Чайка Алексей Дмитриевич : другие произведения.

Мулен-Дор: эпизод первый

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сага о царях. Всё. Довольно. Хватит. Сегодня же поставлю своим телом алую точку на мокром от осеннего дождя асфальте. И пусть двенадцать этажей станут занавесом никчёмного спектакля моей горькой жизни! Но что это за тип в дурацком плаще и на кой чёрт он приглашает меня в мою же квартиру? Не-ет, батеньки, тут что-то нечисто. И бежать, бежать домой сырыми дворами, обогнать пройдоху и закрыться на семь замков и три цепочки! А за что, спрашивается, меня впихнули в грязную жёлтую маршрутку и куда везут, волшебным образом проскакивая через все городские пробки? Разделают, как порося, и концы в воду. Ах, несчастный я, несчастный! Вот ввели какой-то препарат в вену и сверлят лоб станком, готовят извивающегося червя, чтобы пустить мне в голову. Спасите, братцы! Шестиэтажный дом распадается на две части, и знакомый господин в плаще мелет чушь про Мулен-Дор, про то, что я рождён царём, и трон в замке ждёт меня. Завертелось всё вокруг, завертелось, я уж не знаю, кто я, слаб или силён, раб или царь. Читайте, прошу вас, читайте, может, вы что-либо поймёте да с умной миной расскажете мне, что к чему. А то я... Голова моя, голова, нету спаса от приключений!

Эпизод первый

  -1-
  Я не сделал ничего плохого своим однокашникам, просто глазел по сторонам, позёвывая в ладошку, но они вдруг схватили меня и потащили за университет: там больше грязи. Шутники! Вадим вразвалочку шёл за ними, затягиваясь последние разы, потом пульнул окурок в колючие кустарники, отвёл назад ногу и мастерски дал мне пинка. Однокашники гоготали, видя, как портфельчик вылетает у меня из рук и падает на край тротуара, а я, пробежав несколько метров, теряю равновесие и падаю. Ладони и колени утопают в грязи.
  Вадим не упустил случая наступить на портфель и носком ботинка швырнуть его в лужу.
  Ничего. Я привык. Давным-давно привык.
  Я поднялся, медленными движениями показывая равнодушие к происходящему, словно не меня бросали в грязь, и слыша удаляющийся смех однокашников, как мог, вытер руки, собрал комья грязи с коленей, подобрал портфельчик и вышел из-за здания.
  Толпа кривилась в ухмылках, кое-кто покачивал головой в поисках сочувствия в самом себе. Все тоже привыкли, что мне достается, и никто не считал нужным вступиться, ведь невыносимо скучно жить, если возле тебя нет того, над кем можно "прикалываться". Не знаю точно, какое место я занимал в классификации биологических видов у окружающих, но догадываюсь, что червяком, по досадной оплошности природы родившимся человеком. Даже с прядью фиолетовых волос надо лбом и золотой серёжкой в носу, высокая, худая Ирка, которая всем пацанам даёт за легкую улыбку, при виде меня делает такую презрительную физиономию, что мне самому становится тошно.
  "Ничего, Кирилл, все нормально. Они просто боятся Вадима", - говорил я себе, проходя сквозь студенческую толпу.
  И лгал. Вадима, здоровяка и красавца, они не боялись. Те, кто меньше, его боготворили, те, кто старше, говорили о нем с уважением, а такие, как я... Да, только такие, как я, боялись и ненавидели. Мы были материалом, из которого лепилась слава Вадима, как озорника и просто веселого парня. Студенты не задумывались, на каких жертвах и мучениях громоздилась эта призрачная слава.
  "Терпи, Кирилл, надо терпеть. Ты ничего не можешь поделать, - твердил я себе, выходя из университета, и в голову проникла назойливая мысль, которая неотступно следовала за мной уже месяц. - Нет, могу! Я покончу с собой. Да, это единственная возможность наказать Вадима. Пусть его обвинят в моей смерти!"
  Я пошел дальше, посылая к чёрту занятия, буквы "нн" в журнале, и вынашивая в себе только что на пепле боли и унижения родившееся ликование. Вспыхнула картина, затмив сырую улицу: я бросаюсь с высотного здания, мой труп увозит скорая, начинается следствие, допрашивают свидетелей, однокашников. "Вообще-то Вадим над ним подшучивал", - говорит один. "Часто шутил над беднягой", - добавляет другой. Ирка заходится слезами и даже целомудренно сводит всегда широко раздвинутые ноги. Милиционер хмурит брови и немножко волнуется при виде такой доступной девушки. На Вадима заводят дело. Вадима ведут на суд. "Суд признал Азарова Вадима Петровича виновным и решил назначить ему наказание в виде сотни ударов плетью, отрезания члена на площади и дальнейшего четвертования". Вадим испускает вопль отчаяния, и его уводят. Занавес!
  Тухх!
  Плечом в плечо я столкнулся с незнакомцем в каких-то странных чёрных одеждах.
  - Осторожнее! - зашипел он.
  - Простите, - пробормотал я, спеша стереть улыбку от фантазии.
  Мой растерянный и его раздражённый взгляды пересеклись, и сердце моё на пару секунд повисло, в горле сплёлся комок. В одно мгновение я вспомнил все унижения, которым подвергался не только в университете, но в школе и даже в детском саду. Ужасное отчаяние накрыло меня, даже глаза стали влажными. Я понял, что незнакомец вырвал из меня какую-то важную мою составляющую.
  "Повеситься или спрыгнуть с дома", - твердо решил я, еще раз оглянулся (человек в плаще затерялся среди пешеходов) и посмотрел на небо. Оно с каждой минутой становилось все серее, а зонта со мной не было: последний, третий по счету зонт мне сломали прошлой весной, и теперь в любую погоду я хожу без него.
  И тем не менее, несмотря на грозящий октябрьский дождь, я свернул на узкую улицу и направился на кладбище, где покоятся мои родители, хотя до него оставалось семь или восемь кварталов.
  Дождь набирал силу. Вообще, я заметил, что он всегда любит меня поливать. Как только я иду на занятия или с них, начинает плакать небо. Вероятно, оно скорбит о моей несчастной доле. Хотя, более вероятно, что его тошнит от моего вида. А впрочем, я уверен, что небу нет ни до кого дела: оно одинаково безжалостно к несчастным и равнодушно к счастливым.
  Полчаса спустя бродил я между мраморных, оцинкованных, крашеных железных гробниц с крестиками, а кое-где и звездами наверху. Более старые гробницы сопровождались деревянными крестами. Хорошо зная путь к родительским могилам, я шел наискось, иногда сворачивал в стороны, чтобы вглядеться в даты рождения и смерти. Мне нравилось считать года жизни, искать тех, кто родился еще в девятнадцатом веке, потому что таких могил осталось очень мало.
  Ледяной дождик по-прежнему чертил каплями косые линии, но шапку, спрятанную в портфеле, я и не думал надевать.
  Наконец, я подошел к мраморным плитам с именами родителей. Я был здесь много раз, во всяком случае, куда чаще, чем бывают иные дети на могилах своих отцов. Наверное, мне жилось чуть-чуть хуже других. Если вообще жилось.
  Родители погибли в автомобильной катастрофе, и, я надеюсь, последние минуты их не были мучительными. Удар, хруст панели, стекла, кузова, вспышка, острая секундная боль, - и они за чертой. Я учился тогда в старших классах, и тетка быстро оформила опекунство, забрав все имущество. Женщина она замечательная, только водка сильно портит её и заставляет поносить всех и каждого грязными словами. Я умудряюсь приходить, когда она трезвая, и получаю деньги на квартиру и личные расходы, а она умудряется не пропивать всё до последней копейки.
  Мокрый мрамор казался вскрытым лаком. Дождь шуршал в голых ветках деревьев и кустарников, звенел по цинковым полым гробницам. Я смотрел на чёрно-белые фотографии родителей. Эти черты навсегда врезались в моё сердце.
  "А покончить с собой действительно нужно, - решил я без дрожи и сомнений, - может быть, я окажусь рядом с ними".
  К звуку дождя прибавился звук падающих на зонт капель. Я оторвал взгляд от надгробья и понял, что вода не течёт по волосам, не скатывается за шиворот. Я повернул голову, и ледяная волна ужаса окатила меня: совсем рядом держал надо мной чёрный громадный зонт незнакомец в чёрном плаще.
  В первое мгновение я решил, что незнакомец тот самый, с которым я столкнулся у двора университета. Но, когда ослепление от страха прошло, я убедился, что подле меня стоит совсем другой человек с широким, более ли менее приветливым лицом.
  - Привет, Кирилл, - произнёс ровным голосом человек, словно произносил эту фразу в тысячный раз, и она ему порядком надоела. - Зачем же ты так вздрагиваешь? Я не злодей. Я здесь, чтобы проложить путь, огибающий смерть, которую ты так правильно для себя избрал. Готов меня выслушать?
  
   -2-
  И хотя я уже перевёл дыхание, сердце моё колотилось в груди как бешеное. Кровь стучала в висках. Руки дрожали. Но я чувствовал, что успокаиваюсь, что напряжение снижается как степенная функция относительно оси абсцисс.
  - И не смотри на меня так, побереги глаза, - незнакомец ожидал какой-то реакции с моей стороны, но, так как она не последовала, продолжил. - Прости, ты, наверное, хочешь ещё побыть у могилы родителей? Я постою здесь, не буду тебе мешать.
  Мысли о родителях улетучились. Ни о каком ностальгическом настроении не могло быть и речи. Поэтому я покачал головой.
  Незнакомца мой жест обрадовал.
  - Ты готов беседовать со мной? Что ж, хорошо, хорошо. Позволь представиться: Аркадий Апполоныч. Без фамилии. Там, откуда я, фамилии совершенно не имеют значения. Пыль да и только. Имя - вот что важнее всего. - Он приблизился ко мне так, что пришлось едва заметно отстраниться. - По-правде говоря, мне безумно нравится твоё имя: Кирилл Первый. А? Грозно. Сильно. А?
  "Что за чушь?" - пронеслось в голове.
  Аркадий Апполоныч потушил улыбку и выпрямился, даже зонтик перенёс полностью на себя, так что мне на голову начали падать крупные холодные капли.
  - Чушь, говоришь? Ни фига не разобрался и ничего не понял, а махом - "чушь"! - Обидевшись, заговорил незнакомец, смотря в занавесь дождевых струй. - Ну народец! Ладненько, мы проходили. И не такое слышали. Мне не впервой.
  "Точно псих!" - решил я.
  - Сам псих! - бросил мне в лицо Аркадий Апполоныч.
  Я подпрыгнул, и глупый вопрос сорвался с языка:
  - Кто вы?
  Мужчина крякнул.
  - А вот это уже на что-то похоже. А то, честное слово... Ты решил, что я читаю мысли. Это неправильно. Я мысли слушаю, потому что люди их выкрикивают, как припадочные. На твой скромный вопрос я уже ответил. Меня зовут Аркадий Апполоныч. Пойдем со мной, и я тебе покажу кое-что интересное.
  - Я... - моя рука указала на родительское надгробье.
  - Что? Ты ведь минуту назад качанием головы дал понять, что больше не намерен здесь торчать. Или передумал? Только учти, я долго ждать не буду. Здесь сыро и сквознячит, а у меня только прошёл гайморит. Ну? Ты умеешь говорить? Только немого мне под старость лет не хватало!
  - Умею.
  - Ну, слава Богу. Пошли к тебе. Чашка кофе и мягкий диван - самое оно в такую мерзопакостную погоду.
  Таких странных слов мне ещё не приходилось слышать. Уж на что бывают глупые девчонки, но такого...
  - Ага, - вздохнул тем временем Аркадий Апполоныч. - Не глухонемой, так тугодум.
  - Я никуда с вами... того... не пойду.
  - Здрасьте - приехали! Если я собираюсь в твою квартиру, то куда махнёшь ты? Октябрь - не май, на лавке не прикорнёшь.
  - Какое отношение вы имеете к моей квартире? Вы родственник?
  - Ага. Троюродный дядя сестры попугайчика, которого ты в седьмом классе скормил кошке с оригинальным прозвищем Мурка.
  Я опешил:
  - Откуда...
  Аркадий Апполоныч сделал скорбящую физиономию.
  - Откуда, откуда. Завтра после двух принесу докладную на двадцати листах с живой подписью мэра. Там будет подробнейшим образом изложено, откуда я всё про тебя знаю. А сейчас - срочно греться! Я на руках пальцев не чувствую. Ты идёшь? Нет? Ну как хочешь. Если доберёшься живым, я тебя буду ждать в твоей квартире. До скорого!
  И мужчина развернулся на каблуках и двинулся прочь, старательно обходя надгробья и качаясь на скользкой умершей траве.
  - У вас нет ключей! - выпалил я.
  Не оборачиваясь, Аркадий Апполоныч вытащил два ключа и брелок из наружного кармана плаща, позвенел ими и спрятал вновь.
  "Карманник!" - ударило мне в голову.
  С губ слетел победный крик, и я бросился следом за незнакомцем. Надо было во что бы то ни стало вернуть свои ключи. Я пробежал мимо пары надгробий, но на повороте поскользнулся и шмякнулся в неглубокую яму, вдобавок впечатавшись макушкой в чугунную оградку. В глазах зажглись и тут же потухли цветные звёзды, я попытался вскочить, но правая нога оказалась сильно ушибленной.
  Тихо постанывая и ругаясь сквозь зубы, я окинул взглядом кладбище и убедился, что незнакомца след простыл.
  "Абсолютно верно. Верно, чёрт возьми! Но как это может быть? - ещё не веря самому себе, подумал я. Перед глазами плыл зажатый массивными словарями томик Булгакова в хозяйской библиотеке. - Нет, это полное сумасшествие! Он карманник и не более того".
  Тогда я сунул руку в джинсы, и моему изумлению не было предела. Два ключа и брелок - по-прежнему мои верные спутники.
  "Обманул! С такого расстояния да с моим зрением!.."
  Но сомнения не уплывали, они были тут, мелкие и назойливые как мошкара. Брелок, уж слишком он был похож. Плоский вращающийся металлический диск с буквой "К". Ошибиться трудно. Одним словом, чертовщина!
  Я поднялся и заковылял прочь. Даже не попрощался с родителями. Обидно, но возвращаться не представлялось возможным.
  Сильно продрогший, я выбрался из кладбища (благо, шныряли туда-сюда лишь редкие прохожие), спустился в подземный переход и, ощутив мокрым телом всю жестокость осеннего сквозняка, побрёл по тротуару. Скорее, скорее домой!
  Легкий писк тормозов, и слева сбросило скорость такси.
  - Подвести? - крикнул через салон водитель.
  Вот оно - чисто человеческое сочувствие! Видит, что я мокрый и замёрзший и спрашивает, можно ли подвести. Но я стал так, чтобы меня было видно, и похлопал по карманам, в одном из которых звенели ключи и медная пятёрка, в другом неслышно покоился затасканный надорванный червонец. Водитель кивнул в знак того, что увидел мою неплатежеспособность, но в ту же секунду задняя дверца распахнулась, и Аркадий Апполоныч раздражённо сказал:
  - Садись и поехали. А то замёрзнешь, заболеешь и умрёшь. Смерть твоя испортит мне статистику. Слыхал?
  Я шарахнулся от машины, словно в ней на заднем сидении находился полуразложившийся труп. Я забыл про недоукраденные ключи и юркнул в подъезд. Там я, отдышавшись, решил передвигаться дворами, что, конечно, выглядело весьма проблематичным, поскольку дождь продолжал моросить, а к нему в подмогу пришёл ледяной ветерок.
  "Судьба моя, судьбинушка! За что ты так меня ненавидишь? За что поносишь каждую минуту моего бытия?"
  В одном из зданий, мимо которых я проходил, открылось окно лоджии, а потом на меня обрушился голос:
  - Ну, упрямый же ты ослик! Изволь сказать, таких осликов я и не встречал!
  Я чуть за голову не схватился: это был голос Аркадия Апполоныча. Его широкая физиономия выглядывала из третьего этажа.
  Пришлось бежать, привлекать к себе внимание. Портфельчик то и дело выскальзывал из рук. Пару раз я поднимал его из луж.
  "Нет, эдак я точно скончаюсь по дороге", - подумалось мне особенно настойчиво, когда я вспомнил, что осталось всего ничего - добрая половина города.
  Но скончаться в этот вечер мне не довелось, хоть, признаюсь, следующие полчаса я был на грани жизни и смерти.
  Граждане! Умоляю вас, ради всего святого, следите за тем, какие маршрутки шныряют по городу. Одна из таких маршруток едва не погубила меня.
  
