На очередной редакционной летучке Иван Никифорович получил очередной нагоняй от шефа и теперь грустно сидел в курилке и размышлял о том, что жизнь проходит пусто и однообразно, человек он никчемный и неинтересный, что до зарплаты - целых две недели, а денег осталось дней на десять, придется опять экономить на всем, в первую очередь на сигаретах, и о том, что шеф - тиран и самодур. Мысль о том, что скоро у дочери день рождения ("Мне уже семнадцать, а ни одного приличного платья нет. Ты отец или кто?") погрузила Ивана Никифоровича в еще большее уныние. Он тяжело вздохнул.
- Пошто голову повесил, добрый молодец, - вдруг раздался откуда-то из-за спины тихий шепот. - Аль тоска-кручина какая душу гложет?
Иван Никифорович поперхнулся дымом, закашлялся и резко обернулся. Позади него, блестя стеклами очков, стоял Миша, редакционный весельчак и балагур и по совместительству корреспондент, "надежда и опора редакции", как любил он себя представлять.
- Чего тебе, Миша? - Иван Никифорович затоптал окурок и тяжело поднялся со скамейки.
- Товарищ редактор отдела писем, - Миша вытянулся и отдал честь. - Разрешите стать на табачное довольствие в количестве одной сигареты.
Получив желаемое, он щелкнул каблуками, опять отдал честь, развернулся и пошел, печатая шаг, к выходу.
"Редактор отдела" - сплюнул Иван Никифорович, опять вздохнул и пошел к себе.
Зайдя в кабинет, он устало опустился на стул. Отсутствие девчонок (двух студенток-практиканток с журфака местного университета) его не удивило. Они давно уже считали излишним ставить его в известность о своих отлучках, уходили и приходили когда захочется, и вся их работа сводилась к щебетанию о парнях, кофточках, зачетах и к походам по магазинам. С письмами Иван Никифорович работал сам.
Отогнав от себя невеселые мысли, он взял из папки с письмами очередное послание в редакцию и углубился в чтение. Стук в дверь прервал его на половине.
- Войдите, - Иван Никифорович глянул в зеркало и поправил галстук. Стучат - значит, посетители. "Местные" в этот кабинет заходили без стука. Дверь открылась и в ее проеме сначала показался объемный живот, туго обтянутый белой рубашкой и с покоящемся на нем почти горизонтально галстуком, а затем выдвинулся и сам его обладатель. У обладателя было красное, лоснящееся от пота, лицо, серый в полоску костюм (пиджак он перекинул через плечо) и мятая шляпа в руках.
- А мне бы редактора отдела, - протрубил он, широко улыбаясь.
- Присаживайтесь, - Иван Никифорович показал на стул и еще раз окинул взглядом посетителя. Работать с людьми он любил и умел. Свое мнение о человеке он составлял буквально с первого взгляда и оно его практически никогда не подводило. Исходя из этого он и строил свои отношения с человеком. И глядя на посетителя, он тут же понял, что под этой горой мяса скрывается интеллигентная и высокообразованная личность и разговаривать с ним нужно соответственно.
Шумно отдуваясь, толстяк опустился на стул, жалобно заскрипевший под ним. Затем также неспеша достал из кармана платок и стал вытирать лицо и шею. Иван Никифорович неодобрительно покосился на мокрые пятна подмышками толстяка.
- Да-да, - закивал тот. - Совершенно с вами согласен. Сам понимаю, что произвожу не слишком благоприятное впечатление, но жара вкупе с природной тучностью: сами понимаете:
- Да ну, что вы, - смутился Иван Никифорович. - Я вовсе...
Дверь распахнулась и в кабинет влетела Раечка, секретарша шефа.
- Иван Никифорович, - затараторила она, - в субботу вы ответственный по редакции.
- Как? Но я же в прошлый раз... - робко начал несчастный Иван Никифорович.
- Приказ шефа, - перебила Раечка и ускакала к себе в приемную.
Толстяк сочувственно вздохнул
- За последние два месяца - это шестая суббота, когда я дежурю по редакции, - грустно сообщил Иван Никифорович.
- Но должен же быть какой-то график, - толстяк возмущенно засопел.
- График-то есть, но:, - Иван Никифорович махнул рукой. - То один в командировке, то другой заболел, то "Иван Никифорович,
подмени, теща приезжает". В общем, такая петрушка.
