Аннотация: Герой рассказа непреднамеренно изменил жене, но скоро узнает, что и жена ему неверна. Прабабушка рассказывает правнучке, как вышла замуж в свои 16 лет.
СТАКАН ВОДЫ
Телеграмма была неожиданной: "СОСКУЧИЛАСЬ ВСТРЕЧАЙ СУББОТУ СЕМНАДЦАТОГО ПОЕЗД ДВА ОСТАНОВЛЮСЬ ДАЧЕ КЛИМОВЫХ ЦЕЛУЮ НАТАША".
Прошло всего дня три-четыре, как Виктор получил письмо из дому, и там ни слова не говорилось о возможном приезде жены. Обычное перечисление домашних проблем, жалобы на шалости детей, несколько заказов на покупки. И вот новость - встречай, приезжаю!
− Узнаю дорогую супружницу, − проворчал Виктор, констатируя, как внутри всколыхнулось неопределённое, смахивающее на досаду, чувство. - У неё всегда решения неожиданные - и возникают внезапно, и могут измениться в зависимости от настроения. А чего это она вдруг решила остановиться у Климовых на даче?
Его месячная командировка подходила к концу, и он уже подумывал о билете на обратную дорогу, присматривал подарки детям. Теперь же планы менялись. Надо будет съездить в Салтыковку к Климовым, чтобы обо всём договориться или хотя бы предупредить, встречать жену, а потом таскаться с ней по московским магазинам.
− Вот уж, действительно, не было печали... − пронеслось в голове.
Как-то с Борисом Климовым они вместе были в командировке в Москве, и однажды тот пригласил Виктора на дачу тёщи, куда тогда его жена привезла дочь, чтобы показать ей Москву и бабушку заодно проведать. Видимо, и этим летом они с девочкой сбежали в Подмосковье от мошки и жары. Но как идея остановиться у них пришла в голову Наташе?
С Климовым Виктор работал в одном отделе НИИ ВВС на Нижней Волге и был формально подчинён ему, так как Климов числился ведущим специалистом. Борис был немного старше Виктора, они не были друзьями, но отношения поддерживали приятельские. Несколько раз Борис приглашал его на рыбалку, на праздники иногда собирались семьями. Если встречались у Климовых, в центре внимания компании всегда была жена Бориса. На восемь лет младше мужа, маленькая, подвижная, с чёрными глазами и длинными смоляными волосами, она походила на цыганку, и эту схожесть подчеркивало её редкое нынче имя - Аза. Она неплохо играла на пианино, а у Виктора был несильный, но приятный голос, и когда после выпитого компанию обычно тянуло на песни, их импровизированный дуэт задавал тон в застольном хоре.
...Борис и Аза познакомились на вечере в клубе академии имени Н.Е.Жуковского. К тому времени он уже был на четвёртом курсе, а она ещё училась в десятом классе. В академию Борис поступил после службы в армии. Служить ему последние полтора года пришлось в одной из частей Южной группы войск, которая стояла в небольшом венгерском городке. Как-то, выпив лишнего, Борис похвастал, что у него в Венгрии была любовь с местной красавицей Илонкой. У них даже родился сын. Но командование не разрешило ему ни жениться на иностранке, ни взять с собой любимую и сына в Союз. Ему тогда настоятельно посоветовали вырвать их из сердца. Со временем место в его пустующем сердце заняла черноокая Аза.
Они поженились сразу после окончания девушкой школы, а через год, когда у них уже появилась дочурка Ниночка, Климова направили служить в Астраханскую область. Здесь, в военном городке, Аза организовала нечто вроде литературно-музыкального кружка, члены которого на собраниях в их квартире выступали с докладами по вопросам искусства, читали стихи, слушали пластинки с классической и эстрадной музыкой, заполняя таким образом досуг и компенсируя недоработки гарнизонного дома офицеров. Борис сначала снисходительно смотрел на затеи своей юной жены, но потом, приревновав к ней, спустил с лестницы одного не в меру активного члена кружка, и собрания эти прекратились. Правда, рассказывать об этом он не любил.
Виктор с семьёй приехал в тот городок года через три после тех событий. Его семейная жизнь складывалась по-иному. С Наташей они стали дружить ещё в школе, после восьмого класса. Это были невинные, полные юношеского волнения встречи и прогулки, когда нечаянное прикосновение порой значило больше всяких слов. Робкий Виктор долго не решался сказать ей о главном, о том, что переполняло его сердце, ведь Наташа для него была неземным существом. Хрупкая, стройная, с лёгкой походкой, плавными движениями, чистым мягким голосом, застенчивым взглядом, она заполняла собой всю его вселенную.
В то время ему попался на глаза отрывок из дневника молодого А.П.Чехова: "...Я хочу любить одну во всю жизнь. Я не хочу, чтобы о ком-нибудь у меня были какие-нибудь воспоминания, кроме той, которая будет моей невестой. Я хочу быть девственным и душой, и телом, как будет девственна моя невеста. Другой любви я не хочу".
