Посвящается жертвам террористических актов в Тушино.
"А зачем оно было? Никто не скажет.
Заплатит ли кто-нибудь за кровь?
Нет. Никто".
М.А. Булгаков < Белая гвардия >.
Вечерело. Волокнистая дымка, изо дня в день хранящая, хранящая от беспристрастных взоров, устремлённых с небес, постыдные тайны большого города, лениво таяла, редела на глазах, бессильно отступая пред откровениями ночи. Посвежело. Нежно пьянящий ветер, подоспевший с беспредельных просторов Азии, принёс с собой на деловито суетливые улицы города долгожданную прохладу, посеял в сердцах людей какое-то новое, непонятное, свободолюбивое чувство и...и, не секунды не задерживаясь в сулящих заслуженный отдых старинных парках, ринулся дальше: гоня, гоня, прочь и прочь, на Запад, обманчивое марево минувшего знойного дня, а вместе с ним и сам надоевший, нещадно истоптанный ногами прохожих, ненужный день. Ветер перемен хорошо знает своё дело: и в этот самый миг на другом конце огромной страны, над величественными хвойными лесами Дальнего Востока, по проложенной им дороге, мягко, крадучись, чтобы ненароком не потревожить чей-нибудь усталый сон, ступает грядущая, ещё чистая заря. Что её ждёт? Какими свершениями она запомнится? Но пока она ещё очень далеко от города, и не приспело время задавать такие вопросы; это там, за тысячи километров, за миллионы чьих-то не спящих одиноких окон, бескрайность неба окрашивается в цвета восходящего солнца, и повсеместно пробуждающееся жители принимаются за глубоко рутинную работу: творя своими личностными, незначительными и даже ещё более незначительными поступками историю только что наступившей даты, 5 числа, летнего месяца июля.
Истерзанный же город, постепенно остывающий от полуденного жара, блаженствует. Здесь тот же небосклон, те же цвета солнца, только заходящего, прощающегося, беспорядочно выхватывающего своим слабеющим взглядом осколки уплывающего царства, недавно всецело принадлежащего ему. Темнело. Первые маленькие, тусклые звёздочки робко взбирались на подёрнутый вечерней грустью небосвод. Но пока город, наслаждающийся редкими мгновениями умиротворённого безвременья, не спешил зажечь свои бесчисленные рукотворные звёзды. Он медлил, слишком медлил. Зри истину, слушай тишину, внимай покой - как будто шептали потоки воздуха на его переулках. А, может быть, мне это только показалось? Но всё, в особенности прекрасное, имеет предел и безвременье, как не парадоксально, не является исключением. Наконец, окончательно обезумевшее от расставания с Землёй, Светило взрывается в безысходном бешенстве последней агонии: оно разбивается на тысячи кусочков, оно разбрызгивает меркнущие неверные отсветы по многочисленным аллеям и скверам города, оно, теряясь в отчаянье, бесцельно низвергает холодные лучи на стремительно удаляющиеся стены и крыши домов, дворцов и храмов, степенно стоящих на семи холмах. Оно умирает. Быстротечно это буйное прощанье, недолго будут преломляться в зеркальных окнах дорогих высоток бесформенные кусочки погибшего солнца. Ветер, пришедший с Востока, не забыл и про них: уродливые тени предметов будут всё удлиняться и удлиняться, бессовестно расползаясь вширь, занимая всё большее пространство, грозясь наложиться друг на друга, грозясь во всеобщем порыве разом поглотить правильные проспекты и громоздкие библиотеки, мосты и театры великого города. И они не успокоятся, пока не сольются в единую, гигантскую тень, которая накроет собой всю необъятность стеклянных громад, простирающихся до горизонта. Внезапно рухнули на землю сумерки. Незваные мраки бесцеремонно обосновались в округе, и они же заскреблись в души нечестивых, преступивших людей, ибо безгрешный человек не страшится слепящей тьмы, у него нет долгов пред духами зла. И тут же некоторые, особо пугливые граждане, в надежде прогнать сгущающуюся мглу, зажгли слабые огоньки, сначала немногочисленные, позже вспыхнувшие миллиардноваттным пламенем электрического света. В одночасье, как по волшебству какого-то могущественного чародея, вдоль всех магистралей города заструились ровным свечением ряды одинаковых фонарей, весело заиграли лампы иллюминаций, расцвели неоновым мерцанием зазывающие призывы реклам и вывесок. Родилось ночное, человеческое светило. Но что же в это время делала настоящая полночная владычица - Луна? То же что и обычно, что и столетия тому назад, она, как всегда, в определённую Творцом минуту выйдет, в окружении блестящей свиты из триллиардов звёзд, на своё законное, извечное место ночного бдения. Она из безмерной, безответной жалости к людям, станет стеречь их неспокойный сон, рассеивая вокруг их лож ненасытный, безликий сумрак. С растворением дневной лазури опоясывающей Землю, с исчезновением Солнца, безжалостно палящего глаза дерзецов посмевших посмотреть в высь, открываются небесные врата во вселенную, в мир разума и гармонии, чётких правил и отсутствия границ, космос говорит с нами, космос ждёт, что когда-нибудь его поймут и ему поверят... Но кому какое дело до вышних материй: муравьиные потоки утомлённых жителей безразлично текут по хитросплетённым артериям города, их железные детища, угрюмо рыча и пофыркивая, полноводной рекой, обгоняя своих создателей, проносятся рядом. Город, в своей гордыне соревнуясь с планетами, ещё ярче запаляется мириадами огней, его обитатели забыли о небесных светилах. Зачем им они? Если у них есть свои подвластные звёзды, кроваво-красные, рубиновые звёзды, возведённые на древние башни Кремля. Москва, Москва, Москва... Зря, зря старается Луна, не будет спать недрёманный город, не будет ему покоя...
Подглядывание и подслушивание одни из самых мерзостных проявлений главной движущей силы цивилизаций - человеческого любопытства, которое, право, в своём апогее вытворяет невероятные вещи. Хотя и с помощью этих оборотных сторон ускорителя прогресса осуществлялись весьма и весьма положительные стремленья: подслушивающие лазутчики спасали мир от кровавых бойнь, подглядывающие шпионы делали достоянием всеобщей гласности поистине восхитительные открытия, скрытые от человечества из эгоистических замашек отдельных субъектов, ну и даже больше, подглядывание и подслушивание за их собственной псевдореальной жизнью при помощи всемогущего телевиденья, всей страной, принесло самим наблюдаемым довольно-таки ощутимые дивиденды, которые, например, можно было положить в карман, если бы вы случайно оказались Гулливером, но уж коли вам не улыбнулось счастье быть им, пришлось бы ограничиться счётом в респектабельном банке, это не говоря уж про впечатляющие нравственные достижения, правда, всей теле аудитории, заворожено впялившейся в голубые экраны, это навряд ли что-то дало. Однако, я начинаю заговариваться и, вообще-то завёл я всю эту поучительную и не менее утомительную триаду к тому, что нам с тобой, пускай и ненавязчиво и корректно, да и исключительно ради действительно нужной книги, но таки придётся воспользоваться этими прегнуснейшими свойствами человека. О, мой наичестнейший читатель, как я понимаю всё твоё искрение возмущение и презрительное омерзение к предстоящему делу. Но хоть раз, прошу тебя, поверь мне, и я надеюсь, что к концу этой истории, ты сам признаешь мою правоту. Да к тому же ты один единственный раз в своей жизни сделаешь этакую пакость, за неё в ответе буду я, и более никогда ты не дашь повода упрекнуть себя в этом позорном занятии. Обещаешь это? ... Ну и отлично, другого ответа я и не ждал. Тогда не нужно медлить, мы и так опаздываем, человек способен освоить любые координатные прямые в нашем мире кроме одной - временной, и в том числе я, Автор, в своём же произведении не всесилен, я всего лишь раб обстоятельств, эпохи и, конечно, читателя.
