Никогда прежде он не слышал, чтобы так пели! Чистый и звонкий голос этой молоденькой уличной певицы иногда на мгновение прерывался осиплостью, иногда оседал в хрипотцу, и тогда казалось, будто девушка простужена. Но только лишь казалось, потому что ни осиплость, ни хрипотца не были внезапными срывами голоса, как при простуде, они не нарушали гармонии, а естественно существовали по соседству с другими звуками, в них тоже звучала душа - а вот она-то, видимо, и болела какой-то печалью. Ведь что-то привело эту девушку сюда, в круг уличных музыкантов, участь которых совсем незавидна!
Конечно, пение, как и музыка, рождается движением человеческой души. И хотя так создается любое искусство, но именно в пении и музыке легче всего прикоснуться к сотворившей их душе. Давно покинули наш мир Бах, Бетховен, Моцарт, а состояние, в котором побывала их душа, "застыло" в нотах - их ничего не стоит оживить!
Алексей Львович почувствовал, что в груди слегка засаднело, словно с веселым ритмом шутливой песенки тонкой струйкой влилась в него боль... Получалось, как с горьким шоколадом: вроде бы и шоколадно, а горько все равно...
Почему-то Алексею Львовичу пришло на память событие из раннего детства, когда он еще не был определен в кадетский корпус, а жил с родителями, в их подмосковной усадьбе Виноградово. Для чего? Ведь раньше ему не вспоминался этот случай. Что хотела подсказать память?
Ранним утром Алеша стоял посреди сада. Щурясь на солнце, он слушал кожей уходящую прохладу. Медленно, приятно теплело, и надвигалась радость будущего дня, потому что других - нерадостных - дней он еще не видывал.
Конечно, Алеша Асмолов не знал всех этих слов, но было именно так.
Тянувшаяся еще из ночи тишина длилась последние минуты: то там, то здесь уже пощелкивало, посвистывало, стряхивая сон, птичье население сада.
В умножении этих доносившихся с высоты звуков не сразу стали слышны другие, которые шли от земли и сопровождали что-то происходящее в углу сада. Алеша припустил туда по дорожке, которая привела его к горе сваленных досок. Доски были старые, с гвоздями. На одном из них... извивался, зацепившись рубахой, маленький, щуплый мальчишка. Удивительно, но он молчал, не звал никого на помощь! Остервенело пытаясь сняться с крючка, он только кряхтел, а когда уставал, обессилено вис на гвозде, и сипло то ли дышал, то ли стонал.
Он, безусловно, видел, что Алеша смотрит на него - и смотрит с сочувствием, - но не промолвил ни слова.
Алеша подобрался по доскам как можно ближе к нему, попытался подтолкнуть его снизу, чтобы зацеп отпустил мальчишку, но...
- Уйди... - прохрипел тот и оттолкнул Алешину руку.
- Я Матвея позову, - постарался не обидеться Алеша (Матвей был садовником).
- Уйди! - уже прокричал мальчишка.
И тут Алешу осенило:
- Ты, наверно, доски хотел украсть? Они же никуда не годные!
- Не твое дело, - огрызнулся воришка.
Он злился, в первую очередь, на себя, на свою невезучесть и от отчаянной досады по-детски желал, чтобы все было еще хуже.
Алеша, далекий от понимания этого, обиделся и решил уйти. Но через несколько метров обернулся.
Закопченный загаром, с худым лицом, тощими коленками, - у мальчишки были еще и в кровь исцарапаны руки - он сипел, как простуженный, и смотрел Алексею вслед бездонными от черной тоски глазами.
Алеша вдруг почувствовал жалость. Нет, ему и до этого становилось жалко, например, маму, когда она почему-то плакала, выходя из кабинета отца, или деда, если тот болел, но это была жалость к родным (а, на самом деле, любовь). Но тут... Он впервые жалел чужого! Чужого, злого, скверного мальчишку!
Так вот, к чему возвращала его память! Да! Да! Он вдруг обнаружил, что жалеет эту хрупкую, некрасивую девушку, как в детстве пожалел того воришку! Получалось, один образ всколыхнул в памяти другой. И чем? Похожей болью в голосе?
На войне первым чувством, которое забывается, становится жалость. Врагов не жалеют... Но и погибших друзей Алексей Львович тоже не жалел: судьба! Он и сам был готов умереть каждую минуту, повторяя про себя в самые жуткие моменты боя старую офицерскую заповедь: делай, что должно, и будь, что будет! Всякий, не усвоивший этого, неизменно становился трусом. А быть неубитым трусом - подлейший позор для офицера!