Возможно, он не всё точно запомнил, но по сути это было так созвучно с его душевным состоянием, что когда он оставался один, эти слова постоянно звучали в его голове. Именно так он будет любить свою Наташеньку. Поцеловать любимую Виктор решился только в конце первого курса военного училища, куда он поступил после школы, а поженились они после третьего. Причём объяснился он в своих чувствах собственными стихами, несколько неуклюжими, но бесконечно искренними:
− Я тебя полюбил и живу лишь тобой,
Полюбил так, как любят впервые и раз...
Теперь у них уже были Танечка и маленький Серёжка. Наташа внешне расцвела, была по-прежнему мила и привлекательна. Но восторженность в их чувствах с годами заметно заземлилась, о них стали говорить всё реже. Далеко не всё в этой женщине оказалось таким уж безукоризненным. Радостей в их отношениях было не много, хотя считал Виктор их стабильными. Он по инерции продолжал любить ту идеализированную им девочку и не искал другой любви, хотя чувствовал, что прежний образ Наташеньки постепенно трансформируется. А их семейная жизнь становится такой же, как у тысяч других пар, погружённых в быт, заботы о здоровье детей, обязанности по работе и многое другое, что заполняет мысли и вытесняет чувства на второй план. И вдруг это внезапное решение нагрянуть в Москву и почти исчезнувшее из употребления слово "соскучилась".
В пятницу, решив пораньше все дела на предприятии, куда приехал в командировку, с бутылкой вина и парой шоколадок в портфеле Виктор отправился на Курский вокзал и часам к пяти вечера был на платформе Салтыковская. Купил у бабушек цветы и углубился в одну из уютных, почти сельских улочек посёлка. Она не была заасфальтирована, вдоль заборов тянулись заросшие травой канавы, стояли деревянные, замшелые снизу столбы с провисшими проводами и редкими фонарями.
Дача Климовых - полдома с давно некрашеной крышей - была куплена родителями жены Бориса ещё до войны. Последнее время овдовевшая мать Азы почти безвыездно жила в Москве, дачу совсем забросила, так как здоровье уже не позволяло ей ни жить постоянно в Салтыковке, ни мотаться из города туда-сюда. Аза и Борис здесь тоже бывали эпизодически. Поэтому фактически никто дачей серьёзно не занимался. Из самой середины фасадной стороны дома как-то противоестественно выходил покосившийся забор, разделявший дачный участок пополам. Кроме дома, на их половине участка располагались маленький сарайчик, туалет да несколько старых фруктовых деревьев.
Хозяйка с дочкой были дома. Увидев Виктора, Аза удивилась, поэтому он вместе с цветами сразу же протянул ей телеграмму.
− Вот. Неожиданно получил депешу от Наташи, − говорил Виктор, пока она читала телеграмму. - Не знаю, почему она решила остановиться у вас, ведь в Москве у неё есть двоюродный брат. Я решил предварительно всё согласовать. Сможете ли вы её принять? Незваный гость, как говорится, ... Но я оказался перед фактом.
− Не переживай, − успокоила его Аза. - Что-нибудь придумаем. Слава богу, места хватает. Разместим мы твою Наташу. Проходи в дом. Сейчас я приготовлю что-нибудь поесть, должно быть, проголодался. А ты давно в Москве?
Пока Виктор рассказывал о своих делах, о том, где побывал и что видел за время командировки, хозяйка чистила картошку, что-то резала и жарила. Вбежала с улицы её дочка, худенькая, но уже заметно загоревшая девочка. Поздоровалась, получила от гостя шоколадки, которые, правда, тут же были отобраны матерью, "чтобы не портить аппетита".
Ужинали с вином, разговаривали о разном. Аза рассказывала о дачных проблемах, о необходимости ремонта, жаловалась на здешнюю скуку.
− С одной стороны хорошо, что нет телевизора. Чувствуем себя, как в деревне. Но как наступает вечер, совсем нечего делать. Запираемся, укладываю Нину спать, а сама что-нибудь читаю. В Москву ездили всего раза три. Водила Нину в зоопарк, побывали в Кремле. У мамы её оставлять не хочется. Бабушка с ней не справляется. Да и мне тут с ней веселее. Одна я вообще с ума бы сошла.
После ужина Аза показала комнаты. Их было три. Все они были несколько узкими, как бы вытянутыми вдоль дома. Видимо, внутренняя стена когда-то разделила дом и прежние нормальные комнаты пополам. Комната посредине, чуть просторнее других, но тоже неквадратная, служила гостиной.
− Мы используем только две комнаты, а завтра я уберу и третью. Там разместим Наташу, да и ты, если захочешь, сможешь с ней пожить, − объясняла Аза обстановку. - А сегодня я тебе постелю в большой комнате на диване. Чего ты поедешь на ночь глядя в Москву?