   -3-
  Жёлтая, царапанная, грязная, со следами ударов, с заклеенными скотчем стёклами, она сдавала назад под крону фиг знает какого дерева с северной стороны пятиэтажного дома. Пока я миновал двор с пустующими лавками, с мокрыми качелями и песочницами, турниками и разноцветными лесенками, прошла минута. Обычный приземистый мужик с несколько одутловатым лицом, вероятно, от алкоголя, открыл задние дверцы маршрутки и сплюнул в сторону. Я увидел пустой салон без кресел. Маршрутка предназначалась, наверное, для перевозки грузов. На мою беду, я не заметил спрятавшегося за крыжовником господина совсем иного склада. Он-то всё и сделал. Когда я подходил к маршрутке, чтобы прошмыгнуть мимо неё и выйти из двора на тротуар подле дороги, высокий, в чёрном плаще до земли, незнакомец шагнул из крыжовника и вцепился мне в руку с нечеловеческой силой. Я не успел и крикнуть от неожиданности. Меня швырнули на железный пол маршрутки. Я посунулся до стенки, отделяющей кресла от салона, слыша, как хлопают закрывающиеся задние дверцы. Потом взвыл двигатель, возбуждённый педалью газа, меня ссунуло назад, ударило о левый борт, и маршрутка влилась в поток автомобилей. Она неслась с огромной скоростью, словно плевала она на все те пробки, что душат город почти весь день. Я ощущал эту скорость больше, чем видел, поскольку не мог подняться: меня бросало из стороны в сторону, а вцепиться было не за что; мой портфельчик летал из одного угла в другой. В треснутые стёкла я наблюдал с пола салона текущие назад верхушки зданий, ускользающие кроны голых деревьев, мигающие головы фонарей и тянущиеся ленты проводов, подпрыгивающие на столбах и опускающиеся между ними. "Боже, Боже, куда я теперь встрял?" - пылала голова одной лишь мыслью, которая выпрыгивала и сменялась болью и фейерверками при ударах о стенки с прохудившейся обивкой, местами вырванной, протёртой, облитой неизвестного цвета краской. Маршрутка гнала и гнала, неизвестными науке и простой физике вещей способами втискивалась между рядами, меняла полосы не реже, чем меняет головка жёсткого диска дорожки при дефрагментации. Один раз полупрозрачные очертания автомобилей пересекли салон маршрутки; они задели меня, потому что оказались слегка упругими, как поток воздуха из фена; а спустя секунду я увидел мелькнувший красный свет светофора. Тогда я понял, что столкнулся с бандой инопланетян или ведьмаков, знающихся с нечистой силой. А как ещё объяснить всё происходящее со мной, если всякая логика распадается на куски, тает подобно градине на разогретом асфальте?! Меня начинало тошнить, когда маршрутка нырнула в незнакомую улицу, которая родилась из тут же разъехавшихся в стороны зданий. Я услышал писк тормозов и впечатался макушкой в стену, отделяющую водителя и кузов. Пока сознание возвращалось в мозг, человек в плаще вытащил меня за ногу, потом перехватил и понёс в полуподвальное помещение по спускающимся вниз ступеням. "Комнаты мастера", - вплыла глупость в ушибленную голову. Дверь открылась сама собой, и человек в плаще бросил меня на величественный деревянный стол, возвышающийся в середине комнаты. Свет мощной лампочки в патроне ослепил меня. "Будут разделывать", - решил я. Мысль эта, как вы понимаете, не прибавила оптимизма, поэтому я дико, душераздирающе заорал, на что человек ответил ударом в челюсть, правда, не сильным. Потом я почувствовал, что мои руки привязали кожаными ремнями к ушкам, вделанным в стол, ноги раздвинули и закрепили металлическими тяжёлыми скобами. Отчаяние подкрадывалось ко мне с жестами дикой кошки, бесшумно и неотвратимо. О смерти я не думал, я боялся одного - что меня будут пытать, будут мучить и терзать моё тело, ведь я, говорю откровенно, как все трусы, лишён устойчивости к боли. Я боялся любой боли и сходил с ума от её ожидания. В глухой тиши полуподвального помещения кожей скрипнуло кресло, и не торопясь ко мне подошёл широкоплечий скуластый мужчина, опять-таки облачённый во все черное. Не пришлось мне размышлять на тему странности моды появлявшихся в тот день типов, поскольку мужчина сразу заговорил, и в голосе его было достаточно магнетизма, чтобы приковать мое внимание. - Какие же духовно слабые люди пошли... В двадцать лет они не знают, зачем живут. А всё почему? Да потому что государственная система, провозгласив культ индивидуума, не дала достаточно условий для его развития. Проповедуют крылья и небеса, а надевают колодки глупых законов, написанных ворами и алкоголиками. Сударь, я тут недавно, но уже понял, что Россия - страна виртуальной свободы, кругового обмана, и вы - одна из бесчисленных его жертв. Но успокойтесь и ни о чём уже не думайте: я подарю вам скорую и безболезненную смерть, о которой вы мечтали, выходя из университета. С другой стороны ко мне подошёл господин, полчаса назад бросивший меня в маршрутку. Он закатал мне рукав и, несмотря на моё молчаливое сопротивление, ловко попал иглой в вену. Шприц быстро опустел, и по телу моему потек холодок, вытеснивший из головы клочки оборванных мыслей. Лампочка под потолком потускнела, её свет уже не бил по глазам; оковы на ногах и руках потеряли цепкость и режущую твердость; и я понял, что не все так плохо. Этот незнакомец говорил о моей скорой смерти? Ну, и славно. Так даже лучше: не будет груза самоубийства. Мне на голову надели какой-то колпак, и в скулы упёрлись резиновые ручки. Подбородок закрепили ремнем, а потом водрузили что-то вроде сверлильного станка. Я краем глаз видел серебряное сверло, зависшее надо лбом. "Что ж, значит, так надо, так правильно". Загудел двигатель, передав вибрацию на меня и стол, завертелось сверло и начало медленно опускаться. Когда металл коснулся головы и брызнула алая кровь, я сдавленно охнул. Вибрация проникла внутрь. Казалось, не дробление кости, а устойчивое, беспощадное дрожание отяготило нервные волокна, наполнило их тупой и густой как соус болью. По ощущениям, голова разрослась до невероятных размеров, заполнив чуть не полкомнаты. Я закрыл глаза, чтобы не видеть, как летит во все стороны красная, горячая субстанция. Носом я ощутил запах горелых перьев, такой запах бывает, когда сверлят зубы. Я мечтал, чтобы сверление головы поскорее кончилось, но губы мои были плотно сжаты. Я даже не пытался закричать. Все реакции оказались подавлены введенным лекарством. И вот сверло подняли, станок убрали, наложили тампоны, которые мгновенно разбухали от хлынувшей из дырки крови. На место станка водрузили устройство с трубкой и стеклянной емкостью, по дну которой передвигался белый полупрозрачный червь длиной около десяти сантиметров. Он вел себя неспокойно, его беспокоил свет. Червь крутился и извивался, мечтал оказаться в теплой моей голове. Трубку уже прислонили ко лбу, уже дернули затвор. Червь, почуяв влажную среду, пополз к отверстию и запустил в трубку свою слепую головку. Слизкое тело, покрытое едва видимыми колечками, забилось, пытаясь протиснуться в тоненькую трубку. Ещё пару секунд, и червь проник бы в мою голову и копошился бы там, высасывая из меня сознание и жизнь. Но дрогнула твердь, и зазвенела немногочисленная посуда в советском серванте, скрипнуло и пронзилось витиеватой трещиной оконное стекло, посыпалась штукатурка с потолка. Червь юркнул в трубку, но конец ее сдвинулся с просверленной дыры, и паразит шлёпнулся мне на голову. Он задержался на липкой крови, почуял кротчайший путь в свой рай обволакивающего, студенистого мозга и отчаянно пополз наверх. Я ощущал на виске его сокращающиеся движения. Второй удар подкинул стол, швырнул прибор на пол, а вместе с ним извивающегося червя. Люди, чего-то добивающиеся от меня своими страшными экспериментами, издали восклицания, которые потонули в оглушающем хрусте, скрипе и невообразимом хаосе звуков. Став на несколько минут глухим, я увидел, что потолок надо мной разверзается от одной стены до другой, тухнет лампочка, а ей на замену сверху падает серый свет. Осколки и пыль потянуло ввысь, иначе они бы похоронили меня под собой. Шесть этажей панельного дома оказались рассечены точно топорами легендарных циклопов. Через пару секунд обрушилась тишина, а вместе с ней и капли дождя. Тогда тёмная фигура бросилась в расселину, развевая плащом, пролетела между шестью разрезанными квартирами, и приземлилась обеими ногами на стол. Дубовая доска прогнулась и едва лопнула подо мной. Это был Аркадий Апполоныч, и в его руках сверкнули мечи. - Идите сюда, сволочи. Но ему никто не ответил. Похитившие меня господа думали совсем не долго: секунда, и они юркнули в покосившиеся двери.
   -4-
  Аркадий Апполоныч наклонился ко мне, лежащему у него между ног.
  - Ну, что, башка твоя дырявая? Не хотел пить со мной кофе?
  Он спрыгнул на пол и освободил меня. Но, находясь под действием введённого препарата, я не двигался.
  - Зажми дырку пальцем, - сказал Аркадий Апполоныч и сам прислонил мой палец ко лбу. Я почувствовал острый режущий край отверстия. - Попробуй встать.
  Я попытался поднять ноги или согнуть их в коленях, но не вышло: конечности не слушались меня. Рука, приложенная к пылающему лбу, казалась ледяной.
  - Ясно, - вздохнул мужчина и коротко свистнул.
  Тотчас на улице что-то зашелестело в мокрой траве, и через окно, лишившееся стёкол, прыгнула в комнату рыжевато-коричневая овчарка. Она приняла выжидающую позу и скромно мотала по полу хвостом.
  Аркадий Апполоныч наклонился перед собакой, ткнул ей в грудь пальцем. Грудь эта распахнулась двумя дверцами, из-за которых выползли один над другим ящички. Из всего имеющегося в собаке мой новый знакомый достал одноразовый шприц и ампулу, стекло которой тут же глухо лопнуло, а содержимое было вобрано в шприц.
  - Кстати, - пробормотал Аркадий Апполоныч и достал из ящичка пакетик. Он разорвал его, размял в руках тестообразную массу и залепил ею дырку. - Так лучше.
  Потом он ввел мне препарат, который развеял безразличие и вернул беспокойство, страх и боль в голове. Я словно очнулся ото сна.
  - Боже! - я с ужасом коснулся собственного лба. - Боже! - теперь я понял, наконец, что мне просверлили голову, чтобы запустить червя, который до сих пор крутился на пыльном, холодном полу.
  - Тебе повезло: я поспел во время. Если бы они пустили в мозг червяка, у тебя остались бы мучительные сутки. Он начал бы разгуливать по твоим извилинам, ты начал бы видеть кошмары, выдирать волосы, просить о помощи и пощаде. Так кончают многие, кто по глупости попал к ним раньше, чем ко мне.
  - Господи, да кто же вы?! - выкрикнул я, чуть не плача.
  - Не здесь, не здесь. Надо быстрее это заделать, - Аркадий Апполоныч воздел палец к небу, а точнее, к раскроенному надвое зданию. Там послышался скрип распахнувшейся двери, а вслед за ним женский вопль и мужской возглас потрясения. - Поднимайся и иди за псом.
  Дрожа, как в лихорадке, я осторожно поднялся и сел.
  - Придерживай, придерживай, - по-отечески кинулся ко мне Аркадий Апполоныч, и я прижал пальцем массу, быстро застывшую.
  Аркадий Апполоныч помог мне слезть со стола (меня захлёстывала паника при мысли, что мозг как-нибудь может просочиться в отверстие или что он повредился при сверлении). Шатаясь, я добрался до двери и потянул её на себя. Овчарка юркнула в образовавшуюся щель и деловито затрусила по бетонному коридору, стены и потолок которого были выкрашены в ужасный желтоватый цвет. Я шел следом за собакой, одной рукой держась за лоб, другой подстраховывая себя ладонью о стену.
  - Ещё? - устало спросил я у собаки, словно та могла ответить, и потянул за ручку другую дверь, на этот раз чёрную, металлическую, протяжно запевшую заржавевшими петлями.
  Углы следующего коридора утопали во мраке, но собака, в умственных способностях которой я почему-то не сомневался, приняла выжидательную позу, всем видом показывая, что дверь я всё-таки должен закрыть и передвигаться на ощупь.
  - Хорошо, - буркнул я, захлопнул тяжёлую дверь и принял лево. До этого я успел убедиться, что стена чистая, что на ней нет никаких коробов, огнетушителей и прочего.
  В полной тьме, раздражающей нервы и оттого усиливая фоновую боль головы, я добрался до другого конца коридора, причём пол постоянно поднимался, и с трудом нащупал ручку. Толкнув дверь, я услышал мерный звук мелкого дождика и шум недалёкой улицы. Я вышел из подвального помещения (тогда я не заметил странность - отсутствующий замок) и оглянулся. Трещины в здании не имелось, более того, само здание показалось мне ужасно знакомым. Я отошёл чуть дальше, под дерево, и снова посмотрел на дом.
  "Определённо я его видел!"
  Хаотичные мысли перебросили внимание на собаку, которая семенила в сторону подъезда многоэтажного дома. Тут-то я готов был расхохотаться. Подвал, из которого я только что вышел, находился под соседним зданием, доступным для наблюдения из собственной квартиры! Умный пёс вёл меня к моему же дому! Кстати, что это за пес, если из его туловища можно выдвинуть четыре вместительных металлических ящичка? Такая мысль почему-то не приходила мне в голову.
  - Ты со мной? - спросил я овчарку, но та свернулась кружком на пороге с навесом из бетонной плиты и дальше идти не захотела. - Ну, как знаешь.
  Я взобрался на четвёртый этаж и уже поднял руку, чтобы позвонить, но дверь распахнулась на мгновение раньше.
  - Проходи, - сказал Аркадий Апполоныч. Вместо плаща на нём были надеты простой вязаный свитер и тёмные джинсы.
  У меня, морально опустошённого переживаниями о просверленной голове, не было сил для соответствующего удивления, поэтому я зашёл в собственную квартиру, как гость, принялся разуваться и только теперь понял по недостающим движениям, что потерял портфельчик.
  - Он там, в комнате, - сказал Аркадий Апполоныч, - давай помогу.
  - Нет, нет, я сам, - поспешил ответить я. Не хватало ещё, чтобы едва знакомый мне человек развязывал шнурки. Впрочем, я понимал, что зрелище представлялось забавное: одной рукой дёргаю шнурок, другой держусь за лоб.
  - Как?- спросил Аркадий Апполоныч.
  - Нормально, - заверил я. - Кажется, что мозг вздулся.
  - Ну, это ещё ничего. Отделались, как говорится, дёшево. А вот вас, товарищ, конечно, следовало бы вздуть. Почему меня не послушал, а? Или если не подпадаю под категорию скучного человека, так сразу идиот или придурок? А может, шарлатан, стибривший ключи? Я не находил, что ответить. Мне было чуточку стыдно за своё поведение на кладбище, но только чуточку: в душе я оправдывал себя всё-таки странным для нашего незатейливого мира появлением Аркадия Апполоныча. Я понимал, что любой на моём месте поступил бы примерно так же. А возможно, ещё и заехал бы в челюсть многоуважаемому господину пришельцу.
  - Молчишь? Ну молчи, правильно делаешь. Кофе не предлагаю - нервы у тебя и так раздражены. Ты приляг. Я нагрею чаю. Кстати, где кофе? Я выпью с удовольствием.
  - На полке возле раковины.
  Аркадий Апполоныч похлопал дверцами и крикнул:
  - Не вижу.
  - Как же? Оно там, - удивлённо сказал я и направился новому знакомому на подмогу.
  - Я вижу только пыль индийских полей, - буркнул Аркадий Апполоныч, приподнимаясь на цыпочках.
  - Да вот оно, растворимое.
  - Это что угодно, только не кофе, сударь мой! С этим я поступаю так.
  Аркадий Апполоныч схватил банку, парой шагов пересёк кухню, открыл форточку и швырнул банку на улицу. Я открыл рот для возражения, но звук высыпавшегося стекла и взвывшая сигнализация автомобиля лишили меня дара речи. Ещё секунда, и в комнату ворвался отчаянный вопль хозяина машины. Вероятно, в доисторические времена таким воплем загоняли мамонтов в ловушки, а может, мамонты падали от него замертво. За воплем отравил воздух такой изыскано сложенный, гармонично скомпонованный, с дополняющими друг друга слоями, многоэтажный мат, что я всерьёз обеспокоился тем, как бы мой кактус, зеленеющий на кухонном окне, не сбросил колючки.
  Аркадий Апполоныч только хмыкнул, несколько удивленный реакцией водителя, и сказал, пожав плечами:
  - Подумаешь. А за кофе я сейчас сбегаю. Не закрывай.
  Он выскочил на лестничную площадку. Находясь под впечатлением от выброшенной в окно банки, я поплёлся в комнату, где стояли две кровати: одна моя, другая моего знакомого Кольки, типа несколько развязного, наглого, ставящего из себя не бог весть что. Сейчас его не было, чему я и радовался, стягивая мокрые носки.
  К слову, я успел снять только один и услышал возглас:
  - Купил! И чая тебе взял, а то, небось, у тебя какая-нибудь дурь в пакетиках.
  "Полминуты!" - мысленно воскликнул я.
  - Немного задержался: очередь в супермаркете, - доносилось из кухни. - А чайник? Мама родная, ты его когда последний раз чистил? Тут же накипи на три булыжника в почках.
  Возражать не стал, спокойно переоделся в домашнее и сухое, держась за голову, которая поглощала почти всё моё внимание. По правде говоря, чувствовал я себя неважно. Я понял, что, когда во лбу дырка, это слегка беспокоит.
  - Скажите, а то, что вы мне залепили дырку, это временно? - спросил я, усевшись за кухонный стол.
  - Да. Царские лекари напрактиковались с подобными ранами. Или наждаком зачистят, или заново просверлят и другой смесью зальют.
  Я сглотнул. Участь, меня ожидающая, могла взбодрить, пожалуй, только таракана, над которым волею жестокого рока и хозяйки, борющейся с антисанитарией, занесена тапка. Через силу я решил отвлечь себя другим вопросом.
  
