Овермун. Наследница I
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Пролог
Тысяча шестнадцатый год до нашей эры. Сто тридцать восьмой год по разделению реальности. Империя Овермун находится на пике своих возможностей и влияния. Ей покровительствует могущественный царь-император Акиллер, обладающий самым мощным источником энергии - Неземным Золотом, и Белой армией - армией существ, обликом похожих на человеческих воинов, выносливых и бесстрашных. Наступает тысяча девятьсот тридцать пятый год Великого Противостояния Войску Потустороннему - представителю темных сил на землях людей. Сей год ознаменовался подписанием мирного договора, следуя которому обе воюющие стороны обязуются не вторгаться в не принадлежащие им сферы влияния. Для скрепления союза дочь Акиллера становится женой предводителя Войска. Мир длится вот уже семь месяцев...
Книга бури перед затишьем
Глава первая. Смерть государя
"...Не бывает вечной жизни, какой бы длинной она не казалась. Оставь по себе доброе имя и обретешь бессмертие"
(одна из записей в Золотой книге)
Центр Овермуна, Калиатра
В Калиатре третий час стояла ночь. Полная луна серебристыми лучами пробивалась на землю сквозь тонкую пелену облаков. В этот поздний час она озаряла каждый камешек, каждую впадинку, каждое живое существо, с интересом наблюдающее за ее таинственными чертами. Луна любила эту землю: огромный город, сады вокруг его величественных стен, каждую улочку и переулочек в нем, каждый фонтан и каждый мемориал погибшим воинам. Луна любила эту землю и знала, что здесь ее ждет ответная любовь. Ведь не зря же Калиатра была столицей Овермуна, империи, одно название которой было связано с ее именем; империи, на чьем флаге и гербе был начертан лик двух состояний Луны.
Прохладный ветер скользил по темной брусчатке, касался легких золотистых колосьев, лепестков роз и лаванд: в ту ночь они были рассыпаны на площади. Посреди нее, озаренная ночным светилом и прекрасная как никогда, возвышалась белая мраморная статуя. Это была высокая фигура человека в свободных одеждах и капюшоне, одну руку он поднимал, благословляя. Рядом с ним лежали многочисленные букеты, записки... "Дающий надежду" - называлось изваяние. А площадь вокруг - Сквером Надежды. В этот день горожане всегда приносили сюда спелые колосья с окрестных полей, белые цветы и... письма со своими желаниями. Говорили, что Дающий надежду исполнит каждое из них на рассвете третьего дня. Впрочем, правда это или нет, судили только сами калиатрийцы. А они умели хранить свои тайны.
Вокруг было тихо. Ни один звук не осмеливался пробудить тишины, ни один шорох не был услышан в ту ночь. Беззвучно покачивались кедры, устилая своими ветвями ухоженные бело-золотые дома. Говорили, что в столь тихие ночи широкими улицами блуждали призраки. Но те, кто видели их и слышали их стенания и возгласы, умели хранить тайны. Поэтому призраки не боялись ничего, наслаждаясь луной и ее тонкими лучами.
Казалось, спит все в этом городе, слишком уж пусто и тихо здесь. Возможно, это было действительно так... Бодрствовали только двое: страж дворца и его хозяин.
Страж лежал на плоской выемке в крыше, свесив с нее невероятные когтистые лапы. Его звали Оликс. Грифон. Освещенный звездным заревом, его орлиный профиль казался еще более гордым, нежели обычно. В эту ночь Оликс словно боялся уснуть. Прошедший день только прибавил ему беспокойства, и он уже готов был рискнуть: бросить дворцовую крышу, дабы улететь подальше от тех... кто нес смерть. Небрежно махнув клювом, он потянулся всем своим львиным телом, вздрогнул и почти сразу свернулся... хм... калачиком.
Просторную комнату окутывал полумрак. Масляные полотна гобеленов поблескивали от свечного света. Подрагивали от неуловимых потоков то ли воздуха, то ли энергии, декоративные кусты и изящные цветы. Мутно отсвечивали два длинных золотых меча, висящих на стене. На отполированном до зеркальности лезвии одного из них изредка появлялась надпись "Ensheaz whom delten`heor sacra" - "Покорен тому, кто хочет завладеть властью". На другом мерно сияла надпись иная: "Ensheaz whom valdar`heor sacra" - "Покорен тому, кто должен сохранить власть". Рядом с мечами висела изумительной красоты картина, на которой двое воинов - один в черном плаще с капюшоном, другой в белом - сражаются на этих самых золотых мечах на обрыве скалы. Над ними вертится подсвеченная молниями темная воронка, сильный ветер развевает два знамени. Если приглядеться, то можно заметить на правой руке у каждого нечто искрящееся дивным светом. Но этого "нечто" художнику передать не удалось, хоть и был он воистину талантлив.
Уютный свечной свет разливался на мягкие кресла, стоящие у круглого стола на резной ножке в виде слитых в одну четырех львиных лап. Свет укрывал мягкими бликами прозрачный балдахин над покрытой атласом кроватью, ковер с неясными рунами, черную статую лошади у открытого окна. Высокую спинку кресла...
У старца, медленно выписывавшего буквы в невероятной величины книге, были красивые голубые глаза. Не ощущалось в этих глазах ни усталости, ни прожитых старцем лет. Они всегда были спокойны и теплы. И сам старец был спокоен и добродушен. Нередко раздвигались его длинные прямые усы, давая проход улыбке, не раз поднимались кустистые брови от этой улыбки, подчеркивая морщины на лбу. Его лицо так и светилось спокойной светлой грустью, в которой читалась такая же спокойная светлая радость. Да что и говорить? Вся его фигура никогда не была согбенной летами, но всегда выражала стойкость, уверенность... Так выглядел легендарный правитель Овермуна, великий царь-император Акиллер.
В эту ночь он был крайне серьезен и задумчив. Перед ним лежала книга, в руках он держал стержень. Глядя на эту книгу, не сразу можно было поверить, что это - дневник Акиллера. Не сразу можно было поверить, что книга создана из чистого золота. От нее веяло жаром, ибо только раскаленную Золотую Книгу можно открыть, и только расплавленным золотом можно в ней писать. Не прочесть ее никому из тех, кому не доверяет Сила. Ведь нужны для нее не меха в жаркой кузне, а нечто иное... То, что может быть только у одного, сильнейшего, избранного.
Браслеты Овермуна.
"...Не ищите правды в их словах: они рождены в обмане и ненависти. Пусть говорят о моей смерти, пусть правду вам указывают... Но знайте, что правда эта скована узами лжи. Не верьте их устам, пусть не вводят в заблуждение вас их благородные голоса и честные речи. Ибо знаю я, какова цена им.