Нам пора, вперёд, летим прочь от вызывающе фешенебельного центра, к многоэтажным окраинам, к бетонным новостройкам, как грибы после денежного дождя понараставшим подле МКАД. Ох, но это уж категорически чересчур! Что за провинциальная привычка! Ну и что, что в низу неописуемая панорама? Ещё вдоволь насмотришься, вот только лифты на Останкино починят, я, естественно, не ручаюсь, что это произойдёт хотя бы в ближайшие лет десять, но имей терпение. Читатель, оторви же, наконец, свои затуманенные очи от томно развалившейся на холмах Москвы, эта распутница не стоит такого внимания. Чертовски удачно! Вот то, что нам нужно! Смотри, да нет, чуть левее, видишь, там у самой Москвы-реки плавно ползёт еле заметная стальная змея. Она то и выведет куда нужно. Верно совсем недавно выбралась из под Казанского колпака, пока только набирает ход, соответственно не мешало бы и нам таки чуть-чуть замедлиться.
Представляю, точнее представляю, что вообще не могу представить, сколько в этом поезде проноситься невысказанных историй, необыкновенных судеб, неосуществлённых целей, и все они спешат, кто в Самару, кто в Иркутск, к новым страницам в своих дневниках, к новым неожиданностям, успехам, а кто-то к своему концу... И зачем целые вагоны людей куда-то движутся? Почему им на месте не сидится? Что их манит в путь, лежащий мимо однообразных тоскливых российских пейзажей? Ведь вот она, вся вселенная, как на ладошке, всего-то, только голову подними. Галактики и туманности, что может быть таинственнее и грандиознее, непостижимее и непредсказуемее, холоднее и вместе с тем более волнующе, грациознее, более правильно. Их отточенный, вдохновенный, будоражащий вальс под небесным куполом можно лицезреть вечно. И по прошествию тысячелетий ваш разум станет полным отражением космоса, за эти лета ваши мысли обретут последовательность и безукоризненный порядок, эфирную лёгкость и полную безудержность в причудливых проявлениях вашей фантазии. В вас, в ваших помыслах, в вашем непомерно обогатившемся внутреннем мире, сформируются свои вымышленные галактики, их выдуманные обитатели, каждые на своих планетах, дружно возьмутся строить цивилизации и культуры, возникнут системы чувств, идеалов, представлений, и всё это так неоспоримо реально, многопланово. Может быть, и мы всего лишь порождения чьего-то пылкого воображения, нет ничего, всё обман, нас придумали. Мы герои колоссальной постановки, такие же, как те, которых я создаю для своих литературных изысканий, а после выполнения отведённой им роли просто выкидываю их из головы, что бы не свихнуться... А? Да тогда же страшно подумать, что после... Дааа... И почему мы не хотим обратиться к космосу, там, там хранятся ответы на извечные вопросы. Я в это верю, я это знаю. Эх, годы жизней, бездны рассказов кроются в одном единственном поезде, может попытаться заглянуть в любое окошечко, о, как много я бы узнал, чтобы я открыл, а потом правдиво описал. Но нет, поезд уж совсем разогнался, теперь уж за ним не поспеть. Получилась всегдашняя аксиома: мог - не хотел, хочу - , увы, не могу, да и решительно нам некогда, нас давнёшенько свой, родненький персонаж поджидает. Он в принципе подождёт, ему ли не ждать в той зависимости, что он от нас находиться, но, читатель, пожалуйста, никогда не злоупотребляй властью тебе данной, ежесекундно думай не только о себе, но и о других, подчас чужих. Ну вот, за отвлечённым разговорчиком, да добрались до места. Нет, нет эта не та убогая "свечка", жертва современной архитектуры, сейчас, ещё пару домиков перемахнём, окна, окна, голова кругом пойдёт, о, Боги, неужели, как долго, прямо, пред тобой, на седьмом этаже, то, что неосмотрительно открыто настежь, ага, заметил, ну и отлично, отлично... Вы, конечно же, спросите конкретный адресок, нашего итогового местоположения. Но хоть убейте, не скажу, ну не знаю я, как говорится, сами то мы не местные, не московские, не мудрено и запутаться в этаких каменных лабиринтах, сначала то я ещё как-то примечал проплывающие внизу улицы и здания, но уже вскоре окончательно сбился и плюнул на это неблагодарное дело, нечего города такие огромадные отбабахивать, да и не важно это, не усомнитесь в моей честности вторично. Итак, мы прибыли, мы одно сплошное внимание. И в чужой квартире мы не позволим себе, ладно, не буду читать километровых нотаций и полностью, всецельно положусь на порядочность читателя, тем более он человек уже проверенный, выдержавший несколько страниц моего, отнюдь не наилегчайшего, повествования, а это уже что-то да значит. Скажу лишь одно: личность я раздражительная и к тому же злопамятная. Не обессудьте, что ж поделаешь! И я ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ревностно отношусь к моему герою, а точнее героине...
- Ночь волшебна, ночь прекрасна, ночь чудесна, о, ночь, что ты делаешь с нами, ты всесильна, ты воистину божественна, и отныне тебе одной, слышишь, единой тебе я буду преклонять свою голову.