   -5-
  - Как это - царские?
  - Лекари для царей, что тут непонятного? Ты ведь царь, тебя и будут лечить.
  Аркадий Апполоныч был занят чисткой чайника. Я воспользовался тем, что он в мою сторону не смотрит, и возвёл глаза к небу. Рано я понадеялся на окончание спектакля.
  - Кажется, во мне и царской крови-то нет.
  - Чепуха! Вскрой вены и посмотри: что у царя, что у простолюдина кровь одинакового вкуса, цвета и запаха, одинаково липкая и плохо смывается. Только установи династию и автоматически обретёшь августейшую кровь и прочую чушь.
  - Ясно. Я не мечтаю быть царём. Мне это не нужно.
  Резко обернувшись, Аркадий Апполоныч заставил меня вздрогнуть. Я не ожидал, что мои слова так подействуют на знакомого: он упёрся мне в глаза внимательным, пронизывающим взглядом. Лицо его было совершенно серьёзным. Я вынужден был смущенно и в страхе пробормотать:
  - Простите...
  - Вероятно, я зря лишил червя твоего вкусного мозга. Тебе дал шанс, а его оставил без обеда. Жаль.
  - Простите, - повторил я, - наверное, я не понимаю, о чём вы говорите.
  - С тобой я, собственно, ещё не говорил, - мягко сообщил Аркадий Апполоныч. - Только и ты не бросай слов на ветер, не узнав его направление. Я расскажу тебе о любопытной вещице, которая называется Мулен-Дор, и покажу, кем ты можешь стать, если дашь согласие. Я спешить не буду, но ты уже реши для себя, что мир не так прост, как кажется. Заставь себя поверить, что своей жизнью ты создаешь историю, достойную хорошей книги. Сделай привычной мысль: чудеса рядом. Хорошо?
  - Хорошо, - кивнул я, пребывая в растерянности. - Можно ещё вопрос?
  - Давай!
  - Зачем мне голову сверлили и пытались... э... червяка запустить?
  - Чтоб украсть знание о местоположении твоего царства, для чего ж ещё? Точнее, даже не знание украсть (ты ведь не знаешь, в какой точке Мулен-Дора находится твоё царство), а связь, которая соединяет тебя с твоим царством. Ты думал, всё так просто? Нет, батенька, в момент рождения человек венчается на царство. Ребёнку режут одну пуповину, но создаётся другая, невидимая, но очень прочная. Об этом тебе ещё поведают всякие умняшки, которые будут учить тебя манерам и наукам. А червячок-то особенный, копошась в мозгу, он гадит какими-то волшебными фекалиями. Воры и пройдохи, с которыми, к несчастью для своего лба, ты успел столкнуться, разными устройствами ловят импульсы и по ним подбирают ключ к твоему царству. Ясно? Впрочем, заболтался я, встречай своего сожителя Кольку. Будем его манерам учить и любви к ближним.
  Переваривая всё поведанное Аркадием Апполонычем, я услышал за входной дверью шорох и женский смешок. Ручка дёрнулась несколько раз, потом забренчал звонок. Мерзкая погода с улицы перенеслась в сердце.
  Кольку я не боялся, хотя вертел он мной, как хотел, я его недолюбливал, потому что он владел талантом вызывать в людях отрицательные эмоции. "А, Колька?" - переспрашивал человек со странной усмешкой. Или: "Да-а... Колька..." Или: "Ты всё ещё с тем живёшь, как его?" "Да, с Федькиным". "Ага, ага", - качали головой, и в глазах плясала насмешка. А тот, кто раскрепощенный, называл его по-доброму: "чудо". И правда, он походил на мальчишку, который с деловым видом и наисерьёзнейшей физиономией затягивается шоколадной сигареткой и думает, что он во истину крут.
  Такому человеку я и открыл дверь. Он оказался с девчонкой, которую крепко держал за талию.
  - Здорово! Чего так рано? - и не став слушать мой ответ, продолжил: - Знакомься: Светка. Светка, это мой кореш Кирюха. Мы с ним такие дружбаны, каких нет на свете. Перец что надо, да, Кирюха?
  С глупейшим видом я кивнул (что мне ещё оставалось?), а девушка, криво усмехнувшись, прошла в коридор и начала разуваться.
  - Нет, нет, нет, - замахал руками Аркадий Апполоныч, выйдя из кухни, - сегодня сексотерапия отменяется, потому что у Кирилла гости в моём лице. А при гостях нельзя, ни-ни. Заслышав ахи и охи, я становлюсь нервным. Нет, нет, Светочка, домой, сейчас же домой, немедленно! Жаль, но нельзя передать выражение Колькиного лица. Удивление, с которым он каждый день боролся, напуская на себя важность и знание всего сущего, проступило в каждой черте, и от этого лицо даже перекосилось. Но он быстро совладал с собой, перехватил взгляд девушки и сказал умнейшую вещь:
  - Не понял...
  Коридорчик узенький, но Аркадий Апполоныч протиснулся между мной и стеной, взял за плечи Свету и со словами "домой, милая, шабаш, в другой раз" вывел её на лестничную площадку и закрыл дверь.
  - Не понял, - повторил Колька.
  Аркадий Апполоныч повернулся к нему и, словно для теснейших объятий раскинув руки, торжественно произнёс:
  - Сударь, вы не поверите: ваш друг Кирилл скоро станет царём. Представляете? Это ж надо? Год назад я б заехал кой-кому кой-куда, если бы тот сказал, что он будет править миром. А нынче... глядите. Нет, нет, вы только посмотрите: царь! Анфас, профиль, - всё одно: царь!
  Я чуть за голову не схватился. Колька смотрел на гостя, как на сумасшедшего.
  - Вы больной?
  Аркадий Апполоныч вытаращил глаза.
  - Как вы догадались, Николай? Я действительно болен, - он огляделся. - Поскольку дамы остались за порогом, могу сказать: импотенция, самая ужасающая и лишающая всякой надежды. Вот уже лет девяносто хожу с поникшей головою, - он картинно склонил голову, но тут же вскричал: - Признайтесь, сударь, вы имеет дар провидения! Только владеющий таким даром способен с одного взгляда понять, что я неизлечимо болен. Ну, признавайтесь, признавайтесь.
  Аркадий Апполоныч положил руку на плечи Кольке и прижал его себе, болтая всякую чушь о даре провидения. Колька бросил на меня вопросительный и несколько растерянный взгляд. Я смущённо улыбнулся, словно извиняясь за то, что пришёл такого необычного гостя, который продолжал в том же ключе:
  - Скажите, зачем же вы, зная, а если не зная, то догадываясь, что Кирилл станет царём, заставляли его покупать продукты за свой счёт, убирать квартиру от плинтуса до потолка, таскали девчонок, вынуждая парня спать за кухонным столом? Это, по меньшей мере, неразумно, а по большей, прости за выражение, по-свински.
  Глаза Кольки начали наливаться кровью, что свидетельствовало о растущем раздражении.
  - Ведь Кирюха, став Кириллом Первым, может не то что распечь, а размазать по стеночке такого мелкого, занудливого человечишку как вы. Вы ведь комарик, мнящий себя летающим драконом.
  - Пошли вы ... - ругнулся Колька и оттолкнул от себя Аркадия Апполоныча, который ударился о трельяж. - Что за дебил в нашей квартире. Проваливай, ...!
  - Обзываться нехорошо - это раз, я сказал правду - это два. Ну, а три... говорите: ква.
  Красный, раздражённый, с наклоненной головой, набыченный Колька шумно втянул воздух и открыл рот.
  - Ква!
  - Теперь мяу, - велел Аркадий Апполоныч.
  - Мяу! - вырвалось у Кольки.
  - И наконец, гав.
  - Гав!
  - Блестяще. Схватываете на лету. Однако повторим: ква, мяу, гав.
  - Ква! Мяу! Гав!
  - Да вы талантище! - восхитился Аркадий Апполоныч. - Исполните-ка что-нибудь для публики, дружище.
  Колька бросил на меня взгляд, полный мольбы, и вышел за дверь. Аркадий Апполоныч подтолкнул меня, и через глазок я увидел, что Колька, согнув руки в локтях и прижав ладони к груди, запрыгал лягушкой по ступеням, вопя на весь подъезд "Ква, мяу, гав!"
  Если вам интересно знать мои чувства, то я сильнее был испуган волей знакомого, чем обрадован сорванной маске вечной Колькиной напыщенности. Во мне родилась жалость к нему, подавившая многие плохие воспоминания о насмешках и унижениях.
  
