иметь хоть какие-нибудь последствия. Но я ошибался. Через минут пятнадцать я услышал звук разбитой тарелки, и решил прогуляться в кухню, на разведку. "Ревизор" с его молчаливой сценой уже никого не удивляет. Но каждый раз в этом молчание так много невысказанной трагедии.
Ника стояла у окна, закрыв лицо руками. Перед ней на корточках Вета собирала осколки посуды. Она оглянулась на меня и, с виноватым выражением лица, продолжила уборку. Никто не объяснил мне, что случилось. Я пожал плечами и ушел восвояси.
Вскоре все вдруг в нашем доме распалось на части. Моя жена, под предлогом какой-то серьезной женской болезни, отказалась от супружеских обязанностей. Я был чуток и нежен к ней, так как не знал наверняка, связано ли это с утечкой информации от одного из участников нашей "квадриги". Однако, когда Ника отмахнулась от меня, просто, без всяких объяснений, я почувствовал неладное. Вету, в срочном порядке, отправили к бабушке в деревню. Я физически ощущал, как надо мной сгущаются тучи. Я даже видел их цвет, день ото дня из розового и бирюзового превращающийся в беспросветно-серый...
Я пытался разговаривать с Татьяной. Но она либо говорила, что ничего особенного не происходит, либо принималась плакать. Тихо-тихо, как ребенок, который не может понять, отчего у него такое плохое настроение. Я даже стал пробивать почву у Михи. Не пожить ли у него несколько дней, пока ситуация не рассосется? Но лучший друг, сославшись на беременную жену с резкоменяющимся настроением, отказал. Другого же пристанища у меня не было. Мою комнату в комуналке, в которой я жил до свадьбы с Татьяной, заняли мои родители с младшим братом. Они переехали из области в город, продав свой дом-развалюху, так как брат страдал от почечной недостаточности и был на диалезе. В Питере его поставили на очередь на операцию. А нас с Татьяной на улучшение жилищных условий. Естественно, я не мог вернуться в мою бывшую комнатушку. Там и троим было довольно тесно. Но жить дальше в состоянии холодной войны со всеми я тоже не мог.
Хорошо помню тот день, когда в нашем доме появилась Наталья. Я пришел с работы уставший, слегка взвинченный тем, что в последние дни происходило между всеми нами. Я пытался сдерживать свои эмоции, но их было так много, что, помимо моей воли, я срывался на всех и вся. Наталья сидела за столом напротив Ники и, с деланной веселостью, болтала о чем-то мне непонятном. На столе стояла ладья с печеньем. Женщины пили чай. Ника из большой белой кружки, а Наталья из моей голубой с питерским корабликом. Не то, чтобы мне было жалко кружки. Чепуха! Просто очень хотелось придраться к чему-нибудь. Сделать кому-нибудь больно или назло...
Я взглянул на нее, и медленно улыбнулся. Краем глаза я видел, что Ника наблюдает за мной, но в этом-то и был трюк. Пусть полюбуется на то, как другие женщины тащатся от меня. Все женщины мира! Все! Ни одна не может устоять! Наталья, моих лет длинноволосая блондинка, вероятно, с холодной, северной кровью, не то чтобы открыто взялась флиртовать со мной. Но ее взгляд и огоньки в темно-синих глазах говорили о явном интересе. Если бы я только знал... Если бы я тогда только знал, в какую мышеловку себя упаковываю. Ах, ах, все женщины мира! Никогда недооценивай их...
Я подошел к плите и стал жарить яичницу. Женщины свернули чаепитие разом. Ника вышла из кухни минуты на три. Воспользовавшись моментом, Наталья окликнула меня.
- Я ухожу. Приятно было познакомиться. Позвоните мне, если появится желание поговорить.
Она протянула мне бумажку с номером своего телефона.
- А Вы что, психотерапевт?
- Что-то вроде того. - улыбнулась она и вышла в прихожую.
Вошла Ника, пахнущая медицинским спиртом. Я отметил это, но не придал значения.
- Странная гостья.
