Судьба моих знакомых, старых и новых, стала не безразлична для меня. А людей в своей жизни я повидал много, о чём говорит моя трудовая книжка, в которой вкладыш, по размеру объёмнее, чем сама книжка, хотя летуном не был, просто жизнь так сложилась, всего пришлось добиваться самому.
Долго я ещё пытался держать их в своём поле зрения, с началом реформ многие связи порвались. Это явление характеризует перемены, происходящие в стране с отрицательной стороны. Так и приходит на ум известная истина, гласящая о том, что если хочешь завоевать противника, то вначале разделяй, потом властвуй. Так что для этой власти мы враги, с друзьями так не поступают. Соответственно, и наше отношение к ней, - наивно ожидать от нас другого отношения.
Не могу здесь не привести фамилии жителей деревни, которых помню:
Жить они переехали в ближайшие крупные населённые посёлки и в город Вязники, город Ковров. На Троицу все семьями, с детьми и внуками собираются они на пепелищах деревни, я же осел в городе Муром, чтоб оттуда приехать в деревню, надо делать несколько пересадок, собственной машины я не имею, как-то было не до покупки её, стоял вопрос выжить бы.
Часто приезжал я в родные места, но совсем в другое время, а на Троицу не получалось. А сейчас не всегда и здоровье позволяет, с ними нахожусь только мысленно.
А теперь о ближайших родственниках, старых и новых. Раньше я больше писал о местах, теперь же вернёмся и к людям, которые и являются тем уходящим поколением, о котором заявлено в названии книги. Судьба этих людей совсем другая, чем у новых поколений, появились новые профессии, которых раньше не было. Крутятся эти профессии больше вокруг профессии, связанной с торговлей, многие старые профессии стали просто отмирать, но это не говорит о том, что это не нужные профессии, просто они сейчас оказались не востребованными жизнью, к сожалению.
Портрет матери
Портрет отца
Отец мой, Чекалов Василий Иванович 1909 года рождения, имел средне - техническое образование, в прошлом специалист ткацкого производства. В моей памяти он остался пожилым седым человеком небольшого роста с поредевшими волосами. Два брата его с войны не вернулись.
Ходил он, прихрамывая, с неизменной сумкой в руке или за плечами, в которой он носил незамысловатые пожитки - хлеб, соль, сахарный песок, комбижир, иногда пряники, единственную нашу забаву.
Когда-то эту голову украшала пышная чёрная шевелюра, модный костюм на нём сидел как влитой, взгляд был у него уверенного в себе человека.
Родители его, мои дедушка и бабушка, крестьяне, жили в деревне Большие Холмы, которые были расположены не вдалеке от поселков Лосево, Лукново и Никологоры, где были ткацкие фабрики. Это были места, где население традиционно занималось ткацким делом и сельским хозяйством.
Деда помню смутно, осталось в памяти то, что он прихрамывал, почему он хромал, отец мне не рассказывал, то ли от рождения, то ли получил увечье на войне, не знаю. Была у него особенность, не редкая в те времена, он мог останавливать кровь. Однажды отцу, когда он колол дрова, щепка впилась в щеку, кровь шла ручьем и не останавливалась, дед только дотронулся рукой до раны, и кровотечение сразу же прекратилось.
Умер дед, когда мы уже жили в деревне Барское-Рыкино, отец узнал эту новость, собрался и отправился пешком на похороны, это километров девять, помню, мы провожали его глядя в окно, он перед домом пересек улицу и скрылся в овраге напротив дома. Мать со мной и младшей сестрой осталась дома.
Рядом с деревней Большие Холмы проходила железная дорога Москва - Горький, а вблизи от деревни была станция Синьково. Сестра отца, после замужества Немова Пелагея Ивановна, с мужем была в разводе, всю жизнь проработала на железной дороге озеленителем, работала по графику, были раньше и такие профессии, занималась так же домашним хозяйством, держала корову.
Жила она в доме родителей вместе с матерью и сыном Юрием, моим двоюродным братом, с которым в молодости мы были дружны. С мужем она была в разводе, но иногда они отношения поддерживали, как с ним, так и с родственниками. У её бывшего мужа сестра была художницей и работала во Мстёре, такая вот случайность, позднее и я уже учился в художественной школе. После окончания художественной школы мы с ней познакомились.