Виктор не стал возражать, ему уже порядком надоела гостиница. Хозяйка занялась постелями, а он вышел в сад проветриться перед сном. Когда он возвратился, Аза укладывала дочку. Потом запирала двери, что-то ещё делала в коридоре. Виктор для приличия не спешил ложиться и, ожидая пока уйдет спать хозяйка, листал подвернувшийся журнал. Вошла Аза, поставила на стол стакан с водой.
− Ну, всё, пора отдыхать, можешь ложиться. Если захочешь ночью пить, вот тебе вода. Спокойной ночи, − с этими словами она ушла в свою комнату.
После хлопотного дня и выпитого вина улечься на диване было просто блаженством. По сравнению с грохотом улицы за окнами московской гостиницы здесь была почти абсолютная тишина. Сквозь растекавшуюся по всему телу дрёму Виктор начал было различать стрекот сверчка и отдалённый шум проходившей электрички, но вскоре провалился в глубокий сон. Возможно, ему что-то даже снилось, но память этого не фиксировала. Всё в нём спало, было ощущение полного покоя.
И вдруг появилось и стало доминировать новое настойчивое ощущение: на его тело накатывалась волна живого тепла. Всё ещё не проснувшись, Виктор почувствовал у своего лица чьё-то жаркое дыхание, а потом его губ коснулись другие губы. Ощущение покоя стало исчезать. Он уже понимал, что его обнимает горячая рука, что внизу его ног касаются чьи-то коленки, а в его грудь упираются два нежных пламенеющих бугорка обнажённой женщины. Сон уходил. Ответная волна закипающей крови обдала его от кончиков пальцев ног до макушки головы. А страстные губы теперь целовали его щёки, глаза, шею, нетерпеливые руки ласкали спину, и маленькое тело, чуть подрагивая, всё требовательнее прижималось к нему. Все происходило в полной тишине - ни слова, ни стона, только шорох взволнованного дыхания. Это не воспринималось вначале как реальность, хотя он осознавал, что сна уже нет. Пришла первая, пожалуй, глупая мысль: "Как она здесь оказалась?" Расслабленные недавним сном мышцы Виктора стали напрягаться, он прижал к себе возбуждённую соблазнительницу. Не в силах противиться нахлынувшему желанию, он постепенно овладевал ситуацией. Теперь уже его губы нашли губы проникшей к нему под одеяло женщины. А дальше наступили минуты удивительного блаженства, какого он уже давно не испытывал...
Потом они лежали обессиленные рядом, переплетя пальцы рук, не чувствуя своих ставших невесомыми тел. Говорить не хотелось, да и зачем нужны были слова? Они могли лишь развеять впечатление нереальности произошедшего, которое осталось от только что совместно пережитого наслаждения.
Постепенно его голова стала трезветь. "А ведь я сейчас изменил Наташе! Вот, значит, как это может быть! Не было даже ни малейшей попытки сдержаться. Это было выше моих сил. И было всё вообще-то здорово. А как Азе? Вот если бы я мог видеть её лицо в момент кульминации..."
Рука Виктора, как бы осматривая ощупью, стала скользить по её волосам, лбу, щёкам, остановилась на мгновение на губах. Губы шевельнулись, ответили лёгким поцелуем. Шея была влажной, грудь равномерно вздымалась. Живот безмятежно принял поглаживание, но когда рука опустилась ниже, по нему прошла дрожь. И тут по телу Виктора снова прокатилась могучая волна желания. Он приподнялся на локте и склонился над искусительницей. Их губы снова жадно встретились. И опять вспышка страсти, опять сладостный взрыв чувственности.
− Милый, какой ты пылкий... − прошептала Аза. И это были первые слова в тишине этой удивительной ночи.
− А ты безумно сладкая, − ответил он.
Она нежно поцеловала его в плечо и расслабленно откинулась на подушку. Они снова замолчали. Некоторое время спустя Аза выскользнула из-под одеяла, поцеловала его в темноте наугад, попав в уголок рта, и ушла к себе. Хотелось пить. Виктор вспомнил о стакане с водой, протянул руку, нашёл его и залпом выпил с наслаждением. По телу растекалась блаженная усталость. Не хотелось ни о чём думать, только спать, спать.
Проснулся Виктор, когда было уже совсем светло. Аза в это время как раз проходила мимо. Увидев, что он открыл глаза, она ласково улыбнулась и сказала:
− Ничего, не волнуйся. Мы с Ниной тоже любим утром поваляться в постели, благо, спешить некуда.
И за завтраком, и во время утренней уборки Аза вела себя так же, как вчера, когда он приехал, приветливо, но буднично, словно прошедшая ночь не была ничем примечательна.
− Так, может, мне всё приснилось? - с недоумением подумал Виктор.
Но темные круги под её глазами и припухшие губы подтверждали, что случившееся с ними не было сном. Виктор тоже решил вести себя обычно, но в душе испытывал некоторое смятение, ведь сегодня приезжает Наташа.
