А что же было дальше? А дальше был Париж 1982 года. Газеты пестрели красно-черными заголовками о смерти Брежнева, но не они в этот день меня интересовали. Меня интересовало другое, совсем другое, то, как всегда необъяснимое и неясное до конца...то, что сейчас бежало, летело, просто неслось передо мной по улицам Парижа, в виде прекрасной незнакомки (почти как у Блока), которая загадочно непонятно как ускользала от погони, которая была начата за ней несколько часов назад на Елисеевских полях. Да нет, пожалуй, раньше на той ещё улице, название которой я даже не успел запомнить, настолько стремительно и быстро я тогда выскочил за ней из-за угла почти из-за стены в начале той самой улицы, откуда она появилась на какие-то мгновения раньше меня, но странным образом этих самых мгновений ей хватило, чтобы сразу же оторваться, отдалиться от меня на безопасное для себя расстояние, оставляя за собой мне в подарок некую ожесточенную мантру, бесконечно раз повторяемую в успокоении для себя, которая с самого начала, как её услышал, стала причинять мне почти физическую боль во всем теле, в моей душе приглушенную и непонятную. Что они означали эти её беспрестанно повторяемые слова? Разобрать было трудно, только два слова в её злой молитве слышались ясно и они означали - ненавижу нежность... ненавижу нежность... Непрерывно мучительно проговариваемые почти ежесекундно, явно для меня, трогательно-беззащитным и одновременно извращенно-манящим голосом, он мог свести с ума любого, любого нормального человека в первые же минуты своего звучания рядом, но, к счастью, я уже давно таким не был и это обстоятельство, вероятнее всего, меня сейчас и спасало от такого вида наказания от неё или, скорее всего, ничем не прикрытой попытки уничтожения меня таким образом. И это означало, что непонятно ещё кто за кем гнался, кто за кем охотился, я за ней или она за мной?
Почему я вообще преследовал её в Париже именно теперь, именно в этот год? Для меня тогда и сейчас это так и осталось загадкой. В тот момент, перед самым началом того преследования, я вдруг почувствовал в своем покое, в своем настоящем, такой знакомый моей прежней памяти самурая дух саки́, дух убийцы, стремительно промелькнувший где-то рядом со мной, и я не смог остаться равнодушным, спокойным к его появлению рядом, хорошо зная, понимая, что он означает, что принесет в тот мир, в то время, в которое он тогда направлял свое создание, отягощённое им...
Привычным усилием воли, почти невозможным, почти всегда невыносимым, я локализовал для себя это существо, стремительно индифицируя его в необозримом пространстве вокруг себя и тут же, не теряя больше ни секунды, выскочил на ту парижскую улицу, в то самое время, когда носителю этого духа, а точнее такой невозможно прекрасной носительнице, уже удалось оторваться от меня на пару десяткой метров и её пленительная фигурка уже почти исчезала от меня за углом этой улицы, теряясь в толпе спешащих по ней людей.
Изысканно и в то же время очень просто одета, эта девушка, а это была именно девушка, в которой была заключена столько привычная для меня когда-то убийственная субстанция из запредельного зла, была настолько привлекательна, настолько неотразима, что одного взгляда на неё было достаточно, чтобы поработиться ею, быть наказанным её красотой, своей предательски возникшей любовью к ней, любовью без памяти в буквально смысле слова, чтобы за тем, после всего мучительно сходить с ума по ней, при этом, переполняясь низменными желаниями к ней, как чёрным гноем, которое она умышленно вызывала каждым своем движением именно для тебя. Свою красоту, невозможную привлекательность и почти ничем нескрываемую страстность, она давно превратила в свое смертельное оружие, страшное и неминуемо обреченное для любого, кто имел неосторожность хоть раз обратить на неё свое внимание, остановить хотя бы на пару секунду свой взгляд на неё, и неважно был ли это мужчина, или была женщина. Для её просто убийственного темперамента это не имело никакого значения, никакой разницы. Она просо пожирала, уничтожала без остатка и тех, и других своей страшной любовью.