   -6-
  - Может... того... вернёте? - неуверенно спросил я.
  - Ты прекрасно знаешь, Кирилл, что делают с костью, которая неправильно срослась. Её ломают. Иного, прежде чем сделать из него человека, надо поломать. Тогда он посмотри новыми глазами и на себя, и на окружающих его людей. Пойдём пить чай.
  Но едва мы двинулись в сторону кухни, раздался звонок. Аркадий Апполоныч жестом указал мне на кухонный стол, а сам пошёл открывать.
  - Какая-то ... бросила из окна банку и разбила мне стекло, - услышал я обозлённый незнакомый голос. - Из этого подъезда.
  - Вы уверены?
  - Я что не знаю, где моя машина стоит, а?!
  - Знаю, что знаете, и даже знаю, кто бросил.
  - И кто?
  - Да я.
  Молчание. Вероятно, прямота иной раз действует на мозг не хуже сверлильного станка.
  - Значит, ты?
  - Ну, сударь, в этом я пока могу быть уверен. Да, я выбросил банку в окно и разбил вам стекло. А потом услышал, что вы ругаетесь так же, как и воспитываете своих детей, - отвратительно.
  - Слушай, придурок, давай мирно договоримся: плати или вставляй.
  Аркадий Апполоныч сделал огорчённую физиономию и сказал:
  - Только сто рублей в кармане.
  - Не гони. Или хочешь по-плохому?
  - Если честно, хочу, чтоб лучше некуда, - мой знакомый вдруг понизил голос: - У меня денег нет, но есть золото. Настоящее золото. В слитках и в самых разных формах. Пойдёте в любую ювелирную, там проверят, а визитку я дам. Вот моя визитка, на ней телефоны, домашний и мобильный. Согласны золотом?
  - Э...
  - Секунду, секунду, я покажу.
  Аркадий Апполоныч юркнул мимо меня, улавливающего каждое слово, и открыл холодильник. С полки он достал кусок вчера купленного сыра треугольником, размотал целлофановый пакетик и большим ножом порезал сыр на кусочки размером со спичечную коробку. Потом выхватил из-за чугунной батареи самое чистое вафельное полотенце и накрыл им порезанный сыр. А когда сорвал его, у меня помутнело в глазах и открылся рот. Кусочки сыра, ставшего золотом, Аркадий Апполоныч уложил на полотенце и понёс хозяину пострадавшей машины.
  - Берите. Ну, что вы стоите? Не надейтесь, вы уже не первый, кто разинул рот. Вас опередили на десять секунд. - Пауза. - Дайте руку. Так, раз, два. Думаю, этого хватит. Тут тысяч на сто. Всего доброго. И не пейте растворимую бурду. Видите, к чему она приводит? Даже к разбитому лобовому стеклу!
  И дверь захлопнулась.
  Аркадий Апполоныч вернулся на кухню и помял кусочки золота полотенцем. Они снова стали сыром.
  - Вы обманули! - воскликнул я с негодованием.
  - С чего ты решил? - удивился знакомый. - Вовсе нет. Просто я хочу, чтобы ты пил чай с сыром, а не золотом.
  - Значит, у него...
  - Да, Кирилл, у этого некультурного типа настоящее золото, и оно исчезнет разве что в недрах ювелирной, превратившись в кольца и серьги.
  - Тогда как вы это объясните?
  - Очень просто, мальчик мой: пластичностью мира. В теориях я не силён, но скажу, что мир подгибается под нами, под нашей мыслью. Несмотря на кажущуюся зависимость мысли от законов электрохимических реакций, происходящих в нашем мозге, мысль безгранична по своей силе, она искажает пространство, управляет материей. Мысль уничтожает границы. Ты понимаешь?
  - Э... да.
  - Я верю. Ты понимаешь. Но только понимаешь, не двигаясь дальше, к алтарю практики, её священным заветам. Вам трудно следовать за нами, потому что чудеса вы наблюдаете в книгах да в кино, а выглянешь в окно - так весело, что хоть вешайся. Мир хоть и пёстр, но скушен. Горланящие пташки на веточках, кудряшки-облака в синих небесах влекут разве что поэтов, мечтающих о славе и хрустящих гонорарах. Вам хочется другого, хочется иной свободы, но куда бы вы ни шли, всюду натыкаетесь на крашеные стены большой психиатрической клиники под названием планета Земля.
  Спросишь, зачем все эти сладкозвучные трели? Просто, я хочу показать тебе кое-что другое, более занятное, более величественное и фантастичное. Там содержимое разворота захватывающего романа наблюдают с вершин замков, из седла крылатых коней. Я хочу показать тебе место, где ты будешь царём, полноправным владыкой, и земля твоя будет твоим же продолжением, а ты её неотделимой частью. Я не прошу тебя о многом, прошу лишь посмотреть.
  - Так вот вы здесь зачем, - тихо произнёс я, потрясённый услышанным и силой красноречия.
  Аркадий Апполоныч сунул мне сделанный бутерброд.
  - И поверь, я не дружу с демонами, и происходящее - не сон. Дай согласие, и быть может, ты найдёшь смысл жизни. Здесь твои поиски потерпели фиаско, ведь ты почти решился на самоубийство, не так ли?
  Прожевав, я сделал глоток горячего чая и кивнул.
  - А если я не соглашусь.
  - Мне будет очень печально, а тебе больно, поскольку второй раз тебе уж точно запустят червя в голову.
  Я поперхнулся.
  - Я не шучу, - серьёзно сказал мой знакомый. - Пока ты не попал в своё царство, оно девственно, а значит, и оно, и ты находитесь под угрозой. Достаточно один раз окунуться в Мулен-Дор, чтобы оставить всех садистов с носом.
  - Тогда я согласен посмотреть.
  - Кирилл, ты отвечаешь за свои слова? - воскликнул Аркадий Апполоныч, ставя чашку на стол.
  - Разумеется, только... - я привстал, напряг слух и подошёл к окну, распахнув форточку. - Боже!
  Прижав руки к груди, Колька прыгал по-лягушачьи кругами и орал, захлёбываясь слезами:
  - Ква! Мяу! Гав!
  Прохожие беспокойно оглядывались на него. Пожилая женщина, качая головой, проговорила:
  - Скорую надо вызвать.
  Мужчина остановился возле неё и стал набирать номер.
  - Припадок? У психиатрии какой телефон, вы не знаете?
  Я обернулся к знакомому и грозно шикнул.
  - Сейчас же это прекратите!
  - Будет исполнено, ваше величество, - склонил голову Аркадий Апполоныч.
  В ту же секунду Колька остановился. Он медленно обернулся, обвёл прохожих взглядом, в котором смешались нестерпимая боль унижения, обида, отчаяние, и бросился к дому, качаясь, как пьяный. Когда он исчез из виду, я поспешил открыть задвижку.
  - Это урок, лучший урок в его жизни, - сказал Аркадий Апполоныч. - Теперь он будет как шёлковый. А может, решит повеситься, так мы будем рядом.
  Колька ворвался в квартиру подобно вихрю. Голова наклонена вперёд, бросая на веки чёрную тень, на щеках - слёзы. Ему хватило мгновения, чтобы метнуться и исчезнуть в спальне.
  
   -7-
  Аркадий Апполоныч приложил палец к губам, заставляя меня молчать, и прошёл за ним.
  Сев за стол и продолжив трапезу, я задумался. Благо, было время.
  Сердце болело. Почему? Разве Колька не заслужил того, что с ним сделал Аркадий Апполоныч? Разве он не надсмехался надо мной, не издевался, не унижал? И надсмехался, и издевался, и унижал. Поделом ему, поделом! Тогда почему его жалко? Не понятно...
  - Спит, - шёпотом констатировал Аркадий Апполоныч. - Думаю, он в моих руках. Конечно, это не по правилам, он должен сам подойти к черте, где смерть кажется тихой гаванью, но... уж так получилось. Я думал, он более психически устойчив. Прости. Ты подкрепился? Тогда убери со стола и приготовь, пожалуйста, горшок для цветов или какую-нибудь плохонькую миску. А я пока... Позволь вопрос: тут тараканы водятся?
  Я поднял на знакомого любопытный взгляд.
  - Иногда замечал.
  - Что ж, посмотрим. Без таракана будет трудно... - и, оставив меня в полном недоумении, Аркадий Апполоныч направился в ванную, из ванной в туалет. Оттуда я услышал звук спущенной воды. - Хм, пока нет. Ладно, попробуем выманить.
  Мой знакомый пошарил по карманам своего плаща и принёс пакет с веществом, смахивающим за мокрую землю, и круглую приплюснутую пластмассовую штуковину чёрного цвета. Эту штуковину он поставил на пол возле тумбочки с мусорным ведром, потом отыскал пустую баночку из-под кофе и сунул её мне, сказав:
  - Пойди в туалет и сделай доброе дело.
  С тупым видом я поочерёдно глазел то на баночку, то на Аркадия Апполоныча.
  - Не понял, что ли? Сходи по-маленькому. У вас же так здесь анализы сдают?
  - Так, - пожал я плечами, - но...
  - Во народ! - всплеснул руками знакомый. - Хочет перейти из одного мира в другой, даже не письнув!
  Я поплёлся на встречу с унитазом. По правде говоря, желание с ним свидеться у меня было давно, но не в обществе с баночкой. Это ведь так неудобно!
  "Та-ак, - подумывал я, - тараканы, пакет с землёй, сбор анализов. Что же дальше?"
  Мысли сбил возглас:
  - Есть! Ходь сюда, голубчик!
  "Таракана поймал", - вздохнул я.
  Назад возвращался осторожно, пытаясь не расплескать жёлтую тёплую жидкость.
  - Погляди, какой красавец. - Таракан отчаянно дрыгал ножками в пальцах Аркадия Апполоныча. - Даже жаль ломать ему спиночку. - С таракана взгляд перешёл на меня. - Ты приготовил горшок? Почему нет? Да любой, любой, какой не жалко.
  Я водрузил на стол миску и, по велению знакомого, высыпал в него из пакета землю и сделал углубление в центре. Аркадий Апполоныч перехватил таракана двумя руками.
  - Прощай, друг! Твоя смерть не будет напрасной.
  Неприятный хруст заставил меня передёрнуться. Мне показалось, что ножки продолжали шевелиться, хотя таракан уже состоял из двух половинок. Аркадий Апполоныч вытряхнул из бедного зверя на землю светлое продолговатое зёрнышко.
  - Засыпь и полей мочой, - велел знакомый, выбрасывая половинки таракана в мусорное ведро.
  Я безропотно проделал эту непревзойдённую по глупости и всё-таки интригующую операцию. Словно услышав мои немые вопросы, Аркадий Апполоныч сел на стул и заговорил:
  - Чтобы тебе стало всё понятно, давай разберёмся. Совершаемое нами действо - ритуал. Ты думаешь, это простая земелька? Нет, землю я набрал у могилы твоих родителей. - Он замолчал, глядя в мои широко распахнутые глаза. - Тараканы тоже не так просты, как кажется. Они носят в себе дух жилища, значит, дух его обитателя. Это твой таракан, Кирилл. Дальше моча. Ну, в ней ничего особенного, за исключением того, что принадлежит она только тебе. Раньше было кое-что другое, хм, но со временем подключились женщины, позарившиеся за звание цариц, да и мужики стали слабее. Короче, семя заменили мочой. Так оно деликатней, не правда ли?
  - Конечно! - воскликнул я. Уши мои едва заметно покраснели после яркой картинки, разыгравшейся в мозгу.
  Аркадий Апполоныч кивнул и указал пальцем на центр миски.
  - Внимательно следи. Сейчас будет интересно.
  Я смотрел в одну точку, даже глаза заболели. Но через минуту земля зашевелилась, и я, наученный горьким опытом, отсунулся от стола.
  - Не трусь, - хмыкнул знакомый.
  "Легко говорить тому, у кого невелики были шансы превратить мозг в пастбище для червяка!"
  Однако причин для паники и впрямь не было. Раздвинув землю, стремился к свету хрупким лепестком зелёный росток. Он развивался так быстро, словно запись камеры ускорили во много раз. То, на что у перца или, скажем, помидоров, тыквы, огурцов уходило сутки, росток делал за секунду.
  Вот пара лепестков разогнулась, под ней сформировалась другая. Стволик тянулся вверх, выуживая из земли лепестки пару за парой. Кое-где разошлись в стороны тоненькие веточки.
  Я смотрел заворожено, не берясь верить в то, что вижу. За две-три минуты передо мной возникло декоративное деревце, которое умудрилось зацвести и принести тёмно-фиолетовые плоды. Ещё утром я опровергал всякие чудеса, но теперь...
  - Теперь скажи, есть ли у тебя, Кирилл, чеснокодавка. Ага. Благодарю. - Аркадий Апполоныч сорвал две ягоды и выдавил из них сок в самую большую ложку. - Пить не надо, постарайся хорошо смочить глаза.
  Окунув пальцы в густой сок, я решил, что он просто обязан печь. И ошибся, никакого жжения не почувствовал. Только стены и вся мебель потеряли угловатость, а края стола оказались спилены, чего я раньше не замечал.
  - Попробуй, - подмигнул мне Аркадий Апполоныч. Конечно, он знал, о чём я думаю.
  Я осторожно коснулся столешницы, положил восемь пальцев сверху, а два больших заложил снизу. Легкое неуверенное движение рук, и столешница поддалась, начала загибаться, точно край тетради. В ужасе от собственной проделки, я спрятал руки и крепко зажмурился, аж засветились яркие круги. "Сон, только сон". Открыв глаза, я ахнул: деревянная столешница осталась загнутой, словно пластилиновая.
  Аркадий Апполоныч рассмеялся. Уж очень искренне я был потрясён.
  - Вот тебе наглядный пример теории пластичности мира!
  Я вскочил и, не помня себя, сжал магнитофончик, стоящий на холодильнике, до толщины обыкновенного мобильного телефона. Безобразным блином он упал на бок. Я поднял его и потряс в руке. Весил магнитофон теперь не меньше, чем вчера, неделю, год назад.
  - Ну, ты разыгрался, - смеясь, сказал Аркадий Апполоныч. - А у нас ещё много дел.
  - Но ведь это невозможно!
  - Хм, ты противоречишь сам себе. На выход, Кирилл, и набрось что-нибудь.
  - А растение? - вдруг спросил я.
  - Ты заберёшь его на память, если захочешь стать царём. Кстати, скажи полную дату своего рождения.
  - Двадцать первое мая тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.
  - Благодарю. Теперь возьми листок и сначала умножь цифры дня, месяца и года отдельно, а потом сложи. Если родился до сентября включительно, значит, номер месяца умножаешь на ноль.
  С трудом я отыскал листок и записал на нём следующее: 2*1=2. 1*9=9*8=72*9=648. 6+4+8=18. 1+8=9.
  - Сделал. Получилось 2, ноль, 9.
  - С таким номером будешь искать машину. Впереди ещё буква "К".
  Я возражать не стал, хоть и подумал, что это дело безнадёжное. Разглядывать номер на каждой машине? Так и недели не хватит!
  Мы быстро оделись, закрыли дверь и спустились вниз. Дождь уже прошёл, только с голых веток срывались редкие капли.
  - А собака куда делась? - поинтересовался я, ощущая себя немного пьяным.
  - В ней нет нужды, поэтому её и нет. - Аркадий Апполоныч вынул из кармана ключи, отделил от них брелок и бросил его на асфальт перед ступенями. Брелок запрыгал, начал разбухать, кувыркаться, звенеть металлом. Скоро он превратился в двухколёсное транспортное средство.
  - Согласись, всегда удобно рядом с ключами носить в кармане мотоцикл, - знакомый перебросил ногу через сидение. - Держись. Поехали.
  