Договорились, что встречать он поедет один, а Аза приготовит, как она выразилась, торжественный обед.
Поезд пришел точно по расписанию в четырнадцать тридцать пять. Не зная, в каком вагоне едет Наташа, Виктор решил ждать её у начала платформы. Но тут, к своему удивлению, первым он увидел Бориса, который в толпе прибывших выделялся своей мощной фигурой, а рядом с ним Наташу. Пошёл навстречу, поздоровался с Борисом. Тот, упреждая вопрос, пояснил:
− Я в командировку. На фирме Микояна планируется рассмотрение технического проекта. Предложил и твоей подруге съездить к тебе на свидание.
Виктор поцеловал жену, вручил ей цветы, взял её чемодан, и они направились ко входу в метро, чтобы добраться с Казанского вокзала на Курский.
Всё время, в метро и на платформе в ожидании электрички, говорили об обычных в таких случаях, но малозначащих сейчас для Виктора, вещах: о детях, о домашних делах, о новостях на службе, о небывалой жаре на Нижней Волге в этом году. Виктора волновало совсем другое - заметит ли, почувствует ли Наташа, что в его душе царит необычайное смятение?
Ехали той же электричкой, которой Виктор добирался до Салтыковки вчера. Подумалось: "Что это? Простое совпадение или новый виток судьбы с той же точки отсчёта?" Наташа сидела по ходу электрички, а они с Борисом напротив. Мысли о том, что произошло ночью, не покидали Виктора. Он с тревогой посматривал на жену, но Наташа оживлённо болтала и смотрела в окно, лишь изредка переводя взгляд на мужа.
− Ну и хорошо, − думал Виктор. - Глядишь, ничего и не заметит. А вот для Азы появление Бориса будет большим сюрпризом.
Аза, однако, не сильно удивилась и встретила их с радостным лицом. Они обнялись с Наташей, и пока Борис объяснял свой неожиданный приезд, успели обменяться комплиментами. Потом хозяйка отвела гостью в предназначенную для неё комнату. Стали готовиться к обеду.
За столом во время тостов и разговоров Виктор продолжал себя усиленно контролировать. Наташа выглядела несколько уставшей, не такой оживлённой, как раньше, и даже украдкой позёвывала. Борис, наоборот, был оживлён, спешил наполнять бокалы, заставлял женщин пить до дна. Только Аза вела себя спокойно и естественно. В её прекрасных глазах не было ни тревоги, ни озабоченности, ни какой-либо многозначительности, когда Виктор сталкивался с нею взглядом. Голова у него кружилась от выпитого, напряжённость прошла, он стал успокаиваться.
Поздний обед постепенно перешёл в ужин. Было уже около одиннадцати, когда хозяйка предложила чай. Потом женщины убирали со стола, готовили постели, а мужчины вышли в сад покурить.
Природа уже спала. Небо звездным пологом накрыло землю, луны не было, звёзды сдержанно перемигивались, а лёгкий ветерок шевелил невидимые в темноте листья, и казалось, они тихо шептали успокоительные перед сном напутствия. Пожелав друг другу спокойной ночи, обе супружеские пары разошлись по комнатам.
Наташа в постели сразу придвинулась к Виктору, и они, как обычно, так, как сложилось у них за годы совместной жизни, занялись любовью: нежные поцелуи, спокойные ласки, неторопливое удовольствие. Всё было знакомо до мелочей, всё хорошо, всё правильно. А мозг Виктора невольно сравнивал нынешние ощущения с теми, что испытал он предыдущей ночью. Тогда всё было по-другому, необычнее, пожалуй, ярче. −"Интересно, а Аза сейчас вспоминает о вчерашней ночи? Ведь Климовы, наверно, занимаются тем же. Это называется исполнением супружеских обязанностей".
И после всё было, как всегда. Наташа поворочалась и стала засыпать. Виктор лежал на спине с открытыми глазами. В теле была истома, а в голове - смятение. Две такие разные ночи! И угодно же было Богу, чтобы следовали они одна за другой. Столько переживаний и чувств оказались так сжаты во времени! Вот лежит рядом с ним жена, его первая и пока единственная любовь, а нет в душе тепла, только смутное чувство вины. Что же будет дальше? И кто для него та, лежащая со своим мужем в другой комнате?
Наташа зашевелилась, повернулась к нему спиной. Свежий воздух затёк в образовавшееся между ними пространство. Виктор тоже повернулся на бок, но левую руку некуда было пристроить. Он придвинулся к жене и обнял её свободной рукой. Наташа снова зашевелилась и пробормотала:
− Боречка, я устала, я не хочу больше.
Виктора словно кипятком обожгло. Боречка?! Она всегда обращалась к Климову только "Борис". Да и его она уже давно не называла так ласково, в лучшем случае Витя. Значит, у неё что-то было с Борисом. Так вот чем объясняется её приезд и решение остановиться у Климовых на даче!