Сей день будет последним дня меня. Страницы Книги кончаются, я дописал их, как велено было мне. И час мой пришел. С покорностью отдамся я своему убийце, и не стоит осуждать мой выбор. Не верьте, что погиб я, сраженный старостью: так умирают лишь те, кто потерял надежду. Но я ее полон.
Пусть тихими будут слезы ваши, а я знаю, что плач по мне вскоре настанет. Не верьте вашим искусителям, если скажут они, что все окончено. Не верьте, ибо отдаюсь я смерти, чтобы начать новое и лучшее. Придет время, и вся империя возродится. Но прежде быть ей забытой и оскверненной.
Не плачьте, ведь этой ночью быть положено началу. И каждый, кто будет убит по вине моей, возродится вновь. И исправит все, что будет, в грядущие дни.
Не печальтесь, если и в часы радости не явлюсь я вам, если и победа прогремит без меня. Я всегда буду рядом, пока жива хотя бы одна чистая капля моей крови - моей души.
Все начертано до нас..."
Послышался стук. Деревянная дверь бесшумно отворилась, когда посетитель услышал тихое позволение. Зашуршала ткань. В комнату вошел высокий темноволосый человек. Даже в уютном свете его лицо было очень бледно, и твердо, будто камень. А взгляд темных синих глаз холоден и неприветлив. Этот человек был укутан в легкий плащ, его руки были укрыты просторными бархатными рукавами.
- Вы еще не ложились спать, отец? - спросил он странным голосом. Холод и хитрость, неуловимая ласка проскальзывали в нем.
- Нет, Шимрон, входи, присаживайся... - хрипло ответил Акиллер, с сожалением глядя на недописанную строчку. - Как доехал? Мы виделись с тобой только несколько часов назад, а поговорить так и не успели...
- Прекрасно, - произнес тот, мягко опускаясь в предложенное кресло у круглого стола. - Погода, как всегда, была необыкновенной. И в Калиатре тепло, и в окрестностях... Мы с Аден замечательно провели время.
Акиллер незаметно ухмыльнулся. Он знал, что его дочери Адеинен, а ныне - жене Шимрона, вовсе не по душе прогулки с мужем. Он знал, как юная царевна презирала каждый миг, проведенный с этим холодным, нарочито любезным мужчиной. Он знал, как не хотела она связывать судьбу с ним. Но того требовал договор, недавно подписанный с темными - извечными врагами империи, которые пошли на мировую.
Старец задумался. Медленно потягивающий предложенное вино, темный не спешил с разговором.
Многие в Овермуне считали, что мудрый Акиллер подвергся помрачнению рассудка. Ходили слухи, что его отравили и заставили принять подобное решение. Ходили слухи, что старость - да еще какая старость, ведь ему было более пятисот лет! - сковала его разум. Ведь не согласится же здравомыслящий государь, имея при себе сильнейшую и самую преданную армию, подписать мир с существами, столетиями вынашивающими планы об уничтожении империи. Существами столь переменчивыми, что невозможно было угадать, какие силы движут ими. Не иначе силы Тьмы... Но Акиллер согласился. В залог мира отдал свою прекрасную дочь Адеинен Акиллер в жены предводителю темных - Шимрону. Конечно, были свои нюансы в том договоре, не допускающие посягательств на трон со стороны темных, но всем известно, что ни одна запись не способна удержать неведомую миру силу Войска Потустороннего.
Шимрон задумчиво глядел в искрящееся теплым светом красное вино. Сколько он не отгонял от себя эти мысли, все равно божественный напиток казался ему кровью.
Еще не пролитой кровью...
Воспоминания вновь нахлынули на него всесжегающей волной. Предводитель темных вспомнил то, что так сильно сжимало его сердце.
"Шимрон... Ты слышишь меня, Шимрон?.." - говорил потусторонний голос, похожий на эхо, отбитое от ледяной воды глубин земли.
"Слышу, Зелиал..."
По его щекам текли холодные слезы. Он стоял на коленях в каменном подвале, где по стенам стекали капли воды. Вокруг слышались их звонкие удары об игривые лужицы, легкое эхо пробегало по безжизненным валунам. Почти что мрак пожирал все здесь.
А особенно стену впереди, которая превратилась в сплошную черноту.
Он стоял на коленях, так как должен был склониться одному из своих наставников... Да, он слышал все.
Из тьмы привычно резко выглянуло мертвенно-белое лицо. Без всякого выражения на Шимрона смотрели стеклянные глаза, наполненные как будто вихристой смесью. Пухлые бесцветные губы, маленький рот. И не понять, мужчина или женщина глядит куда-то вперед, великое благо - не на тебя. Его глаза не движутся. Лишь губы медленно размыкаются в такт произносимым словам:
"Готов ли ты принять судьбу?" - говорило эхо.
"Готов, Зелиал" - ответил Шимрон, и не пытаясь стереть слезы.
"Ты ведь знаешь, какова цена твоей власти?.. Не так ли?"
"Знаю, Зелиал"
На какие-то мгновения воцарилось молчание. Страшное лицо тупо глядело в противоположную стену, льдистые вихри танцевали в его глазах, замерли бесцветные губы. Предводитель темных не смел нарушать тишину.
"Тогда твой путь предрешен... - прошептало вдруг эхо. - Убей!"
Слезы застыли в его глазах, как непролитые капли воска застывают в лучине. Наконец что-то человеческое шевельнулось в них, заставило умолкнуть. Ему хотелось не отвечать, а подняться, растереть затекшие ноги и, сев на коня, скакать прочь. Далеко-далеко...
Он знал цену власти, но платить ее не хотел.
"А нельзя ли... - произнес неуверенно, с мольбой глянув в мертвые очи Зелиала. - Нельзя ли избежать этого?"
Внезапно лицо скрылось во тьме, и ни шороха не прозвучало в тишине. Только струились по стенам капельки воды, звонко стучали о лужицы. Вода подрагивала, искрилась в тусклом, неясном свете, отражалась бликами на стенах.
"Не уходи, Зелиал!" - взмолился Шимрон, протянув к тьме раскрытые ладони.
Внезапно тьма дрогнула, растворилась. Из нее выскользнули восково-белые тощие руки. На длинных костлявых пальцах изгибались тупые когти. Зелиал держал в своих руках темный кинжал. Алый рубин посверкивал кровавыми пятнышками внутри. Руки были неподвижны. Зелиал молчал.
Шимрон с трудом поднялся с колен. Ноги не слушались. Холодными и влажными от воды пальцами он прикоснулся к почти черному лезвию.
"Убей! - вновь приказал злой дух, даже не показав лица. - Убей его Угнетателем! Ведь знаешь ты, что яды его не берут! - говорило эхо. - Ни Оликс, ни Шатра не смогут распознать этой глубинной силы..."