Ника пожала плечами:
- Ничего странного. Моя новая знакомая. Она занимается распространением пищевых добавок. Я тоже хочу попробовать.
- А мне сказала, что психотерапевт.
- Одно другому не мешает.
И в тот момент, когда я собирался выйти из кухни, за моей спиной раздался фейерический шум чего-то разбившегося. Я застыл не поворачиваясь.
- Я разбила твою кружку, извини.
Когда, наконец, я медленно повернулся, Ника стояла с каменным лицом, выражавшим полную неприязнь. Ни грамма растерянности или неловкости. По шуму, который воспроизвела падающая кружка, я сказал бы, что ее с силой шарахнули об пол.
- Что-то часто у нас посуда стала биться.
- К счастью. - совершенно чужим голосом выдавила из себя Ника.
Я позвонил Наталье через неделю, опять же, из чувства противоречия. Я решил развеяться, забыться, и, может быть, отомстить моим женщинам за пренебрежение. Наталья тут же пригласила меня к себе. Не долго распуская павлиньи перья друг перед другом, мы согласились на постель со средним уровнем страсти. Я почувствовал облегчение. И впрямь, "психотерапия", только посредством молчания и телодвижения.
Она ни о чем меня не спрашивала. Даже не предлагала зайти еще раз или позвонить. Тогда я и на это не обратил внимания. Я был весь погружен в мои собственные проблемы. Я слышал только себя, я не переставая вел внутренний диалог с самим собой. И чем больше задавал себе вопросов, тем меньше находил ответов. Казалось, ситуация, в которую я позволил себя вовлечь, забила меня в угол. Мне нужен был выход, но я ждал, что новый день принесет хоть какую-нибудь ясность. И в этом я был несомненно прав.
Мы с Натальей выкурили по сигаретке на ее сиротской кухоньке. Затем я собрался и ушел. Никто меня, как я уже сказал, держать не собирался. Я "списал" это не на свою неудачу, а на собственное плохое настроение.
Дома меня ожидал сюрприз. Жена, не известив меня, не посоветовавшись легла в больницу на лечение. Как сказала мне теща, Татьяна давно чувствовала дискомфорт в области придатков. Действительно, как мы ни пытались, забеременеть она никак не могла. Мы даже собирались вдвоем сходить в клинику на обследование.
- Ты можешь ее навестить. Но лучше бы ты этого не делал. - сказала Ника, после моего озадаченного молчания, и добавила. - Мы все всё знаем...
- Что ты имеешь ввиду?! - в одну секунду меня прошиб холодный пот.
- Татьяна узнала о Вете. Ей пришлось сказать. Потому, что Вета забеременела.
- Кто?!!!
- Моя младшая дочь, - чеканя каждое слово, ответила Ника, - забеременела от тебя... А когда она отказалась делать аборт, то мне пришлось сказать своей старшей дочери, что я сука. Понимаешь? Старая, грязная сука, которая польстилась на молодое тело. Которая разрушила семью своей дочери... Ведь даже после Ветиного признания эта дурочка собиралась тебя простить! Но этому не бывать! Ты перешел всякие границы!
- ...А что с ребенком?
- Ребенка не будет. Мы вместе заставили ее сделать аборт.
- Я должен увидеть Таню.
- Ты нам больше ничего не должен... Особенно после того, как Вете сказали, что у нее больше никогда не будет детей. У нее паталогия, понимаешь? Врожденная. Эта беременность - был ее первый и единственный шанс!
Ника отвернулась и заплакала. У меня комок подкатил к горлу. Я, на самом деле, совершенно не знал что делать. Я хотел извиниться. Но перед кем? Перед женой? Перед Никой и Ветой? Перед всем миром? Чудовище! Я настоящее чудовище!
Мой остекленевший взгляд медленно бродил по кухне, перемещаясь с предмета на предмет, стараясь найти хоть какую-нибудь зацепку для утоления боли, пронзившей все мое существо. На очередном бессмысленном витке взгляд уперся в изредка вздрагивающую спину Ники. И тут я понял, что мне очень, очень важно услышать хотя бы слово, произнесенное ею. Оно спасет меня. Оно даст мне ключ к моей замкнувшейся двери. Пусть она закричит на меня. Пусть выгонит. Пусть хоть что-нибудь случится!!! Только не молчание.