- Идите к главному редактору, поговорите с ним, в конце концов. Должна же быть у человека, я извиняюсь, какая-то личная жизнь.
Иван Никифорович вспомнил, что собирался завтра с соседом махнуть на рыбалку и удрученно сказал:
- Вы же знаете, как это бывает. Раз дашь слабину, два и пошло-поехало, уже на шее сидят.
Толстяк хотел что-то возразить, но тут зазвонил телефон.
- Слушаю, - буркнул в трубку Иван Никифорович.
- Говорит Федорчук, - голос в трубке тщательно выговаривал слова и старался не заплетаться. - Никифорыч, скажи шефу, что я
поломался и в настоящее время нахожусь в мастерской.
"Граммов триста", - мысленно определил Иван Никифорович.
- А сам что не позвонишь?
- А я это: звонил... Нет его на месте...
"Врешь, на месте он, - подумал Иван Никифорович. - Боишься просто". Но вслух сказал:
- Хорошо, передам, - и положил трубку.
К шефу идти не хотелось. Вздохнув, он поднялся.
- Вы посидите секундочку. Я сейчас вернусь.
Через несколько секунд толстый посетитель услышал мощный рев, доносившийся откуда-то неподалеку.
- Кто?!!! Федорчук?!!! Опять косой к хренам собачьим?!!!
Послышалось виноватое бормотание Ивана Никифоровича.
- Какой к черту <нет>?!!! Его машина третий день в ГАИ на штрафплощадке стоит! У него даже это из башки вылетело!!! Ладно,
иди, разберусь!
В кабинет вошел бледный Иван Никифорович, сел за стол и чтобы скрыть дрожь в пальцах, сцепил их в замок.
- Вы уж простите, - неуверенно начал толстяк, - что я возвращаюсь к разговору, может быть, неприятному для Вас. Но мною движет исключительно сострадание и искренняя симпатия к вам. Ведь и о здоровье нужно подумать. Давление наверняка скачет. Постоянные стрессы и нагрузки никоим образом не идут Вам на пользу. Простите великодушно, но Вы уже далеко не юноша. Спите-то как?
Иван Никифорович усмехнулся. После развода квартира опустела. Одиночество буквально душило его и спокойно спать он уже не мог.
- Никак, - вздохнул Иван Никифорович. Разговор начинал тяготить его. <С чего это вдруг я разоткровенничался с посторонним?>
- Ну ладно, не смею больше отрывать Вас от дел, - толстяк кряхтя поднялся. - Простите великодушно: Да, кстати, чуть не забыл:
Он полез в карман брюк и достал оттуда маленькую плоскую коробочку.
- Держите, - он положил ее на стол. - Новое снотворное. Импортное. Никаких побочных эффектов. Достал себе по случаю целую упаковку, так Вы не поверите: десяти таблеток хватило, чтобы мой сон, наконец, нормализовался. Вот остались лишние. Возьмите, вам нужнее.
Иван Никифорович хотел было возразить, но толстяк так искренне заглядывал в глаза, прижимал руку к груди и даже раскланивался, что отказываться было неудобно. Он пробормотал что-то благодарственное, пожал пухлую руку и проводил странного посетителя до дверей.
- Приятно было познакомиться, - гудел тот. - При случае не премину заглянуть. Весьма рад. Всего хорошего.
Оставшись один, Иван Никифорович шумно вздохнул, вернулся за свой стол и неожиданно подумал, что так и не узнал, зачем приходил удивительный толстяк.
Опять зазвонил телефон.
-- Слушаю, -- снял трубку Иван Никифорович.
-- Я надеюсь ты в курсе, что у твоей дочери скоро день рождения. Или ты думаешь, что этих копеек, которые ты называешь алиментами, нам достаточно?
-- Анна, подожди, -- заторопился Иван Никифорович. -- Конечно, помню, какой разговор... Но дело в том, что...
-- Только не говори, что у тебя нет денег. Пусть мы развелись, но Евгения остается твоей дочерью и ты просто обязан принимать участие в ее воспитании.
-- Да, я все понимаю. Я уже практически...
-- Ну вот и хорошо.
В трубке зазвучали короткие гудки.
Иван Никифорович крякнул с досады. Разговор с бывшей женой окончательно выбил его из колеи.
"Черт с ней, придумаю что-нибудь, -- решил он и подвинул к себе папку с письмами.