Виктор отдёрнул руку, сердце стучало так, что его стало слышно в висках, в горле пересохло. Кстати бы оказался рядом стакан с водой, как прошлой ночью. Был порыв разбудить жену, заставить всё объяснить. Но имеет ли он после всего на это моральное право? А Наташа спокойно спала рядом, иногда вздрагивая во сне, наверно, ей что-то снилось.
Заснул Виктор только под утро. Немало мыслей пронеслось у него в голове, множество вариантов решений было отброшено. В конце концов, он решил всё оставить доделывать судьбе.
Утром он встал позже всех с тяжёлой головой. Наташа была где-то во дворе. Он водил по щекам электробритвой и с неприязнью смотрел на своё отражение в зеркале. Вдруг в комнату вошла Аза. Вид у неё был какой-то потерянный, взгляд обеспокоенный. Похоже, что их супружеская ночь с Борисом выдалась непростой. Она подошла к Виктору, торопливо поцеловала его в щеку и неожиданно спросила:
− Витя, ты меня любишь?
Ошарашенный таким поворотом событий, Виктор с некоторым даже раздражением ответил:
− Я уже ничего не знаю - кого любить и, вообще, что это такое!
Глаза Азы наполнились слезами, она молча развернулась и вышла из комнаты.
Виктор действительно не мог себе ответить, любит ли он по-прежнему жену, какие чувства испытывает к Азе и как ему теперь относиться к Борису. Ведь он полагал, что всё знает только он. А новый день лишь начинался...
"ПОНЧИК" И "ЛИЗКА КРАДЕНАЯ"
В прошлом году Марине впервые разрешили одной, без сопровождения взрослых, поехать во время летних каникул к дедушке, который, уйдя в отставку, уехал на Украину. Раньше дедушка служил в том же большом гарнизоне в российской глубинке, где они с мамой жили и сейчас. Там же в своё время мама вышла замуж, там же выросла и Марина.
Перед уходом на пенсию дедушка остался один, и на его решение перебраться в Украину повлияло не только то, что когда-то давно после школы он поступил в военное училище в Харькове, но не в последнюю очередь и то, что в небольшом рабочем посёлке в Донбассе одиноко доживала свой век его мать, прабабушка Марины. Марина её никогда не видела и точно не знала даже, сколько ей лет. Знала только, что она очень старенькая.
И вот, наконец, ей разрешили каникулы провести у дедушки, а значит, она и с прабабушкой сможет познакомиться. Дедушка давно их с мамой приглашал в гости, обещал даже оплатить обратную дорогу. Но у них и в один конец на два билета не хватало денег, да и с отпуском у мамы в летние месяцы как-то не получалось.
После десятого класса мама всё же решила отправить Марину к дедушке. Через год надо будет куда-нибудь поступать и, конечно же, о поездке в гости в далёкую Украину и думать не придётся. К тому же, если раньше дочь маме всё казалась маленькой, то за последний год она заметно выросла и буквально расцвела, и мама вдруг заметила, что дочь превратилась в прелестную девушку и уже почти взрослая.
Марина же ощутила себя достаточно взрослой ещё в девятом классе, когда у неё, как у большинства девочек из их класса, оформились все внешние атрибуты молодой женщины. Именно тогда мальчишки-одноклассники стали вести себя с ней как-то по-другому, стали более робкими что ли или просто сдержаннее. А недавно на улице Марина вдруг поймала на себе странный взгляд взрослого мужчины. Он не просто взглянул на неё, а стал разглядывать её по-особому, словно оценивал в ней что-то, и ей даже стало немного не по себе.
Дома Марина посмотрела внимательно на себя в зеркале, и пока мамы не было, решила даже рассмотреть себя обнажённой. Всё оказалось не хуже, чем у заморских красавиц, которых она видела по телевизору. Правда, она чуть полновата в бёдрах, ну и, пожалуй, излишне пухленькие щёки! Ох, уж эти щёки! Наверно, из-за них её стали в школе дразнить "Пончиком". Сколько же из-за этого было конфликтов и слёз!
А так, после изучения своёй внешности в зеркале, она себе в целом понравилась, решила, что она очень даже хорошенькая. И глаза выразительные, большие и, вроде, с поволокой, и ресницы достаточно длинные, и губы гладенькие и розовые, и подбородок с ямочкой. Так что никакой косметики ей пока не требуется.
А после того, как по одной программе в очередной раз показали фильм "Служебный роман", она попробовала ходить, стараясь повыше держать подбородок, и, выпрямив спину, ставить ногу от бедра, как показывала своей начальнице героиня Лии Ахеджаковой. При этом старалась не смотреть по сторонам, направлять взгляд прямо перед собой. Это она опять же увидела по телевизору. Так ходили девушки на конкурсе красоты, всем своим видом как бы говоря: я красавица, можете мной любоваться.