Но, с другой стороны, никогда не ставь себя в положение, в котором можешь сплоховать! В самом деле, не всем же солдат в атаку водить! Можно, не теряя чести, устроиться служить при штабе или в интендантах... Или военную газетку издавать, как его тезка и друг по юнкерскому училищу.
Впрочем, этот пример некстати. Во-первых, Алексей Шадрин был хорошим юнкером, а, во-вторых, не он сам, а писательский талант увел его в сторону от военной стези. "Знать о своем призвании и заниматься другим делом - все равно, что поступать против бога", - сказал ему Шадрин на прощанье, и был, наверно, прав. Тогда прав. Пока не пришла смута, и долгом каждого честного офицера стало влиться в вооруженное Белое движение. А он - прекрасно обученный, не старый, не больной - в газетке засел, хоть и у Врангеля...
Алексей Львович понимал, что по отношению к Шадрину он крайне непоследователен: то сдерживает себя, чтобы не приписать ему незаслуженной вины, то поддается обиде - и тогда едва заглушает в себе неприязнь к нему!
Асмолов также понимал, что обида, в конце концов, победит, потому что месяц назад к Шадрину ушла его жена...
Девушка закончила петь, и на веселое личико ее прилетела легкая серая тень, в которой угадывалась привычная печаль, отпущенная лишь на время погулять.
Молоденькая певица направилась, неся перед собой шляпку, к окружившим музыкантов слушателям.
Алексей Львович положил ей франк.
- Мерси, - сказала девушка и очень светло улыбнулась, но даже эта улыбка не смогла до конца стереть печаль, а лишь отогнала ее в глубину глаз.
Да, эти безрадостные глаза...
Мальчишка, увидев, что Алеша обернулся, с секунду смотрел на него, потом молча отвел взгляд.
- Мальчик, как тебя зовут? - спросил Алеша.
Тот не ответил.
- Сам ты не отцепишься. Нужно взрослого позвать. Ты повиси пока, а я за Матвеем схожу.
Садовника Алеша нашел быстро.
- Вот паршивец! - хлопнул себя по ноге Матвей. - Пока не скрадет, не уймется! Я его уже прогонял от этих досок...
- Ну и пусть крадет! Не ругай его, Матвей...
Когда они пришли на место, мальчишки не было. Только окровавленный клочок рубахи висел на гвозде.
И вот теперь эта девушка... Тоже чужой человек, которого он пожалел. И хоть не впервые в жизни, как тогда, но впервые за долгие годы, за которые и родных-то не доводилось жалеть. Он их по-прежнему любил, но не умел жалеть мертвых.
Родители его ушли один за другим перед началом германской войны - он тогда служил подпоручиком в пехотном полку под Тифлисом, - дед умер еще раньше. Вот и все его родные.
- Как ваше имя, мадемуазель?
Асмолову, недавно перебравшемуся во Францию, понадобилось совсем немного времени, чтобы вспомнить французский язык, который, как ему казалось, за годы окопной жизни навсегда выветрился из памяти.
- Меня зовут Катрин, - снова улыбнулась девушка.
- Сколько вам лет, Катрин?
- Семнадцать, мсье.
- Могу ли я вас угостить...
Алексей Львович замешкался, соображая, стоит ли угощать вином столь юное создание.
- Пирожным, - нашелся он, наконец.
- О, я не откажусь и от бокала вина! - приняла приглашение Катрин.
- В таком случае, - помедлив от неожиданности, ответил Асмолов, - я жду вас вон в том кафе, напротив.
"Зачем я это делаю? - размышлял он, заняв столик и поглядывая, как Катрин продолжает собирать со слушателей деньги. - Просто поговорить, расспросить? Но для чего? Какой-то шадринский мотив: юная певица, уличные музыканты... Белого пуделя не хватает..."
Алексей Львович мотнул головой - опять Шадрин! На каждом шагу!
И в который раз дал он себе зарок не вспоминать о нем.
Да что толку!
В похожей ситуации многие прибегают к этому простому способу - забыть, который на деле оборачивается лишь короткой передышкой в тяжелых раздумьях. Очень короткой, потому что горькая обида подобна магниту: держит подле себя - не отпускает! И даже время не всегда способно вылечить от нее.
А еще обида всегда идет рука об руку с униженной гордыней. От чего больше мучилась его душа?
"Не трусь, сознайся: тебя Ирина не любила, а любила только Шадрина, еще когда вы были юнкерами! Так что обижаться тебе не на что: она ушла к любимому человеку... И недостойно связывать ее поступок с тем, что Шадрин богат!"
Конечно, Ирина устала от нищеты. С того дня, как они поженились, так и не наступила в их совместной жизни желанная благополучная пора - нужда не отходила ни на шаг.