Учась в художественной школе, во время летних каникул я часто бывал в Холмах, сначала ходил пешком, затем ездил на велосипеде. Деревня состояла из одной улицы, которая тянулась по небольшому холму, ближе к ложбине, за которой шли поля и перелески. За грибами здесь надо идти далеко, больших лесов рядом не было. Населённые пункты расположены здесь чаще и по размеру больше, чем рядом с моей деревней. Надо отметить, что уклад сельской жизни здесь отличается от уклада маленьких деревень. Нет той близости и общности между людьми, которая появляется только, когда люди работают вместе, а сельскохозяйственные работы в деревне это особые работы, которые сближали людей.
Здесь люди ориентированы на работу в различных местах, многие работали по графику, удобному для совмещения с сельскохозяйственными работами по дому. Для работы и в сельском хозяйстве кадров здесь хватало, все окрестные земли были обработаны и не пустовали. Не знаю, как обстоят дела сейчас, можно только догадываться, что как везде, то есть плохо.
Дом тётки находился на противоположном, от станции, краю деревни уже на спуске вниз, третий или четвёртый дом с правого края. Прямо рядом с домом в переулке с улицы проходила дорога за деревню, откуда можно было попасть в разные стороны. Я всегда выбирал этот переулок, которым попадал я в дом бабушки, не заходя в деревню. У дома перед глазами расстилалась достаточно широкая низина, по которой шла дорога. Вдали виднелись другие деревни, названия которых не помню. Летними вечерами, сидя на лавочке перед домом, немало пришлось созерцать эти пейзажи, особенно, после тёплых дождей, или вечером в ожидании стада. В этой низине вырыто было несколько неглубоких прудов, куда сельские ребятишки любили ходить купаться.
Вместе с братом мы помогали по хозяйству. Тётка работала по графику и когда уходила на работу, хозяйство оставалось на нас, когда же жива была бабушка, мы были только помощниками. Основная наша помощь заключалась в заготовке на зиму сена для коровы.
За тётей Полей был закреплён участок вдоль железной дороги, около Лосева, километрах в трёх от дома, в на котором мы косили и сушили сено. Сюда мы ездили вдвоём на одном велосипеде. Дорога сначала до станции Синьково шла полем, засаженным пшеницей или картошкой, затем тропка вилась вдоль железнодорожной насыпи, пересекая переезд, по которому дорога шла к селу Лосево, далее к селу Лукново, которое остается слева. Кстати, это место моего рождения, указанного в моём паспорте. С братом и туда мы частенько ходили, места эти для меня были совсем незнакомые, ничто не шевельнулось у меня в груди, прирасти к ним сердцем, я не успел в силу своего малого возраста, и созерцал их с любопытством, как любые незнакомые места.
Участок для сенокоса находился рядом с небольшой аркой в железнодорожной насыпи, под аркой шла дорога, соединяющая Лосево и железнодорожный посёлок. Рядом протекал небольшой ручеёк, где можно в жару было смочить тело и голову. Места вокруг очень красивые, местность пересечённая, с большими низменностями и возвышенностями. Посёлок Лосево живописно раскинулся на этих холмах. Сюда мы приезжали на целый день, между работой загорали на бережке ручья.
Когда сено было высушено и собрано в маленькие стожки, пока его не перевезли, приходилось его сторожить. Помню, однажды, мы здесь даже ночевали с братом, укрывшись под стожком. В нашу обязанность входило так же покупка хлеба, за которым мы ходили либо на станцию Синьково, либо в Лосево. Немало часов мы провели около магазинов в ожидании хлеба, загорая на августовском нежарком солнце, каникулы у меня были полтора месяца, половина июля и август. Виделись мы с братом часто, иногда я приходил к нему и в зимние каникулы. Много времени мы с ним уделяли занятиям фотографией, иногда печатали фотографии целыми ночами.
Был он года на 2 старше меня. Запомнились его проводы в Армию, к которым мы с ним долго готовились. На проводы тогда народу приглашалось много, видимо, свежи были воспоминания о войне, с которой шансов вернуться живым было мало. Поэтому и проводы были соответствующие. Чтоб угощать народ, требовалось много спиртного, вот этим мы и занимались, то есть гнали самогонку. Опыта было мало, дегустировали продукцию ещё тёпленькую, иногда и надегустировывались. Народу было на вечере много. По молодости, я, практически, не пил, этот вечер для меня закончился страданиями и провёл я весь остаток ночи над ведром с водой. Утром я не мог не пить, не есть. На следующий день мне спиртного не надо было на дух, на бутылки не мог глядеть. Такое состояние длилось несколько месяцев, ни о каком похмелье не могло быть и речи.