***
Вечером, уже ложась спать, Иван Никифорович вспомнил про пилюли. Странный посетитель весь день не выходил у него из головы. На торгового агента он был решительно не похож. "Стал бы тот раздаривать таблетки, -- думал Иван Никифорович. Так кто же он и в чем смысл его визита в редакцию? И не просто в редакцию, а именно к нему, редактору отдела писем, Ивану Никифоровичу Кондратьеву. Так ничего и не придумав, Иван Никифорович попытался забыться. Но сон, как обычно, не шел. Промаявшись часа полтора, он решительно откинул одеяло, прошлепал босыми ногами в прихожую и взял с телефонной полки маленькую плоскую коробочку, подаренную толстяком.
"В конце-концов, не отравить же он меня решил, -- Иван Никифорович, зябко поеживаясь, прошел на кухню. -- Не поможет -- ну и не надо. А вдруг... Чем черт не шутит" и открыл коробочку.
Она примерно наполовину была заполнена маленькими желтыми шариками.
Ночь постепенно окутывала город. Гасли одно за другим окна в домах. В одном из немногих оставшихся был виден пожилой человек в синих сатиновых трусах, переминающийся с ноги на ногу и что-то близоруко рассматривающий у себя на ладони.
"Чем черт не шутит, -- хмыкнул Иван Никифорович, -- а вдруг..."
***
Хмурое осеннее утро. Небо затянуто тяжелыми, свинцовыми тучами, моросит мелкий противный дождь. Промозглый холодный ветер налетает иногда откуда-то и треплет плащи четырех офицеров, стоящих посреди довольно обширной поляны в густом лесу. Двое из них о чем-то тихо совещаются.
"Часов семь где-то, -- прикинул я. -- пора бы и начинать."
Неподалеку пасутся наши лошади и стоит шарабан фон Мейгеля, немца, N-ского доктора. Наконец наши секунданты закончили переговоры и подошли к нам.
-- Господа, -- маленький краснолицый Лозинский, мой старинный друг еще по гимназии, балагур и задира, на сестре которого я собирался жениться, сейчас необычайно серьезен. -- Мой долг повелевает мне обратиться к вам еще раз: забудьте обиды, пожмите друг другу руки и забудем это досадное недоразумение. Вы же знаете, государь не одобряет дуэлей.
-- В самом деле, господа, -- вступил секундант Ильи, пожилой, страдающий одышкой, штабс-капитан Синицын. -- Не сторонник я, понимаете ли, цветистых речей. Ну повздорили, ну с кем не бывает. Молодые, понимаешь, горячие, сам был таким. Помиритесь, право же, Христом богом молю. Лишнее это. Поедемте лучше в "Алтай" шампанское пить.
Невдалеке зафыркала моя гнедая. Сонный фон Мейгель поднял голову, оглядел нас мутным взором и опять зарылся носом в свой башлык. Несмотря на ранний час, он уже успел несколько раз приложиться к фляжке, предусмотрительно захваченной с собой.
-- Если дражайший Иван Никифорович, -- медленно, с расстановкой начал Илья, -- считает, что пощечина, полученная вчера мною в клубе, недостаточное оскорбление, то я готов, согласно христианским обычаям, подставить вторую щеку, дабы милейший Иван Никифорович смог, наконец, удовлетворить свою пылкую натуру.
Синицын шумно вздохнул.
-- Господа, -- взмолился Лозинский, -- господа...
-- Хватит, -- я поднял голову. -- Мы слишком много времени тратим на разговоры. Ни о каком примирении речи быть не может. Я не намерен терпеть оскорбления от какого-то заезжего выскочки. Если сейчас кто-нибудь еще заведет речь о примирении, я вызову его на дуэль.
"Черняев охотится. Давно уж зовет меня, да все недосуг. Ладно, закончим сегодня, брошу все, поеду к нему на недельку, поохотимся. -- Неожиданный озноб охватил меня. -- А вдруг?.."
Я никогда не был трусом. В полку я слыл человеком не задиристым, но обид никому не спускающим. Все мои девять дуэлей закончились для меня благополучно, исключая последние две. Пуля, засевшая в левой лодыжке и пробитое плечо тому свидетельство. Но почему-то именно сегодня я подумал о другом исходе поединка.
...Неожиданно тучи разошлись и мы оказались на широкой солнечной дороге -- Илья и я. Илья поднял пистолет.