И всё-таки в этот обыденный и вместе с тем странный московский вечер явилось немыслимо бесконечно одинокое существо, достойный плод поисков Творца, молодая девушка, устремившая все свои переживания, всю свою многогранную суть, туда, к истыканному тонкими иглами, изменчиво струящегося, холодно далёкого света чёрному полотну, к тёмной пропасти, окружившей слабую, растерявшеюся Землю, к безнадёжно дырявой, бесполезной вуали мрака, опутавшей по приказу той извечной, нерушимой силы неосязаемую материю истины, великий, слепящий, во имя прозрения и повторного открытия основ основ, свет, плещущийся последним океаном вокруг материка, царства тьмы, господствования отверженной, упрямой, страдающей силы. Что ему сотканные из теней преграды! И сквозь них легионом звёзд прорвутся его искрящееся стрелы. И обязательно некоторые из них поразят в самое сердце, откликнутся тоскливым кличем в душах заморенных, забывших пленников материка. Можете называть тот океан как хотите и раем тоже можете. Но отчего ж у нас не хватает духу, памяти, ну, или хотя бы воображения хорошенько рассмотреть его, отмести прочь поганой метлой все сумрачные наважденья, смешные миражи, вставшие на нашем пути, неужели наши взоры так бесповоротно померкли, заплеснули покорённые рассудки, что мы так и не ответим на зов, на призыв направленный к нам, неужели вы махнёте в сторону неба рукой, безразлично сказав: "...там пусто, там страшно", - о, ошибка, увы, ещё, опять ошибка, и взаправду будет страшно, страх сам приползёт в ваше нагретое логово, скоро, очень скоро... Но в этот непонятный вечер одна из нас, девушка, сидящая близ открытого окна на седьмом этаже, ступила туда, и что-то перевернулось в ней, на поверхностный взгляд незаметное, незначительное, в ней, вроде как бы восстали новые чувства, вернулись преданные забвению непоколебимые убеждения и ощущения, и, подозрительное дело, на любые терзавшие вопросы моментально вырастали ответы, простые и логичные: "и как раньше я не додумывалась?".
--
Почему люди не бодрствуют ночью? Как бы тогда разительно изменился мир, как бы все были решительны, отважны в начинаниях, изыскано неординарны, естественны, интересны, стремительны. Небось, сейчас бы всё, поголовно, население планеты не парилось в многочасовых пробках в набитых синтетикой и пластмассами колымагах, а преспокойненько бы бороздило заоблачные пространства эдак на крылатых представителях вымерших динозавров, откопанных, клонированных, разведённых и прирученных. И ничтожной будет та незначительная проблемка, что и грузы так вроде как бы не удобно транспортировать, скорость небольшая, да и, подумать только, в любую мало-мальски ненастную погоду не желают эти упёртые твари, чёрт бы их побрал, отрывать свой зад от бренной земли. Наплевать! Что за мелочи! Растопчем, пропрём! Романтично ж, красиво, очаровательно. Так, пожалуй, до сих пор бы, презрев достижения науки, когда что-нибудь не поделят, а то уж не беспокойтесь, случится, сходились бы в чистом поле закованные в позолочённые латы средневековые рати. Здесь вам и честь, и благородство, и рыцарство. Будоражит полночные умы, знаете ли, век мудрых королей и прекрасных принцесс. Ох, безумство мысли, удел свободных, удел счастливых. <От Автора: что-то начитает больно коммунизмом отдавать, э-хе-хе, моя милая, видели таких "рыцарей", строили песчаные замки...>. А как легко думается и решается, когда ты с упоением вдыхаешь полночные ароматы, когда влажная свежесть воздушных потоков омывает твоё тело, твой иссохнувший за день мозг, когда нечаянно брошенные слова звучат не угловато и нелепо, они витают, парят высоко над землёй, они убеждают, они властвуют. И то, к чему ты могла безрезультатно рваться годами, готово предстать пред тобой всего за одну недрёманную ночную стражу. Огненное солнце нисходящие к нам в скучные часы нашего бодрствования надменно хохочет над нашими замыслами, идеями, своим агрессивным, ярким, жгущим свечением оно пугает наши полночные озаренья, а мы, в свою очередь, начинаем пугаться их, мы удивляемся их кажущейся излишней смелости, непродуманности последствий, будто бы даже, детской наивности и нетерпимости. Мы рубим их на корню, и стыдливо прячем в глубинах сознания всё, что имело неосторожность быть причастно к ним. Терпи! Терпим... А ведь долго терпеть придётся. Но для меня эта ночь не пройдёт в пустую, в ничто. Что-то я, несмотря ни на что, урвала, отхватила, осознала и утвердилась в кое-чём тоже. Аххх... Хмельная ночь - хмельные мысли... Но как приятно, о, ночь, владей, играй, крути мною, я не буду перечить!
Теперь, после небольшой прелюдии, я вправе безапелляционно заявить, что в одной маленькой, миленькой головке, художественно картинно склонившейся к пушисто розовым цветам, стоящим на подоконнике, закрепилось два мнения, разрешилось два стародавних затрудненья. В вашей воле отнестись к ним с иронией, с покровительственной усмешкой, но они так чрезвычайно значимы, основательны для моей героини, что её волненье передалось и мне, и я буду признателен, если вы с пониманием, не смею надеяться, с сочувствием прочтёте следующий абзац.
Вы когда-нибудь писали что-нибудь: стихи, прозу, без разницы? Да уж наверняка, быть может, даже не показывая свои "шедевры" близким и друзьям, для себя, как бы. И опять-таки, какими бы не были дрянными и бездарными стишки, а про прозу и говорить не буду, ( прошу не обижайся читатель, я вовсе не возомнил, что мой рассказик что-то особо выдающееся, нет, тема вот только подходящая, а уж то как я преподаю её вам, ууу..., отдельный разговорчик, и язвлю я исключительно, отталкиваясь от своего личного опыта.) так вот, после таких литературных подвигов, ну сознайтесь ж, вы, даю 99%, представлялись самому себе, ну уж если не Львом Николаевичем, то никак не меньше чем каким-нибудь там Пикулем, причём обязательно почему-то, задумчиво сидящим за раритетным столом из красного дерева и снисходительно так, про себя, решающем о той печальной участи, что ждёт вконец обнаглевшее человечество. А если, вдруг, ваше доморощенное произведение проштампуют в провинциальной, заштатной газетёнке или занюхоном журнальчике, гордо нацепившем на передовицу кичливое имя, вроде "альманах юных дарований", который, по-хорошему, не прочитывая, и надо выкидывать, то тут уж не дать не взять Александр Сергеевич, триумф, визги, писки, хотя, коли призадуматься, и не к лицу они "такому почтенному писателю". Но, буду справедлив, до этой стадии вы могли и не докатиться, удовлетворившись самим процессом сочинительства, ну, максимум, построив из себя, за закрытыми дверями в собственной комнате, всероссийскую знаменитость, надежду отечества, чинно щеголяющую сквозь толпу, иступлёно рвущихся запечатлеть вас для потомков, журналистов. Шутки шутками, но польза в этаком дурачестве, как ни странно, просматривается, а то бы я про всё это с вами полстраницы не сюсюкался, я ценю ваше время. Такой, усердно марающий бумагу, человек значительно поднимается сам в своих же глазах, и что интересно, чем толще стопки созданной им макулатуры, тем крепче его самомнение, устойчивее личность. Сложно обидеть такого человека, ввести в уныние, как же-с, как будто наш "гений" будет отвлекаться на житейские мелочи, придирки "глупых" сородичей, нет-с, такое "светило" и делать все побочные дела будет основательно, на совесть, не предстало "его величию" хоть в чём-то уступать остальным, рядовым гражданам. Даже бывает относиться к нему начинают более почтительно, увидят, как этот тип исходит весь самодовольством и всегдашней уверенностью, подумают, подумают, с чего бы, ответа, конечно, не найдут, да и подобреют озадаченные, так, на всякий случай. Хорошая штука! Цели у людей основываются, стимулы к жизни... И наша замечательная героиня в этот миг мысленно сказала: " я стану писать, трудиться...". Дело в том, что она уже давно баловалась таким занятием, и страшно волновалась, стыдилась своих первых экспериментов. А тут сразу такое. Да не только строчить ручкой, но потом выставить всё это на всеобщее обозрение в Интернете. Представляете! < От Автора: буду приятно удивлён, если её произведения хоть кто-то каким-то чудом ухитрится откопать в этой общемировой мусорной корзине >. Настал предначертанный час! Вот он, резкий поворот в истории русской литературы. Явление героини. Разродилась судьбоносным решеньем. Ха-ха-ха... Но, взгляните, взгляните, на эту прелесть! Она же искренне переживает, какая кротость, какая отрешённость и ... слезинка, бегущая по ангельской, персиковой, шелковой щёчке хрустальная слезинка. Она ведь ещё верит, она ведь ещё способна любить... Ах, мои херувимчик! Не стоит, не стоит, полмира не стоит твоей слезинки! Эх мы, старые, циничные, желчные софисты. Я не в силах более сарказмичать, я побеждён... одной слезинкой.