В день отъезда мама, почти не переставая, давала Марине всяческие наставления: как себя вести в дороге, что на словах передать дедушке, как помогать бабушке по дому, даже как купаться и загорать. Видно было, что мама всё же волнуется, отправляя дочь одну в такую дальнюю дорогу. Когда пришёл её поезд, мама поднялась с Мариной в вагон, убедилась, что соседи дочери по купе солидные женщины, попросила их присматривать за девочкой и опекать её. В конце же пути её должен встретить дедушка. Марина старалась маму успокоить, говорила, что всё будет хорошо и не надо напрасно волноваться.
Доехала Марина, действительно, без проблем. Необычно и немного тревожно чувствовала себя девушка только при пересечении поездом границы с Украиной. Сначала их проверяли российские пограничники и таможенники, а спустя минут 35-40 то же делали представители этих служб Украины. Пришлось оба раза доставать паспорт. Вещи её не осматривали, спросили только, что везёт. А вот соседок по купе заставили открыть их объёмные сумки и тщательно проверили их содержимое.
В город, где жил дедушка, поезд прибыл утром. Дедушку на перроне Марина увидела сразу. Он, видимо, знал, где должен был остановиться вагон, в котором она ехала, и уже искал глазами гостью в окнах вагона. Марина помахала ему рукой и пошла к выходу. Дедушка сразу подхватил её сумку, обнял и расцеловал внучку. Его доброе, покрытое паутинкой морщин лицо, светилось искренней радостью. Он всегда, сколько себя помнила Марина, очень любил её, свою первую внучку. В детстве девочка часто гуляла с ним. Иногда он организовывал целые "путешествия", как они тогда это называли, вдоль местной речки. А вот такой, повзрослевшей, он видел её впервые.
До дома, где жил дедушка со своей матерью, добрались довольно быстро. Марина ожидала увидеть дряхлую, согбенную старушку, которая и видит, и слышит плохо, и была приятно удивлена, когда навстречу ей, опираясь на палочку, вышла совершенно седая, аккуратно одетая, не утратившая миловидности женщина с ясным, внимательным, осмысленным взором. Она поцеловала правнучку в лоб, легонько прижала её к себе и заговорила о том, как же они долго ждали её и тщательно готовились к её приезду.
Первым делом Марина распаковала свои вещи, вручила нехитрые гостинцы от мамы, а затем приняла душ. А когда снова появилась на кухне, стол уже был уставлен угощениями. Хлопотал за столом в основном дедушка. Несмотря на то, что ему перевалило уже за шестьдесят, он выглядел молодцом - статный, подтянутый, бодрый. Бабушка, правда, давала ему отдельные указания, главным образом о том, чего бы вкусненького и побольше положить в тарелку дорогой гостье. Девочка пробовала протестовать:
− Ой, дедуля, я столько не съем! И вообще я не хочу поправляться, меня и так дразнят в классе.
− Ничего, это тебе не повредит и красоту твою не испортит. Ты должна у нас отдохнуть и посвежеть, а если и поправишься чуток, потом, во время учёбы снова придёшь в норму. Ведь последний год в школе будет очень напряжённым и ответственным. Так что надо подготовиться к повышенным нагрузкам. К тому же ты ещё растешь и тянешься вверх. Поэтому ничего заметно не будет. А дразнятся глупцы. Да и как такую красавицу можно дразнить? Как они тебя называют?
− "Пончиком", − чуть покраснев, ответила Марина.
− А что? - в разговор вступила бабушка. - Очень даже милое прозвище. Пончик - это ведь очень приятная и вкусная вещь.
− А мне не нравится, − насупилась Марина. - Я уже не маленькая, и когда меня так называют, мне очень неприятно. Вот скажи, бабуля, когда тебя в школе дразнили, ведь тоже было неприятно?
− Деточка моя милая, в школу я не ходила, и никто меня не дразнил. Тогда другие были времена. А вот прозвище в нашем селе у меня было. Это сейчас меня зовут Елизавета Никитична, а в девках же звали просто Лизкой. А когда я вышла замуж за Николая Федотовича, отца твоего дедушки, меня стали называть "Лизка краденая".
− Ой, как интересно! А почему именно краденая? Это так необычно. Расскажи, пожалуйста.
− Сейчас давай завтракать, а разговаривать будем потом. У нас впереди ещё будет время наговориться, ведь не на один же день ты к нам приехала.
И как ни хотелось Марине сразу услышать историю появления такого странного прозвища у прабабушки, строгий тон, с которым закончила фразу Елизавета Никитична, не допускал возражений. А дедушка улыбнулся и лишь поднял брови, как бы давая понять, что старших слушать надо, вот так.