   -8-
  Я примостился позади и мёртвой хваткой вцепился в бока Аркадия Апполоныча. Не признался ему, что сажусь на мотоцикл первый раз.
  Взревел двигатель, и железный конь рванул с места, выпрыснув в воздух струю дыма. Меня охватила паника. Если честно, меня она охватывала так часто, что стала почти родным ощущением. Я плюнул на всё и закрыл глаза.
  - Смотри в оба, - приказал Аркадий Апполоныч.
  Что делать? Я открыл глаза, хоть было очень страшно.
  - Ну, и куда дальше?
  Я не сразу понял, что вопрос адресован мне.
  - Кирилл, ты оглох? Сосредоточься и слушай внутренний голос. Он подскажет, куда надо ехать.
  Я горько усмехнулся. Сосредоточиться? Как можно сосредоточиться, если тебя кружит в потоке машин, отовсюду доносятся пронзительные взвизги тормозов, сигналы нетерпеливых водителей, а холодный воздух так и шастает за воротник?
  - Хотя бы попытайся, - крикнул Аркадий Апполоныч.
  Пришлось думать, какое указание выбрать: первое (смотреть в оба) или второе (сосредоточиться). Остановился на втором и зажмурился. Вместо бесчисленных образов, стёртых сомкнутыми веками, в голову проникли орды звуков и шумов. Справа заставил дрожать землю многотонными осями грузовик и пронзил улицу таким гудком, что дрожь пошла по телу.
  - Ах если бы вы все заткнулись! - трясясь от злобы, прошипел я.
  В то же мгновение я упал в бездонную тишину. На какую-то долю секунды я решил, что случилась авария и я умер, но, открыв глаза, убедился, что мы продолжаем движение в том же направлении.*
  Это могло означать одно: я заставил мир замолчать!
  - Хм, молодчина! - похвалил ровным голосом Аркадий Апполоныч, дыхание которого я прекрасно слышал в безмолвии мегаполиса. - Теперь хорошенько подумай и скажи, в какую сторону мне поворачивать.
  Мы летели с порядочной скоростью, изредка останавливаясь на тех светофорах, которые показывали красный. Позади остался десяток улиц.
  - Давайте вправо.
  - Сейчас или на следующем?
  - Сейчас.
  Аркадий Апполоныч пристроился у обочины и юркнул в узенькую улочку, красовавшуюся старинными зданиями театрального института. Я вспомнил, что здесь, в небольшом парке, всегда играла музыка. Как же странно было её не слышать и глядеть на снующих по дорожкам людей в полной тишине.
  Я присмотрелся к салонам припаркованных автомобилей и заметил в них что-то странное. Полупрозрачные фигуры, словно созданные из воды сверхъестественной силой, занимали всякое свободное сидение, а водители не обращали на них никакого внимания.
  Вух, я начал уставать от всякого рода чудес!
  - Ты проверяешь номера?
  - Ну, э...
  - Ясно, - вздохнул Аркадий Апполоныч. - Я буду смотреть за встречным движением, а ты, уж будь добр, за нашим. И не думай, что я сок давил от безделья, он поможет увидеть нужное.
  Ладно, так и быть, я ведь послушный мальчик. Я напрягся и начал ловить цифры номеров. Но внимание, едва сфокусировавшись, снова переключалось на странные фигуры, сидящие в машинах. Может, это всего лишь галлюцинации или побочное действие сока?
  - Ещё раз вправо, - ляпнул я, сам того не ожидая. - А потом на следующем повороте влево.
  - Слушаюсь.
  "Что же это такое? Теперь я и говорить буду не по своей воле! Кирюша, Кирюша, куда ж тебя занесло?"
  Силуэты, силуэты. Они кругом, они в каждой машине с пустым сидением. Прям, наваждение какое-то!
  Воздух неприятно давил на лицо и выжимал из глаз слезу за слезой. Вскоре стукнула меня в лоб первая капля. Только дождя не хватает для полного счастья!
  Наконец, собрав всю волу в свой, никого не бивший и потому девственный худенький кулачок, я переключил своё внимание на номера, но всё были не те. Первая буква "К", да и вообще любая первая буква выскальзывала из поля зрения. Лезли одни цифры. Спустя минуту я понял, что это, может быть, даже к лучшему. 475, 512, 900, 139, 025 и даже 111 и 333. Сразу после очередного поворота я наткнулся на Р 208 и едва не издал победный вопль. Но радоваться было рано. Внутри себя я ощущал желание повернуть на красивую Набережную, а значит, находка только впереди.
  - Думаю, теперь вправо, а там на Набережную.
  - Хороший выбор, Кирилл.
  Пустился слабенький дождик, разыгрался ветерок. Небо налилось серостью и потемнело.
  Мы неслись по Набережной, красоту которой не могла затмить даже плохая погода. Низкие большеголовые фонари поблёскивали стеклянными плафонами; белела резная ограда, кажущаяся бесконечной и прерываемая только выходами подземных переходов; тёмно-синяя вода покрывалась волнами и рябила.
  Аркадий Апполоныч, который всё время смотрел влево, крикнул "Вижу!", выскочил на разделительную полосу и дал по тормозам. Я клюнул носом спину знакомого, но, к счастью, не достал до него уязвлённым лбом. Тишина расступилась, рассеялась, и меня оглушил (хотя я почти физически ощутил его ударную волну) рёв автомобильной трассы, крепко подсоленный писком тормозов тех машин, которые были в непосредственной близости от нас.
  Но мой знакомый чихать хотел на внезапно обрушившиеся звуки, возмущения водителей и скверную погоду. Он остановил мотоцикл, развернул его поперёк дороги, а потом дал газу и, никому не уступая, никого не пропуская, ворвался в средней плотности движение. Тут уж я зажмурился на славу и как жаль, что никто не запечатлел для потомков моё выражение лица. Вероятно, мои брови коснулись щёк!
  Однако пока мы были целы и относительно здоровы (за психическое здоровье своё, ей-богу, я не ручаюсь!), а между тем, наша скорость росла в геометрической прогрессии. Вот уж не ведаю, какой двигатель рвал из-под колёс асфальт, но мощи ему было не занимать. Аркадий Апполоныч ещё прибавил газу и, наклоняясь то вправо, то влево, обгонял все автомобили подряд.
  У меня замирало сердце. Никогда с такой скоростью я не мчался по загруженной дороге, никогда столько бамперов, подкрылков, боковых дверей не исчезало позади. Я ещё крепче вцепился в плащ. Ветер усилился, я пытался спрятаться за спиной, но всё равно задыхался от встречного потока.
  Аркадий Апполоныч, среди этого хаоса мчащихся железных коробов, сквозь уплотняющуюся завесу дождя, крикнул:
  - Смотри!
  Я понял, что смотреть надо как раз на те странные силуэты, занимающие каждое свободное сидение.
  Скорость наша сравнилась со скоростью соседней иномарки, задний бампер её с самым красивым на свете номером "К 209 АЧ" плавно скользнул мимо нас. Тогда я слегка наклонился и заглянул в салон.
  Полупрозрачный силуэт в тёмном костюме повернул голову и уставился на меня пустыми глазницами. Немой крик повис на моих губах, но сорваться ему было не суждено: призрак поднял левую руку и прижал к мокрому стеклу ладонь, на которой потёкшими чернилами был нарисован круг с заключенным в нём знаком "&".
  Через секунду иномарка сдвинулась назад ещё сильнее, и я хорошо рассмотрел спокойное лицо водителя, не подозревавшего о том, какого пассажира он возит.
  - Увидел?
  - Да.
  Аркадий Апполоныч сбросил скорость, иномарка шмыгнула вперёд, и мы, уже никого не обгоняя, свернули с Набережной вглубь города. Тут я мог расслабиться и расслабился окончательно, когда мы подвернули на стоянку книжного магазина.
  - Молодец, - похвалил Аркадий Апполоныч, - отлично сработал. Знак запомнил? Хорошо. Теперь пошли в магазин, ты должен найти каталог знаков.
  Я вспомнил, что не захватил с собой деньги, и сказал об этом знакомому.
  - Не беда, - отмахнулся он. - Очень удивлюсь, если каталог будет числиться хотя бы в каком-то одном книжном магазине планеты. О, тут навесик, значит, сегодня наши попы будут сухими.
  