Переходим к пункту номер два: трепещите женские сердца, ибо это любовь: страстная, ревущая, сладостная любовь; буйство чувств, буйство желаний, святилище творенья, забвенье разума, забвенье слов... О, вековечный, всеобъемлющий зов! Не пугайтесь, ваш Автор не выжил из ума к середине своего повествования, просто шутки ради, процитировал кое-что из лямурного, дешёвого романчика. А на счёт любви, я и не помышлял шутить, всё верно вы подумали, наша героиня... Сразу оговорюсь, любовь это громко сказано, легкомысленно мною выведено на бумаге, бумага стерпит, а вот для вас необходимо уточнить: любовь выдворяем сразу, а любовь как формулировку ещё попридержим, и под неё подведём некий особый интерес, симпатию, даже небольшую привязанность. Вот те на! Всё-таки обалдел этот забывчивый дурак Автор! Сам же давеча распинался про то, как она, видите ли, верит во что-то, свято любит. Какой позор! О, мои Боги, смилуйтесь! Я разоблачён, вездесущей проницательностью своего же наивнимательнишего читателя. Что же это за аудитория пошла! Где вы, доверчивые обыватели? Нет же, все сплошь Шерлок Холмсы какие-то. Уж и приукраситься перед публикой нельзя. Каюсь, каюсь, действительно я чертовски забывчив, и я даже могу, в своём роде кокетливо, вам пожаловаться, что, увы, склероз, видимо без малейших угрызений совести, с явным аппетитом, лопает лучшие взлелеянные мною мысли. Да-с. Что же касаемо моего помешательства, здесь вы, сударь, хе-хе, погорячились. Ничего я не путал. Наша умница любить способна и любить обязательно будет, потом, позже. А от чего же это чувство возьмётся именно сию минуту? От того, простите, что они пару раз зачем-то болтали на совсем уж никчёмные и никому ненужные темы или, быть может, потому что, он бывал замечен за великодушными поступками, но ни на показ ли он так старался или же, вовсе невероятное, из-за его добрых, необыкновенных, чутких и умных, "единых в своём роде" глаз, подобных коим вы отыщите сотни тысяч, не обнаружа при этом между ними никакой существенной разницы, если, безусловно, вы не таскаете повсюду за собой аппарат по сканированию радужной оболочки сетчатки. Ну, и откудова любовь свалится, не с Луны же? Что не говори, но время, время вот её главный зодчий и строитель. Слышу редкие возмущённые выкрики, происходящие из толпы читателей: "А как же любовь с первого взгляда?". Ваше самобытное мнение заслуживает внимания и непременно будет с радостью рассмотрено Автором, но, но в письменном виде. Я, в принципе, готов завести с вами и дискуссионную переписку, на эту животрепещущему тему, но, предупреждаю, тогда вы от меня так просто не отделаетесь, коварным способом вызнав ваш адрес, я безжалостно забью его своими письмами, полными всей чепухи, что роится в моей голове. Так что-с подумайте прежде хорошенько, так ли вам это нужно. Однако почему же не поразглагольствовать нам сейчас, в real-time? Да оттого, что совсем скоро начнётся матч первого тура Английской Премьер Лиги, между Манчестером и Болтоном, а такого зрелища я пропускать не собираюсь, как, впрочем, наверное, и вы. И я ещё твёрдо пообещал себе намазюкать сегодня эдак страничку - две, так что извините, но мне решительно некогда и всё тут. Шуруем дальше. Наша замечательная таки во всём девушка тоже кое-что себе пообещала, а именно, завтра же объясниться со своим избранником, причём весьма основательно. Да, ночка ещё тот катализатор, и не такое в голову запросто вбредится. Что ж, подождём, завтра, завтра... И этот стародавний вопросик сам собой отпадёт. Что то ночь нынче разошлась, такие судьбоносные подвиги в жизни и так быстро! И всё сразу! Уже долго наша душечка маялась со своими чувствами, то ли из-за природной, и отнюдь не лишней для девушки, застенчивости, то ли, примем официальную версию, сформировавшеюся в очаровательной головке самой героини, из-за кажущейся ей огромнейшей значимости этого решенья, его бесповоротной силы и почти окончательного влияния на весь её грядущий жизненный путь, тут подольше поразмышлять никогда не помешает, но где-то в глубине души она осознавала ещё одну вещь, её женская гордость не перенесёт отказа, её отвержения, тогда всё это вообще неизвестно чем закончится, при таких делишках невольно побоишься значимых перемен, но и это не всё, ещё глубже, в сокровенных тайниках души, нередко отчасти скрываемых от самих себя, но тем не менее, тоже играющих свою роль, пряталось скребущее сомнение, а точно ли он, нет ли тут какой-нибудь ошибки, не просто ли это встречная поперечная привязанность, когда его легко заменит другой, но нет, постоите делать выводы, ещё и ещё недоступней, не знаю, где уж точно, было нечто... "Ну да, всё близко да около, пора положить конец этим скважинобурильным работам, короче мы и так поняли, что женская душа или что там ещё, такие дебри, что сам чёрт там ногу сломит. Где уж нам! Опиши-ка лучше, слогоплёт, вкратце, хотя бы комнату, где мы уже часа пол безвылазно торчим и "имеем счастье" наблюдать твою философствующую героиню".
Слушаю и повинуюсь, о разгневанный и утомлённый моей болтовнёй читатель. Комната, как комната, самая, что ни наесть обычная, у каждого может такая оказаться. Небольшая размером, впрочем, сей момент, посмотрю паспорт квартиры...так, так, 12,5 метров, хотя это строители слишком лестно отозвались о своей работе, но на метров 11 комнатуха точно потянет. Что же ещё? Светленькие обои, мебели мало, да и та какая-то немонументальная: плетёная, стеклянная, большое окно, книги разные стоят, цветочки в горшках красуются, котёночек в уголке намывается, ах, как мило, у меня, знаешь ли, такой же есть, забавный ксёник, помнится однажды играю я с ним в догонялки, а он, представьте...ой-ёёй, зачем же меня локтем бить, я и так уже понял какое ко мне здесь отношение: я всем надоел, и тебе, читатель, куда интересней узнать, что же дальше будет делать наша умница. Правда, кажется, ты сам просил описать...ой, молчу, молчу.
