Они сидели на мосту, больше походящем на металлическую корягу над небольшой рекой, свесив ноги, касаясь кончиками пальцев холодной воды. Две фигурки застыли в полумраке, и только в редких случаях по их лицам пробегал редкий луч слабого света от ярких далеких фонарей у одиноких домиков.
Город больше походил на муравейник: множество подземных этажей с небольшими постройками, которые умещались иногда даже на стенах, точно грибы, громоздились друг на друге, соединенные множеством мостов, плетенных переходов, сетью фонарей чаще искусственного освещения. Здесь всегда царствовала ночь подземелий со своим вечным холодом и сыростью. Ни один луч света за многолетнюю историю огромного города, уходящего с годами все глубже под землю и вширь, не проникал внутрь. Только на верхнем, внешнем, ярусе, который был виден издалека, больше походящем на небольшой холм, который в действительности был огромным каменным барьером, жители могли определить время суток.
Город кишил людьми самых разных возрастов, национальностей, рас и взглядов. В любое время суток он наполнялся множеством голосов на разнообразных языках со всего мира, хотя основным языком новой эры, который знали все без исключения, наряду с родным (если где-то изучение своего языка еще практиковалось), был английский.
Муравейник был отдельным миром, где каждый смог найти свое пристанище. Своя инфрастуктура, свои мысли, свои проблемы, своя политика и экономика. Здесь было несколько школ, три больницы, два торговых центра, небольшие рынки, мастерские, рестораны, театр и даже свой квартал красных фонарей. Все это уходило все глубже и глубже под землю, когда на верхнем ярусе располагались казармы, одноэтажные дома и огромный штаб, где постоянно жил и работал генерал Роберт Харрисон, статный человек сорока пяти лет, честный, справедливый, с тяжелой рукой, совершенно заслуженно получивший свое звание.
В соседнем просторном кабинете реже, чем его коллега, хотя звучит это крайне относительно, сидел правитель самого города, имя котрого в народе постоянно искажалось за недостатком информации. В реальности же его звали Карлом Ясковски. Он не любил выступать на публике и чаще всего скрывался в своем кабинете, доступ куда имело ограниченное количество людей высокопоставленных чинов. Жители города редко вспоминали своего правителя, чаще говоря о личности генерала, хотя и Ясковски принимал огромное участие в развитие Муравейника. Впрочем, популярность ему была вовсе не нужна.
В целом, город жил своей жизнью. Он дышал, хрипел, периодически получал серьезные раны и кровоточил страхом сотен его жителей. Конечно же, основной урон получали огромные стены, что в народе назвались барьером, поросшие в некоторых местах мхом. Они были возведены настолько давно, что даже в летописях не сохранилась информация об их строительстве. На смотровых вышках, на которых дежурил отряд особого назначния стояли большие прожектора, бьющие светом только по особым случаям. В город можно было попасть только через одни массивные тройные ворота, медленно поднимающиеся, но резко и шумно опускающиеся, когда отпускали цепи.
Здесь было что охранять и от кого. Здесь все было по-другому.
Первым ужасом, который охватил сердце детей, было то, что это не просто чудо-город, о котором раньше они и знать не знали, хотя, судя по тому, что шли они не так уж и долго от кровавых развалин своего прошлого дома, а город мертвецов. Сложно было в это поверить, но все факты, которые один за другим приводил подполковник Кроусен этой ночью, рисовали совершенно другую картину всего того, что произошло. Да, этот мир, в котром Джейсон и Энджи умудрились застрять после землетрясения, котрое само по себе было совершенно необычным для обычного мира, являлся чем-то наподобие чистилища, куда попадали те, кто погибал раньше назначенного судьбой срока.