Не оглядываясь и ни разу не обернувшись, это волшебное сумрачное создание не давало к себе приблизиться во время преследования даже на несколько метров, да что там говорить даже на метр ближе к этому расстоянию, которое она для себя определила как неопасное. Непрерывно следя за ней среди мелькающих мимо неё людей, я не мог избавиться от ощущения, что она точно так же, как и я, неотрывно и пристально следит и за мной, за каждым моим движением к ней. Как только я ускорял свое преследования, она в тот же самый момент незримо ускоряла и своё движение настолько же. Сменялись перекрестки, улицы, тротуары, площади, какие-то дворы, но она все равно ни на секунду не давала возможности к себе приблизиться ни на мгновение, будто уже начала играть со мной, развлекаясь. Всё так же по-прежнему необъяснимо манящая с откровенно животной привлекательность, она продолжала уводить меня все дальше и дальше, от того места, где я её впервые увидел, поймал только взглядом. Что-то было в ней такое, что постоянно и странно её отличало от тех людей, которые проходили, пробегали мимо неё. Словами это было трудно передать, её просто завораживающая необычность, диковинность и вместе с тем, ничем не скрываемая доступность, создавали вокруг неё такую магическую атмосферу, что многие, не желая этого, оборачивались, чтобы посмотреть на неё ещё раз, при чем делали это так, как будто стеснялись, стыдились самих себя в эту минуту. В чем был этот секрет - некоторых при одном взгляде хочется отвести куда-то и сразу раздеть, а глядя на других даже такой мысли не возникает. Эта девушка, точнее, то что скрывалось за ней, явно принадлежало к первому варианту такого решения, но за всё в этом мире приходится платить, особенно за свои тайные желания...
Но мы отвлеклись. Итак, время шло час за часом, минута за минутой, а мое преследование продолжалось и продолжалось, я давно уже не шёл за ней, а бежал, отбросив все условности в нашей игре, но это все равно ничего не меняло, снова менялись улицы, проспекты, дома, но это загадочное существо по-прежнему было для меня недосягаемо и недоступно, только однажды в виде насмешки или для предупреждения меня она толкнула на своем пути какую-то женщину, та с силой, со всего размаху влетела в витрину какого-то магазина, чуть не разбив её, но не разбила её, но разбилась сама. Когда я пробегал мимо неё она сидела прямо на асфальте и растерянно вытирала ладонями окровавленное лицо. По ней было видно, что она до конца так и не поняла, что на самом деле с ней произошло. Склонившись над ней на несколько секунд, я быстро вытер ей лицо платком, которым нашёл у себя и побежал дальше.
Вскоре стало происходить что-то непонятное, необъяснимое. Меня начали чем-то ранить, проходящие мимо меня люди, как будто случайно, невзначай краями сумок, застежками, портфелями, зонтами, игрушками, просто взмахами своих рук, любым своим движением вблизи меня. Они рассекали мои одежду и кожу, словно лезвиями ножей, бритв, кинжалов и чем-то ещё острым, неизвестно откуда появляющимся у них. Через некоторое время вся моя одежда была изрезана и пропитана кровью, которая вытекала теперь с меня, казалось, неостановимым потоком из многочисленных ран и порезов, чье число с каждой минутой увеличивалось просто в геометрической прогрессии во время моей погони за ней.
Мы, наверное, пересекли уже пол Парижа, когда она наконец начала позволять к себе приближаться и тут произошла другая необъяснимая вещь для меня, её такой женственный прекрасный, такой несказанно притягательный образ, облик вдруг начал наполняться, овеществляться пока ещё невидимой окружающим тёмной гнетущей зловещностью, которая неслышно тебе говорила, нет, кричала, предупреждала немотой своей: "Не иди за мной больше! Отстань!.. иначе будет только хуже... тебе". При этом её стройное, до невозможности идеальное тело совсем не изменилось передо мной, было прежним, почти прежним...
Рядом с ней вдруг кто-то закричал от боли и упал на тротуар, это была совсем юная девушка, она полулежала у стены одного из домов, из её правой ноги торчал кончик сломанной кости. Она уже теряла сознание от боли, когда я к ней подбежал и одним едва уловимым движением вправил ей кость обратно в ногу, умело, профессионально, словно занимался этим всю жизнь, и тут же невольно закричал от боли, от её боли, забрав эту боль себе без остатка, мгновенно исцеляя от всего эту девушку. Затем, больше немедля, продолжил погоню, оставляя на ходу позади себя тёмно-красный след крови, которая капала с меня, не переставая тёплым летним дождем...
И тут наша гибельная гонка подошла к концу, моя такая обманчиво прекрасная девушка подбежала к огромному старинной постройке зданию и, не задерживаясь, исчезла в тени его величественного подъезда, бросив мне через некоторое время, словно в издевку, подарок от себя - крепкого сложения парня в строгом костюме. Качаясь от боли, он выскочил мне навстречу и только успел негромко предупредить: "Не приближайся к ней!". После чего подбежал к краю дороги, прижимая руку к левой стороне лица, которой у него, по сути, больше не было. Вместо неё у него была окровавленная чёрная дыра, как от укуса большого голодного зверя. Через мгновение его сбила машина, промчавшаяся мимо, а другая, стремительно подъехавшая к нему уже лежавшему, резко затормозила, из неё выскочили какие-то люди и привычно забросили его в багажник, как уже никому ненужный мусор, и умчались дальше. Но всего этого я не видел, это всё происходило тогда, когда я был подъезде.