-- О Боже, спаси и сохрани, -- прошептал кто-то неподалеку.
"Лозинский. Андрей, голубчик, если что, передай сестре, что я..."
Илья выстрелил...
***
Резкая трель будильника вырвала Ивана Никифоровича из глубокого сна.
Серенький рассвет несмело пробивался сквозь немытые окна. На кухне о чем-то тихо бормотало радио.
-- Пора в путь-дорогу, -- протрубил Иван Никифорович, вскочил с кровати и пошлепал в ванную.
Этот рабочий день ничем не отличался от череды таких же серых будней. Девчонки-практикантки как всегда опаздывали, а в кабинете за столом Ивана Никифоровича сидел Миша.
-- Во-первых, здравствуйте, коллега, -- Иван Никифорович поставил портфель на свой стол и посмотрел Мише в глаза. -- Во-вторых, если мне не изменяет память, то именно Вам выпала честь дежурить завтра по нашей славной редакции. Но каким-то непостижимым образом, вы лишились прекрасной возможности с толком провести свой выходной.
-- Иван Никифорович, -- Мища прижал руки к груди, -- не со зла я. Искренне раскаиваюсь в содеянном, но внезапно заболевшая девушка...
Иван Никифорович примостился на краешке стола и проникновенно сказал:
-- Если бы ты, ловелас этакий, подошел ко мне и по-человечески все объяснил, то я бы еще подумал. Но ты напрямую обратился к шефу, чем поставил меня, прямо скажем, в неловкое положение. А что касается девушки, то, насколько мне известно, их у тебя довольно много и если одна из них чуть-чуть поболеет, это никоим образом не скажется на твоих способностях полового гиганта.
-- Иван Никифорович, -- Миша растерянно улыбнулся, -- неужели же Вы...
-- Вот именно, Миша. Именно "неужели же" и именно "я". Все, разговор окончен. Мне работать нужно.
Миша поднялся и понуро побрел к выходу.
Дверь резко распахнулась и в кабинет влетели практикантки.
-- Мишка-а, -- завизжали они. -- Ну что, завтра идем? Мы купальники новые купили. Танькин отец шампура дает.
Тут они увидели Мишино лицо и Таня тихо спросила:
-- Что случилось? Все отменяется?
-- Миша завтра ответственный по редакции, -- негромко сказал Иван Никифорович. -- А вас, девочки, я попрошу в следующий раз на работу приходить вовремя.
Девочки одновременно посмотрели на Ивана Никифоровича и в их взглядах, помимо изумления и недоверия, засветилось простое человеческое любопытство. Ивану Никифоровичу на миг даже показалось, что они принюхиваются -- не пьян ли он.
Миша тихо вышел за дверь.
В кабинете монотонно жужжала муха, пытаясь пробить оконное стекло. Было слышно, как где-то капает вода. Тишина почти материально давила на уши.
-- Через неделю у вас заканчивается практика, -- сказал Иван Никифорович девочкам, все еще стоявшим в столбняке. -- Пока ничего положительного в отзыве я написать не могу. Исправить положение за неделю чрезвычайно трудно, но не невозможно. Так что работайте. Я положил вам на стол письма, сделайте из них подборку размером с полосу. Оставьте мне строчек пятьдесят-шестьдесят на вступление и резюме.
Дверь распахнулась и в кабинет влетела неугомонная Раечка.
-- Иван Никифорович, срочно к шефу, -- Раечка сделала страшные глаза и прошептала, -- зло-о-ой...
Иван Никифорович усмехнулся и пошел вслед за Раечкой в кабинет главного.
-- Вызывали, Илья Петрович?
-- Заходи, деятель. -- Редактор отшвырнул ручку в сторону и откинулся на спинку кресла. Был он моложе Ивана Никифоровича лет на семь-восемь, худой и очень желчный. Подчиненных он не любил и нелюбовь эта была взаимной. -- Скажи мне, любезнейший, ты стал уже главным редактором? А может тебя назначили министром печати?
Что вообще происходит, ты можешь мне объяснить?
-- Простите, я не совсем...
-- Нет, ты совсем, -- редактор шарахнул по столу кулаком и уже не сдерживаясь заорал во весь голос, -- совсем уже нюх потерял!!! Какого хрена Миша мне сейчас докладывает, что ты не идешь ответственным завтра?!! Кто ты такой, ... твою мать, чтоб отменять мои распоряжения?!!