"Как пожелаешь... - покорно прошептал предводитель, поглаживая клинок в ладонях Зелиала. - Я убью... Я постараюсь"
"Возьми же!"
Шимрон покорно принял из мертвых рук оружие. Клинок обжигал холодом его ладони.
"Мое время кончается, Шимрон, мальчик мой... - вновь зашептало эхо, показав свое почти неподвижное лицо. - На смену мне придет Гер-Крон. С ним встретишься в пустыне Анугх"
Тот кивнул. И правда, июль кончался. На смену ему шел август. Двенадцать злых духов опекали весь тот год, приняв себе имена овермунских месяцев.
"Я, так же как и ты, жажду твоего восшествия на трон, - сказал Зелиал, - пусть твой путь будет легок"
"Благодарю"
"Не стоит"
Теперь Угнетатель покоился у левой руки Шимрона. А правой он держал кубок с вином, так похожим на не пролитую кровь, на ту самую, которая искрилась в рубине кинжала.
Он тихо взглянул на неподвижного старика, не улыбнулся, как ему хотелось.
Акиллер смягчил лицо, веселее взглянул на мужа своей единственной дочери. Осушил кубок до дна, и алые капельки стекли по его усам. С трудом старец поднялся с кресла, медленно прошелся вокруг стола. Золотая книга едва теплилась, чернильница и вовсе остыла. Не было нужды нагревать их вновь. Акиллер глубоко вздохнул и решился. Он знал, что последует за закрытием его собственной истории... И он с глухим стуком запер на множество веков свою книгу, свой дневник... и свою жизнь.
Еще медленнее и неуверенней прошелся вдоль комнаты, вздрагивая, когда приходилось поворачиваться спиной к ночному гостю. А потом легким движением руки открыл двери на балкон. Сделал несколько шагов, коснувшись похолодевшими ладонями мраморной ограды. Посмотрел вниз, на устланную лепестками роз лестницу, на небольшие скульптуры грифонов у основания перил. А потом вверх: вначале на позолоченные стены дворца, большие колонны, а затем на свисающие вниз когти настоящего грифона. И усмехнулся. "Мне будет не хватать тебя, дружище Оликс", - подумал он. Коротко обернулся.
Шимрон стал рядом, облокотился, со странным наслаждением всмотрелся в усыпанное звездами небо и все еще яркую белую луну.
- Погляди туда, сынок, - хрипло сказал Акиллер, указывая в сторону неба, - там созвездие Единорога вновь решило перекочевать.
Предводитель темных перевел взгляд туда. Действительно, большая звездная лошадь с длинным рогом как будто вышагивала по небесам, уходя все дальше за пределы Калиатры. Шимрон устало посмотрел на старца. Тот улыбался:
- Август ведь, - пожал он плечами, - Красавица Аделина уходит на юг...
Темный глянул в другую сторону: изящная звездная девушка в пышном платье уходила за горизонт.
- Она вернется почти через тридцать лет, Шимрон, - сказал Акиллер. - Но вернется.
Шимрон молчал.
- Взгляни-ка туда, на восток. Там находятся апельсиновые сады. Когда Аден была совсем крохой, мы часто прогуливались в них... А вон там, на северо-западе, - он увлеченно указал в другую сторону, - Илиона изгибается в петлю. Там чудесные пейзажи... Когда на рассвете мчишься на коне вдоль быстрого течения, твое сердце переполняется радостью и умиротворением... Севернее Калиатры сеют пшеницу, а южнее - собирают яблоки. А послы и по сей день удивляются, что все это великолепие почти не имеет отношения к столице.
- Калиатра - город политиков, а не земледельцев, - произнес Шимрон.
- Калиатра - город, который принадлежит, принадлежал и будет принадлежать своему народу, - поправил царь, своими ясными голубыми глазами всматриваясь в темные глаза собеседника. - И он останется таким всегда...
Помолчали.
Шимрон украдкой коснулся назойливо холодящего руку кинжала. Акиллер смотрел на город. Вдруг он прошептал:
- Это и моя земля... Я люблю ее так, как никто другой. И не смогу ее покинуть никогда.
Темный вздрогнул, оторвал взгляд от перил и вгляделся в ночное небо, выискивая в нем поддержку. Но луна была безразлична к его страху.
- Прости меня, государь, - почти бесшумно сказал он.
Однако Акиллер все отчетливо слышал. Не глядя на него, царь почти отрешенно спросил:
- За что?
- За это...
Угнетатель с тихим шорохом пробил ткань плаща Акиллера, тонкую васильковую сорочку, впился в горячее тело. Хлынувшая из раны кровь ни каплей не коснулась одежды: она была поглощена кинжалом. Лезвие насыщалось, блестело все ярче. Только несколько светлых капель покрыли согнутые и неподвижные пальцы убийцы.
Акиллер тихо застонал, силы быстро покидали его. Его глаза покрылись пеленой слепоты. Он, не в состоянии удержаться на ногах, упал в руки Шимрону, открывал и закрывал рот, хватая воздух. Рукоять торчала из его спины.
- Я знал... з... знал, что ты придешь за моей смертью, - лихорадочно шептал он. - Т... ты должен... был...
На этот раз слезам не удалось вырваться из глаз темного. Но им очень хотелось.
- Не думай... что ты убил меня!.. Не... думай...
- Прости...
- Я п... прощаю... Но дру... другие не простят, запомни...
Он кивнул. Акиллер, оседая на пол, еще сказал:
- Не думай, что вам... у...далось или удастся победить... Ты заберешь браслеты Овермуна, но лишишься их на рассвете... третьего дня... Это мое последнее желание.
- Мертвый, ты ничего не сможешь сделать, - сказал убийца.
- Я жив, пока... пока жива хотя бы одна... чистая капля моей к... крови...
- Угнетатель не оставил тебе ни капли.
Акиллер беззлобно улыбнулся. В тот самый момент когти на крыше дворца подскочили. Оликс звучно хлопнул четырьмя крыльями и закричал протяжно, громко... Настолько громко, что зажглись окна множества домов по Лисьей улице, по улице Большой Победы, по Радужной... и за пределами столицы, в глухих деревнях.
Шимрон, не теряя ни секунды, снял с неподвижных рук царя два золотых украшения - два браслета-наручника. Одними движениями сомкнул их на своих руках. А потому, когда на балкон ворвался громадный, почти двухметровый, черный волк, готовый растерзать убийцу, зверь лишь остановился.
- Спокойно, Шатра! - приказал Шимрон волку. Тот недоверчиво шагнул назад, угрожающе опустив голову к полу. Предводитель темных гордо вскинул подбородок. - Теперь я твой повелитель! - сказал он властно и протянул руку с золотым украшением зверю.