Да и порознь... Уже забылось то время, когда достаток насыщал жизнь каждого... Для Асмолова это был короткий период раннего детства, а потом - воспитание в казарме, походный быт - откуда взяться привычке к довольству?
Другое дело Ирина. Женщины всегда стремятся к безбедной комфортной жизни, что никак не может вызывать осуждения, поскольку это свойственно вообще человеческой натуре, а женской более всего.
Дочь статского генерала, она с детства не знала нужды. Как и барышни ее круга, множество времени Ирина посвящала удовольствиям.
Асмолов, Шадрин и она познакомились на частном балу. Ей - семнадцать, им по девятнадцать - в эти годы невозможно не влюбляться. Сначала большей благосклонностью пользовался Асмолов, потом Шадрин, ну а потом...
Ее выдали замуж за сиятельного князя - как водится, пожилого, болезненного человека; неравные браки вовсе не осуждались обществом, вопреки чаяниям его передовой части..
Ирина овдовела через пару лет, но оба юнкера служили уже подпоручиками - один под Тифлисом, другой под Киевом.
Правда, вскоре Шадрин вышел в отставку, чтобы заниматься литературной деятельностью, и перебрался в Москву.
Летом началась война, которая не прекращалась для Асмолова шесть лет и которую он проиграл.
Если б знать, что с тем августом пришло нечто страшнее военной беды! Тогда на просторы России явился Молох за ее гражданами, которые с ожесточением стали приносить друг друга ему в жертвы. Если б знать...
"И что?" - Алексей Львович много раз задавал себе этот вопрос. Разве можно было каким-нибудь чудесным образом освободить власть от ее тупости, алчности и упрямства, доведших народ до верха озлобления?
Асмолов давно понял: не народ выбирает революции, сама власть плодотворно трудится над тем, чтобы ему не оставалось другого пути.
А теперь что ж... Нет ни той власти, ни прежней жизни, ни былой страны. А горше всего то, что такие, как он, вставшие остановить смуту, не дать разгуляться взбесившемуся злу, озверели сами и оказались изгоями для собственного народа.
От Врангеля, из Крыма, путь его лежал в Турцию, потом в Сербию. Там-то, в Белграде, они и повстречались с Ириной - впервые за более чем десять лет.
Она сидела в летнем кафе, вполоборота к нему. Из-под широкополой красной шляпы опускался темный завиток волос, профиль округло плыл такой знакомой милой линией - от кроткого носика к взгоркам губ, через мелкую ложбинку к нежному подбородку, от его овала к горлу, где алела бархотка. А длинные ресницы были, как черные бабочки, присевшие на этот изящный рисунок.
Впрочем, в рисунке теперь не ощущалась прошлая легкость, что его вовсе не портило, поскольку лицо Ирины было по-прежнему красиво, но не воздушной девичьей красотой, а красотой зрелой женщины... Зрелой, помудревшей, в чем убеждали ее глаза, которые она подняла на Асмолова, когда тот сказал:
- Здравствуй, Ирина!
Сначала она улыбнулась взглядом, а потом и губами, которые раздвинулись свободным, мягким движением, мгновенно наславшим на его сердце тихое замирание - точь- в- точь, как в давние, полные влюбленности и надежд дни, отчего ему на секунду показалось, будто он снова там, в своей молодости. Получается, не только запахи могут возвращать в прошлое...
- Алеша! - встала она из-за столика, наклонила его голову и поцеловала в лоб. - Дорогой мой Асмолов! Как же я рада тебе!
А больше они не разлучались на протяжении двух лет.
Тем же вечером Ирина осталась у Асмолова дома и нежно отдалась ему, без стыда и сомнений.
Они поженились и съехались, зажив в крохотной квартирке той эмигрантской жизнью, которой томились тысячи русских беглецов, - о чем тут рассказывать?..
И все-таки Асмолову до конца не верилось, что Ирина его никогда не любила.
Он, конечно, не был ее первой любовью... Да, и второй тоже...
После смерти князя у нее случился роман с Шуваловым, но известному писателю оказались в тягость длительные серьезные отношения. Он порвал с Ириной, причем самым обидным для нее образом - просто исчез, не сказав ни слова. Только из газет стало известно, что он уехал во Францию.
Вскоре началась война, а когда свершился переворот и лихолетье по-разбойничьи распорядилось и богатством, и кровом, и едва ли не самой жизнью княгини, последним ее пристанищем на русской земле оказался все тот же Крым. С армейским госпиталем, где она служила медсестрой, Ирина отправилась на чужбину.
То лихолетье многим погубило душу, но ее душа не хотела умирать, она искала хоть недолгого тепла, отчего иногда возникали романы, о которых Ирина не стала бы рассказывать Асмолову, но которые и не стала бы от него скрывать. Да и Асмолов не жил монахом...