Ивану Никифоровичу показалось, что в кабинете резко похолодало. Его лица словно коснулось ледяное дыхание ветра. Как сквозь вату сюда доносился обычный редакционный шум: звонки телефонов, шаги в коридоре, голоса людей. Но это было где-то далеко-далеко, за тысячи километров, в другом времени. А здесь находились двое ненавидящих друг друга людей, один из которых не уйдет с этой большой поляны, затерянной в густом лесу.
Иван Никифорович тряхнул головой, вздохнул и устало сказал:
-- Илья Петрович, я не намерен терпеть оскорбления ни от кого, даже от своего начальника. Если есть какие-то претензии к моей профессиональной деятельности, скажите какие. Что касается данного инцидента, то по графику, утвержденному, кстати, вами, в эту субботу дежурит Михаил Трунов. Если график, в силу каких-либо причин, изменен, то должен быть издан соответствующий приказ. Не мне вас учить. Слово "вас" говорю со строчной буквы, потому как вас я не уважаю. Если еще раз повысите на меня голос, я не оставлю это без последствий.
Глаза редактора так стремительно вылезли из орбит, что, если б не очки, они, наверное, упали бы на стол. Дрожащей рукой он оттянул ворот рубашки, набрал в грудь воздуха, открыл рот и... шумно выдохнул. В глазах мелькнула растерянность.
-- Да я тебя... -- сдавленным голосом начал он.
-- "Вас", Илья Петрович, "Вас". Я с вами на брудершафт не пил. Тем более я вас старше.
Шеф сглотнул и издал какой-то непонятный звук, как будто хотел произнести "Ь".
В дверь кабинета негромко постучали. Редактор вздрогнул и затравленно оглянулся.
-- Ладно, идите. В конце рабочего дня поговорим, -- откашлявшись, сказал он.
-- Так я дежурю или нет?
-- Нет. Ответственным по редакции, согласно графика, остается Трунов, -- монотонно произнес редактор. -- А вечером мы поговорим.
Несмотря на то, что последняя фраза содержала в себе нечто угрожающее, в голосе начальника Иван Никифорович уловил беспомощные нотки.
-- Честь имею, -- кивнул он и покинул кабинет.
***
Раскаленный белый шар нещадно поливал обжигающими лучами лазурную поверхность моря и наш люгер, вернее то, что от него осталось после недавнего боя. Палуба была усеяна телами моих верных товарищей. Со всех сторон неслись стоны и крики о помощи оставшихся в живых. Мерно покачиваясь на волнах, люгер страшно скрипел, будто жаловался на мучительную боль. Грот и бизань были напрочь снесены с палубы, в левом борту выше ватерлинии зияла дыра, скалясь обломками шпангоутов. Я опасался, как бы наш "Черный дьявол" не разделил участь испанского галеона, погружающегося в пучину в двух кабельтовых от нас. И все же мы одолели противника, превосходящего нас и по численности, и по выучке. Галион охотился за нами. Охотился с одной целью: уничтожить, стереть в порошок, отправить кормить морских чертей "Черного дьявола", наводящего ужас на все Средиземноморье. Двое суток мы уходили от погони, но все же пришлось принять бой. И наш славный капитан, отчаянный и лихой, имени которого никто не знал и поэтому называли Черным дьяволом, развернул люгер, своего тезку, и бросил нас в пасть смерти. Шесть часов мы играли с ней в кости и куш выпал нам. Через час от галеона останется лишь несколько обломков на поверхности моря. Но и мы понесли страшные потери, а Черному дьяволу падающая бизань перебила позвоночник и раздробила ноги. И сейчас он, сын мятежного дея, гроза Средиземноморья от Болеар до Сирии, тихо стонал у моих ног и что-то бормотал по-арабски. А я, его правая рука, его друг и помощник, целый и невредимый, стоял рядом и ничем не мог помочь.
Неожиданно он открыл глаза -- как два черных бурава ввинтились в меня -- и прохрипел:
-- Ты... дьявол, -- он судорожно сглотнул и продолжил, -- ты теперь... Черный дьявол... Не дай им...
Он замолчал, продолжая смотреть на меня, но огонь уже исчез из его глаз и пена на губах перестала пузыриться. Я опустился перед ним на колени и положил ладонь на его лицо. Я знал, что он хотел сказать.
