- Вы все думаете, что так, как сейчас, было всегда, а это не так.
- Это ты говоришь. Мы так не думаем.
Костёр был совсем чахлый и почти бездымный. Тонкие, белесые ветки сухого можжевельника сперва сердито пыхали слабым дымком, а потом нежно переливались быстрыми язычками прожорливого пламени. Четыре камня, как положено, друг с другом не соприкасались, чтобы пламя не было запертым. У камней сидели подростки и очень старый дед. Он был большой, мосластый и кипа седых волос собиралась у него сбоку в хвост, переплетённый крысиными хвостами. Деда в народе не очень уважали, но побаивались за злонравие и хорошую память. Он всегда мстил, иногда даже за такие обиды, о которых невозможно было догадаться. Поэтому он жил совсем один, на отшибе, в старых стенах с тяжёлыми бетонными балками. Там он разгрёб мусор, убрал щебень со щербатого пола, построил очаг и заложил оконные проёмы крупными кусками ломаного камня.
Некоторые его сверстники ещё помнили, что когда-то он был женат, но недолго. Когда мужчины уходили за реку, он пошёл с ними, заблудился и смог вернуться только через две зимы. Когда он пришёл, была ранняя и очень голодная весна, поэтому по жребию его жену съели, так как она стала считаться ничья и никто не захотел её кормить своей долей. Это было справедливо, потому что женщин было много и многие были лишними и ненужными, а еды было мало. Дед не огорчился, потому что знал законы. Ему задали правильные вопросы, чтоб узнать, не подменил ли кто его глаз и язык и решили, что нет, не подменил. И оставили жить. Жить со всеми он не захотел, а потому ушёл на холодный конец посёлка и остался там.
- А вы ничего другого не знаете, потому и не думаете.
- Отец говорит, что думают ненужное только ненужные люди. А ненужных людей можно съесть. А я не хочу, чтоб меня съели.
Старший из мальчиков был длинный, с плоским, широким лицом и крошечным носиком. Глазницы были глубоко утоплены в голову и, вдобавок, подведены сажей. С сажей парень переусердствовал. Она то и дело попадала ему в глаза и он моргал чаще, чем нужно. Двое других были близнецами. Оба были больны, слабы и поэтому приходили к деду прятаться. Их всё время били, чтобы побыстрее привести в негодность. Убивать детей было запрещено, потому что дети могут вырасти и потом, станут добывать еду для тех, кто сможет дожить до старости. Потом кто-то из них родит своих детей и те тоже станут кормить родителей. Бить детей - можно, потому что это помогает им расти и становится сильней. Если ребёнок не становится сильным и видно, что плохо растёт - его нужно бить сильнее и чаще. Из таких потом могут получиться либо совсем сильные, либо умрут и их можно использовать на что-то полезное, а не наоборот, тратить бесполезно еду на их выкармливание. Близнецов били очень часто и, похоже, сильнее они от этого не делались. У них были тонкие ручки, кривые, хилые ножки. Они плохо ходили и всё время держались друг за друга.
Была глухая ночь, без луны, и без звёзд. Небо чаще затягивало плотным слоем сизых облаков, было душно и сыро.
- Почему ты говоришь, что мы думаем, что было одно и тоже ? Холод и тепло меняются, дожди приходят и уходят. Всё время что-то происходит.
- Нет. Я не про это. Иногда всё меняется так, что становится вовсе по другому. У нас у всех когда-то так было. Мы не так жили. Нас было больше.
- Больше ? А где брали еду на всех ?
- Была такая еда - хлеб. Его выращивали и потом ели. Его было так много, что даже выбрасывали лишний. А ещё была еда в железных банках и в пакетах из прозрачной кожи. Не знаю, как её делали, но её можно было хранить очень долго, дольше, чем вяленое мясо и она была не сухая, а как будто сваренная.
- А её много было ?
- Её было так много, что всю не могли съесть и оставляли большие запасы. Мой дед слышал это от своего деда, а кто-то из моих дедов даже видел такие банки, но уже без еды, пустые.
Повисла пауза. Подростки таращились в пламя и никак не могли представить, как еду можно было поместить внутрь железа и как она там могла храниться и не сгнить, если она не высушена.
На окраине, там, где стена колючего шиповника утопила остатки огромных, старых стен, завыли дикие коты, выясняя отношения. Пламя едва потрескивало между камней и совсем слабо освещало лицо старшего мальчика. Дед сидел грузно отодвинувшись в своё гнездо из вонючих шкур, остро пахнущих мочой и гнилью, его почти не было видно во тьме. Близнецы сонно моргали большими, водянистыми глазами , держась за руки.
- А как много было людей здесь ?
- Люди были повсюду, как муравьи. Их было так много, что они не могли сосчитать друг друга.