   -9-
  Прыснув, я последовал за Аркадием Апполонычем в тёплое помещение, от которого у каждого книголюба замирает сердце. Молоденькая продавщица бросила на меня любопытный взгляд, а моего проводнику кивнула, вероятно, он частенько сюда заглядывал.
  - Идём. Твоя задача - проверять ряд за рядом.
  - А как он будет выглядеть, каталог этот?
  - Уж не знаю, я его ни разу не видел.
  - Как?
  - Ну, мне что ли глаза мазюкали! Смотри давай внимательней. А впрочем, наверное, он большой, формата А4.
  Я неспешно шагал вдоль рядов, и глаза мои плясали по названиям. Сейчас тут были сгруппированы фэнтези, от которых, если честно, меня тошнило. Я считаю, что всё после "Властелина Колец" - сплошная пародия, не достойная внимания.
  Исследовав два ряда, я так и не обнаружил следов загадочного каталога, а вот стоило зайти на третий, как сразу бросился в глаза громадный том, нелепо втесненный в ряд среди маленьких полных томиков Пикуля.
  - Похоже, нашёл, - шепнул я.
  - Теперь ищи знак, который тебе показал призрак.
  - Так то был призрак? - воскликнул я. - Так и думал. Но почему они ездят в машинах?
  - Тише, на тебя уже смотрят, - Аркадий Апполоныч подошёл ближе. - Запомни: на свете нет пустых сидений или стульев. На каждой кто-то сидит. Не человек, так призрак.
  Нет, друзья мои, в это я ещё не способен был поверить!
  Том оказался невероятно тяжёлым, обтянутым кожей и тисненым золотом. Я развернул переплёт, и на меня пахнуло старостью.
  - Зачем призрак показал мне знак и откуда он знал, что я, это я? Или ему всё равно, что кому показывать?
  - Хм, ты становишься с каждым часов всё любопытнее. Похвально. Отвечая на твои вопросы, скажу: призраки прекрасно знают, кому знаки показывать, а кому рожи корчить.
  - Понятно, - машинально пробормотал я, занимаясь рассмотрением ветхих страниц.
  Они были устроены по одному типу: в центре нарисован громадный знак, иероглиф или какая прочая закорюка, бог весть кем и с какого перепоя выдуманная. На одной стороне листа находился сам рисунок, на другой, вероятно, его описание, выполненное на каком-то сокрытом от меня языке.
  - Прикройся, - шикнул Аркадий Апполоныч. - Дама в дурацкой шляпке уже вытаращила глаза. Ты ведь держишь руки как нищий на паперти.
  - Не могу по-другому, тяжело. Пусть глазеет, если ей нравится.
  - Ишь какой смельчак нашелся, - скривился знакомый. - Ну, что?
  - Пока нет, - сказал я, переворачивая листы.
  Действительно, добравшись до середины тома и чувствуя ноющие в плече мышцы, я не обнаружил ничего похожего на мой знак. А вдруг его тут нет? Но как только эта пессимистичная мысль меня посетила, я наткнулся на "&", обведённый кружком.
  - Вот!
  Аркадий Апполоныч просиял.
  - Скажи номер страницы.
  Я внимательно осмотрел листик сверху донизу.
  - Нет номера.
  - Потри пальцем.
  Я повиновался, и внизу страницы медленно выступили римские цифры: XVII.
  - О! Семнадцатая.
  - Ставь на место и пошли.
  - Куда теперь? - спросил я, впихивая каталог на то самое место, где он был до меня.
  - В наш мулен-дорский офис.
  - У вас есть свой собственный офис?
  - Мы серьёзная организация по заготовке царей, поэтому есть и представительство.
  Я недовольно хмыкнул, но промолчал. "Ишь ты: заготовка! Как будто мы, цари, цыплята какие!"
  Дождик продолжал моросить. Орошаемые мелкими каплями, мы покатили в ту часть города, где рядком, вопреки всякой урбанизации, теснились одноэтажные домики с крошечными огородиками и садками. Я был удивлён и заинтригован, когда мы остановились на обочине глухой улочки возле хатёнки, наполовину скрываемой голыми колючими кустарниками и наклоненными вишенками. Соскакивая с сидения, для себя я уже решил, что это будет больше похоже на какой-нибудь притон, чем на офис.
  Аркадий Апполоныч дёрнул ловко спрятанный около бачка рычажок, и вместо мотоцикла на дороге валялся брелок, который тут же был с лаской подобран и прицеплен к ключу с кольцом.
  По гравийной дорожке, идущей под уклон, сильно размытой дождём и оттого скользкой, мы протопали до покосившегося деревянного заборчика. Мой знакомый толкнул незапертую калитку. Вымощенная дореволюционными красными кирпичами дорожка, разделяющая палисадник, а потом скользящая вдоль обитой узкими досками стены, привела нас к резному деревянному крыльцу.
  Сами понимаете, моё удивление с каждым шагом всё росло. В чёрных крохотных оконцах я ничего не смог разглядеть. А когда мы прошли в прохладные сенцы, и Аркадий Апполоныч приказал разуться, чтобы не дай Бог не затоптать ковёр Серафимы Филипповны, я сдержаться не смог и почесал затылок.
  - Куртку снимай здесь, я потом её внесу, - сказал Аркадий Апполоныч и нажатием пальца поднял защёлку, которую я видел давным-давно в дедушкиной избе.
  Следующая комната сразила меня наповал. Назвать её офисом язык не поворачивался.
  Как всегда взгляд мой упал на то, что находилось в центре: на стол, завалённый кучей съестного, а именно: горкой хлеба на дощечке, яркие салаты в плоских тарелках, несколько селёдок в длинной селеднице, половина торта на блюде, апельсины и бананы на квадратном стеклянной подносе, конфеты вперемежку с печеньем на вазе с ножкой в виде виноградной лозы. Всё это было разбавлено чашками, заварочным чайником, стопкой чистых тарелок, пластмассовыми и блестящими металлическими вилками, парой огромных ножей. Потом я увидел женщину, пытающуюся развязать узелок на пакете, наполненном, вероятно, домашними пирожками.
  Затем мой взор захватил общую картину: на диване по одну сторону стола три женщины беседовали о какой-то ерунде, вроде причёсок, ужасно прошедшей свадьбе, звериных повадках свекрови и планах на Новый год; по другую сторону на старинном комоде высотой в половину человеческого роста разглядывали карту мужчина и женщина. Ещё одна дама мыла тарелки в раковине. Фоном всего являлись цветастые обои, подбитый пластиком потолок с приплюснутой люстрой (другая и не поместилась бы в этом низеньком помещении), ковёр в коричневых тонах с ромбическим рисунком.
  Я думал, что наш приход вызовет волну любопытства, и уже приготовился стесняться, но половина присутствующих даже не обратила на меня внимание. Вторая половина подняла головы и тут же вернулась к своим делам. Только одна невысокая женщина с кудрявой шевелюрой сразу же подошла к нам.
  - Здравствуй, Кирилл. Как тебе путешествие? - и, не дождавшись от меня ответа, бросила резкий взгляд на Аркадия Апполоныча. - Я тебя предупреждала, Аркаша, чтобы ты не рисковал людьми, а ты? Уверена, бедный мальчик многое испытал, пока ты соизволил явиться, и даже не подозревает...
  - Серафима Филипповна, - пролепетал мой героический спутник.
  - ... что это твоя вина, что ему едва не запустили червя в голову. Так, Кирилл?
  Страх перед распекающей начальницей передался от Аркадий Апполоныча мне, и я сначала кивнул, а потом нервно закрутил головой.
  Но Серафима Филипповна пропустила мой странный жест мимо глаз. Она трясла кудряшками, сжимала полные кулачки с золотыми кольцами и продолжала.
  - Ты должен знать: этот человек едва тебя не угробил. Этому - она указала пальцем на мой лоб, - этому ты обязан нашему Аркаше, который больше всех любит импровизировать. Какой молодец! Ха-ха! Иди, Кирилл, в соседнюю комнату и посиди на диване, ты к психологу третий. А тебя, Аркаша, предупреждаю: ещё раз узнаю о подобной выходке - лишу должности. Понял?
   -10-
  Не трудно предположить, что ответил начальнице Аркадий Апполоныч куда менее страстно и внушительно, чем отвечал мне пару минут назад. Уловив возросшее в сотню раз к нашим персонам любопытство, я поспешил ретироваться и юркнул в щель между плотными бардовыми шторами на дверях, так что шторы даже не шевельнулись. Мужчина лет сорока с пробивавшейся болезненной сединой, скуластым загорелым лицом, оканчивающимся сильным подбородком повернул голову и посмотрел на меня чуть глубже обычного посаженными глазами, которые отличались от прочих глаз тем, что были лишены света. Я болезненно ощутил этот взгляд и поспешил обратить своё внимание на женщину, сидящую за мужчиной, длинную, худую до противности, с мышиного цвета волосами и острым, как шило, носом.
  Надломленный внешним видом этих будущих царей, я слишком громко и надрывно сказал:
  - Драсьте.
  Мужчина кивнул и ответил словом "привет", женщина (ей было около тридцати пяти) пискнула полное "Здравствуйте".
  Я примостился рядышком и обвёл взглядом помещение. Как и предыдущее, оно кричало своей "антиофисностью", каждой складкой на обоях, каждым плохо закрашенным гвоздиком в плинтусе пытаясь выглядеть по-домашнему. Около противоположной стены располагалась крошечная деревянная загородка, до такого безобразия и ряби в глазах расписанная цветочками, увешанная рюшечками и сердечками из цветной бумаги, что я ни мгновения не сомневался: там принимает женщина-психолог, более того, она сама и расписывала свою каморку.
  - Любопытно, да? - задумчиво спросил мужчина.
  - Э... да, - пробормотал я, не глядя в его убитые глаза.
  - Я думал, с ума сходят иначе... А получается так...
  - Вы считаете, мы бредим? - вступила в наш незадачливый разговор женщина.
  - А как иначе? Чудеса - для детей, которые верят в Деда Мороза и его ушастую свиту, - равнодушно проговорил мужчина.
  - Но почему я вижу и слышу вас, а вы слышите и видите меня? По-вашему, я галлюцинация?
  - Очень худенькая, но галлюцинация, - усмехнулся мужчина.
  Мой рот невольно вытянулся в улыбку, и я сказал необыкновенно твёрдо:
  - А я верю.
  - Правильно, правильно! - воскликнула женщина.
  - Ты ещё мальчик, - скривился мужчина, - а мне уже поздно.
  - Нам осталось только верить! А вам, скажите, вот сколько вам? Сорок?
  - Сорок два.
  - Тю! Да вы молоды, вам ещё рано ставить на себе крест.
  - А вам не рано? - спросил мужчина с некоторым ядом. - Тут же все хотели покончить с собой, так я понимаю? Почему же вы решили умереть?
  - Я... я... - женщина не находила слов. - Мне показалось, что...
  - Только показалось, я понял, - прервал её собеседник, - а я точно решил, что хватит с меня. Боженька бросил мне, как собаке, жизнь, даже не спросив, хочу ли я этого. Если бы Он сказал заранее, что такие мне пакости готовит, я бы послал его ко всем чертям.
  - Да что вы такое говорите! - шикнула женщина. - Это богохульство!
  - А, бросьте эти поповские штучки. Если Бог решил меня вздуть, то почему Он думает, что я не могу вздуть его хотя бы словами? Слишком высоко залез на облака, рукой не дотянуться, чтобы достать до Его морды.
  Женщина охнула и костлявыми пальцами зажала себе рот. В это время шторка сбоку коморки отодвинулась, и я увидел белобрысого парня выше меня и старше на вид. Парень хлопнул себя по коленям и слегка присел, потом выпрямился и раскинул руки, смачно бросив:
  - Царь!
  Потом он повернулся к нам и грозно спросил, сияя глазами:
  - Ну, что, псы смердящие, будете служить царю, живота не жалея? Не будете? Мадам, - он круто развернулся к вышедшему из каморки психологу, - всех казнить!
  - Казним, казним, - закивала психолог.
  - Куда теперь?
  В шторах возникла полная женщина, которую я видел за столом вынимающей пирожки.
  - Со мной, голубчик.
  - Чмокни ручку, - парень протянул ей левую руку.
  - Не распоясывайся, - отмахнулась женщина и шагнула в сторону.
  Парень пожал плечами и со скорбным видом вышел из комнаты. Психолог значительно посмотрела в нашу сторону и покрутила пальцем у виска.
  - Следующий, - пригласила она.
  Женщина незаметно показала пальцем на сидящего между нами мужчину.
  - Вы гражданин. Пройдемте, - сказала ему психолог.
  Теперь мы были вдвоём.
  - Я Анна. А вас как зовут? - женщине явно хотелось поговорить.
  - Кирилл.
  - Вы такой юный, а уже... что случилось?
  - Да так... - я не умел исповедоваться, - жить не хотелось.
  - А родители?
  - Они погибли.
  - А... Простите. И вы поэтому?
  - Ну... Меня доставали в университете.
  - Понятно, всё ясно. Жизнь была несладкой, а потом некий господин в плаще предложил кое-что посмотреть, так?
  - Так.
  - Я сразу поверила. С первых слов. Мне потом рассказали про всякие ужасы, которые случаются с теми, кто не верит. Им будто бы головы сверлят... Вот это похоже на сказки.
  Тут я попытался отвернуться, прикинувшись занятым рассмотрением узора обоев, но Анна приблизилась ко мне и тихо проговорила:
  - Постойте, стойте, а что у вас на лбу? Неужели вам того... Это правда? - Она охнула. - Боже правый! И больно? Очень больно?
  - Не очень, - признался я, крайне смущённый, - они что-то колют обезболивающее.
  - Значит, меня пронесло, - вздохнула Анна. - Так что вы думаете обо всём этом?
  - О сверлении?
  - Нет, о Мулен-Доре.
  - Ну, я верю.
  - И правильно, верьте. Я всё время верила, сама не зная во что. Но я верила, что не может, нет, не может человек столько страдать напрасно. Во всём есть смысл. Во всём! Но причины страданий не всегда можно объяснить в рамках этой жизни, этого мира. Вы понимаете? Я вот много пострадала от мужа и решила повеситься. Этот мужчина, - Анна кивнула в сторону коморки, - потерял в автокатастрофе маленького сына и любимую жену. Представляете, он нашёл свою любовь в 35 лет, обрёл смысл жизни и вдруг... Ужасно, ужасно. Но объяснить это можно, я верю, что можно, но только беря в расчёт и другую жизнь. Если думать, что человеческое существование заканчивается смертью, то это похоже на описание природы одними согласными. Глупо и лживо. Нет, душа куда дольше живёт, чем тело. Я ещё докажу это. Теперь у меня есть шанс доказать!
  Анна замолчала, а я как всегда был плохим продолжателем разговоров. Я больше слушал, чем говорил. В молчании мы прислушивались к беседе в первой комнате и дождались, пока мужчина покинул каморку. Он был серьёзен, но не раздражён.
  "Так вот откуда такие глаза!" - подумал я и на вопрос Анны, моя ли очередь, отрицательно покачал головой.
  Теперь я остался один, но ненадолго, потому что вскоре на диван плюхнулся толстяк с дребезжащими щёками, а чуть позже чинно и благородно "придиванилась" дама в шляпке с цветочком. Оба гостя выглядели слегка пришибленными и не спешили чесать языками.
  "Интересно, какими они будут царями? Эта дамочка, наверняка, прослывёт строгой и придирчивой, так как по виду легко определить, что она стервочка, и что следует заочно похлопать по плечу её несчастного мужа, если он у неё был и если он ещё не в могиле. А толстяк... толстяк, скорее всего, забросит царство и не свергнутым будет долго мучить народ, потому что предоставит кормушку-самобранку подлизам и прохиндеям, - тут меня стукнуло по голове. - Боже, а я, каким-то я буду царём? Стоп. Я ещё не соглашался на царствование, не подписывался на сидение на троне, чтобы глядеть в подобострастные физиономии придворных шавок. Я могу отказаться от престола. И наверное, откажусь, так как я не готов царствовать. Ну, скажите, пожалуйста, какой из меня царь? Наш Кирюша, нахватавшийся пинков и подзатыльников, наш Кирюша, не способный защитить себя от издевательств и насмешек, вдруг примется за политику, в которой каждый чиновник - акула, желающая меньше работать, но рвать куски побольше, за политику, в которой любой иностранный посол знает пять языков, умён, как Аристотель, хитёр, как чёрт, а шпионит так, что и Штирлицу не снилось. Ну, скажите, здраво рассуждая, могу ли я быть царём? Да никогда, судари мои драгоценные, никогда и довольно рвать мне живот гомерическим хохотом".
  - Заходите, Кирилл, - улыбнулась мне Анна, явившаяся из каморки.
  