Волк трясся от тихого рыка, его ярко-желтые глаза сверкали лунным светом. Он щерился, подвывал, делал попытки наброситься на Шимрона. Но этого он сделать не сумел. Ведь тот, кто носит великое Неземное Золото, - царь-император. Так гласит закон и инстинкт.
Шатра заскулил, ощущая скрытую мощь браслетов, попятился. Шимрон сделал шаг вперед, протянул ему руку раскрытой ладонью. Шатра завыл протяжно, раскатисто, так, что задрожали стекла витражей. Он завыл так, будто воздавал последнюю дань истинному царю. Дань тому, кто теперь бледный лежал у ног врага и улыбался... А в следующую секунду черный, как сама ночь, волк уменьшился на глазах, растерял грозную черноту плотного меха и угрожающее золото в глазах. И превратился в большого рыжего кота - в самого обыкновенного домашнего любимца, каким выглядел в мирное время.
Шимрон довольно ухмыльнулся. Стараясь не оборачиваться на мертвого Акиллера, он стал на одно колено и погладил Шатру. Кот прижал уши и закрыл глаза. Он был подвластен своему повелителю.
Центр Овермуна, Калиатра
Дворец Акиллера, Тронный зал
- Сие скорбное утро, друзья, застало нас совершенно неожиданно... - жалостливым тоном говорил он.
В огромном зале, наполненном знатью, стояла гробовая тишина. И писари, и советники, и дворяне - все абсолютно бледны и безмолвны. Тихо всхлипывающие женщины прикасались черными платочками к щекам, мужчины были мрачны как никогда.
- Наш благородный царь, наш обожаемый, величайший из царей - царь Акиллер, скончался этим утром...
Справа него стояла девушка в легком белом платье с золотой нашивкой и бисером. Ее невероятно длинные - почти до самых щиколоток - пшеничные волосы едва удерживала сложная прическа. Мокрые от слез черные ресницы подрагивали, розовые губы иногда сжимались. Прекрасное лицо было бледно настолько, что, казалось, в день траура призраки слетелись в тронный зал. Аден не могла поверить случившемуся.
- Я видел его глаза, когда он умирал. В них читалась необыкновенная любовь к своему народу, к своему Овермуну.
Высокий русоволосый мужчина, скрестив на груди сильные руки, стоял неподвижно все время. Его голубые глаза холодным взглядом сверлили Шимрона. Казалось, что вот-вот он выхватит из ножен на спине свой длинный двуручный меч, неуловимым шагом окажется около темного и отрубит его голову. Но ярость и жажду мести он умел скрывать оч-чень умело. Так выглядел военачальник всех овермунских войск - легендарной Белой армии - генерал-маршал Тамерлан. Кто-кто, а он умел выигрывать битвы и служить преданно. Умел он и ненавидеть.
- Он говорил, что его последнее желание - уберечь империю от разрухи и войн, от болезней и голода. И он знал, кто будет способствовать этому. Посему он хотел, чтобы право наследовать браслеты Овермуна перешло к его дочери - Адеинен.
Все присутствующие мгновенно взглянули на неподвижную девушку. Аден не вздрогнула. Кто бы знал, какие чувства пылали в ней в тот момент! Она боялась. Она злилась на саму себя и на свой страх. Она впервые в жизни возжелала смерти человека и отречения от престола. Но никому неведом был ее мир. Ведь, так же как и ее добрый друг, Тамерлан, она умела скрывать чувства.
- Именно поэтому сей же час Адеинен наденет браслеты на свои прекрасные и, несомненно, мудрейшие руки. И пусть каждый присутствующий в этом зале преклонит колено, признав ее власть...
Девушка наконец подняла глаза. Бесчувственно она осмотрела всех, кто смотрел на нее. Чуть кивнула и подняла дрожащие белые кисти. Шимрон с каменным лицом принял из рук слуги бархатную красную подушечку, на которой вполне мирно лежал величайший источник энергии на землях людей... Так называют его, ибо только этот источник способен отнять жизни у всего, что их имеет, а земли превратить в пепел. Да, это были Овермунские браслеты, выкованные из Неземного золота.
Аден осторожно коснулась наручника, провела пальцам по изящным линиям гравировки месяца, заключенного в луну, и луны, затмившей собой солнце. Ей подумалось, что еще никогда прежде ей не доводилось рассматривать браслеты в таком положении. И хотя символ власти в империи носил некогда ее отец, Неземное золото ей случалось видеть только на его руках. А теперь они были так близко и казались ей такими опасными, что царевна долгое время не решалась взять в руки хотя бы один. Она все рассматривала идеально правильные контуры, выгравированные надписи: на правом браслете таковой была "Ordvermoon" - Овермун, а на левом - "Khaliatria" - Калиатра.
Внезапно она уловила настойчивый взгляд мужа, выжидающие взгляды из зала и совсем неуверенно сжала в пальцах мгновенно посветлевший правый браслет. Осторожно коснулась им своего запястья, приложила к руке и с легким щелчком закрыла. Золото стало приобретать другие черты. Как воск, оно обтекло руку царевны. В тот же миг в глазах у Аден случилась белая вспышка, такая, которую заметило большинство присутствующих, но не заметила она сама. Второй браслет поступил с ее телом точно так же. И тысячи шепотов зазвучали у нее в голове: так разговаривали стихии с повелителем Золота.
Стоящий неподалеку Адеинен худощавый вельможа приклонил колено и почтительно опустил голову. Другой, не мешкая, коснулся ониксового пола кончиками пальцев и что-то зашептал. Волна прошлась по залу, и все присутствующие с глубочайшим и действительно искренним уважением опустились на одно колено. Шимрон, украдкой ухмыльнувшись, едва склонился. Аден с ненавистью посмотрела на него, стиснула кулаки, готовая уничтожить его, но... не смогла. Что-что, а убивать она никогда не умела.
- Не криви свое личико, милая царевна, - зашептал темный, читая все ее чувства по жарким глазам, - твой отец сам назначил меня наместником, не повесив меня в тот же день, как я прибыл с мирным договором...
Царевна сжала губы и резко отвернулась. В зале все еще было тихо, все стояли на коленях, не смея поднимать голов. И только в самом конце ковровой дорожки, ведущей к трону, стоял лишь один овермунец, чья высокая фигура и без того выделялась на всеобщем фоне. Овермунец - не человек, - скрестив на груди руки, ледяным взглядом осматривал своих условных повелителей. А в особенности Шимрона. Когда оба его заметили, тот сдвинул брови и, не говоря ни слова, резко развернулся, уходя из зала. Только белый, вышитый золотом плащ, из-под которого выглядывала рукоять меча, сверкнул на солнце, когда его хозяин скрылся за поворотом к лестницам.