Второй шок, который испатали подростки, был связан с тем, что и здесь можно было умереть, но уже навсегда, рассыпавшись на тысячи частиц, которые вполне походили на обычный песок, когда по-настоящему это была душа. И вот после такой гибели переродиться уже было невозможно. Люди погибали, навсегда оставаясь в бездне мрака и отчаяния в полнейшем одиночестве. А умереть здесь можно было так же, как и в реальном мире, но к этому добавлялась основаная проблема города: Чистильщики. Они являлись слугами самой Смерти, которая и была, судя по преданиям, создательницей ''Чистилища''. Не имея души, те действовали по чистому приказу. Их было практически невозможно уничтожить, а налеты они совершали с завидной жуткой частотой. К ним добавлялись мелкие пешки в виде разноуровневых монстров, которые тоже любили наведываться в гости к несчастным жителям Муравейника. Многие люди погибали сразу после ''первой смерти'', как принято называть гибель в реальном мире, не успев даже сообразить, что случилось.
Для поиска ''новичков'' и были созданы отряды, которые бродили по всему миру, рискуя своей жизнью, нередко сталкивающиеся с детьми Костлявой. И это происходило ежедневно во всех точках земного шара в мире мертвых. В общем-то, можно было считать, что это было своеобразным легким адом для тех, над кем судьба решила поиздеваться наславу. Впрочем, многие приживались и даже начинали получать некое удовольствие от такого существования.
И было бы все совсем ужасно, если бы не одно ''но'': каждый житель имел особый дар. Полезный или не очень, но именно это и помогало классифицировать народ в Муравейнике. Получал его каждый без исключения, подходящий под образ жизни и характер его обладателя. И это было практически единственной защитой от слуг Смерти. Это, если говорить честно, и спасало людей этого мира от страшной гибели или, как говорят в народе, расщипления.
И все это было лишь маленькой частью той информации, которая вывалилась на головы подростков в эту злополучную ночь. Сначала была беседа с подполковником седьмого оборонительного отряда, достаточно приятным для общения человеком, потом разговор с рядовым из второго, удивительно короткий прием у штатного врача, дальше небольшая экскурсия, устройство в пустом домике пятого яруса, а дальше свободное плавание, котрое больше напоминало истеричное отрицание происходящего. Джейсон и Энджи страшно переругались в обед, потом провели несколько часов в полнейшей тишине, сидя на своих кроватях, а после оказались на мосту имени Первого Мира, где редко кто-то бывал, так как здесь не было ничего интересного, кроме как маленькой грязной подземной речушки без имени, обломков разрушенных после перестройки домов и другого строительного мусора.
По словам рядового второго отряда, Лизы Уэльсон, на смирение с происходящим каждому новичку дается неделя. Дальше идет уже распределение, так называемая профилизация, где следует обучение по развитию тех или иных навыков для последующей работы, с параллельно проходящими уроками по принятию дара. А дальше уже приходится самостоятельно строить жизнь. Работать, зарабатывать деньги, вносить вклад в развитие города.
Под опеку дети не попали, так как для этого возраст должен не превышать тринадцати лет. После, по законам Муравейника, ты уже становишься взрослым полноправным жителем, который несет полную ответственность за свои действия перед ''судом, народом и небом''. Да, здесь тоже есть тюрьма.
Дом, который достался ребятам, был небольшим. Находился немного поодаль от остальных домиков. Совсем недавно там проживали брат с сестрой, погибшие в разведке где-то на территории Южной Америки. В шкафах хранились их вещи, на стене весела парочка фотографий. Рисунки, записи, книги и прочая мелочь от прошлых жителей - все это хранилось и создавало еще больше давления на детей. В особенности на Эн, которая была совершенно не приспособлена к жизни вдали от родителей. Она накричала на Джейсона, что именно он потащил ее с площади, что и привело к тому, что они оказались под обломками и задохнулись. Впрочем, потом же долго извинялась, осознав свою неправоту. Ей было страшно. Она не знала, что делать, плакала, металась по двум комнатам, пропуская кухню и санузел, а после цеплялась за Джея и ныла, что не верит в происходящее. Он же просто хотел спать, будучи искренне убежденным, что все это сон.