Просто все это стало совершенно неважно после их встречи. Зачем было ворошить прошлое? Они его забыли.
Так считал Асмолов и, выходит, ошибался: свою первую любовь Ирина помнила.
В начале лета они перебрались сюда, думали, что жизнь во Франции будет хоть немного легче. Алексей Львович не знает до сих пор, при каких обстоятельствах встретились здесь Шадрин и Ирина. Просто месяц назад она объявила, что уходит к нему, поцеловала Асмолова в голову, как тогда, и затворила за собой дверь...
- Катрин! Сюда! - позвал он девушку.
Та, закончив дело и отдав выручку одному из музыкантов - плечистому длинноволосому парню с гитарой, направлялась через площадь к кафе.
На столике уже стояли заказанные Алексеем Львовичем вино и пирожные.
Она села с приветливым лицом и открыто, уверенно, словно не он был вдвое старше ее, взглянула на Асмолова. Если б не этот "взрослый" взгляд, девушка вполне могла бы сойти за подростка: она была худенькая, с незаметной грудью, следами детскости в чертах лица. Асмолов подумал, что по вызреванию этих черт к ней непременно придет привлекательность, но пока время превращения в прекрасного лебедя еще не настало.
- Как к вам обращаться, мсье?
- Алексей Львович, - произнес он, но тут же поправился: Асмолов, обращайтесь ко мне - Асмолов.
- Вы, наверно, русский? У нас теперь много русских...
- Всё так, Катрин.
- По соседству с нами живет один из ваших, бывший военный.
- Да, Катрин, нас здесь целая побежденная армия, все бывшие военные...
- Он генерал. А вы?
- Колонель .
- Чудесно! Можно мне звать вас "мой колонель", а то я уже забыла вашу фамилию?
Асмолов рассмеялся:
- Можно, мадемуазель... Я рад нашему знакомству, - он поднял бокал. - За ваше благополучие!
- И за ваше, - стукнув бокалом о бокал, она сделала два глубоких глотка.
- Мне очень понравилось ваше пение, Катрин. И, судя по толпе, которая окружала вас, не мне одному.
- Да, но все равно нам не слишком везет. Очень редко кто-нибудь платит так же щедро, как вы, мой колонель... Нас собралось четверо, и у каждого свои невзгоды. У скрипки Этьена больная дочь, и он вдовец, у аккордеона Пьера большая семья, которую кормит он один, у меня парализованная мать, у Жана-гитариста, моего жениха, тоже напасть - все деньги он спускает в рулетку - и свои, и мои...
Катрин наполнила бокал, не дожидаясь, когда это сделает Асмолов.
- Так он игрок! Это болезнь... А знаете, Катрин, я тоже играю! Или, сказать точнее, играл. В среду. Впервые в жизни.
- Говорят, новичкам везет, не так ли? - Катрин хитро блеснула глазками.
- Верно. Я выиграл большую сумму. И, как ни странно, совершенно не испытал никакого азарта.
- О! Значит, вы богаты!
- Ну, скажем, не беден. Еще пирожных?
За время их недолгого общения Катрин успела опустошить вазочку с эклерами (да и вино в бутылке славно шло на убыль!).
- С удовольствием, мой колонель! Все-таки сегодня на редкость удачный день! Мы поедем к вам или в номера?
Алексей Львович на себе испытал, что такое потерять дар речи. Оказывается, это вовсе не утрата способности говорить - это внезапное забытие слов - всех, какие знал!
И вспомнились они не скоро...
- Катрин! Вы занимаетесь этим?!
- Но я вынуждена, - померкнув, спрятав взгляд, сказала девушка. - Одним пением не заработаешь достаточно средств, а моей маме нужны дорогие лекарства...
- А что же ваш жених? Он знает?
- Разумеется...
"Опять какой-то шадринский сюжет! - растеряно подумал Асмолов. - Господи, что только не происходит с твоего молчаливого согласия!"
Ком повернулся в горле у Алексея Львовича. Он залпом выпил целый бокал вина и позвал официанта:
- Принеси-ка, любезный, коньяка...
Затем сказал девушке:
- Катрин, хотите, возьмите мои деньги... Мне они теперь ни к чему: недавно меня бросила жена, а сам я записался в Иностранный легион и завтра отправляюсь в Марокко, на войну с Рифской республикой.
- Вас бросила жена?! - изумилась Катрин. - Но это невозможно! Таких, как вы, женщины не бросают!
- Женщины бросают любых... Да вы и не знаете меня совсем.
- А вот и нет! Я очень хорошо разбираюсь в людях! Вы - благородный, смелый....