Тамерлан быстро спустился вниз, потребовал у слуги своего коня и вышел на крыльцо. С высоты белой мраморной лестницы он наблюдал за огромным скоплением народа. Люди выглядели как-то непривычно угрюмо и даже напугано. Мужчины молчали, женщины, не скрывая эмоций, голосили, называя имя усопшего царя. Над входом во дворец подрагивало изображение тронного зала. На нем четко виднелись многие вельможи, а в особенности - царевна Адеинен, на глазах которой явно блестели слезы. Эту проекцию изображения в самом начале церемонии навели три дворцовых чародея, отвечающих за подобные демонстрации. Именно потому, что знал о ней, Тамерлан не решался в зале подходить ближе и что-нибудь говорить. Он, в последний раз посмотрев на якобы скорбное лицо Шимрона, перевел взгляд на народ и заметил своего вороного коня. Такого трудно было смешать с толпой...
- Это Арес! - восклицали люди, указывая на невероятного роста вороного жеребца в золотой уздечке, вышитом серебром седле и прочных золотых ногавках.
- Арес! Конь самого Тамерлана!
- Говорят, греки называют так своего бога войны...
Боевой конь с дугообразной крутой шеей, широкой мускулистой грудью, вьющейся черной гривой и длинным хвостом, топнул своим впечатляющим копытом и вырвал поводья из рук конюшего. Люди испуганно расступились. Громадина хрипло заржала, приветствуя хозяина, ее темные глаза посверкивали. Тамерлан с удивительной, явно отработанной легкостью сел в седло, нашел правой ногой стремя. Он старался не смотреть на людей, просящих его о чем-то, умоляющих пообещать, что он все исправит.
- Тамерлан! Тамерлан! Будь милостив! - восклицали мужчины и женщины. - Не дай темным править Овермуном! Обещай нам свободу!
Генерал набросил на голову капюшон и дернул поводья. Конь под ним всхрапнул, гарцуя на месте. Тамерлан холодно посмотрел на плотную, явно напуганную толпу, уже окружившую его со всех сторон.
- Я обещаю, - сказал он.
Арес едва приподнялся на задние копыта, дернул головой, и народ расступился. Вороной прорысил вперед, быстро покидая пределы дворца. А потом пошел в галоп, и никто не смел стоять у него на пути...
Глава вторая. Согласие Непокорности
"У каждого из нас есть мечта, имя которой - свобода"
(Неизвестный)
Хог-Ангра, центр Овермуна.
Большой Зал Совета
На этот раз Сбор был объявлен тайным. Все письма-приглашения были доставлены не как обычно гонцом на взмыленной серогривой лошади, а почтовым голубем. А потому все члены Совета искренне изумились, читая строки, написанные рукой самого генерала Тамерлана, оканчивающиеся лаконичной записью: "Строжайше секретно!". Тем не менее, никто противиться не посмел, даже несмотря на то, что час был крайне ранним, а многие члены Совета жили исключительно далеко от Хог-Ангра. Выбор Тамерлана всегда уважали, хотя никогда прежде генерал Совета не созывал. Теперь все его участники напряженно ждали прихода самого виновника.
В просторном зале были довольно низкие потолки, выполненные едва ли не из сталагмитов. Стены были сводчатые, холодные. Пространство освещалось по священной традиции исключительно огнем факелов, что символизировало горячую мысль, бьющую "в холодные стены рассудка". Пол был каменный, как и большинство пространства здесь, местами даже со старыми трещинами. Впрочем, ни один член Совета не желал вычурности в таком особом месте как Зал Судьбы. Поэтому даже круглый стол и стулья с высокими спинками были поистине жесткие. Что и говорить, Зал в те времена выглядел именно так, как и при своем рождении, когда был выбит прямо в склоне горы Ангра.
За круглым столом никогда не было лидеров. И хотя равенство чтилось так же священно, как и традиции, все же и здесь установилась некая иерархия. Несмотря на то, что Совет состоял исключительно из ведущих офицеров Белой Овермунской армии, Верховным заседателем, а именно тем, кто обязан открывать и закрывать Сбор и объявлять повестки дня, принято было считать Старца, имя которого никогда не звучало в стенах Зала. Его происхождение, прошлая жизнь также скрывались, и выбран он был Верховным по давно забытым причинам. Впрочем, он никогда не вызывал нареканий, так как был поистине сведущ во всем.
Уважаемыми в Совете считались воеводы Зимрана - северной, действительно суровой провинции, где Овермун почти постоянно вел битвы с темными за рудники золотодобычи и алмазные шахты. В тот день их было всего трое - Малькион Д`Хог Вэрра - воевода из столицы Зимрана, Эрединк Аррэ-Тур - военачальник гарнизона крупнейшего золотого рудника провинции, и Ардор из Снежной Пустоши - командир спецотряда по исследованию впадин и лежбищ. А четвертый - Зелестиан Дор-Датра, генерал корпуса пограничных войск, - погиб накануне подписания мирного договора. Его смерть считали обидной, однако достойной уважения и даже овермунской зависти. Ведь в тот день он и еще двадцать четыре отчаянных овермунца до последней капли крови защищали границу от внезапного вторжения.
- Голубь прилетел, как только рассвело, - томно произнесла светловолосая девушка с усталыми голубыми глазами и слегка курносым носом, - а его все еще нет. Мой бедный слуга Клест едва не потерял правый глаз, настойчиво гремя в двери, когда я спала... Ненавижу, когда меня будят раньше положенного, а тут еще и нож под рукой оказался.
Она была среднего роста, хрупкого телосложения. На первый взгляд - исключительно безобидная... Местами весьма язвительная. Однако стоило ей надеть капюшон и маску своей формы, вытянуть из ножен сияющий пламенем меч, как вся ее безобидность и ехидство мгновенно улетучивались. Оставался только холодный рассудок, яркие от огромной внутренней силы глаза и напряженные мышцы, готовые в любую секунду превратить все ее тело в смертоносную тень. Так выглядела одна из трех женщин, находящихся в зале, воительница Белой Овермунской армии - Сильвонг Д`Оргас Прорайн, предводительница отряда Иракур второго батальона, повелительница Северо-восточной провинции Овермуна... Теперь, после замужества царевны - самая завидная невеста в империи.
Услышав о неудачливом слуге и метательном ноже, сидящий напротив Сильвонг кареглазый мужчина усмехнулся. Как можно удобней сев в кресло, он наблюдал за огненными бликами, отраженными на идеально отполированном клинке длинного кинжала. От скуки он вертел между пальцев лезвие, проверял и без того надежную сбалансировку. На лице его иногда мелькала весьма обворожительная улыбка, двигая темную щетину на щеках. Так же изредка он приглаживал ухоженные каштановые волосы, скользя по голове широкой ладонью.