Без тени зла я продолжал бежать за девушкой по гулкой мраморной лестнице, ведущей наверх, где-то там хлопнула входная дверь и до меня донёсся её смех, который чем-то неуловимо напоминал и плач по ком-то, а может о чем-то давно потерянном, возможно, потерянном навсегда. В его последних звуках, которые быстро затихли за той дверью, мне показалось, он, этот плач, был и по мне. Нежно-издевательский, но все равно притягивающий, манящий дальше к себе.
Приблизившись к дверям, я точно знал - она их не закрыла, только прикрыла, приглашая войти и проверить, что там за нею в притихшей пустоте комнат она для меня приготовила. Последнее, что я заметил, переступая порог квартиры, так это едва уловимое дрожание воздуха самого, казалось, пространства над ним, над этим порогом, которое было словно нагрето изнутри чем-то раскалённым и жарким, явно тем, кто скрывался в этой квартире, где-то в глубине её, необычно обставленной в стиле промышленного минимализма. Пройдя несколько комнат, которые сменяли друг друга как залы музея, я вошёл в большую гостиную, одновременно напоминающую усыпальницу и зал ожидания какого-то провинциального вокзала. Девушка сидела за огромным полированным столом спиной ко мне и что-то увлеченно рисовала на листе бумаге, который лежал перед ней. Я подошёл к ней и остановился. С тихим смехом, не глядя на меня, она показала мне свой рисунок, точнее, хотела показать, но в последнюю минуту передумала и, перевернув его, снова принялась рисовать обычным простым карандашом в детском стиле. Она показывала на нём что сейчас сделает со мной. На листе бумаге быстро появлялось расчлененное тело человека - палочки, где только голова его ещё была на этой палочке, все остальные палочки-ножки и палочки-ручки были разбросаны на листе бумаги в разные стороны. Словно следя за мной своим прекрасным затылком, красивой гибкой спиной, она тут же при мне начала быстро закрашивать, зачеркивать оставшеюся целую голову на палочке, мою голову. С издевательским смехом показывая, что со мной произойдет в ближайшие минуты.
Вот и всё... - с неподдельной нежностью в голосе промолвила она и повернулась ко мне.
Ничего более прекрасного неповторимого неуловимо околдовывающего сразу и навсегда я никогда в жизни не видел. Её голова, лицо, глаза, губы, подбородок, все тело обладали такой магической притягательностью, такой невозможной силой, что хотелось не только обладать всем этим, а просто жить в них буквально, слиться со всем этим навеки и больше никогда не расставаться, не покидать как отчий дом. Ничем неприкрытая угроза, только что нарисованная и объявленная мне, была тут же мною забыта, настолько желанен был её внешний образ. Она медленно поднялась передо мной и удобно села на стол с откровенным издевательством в неотразимых глазах, но не смотря на всю гибельность, безвозвратность, которые были для меня в этих глаза все равно, не смотря ни на что, её не хотелось отпускать от себя, а она уже ложилась на стол, привычно обнажаясь с распущенной усмешкой на обольстительных губах, тут же раскрывая всё запретное для всех, но только не для меня теперь, с опытным бесстыдством и вместе с тем с какой-то детской трогательной непосредственностью, необъяснимой и непонятной в этом искушенном до последних пределов теле. Я с трудом оторвал от неё свой взгляд, казалось, сам воздух рядом с ней, вокруг неё хотел её настолько животно-манящей она была в этот момент.
- Ну что, зайдешь ко мне? - она с насмешкой следила за мной, как опытный зверь за своей жертвой, - Ты же этого хотел? - и с какой-то детской обидой в голосе добавила, - Все вы одинаковые... все хотите одного... извращенцы - и показав на свой рисунок, продолжила, - за всё надо платить, дорогуша... разве нет?
Вот оно что! Я отвернулся от неё и подошёл к окну, чуть помедлив, открыл её настежь. В комнату ворвался солнечный свет вместе с шумом улицы. За спиной произошло какое-то движение.
- Разве я разрешала отходить от себя?!! - её голос был наполнен яростью.