- А что же вы, Катрин, - перебил ее Асмолов, - так плохо разобрались в своем женихе? Ведь он, сударыня, негодяй...
- Я знаю, - осунувшись лицом, согласилась девушка. - Но он так умеет... любить меня... Я вся растворяюсь в нем...
Алексей Львович налил рюмку из принесенного графина коньяка, выпил ее и потом наливал себе уже довольно часто.
- Я понимаю, - сказал Асмолов, - это, конечно, важно... Но всегда с телом следует душа, а разве ваши души рядом? разве ваша душа тянется к его? Вы и сами знаете, что она у него, в отличие от внешности, совсем не привлекательна!
- Я никогда о душах не думала, - Катрин смотрела на Асмолова серьезными, ставшими большими и почти немигающими глазами, - мне никто никогда про них не говорил. Я не все поняла, но начинаю догадываться, о чем вы, и, знаете, я чувствую, что так оно и есть... Вы умный, - улыбнулась она, - это еще одно ваше достоинство, колонель. И щедрый. Но денег ваших я не возьму. Я придумала другое. Давайте отправимся на рулетку и выиграем! Вот увидите, нам повезет!
Асмолов усмехнулся:
- Однако мне кажется, мадемуазель, чтобы сделать игру, нам не стоило так увлекаться напитками...
- Наоборот, Жан говорит, что пьяным в рулетку везет, как и новичкам. А мы с вами будем и то, и другое.
Катрин решительно встала. Вслед за ней поднялся и Асмолов.
- Насчет пьяных, уверяю вас, он лукавил. Видимо, чтобы был повод выпить стаканчик-другой...
Асмолов окинул девушку взглядом. Поверх блузки - кофточка со следами штопки на рукавах, полинявшая от стирок юбка, поблекшие цветы на соломенной шляпке. Вполне вероятно, что девушке не позволят пройти в казино.
- А впрочем, чем черт не шутит? - заключил он. - Пойдемте!
Распорядитель сразу же обратил внимание на появившуюся в игорном зале странную юную особу и решительным шагом направился ей наперерез, но на полпути был остановлен серым, стальным взглядом рослого, седоватого господина, в сопровождении которого она, очевидно, пришла. Да, господин взял ее под руку и подвел к одному из игорных столов. При этом стало заметно, что у мужчины ровно срезана верхушка правого уха. Держался он уверенно, а его прямая осанка была образцом военной выправки. С такими распорядитель предпочитал не связываться.
- Третьего дня мне повезло вон за тем столом, - рассказывал своей спутнице Алексей Львович.
- Так почему бы за него не сесть снова? - удивилась Катрин.
- Т-ш-ш, в игорном зале говорить следует тихо... Дело в том, что дважды удачу за одним и тем же столом не испытывают. В свое время я набрался кое-какой мудрости у Федора Достоевского. Вы читали его "Игрока"? Хотя, что я говорю... Так вот, я очень хорошо запомнил, поскольку меня это поразило, что ставка на "зеро" увеличивает выигрыш в тридцать пять раз!
- Значит, если я поставлю на "зеро" подаренный вами франк и выиграю, то получу тридцать пять франков! - быстро сообразила девушка.
- Верно. Но такая удача выпадает крайне редко, поэтому мало кто рискует ставить на "зеро".
- А что, если шарик попадет на "зеро", а ставок на него не будет?
- Тогда все ставки, бывшие в игре, забирает себе банк... Не думаю, что нужно возлагать много надежд на "зеро"...
Асмолов улыбнулся:
- Тем более, что в прошлый раз я дважды таким образом выиграл в течение четверти часа.
Катрин с восхищением посмотрела на него.
Асмолов продолжил:
- Можно делать ставки на "красное" - "черное", "чёт" - "нечет"...
Он объяснил Катрин несложные правила игры, они протиснулись в первые ряды окружающих стол, и Асмолов, вынув солидный бумажник, положил его на сукно. При виде этого, толпа оживилась, предчувствуя крупную игру, потеснилась, и даже кто-то придвинул Асмолову и Катрин стулья.
- Будем делать ставки попеременно, - сказал Алексей Львович. - Начинайте, мадемуазель.
Асмолов, как и прежде, не испытывал никакого азарта. Он отстраненно наблюдал за вращением шарика и после его остановки за движением денег по столу; лопаточка крупье придвигала их к нему и Катрин все чаще и чаще.
А девушка преобразилась необычайно! Эта ее невидимая, а только угадываемая, но постоянно бывшая на личике тень совершенно растаяла, а его цвет наполнился медяным оттенком от прилившей под кожу крови, и даже из глубины глаз ушла печаль. Теперь они серебристо смеялись, переливаясь задором.