Чтобы угодить хозяевам, девочка вовсю налегла на еду, но как ни старалась, справиться со всем не смогла. Её, больше для формы, пожурили немного и разрешили перейти к чаю. Марина поспешила сама положить себе на блюдце совсем небольшой кусочек торта, сказав при этом, что сладкого она вообще почти не употребляет, только от мороженого пока не может отказаться.
После завтрака она помогла дедушке убрать со стола и перемыла посуду. Пока они этим занимались, бабушка, не спеша, с помощью своей палочки прошла в зал на диван. Марина попыталась узнать у дедушки о прабабушкином прозвище, но он сказал, что лучше пусть ей об этом та расскажет сама. Покончив с делами на кухне, девочка сразу же пошла к старушке и присела на краешек дивана.
− Бабуля, ну теперь ты можешь мне рассказать, почему тебя так прозвали в вашем селе?
− Ну, хорошо, любопытная, слушай... − улыбнулась бабушка, но Марине показалось, что в её голосе было явное волнение. Похоже, воспоминания о событиях далёкой молодости вызывали в её душе целую волну необычных чувств.
− У моих родителей нас было трое. Мама моя, правда, говорила, что родила аж одиннадцать детей, но выжили только мы. Тогда ведь не было в селе врачей, да и лекарств хороших тоже не было. Обычно лечились домашними средствами, настойками всякими, травами, растираниями да компрессами. Вот от разных болезней и умирали наши братья и сёстры. А двое, как рассказывала моя мама, родились мёртвыми. Муж её, наш отец, любил выпить, а, выпивши, порой поколачивал жену, даже несмотря на то, что она была в положении. Так что росли в нашей семье Шура, мой старший брат, я и младшенькая Настя. Шуру как будущего мужчину, хозяина и главу семьи решили обучить грамоте и отдали в церковно-приходскую школу. А я уже с детства была основной помощницей маме по хозяйству, поэтому в школу не ходила вовсе. В основном я была нянькой для младшей сестры, но и другими домашними делами приходилось заниматься.
Марина внимательно слушала бабушку, но та пока ещё ничего не говорила о том, что так не терпелось узнать девочке. Тем временем старушка перевела дух, передохнула и продолжала:
− Так вот, Шура учился, его мало привлекали ко всяким делам. Мы его даже называли панычом. Настя была ещё маленькая, а я оказалась единственной, кто мог работать. Я всё тогда умела: и за скотиной ухаживать, и корову доить, и лошадью управлять, и в доме помогать. Лет в четырнадцать я уже считалась почти взрослой, и родители даже стали пускать меня на улицу.
Тогда ведь телевизоров не было, не было, как сейчас, у молодёжи танцев, дискотек или чего-то ещё такого, не знаю, как это у вас называется. В селе молодёжь по вечерам собиралась обычно на околице у амбаров или на одной из центральных улиц. Парни порой мерялись силой, рассказывали всякие случаи из жизни, а то и небылицы. А мы, девки, пели, шушукались про своё или просто смеялись над хлопцами. Все обязательно щелкали семечки. Там возникали симпатии, начинались заигрывания, парни ухаживали за понравившимися девчатами. Но ничего грязного и вульгарного не допускалось. Боже сохрани! Чтоб девки курили, скверно ругались или позволяли ещё что-то непотребное, − такого не было. Это тогда считалось большим грехом.
Елизавета Никитична ненадолго замолчала, словно собиралась с силами, чтобы продолжить воспоминания. Чувствовалось, что старушка разволновалась. её красивые добрые глаза светились молодым задором. Наконец, она немного отдохнула и успокоилась, потом посмотрела на правнучку, как будто хотела убедиться, что девочке интересен её рассказ, и продолжала:
− И вот как-то уже осенью в нашей компании появился новый парень из района. Тогда как раз начиналась борьба с безграмотностью, − может, слышала про ликбез? - и в наше село прислали молодого учителя, закончившего рабфак. Как потом оказалось, он был лет на семь старше меня, а мне тогда шёл всего шестнадцатый годок. Я ему сразу глянулась. Я это кожей почувствовала, так он на меня смотрел. В молодости я ведь была очень даже симпатичной. Все звали учителя уважительно Николаем Федотовичем.
И стал этот учитель за мной ухаживать. Всегда старался быть рядом, после улицы провожал меня до дома, много интересного рассказывал, потому что много читал. А я, простая и неграмотная сельская девчонка, бывало, иду молча и слушаю, развесив уши. В общем, закружил учитель мне голову, и влюбилась я - дальше некуда! Как же он люб мне был, аж душа пела! Я, конечно, своих мыслей тайных не выдавала, но он, наверно, всё видел по моим глазам. Потом и он как-то сказал, что я ему нравлюсь, и началась у нас настоящая любовь.
Вскоре стал Николай Федотович звать меня замуж. Но я тогда об этом даже думать не смела. Мои родители ни за что бы не согласились на моё замужество, ведь они бы лишились работницы. А потом, по их понятиям, я ещё не созрела для замужества. Обо всём этом я и сказала жениху.