Опосля этаких реформаторских размышлений наша славненькая героиня, несмотря на поздний час, была преисполнена энергии и желания делать что-то полезное, выдающееся, и она тут же нашла применение своей запальчивой устремлённости в написании стихов. Миниатюрных таких, как и сама героиня, вершков, об отечественных просторах, о притягательном обаяние всего, что было порождено Творцом.
За Рифейскими горами,
За ковром лощин
Вся окутана дымами
Разлеглась земля пушин.
Бесконечные владенья,
Вездесущие леса,
Запредельные стремленья:
Вот великая страна!
Скучают тайны в тихих падях,
Чуть-чуть колышется трава,
И так лениво льются сказаны слова,
Когда...эээ...
Плохо вышло, да ещё в третьем четверостишье с рифмой что-то сразу не заладилось, произошла мучительная пауза, и стишки были откинуты прочь. Не до них, когда прилив пьянящей сил сотрясает всего тебя, пробуждает в тебе мечтателя. Тут уж необходимо думать масштабно, кардинально, разяще. Какая-то необъяснимая, вселенская любовь, любовь ко всему заблудшему и ищущему человечеству, к каждому существу, безропотно повисшему в цепких объятиях рока, любовь к любому проявлению жизни, вдруг, нежданно накрыло всю её. И она, как будто бы от неё что-то зависело, начала протестующе осуждать, негодовать, трепетно сочувствовать, задорно смеяться и безнадёжно грустить. В этом мысленном порыве, покорно следуя бурному течению её рассуждений, беспрестанно менялся и её внешний облик. То, в секунды преисполненные жалости и только зарождавшегося бессмысленного счастья, от того, что очень скоро, ! благодаря её личным стараниям !, эти угнетаемые создания обретут свободу < От Автора: притом угнетаемыми оказывались все подряд >, её тонкие, бледно-розовые губки складывались в нежную, умилённую, так много понимающую улыбку, наполнялись влагой дрожащие глади её огромных, синевато-сизых, как бы удивлённых любой возможной несправедливости в этом мире, глаз, а движения, производимые ею, становились плавными и мягкими, бережными и ласкающими. Зато в мгновения, когда что-то, неисправимо злобное в своих намереньях, мешало её даровать страдающим людям вожделенную ими надежду, её личико бесстрашно устремлялось в сторону мнимой угрозы, черты лица её, недавно скромные и ненавязчивые, заострялись, непобедимо взмывал ввысь её правильный, словно служивший прототипом для античных статуй, носик, к всегдашне бледненьким щёчкам прилива горячая алая кровь, придавая им вызывающе румяный вид, зрачки же глаз сжимались в две острые точки, не больше чем с игольное ушко, а былой, окружавший их сизо-синеватый цвет густел, превращаясь в светящийся иссини лиловый шторм, возбуждённо пульсировавший во своём неистовстве через незначительные промежутки времени. Она думала, думала об незаслуженно обиженных и униженных и о том как им можно помочь, она терзалась о каких-то, никому нафиг ненужных < От Автора: и мне если честно тоже >, попрошайничавших на вокзалах цыганских детях, кручинилась отчаянью умирающих в глуши голодной смертью пенсионеров, всю свою жизнь посвятивших этой стране, а теперь забытых ею, и даже посопереживала печальной участи молодых парней, её ровесников, которые в случаи неприятного стечения обстоятельств, изначально обречены, лишь за то, что они умудрились на свою голову родиться особями мужского пола, на беспросветное двухгодичное рабство, мыкаясь в товарных вагонах между овощными плантациями господ генералов, по совместительству помещиков, и пускай, что крепостное право уже, вроде бы, 142 года как отменено, зато времена нынче не Екатерининские, и челобитную так запросто и не подашь царю-батюшке на какую-нибудь озверевшую душевладелицу "Салтычиху". Так и пропадёшь неприкаянным и никем не замеченным в этой "армейской" прорве. И куда только солдатики деваются? Эх, из покон веков изощренны власть имущие на Руси в своих злодействах. Терпи! Терпим...
Объять необъятное нет никакой возможности, и поэтому, что весьма логично, наша сестра милосердия, окунувшееся в дела важные, дела государственные быстро устала, как это часто бывает, после мощного душевного подъёма наступил внезапный физический упадок. И наша уставшая героиня, тихо лепеча: " Ах, как мы бываем жестоки. Ничего, вся жизнь ещё впереди...я это поправлю, я всё это ещё хорошенько обдумаю, ну, хотя бы завтра вечерком, да, завтра будет выдающийся день", - отправилась спать в свою кроватку.
"Спокойной ночи тебе, моя умница!"
Ну и что, что скажешь милостивый читатель. Как ты её находишь? Не правда ли замечательная прелесть? А? Если ты не согласишься с этим вполне очевидным фактом, мой разлюбезный читатель, вы станете моим кровным врагом на веки веков. Так вот-с.
А теперича же спать, спать немедля. Нам с тобой тоже требуется отдых. Завтра, завтрааааа...будет насыщенным. Ещё один день жизни, от чего ж нам не веселиться? Жизнь прекрасна! Спокойныыы...ночии...
Глухо полязгивая колёсами на стрелках, спеша к залитым предрассветными дымками далям, проносятся накрахмаленные фирменные поезда, и сонные обходчики, безустанно потирающие свои воспалённые глаза, заворожено провожают красненькие огоньки их последних вагонов. Два блёклых луча от фар запоздалого "жигулёнка", изредка прерываясь и подёргиваясь на знаменитых российских ухабинах, медленно ползут по опустевшей улице. А где-то далеко-далеко, за спящими кварталами, за безлюдными парками, стерегя короткий сон великовельможных господ, на древних башнях Кремля дежурят на посту багряные, неусыпные звёзды...ночь, ночь...спи...