И вот сейчас, когда в голове все начинало проясняться, они сидели на этом мосту, полностью эмоционально истощенные, и молчали. Лицо мальчишки все еще было в засохшей крови, но это его совершенно не волновало. Он был уничтожен морально и чувствовал себя точно так же, как и его подруга, шмыгающая носом рядом.
- И что мы будем делать? - вдруг тихо спросила Энджи, сжимая грубую ткань зеленой юбки на коленках.
Джей медленно повернул голову, посмотрев прямо в голубые глаза девчонки, и тяжело вздохнул.
- Жить... - на его губах появилась слабенькая улыбка. - Все хорошо будет...
В свои слова он не верил и сам. Что уж тут говорить до мелкой девочки, которая всегда пряталась за него и спины своих родителей? Маленькая, хрупкая, милая куколка с короткими волосами цвета молочного шоколада, она никогда не была самостоятельной, предпочитая пользоваться своими природными данными. Ее баловали, а она привыкла. И теперь Джейсон стал для нее тем лучиком надежды, за который стоило цепляться, чтобы остаться живой. Но смириться со всем ей казалось сейчас просто нереальным. Так что глаза снова заблестели от слез, а уголки губ предательски поползли вниз.
- Мы умрем... - всхлип, - правда?
Джей как-то обреченно вздохнул и положил свою ладонь на голову подруги, намереваясь то ли погладить, то ли легонько похлопать. Он и сам не знал ответа на этот вопрос. Вера во что-то хорошее быстро улетучилась после всего того, что он узнал. Да и во что тут можно верить? По-сути, он даже не жив уже.
- Энни, прекрати, - в голосе прозвучали строгие нотки. - И здесь можно жить. Да, все плохо, но не настолько... - и тут он замолчал, уставившись далеко вперед.
И правда. Куда уж хуже? Только умереть здесь. А в остальном уже и разницы нет.
- В общем, не все так плохо, - на выдохе сказал он, как будто с плеч свалился тяжелый камень.
С этим осознанием он стал ясно смотреть на вещи. Ныть по прошлому бесполезно. У них не так много времени на адаптацию. Им надо побольше узнать о том месте, где они находятся самостоятельно, прежде чем начнуть пахать на систему. Удивительно, как быстро пришло чувство смирения, а после и абсолютного спокойствия. Он даже довольно улыбнулся.
Хлипы Энджи продолжались. И это уже была истерика. Он это только сейчас понял. Свое она уже отревела, а сейчас это все было давление на него самого, что только мешало. Он нахмурился, а потом громко весело рассмеялся.
А дальше девчонка слетела с маленького моста и упала в речку, в которой недавно она полоскала свои ноги. Брызги поднялись в воздух, переливаясь в свете городских огней, подруга взвизгнула и уставилась вверх на мальчишку, который стал смеяться еще звонче.
- Прекрати ныть, Энни! - весело сказал он. - У нас появился второй шанс! Нельзя его упускать вот так!
Наступил момент неловкого молчания.
- Джи... - прошептала девочка, удивленно и в то же время испуганно смотря в глаза своего друга. - Джи... - повторила она еще раз.
Она хлюпнула носом. Потом еще.
Улыбка Джейсона начала медленно сползать с лица.
- Дурак! - крикнула она со слезами на глазах, а потом вцепилась в босую ногу мальчишки, из-за чего тот тут же оказался в воде.
Снова брызги, шум воды, теперь уже недоумевающий взгляд полностью мокрого Джея.
То ли она разозлилась, то ли...
До его ушей донесся ее звонкий смех, а на ее губах появилась легкая улыбка.
Энджи быстро подбежала к своему другу детства, села в воду рядом, продолжая смеяться и хитро поглядывая на паренька.
- Сам дурак, - озорно произнесла девчонка, хлопнув ладонями по воде, поднимая в воздух кучу меленьких брызг.
Он улыбнулся.
- Как же... - сказал себе под нос подросток, а потом тоже рассмеялся.