В ту минуту, когда стало ясно, что выиграно предостаточно и пора остановиться, взгляд его невольно поднялся на господина, который в течение всей игры стоял напротив и наблюдал за ее ходом - Асмолов до этого только замечал полы его серого пиджака, жилетку с цепочкой от карманных часов и спокойные руки на набалдашнике трости.
Коренастый, с крупной головой, раздавшимися скулами, - это был погрузневший, непривычно штатский Шадрин (Алексей Львович помнил его только в военной форме)! Он внимательно смотрел на него своими небольшими, ставшими, пожалуй, еще меньше, глазами, но эта его внимательность ничего, кроме самой себя, не выражала. Быть может, он не узнавал его?
Конечно же, нет! Когда их взгляды встретились, Шадрин едва заметно поклонился.
Асмолов понял: просто он неинтересен ему - неудачник, который всюду во всем проиграл, которого даже жена бросила. И этот свой шальной выигрыш он тоже сейчас спустит. Одно только, видимо, интересует Шадрина: как скоро это произойдет?
В каком-то отчаянном порыве, с единственной мыслью: "А вот не бывать этому!" Алексей Львович объявил ставку... на "зеро".
Поняв, что на кону весь выигрыш, Катрин сначала испуганно притихла, а потом озорно рассмеялась: "Прекрасно, мой колонель!"
Шарик еще крутился, а Асмолов уже знал - выпадет "зеро"... Он даже не посмотрел на рулетку, когда зал, затаившийся на едином вдохе, взорвался общим восторженным возгласом.
Он победил! - и только это занимало его мозг, пока тихонько не толкнулась в голове другая мысль: а ведь выиграна поистине огромная сумма!
Катрин расцеловала ему лицо и, всё еще продолжая обнимать, уже косила глазом, инстинктивно стремясь хотя бы одной рукой загородить эту кучу причитающихся им денег: банкнот было так много, что только по сбившейся в их сторону горке можно было понять принадлежность выигрыша, чем кое-кто успел воспользоваться, умыкнув некоторое количество (кто знает сколько?!) франков.
Алексей Львович встал. Публика отпрянула от стола. Он огляделся - Шадрина нигде не было.
Асмолов и Катрин аккуратно сложили весь выигрыш в предоставленный кем-то за несколько франков чемодан и вышли на улицу.
Распорядитель долго смотрел им в след, то ли завидуя, то ли коря себя за недостаточное служебное рвение.
- Похоже, у владельцев казино сегодня черный день, - заметил Алексей Львович. - Вот вы и богаты, мадемуазель.
- Богата? - удивилась девушка. - Но это ваши деньги!
- Вы, в самом деле, так считаете? А я думаю, что половина ваша. Мы же играли на пару!
Они не спеша шли по улочке, которая вилась под горку, к площади. Светлый вечер окружал синевой, желтыми ликами фонарей и сходящей с небес прохладой.
- Но что я буду делать с такой кучей денег? - испугалась Катрин. - Нет, мне столько не надо!
- Для начала вы их положите в банк...
Асмолов осекся, увидев впереди двух молодчиков. Обернувшись, он увидел столько же и позади. Алексей Львович с досадой усмехнулся: как же он не подумал о безопасности?! Ведь ясно же, что люди с крупным выигрышем сразу попадают в поле зрения грабителей.
- Катрин, - тихо сказал он, - перейдите на другую сторону, им нужен чемодан, вас они не тронут...
Но Катрин повела себя неожиданно.
- Жан! - бросилась она к одному их тех, кто двигался навстречу. - Что ты задумал?
Когда девушка добежала до крепкого парня с длинными волосами, тот молча оттолкнул ее и зашагал дальше.
Но и в эту же минуту Асмолов услышал сзади два коротких свиста, как бы окликающих - эй, ты! Он обернулся и увидел, что это свистел... Шадрин! Быстро спускаясь под горку, он уже находился в нескольких метрах от тех, двоих. Это Шадрин им свистел, и на их же спины, ни слова не говоря, обрушил удары своей трости.
Шадрин смолоду отличался большой физической силой. Разметать двоих человек ему ничего не стоило, да еще с тростью в руках... Словом, Асмолов мог быть спокоен за свой тыл. Не теряя времени, он ринулся на Жана и его подельника, которые, опешив от неожиданного поворота дела, даже не попытались ему противостоять и просто удрали.
- Спасибо, Алексей... Иванович, - протянул руку Асмолов.
- Я этих молодцов еще у стола приметил, - пожимая ее, сказал Шадрин. - Пока вы выигрывали, они всё перемигивались... Иду за вами от самого казино... Перехитрили, черти! Чуть не опоздал!