"...прямо перед самыми очами возникла лежащая на кушетке в позе древних греков уродливая старушонка. На своё костлявое, тщедушное тельце она зачем-то напялила нечто подобное римской тоге или хитону. Тёмная материя же, из которой было сделано это неизвестное одеяние, явно претерпела длительные путешествия под палящем солнцем и средь беснующихся студёных вьюг и являло собой самое что ни наесть жалкое зрелище. Из открытых частей старческой плоти было возможным рассмотреть только скрещенные на груди руки и освещаемое тоненькой полоской, непонятно откуда взявшегося лунного света, величавое чело. На её мертвецкобелые, чуть ли не прозрачные крюки гляделось с отвращением: они казались нереально тощими, дряблая, как будто изжёванная оспой, желтоватая кожа, без малейших намёков на какое-нибудь мясо или жир, туго обтягивала ветхие кости и посиневшие сухожилия, пальцы рук, несмотря на свою пугающую худобу, были чрезвычайно длинными, и грязные, слоящиеся ногти венчали их уже на порядочном отдалении от небольших ладоней. Экая гадость! Лицо же этой прахоподобной карги оказалось полной противоположностью гниющего, убогого туловища. В нём даже читались следы былой, угасшей красоты и высокомерности: чёткие, правильные линии, строгие пропорции. Разве что волосы портили общую картину: будучи на макушке пепельно-черными, ближе к высокому лбу они становились группкой торчащих сально-седых пучков. А что же глаза? Опять-таки чернота, два разлившихся на всё око зеркальных зрачка, никакого движения, никаких внутренних панорам - отражение...аххх, ужас, они же хохочут надо мной, ничегошеньки не разберёшь в них, они мертвы, но я чувствую, что они жаждут страха, жаждут меня, моей смерти и ещё чего-то куда более худшего...шаг, шаг, ещё один неверный шаг, и вот эта истлевающая мразь уже в другой комнате, царит полумрак, но от неё не укрыться и здесь, бежать некуда, что-то тащит меня туда, к ней, в её нору, я хочу безрассудно ещё раз взглянуть в её глаза, нет ли тут ошибки, недоразумения, всё ли точно и если да...жуть...снова эта старушонка, как же она подозрительно спокойна, ни малейшего движения, точно каменная, голова чуть набок и взор тоже скрыт, ну ничего, мы и так заглянем, от нас не спрячешься...< ВИЗГ> ааааа, всё правда, это она убийца, разоблачённая. Ты и есть каменная, у тебя каменное сердце...нет, нет ошибки, теперь спасаться. Куда? Как? Она приближается и изрыгает бешенный хохот, да, нет сомнений она потешается надо мной...о, я не в силах видеть её сатанинское торжество, скрипучий смех, карающие глаза...глаза, да, нужно вырвать свои глаза, заткнуть уши, забыться, только не этот мрак...и хохот, дьявольский хохот...".
Ах ты мой ненаглядный херувимчик! Как же это я проворонил, бесстыжий! Это кошмар, всего лишь кошмар, ночные тени шалят. Полно, успокойся, всё будет хорошо, обязательно будет. Спи, спи, моя милая, и не волнуйся, ибо отныне не предательские звёзды, а я, верный друг, я стану стеречь твой сон...эх, ночь, ночь... Что же за пакость пробралась в мой рассказ. Надо быть осторожней, ну а пока спи, спи и ты читатель...
...ночь, ветер, шёпот, ночь...
Автор, с присущей одному ему грацией, лёгким движением распахивает оконные занавески. В комнату брызжет яркий солнечный свет, утренний залихватский московский гвалт, уже прогревшийся воздух. Новый день настал! Ура! Да здравствует 5 число, месяца июля!
--
Good morning, my dears! What a beautiful, sunny day! What do you think my wonderful reader about... ой, sorry, точнее извини, ещё зевающий читатель, пока ты беззаботно дрых, я-то, по известным тебе причинам, не спал, ну уж, чтоб время даром не пропадало, заодно решил попрактиковаться в англецком, вот и глючканул с непривычки. А чего это ты не спросишь, куда делась наша подопечная, или ты всегда так после спанья до одурения, когда уже солнце, извиняюсь, в ж... светит, резко тупеешь?...ой-ё-ёй, да мы подзатыльники научились давать, ладно молчу...
--
Ну и где она?
--
Не знаю, ну не дуйся сразу, точно не знаю, но догадываюсь, что она с утречка пораньше направилась к нему. Поэтому и не стал тебя будить, нам там делать нечего. Надо же ей хоть в чём-нибудь предоставить полную свободу. Зато я, по-хозяйски, уверен, что ближе к полудню она заявится домой, тут то мы всё и узнаем, ну а потом куда-нибудь с ней махнём. Устраивает? А пока пошли на кухню кофеёк попьём, я здесь в шкафу, знаешь ли, отличное кофе скоммуниздил, чтоб тебя побаловать, мой ненаглядный читатель. Подождём её прихода, да поболтаем на всякие разные темы, чтоб друг друга получше узнать. Давно хотел у тебя спросить, как ты относишься к современной геополитической обстановке в мире, и что...< От Автора: эту презанимательную дружескую беседу между Автором и читателем вы сможете прочесть в отдельном рассказе "Разговор за чашечкой кофе", если, конечно, моя обнаглевшая леность позволит мне его написать в ближайшее время. >
За такой вот болтовнёй тет-а-тет минул некоторый, довольно ощутимый, отрезок времени.
Дзыньь. Ун моменто. Я мигом. Так, так, угу... Поздравляю тебя, Автор, ты опять опростоволосился, что ж, читатель, признаю, я невольно обманул тебя, слишком шибко распетушился в своей уверенности, оказывается наша непоседа решила, и даже без моего ведома, прогуляться с друзьями в Тушино. Зачем? Да там какой-то музыкальный фестиваль намечается, то ли "Крылья", то ли "Закрылки", что-то в этом роде. Блажь, несомненно. Но на то она и молодость даётся, загулящая. Пусть порезвится вволю. Ну а ты давай хватай недоеденный бутерброд, ноги в руки, и рванём, посмотрим, что это там за людское сонмище. Бег, бег, ходьба, тяжёлый шаг... Фуф, уморился? Ничего, уже скоро и доберёмся. Ты мне лучше, читатель, скажи, куда мы с тобой сегодня вечером вместе с нашей героиней отправимся, вечером, в смысле в приличное время, в подобающее место, я не ханжа, но и пьяных дебошей в своём же произведении не допущу. Тогда, говоришь, в кино, на "Терминатора 3". И неужели тебе приятно смотреть всю эту безмозглую американскую резню. Я так и знал, что ты по юности своей необдуманно выберешь этот варварский способ развлечения, поэтому я уже всё продумал за тебя, вечером мы пойдём в оперу. Приготовь свой смокинг. Что? Не желаешь ты "тащиться в этот дибильный балаганчик". Бунт на корабле? Ах так то ты платишь мне за доброту мою, тогда, прощай, сам изволь себе истории придумывать. Посмотрим. Как же я был слеп! О, наказанье!
--
Ну и вали отсюда, коли не хочешь, чтоб я ещё хоть одно твоё дрянное твореньеце в руки взял. Пока.