- А потом ?
- А потом они стали слабыми и на них напал мор. И все умерли.
- Кроме нас ?
- Да. У нас были сильные отцы и смогли спастись от мора.
- Это хорошо... А что они делали, когда все ненужные умерли ?
- Сначала поднялись в горы и спрятались там в тоннелях. Потом всё горело вокруг, было время огня. Потом было много воды, которая дошла почти до вершин этих гор, но не залила совсем всё и отцы остались живы. Потом горело небо и повсюду были слышны очень громкие звуки, как будто кто-то, размером с гору, кричал. Всё тряслось и земля проваливалась и трескалась. А потом стало так тихо, как не было вообще никогда. Это было очень давно. Так давно, что даже дед моего деда не видел всего этого. Он говорил только, что с тех пор прошли тысячи лет.
- Что такое тысяча лет ?
- Я не знаю. Это мне рассказывал мой дед, а ему его дед. Тысяча - это очень много времени. Больше, чем живёт один человек и больше, чем живёт дерево. С тех пор, как повсюду стало тихо, прошла тысяча лет. Ни у кого нет такой памяти, чтобы знать, что это такое - тысяча.
Старик подбросил в красные угольки пару веточек и быстрый язык пламени выхватил из темноты блеск глаз старшего, мигающих из глубокой черноты. Один из близнецов медленно засыпал.
Коты выли друг на друга где-то неподалёку, не давая ночи окончательно упасть во влажную землю, и срастись с ней. Большие, гладкие тараканы изредка пробегали по освещённому пространству, беспорядочно шевеля усами.
Ночь обняла всех вокруг и теперь старалась охватить своим сырым дыханием крошечный, освещённый участок. Мокрый туман плыл по веткам и листьям. Он пах болотом и плесенью. Разговаривать больше не хотелось. Припухшие веки деда медленно сомкнулись и он уснул.
Грегор Джуниор Дубль мягко выдохнул ароматную невесомость праны и медленно, почти незаметно, опустился на слегка грубоватый, на ощупь, ковёр. Тело наполняла живительная энергия, проникающая в самые мелкие протоки. Грегор поднялся на ноги и наслаждаясь шероховатостью и жёсткостью ворсинок, пошёл через зал на веранду. После медитации ему хотелось прикоснуться физическим зрением к зелёным холмам, окружающим его Гнездо, чтобы завершить на этом, торжественном аккорде, тончайшую вибрацию эфира, в которую он только что был полностью погружён.
Он позволил себе слегка пошалить и отступил от стандартного ритуала. Вместо полного сосредоточения на третьей точки своего пребывания, он решил скользнуть по Пустоши и прикоснуться к тем, кто всё ещё населял гниющие остатки Старого мира. Эти люди не жили долго. Было смешно, что они говорили о тысяче лет, как о некой немыслимой величине. Грегор сам прожил тысячелетие и даже миновал рубеж второго, готовясь к выходу в Мир чистого эфира, как только удастся должным образом укрепить энергетику своего возвышающего потока. Разговор обитателей пустоши о еде был отвратителен и вызывал приток серой, низменной энергии, хаотично струящейся где-то в средних слоях земной коры. Истинные люди перестали питаться едой материального происхождения много веков назад, полностью подключившись к высшим сферам эфира. А эти... Они едят, пережёвывая какие-то куски растительности, ловят и едят живые субьекты. Они едят даже рыб и насекомых ! Существ, которые старше их на миллионы лет и в миллионы раз примитивнее. Смешно, но в некоторых сообществах действуют архаичные запреты на антропофагию - эхо далёкой, давно сгинувшей городской цивилизации. У этих нет шансов. Простейшие особи, вставшие на путь восходящей эволюции, способны развиться только тогда, когда они употребляют в пищу существ, равных им по развитию. Только таких же, как они. Это аксиома, которую быстро освоили их далёкие, общие предки и потом, гораздо позже, взяли на вооружение непосредственные предки Грегора, ставшие на путь пестования в себе сверхчеловека.
Впрочем, с этим ничего не поделаешь. Ознакомить их с этим первичным знанием некому и незачем. После того, как Старый мир сгниёт полностью, они уйдут вместе с ним, обратятся в питательный прах, регрессируют до уровня простейших одноклеточных. Но Грегор уже не увидит этого. Он уйдёт в свободный, вечный полёт среди галактик гораздо раньше, чем это случиться.