- Спасибо тебе, - еще раз сказал Асмолов. - Познакомься, эту плачущую девушку зовут Катрин.
Шадрин приветственно коснулся шляпы, Катрин на секунду подняла лицо в слезах, но изобразить улыбку не получилось.
- Знаете, Катрин, - приобнял ее Алексей Львович, - что Бог ни делает - все к лучшему, теперь вы знаете истинную цену своему жениху.
- Он мерзавец, подлец, негодяй! Я ненавижу его! Но... - Катрин посмотрела на Асмолова умоляющим взглядом, - я не знала, чем он занимается, честное слово!
- Да будет вам, будет... Теперь вы богаты, вам не нужно больше петь на улице. Забудьте вы этого мерзавца!
- Что ж, не стану вам мешать, - приподнял шляпу Шадрин. - Поздравляю с выигрышем.
Он повернулся и начал, опираясь на трость, обратный путь - вверх по улочке.
Асмолов стоял в нерешительности.
- Алексей! - все-таки позвал он.
Шадрин остановился. Алексей Львович подошел к нему.
- Скажи, как Ирина?
Шадрин спокойно пожал плечами:
- Откуда же мне знать... Она недели две как ушла...
- И ты не попытался ее разыскать, вернуть?!
- Зачем, Алеша? Она со мной оказалась по глупости, по бабской дури... Уж какая чепуха ей вошла в голову, наверно не скажу, но, полагаю, просто она устала, захотела в корне изменить жизнь, к тому же старая любовь и прочее... Да только с первого дня начала томиться со мной... Тебя она любит, к тебе, я думал, и вернулась.
- Так где же она? - растеряно произнес Асмолов.
- Быть может, встретила кого-нибудь из знакомых... Здесь, я знаю, находятся Стариковы, Котельниковых видел... А впрочем, погоди, придет. Жизнь перемалывает и стыд, и принципы... саму жизнь она перемалывает! А у тебя ведь достанет благородства ее простить. Да и богат ты теперь...
- Прощай, - сухо сказал Асмолов.
Шадрин некоторое время смотрел ему вслед, а потом неторопливо продолжил свой путь.
* * *
- Куда мы идем, мой полковник? - не вытерпела долгого молчания Катрин.
Она вполне успокоилась после недавних потрясений и теперь ее удручала только перемена, случившаяся с этим замечательным, посланным самим господом Богом русским, который стал внезапно замкнут после разговора с тем господином.
- Мы идем ко мне домой, - не сразу отозвался полковник. - Не могу же я отпустить вас с такими деньгами в лапы к вашему жениху!
- Он больше мне не жених!
- Превосходно! Но все равно утром мы отнесем все деньги в банк. И ваши, и мои...
Жил полковник в крохотной квартирке на втором этаже. Мебель старая, скудная. На стене в рамке - фотография, где изображены он и красивая женщина с гордым лицом.
Полковник отчего-то сильно взволновался, увидев приоткрытым шифоньер. Он кинулся к нему, распахнул дверцы и с отчаянием воскликнул:
- Черт, она приходила, а меня не было!
Он шагнул к столику.
- Катрин, ищите записку!
Она бросила взгляд на кровать, на пару стульев - а больше смотреть было некуда. Ну, пригнулась еще, пробежала глазами по полу... Пусто, нет никакой записки...
Полковник сел на стул, горестно обмяк, притих. Катрин погладила его по плечу.
- Все равно все будет хорошо, мой полковник...
- Хотелось бы верить, но завтра я уезжаю на войну.
- Нет, нет! - вскричала Катрин. - Вам незачем идти в этот проклятый легион! Вы теперь и так богаты!
- Но я подписал контракт.
- Наплюйте на контракт!
- Милое дитя, я не могу стать дезертиром...
Катрин от бессилия заплакала и села на стул напротив.
- Как же я буду без вас?
- Прекрасно будете! - оживился полковник. - Нужно только деньгами распорядиться с умом, не растранжирить! И, умоляю вас, не подпускайте кого бы то ни было к ним! Тем более что и моими деньгами придется распоряжаться тоже вам.
- Мне?
- По крайней мере, пока вы не отыщите мою жену. А там уж отдадите их Ирине. Видите ли, Катрин, моя жена не стала жить с тем, к кому от меня ушла. Вы его видели, это тот господин, который нас сегодня выручил. Где находилась она две недели, не знаем ни он, ни я. Но сегодня она приходила сюда за вещами. Странно, что Ирина не оставила записки, но как бы там ни было - она жива и, надеюсь, здорова. Возможно, собирается куда-то уехать. Найдите ее! Для розыска смело тратьте мою часть денег. Завтра на распоряжение ими я оформлю все необходимые документы.