Под утро все провожающие пешком, растянувшись по дороге, отправились в Вязники в военкомат, это было достаточно далеко, автобусов в то время не было. Такие колонны в этот день наблюдались по всему району.
Провожающие шли кратчайшим путем, и их путь проходил как раз той аркой, возле которой мы сушили сено. Перед военкоматом на площади народу скапливалось много, ведь приходили провожающие со всего района, вокруг заливались гармошки и неслись песни. Всё это как-то отвлекало провожающих и провожаемых от грустных настроений и невесёлых мыслей. Мы прощались с детством и юностью, и наши ещё не окрепшие руки и души стали востребованы страной.
Каким образом мы возвращались назад, не помню, от голода еле нёс ноги. Придя, домой, хорошо поужинав, завалился спать.
Наутро проснулся свежим, как будто накануне, ничего и не было, погода была солнечной и тихой. С отцом мы помогли тётке докрыть дранкой двор. Технология работы была такова, что крыша крылась снизу. Те, кто прибивал дранку, сидели на бревне, каждый со своей стороны, рядом лежали связки с дранкой. Во время работы, которая могла бы закончиться трагедией, подо мной оборвалась верёвка, к которой было привязано бревно с моей стороны, и я кубарем покатился с крыши. Перед самым падением, повернувшись, я схватился за верёвку, и падение было ногами вниз, а не плашмя. Отец же на другом конце бревна, зацепился за верх крыши, которую можно уже было достать рукой, мог только наблюдать происходящее.
Внизу росли помидоры, которые были подвязаны к колышкам, на которые я чуть и не угодил. Так что же говорить об Армии, там непредвиденных случаев было больше. А затем, случай с моим отцом, вернувшимся из Армии с провожатым и оставшимся инвалидом на всю жизнь. Русский народ всегда готовится к худшему, если ничего не случается, слава богу.
После проводов, был я в Холмах один раз, когда уже учился в университете. Заехал навестить тётку с братом, который к этому времени женился. Их дома никого не захватил, только тётку, бабушка давно померла. Отдохнул немного, попил чаю, посидел, поговорил, и отправился в обратный путь на велосипеде. Расстояния в это время я привык покрывать большие. Позднее брат выстроил дом в Лосево, родился у него сын, который очень преуспел в игре в шахматы. С тех пор свидеться с ним всё не получалось, только была короткая встреча на похоронах отца в Станках. Сюда я перевёз отца из деревни Барское-Рыкино и здесь он доживал последние годы. Позже попал я в такой круговорот, успевай только поворачиваться, был это декабрь 1982 года.
Рядом с деревней Большие Холмы располагалась деревня Малые Холмы, через которую всегда пролегал мой путь домой к себе в деревню. А путь начинался от крыльца дома, где жила бабушка и прямо переулком вёл в поле за деревню, за которым через небольшой овражек дорога поднималась небольшим бульваром, пересекала наискосок деревню, затем шла полем до перелеска, за которым была железная дорога, невдалеке от неё проходила трасса Москва - Горький. На трассе стоит деревня Коурково. Дорога опять переулком пересекала и эту деревню, спускалась в низину, проходила рядом с прудом и шла полем до леса, пройдя который начинались знакомые с детства места вокруг, затерявшейся в перелесках, деревни Демаково, от которой до деревни отца было подать рукой. Этот путь я мальчишкой проделывал пешком, позднее, когда появился велосипед, на колёсах.
Позднее, преследовали меня дороги эти уже в сновидениях. Да, и наяву мой взор часто обращается туда, в моё прошлое, которое отпечаталось навечно в моём существе, ведь я человек оттуда, из той страны и той жизни. Вспоминаю о потерянном с сожалением, мне стыдиться прошлого нет причин, прожил жизнь я честно, сделал всё, что было в моих силах. Конечно, мне бы тогда сегодняшний мой опыт и знания, а мне сегодняшнему ту бы молодость! Извечные проблемы человеческого бытия, над которыми мы не властны.
Два брата отца погибли на фронте во время войны. У моего двоюродного брата Вячеслава, не было и матери, воспитывался он в детском доме в Станках, когда я ходил в школу, там детского дома уже не было. Жена его, Татьяна, тоже из детдома. Живут они на станции Ново-Вязники, в доме тетки жены. Он на много старше меня, окончил художественное училище, по-моему, во Владимире, но художником не работал, писал только для себя. Увлекался он и фотографией, когда-то это занятие ещё было редкостью, и занимался он радиотехникой, долгое время у него дома была радиостанция, которую собрал он сам, делал телевизоры, несколько лет заведовал телеателье, работал на железной дороге по связи. Виделись мы с ним часто, когда я учился в Горьком в университете, заезжал иногда к нему в гости. Он очень похож на моего отца, если нас троих увидеть вместе, то на него покажут, что сын отца он. Я больше в родню матери, похож на дядю Колю, о нем речь дальше.