   -11-
  Я прошёл к психологу, удушливо нервничая. Всегда я боялся психологов, сближая их с психиатрами, которых боялся ещё больше. Мальчиком, когда я услышал слово "диспансеризация", меня пробрала внутренняя дрожь; я решил, что безнадёжно болен и нуждаюсь в изоляции от нормальных людей в закрытом диспансере.
  - Садитесь, ваше величество, и чувствуйте себя как в царских палатах. Стеночки моей каморки особенные, не пропускают звуков, поэтому можете говорить свободно. Я Ирина Геннадьевна. Буду задавать вопросы, чтобы выяснить вашу готовность надеть корону. Готовы?
  "Что за дурацкий вопрос? Конечно, нет!" - подумал я и утвердительно кивнул.
  У психолога было широкое, приплюснутое сверху лицо, как у Масяни, покрытое коричневыми конопушками. Это лицо обрамляли покрашенные белой краской волосы, постриженные под каре и оттого кажущиеся пластмассовыми. Коричневые глаза цеплялись за человека с пристальностью и даже наглостью.
  - Славненько, - Ирина Геннадьевна хлопнула пухленькими рыжими ладошами. - Назовите ваше имя.
  - Кирилл, - ответил я, даже дивясь взгляду психолога и пытаясь внутренне защититься, словно при её взгляде могут пронизать какие-нибудь вредные лучи.
  - По-батюшке.
  - Иванович, - пролепетал я, отчаянно ненавидя своё отчество.
  - Хм, хм. Кирилл Иванович. Ужасное сочетание, но я предвидела.
  Честное слово, у меня даже челюсть отвисла от такой наглости.
  - Женаты?
  - Не женат, - буркнул я хмуро.
  - Учитесь, работаете, валяете дурака?
  - Учусь в университете.
  - На кого?
  - На эколога.
  Ирина Геннадьевна даже квакнула.
  - М-дя. В нашей стране экологи нужны так же, как сноубордисты в Сахаре. Но вы, разумеется, знаете, где найти работу?
  - Нет, - тихонечко пискнул я.
  - Ага, значит, верите в то, что правительство одумается и возьмется за экологическую ситуацию в стране? Поражаюсь вашему оптимизму. Кстати, вы таковым себя считаете?
  Я почесал волосы надо лбом.
  - Наверное, да.
  - А прыгать с высотки тогда зачем собрались? Адреналина захотелось?
  "Не психолог, а недоразумение какое-то!" - махнула хвостиком бойкая коротенькая мысль, а на язык скатилось куда скромнее:
  - Надоело жить.
  - Жизнь - не "Кармелита", смотреть не надоедает. В чём причина ваших несчастий? Почему вы искали выход через сломанный хребет на грязном асфальте?
  Я вздохнул.
  - Меня обижали в университете.
  - Простите, а в лоб дать?
  Молчание.
  - Говорите, я должна от вас услышать.
  - Я не мог себя защитить.
  Ирина Геннадьевна схватила бумаги, ручку и начала что-то записывать докторской кодировкой.
  - Наконец, я вытащила из вас признание. Вы всегда так скован, зажат, как лист в принтере? Признавайтесь!
  - Да.
  - У вас нет внутри какого-то стержня. Вы ощущали, что его отсутствие мешает вам ответить на грубое слово вполне законным возражением?
  - Да.
  - Неспособность себя защитить вы находили в себе с детства, так я понимаю?
  - Так.
  - Беседуя с собой откровенно, вы обзывали себя лохом и подобными словами?
  - Да, - повторял я как робот, но чувствуя внутренний сдвиг от этих коротеньких слов.
  - Вы мечтали, что когда-нибудь накачаете мышцы, но ни разу не были в спортзале, потому что вам стыдно показывать свою хилость. Вы представляли себя в обществе прелестных девушек, а когда представительница слабого пола бросала на вас любопытный взгляд, вы терялись и желали провалиться сквозь землю. Скажите мне одно из двух: "вы абсолютно правы" или "вы не правы".
  Солгать я не мог и потому твёрдо вынес приговор самому себе:
  - Вы абсолютно правы.
  Ирина Геннадьевна кивнула, не отрываясь от бумаг.
  - Кайтесь, как можно больше кайтесь перед собой в слабостях и пороках. Эти скользкие ящеры скрываются, меняют цвета, но их всё равно надо хватать и выбрасывать на свет Божий. С покаяния даже не в христианском смысле начнётся ваше излечение, уважаемый Кирилл. Вы мужчина. Поройтесь в себе хорошенько, подумайте, насколько вы соответствуете званию мужчины. Я буду рада, если вы оцените свой мужской статус хотя бы на тройку по десятибалльной шкале. Но вы сидите здесь и беседуете со мной, потому что у вас есть шанс стать не только мужчиной, но и правителем огромных земель и сотен тысяч, а то и миллионов людей. Вы станете мужем и отцом. Вы представляете всю ответственность отцовства?
  - Представляю.
  - У вас есть племянники?
  - Нет.
  - И вы никогда не возились с маленькими детьми?
  - Никогда.
  Ирина Геннадьевна посмотрел на меня в упор.
  - Плохо, потому что дети развивают в молодом человеке внутреннюю свободу. Вы поёте, когда остаётесь один?
  - У меня слуха нет, - скромно ответил я.
  Психолог сделала нетерпеливый жест.
  - Бросьте, половине отечественной эстрады голос не нужен, а вам, видите ли, он понадобился, чтобы мурлыкать в ванной. То, что вы не поёте, свидетельствует об одном том же: внутреннем рабстве, отсутствии раскрепощённости. С этим надо бороться. Надо, Кирилл, иначе будущего у вас нет. Вы меня поняли?
  - Понял.
  - Мы тебе поможем. Ты не сможешь без надёжного тыла. Мы его создадим. Мы тебя женим на какой-нибудь царевне или принцессе. Много прекрасных партий доступно царям. Всякий умный царь хочет породниться с другим царём, потому что одному в Мулен-Доре царствовать стало опасно. Ты поймешь это, если ещё не понял по той ране, которую тебе нанесли, - тут Ирина Геннадьевна спохватилась, поняла, что наговорила лишнего. - Впрочем, это чепуха. Знай только, что, надев корону, ты сразу станешь завидным женихом, каким в этом мире тебе стать не суждено. А ты, я знаю, мечтаешь о семье, о любимой жене, о детишках, только мысли эти ты прячешь даже от самого себя.
  Я молчал, и внутренняя дрожь от услышанной правды пробирала меня до костей.
  - Ладно, довольно разговоров. Ты, наверное, уже утомился. А за тех, кто ждёт в комнате, не беспокойся: здесь время течёт быстрее. Согласись, прекрасный способ бороться с очередями. - Ирина Геннадьевна раскинула передо мной, как цыганка колоду, ряд цветных бумажек. - Выбери понравившийся цвет. Так. Теперь из оставшихся и так до последнего. Прекрасно. - Она записала номера цветных бумажек. - Теперь я назову ряд слов, попробуй их повторить.
  С третьего раза я справился с заданием.
  - Замечательно, Кирилл. Больше мне ничего не надо. Я знаю, что ты живёшь без родителей, как учился в школе, в университете, во сколько засыпаешь и во сколько встаёшь. Не удивляйся, мы следили за тобой, чтобы определить твою готовность. Можешь мне поверить, я тут лицо одно из главных, если не самое главное. Без моего разрешения Аркадий Апполоныч не смел бы и словечком с тобой перекинуться. Ладно, ваше величество, простите, что перешла на "ты". Распишитесь вот здесь и здесь.
  Ирина Геннадьевна развернула ко мне форму, и я расписался в середине и в конце, ловя краем глаза слова вроде "психически не устойчив", "паникёр", "несколько труслив", "умственное развитие чуть выше нормы".
  - Спасибо. Ты обратил внимание на главную фразу документа? "Ознакомлен через психолога И.Г.Ляпунькину о своей готовности быть самодержцем мулен-дорских земель и обещаю со всей ответственностью решить вопрос о принятии или отклонении предложения царской власти".
  - Да, - кивнул я.
  - При согласии ты будешь венчан на царство. При отклонении подпишешь отречение, всё забудешь, останешься жить в этом мире до смерти, а после неё станешь подданным одного из мулен-дорских владык. В случае нарушении этого договора, мы имеем право обратиться в мулен-дорский суд для соискания наказания вплоть до смертной казни. Как видишь, перед тобой свободный выбор, только будь осторожен: мы с тобой нянькались и можем сильно разозлиться.
  Сказав это, Ирина Геннадьевна улыбнулась мне зловещей улыбкой и вывела из каморки. Меня раздирали противоречивый чувства: я так до конца и не понял, зачем весь этот разговор, утешил он меня или разволновал.
  - Помните всё, что я вам сказала, - шепнула Ирина Геннадьевна. - Я верю в вас. Гуд лак! Следующий.
  
   -12-
  Аркадий Апполоныч встретил меня скромной улыбкой. Весь его вид выражал согласие и покорность высокочтимому начальству.
  - Одевайся, - протянул мне куртку Аркадий Апполоныч.
  Сказав "до свидания", мы вышли в сенцы. Мой знакомый стал на цыпочки и дёрнул деревянную ручку. На пол склонилась лестница, по которой он начал первым взбираться на второй этаж.
  А я не спешил, так как прекрасно помнил, что над нашей головой должен быть скромненький шиферный навесик толщиной не больше полуметра.
  - Тебя долго ждать? - буркнул Аркадий Апполоныч как-то мягче обычного, и вскоре я оказался рядом с ним в тёмном сыром помещении с высоким потолком.
  Перед нами находился громадный сундук, смахивающий на комод. Аркадий Апполоныч звенел связкой и примеривал один за другим блестящие ключи длинной с обычную ложку.
  - Да где же он? - ругнулся знакомый, и наконец, щёлкнул навесной замок. - Ага.
  Крышка сундука откинулась, и моему взору предстала груда серых коробочек, помещающихся на ладони взрослого человека. Аркадий Апполоныч запустил руку, порылся, бормоча что-то нечленораздельное, думаю, даже что-то вроде заклинания, и вынул понравившийся ему коробок. Во тьме я разглядел лишь неровные углы диковинки.
  - Спускайся и на улицу.
  Стоя на крыльце и прислушиваясь к шёпоту дождя, я ждал Аркадия Апполоныча около минуты. Наконец, он выскочил более весёлый, чем раньше, и погнал меня из двора на обочину дороги, где мы вновь оседлали его брелочный мотоцикл.
  - Поедем в моё любимое местечко, - сказал он.
  - А где оно?
  - Тут недалеко, кварталов пять или шесть.
  Мы помчались по мокрому тёмному асфальту, вынырнули на шоссе и остановились через десять минут возле бара "Выпивоха-закусоха". Там знакомый на глазах у обалдевших прохожих превратил в брелок свой мотоцикл и направился по плиточной дорожке к стильным дверям бара.
  Атмосфера в нём знакомая всем: неяркий свет, обволакивающая приглушённая музыка с доминирующими басами, квадратные столики из тёмного стекла, стулья с высокими спинками и прочие прелести заведения подобного рода. Людей было немного, занято всего четыре или пять столиков. В уголку хихикала парочка, ближе к стойке гомонили мужики, держа в руках литровые кружки с пивом.
  Миновав их, мы оказались у стойки, причём Аркадий Апполоныч по-хозяйски облокотился на лаковую столешницу и подмигнул девушке в барной форме.
  - Маша, хорошо выглядишь.
  Девушка приятно улыбнулась и указала острым подбородком в мою сторону.
  - Ваш клиент?
  - Как есть мой. Приготовь по стандарту.
  - Я ждала, - коротко сказала Маша и поставила на столешницу запотевший бокал с коричневой жижей.
  - Бери и пей, - велел мне Аркадий Апполоныч.
  Мне дважды говорить не пришлось. Во-первых, я вообще хотел что-нибудь выпить, а во-вторых, понимал, что всё это неспроста.
  - Вы тоже замешаны? - спросил я у Маши, довольно-таки осмелев и ощущая леденящий ладони бокал.
  - Ну-ну, - пригрозил Аркадий Апполоныч. - Лишние вопросы не задавать.
  А Маша усмехнулась.
  - Так и есть, замешана, - она секунду смотрела мне в глаза, а потом добавила: - Кирилл.
  Устав удивляться, я просто отвёл взгляд и сделал глоток. Жидкость оказалась сладковато-приторной, слегка размазывающейся, с мельчайшими упругими пузырьками. Я и не заметил, как осушил бокал до дна.
  - Вот и молодец, - похвалил Аркадий Апполоныч.
  Я вытер мокрые полоски над губами и хотел спросить, куда теперь нам держать путь, но помещение внезапно качнулось один раз, потом второй. Мне пришлось вцепиться в стойку.
  - Интересное ощущение, правда? - с хитрецой в голосе спросил мой знакомый.
  Действительно, за какую-то пару секунд мои внутренности подтянулись, а вместе с ними подступила к горлу лёгкая тошнота. Я опустил взгляд на свои ноги и убедился, что они уже не упираются в пол, а висят в пяти сантиметрах над мраморной плиткой.
  Маша, поглядев на меня, хохотнула. Вероятно, лицо моё выражало ту крайнюю степень изумления, при котором оно обретает несколько сумасшедший оттенок.
  - Кирилл, теперь ты летуч! - пропела она тихонько, чтобы не слышали прочие посетители.
  - Держись за меня, - сказал Аркадий Апполоныч, и я вцепился в его плечо. - Спасибо, Маша.
  - Да не за что, - махнула та рукой, продолжая посмеиваться.
  Ох, трудно быть длинным воздушным шаром! Меня качало из стороны в стороны. Упираясь в плечо знакомого, я прижимал себя к земле и пытался держать равновесие. Думаю, без Аркадий Апполоныча я бы развернулся горизонтально и так поплыл над тротуаром. Шаловливая детвора прицепила бы к ушам верёвочку и стала бы таскать меня по улицам, как дутую игрушку.
  - Здесь пара шагов, потерпи.
  Мы дошли до ближайшего пешеходного перехода и стали ждать зелёного сигнала светофора.
  "Что же на этот раз?" - соображал я, и город мерно качался рядом со мной.
  Но все мои самые дерзкие фантазии рассыпались прахом, когда мы остановились посреди перехода, и Аркадий Апполоныч резким движением руки выбросил на разделительную полосу угловатый предмет из чердачного сундука. Штуковина попрыгала, перекатилась много раз и замерла на одном боку в середине перекрёстка дорог (по её прыжкам я понял, что она сделана из легкого дерева).
  Движение машин возобновилось, кое-кто начал сигналить, думая, что мы замешкались. Справа и слева заурчали двигатели, нас обдало гарью.
  Всё началось с того, что дрогнула земля, и закачались между столбами провода. Потом брошенная Аркадием Апполонычем штуковина рванула во все стороны ужасающим ростом. За секунду она обрела размер упитанного индийского слона. Мгновение, и она стала объёмней среднего грузовика. Разделительная полоса распустилась вдоль, а машины - вот что самое интересное! - продолжали двигаться в обоих направлениях и даже каким-то образом пересекать перекрёсток справа налево и слева направо.
  А перед нами с неимоверной скоростью разрастался замок: выбрасывал в серое набухшее небо остроконечные башни, двигал тёмные каменные стены с полукруглыми окнами, толкал величественные ступени с балюстрадами и фигурами единорогов по бокам.
  В ту минуту я был так потрясён, что, наверное, в моей голове не было ни одной мысли.
  Вот который раз загорелся для пешеходов зелёный, и они толкали нас, бросая безразличное "простите". А мы стояли и ждали, пока замок сформируется полностью.
  