Светлейший читатель, отрада душеньки моей, не спеши так, я погорячился, пошутил, всё, всё будет по-твоему. Как тебе угодно, так и буду я писать, только не покидай меня. Тем более, гляди, вон, по той стороне, и наша старая знакомая, вместе с подружками, идёт. Болтает, улыбается, счастливая. И совсем немного то ей и для счастья нужно. Значит, всё хорошо утром кончилось, а как же и могло быть иначе в моём рассказе? Вот домой придём и поподробней её расспросим, вместе помечтаем, ведь нам так много, ещё много осталось поведать друг другу. Ах, скорей бы ночь... Кажется, там у входа очередь какая-то собралась, ладно, это даже чудесненько, пусть пока постоят, наговорятся вдоволь. А мы с тобой, читатель, порадуем нашу развеселившуюся героиню, сгоняем быстренько в лоток и купим, нет, нет, не пиво и не курево, которое "любят" девушки, а обыкновенное мороженое, может я и староватый простак, но на правах автора требую от тебя, читатель, полного подчинения. А вместо того, что возмущаться, глазей-ка по сторонам, да ищи киоск. О, спасибо, что указал. Тебе какое, пломбир или шоколадное? Она то, я думаю, любит вишнёвое и оценит наши с тобой старания ласковым взглядом, например. Эх, жизнь прекрасна...*?%";*&^#*...
--
Что это?
--
Может, что-то рухнуло на сцене или баллон какой-нибудь взорвался? А, Автор? Обнадёжь меня, ты же здесь всё знаешь.
--
Не черта я тут не понимаю. А вдруг это терракт, нехристи окаянные опять беснуются? Что же мы, бежим, бежим скорей, найдём её, она, наверное, сильно испугалась, её нужно успокоить, ей нужно помочь!
Бег, бег, поворот... Аххх. У, треклятые выродки! Отродья поганые! Сколько же народу положили?! Ищи, ищи, милый читатель, её, она, верно, уже зашла, она, верно, в шоке. Всё будет нормально. Что же я мелю такое?! Где же? Где же? Её сумочка...кровь, кровь, везде эта липкая кровь...она, застывшая...< Убийцы!!! >
Все последующие записи были произведены через несколько дней после известной вам трагедии в Тушино, унёсшей 15 жизней не в чём неповинных людей. За что?
...потом были какие-то вереницы машин, какие-то суетливые спасатели, вертолёты, стервятники-журналисты. Что они все здесь делают? Зачем они? Ведь никто из них уже не сможет воскресить её и лежащих рядом с нею.
Один день и какое горе, а что же мать, отец, что же их долгие годы...эх, эх...
Смерть, смерть одна кругом, "каменная" старушонка. Зачем же вообще тогда жить, рождаться, коли смерть каждый день готова взять тебя? Ждать её, видеть, как смерть прибирает твоих близких? Смерть, лучше уж сразу, сразу смерть.
Я протестую! Я вправе в своём же творенье изменить ход повествования, ход событий. Я не хочу этого. Я возражаю! Ну, скажите, молю скажите, ведь вправе я? К чёрту извечные законы. Я должен быть вправе... Не может же так статься, что ещё совсем недавно мы смеялись, мы воображали, я беззаботно дурачился, а теперь...
Но куда, куда она делась? Куда пропал её внутренний мир? Не возможно же, чтобы её мысли, чувства исчезли бесследно, просто так, в ничего. И даже, если после наступает конец всему, то все равно будет пустота, чернота, что-то будет, будет мысль, о, её никто никогда не сможет отнять у вас, а то, как же, представьте, что вас вовсе не будет, нет, что-то там есть, должно быть, мысль. Но не ошибаюсь ли я в своей вере?
Со временем, потихоньку отходя от пережитого первого стресса, мои рассуждения стали более закономерными, последовательными, появились новые открытия, вопросы, такие, о которых в начале я и не подозревал, и каждый раз я искренне удивлялся им, их внешней простоте, их молчаливой жестокости и тому, как трудно придти к ним.
Куда? Как? Что так всесильно, что творит такие дела? Зачем? Зачем такая судьба? Отчего? Кто? Кто повинен в этом? Кто ответит за пролитую кровь? Кто?
Разве накокаиненные, прозомбированные фанатики-шахиды, политобработанные и вымуштрованные в адском пекле бесчеловечной бойни в Чечне, с того самого опасного возраста формирования устоявшейся личности, хотели именно её смерти, именно её боли? Вовсе нет, они, отчаявшись сделать хоть что-нибудь для умиротворения своего края, подстрекаемые матёрыми дельцами-лжепатриотами, самоотверженно "сражались" за свою родину, и им было решительно все равно, разорвёт ли именно её их мученический пояс. Смеем ли мы, живущие в довольстве и безмятежности, осуждать их, видевших и ощутивших на себе все ужасы, всю пустоутробную суть войны, отнявшей у них самое ценное, их сородичей, их отчий кров; но мало того, не успели зарубцеваться глубокие раны их детской психики < да и вряд ли когда-нибудь они заживут >, ещё не высохли последние слёзы по погибшим братьям, как пришли они, арабские проходимцы-балаболы, посланные своими владыками жирующими где-нибудь в "Блистательной Порте" у "Порога Счастья", и сказали, будьте мужественными, мстите, по закону гор, своим обидчикам, убивайте их в собственных домах, мы подскажем, мы поможем. Согласитесь, не так-то легко сориентироваться измученному и растерявшемуся, доведённому человеку, тех ли он наказывает, правильна ли его месть. "Тех, тех", - повизгивают от восторга, продавшиеся муллы, Аллаха они уже давно забыли, теперь у них один Бог - доллар, ради него, доказывая своё усердие, и бьются "иуды" пустыми башками об пол мечетей. Ну что ж, раз тех... Ага, скажете вы, попались злодеи, вышли мы на кровопивцев эмиссаров. Они повинны! Что вы! Разве такой респектабельный и, быть может, даже начитанный господин, щеголяющий стильным костюмчиком в сытом Лондоне, жаждет чей-нибудь личной смерти, примитивного убийства, да его, скорее всего, как любого культурного англичанина, от одного вида изуродованных тел воротит, где уж там беспощадная окопная борьба с оккупантами за свою республику. Что там в ней сейчас делается он едва ли и знает, ему куда интересней, например, результаты последнего чемпионата по гольфу. Просто модный костюмчик, билетики в партер на приличный спектакль, ужин в ресторане - всё это стоит денежку. А где, простите, её можно преспокойненько взять? Смекнули? Типа: "Подайте братья мусульмане и сочувствующие европейцы на священную войну с неверными гяурами!" - не буду утверждать, что новая, но испытанная, весьма эффективная сказочка. Однако, не всё же коту масленица, иногда, для отчётности, нужно и поработать немного, но эти господа могут и не усердствовать в своей "борьбе", зачем им пятнать свои холённые ручки, они, в принципе, готовы и вообще ничего никогда в своей жизни не делать, главное чтобы за всё это кто-нибудь заплатил, к хорошему быстро привыкаешь, небольшой бакшишек, и вот они уже покладистые и пушистые, сострадательные и добрые. Доллар, ты во истину самый могущественный Бог! А что же наши? Карьеристы офицеры, которые своими прямо-таки гестаповскими методами насаждения федеральной власти доводят до предела немногих уцелевших местных жителей? Нет, как же, это так, пятое-десятое. Неужели же они враги собственным согражданам? А, может, предприимчивые торговцы генералы, как на восточном базаре, зазывно кричащие на всю Чечню, что только у них за умеренную плату вы приобретёте всё вплоть от гранаты РГД-5 до гранатомёта РПГ, а также супер-осеннее предложение: купившему 1 тонну тротила, бесплатная, а главное надёжная доставка до любого города России, с непременными консультациями специалистов-взрывотехников о самом удачном месте закладки? Да вы просто гнусно завидуете нашим "бизнесменам"! Самим не по силам что-нибудь эдакое денежное провернуть, вот и клевещите на них. Грабящие и мародёрствующие солдаты, избитые и вечно пьяные? Скорей всего они сами нуждаются в помощи и сочувствие, чем в лишних и неуместных подозрениях. А толстобрюхие бюрократы, которые своей туполомностью, в купе с поражающей и ничем неистребимой взяткопотребностью, право, уже всех в России достали, чего уж говорить о таком раздольном месте как "контертеррористическая операция"? Бедняжки целыми днями только и радеют о благоденствии народном, посредству выполнения высочайших и всемилостивых указаний. А вы? Посовестились бы, и сомневаться в них. Как видите, виновных нет. Никто не желал, не планировал её личной гибели. О, как удобно, когда никто в отдельности не виновен, значит в ответе все, всё наше общество, а со всех и спрос невелик...