Другой двоюродный брат, Вадим, жил с матерью в деревне около железнодорожной станции Ново-Вязники. Виделся с ним я всего один раз в жизни, он после школы поступил в военное училище, закончил его, по-моему, в Саратове, после выпускного вечера шел домой через Волгу, дело было зимой, лед под ним проломился и он утонул. После себя оставил жену с маленьким ребенком.
Отец мой в школу пошел поздно, когда ему было уже около 10-и лет, не было в то время рядом школы. Окончил школу экстерном, затем поступил на рабфак в городе Вязники, после окончания которого, поступил в Вязниковский льнотехникум. Окончил его в 1933 году. После окончания техникума работал на ткацких предприятиях города Вязники и района. При прохождении воинской службы в 1939 году в Витебске получил травму головы с кровоизлиянием в мозг, стал инвалидом Армии. Домой к родителям вернулся с провожатым. Первая жена от него после этого ушла.
Здоровья был он крепкого, поправился скоро, инвалидность дали ему рабочую, стал работать, женился второй раз. В 1940 году родился я. Жить нам с семьей пришлось во многих местах, иногда снимали квартиру, иногда жили у родителей отца.
Война застала его в Вязниках, на войну его не взяли, инвалидность сняли совсем. На многих фабриках в то время выпускали брезент для армии. Работал он в основном мастером, начальником цеха. Когда началась война, специалистов, кто с ним работал, позабирали на фронт, их работу пришлось выполнять ему одному. Здоровье его тут и не выдержало, сказалась травма, и он заболел снова.
Опять инвалидность, на этот раз пенсию ему дали как инвалиду труда. Доказать то, что это явилось следствием увечья, полученного в Армии, он так и не смог, хотя пытался. Ведь инвалидность во время войны с него сняли совсем, рабочие кадры нужны были и в тылу. Как я помню, вначале пенсия у него была 20 рублей, да и после она была не большая, в 70-е годы, помню, она была равной 77 рублям. Если перевести на современные деньги, это больше той пенсии, что получаю я, проработав после окончания университета 30 с лишним лет на производстве в оборонке.
В то тяжёлое время они с матерью принимают решение ехать жить в деревню, во время войны можно было выжить только там.
Дед мой, отец матери, Терентий Никитин, умер в 1940-ом году, человек он по тем временам был образованный, проработал всю жизнь на железной дороге железнодорожным мастером, по всей видимости, работал, как сейчас говорят, тоже по графику.
Жил дед вначале на хуторе между двух деревень, Удельное-Рыкино и Барское- Рыкино, расположенных очень близко друг к другу. Позднее, я пытался найти место, где стоял дом деда, но от него ничего не осталось, по всей видимости, это место заросло лесом, но остался заметным только небольшой прудик, вырытый дедом в овражке, на берегу которого и стоял дом. Ходил, будучи взрослым, в эти места я за грибами, в то время поле уже заросло березняком.
Хутор деда располагался рядом с лесом и дорогой, ведущей на железнодорожную станцию, на берегу овражка, который упирался в лес. Похоже, деду достался этот хутор от своего отца, который был крестьянином. О нем я из рассказов почти ничего не помню. Запомнилось то, что он был недюжинной физической силы. Говорили, что однажды, вез он сено, и в гору лошадь не смогла въехать. Он распряг лошадь, взял в руки оглобли, ввез воз, затем запряг снова лошадь и поехал дальше.
У деда с бабкой Анной была большая семья, которая состояла из 12 детей. Чтоб прокормить семью, дед в свободное время от основной работы, занимался сельским хозяйством. Дети, пока не выросли, помогали ему в этом. Пятеро из детей умерли, будучи уже достаточно взрослыми, некоторым было около 20-и лет, после эпидемии скарлатины. Было это незадолго до войны.
Когда дед Терентий вышел на пенсию, оставшиеся в живых дети, разъехались, хозяйство на хуторе им с бабушкой вести стало трудно. Он попросился в колхоз, в который входили, упомянутые уже мной ранее, две деревни. Ему разрешили, он перевёз дом в деревню Удельное-Рыкино.
