Аннотация: Три конкурсных рассказа на инквизиторскую тему.
Уважаемый инквизитор
Уважаемый всеми дантист Доброзол в одной из прошлых жизней был инквизитором. Не самым, разумеется, великим, но все же не из последнего ряда. На его счету числились сотни и тысячи разоблаченных им еретиков.
О своем прошлом он знал не от гадалок: среди пациентов ему часто попадались бывшие жертвы. Всякий раз это происходило по-разному и всегда являлось неожиданностью.
Вот и на этот раз в кресле перед ним полулежал очередной пациент - ему требовалось срочно удалить зуб. Повернув голову и увидев перед собой Доброзола, пациент подскочил в кресле.
- Вы,- закричал он,- это снова вы!?
- Будьте добры, объяснитесь,- ответил дантист,- потому что вижу вас впервые.
Все он на самом деле прекрасно понимал.
Очень и очень давно, рассказывал пациент, даже не в этой жизни, он попал в руки Доброзолу, который в то время был инквизитором. Инквизитор подверг пациента безжалостным пыткам, из которых подвешивание на дыбе и "испанские сапоги" были самыми мягкими. Закончилось все тем, что пациент живьем был сожжен на костре.
Доброзол искренне признался: ему очень жаль слышать все это.
- Если желаете, я встану перед вами на колени и извинюсь?- спросил он.
- Да уж будьте великодушны, встаньте,- ответил пациент.- Надеюсь, Господь как следует покарал вас за все ужасные поступки? Уверен, нет у вас хорошей машины, просторной квартиры, ласковой и преданной жены, сына-отличника, а также кругленького счета в банке. Поскольку ничего из этого вы не заслужили.
- Огорчу вас,- вздохнул Доброзол,- все перечисленное вами у меня, к сожалению или к счастью, имеется. У вас, полагаю, тоже всего в избытке?
- Не сказать, что совсем уж в избытке,- ответил пациент.- Машина у меня отечественная, "копейка". Комната в коммуналке. Жена вовсе не ласковая, не говорю уже о преданности. Сын балбес и двоешник. Банк грозится прислать приставов.
- Не переживайте вы так,- посочувствовал ему Доброзол.- Если желаете, удалю вам зуб даром. Напомните только свою фамилию.
- Да воздастся вам,- в глазах пациента блеснули слезы.- Фамилия у меня несложная: Еретиков. С мягким ударением на третьем слоге.
Бывший инквизитор постарался причинить пациенту как можно меньше боли, ведь тот и без того достаточно пострадал в своих жизнях. Оставшись в одиночестве, он в который раз задумался о смыслах, которые вкладывает в каждого человека жизнь.
- Может отдать Еретикову свою машину?- подумалось Доброзолу. Но он тут же мысленно надавал себе по рукам за проявленное малодушие.
- Машину ему подавай!- закричал он.- Еще чего! Сам виноват: верить надо было!
Мой любимый Оскар
Смотрите внимательно: я выкидываю в окно своего Оскара.
Чуточку театрально, с изящным размахом, в остальном все как в жизни. И - шмяк! - он уже лежит на лужайке перед домом. Будет лежать там, пока кто-нибудь не удосужится его подобрать.
Эту статуйку я получил за роль инквизитора в фильме, который полностью разрушил мою жизнь.
Жена теперь принимает мои вечерние ласки точно прелюдию к казни. Дети прячутся от меня по углам, только подарками удается выманивать их оттуда.
Из всех друзей остался лишь один: он слеп с рождения и потому не мог видеть моего фильма.
Роль я отыграл превосходно. Полагаю, что мистер Станиславский мне бы поверил, может быть даже обнял и пустил слезу. И вообще, в чем моя вина, если хорошая игра вызывает в людях такие бури необузданных чувств? На пальцах можно подсчитать все мои неудачные роли. Причем, заметьте, всего одной руки.
Голос у меня тихий, способный усыпить младенца. Но одновременно и громоподобный, впору заткнуть из-за него уши. Все, впрочем, зависит от произносимых мною слов.
- Накажите как следует этого христопродавца!- произношу я во весь голос.