Но мой Николай Федотович был настырным. Он даже не стал сватов посылать, а сам пришёл к нам домой, чтобы поговорить с моими родителями. Я ни жива, ни мертва, спряталась в дальней комнате. А моего жениха принимали в передней. Сначала там разговор шёл негромко, и я слов не могла разобрать. А потом, когда Николай Федотович заговорил о сватовстве, мой отец вышел из себя и стал ругаться так громко, что стены задрожали. Он не выбирал слов, не стеснялся в выражениях и с шумом выставил моего желанного за дверь. Вдогонку ещё и пригрозил, что если учитель будет приставать ко мне, он шею ему свернёт.
Тут же отец позвал меня, и уж мне, да и маме заодно, досталось по первое число. Мне он вообще запретил ходить на улицу и сказал, что выдерет мне все волосы, если, не дай Бог, увидит меня с этим учителем.
С тех пор отец постоянно находил мне работу и всё время придирался ко мне. Мол, и то делаю не так, и то не умею, а туда же, замуж собралась. Я почти не выходила за ворота, а уж на улицу к молодёжи пойти и думать не смела. А как я тосковала по моему Николаю Федотовичу! Как мне хотелось повидаться с ним! Но отца я боялась до смерти, уж очень строгий он был.
А девки-то на улице заметили, что я перестала появляться на гулянках, и прислали к нам на разведку одну из моих лучших подруг, что жила через два двора. Я ей поведала о своём горе и попросила разузнать, что собирается делать мой жених. В общем, через неё мы стали передавать друг другу устные сообщения, а потом договорились о встрече, когда отец куда-нибудь отлучится. Так тайно стали мы снова видеться, хотя и удавалось это теперь редко. Спасибо маме - она понимала меня и не выдавала отцу.
Когда пришла зима, встречаться стало ещё труднее, потому что все в доме рано ложились спать, чтобы не жечь зря керосин в лампах. Как-то раз при нашем тайном свидании Николай Федотович сказал мне, что больше жить так не хочет и пусть мой отец делает, что угодно, он увезёт меня к своим родителям. Не знаю, уж как он подгадал, когда отца не было дома, но однажды сразу после Нового года, ближе к обеду у ворот нашего двора остановились конные сани, в которых сидели двое мужчин. Как оказалось, то был мой жених с другом. Николай Федотович вбежал в дом, я, конечно, кинулась к нему, и он крепко обнял меня и сказал:
− Поедем, Лизонька! И ничего не бери с собой! Пусть отец не думает, что мне нужно твоё приданое. Мне нужна только ты!
Мама заохала, запричитала:
− Как же так не по-людски, без родительского благословения и без свадьбы?! Да отец убьёт меня!
И полились слёзы... И мамины, и мои. А я ни минутки не колебалась, так как готова была лететь с милым хоть на край света. Сделала всё, как он велел. Николай Федотович завернул меня в одной сорочке в тулуп, усадил в сани, прижал к себе и велел другу трогать. Мама нас перекрестила и сквозь слёзы послала нам вслед своё благословение. И понеслись мы по заснеженной улице...
Вот так мой жених украл меня, а я супротив воли отца убежала замуж. В селе потом только и говорили, что учитель украл Лизку, а позже, когда речь заходила обо мне, меня стали называть не иначе, как "Лизка краденая", чтобы отличить от других Лизок, которых в нашем селе было несколько. Даже когда через много лет я приезжала в родное село, те, кто помнил меня с детства, всё равно называли меня так.
− Бабуля, вот это да! Я думала, что такое только в книжках бывает и в кино.
− В книжках офицеры-гусары крадут благородных невест и везут их на тройках с бубенцами. А я не была панной, и увёз меня молодой учитель из рабочей семьи да ещё и комсомолец. В жизни всякое случается, особенно в молодые годы, когда приходит любовь...
− Ну и куда же повёз тебя жених?
− Повёз к своим родителям в районный центр, до которого было километров десять-двенадцать. Когда мы уже были за селом в поле, друг Николая Федотовича решил пошутить. Обернулся к нам, посмотрел на меня и расхохотался: "Ну, понятно, Николай едет домой. А тебя куда черти несут в одной сорочке?" Только тут я начала понимать, что произошло. Родное село позади, родной дом позади, вокруг снежная степь, а впереди дорога в полную неизвестность. Мне стало страшно, и я расплакалась и проплакала всю дорогу. Николай Федотович отругал друга за неуместную шутку и потом долго пытался меня успокоить.
− Бабуля, а как же ко всему этому отнёсся твой отец?
− За всё пришлось отвечать моей бедной маме. Весь гнев отца обрушился на неё. Но всё, в конце концов, уладилось, ведь жили мы с Николаем Федотовичем счастливо. А с отцом мы помирились только в тридцать втором году, когда у нас уже рос сынок Женя - первый внук моего отца. Но это, милая, уже другая история...