После переезда избрали его председателем колхоза, где он и проработал до самой смерти. А умер он в то время, когда родился я, мать находилась ещё в роддоме. Отец не знал, как сообщить об этом матери. В то время мы жили на квартире в селе Лукново.
В живых остались пятеро братьев и две сестры. Четверо из братьев пошли по стопам деда, все работали на железной дороге. Дядя Саша некоторое время работал на строительстве железной дороги в Китае, за что имел правительственные награды. Жил он в городе Коврове. Другие братья так же работали на Горьковской железной дороге. Один работал в Павлово-Посаде, второй - на станции Мстера, третий - на станции Чулково.
Один из братьев, дядя Коля, старший из братьев, в раннем возрасте уехал в Москву, получил там образование, много лет проработал бухгалтером, где, конкретно, сказать не могу.
Последние годы, перед пенсией, работал главным бухгалтером в министерстве, по-моему, легкой промышленности, под руководством Косыгина. Жил он в Москве, имел обычную двух комнатную квартиру в районе метро Текстильщики, вырастил троих дочерей. Одна из дочерей погибла при аварии на нефтеперегонном заводе в Москве. Дядя жил скромно, ни дач, ни машин не имел. Единственно, чем пользовался, так это часто выезжал с работниками министерства на курорты. Я у него видел много фотографий, где он сидит в центре рядом с Косыгиным. А так была работа с утра до позднего вечера без выходных.
Был он человеком очень образованным, любил литературу. Когда вышел на пенсию, вставал рано, делал зарядку, затем почти весь день переплетал литературные журналы, подписка на которые у него была с момента их организации. Не было нескольких номеров, которые не дошли во время войны. Первый раз его я увидел на похоронах бабушки, его матери.
Первый раз приехал я в Москву, когда мне было лет 18, как к ним доехать дядя описал в письме. Дом их находился рядом с станцией метро 'Текстильщики', которого тогда ещё не было, была остановка пригородного поезда, идущего с Курского вокзала. Нашел квартиру, где они жили, я быстро.
Дядя не работал, по-моему, был выходной. Отдохнув, повезли меня дядя с тетей Дусей, почти всех жен у дядей звали Евдокиями, показывать Москву, столицу нашей Родины, как тогда говорили. И это действительно было так, столица с радушием встречала приезжающих, человек чувствовал в ней себя свободно.
В это время в Москве проходила какая-то международная выставка, вначале дядя и повез меня туда. Первый раз я познакомился и с метро, дядя дал мне 5 копеек на проезд, сам же в отдельный проход прошел по удостоверению, я заметил, что это была небольшая красная книжечка. А ведь мог он меня провести с собой! Перед входом на выставку он купил мне билет, сам прошел по удостоверению, это была промышленная выставка, посещение же Третьяковской галереи запомнилось надолго. Позднее, несколько раз приезжал я сюда один. Был дядя человеком добрым, спокойным, улыбчивым.
Запомнилась мне и моя последняя поездка в Москву в 2001-ои году. Впечатление осталось у меня от этой поездки удручающее, русских надписей на улицах не стало, ходил и ездил я по Москве и чувствовал себя бедным родственником, остановиться было негде. Вокзал тоже производил мрачное впечатление, за мешками и тюками не видно было Москвы, хотелось быстрее покинуть столицу, билеты были дорогие, я ещё работал, но с трудом мог себе позволить их купить, экономил деньги, чтоб сделать операцию на первом глазу. К моему мрачному настроению прибавлялось и то, что я плохо видел, столица была, как в тумане.
Умер дядя 79-и лет, похоронен на Немецком кладбище рядом с дочерью, погибшей во время аварии на заводе. Я был на похоронах, с места его работы никого уже не было. Были только с работы Виктора, мужа Тамары, дочери дяди. Врачи дяде пророчили жить только до 20-и лет, он болен был с детства сахарным диабетом, тогда болезнь была мало изучена. Он очень следил за своим здоровьем, изъездил всю Москву на велосипеде. Часто летом приезжал в деревню к родителям, где гостили дочери.
Бабушка перед смертью жила у нас в деревне Барское-Рыкино, я уже учился в школе, когда она болела, я ухаживал за ней, родители всегда были заняты. Пришла она к нам из соседней деревни, чтоб нянчиться с младшей сестрой. Я помогал ей при переходе на новое место жительства. Так и осталась она жить у нас, здесь она прожила и свои последние дни.