- Но как я со всем этим справлюсь!
- Существуют сыскные агентства...
- Я не об этом.... То есть и об этом тоже... Я же не знаю, как делаются дела! Я едва умею читать и писать!
Полковник мягко положил свою большую руку ей на плечо, приблизился к ней лицом:
- Ты постарайся, ты сможешь... мне больше некого просить...
* * *
Через некоторое время рядовой 5-го Пехотного полка Французского Иностранного легиона Алексей Асмолов получил письмо, написанное круглым, детским почерком, с множеством ошибок, суть которого заключалась в следующем.
Катрин сообщала, что она, как и было условлено, живет в его квартире - на случай, если вернется мадам Ирина. Только она не вернется. Пару дней назад Катрин обнаружила не найденную раньше записку (ее сдуло под стол, и она лежала между ножкой и стеной). Записка была на русском. Ее перевел Катрин старый генерал, который сказал, что мадам Ирина совершила большую ошибку, решив вернуться в Россию, и что разыскивать ее теперь не имеет смысла. Эту записку Катрин вложила в конверт вместе со своим письмом. Также она сообщала, что собирается купить небольшой магазинчик женского платья и надеется к возвращению господина полковника твердо стоять на ногах. Она его очень ждет и молится за него каждый день.
"Что мне теперь делать?" - спрашивала Катрин в конце письма.
"Оставьте поиски, моя дорогая девочка, - ответил Асмолов. - Если Ирина в России, они бесполезны... Но все же сохраняется надежда, что она не решилась на этот безумный шаг, и тогда можно ожидать ее возвращения домой. Поэтому, прошу, не переезжайте еще хоть сколько-нибудь времени! А за вас я рад, все у вас получится, смелее вперед! И еще: если мне будет суждено не вернуться, все мои деньги становятся вашими. Не спорьте с этим. Так случилось, что вы у меня - единственный близкий человек. Кому же, как не вам, я могу предназначить свой последний дар? Прощайте".
Катрин оказалась довольно способна к коммерции (про нее судачили: сметлива, оборотиста, к тому же значительный начальный капитал - такая не пропадет...). Уже через год дела в ее магазинчике шли столь успешно, что она стала подумывать о приобретении еще одного магазина - более крупного. Спустя несколько лет у нее была целая сеть магазинов.
Катрин сделалась не только богатой. Она приобрела лоск и манеры, безупречно одевалась и, как и предвидел Асмолов, необыкновенно похорошела. Теперь это была золотоволосая, стройная женщина с прелестной полнотой форм, чуточку перелитых, но потому и вызывающих волнение у мужчин, с кожей молочной и той особой гладкости, которая ощущается еще не прикосновением, а уже взглядом. Да, роскошной женщиной стала Катрин!
Однако она не вышла замуж, не родила ребенка, и на дне ее серых глаз можно было по-прежнему заметить печаль. Это была печаль по ее полковнику.
Получив единственное письмо и более не имея от него никаких известий на протяжении длительного времени, Катрин начала осаждать Министерство обороны Франции, где с ней никто не хотел разговаривать, потому что она приходилась Асмолову никем. Однако военные чиновники не смогли долго сопротивляться, и им все-таки пришлось выяснять судьбу русского легионера.
Невероятно горько было узнать Катрин, что Асмолов пропал без вести, но... Ведь никто не сказал, что он погиб!
И даже, когда война в Марокко закончилась и мятежный эмир Абд аль-Крим сложил оружие, Катрин продолжала верить, что ее полковник жив.
Чтобы не оставлять его крохотную квартирку, она выкупила целый этаж и соединила все квартиры в одно жилище. Она ничего не трогала в его комнате, где отпечаталась жизнь ее прежних обитателей, и куда, была уверена Катрин, во сне или в воспоминаниях они отпускают побродить свои души. К Ирине она нисколько не ревновала. Но все же заказала написать с фотографии полковника и его жены только его портрет. Этот портрет она повесила в гостиной.
Каждый год она обращалась в Министерство обороны за сведениями о судьбе своего полковника и всякий раз бывала счастлива получить ответ: пропал без вести.
Когда началась война, Катрин, спасаясь от немцев, в спешке покинула свой дом. В ее автомобиль, следовавший с колонной беженцев, угодила авиационная бомба. Установить, кто находился в нем, номерной знак или хотя бы марку автомобиля, не представлялось возможным.
Несчастная Катрин пополнила списки пропавших без вести.
Такая вот история, очень похожая на грустную сказку. Но не думайте, что здесь рассказана небылица!
Некоторое время назад в Интернете появилось сообщение из Франции, где нашли необычайную квартиру.