   -13-
  Наконец, когда, запрокинув голову, нельзя было разглядеть резную вершину центральной стены, а ступеней насчитывалось около двенадцати, и каждая была высотой не меньше метра, Аркадий Апполоныч с гостеприимной улыбкой сказал мне:
  - За мной, ваше величество. И старайтесь держать равновесие.
  Последнее пожелание оказалось недостижимым. Когда надёжное плечо моего знакомого освободилось от моих судорожно вцепившихся пальцев, я оторвался от земли и плавно наклонился головой вперёд, а ногами заехал прохожему в пах. Признаюсь честно, извиняться я не стал, ибо прилившая к голове кровь вызвала тошноту и легкую панику, а постоянное движение вверх усиливало мою боязнь высоты.
  - Что вы как ребёнок! - возмутился Аркадий Апполоныч и схватил меня за руку.
  Он потянул меня за собой, и вместе мы проплыли над гигантскими ступенями до дубовых дверей с ручками в виде звериной пасти.
  Совершив это небольшое путешествие, я осмелел и даже ощутил задор. Я взмахнул руками (знакомый пустил меня в свободное плавание) и повернулся. Чудная картина открылась мне: в непосредственной близости от меня тянулись провода, чуть дальше - вращающийся треугольный рекламный баннер, верхушки низеньких деревьев и густота крон высоких. Автомобили текли подобно ручью, в который положили камень: они огибали замок и, вероятно, за ним сходились, совершенно его не замечая.
  Дверь душераздирающе скрипнула и под усилием Аркадия Апполоныча распахнулась.
  - Когда они петли смажут, бездельники! - ругнулся он.
  Я ощутил кожей ледяное дыхание сквозняков, бродящих по пустынным коридорам замка. Мы вплыли в некое подобие вестибюля, холодного и тёмного. Дверь за нами гулко захлопнулась, и пламя настенных факелов сильно затрепыхалось, угрожая погаснуть. Впрочем, факелы здесь были явно лишними: беловато-серый свет падал на каменный пол и стены из узких, но невероятно высоких окон, походивших на карандаши.
  Не говоря ни слова, Аркадий Апполоныч повёл меня далее. Подобного видеть не приходилось, и я сразу вспомнил Хогвартс. На душе стало теплее от великих книг юности. Мы плыли мимо проёмов к лестнице, при виде которой у меня перехватывало дыхание.
  Вообще, весь замок походил на заброшенное обиталище великанов, но ступени, наверное, смутили бы даже их. Шириной метров двадцать каждая ступень поднималась на высоту среднестатистической городской квартиры, то есть метра на два с половиной, три. Сквозняки были настолько сильны, что трепали волосы на голове, а сырость воздуха заставляла ёжиться даже каменные плиты.
  - Уцепись за перила, - посоветовал Аркадий Апполоныч, и я проплыл к тянущейся вверх бетонной ленте, которая сгодилась бы под железнодорожное полотно, и стал перебирать руками, без труда поднимая своё невесомое тело до следующего лестничного пролёта. - Вот смотри, - указал знакомый на выгравированные на трёх дверях римские числа "I", "II", "III", - а нам какая дверь нужна?
  - Ну... - тут я вспомнил каталог знаков, - семнадцатая?
  - Верно. Значит, это будет вторая дверь на шестом этаже. Вперёд.
  "Ох, мамочки, - вздохнул я, чувствуя, как на третьем пролёте у меня заложило нос, - до короны я не доживу".
  - Да, ваше величество, - согласился с моими мыслями Аркадий Апполоныч, - сквознячит дэбэло. Но вы не беспокойтесь, осталось совсем чуть-чуть. Там вы перейдёте в другие руки, а я с вами расстанусь, может быть, навсегда.
  - Навсегда? - переспросил я. В моей жизни это были самые длинные полдня и оттого я успел даже как-то привязаться к чудаковатому властителю пластичного мира Аркадию Апполонычу.
  - Я всё ж надеюсь, что не зря потел, что заморыш-Кирюша станет-таки Кириллом Первым.
  - А много вы сделали царей?
  - Достаточно. Такая уж у меня профессия - дарить смысл жизни. А принимать или отвергать подарок - ваше право.
  - Оттуда можно вернуться?
  - Когда?
  - Сейчас.
  - Можно, - кивнул Аркадий Апполоныч. - Тебе дадут три месяца. Срок это вполне достаточный, чтобы подумать, если, конечно, мозги есть. Но у тебя-то они имеются, я заметил.
  - Если я соглашусь после обдумывания, куда мне обращаться?
  - Это тебе объяснят... то есть, простите, вам объяснят.
  - Да зачем вы на "вы"? - буркнул я.
  - Так положено, Кирилл. Мы уже слуги ваших величеств, жалкие букашки. Впрочем, в Мулен-Доре некоторое время и вы будете букашками.
  - Правда? - встрепенулся я.
  - Да как тебе сказать, - замялся Аркадий Апполоныч. - Всякое бывает. Главное, твёрдо решить, что будешь царём, а там начнут подданные приходить, должности формироваться. Тебе помогут. Всем новичкам помогают и не какие-нибудь пройдохи, а честные работяги этой отрасли, царезаготовки то есть. Простите, ваше величество.
  Я глядел в лестничный пролёт, малость обидевшись. "Опять это дурацкое слово! Мы ж, цари, не селёдка".
  - На месте, - сообщил Аркадий Апполоныч и открыл дверь с числом "XVII".
  Я увидел фантастических размеров зал, усеянный пустыми круглыми постаментами и фигурами с пятиэтажные дома.
  - И сколько их? - поинтересовался я.
  - Кого?
  - Да залов.
  - Ровно сорок. Да сотня замков, из которых в сундуке я выбрал нужный. В каждом зале 12 рядов по 88 фигур. Число большое. Когда фигуры исчерпаются, замок уничтожают, а вместо него из Межмирья доставляют новый, забитый девицами до отказа.
  Слово "девицы" зазвенело в ушах, и в полутьме я разглядел, наконец, то, от чего сердце моё дрогнуло и учащённо забилось. Множество фигур представляли собой просто напросто женщин, полностью обнажённых, с пышными грудями, осиными талиями и завораживающими, самыми прелестнейшими в мире попками. А каждый пальчик на ножке девицы мог соперничать по размерам с двуспальной кроватью.
  
   -14-
  Я полетел следом за Аркадием Апполонычем, который вертел головой в разные стороны, вглядываясь в серебристые прямоугольные таблички на постаментах.
  - Да что ты будешь делать! - всплеснул руками мой знакомый, когда мы облетели три полупустых ряда. - Я чую где-то здесь.
  На табличках были выбиты какие-то иероглифы, поэтому я ничем не мог помочь. Разве что морально, да и то в мыслях, поскольку дар речи до сих пор не восстановился, а сердце с глухими ударами перекачивало вскипающую кровь.
  - Ну, наконец! Будь она неладна. Даже каменные, женщины приносят кучу проблем. А что о живых говорить?
  Вопрос отливал риторическим оттенком, и я за спиной Аркадия Апполоныча лишь скромно пожал плечами.
  - Ну, иди же сюда, что там притоил... лися, ваше величество. Приложите же руку к этой чудесной пяточке.
  Знакомый указал рукой за постамент, который я послушно облетел. Прислонив ладонь к холодному камню, я в ту же секунду почувствовал, как вздрогнул замок.
  - Назад, назад! - крикнул Аркадий Апполоныч и сам отлетел на порядочное расстояние.
  Зал вторично качнулся, стены обдало громом, а с потолка посыпалась каменная пыль. Девушка шевельнулась, заскрипела, дернула гигантскими руками, повернула голову и шагнула с постамента. Плиты под ней просели, и я не на шутку испугался, как бы не провалился пол. Но пол выдержал. Ему не впервой, судя по залу, наполовину опустевшему. Множество царей уже вызывало этих крупных дам. Другое дело: зачем?
  Девушка покрутила головой с тёмными каменными кудрями и остановила на мне взгляд своих пустых глаз.
  - Ки-рил, - громыхнула она и, сопровождаемая скрипом плит, опустилась передо мной на колено.
  Я стоял не жив не мёртв.
  - Ки-рил, - повторила девушка, и невозможный треск на минуту лишил меня способности что-либо слышать. Каменная оболочка сорвалась с незнакомки и растворяющимися в воздухе кусками разлетелась по залу, ударяясь остатками в соседние фигуры, обдавая меня и Аркадия Апполоныча пылью.
  И вот на месте фигуры поднялась с колена моего роста девушка и зашагала ко мне босыми ногами. Подошёл и Аркадий Апполоныч.
  Не помню точно, кажется, я зажмурился и судорожно сглотнул, ощущая где-то в паху высоковольтные разряды. "Дум-дум-дум" - пульсировало сердце в висках.
  Около меня остановилась юная представительница женского пола, сошедшая с глянцевых страничек "Playboy". В тумане, с перехваченным дыханием, я видел только большие глаза с чёрными веерами ресниц, шоколадные груди и низ живота, уходящий в бездну каких-то иллюзий и наслаждений, беспамятства и рая и лишающий меня остатка помутнённого сознания.
  - Владыка мой, я готова, я твоя, - тихим грудным голосом произнесла девушка и улыбнулась. Впрочем, улыбку её я плохо помню, поскольку я был на грани сумасшествия и экстаза.
  - Не тревожьте повелителя, сударыня, приступайте.
  Девушка подняла вверх ручки богини (полные груди её вздёрнулись) и опустила. В дикой высоте куполообразного потолка рыкнуло и зашипело. Там показалась точка серого неба, которая потом скрылась за падающими осколками потолка.
  - Зажмурься, Кирилл.
  Меня охватил плотный шорох и твёрдая пыль, которая ударила по лицу наотмашь. Когда я открыл глаза, то сначала увидел девушку в сером плаще, жестоко скрывающем всё прекрасное наследие Евы-искусительницы, а потом заметил, что на мне самом надет такого же цвета плащ с широким алым величественным воротником, подбоем и рукавами, а ноги обуты в длинноносые тёплые сапоги.
  Аркадий Апполоныч положил мне руку на плечо.
  - Вот и всё, Кирилл. Я отмучился с тобой, теперь черёд мучиться этой даме.
  - Татьяна, - вставила девушка.
  - Да, Татьяна покажет страну, где в секунду происходит столько чудес, что не хватит шестисот страниц для их частичной регистрации. Смотри внимательно и думай. Ты рождён царём, как и всякий человек. Сможешь ли ты пойти против природы, отказавшись от этого высокого звания - тебе решать и только тебе. Будь же храбр и здраво мысли. Удачи.
  - Спасибо, - растеряно кивнул я. Серьёзный тон знакомого звучал очень непривычно, и слушать его было грустно.
  Аркадий Апполоныч убрал с моего плеча руку, и Татьяна, подойдя вплотную, обхватила меня одной рукой за шею, другой под мышкой. Её тёплая бархатная щека коснулась моей, и девушка слегка оттолкнулась от пола. Волна невидимой материи кольнула меня сладостной болью, сжала сердце, исковеркала мысли и выкинула нас через разрушенный потолок центральной башни в небо, навстречу дождю и ветру и великой стране царей.
  
Конец первого эпизода
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"