Когда умерла она, женщины обмыли её тело и воду в глиняном горшке мы с матерью отнесли в овражек, на берегу которого на хуторе она жила с дедом. Таков в то время в деревне был обычай. На похороны собрались все её дети, был и дядя Коля, несмотря на загруженность по работе.
Мои двоюродные сестры, когда учились, из Москвы на все каникулы приезжали к деду в деревню. У сестры Тамары, после замужества Чумаковой, с которой я встречался всегда, когда проездом бывал в Москве, сохранилось очень много фотографий с тех времен, времен моего раннего детства, Я был главной игрушкой 3-х пятнадцати летних девчонок.
Позднее она часто рассказывала мне об этих годах, ей жизнь в тогдашней деревне очень нравилась. Особенно, как городской житель, она была поражена тем, что деревенские женщины, еще до войны, на работу и с работы шли с песнями. Уже после войны я и сам был свидетелем этого.
Народ был очень дружным, не испорченным достижениями цивилизации; не знаком, с развращающим нравы, телевидением; не подвергался ежедневному насилию над сознанием людей. Не помню ни парторганизаций, ни профсоюзов, но тех, кто мешал нормально жить, жители прорабатывали так, что надолго отбивали у них охоту хулиганить и безобразничать.
Сестра Тамара всю жизнь прожила в Москве, кончила институт, работала инженером, вышла замуж. Жили они с мужем с дочерью и сыном в районе Кунцево в двухкомнатной квартире. Мужу пришлось воевать, с войны пришел раненым в ногу, всю жизнь хромал. Последние годы он занимал достаточно высокие посты, в свое время был председателем партийного контроля города Москва, затем заместителем начальника отдела кадров в министерстве пищевой промышленности.
Позднее, когда родители Тамары, дядя Коля и тетя Дуся состарились, и им нужен был уход, они вынуждены были съехаться. С работой ездить из Кунцево на Текстильщики было тяжело. Новая квартира располагалась в районе метро 'Площадь Ильича', и была в старом жилищном фонде, состояла из 4-х комнат. Было много тараканов, вывести которых не представлялось возможным, так как они были во всем доме, да и не только в доме. На улицах встречались целые полчища, которые бегали даже по полкам окрестных магазинов.
Это были застройки старой Москвы, которые позднее начинали сносить. Чтоб ухаживать за родителями, Тамара была вынуждена оставить работу. Когда родители умерли, пришлось воспитывать двоих внуков. Виктор в это время работал в министерстве.
Перед тем как выйти на пенсию, ему сказали, сократишь треть министерства, и тогда отпустим на пенсию. Приезжая к ним, как правило, когда я был в Москве проездом в командировке. Видел Виктора редко, он всегда был на работе.
Перед сносом дома они разъехались. Двух комнатную квартиру дали дочери с двумя детьми, однокомнатную квартиру дали сыну Борису. Тамаре с Виктором дали однокомнатную квартиру в районе Братеево, это очень далеко. Было единственное удобство для Тамары это ездить электричкой на маленькую дачку, которая располагалась в районе Чехова. Купили они её в последние годы жизни дяди Коли, чтоб вывозить его туда на лето. Потом Тамара занималась садом и огородом одна. На пенсии Виктор побыл около года, умер.
Врачи сказали, что он не мог адаптироваться к жизни пенсионера. Тамара вынуждена была идти работать уже в пенсионном возрасте, чтоб заработать себе побольше пенсию. Пенсия была небольшой, так как она сначала ухаживала за родителями, затем растила внуков и вынуждена была не работать.
К сожалению, после начала перестройки мы с ней, да, и не только с ней, не виделись, в это время у нее снова появились внуки, уже дети сына. Последний раз заезжали мы к ней с женой, она много рассказывала про деревню её отца, моего деда, который был председателем.
Судя по размерам животноводства, по тому, как использовалась экономно земля, в каком состоянии находились дороги и мосты, можно сказать, что хозяйство было крепкое, а мой дед был неплохим председателем. Моя двоюродная сестра Тамара, одна из моих сестер - нянек, рассказывала, сколько всего получал на трудодни дед в конце года, хватало всего до нового урожая. Надо заметить что, около дома огород занимал немного места, да, и участок под картошку был не очень велик.
![Портрет матери [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/apupglawa47mirazhi8rodstwenniki/portretmateri.683.jpg)
Портрет отца
![Портрет отца [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/apupglawa47mirazhi8rodstwenniki/portretotca.683.jpg)