С веранды можно было наблюдать великолепные, пологие, поросшие цветочным ковром холмы. Солнце светило гораздо ярче, чем обычно, придавая мириадам лепестков отчётливый, радикальный оттенок. Миллиарды фиалок отбрасывали в пространство густой, фиолетовый оттенок высшей октавы, которая звучала даже несколько резко, но Грегору это нравилось. Он слушал и обонял её, воспринимал всем своим телом, всей золотистой кожей и каждой, скульптурно выточенной мышцей. На Земле их оставалось уже не так много, как раньше, когда всё только началось. Некоторые погибли в катастрофах, сопровождающих перерождение мира. Кого-то уничтожили обезумевшие толпы. Кто-то исчез без следа, но большинство выжило, в хорошо охраняемых поселениях, в глубоких бункерах. Многие уже отправилось в Вечное путешествие, развившись должным образом, согласно полученного знания. Ещё два, ну, пусть три столетия, и чакры Грегора тоже приобретут нужную насыщенность, упругость. Он, наконец-то, навсегда покинет своё совершенное тело и устремится в новый, сияющий мир, достойный его новой сущности. Но нужно ещё время, ещё, может быть даже, та самая тысяча лет, которую дикари, посреди развалин старого города, обсуждали с таким пиететом. Нужно время. И - да. Пожалуй, всё таки тысяча. Так будет значительно лучше. Надёжнее, чтобы искажения пространства в маргинальных вселенных не смогло разметать его тонкую структуру вдоль своих холодных границ. Грегор снова впитал тёплый звук фиалкового цвета, вобрал колышащиеся полотнища солнечного ветра и медленно, едва касаясь идеально отполированных, хрустальных ступеней веранды вернулся под мягкую сень своей усадьбы. Он был сыт и доволен.
Невидимый всему миру, над притихшей Землёй, в струях яркого света, скользил Град Небесный. Касаясь друг друга мягко шуршащими крыльями, у самого края Стены, вниз, молча, смотрели два ангела. Со времени Суда прошла всего лишь тысяча лет. Изломанные границы материков терялись в тумане. Редкие огни изредка просвечивали из пустынных пространств, маркируя собой немногочисленные реликты былой цивилизации.
- Он на самом деле считает себя высшим существом, этот Грегор.
- Как все они.
- Ему страшно умирать.
- Как всем им.
- Это страх.
- Их страх и есть их смерть.
- Я всё равно не понимаю, зачем они всегда бегут из Рая. Сперва отказываются от всего того, чем их щедро наделили. А потом убегают в холодную, вечную пустыню абсолютного холода, чтобы исчезнуть там за микроскопические доли секунды. Не понимаю. Сколько их ещё осталось, из этих пятисот миллионов ?
- Выжило гораздо меньше. Они ошиблись в расчётах, не учли масштаб катаклизмов. Большинство понадеялись на могущество учёных и были исчислены и взвешены вместе со всеми остальными. У них всегда так - они надеются на кого угодно, только не на того, кто на самом деле может им помочь. Ну, ты сам видел финал... Кстати, тот дед там, в зарослях шиповниках, чудо, как хорош. Крепкий.
- Да, мне он тоже нравится. Он живой, настоящий.
- Тяжело будет начинать всё с самого начала. Может, оставить ему кое-что ещё из прошлого мира ?
- Незачем. Достаточно того, что он помнит. Он ведь помнит гораздо больше того, о чём говорит этим детям. Просто не говорит всего. Сегодня он рассказал им о тысяче лет. О хлебе. О консервах и полиэтилене. Им даже проще немного, они уже знают, что такое огонь и как его добывать.
- Мда... Тем, предыдущим, было труднее. Им обязательно тоже начинать с каннибализма ?
- Ну... это самый естественный источник энергии для их тел. От чего-то нужно плясать... Потом изживут, наложат табу, когда смогут обеспечивать себя белковой пищей в должном объёме. Сам оцени - миновало едва тысячелетие, а у них уже есть определённые законы и ритуалы. Предыдущие учились этому добрый десяток тысяч лет, если не больше. А что за место, в котором они сейчас ?
- Просто дом. Многоэтажный дом, который давно обрушился. Остался только цокольный этаж. Там, рядом, была аллея с розами. Они выродились в этот шиповник, который всё заплёл сейчас.
- Как назывался город ?
- Кажется, по названию реки... Сперва была степь, потом поселились люди и стали рыть тоннели под землёй. Вспомнил ! Донецк.
- Какое звонкое название...
Священный Град невесомый, невидимый, величаво проплывал над пустынной землёй. Дед уже спал, завернувшись в груду облезших шкур. Близнецы вжались друг в друга и едва заметно дрожали - их знобил ночной туман. Старший спал уткнувшись лицом в свои колени, сидя. Дышал глубоко и ровно. Веки деда чуть подрагивали, рассматривая странные картины, то и дело встающие в его снах.
От края материка воздух начинал набухать золотистым светом. Над верхним обрезом земного окоёма всходило солнце.
Новый день нового мира наступал для тех, кто решился в нём остаться.