Он, точно как и все присутствующие, был одет в белую, вышитую золотыми нитями форму: безрукавку, штаны, заправленные в высокие мягкие сапоги с множеством медных пряжек, в пару боевых беспалых перчаток и неотъемлемый плащ с капюшоном и маской. Как и присутствующие здесь офицеры, этот был хорошо вооружен: лук с колчаном, сабли на поясе, легкие кинжалы, прикрепленные к голенищам сапог... Но главное, что было действительно только у самых достойных - это двуручный меч - признак верховных должностей в Белой армии. Его идеально отточенный клинок покоился в мягких ножнах, и лишь длинная рукоять возвышалась над плечом воина... А это был второй по значимости военный овермунский чин - полковник армии Овермуна. Не имея всего нескольких привилегий, Вальдар Дэн-Рованэ Прорайн вполне уважал все решения генерала. Но даже ему наскучило ждать.
- Я уверена, у Тамерлана были свои причины опаздывать, - послышался мягкий женский голос, - наверняка он принесет нам вести, о которых мы даже не догадываемся.
Высокая девушка с серьезным и едва усталым лицом стояла спиной к собравшимся. Все имели возможность наблюдать ее густые черные волосы с медным отливом, идеальную фигуру, стройные длинные ноги. Никто не видел только ее глубоких синих глаз, наполненных предчувствиями и прогнозами, ее изредка подрагивающих бледных губ. Она напряженно глядела в каменное бесформенное окно с видом на скалы и на далекую-далекую, однако подрагивающую золотом Калиатру. И тусклые лучи солнца поблескивали на рукоятях ее пары сабель, меча и остального вооружения. Солнце видело свое отражение в серебристых, испещренных рунами пластинах боевых перчаток на ее скрещенных руках.
Это была Велитта - вторая женщина-воительница Белой армии, повелительница Дилайя - юго-западной провинции, специализирующейся на выращивании боевых зверей, и по совместительству - главнокомандующая всех ее пограничных войск. Все считали ее близкой по духу самому генералу - такая же хладнокровная, как и он, ответственная, как он, всем сердцем любящая свой Овермун.
- Надо же, живет ближе всех, а опаздывает, как на свидание, - тихо пробурчала третья женщина в зале - зеленоглазая, очень светлая блондинка. Но у овермунцев слишком уж обострен был слух, чтобы не услышать подобные замечания.
- Да уж! - Сильвонг тихо засмеялась, Вальдар кашлянул в кулак, воеводы Зимрана с вытянутыми лицами перевели взгляд на девушку.
Третью женщину-воительницу звали Крэллис. Была это стройная, довольно красивая, хотя и не эталон, девушка. Волосы всегда заплетала в косу, которую растила много лет, но обычно отрезала после неудачных битв. Она так давно служила империи, что все, кто знал воительницу, позабыли о ее настоящем возрасте, разве что третья женщина в Белой армии наверняка младше Велитты. Как и все овермунские воины, Крэллис была не той, что кажется. И мало кто знал, на какие поступки она готова ради цели и блага империи.
- Я уже слышу подковы Ареса, - произнесла Велитта. Всмотревшись вдаль, она коснулась рукой косяка и приникла ухом к каменной стене. - Отчетливо. Генеральский конь гонит что есть духу.
- Он это умеет, - сказала Сильвонг.
- А вот и он сам.
Среди скал, на каменистой дороге, шумно застучали лошадиные копыта. Из-за поворота вырвалась черная масса, несущая на спине хмурого и сосредоточенного всадника, едва не прижавшегося к ее гриве. Прискакав к входу в пещеру, конь затормозил, проехался по инерции копытами, едва не сев, и остановился, взмыленный, вспененный, уставший. Всадник резко соскочил с седла, оставил коня непривязанным, и побежал к винтовой лестнице.
- Надо же, как спешит, - задумчиво прошептала Велитта, отворачиваясь от окна и тревожно глядя на присутствующих.
- Может быть, совесть пробудилась? - зевнула Крэллис.
Вальдар хмыкнул. Офицеры Нофальт Элькзанна переглянулись. Они были хорошими друзьями генерала и знали, в каких случаях тот может так спешить. Безымянный старец заинтересованно погладил бороду. У него тоже были определенные мысли.
Не успели все двадцать четыре члена Совета потеряться в догадках, как за каменными дверьми послышались торопливые шаги. Звеня цепями наддверных колец, Тамерлан вошел. Все двадцать четыре пары глаз в мелькнувшем свете лучей солнца, пробивающихся из потолка за спиной прибывшего, увидели его высокую фигуру. Генерал, не сбрасывая капюшона, как того требовали традиции, сказал повестку дня:
- Акиллера убили...
Хриплый, ни на что не похожий голос глухо отбился от каменных стен, донесся до слуха каждого из присутствующих. Сухой, как будто голос самого убитого пронесся по Залу Судьбы, прокрался в грудь и крепко стиснул сердце каждого.
- К-как убили?.. - пораженно прошептала Крэллис, и в тусклом свете факелов заблестели слезы на ее глазах.
Это был единственный возглас, прозвучавший в Зале. Недавно заинтересованные уставшие лица вдруг окаменели, а глаза показались непривычно холодными. Тамерлан хмуро глядел в эти лица, старался заглянуть в эти опущенные глаза, но всякий раз ему отказывали во взгляде. Даже близкая по духу боевая подруга Велитта уткнулась в пол.
После минуты молчания послышался холодный голос старца:
- Вот и сбылись наши прогнозы, друзья. Напрасно мы позволили Акиллеру принять предложение о мире...
Крэллис незаметно прикрыла лицо рукой, чтобы никто не видел ее слез. Сильвонг застыла на месте, ее губы дрожали. Вальдар напрягся, не решаясь посмотреть на Тамерлана и задать интересующие его вопросы. Офицеры хмуро переглядывались.
- Я был уверен, что этого не произойдет! - вдруг воскликнул воевода Малькион Д`Хог Вэрра. - Иначе не поставил бы я свою подпись в этом проклятущем Договоре! Как, Тамерлан? Ка-ак это могло случиться?!!
Генерал не ответил. Он сам не знал.
- Спящая Гвардия на первом этаже, - стал перечислять Ардор из Снежной Пустоши, - Оликс на крыше, Шатра - по всей территории... Как можно было даже маленький дротик пронести без их ведома?!
Тамерлан молчал, хмуро глядя на не менее хмурых офицеров. И все вокруг тоже молчали.
- Какова официальная версия смерти государя? - вновь нарушил тишину Старец. - Я ведь правильно понимаю, что их две?
- Правильно, - кивнул Тамерлан, - официальная - это то, что царь умер естественной смертью. И кто из вас верит в это?.. - ответа не последовало. - Такую причину под силу провозгласить только темному. Мне кажется, все здесь со мной согласятся...