Не оборачиваясь, я продолжал стоять у окна, с печалью вглядываясь в горизонт легендарного города, изрезанный, изрубленный тёмно-синими силуэтами далеких домов. Не было больше никакой загадки, никакой тайны, только давнее, древнее бесстыдное насилие было за моей спиной - её жертва, жертва, которая со временем стала палачом, благодаря своей воле, своей памяти, которая все это время помогала самой себе быть содержанием самой казни, самой сутью беспощадного, безжалостного наказания всем окружающим за то давнее и мёртвое уже для всех надругательство над нею совсем ещё ребёнком. Заставив себя ради этого мщения превратиться в конце в концов в опасное и грозное существо, которое под личиной неотразимой молодости и красоты мстила миру за всех, кто был им обманут, кого растлили и надругались над их невинностью и чистотой, но при этом она совсем не заметила в своем наказании ему, что сама стала тёмной его частью, частью его пороков, его испорченности, его безпредельного растления, а потом, когда все же заметила это, то уже не могла остановиться, где-то глубоко внутри себя сохраняя детскую надежду, что за всё содеянное ей ничего не будет, потому что на это у неё всегда было то давнее оправдание, за которое она рано или поздно дождется счастья и покоя, а, может быть, когда-нибудь даже спасения пусть и такой чудовищной ценой, при этом всё это время заставляя себя не замечать рядом с собою того, что называется любовью, того, что на самом деле когда-нибудь её спасет и, может быть, прямо сейчас...
И тут я обернулся к ней. "Не подходи!" - пронзительно, страшно закричала она, что-то заподозрив. После чего начала медленно подниматься со стола, без сожаления закрывая и пряча от меня только что бесстыдно обнаженное. "Не подходи, говорю!" - снова закричала она, следя как я приближаюсь к ней, её лицо начало меняться, обезображиваться безпредельной злобой, ей совсем не нужно было то, что я хотел с ней сделать. Весь её облик стал меняться вслед за её лицом. Нет, он по-прежнему был неотразимо прекрасен, неотразимо красив, все так же невыносимо желанен, но словно из-под воды в нем начало близко подниматься к поверхности то ужасное и страшное, что было в ней до поры до времени скрыто, то, что она в начале всегда прятала от своих жертв, прятала до самого конца, оставляя свое самое страшное наказание им на десерт. И чем ближе я подходил к ней, тем ближе к поверхности лица, всего её существа подплывало, поднималось из её страшных глубин это её чудовище изнутри, взращенное, старательно выращенное ею в себе уже давно.
- Я ничего от тебя не оставлю! - в бешенстве пообещала она, продолжая за мной следить. Все мое тело вдруг начало сочится кровью в местах старых, смертельных ранений, в давних разрезах и разрублений.
С бездушной улыбкой на лице она заставляла мое тело разрушаться. Закричав от нестерпимой боли, которую прежне никогда не испытывал, я продолжал свой путь к ней, который, благодаря её чудовищной воли, растягивался для меня на века. С помощью страшного ветра зла, который необъяснимо как от нее исходил с невероятной силой, она делала всё, чтобы я до нее не дошел, но не смотря на все её усилия, они были напрасны, хоть и последние шаги к ней достались мне ценой целой вечности.
Когда я её обнял, это была уже не она. Нет, она, но с чёрной кожей, выпавшими зубами, изуродованным старостью телом, она была сейчас той, которая давно для себя умерла и которая давно об этом забыла. Нежно касаясь её обезображенного временем лица, я тихо её успокоил: "Ты всегда будешь прекрасна", - и поцеловал её так, как мог поцеловать только тот, кто её по-настоящему любит, ни смотря ни на что, не обращая внимания на то, какой она была только что, прежде и которой она была и оставалась где-то там далеко-далеко в глубине своей души всегда чистой и невинной. Я держал её в объятьях до тех пор, пока к ней не пришло спасение этого понимания и отпустил только тогда, когда в этом она больше не нуждалась...
На прощание в последний раз поцеловал её чёрное, как сгоревшее дерево лицо, после чего с нею начало происходить невозможное, она вновь начала превращаться в невероятно прекрасное создание, но без своего чудовища внутри, которое без следа исчезло в её духовных водах сокровенного. Она становилась прежней, той, какой была при жизни на самом деле. Всё. Я сделал всё, что мог. Собрав последние силы, я вышел из квартиры. Кровь продолжала стекать с меня тёмно-алыми змеями, но чем дальше я отходил от этой квартиры вниз по лестнице, тем тоньше и слабее они становились, постепенно затихая и возвращаясь ко мне.
Когда я вышел из подъезда, она почти вся исчезла с моего тела, застыв последней каплей на кончике безымянного пальца левой руки. Уже на улице, как только эта капля сорвалась и полетела вниз на тротуар, из окна последнего верхнего этажа упало тело молодой девушки, его как будто кто-то выбросил намеренно, за ненадобностью. Оно вдребезги разбило одну из машин, припаркованную рядом с домом, разбила так, словно состояла не из мяса и костей, а из железобетона.
...упавшая капля крови на тротуаре быстро исчезала под ногами прохожих и через минуту от неё почти ничего не осталось. Подойдя к перекрестку, я обернулся и посмотрел наверх, туда, где ещё можно было разглядеть окно, распахнутое мною. С его подоконника слетел белоснежный голубь и быстро исчез в синеве неба. Всё. Теперь точно всё. И я сделал шаг в свое настоящее...