Не знаю, сколько времени продлилась эта агония моих мыслей. Но когда, наконец, Ника перестала плакать и повернувшись ко мне, произнесла свой вердикт, я понял, что вновь ошибся. Уж лучше бы она вообще потеряла дар речи! Лучше бы просто испепелила меня взглядом... Однако, Ника буднично и тихо сказала:
- Теперь, дорогуша, ты ВИЧ-инфицирован. Помнишь мою знакомую Наташу? Я наняла ее за деньги переспать с тобой. У нее очень активный вирус. Она хочет умереть, и даже не пытается лечиться. Ты стопроцентно инфицирован. - помолчав, она добавила, - Конечно, ты можешь оставаться здесь еще какое-то время. Недолго. И чем быстрее ты поймешь свое новое положение, тем лучше для тебя и для нас.
Чушь! Чушь! И еще раз - чушь! Этого не может быть! Срочно нужно позвонить этой, как ее?, Наталье. Я выскочил из дома и присел на скамейку во дворе. После третьего зумера на том конце раздался уставший Наташин голос.
- Алло?
- Это я...
- Узнала.
- Послушай, мне тут сказали... Ну, в общем, ты больна?
- Да.
- Что?!! Ты больна СПИДом?
- Да.
- Да я, да я тебя... Да я в суд на тебя подам!
- Подавай, но сначала найди. Привет горячий, кобель драный!
Она повесила трубку.
Очень скоро обстановка в доме стала совершенно невыносимой. Ника и Татьяна одергивали меня по любому поводу: "Не трогай посуду! Не мойся в ванной! Не спи в этой комнате!". Вета по-прежнему жила у бабушки. Анализы подтвердили мою болезнь. Врач сказал, что лечение будет дорогостоящим и долгим, если вообще принесет какие-нибудь ощутимые результаты. Денег моих явно на такое не хватило бы. Болезнь уже начинала себя проявлять в частых простудах. Что мне было делать? Куда идти? Кому рассказывать о своей беде? Инфицированный - значит изгой. Я впервые почувствовал тогда к Наталье не только ненависть, но и сострадание. Мне надо было, как и ей, исчезать из этой жизни...
Рассказ Андрея
Ух! Тяжеловато после таких откровений. Я схватился за пачку сигаре и обнаружил, что пока слушал Вадима, выкурил все. После долгого общего молчания я решился его спросить:
- Кем ты работал,.. если не секрет?
- Редактором на телевидении.
"Коллеги", - чуть было не сорвалось с моего языка, но я только поежился и откашлялся, чтобы замять неверную реакцию.
С тех пор прошло долгих два года. Я отчитался за тогдашнюю командировку расплывчатой статьей, в которой Вадим был не самым главным персонажем. Его странная судьба засела в моем мозгу маленькой занозой. Поэтому, как только что-то напоминало мне о нем, я старался уйти от этого как можно дальше, чтобы не чувствовать боли.
Однажды мне пришлось заехать в телецентр, чтобы передать моему приятелю личные фотографии. В фойе на штативе стоял портрет молодого мужчины в траурной рамке. Под портретом несколько горшков с цветами. Обычная, слава Богу, нечастая картинка всех больших компаний. Я уже миновал траурный портрет, направляясь к проходной с вертушкой, как что-то незримое толкнуло меня в грудь. Я повернулся, приблизился к фотографии и прочитал надпись.
"Вадим Александрович Ходкий". Это он... Это точно он. Ах вот каким он был в той жизни...
Мой друг окликнул меня с другой стороны вертушки. Я поспешил показать свой пропуск серьезному здоровяку в камуфляжной форме.
- Ты знал этого Вадима? - спросил я приятеля.
- Не близко. Он был довольно успешным, а потом уволился почему-то. Толком не знаю...
- А можешь достать телефон его жены... вдовы?