- Но что могло произойти? - поинтересовался один из воевод. - Ардор прав: Шатра и Оликс не позволили бы проникнуть во дворец убийце.
- Я пока не знаю, как это случилось, - отвечал генерал, - случай и вправду необычен... Но, сдается мне, все здесь знают, кто мог так подло поступить.
И вновь молчание послужило ему ответом.
- Сегодня поговорить с Аден мне не удалось, Шимрон явно спешил с ее ассенсией, чтобы я не смог ничего изменить... Я уверен, что браслеты этой ночью были в его руках.
- Но ведь он не имеет права осуществлять ассенсию без нашего согласия! - воскликнула Сильвонг, ударив кулаком по столу. - Неужели никто не вмешался?!
Тамерлан перевел на нее взгляд:
- Во дворце больше нет тех, кто смеет ему возражать. Теперь ему позволено все.
Послышались шумные вздохи. Генерал добавил:
- Первым делом он собирается вносить военную реформу, менять высшие чины и переформировывать состав Совета. Он так и сказал во время своей речи. Прямо после слов о погребении Акиллера.
- Наглость присуща всем темным, - произнес один из офицеров Залесного Междугорья.
- А потом сказал, что великодушно соглашается управлять империей три месяца, до вступления Аден в совершеннолетие. Надеюсь, все понимают, чем это нам грозит?.. И чем грозит династии?
- Трех месяцев ему хватит, чтобы нас разоружить, - сказал Вальдар. - За три месяца он может ввести абсолютно новую систему...
- Избрать новых воевод и офицеров, - добавила Крэллис.
- Быть может, он хочет проверить нас на уровень смелости, - задумчиво произнесла Сильвонг, - на покорность силе Браслетов?
- Он делает нам вызов, - заключила Велитта.
Члены Совета, казалось, погрузились в глубины самого океана. Они как будто не дышали.
- Я не прощу ему этой дерзости! - сказал вдруг Тамерлан. - Убив Акиллера, он начертал на себе цель для моего меча. И пусть хоть все Войско Потустороннее попробует меня остановить! Кто со мной?
После короткого молчания Велитта первой извлекла из наручных ножен тонкий золотистый стилет и воткнула его прямо в камень стола. Ее глаза пылали гневом, бледное лицо казалось мраморным. Она яростно осмотрела всех затаивших дыхание.
- Я пойду, Тамерлан! - сказала она. - Меня тоже не пугает Шимрон и его армия.
Сидящие за столом воины старались не смотреть друг другу в глаза. Каждый из них понимал, насколько серьезно будет их решение. В тот миг каждый ставил на карту свое будущее: сохранят ли они свою жизнь, оставаясь под властью вечных врагов, униженные и покоренные, или же рискнут и сделают вызов всей тьме... Тьме, которая теперь вооружилась величайшим источником энергии. Тьме, которая через три месяца - и это не требовало излишних размышлений - убьет последнего представителя рода Акиллеров...
Вальдар резко крутанул в руке свой нож, который рассматривал до того момента, вздохнул и вонзил лезвие прямо в камень.
Крэллис вздрогнула, услышав скрежет идеально заточенной наипрочнейшей даргской стали, погрузившейся в круглый стол. На миг она подумала, что все они сейчас как этот клинок. Пусть кажется невозможным вонзить нож в камень, но если оружие заточено и твердо, если рука крепка и надежна, лезвие победит. И она тоже вытянула нож, вонзив его так же, как Велитта и Вальдар.
Воины все еще сомневались. Тогда воевода северной, самой опасной и дикой провинции Овермуна, Эрединк Аррэ-Тур, поднялся из-за стола и холодно обратился:
- Я родился в вулкане, как и каждый из вас. Десять лет я носил имя, данное мне приемными родителями, жил в доме, предоставленном ними, - голос его дрожал первое время, но внезапно стал принимать характер нарастающей волны. - Я был человеком, любящим свой дом и семью... И я скорбел, когда оба родителя почили с миром в своей скорой старости. Лишь когда они постарели, а я остался молод, я понял, что всегда, всегда у меня были иные родители - мои истинные мать и отец.
Все присутствующие как будто бы напряглись после его слов. Эрединк заметил это и продолжил:
- Именно они дали мне истинное имя, подарили новый дом и приняли меня в свою бессмертную семью. Именно они воспитали меня в лучших традициях военной державы и заверили, что мой долг - это быть защитником. Так вот я скажу: моей матерью была и будет империя, моим отцом был и будет Акиллер. И пусть кто скажет, что я не прав, если я считаю честью отомстить за смерть отца! - его широкий кинжал на одну треть погрузился в круглый стол.
За этим восклицанием послышались шуршания клинков, вытаскиваемых из ножен, звонкие удары. Зал наполнился уверенными голосами: "За мать-империю!", "За смерть государя!", "Пусть мой меч уничтожит тех, ради кого он был заточен", "За вечный Овермун! За вечного Акиллера!", "Армии Тьмы суждено пасть!", "Пусть моя жизнь будет залогом жизни Овермуна!", "Да поможет нам Высший Творец!.."
Когда в столе были погружены лезвия двадцати двух клинков, и каждый присутствующий ощущал воинственность соседа, вновь наступило молчание. Все посмотрели на Сильвонг. Девушка все это время глядела в стол, не решаясь поднять глаз. Но теперь пришла очередь и ей сделать свой выбор. Сильвонг медленно вытащила из-за перчатки метательный нож, осмотрела блестящую рукоять.
- Я отдаю свой голос за всеобщую мечту, - сказала она.
Последний нужный клинок нашел свою последнюю жертву в образе круглого каменного стола. Так было подписано Согласие Непокорности - единственный из овермунских документов, не внесенный на бумагу.
Генерал посмотрел на неподвижное лицо Старца. Тот, как будто прочитав его мысли, сказал:
- До чего вы радикальны, друзья.
- Ты не с нами, Старец? - спросил Тамерлан.
- Нет, с вами, - степенно ответил он. Погладил бороду, кашлянул. - Но такие решения не принимаются вот так.
- Ты видишь клинки в столе? Это наши решения! Мы их приняли, ибо это единственно верный выход!
- Я понимаю. Однако предлагаю, генерал, хотя бы начертать план.
Тамерлан опомнился. Пылающий в нем огонь мгновенно потух, вернулась его отличительная черта - холодный и непоколебимый рассудок. Он поднял голову, расправил плечи, сбросил, наконец, капюшон.
- Действовать нужно быстро, пока Шимрон не ввел свои войска в столицу и пока ничего не изменил. Три дня...
- Тамерлан, ты забываешь об усопшем, - скорбно произнесла Велитта, - нам еще только предстоит осуществить церемонию погребения...