"Моя душа перешла в тебя. Не дай им покоя. Не дай никому поверить, что Черный дьявол умер. Черный дьявол жив -- докажи это".
Я выпрямился. Нещадно палило солнце. Стоны раненных значительно поутихли. Над горизонтом повисло легкое облачко. Глядя на него, предвестника земли, я думал, что сумею починить люгер или захватить новый, сумею набрать команду сорвиголов и тогда берегись толстозадые. Еще не одно купеческое судно пойдет ко дну после схватки с нами. И если я погибну, то погибну в бою, а не качаясь на рее. И на мое место встанет другой. Такой же отчаянный и дерзкий, такой же беспощадный и хитрый.
Такой же.
Черный дьявол.
***
В понедельник утром, шагая на работу, Иван Никифорович с удовольствием вспоминал субботнюю рыбалку. Погода не подкачала, рыбы он наловил намного больше соседа, настроение было отличное и даже мысль о предстоящем увольнении не могла его омрачить. А то, что приказ редактором уже подписан, Иван Никифорович не сомневался.
"Ну и пусть, не пропаду. Устроюсь куда-нибудь охранником, все поспокойней будет. А я хорош: "Честь имею!" Гусар чертов. Ладно, прорвемся. Не век же в холуях ходить".
Подходя к редакции и продолжая размышлять о своей участи, Иван Никифорович не заметил, как из-за угла вывернул мощный "Гранд Чероки" и с ревом пронесся мимо. Иван Никифорович отшатнулся, его обдало гарью, уши заложило грохотом и... он вспомнил...
***
Клубы пыли и черного дыма полностью закрыли небо. Рев моторов, крики солдат, грохот взрывов -- всего этого я уже не слышал. Час назад (месяц? год?) между моим и Сашкиным окопами разорвался снаряд. Сашку убило на месте, меня контузило, и кроме шума в голове и тонкого писка в ушах я уже ничего не слышал.
За последние сутки немцы немцы уже раз двадцать пытались скинуть нас в Щебетовку. Тринадцать "тигров" остались на поле навсегда, некоторые еще дымились, несколько десятков фрицев в мышиных шинелях усыпали склон холма, на котором мы засели. Но и нас осталось мало; и рация разбита, подмогу не вызвать; и патроны на исходе. И атака эта, скорее всего, последняя. Но мы сделали все, что могли.
Один "тигр" полз прямо на меня. В нос шибал запах раскаленного масла, пороха, несгоревшего топлива и тошнотворный, сладковатый запах смерти. Я зажал в разбитых пальцах последнюю гранату, стал одной ногой на небольшой приступок на дне окопа, чтобы одним броском перемахнуть через бруствер, и поджидал, когда эта неуклюжая коробка подползет поближе.
"Прощай, Серега, прощай, Егор Степаныч, прощай, Сашка, земля тебе пухом, братишка, прощайте, ребята, не поминайте лихом, прощай, Валюшка, сестричка, спасибо тебе, вытащила меня под Прохоровкой, да видишь, все одно погибать, прощайте, Надюша и Светочка-Светулька, девчонки мои милые, так и не увидел дочуру свою, годик уже, бегает, наверное, прощайте..."
В полнейшей тишине, тяжело переваливаясь с боку на бок, полз ко мне тупой и безразличный "тигр", изредка выплевывая из своей уродливой башки бесшумный огонь и только земля дрожала под ногами, да сердце колотилось так, что казалось вот-вот проломит грудную клетку и хотелось вжаться в землю, стать ничтожной букашкой, муравьем, чтобы...
...Пора. Я перемахнул через бруствер окопа, ставшего уже родным за последние несколько дней, одним броском преодолел разделяющее нас расстояние и оказался в мертвой зоне, не видимой и не простреливаемой с "тигра". И за секунду до взрыва я услышал (услышал!! услышал!!!) "Наши!!! Наши!!!", рев родных "ястребков" над головой и за спиной далекое "Ура!!!".
***
-- Иван Никифорович! Иван Никифорович! Что с Вами?!
Иван Никифорович несколько секунд непонимающе смотрел на испуганную Раечку, потом очнулся, провел рукой по глазам и растерянно огляделся. Он находился возле светофора, у которого так внезапно проехал джип, через дорогу была редакция, а рядом стояла Раечка и заглядывая ему в глаза спрашивала:
-- Что с Вами Иван Никифорович? Вам плохо? Что-то с сердцем?
