Работа у старшего оперуполномоченного Гурова совершенно не клеилась. С тех пор как Зауральский УБОП превратился в Центр противодействию экстремистской деятельности, карьера у майора Гурова потеряла какие-либо перспективы. Виноваты в этом были бабы. Незадолго до того как УБОП приказал долго жить, Гуров успешно срывал звездочки на ниве борьбы с проституцией, ликвидировал притоны и арестовывал сутенеров. Работы была интересной, денежной и безопасной, к тому же требовала увлекательного внедрения в преступную среду, что во всем соответствовало гуровскому темпераменту. Однако последнее успешное дело, по ликвидации сети массажных салонов сутенера Слободкина закончилось неприятностью. Успех операции майор отмечал в сауне, вместе с главным конкурентом Слободкина - сутенером Липаевым. Липаев привлек ради такого дела едва ли не весь личный состав своего предприятия. Нетрезвый Гуров, забавы ради, погнался за перспективной стажеркой, но поскользнулся на куске мыла и расшиб голову.
Весь следующий месяц ему пришлось провести на больничном. За это время УБОП сменил вывеску на ЦПЭ, а кроме того, в структуре произошли заметные кадровые перестановки. Те, кто поумнее, из УБОП перешли кто на ниву борьбы с наркотиками, кто в уголовный розыск, экстремистов вчерашние борцы с организованной преступностью ловить не умели - опыта не хватало. В новой структуре остались только совсем непроходные кадры, которым оставалось дожить до пенсии, и зеленые молодые опера, которым не хватало практики. Задним числом запихнули туда и Гурова.
Так и начались черная полоса в его жизни. Главная проблема новой деятельности заключалась в том, что никаких экстремистов в Зауральске отродясь не водилось. Бритоголовые подростки не гонялись за молчаливыми таджиками, злобные НПО не мутили воду вокруг экологических проблем, никто и никогда не пытался подать уведомление о самом маленьком пикете и одиночных пикетов тоже никто не проводил. Даже 31-го числа тоскливо было на зауральских улицах, точно так же как и любое другое число. Зауральская молодежь словно застряла в девяностых. Она увлеченно спивалась, резала друг друга по важным бытовым поводам и государственным праздникам, баловалась наркотиками, не отказывала в удовольствии сходить район на район, но к политике была совершенно глуха. А это самым прямым образом сказывалось на раскрываемости Гурова и его коллег. Каждый месяц майор дрожал на ковре перед начальством которое требовало дел по возбуждению вражды к социальной группе, требовало внедрений и агентурных донесений о молодежных группировках, которые ложно понимают патриотизм и ложно понимают антифашизм, требовало мониторинга Интернета, в котором Гуров, как ни старался, ничего кроме порнухи не находил. Гуров знал, что это связано с тем, что начальство и само где-то дрожит и отдувается, но ему от этого легче не становилось. Он же, в свою очередь, срывал зло на подчиненных, которые, по правде говоря, вполне этого заслуживали, мерзкие тупые идиоты.
В конце квартала Гуров понял, что ему незачем жить и застрелился из табельного пистолета. На его похороны пришли ребята с отдела и Липаев с безутешными сотрудницами. Был солнечный день. - Правильный был мент, - промолвил Липаев и бросил на гроб горсть земли.