- Пусть Акиллер простит нам такой поступок, но ждать нельзя. Нельзя дать темным шанс подготовиться. Посему предлагаю запечатать окна Знаком Тишины и приступать.
Глава третья. Пророчество о вороне
"Не допусти ошибки, храбрец, приняв близко к сердцу речи Оракула. Он скажет тебе лишь о зеркальной стороне истины"
(Пифия в Храме Девяти, Лоншер)
Пустыня Анугх, храм Солнца.
Когда-то впечатляюще высокое сводчатое здание из известняка, носящее в качестве венца красивый медный диск на крыше, теперь было полностью забыто. Культ солнца, некогда процветающий на просторах юго-западной провинции Овермуна - Зимрака - ныне предпочел безводной жаркой пустыне тихие зеленые долины юга - Дилайя. Да и там, впрочем, пошел в упадок. Какое-то время казалось, что религия эта вообще стерлась с лица земли, как и последние руны на скалах, начертанные в честь Великого Солнца... Однако поговаривали, что грозные жрецы и по сей день приносят кровавые дани божеству, не питаясь ничем, кроме мощной энергии Солнца. Как бы то ни было, память о них с каждым годом стиралась и забывалась. А храм стоял. Стоял, как нерушимое напоминание о прошлом, как бессмертное изваяние древних человеческих инстинктов, как дань тем, кто свято верил в ложную правду.
Теперь храм выглядел, если не жалко, то крайне истерзано. Источенные ветрами, проливными дождями и своим же покровителем - Солнцем, стены навечно остались изуродованными и избитыми. Восточная башня, где в свое время жрецы каждое утро закалывали лучшего барана из стада, где поливали теплой кровью стену с рунами молитв, и где руно несчастного животного отнималось у него еще при жизни, стена Вечной дани, окончательно обвалилась. Еще виднелись из песка припорошенные пылью желтые камни и черепа скота. Однако и им предстояло стереться и прахом развеяться по пустыне и, быть может, последним прикосновением настичь оставшегося идолопоклонника где-то среди равнин Дилайя. А пока еще они лежали, безмолвные, угрюмые. Вынужденно они глядели туда, вверх, где возвышались еще стены западной башни, укрытые сеткой трещин и обрывками неясных тканей.
Да, храм был не в лучшем виде. Его когда-то величественные ворота уже готовились пройтись последней трещиной и упасть в объятья обжигающего песка.
Дорога к храму была условно забыта. Проходящие мимо верблюжьи караваны изредка наблюдали за раскрошенными неприветливыми желтыми стенами, но ни один бедуин не решался сделать малейшую тропку к пристанищу древности. Ближайшие поселения - впрочем, трудно назвать их "ближайшими" - находились в пятидесяти километрах от забытой постройки, и в них предпочитали упоминать название храма только в страшных байках о жестоком культе.
Но в тот год двенадцать злых духов приняли имена двенадцати овермунских месяцев - Дэлион, Нэнниэш, Кенай, Велликор, Шуаг, Леордан, Зелиал, Гер-Крон, Акхар, Феоган, Хаанд и Гелиар. И эти двенадцать злых духов, каждый в свой черед, выбирали место обитания себе по вкусу. Поэтому дорога к храму ожила вновь.
Гер-Крон - месяц у овермунцев двойственный. Он не длится только август, но переходит еще в часть сентября. Оставшиеся три месяца до января, у людей знаменующих переход к следующему году, на самом деле такие же двойственные, как Гер-Крон. То есть они плавно перетекают в промежутке между сентябрем и декабрем, касаются самого длинного и последнего месяца овермунского календаря - января (Дэлиона) и только с наступлением у людей весны - в марте - в Овермуне наступает новый год. А там овермунские месяцы по количеству дней вновь совпадают с обычными.
В тот год злые духи, покровительствующие Войску Потустороннему, умело использовали овермунский календарь, расположившись точно в иерархическом порядке: сильнейшему из них достался самый длинный и самый решающий последний месяц, когда они могли бы открыто влиять на судьбы людей, то есть - Дэлион, привычный людям январь. Это событие повлияло и на место обитания последнего духа. Так как лежбища располагались в точках, принимающих спиральный вид, что тянулся к центру империи, то и Дэлион предполагал появиться в пик правления империей, в самой столице.
Однако пока что был только Гер-Крон, не шло и речи о власти, и злой дух августа поселился далеко за пределами центра, в забытой пустыне, в забытом храме Солнца.
Резвый гнедой жеребец подскакал к полуразрушенным воротам. Белая проточина на его лбу блестела от капелек пота, грива бурно вихрилась от порывов сухого пустынного ветра. Всадник, плотно укутанный белой тканью, спокойно осмотрел окружающее, подвел жеребца ближе к стене, в тень, и спрыгнул. Его сапоги глухо ударились о пыльную, покрытую трещинами землю. Теперь мужчина похлопал жеребца по шее и, тяжко вздохнув, стянул защитную ткань с лица.
Это был Шимрон.
Повелитель темных, теперь и наместник царицы овермунской, как и прежде ощутил смесь странных чувств, глядя на место прибытия. Легкий порыв страха, дикая радость и унылая грусть... Сбросив с головы белое покрывало, он быстрой легкой поступью проник к входу в храм.
Внутри здание выглядело ничуть не лучше, чем снаружи. Несколько колонн были настолько стары, что любой несильный удар способен был, казалось, разбить их непрочные корпуса. В зале, где оказался Шимрон, царил таинственный полумрак, и только большие трещины в сводчатом потолке позволяли проникнуть внутрь пыльным столпам света. Впрочем, даже эти несколько столпов по странным иллюзорным причинам не могли осветить пространство хоть на метр возле себя. Они казались светлыми кинжалами, призванными разрушить древний храм даже внутри. По углам зала было так темно, что с трудом различалась блестящая паутина и много-много хлопьев пыли, застрявших в ней. В один из самых тихих моментов, когда снаружи умолк ветер, где-то среди обломков каменных алтарей послышалось грозное шипение гадюки. Змея проползла среди кусочков черепицы, коснулась гладким боком бюста большой, но сломанной белой статуи, скользнула по грязному рисунку пентаграммы прямо в щель в стене.
Шимрон сделал еще несколько шагов внутрь и остановился около одного из столпов света.
- Рад видеть тебя, брат мой... - неожиданно зашептало едва шипящее эхо. - Я так долго ждал дня, когда смогу увидеть тебя, о надежда всех Двенадцати!
- А я рад слышать тебя, Гер-Крон, - ответил холодно тот и едва склонил голову.
Спиной он чувствовал, как сзади проносится холодный ветер. Краем глаза он увидел едва заметное движение паутины в углу. Обернулся.