-- Нет-нет, все в порядке, -- Иван Никифорович несколько раз глубоко вздохнул, окончательно пришел в себя и улыбнулся. -- Все хорошо, Раечка. Задумался просто. Идем.
Но все не было хорошо. Голова раскалывалась от внезапно нахлынувших мыслей. Раньше такого с ним не было. Реальность сна его немного даже испугала. "А ведь до этого мне тоже что-то снилось. Пираты какие-то, что ли... И раньше тоже. Прямо кинематограф какой-то. Таблетки чертовы, до них ничего подобного не было. Хотя толстяк прав, бессонница исчезла, как и не было."
У дверей редакции стоял пьяненький Федорчук и преданно смотрел на Ивана Никифоровича.
-- Никифорыч, привет. Понимаешь, какая петрушка. Вчера усугубил немного, сегодня трясет всего. Я уже и сто грамм выпил, а протрезветь никак не могу. У тебя не будет пару копеек для облегчения моей участи?
Иван Никифорович открыл входную дверь, пропустил вперед Раечку и заговорщически шепнул в ответ:
-- Бойству пьян, Федорчук. Завязывай с этим.
Первое потрясение ожидало Ивана Никифоровича прямо в его кабинете. Несмотря на ранний час, девочки уже сидели за своими столами и что-то старательно строчили в своих тетрадках.
-- Здравствуйте, Иван Никифорович, -- вежливо поздоровались они.
-- Здравствуйте, -- немного растерянно ответил Иван Никифорович.
-- Подборка готова, у вас на столе. Сегодня почта принесла еще пять писем, три из них вроде перспективные. Надо съездить в район, пообщаться с людьми. Может получиться неплохой материал.
Все еще недоуменно глядя на них, Иван Никифорович прошел за свой стол, сел и потер виски.
"Так, это все потом. Сейчас надо собраться с мыслями и пойти к шефу, узнать с какого числа я не работаю".
В дверь постучали. Иван Никифорович мельком глянул в зеркало, пригладил волосы. Дверь открылась и заглянула... Раечка.
-- Иван Никифорович, шеф вызывает, -- в ее голосе явственно звучали уважительные нотки.
Второе потрясение ожидало Ивана Никифоровича в кабинете редактора.
-- Здравствуйте, Иван Никифорович, -- главный поднялся и протянул руку. Иван Никифорович обратил внимание, что шеф был бледнее обычного, под глазами чернели круги. -- Присаживайтесь. -- Он глубоко вздохнул. -- Во-первых, прошу прощения за вчерашнее. Черт его знает, что на меня нашло. Нервы вконец расшатались. Не держите зла. Работник Вы хороший...
Но Иван Никифорович уже не слышал его. "Таблетки. Таблеточки милые. Стоп, стоп, стоп. Радоваться рано. Вдруг привыкну к ним, как наркоман какой-то.
А когда они кончатся, все вернется на круги своя? Еще, не дай Бог, ломка какая-нибудь начнется."
-- ...ежемесячное литературное приложение к нашей газете, -- продолжал между тем редактор. -- И я сразу подумал о Вас. Вы же готовый редактор. Ну как, потянете?
***
С тех пор немало воды утекло. Несмотря на то, что таблетки Иван Никифорович перестал принимать в тот же день, сон его оставался таким же крепким и здоровым, как у младенца. Сны посещали его все реже, но по-прежнему яркие и реалистичные.
А жизнь шла своим чередом. Через полгода Ивана Никифоровича пригласили в крупное издательство литературным редактором. Он сразу же зарекомендовал себя грамотным и знающим, но нетерпимым к халтуре, работником.
На этом можно было бы закончить удивительную историю перевоплощения Ивана Никифоровича, но однажды...
...Однажды, проходя мимо университета, Иван Никифорович остановился под его окнами, открытыми по случаю жары, и случайно услышал такой разговор.
-- Да это просто название "декан". Нет, как научный работник Валентиныч, конечно, на голову выше всех нас. Но как администратор он нуль, пустое место. Нельзя человеку с таким мягким, нерешительным характером доверять управление людьми. Он же...
Иван Никифорович хмыкнул, нащупал в кармане заветную коробочку, чему-то улыбнулся и решительно направился к парадному входу.