- Да не вопрос.
Я звонил Татьяне, а нарвался на Нику. Путанно объяснил ей, что от самого Вадима знаю историю этой трагедии, что теперь, после его смерти вдруг решил написать повесть о нем. Вобщем, очень прошу ее разрешить мне с ними познакомиться. Только идиот после такого захода мог рассчитывать на успех. Но Ника, к моему полному изумлению, согласилась. Правда, при одном условии. Общаться по существу дела я буду только с ней: ни старшую, ни младшую дочь к этому разговору не привлекать.
Рассказ Ники
- Мне нравится теория Бехтеревой о том, что любовь - это химические процессы в мозгу человека. А для химической реакции нужно минимум два компонента. Во мне и моих дочерях было схожее ДНК. Каждая из нас имела что-то такое, что в контакте с Вадимом порождало тот самый химический процесс, так называемую любовь.
- Я, знаете ли, уверена, что кроме неконтролируемой химии, в остальном женщины последовательны и логичны. И логика наша состояла в том, что Татьяна была его женой, я его любила, а Вете нужен был хороший первый сексуальный опыт. Женщиной, даже при самом безрассудном безрассудстве, движет логика. А что движет мужчиной? Условный рефлекс!
Рассуждения этой ухоженной, слегка стареющей, но по-прежнему, очень привлекательной женщины, не казались мне откровением. В них уже не сквозила обида на человека, благодаря которому мы сидели с ней на этой кухне. Она все уже для себя давно решила. Она встретила в своей жизни двух homo insipiens (человеков неразумных): бывшего мужа и Вадима, и тем самым подтвердила придуманное правило, забыв о том, что правило подтверждается исключением.
- Я тогда сказала моим девочкам, - продолжила Ника, - Теперь, когда он болен, если кто-то из вас начнет его жалеть - задушу собственными руками.
Ну, героиня! Ну, звезда! Они бы и без твоих рук ничего не стали бы делать. Потому что вы сообщники. Соучастники одного преступления.
В кухню вслед за ней вошла красивая молодая женщина моих лет.
- Вот. Молока и хлеба купила по дороге. - Сказала она, ставя на стол холщевую сумку. - Здравствуйте. - Несколько запоздало отреагировала на меня Татьяна.
- Это Андрей, ко мне по поводу гербалайфа. Он скоро уходит... - Как-то суетливо произнесла Вероника Сергеевна и потупила взгляд.
Татьяна же напротив, а это несомненно была она, посмотрела на меня долгим изучающим взглядом. Все лицо ее было какое-то потухшее, отрешенное. В глазах хоть и виден был интерес, но, я бы сказал, потусторонний, нездешний и отстраненный. Она так взглянула на меня и точно также на свою мать. Изучающе. Может быть она подумала в этот момент, зачем я здесь? А может просто инстинктивно отреагировала на информацию. Она была похожа на бездомную собаку, которая, повидав в жизни всякого, смотрит на, дающую ей что-либо, руку с интересом, но внутренний страх ни за что не позволит ей подойти близко. В потухших глазах вся боль обид, разочарований, предательства. Затаенные слезы, которым, может быть, уже никогда не суждено пролиться.
Вету я так и не дождался. Она была на какой-то тусовке с друзьями. Да и не в ней, собственно было дело. Все концы и без нее сошлись с концами. Я знал о чем писать, и знал как.
В толкучке метро я оказался бок о бок с молодой милой девушкой. Я слышал ее дыхание, чувствовал пряный запах духов. Она взглядывала на меня, и желтые глаза ее смеялись в ответ на мои изучающие взгляды. Мгновение, и мягкие губы расплылись в понимающей улыбке. Мне тоже стало смешно. Но вдруг в голове прозвонил звоночек. Незримая дверь отворилась и из нее, обжигая все мое существо, хлынула горячая кровь. Часть прилила к лицу и расплескалась в голове, а часть ниже, ниже, ниже... Я стоял и улыбался девушке. Условный рефлекс сработал: лампочка, слюноотделение и долгожданная миска с едой.