Но отчего же не дойдёт до отупевших от лазанья по горам, отравленных ложью, мозгов чеченских "бойцов", что они "сражаются" с "ветряными мельницами", что в бедах обрушавшихся на их отечество отнюдь не повинен простой российский гражданин, пришедший на концерт, да, его радостное состояние на фоне стонов чеченцев вызывает зависть, ненависть, но их истинные враги, если и бывают на концертах, то уж во всяком случаи приезжают туда на эскорте иномарок и сидят в VIP-ложах, что ж они всем известны, это чиновник-крючкотворец, жадные до роскоши и придворных конъектур политики, высокие военные... Но ведь не договорятся они меж собой, мерзавцы! Опять, как всегда у нас принято, в ответе за всё окажешься ты, многострадальный русский народ. Первым встретишь удар вражеский в лицо гордое, но не упадёшь, ибо никогда ещё не падал, но не волнуйся, свои же сзади "помогут", подтолкнут к пропасти, шипя при этом: "Эх, лыковые, какие же вы всё-таки вредные, живучие, ничем вас не возьмёшь..." Терпи! Терпим... А ведь долго терпеть придётся.
Эхма, вот такая вот гадостная вещь - жизнь. Заводи Автор свою словесную шарманку, вместе поплачем...
Москва, Москва, Москва... Словно насупившаяся паучиха, расположившаяся в самом центре своей огромной паутины, опутавшей дорогами, проводами, трубами всю страну, деловито подбоченясь сидит она на своих семи холмах, да подёргивает ниточками, потянула - загудели наполненные электрической информацией кабеля, и понеслась молниеносная волна до самого аж Владивостока, а там, как будто, этого только и ждали, засуетились, забегали, как же, Сама звонила, икорки требует, она ведь жуть какая большая, сварливая, ненасытная, и помчались сразу же гружённые вагоны, сквозь таёжные гати, сквозь предрассветные туманны: "Дорогу! Дорогу! К Самой!". Со всех сторон ползут к ней беспрерывные потоки, кто с чем, с самым ценным: арбузами забитые, соболями сибирскими, наивными провинциалами. Всё перемелет, не беспокойтесь, как в прорву. Всё мало, давай ещё! И восседает она, толстая, довольная, всеми лапами только и успевает за паутинки дёргать: "Давай! Давай!" - управляет, родименькая. А около неё самой нити уж на что частые, ухоженные, широкие, под её личным попечительством, и расходятся от неё кругом меткие стрелы автобанов, текут по ним до самого горизонта светящиеся реки. Кто куда. У каждого дела свои, и никому нет дела до друг друга. И с самых окраин отчётливо видна стройная Останкинская вышка, пиком своим протыкающая небеса, но оно ничего, так было задумано. У этой башни тоже есть своя значимая паутина, эфирная, в чреве башни трудятся сотни рук: печатая, вырезая, снимая. И уже в вечерних новостях вся бескрайняя страна, вплоть до самых забытых, замшелых чукотских деревушек, благодаря их стараниям, узнает о новом, ужасающем терракте, произошедшем в столице государства Российского. Но что даст им это знание? Мы же терпим. Погалдят, да забудут, всё проходит. А в самом сердце страны, у подножия Кремля, сменятся караулы, двенадцать раз пробьют часы, и звёзды, вы только вдумайтесь, мечта всего человечества, приручённые, зависимые звёзды, гранатовые, кроваво-красные звёзды будут стеречь усталый сон москвичей. Гармония? Идиллия? Нет, нет и ещё тысячу раз нет. Грустно? Пусто?... Грустно. Пусто. От того, что где-то на седьмом этаже, ничем не примечательного дома, ветер листает недописанные строки первых стихов, скучает одинокий котёнок, рыдают родители. А хозяйки комнаты нет. Не ищите, не зовите, не старайтесь. Всё тщетно. Где ты, моя милая?
Нет, я не буду больше терпеть:
--
О, Боги, зачем же вы так жестоки к нам. Я требую мщения. Что же вы стыдливо спрятались за облаками, они вам не помогут. Явитесь и скажите, кто ответит за пролитую кровь?
--
Готов ли ты задать нам этот вопрос?
--
Да.
--
Тогда слушай. Пройдут века, ты потеряешь им счёт, погибнут царства, низвергнутся кумиры, померкнет память, а ты, открытый всем стихиям, так и будешь стоять здесь, словно изваяние, терзаясь каждодневно, ибо никто никогда не даст тебе ответа, наступит день Страшного Суда, но и он не принесёт тебе облегчения, потому что им кончится всё и все счёты будут закрыты, но никто не поплатится за былое пред нами, пред тобой, каждый преступивший раскается в грехах своих прежде всего пред самим собой, и это будет страшно, во много крат тяжелее любой пытки, раскаянье и самоотвержение, но все страдавшие не потребуют возмездия, они простят своих мучителей. Как простится всё, и они обретут вечную свободу.
--
И только? Как же так! Где справедливость?
--
Ты ещё слишком мал, чтобы понять, что весь мир зиждется всего на трёх обыкновенных в обычное время вещах: раскаянье, прощенье и нашей любви к вам, твореньям нашим. Здесь нет места мести, скорби, дерзости. И когда-нибудь, ко дню Страшного Суда ты это обязательно осознаешь, как осознают и все остальные. И всё будет хорошо. Обещаем. Как и должно быть.
--
Я этого и ждал! Убийцы укрылись дланью Божьей, они же прикроются Богами и в земной жизни. Но что же остаётся ей, мне, нам? Кто, кто ответит?
P.S. Никто и никогда.
Многие предложения были написаны ещё под болезненным впечатлением от случившейся трагедии, поэтому Автор просит прощения, если он невольно задел, некоторые, легко узнаваемые, несмотря на иносказания, личности.