Христопродавца играет известный актер, а здесь, на скамье, лежит его дублер и кричит голосом актера. Но актер недоволен.
- Я бы на вашем месте,- говорит он,- кричал по-другому. Вот так.
И демонстрирует, как надо кричать.
Публика, она совсем как дети - не понимает, что в кино все происходит понарошку. У дублера спина защищена войловой шкурой, кровь - всего лишь разведенный оливковым маслом кетчуп. Палач с силой прикладывается дублеру хлыстом вдоль спины. Тот кричит, кетчуп хлещет во все стороны. Вся зрительская ненависть, разумеется, выплескивается на меня, потому что все приказы здесь отдаю я. В дальнейшем дублеру поджаривают пятки, и нужно ли уточнять, что вместо пяток поджариваются деревянные тапочки, обутые на босу ногу.
Далее в пыточную вводят молодую женщину, и я отдаю приказ сорвать с нее всю одежду. Пытать, пока не сознается, что летала на метле на оборотную сторону Луны, чтобы встретиться с товарками. Палач понарошку исполосовал ей всю спину, подвесил за большие пальцы ног и окунул головой в затхлую воду. В сцене пришлось применить компьютерную графику: никакая женщина не выдержала бы такого обращения.
Все, происходящее на экране, выглядело настолько убедительно, что жена, дети и друзья сразу записали меня в список чудовищ. А комиссия из киноведов единогласно присудила мне Оскара.
Где он, кстати, сейчас?
Да ведь я только что его выкинул.
Сбегаю за ним, пока никто не подобрал.
Смерть инквизитора
Месяц с лишним добирался до этих проклятых мест, и если только везение не оставит, через месяц же буду дома. Поторопился, впрочем, с везением - вот оно, несется теперь на меня из-за деревьев в образе диких и нечесанных местных мужиков, вооруженных косами и рогатинами...
Отчет, ради которого я здесь, завершен, и лишь Его Преосвященству решать, какие делать из него выводы. Для меня и без того все ясно: за пределами столицы король не имеет власти, благодаря чему страна кишит темными личностями. Нагло прикрываясь именем Господа, они творят немыслимое по отношению к собственному же народу..
Не далее, как два дня назад был свидетелем бойни, имевшей место неподалеку от Лунда.
Вместе собрали жителей из трех окрестных деревень. Женщин, включая старух и девочек (всех ведьм, каких только обнаружили), построили в колонну и погнали к месту казни. Выразился так, но никто их на деле не гнал: шли они по трое-четверо, опустив головы, не переговариваясь, не пытаясь бежать. Я взялся было пересчитать их, но после сорока сбился со счету. По обеим сторонам колонны шли мужчины, мужья и взрослые дети женщин. В руках у некоторых были зажаты колья на случай, если кто из ведьм решится на побег.
Пастор не отпускал меня от себя. Он с гордостью сообщил, что сегодня в его приходе станет на сорок ведьм меньше. Мы добрались наконец до холма, места проведения экзекуции. Когда палач, а по мне так настоящий мясник, занес меч над головой первой женщины, ничто вокруг не переменилось. Ни криков, ни слез, сплошная тишина.
- Эта женщина обрела счастье,- закричал пастор,- она больше не ведьма. Бог снова возлюбил ее.
Среди крестьян пронесся робкий шумок, похожий на одобрение. На эшафот поднялась следующая женщина, все повторилось. К концу дня мы стояли по щиколотки в крови.
Я поинтересовался у пастора, не боится ли он, что рано или поздно останется без паствы.
- За день,- сказал я,- вы казнили столько народу, сколько вся испанская инквизиция за последние десять лет.
По его взгляду я понял, что нажил себе смертельного врага.
Два дня мы провели в Лунде, а после выступили в сторону дома, чтобы уже к обеду угодить в устроенную нам засаду. В считанные минуты крестьянская толпа перебила мою немногочисленную охрану. Не обнаружив при мне отчета, пастор дал знак отсечь мне голову...
Все это я предвидел. Этой ночью мой секретарь, переодевшись в женское платье, покинул город в сопровождении проводника. Он уносил с собой отчет, в котором я убеждал Его Преосвященство не церемониться с этим варварским северным народом.