Девятого мая, после объявления победы советских войск над фашистской Германией, Анисим налил себе рюмку водки, смазал ломтик черного хлеба тертым хреном, выпил, закусил, прилег отдохнуть, и не заметил, как задремал. Час спустя он тихо скончался в своей кровати.
Получив эту печальную весть, Агриппина тут же отправилась в деревню за Сашей. Но Сашенька попросила не забирать ее из местной школы.
- Нянечка, не надо, я закончу учебный год, у меня табель с одними пятерками будет! Всего-то две недели осталось!
- И правда, не увозите девочку, а я присмотрю за ней! - подхватила молодая фельдшерица Нина, которая с некоторых пор временно проживала у Анисима в избе. - А то и сами бы остались в деревне...
Конечно, Агриппина могла задержаться на эти две недели, если бы здесь не было Нины. Но не выставишь же ее на улицу! А переживать свое горе в присутствии чужого человека она не хотела.
Лежа на диване и отвернувшись к стене в квартире на Театральной площади, Агриппина тихонько оплакивала своего Петю. Вот и прошла их молодость в ожидании лучшей и светлой жизни. И Лиза, такая задорная, дерзкая попрыгунья Лиза, ну как они могли, оба, в самом конце войны, почти достигнув Берлина, взять и не вернуться домой!
Безрадостным виделось и ее с Сашей будущее. После гибели Пети, выяснилось, что она, Агриппина, не являясь близким родственником Петра Кирилловича, больше не может проживать в его квартире, так как она служебная. Уже приходили из домоуправления и просили поскорей съехать - со дня на день там предстояла реконструкция и уплотнение. Что это означало, Агриппину не интересовало. Убитая горем, она даже не сообразила, что Сашенька ведь племянница Перта Кирилловича, а значит имеет право остаться здесь.
Она задумалась о поисках крыши над головой. Да, если сразу после революции от прежних владельцев освободилось много комнат, квартир и особняков, то после этой разрушительной войны, квадратные метры стали на вес золота - бомбежки сделали свое дело. В городе восстанавливали дома, и строили новые, но жилья все равно не хватало.
Агриппине так хотелось вернуться в деревню! Но и этого она себе позволить не могла. И зеркала, попадающиеся ей на глаза, постоянно напоминали ей об этом. Деревня - это вам не город, там никого не проведешь. Дотошные и зоркие бабы тут же заметят неладное. Она помнила, как на похоронах Анисима они приглядывались к ней, дивясь тому, что она в теплый солнечный день закуталась в платок. Чего доброго, еще донесут, куда надо и как она тогда объяснит свой возраст? Нет, как бы ей не хотелось, сейчас ей в Белую Рощу возвращаться никак нельзя! Надо забирать Сашеньку и устраиваться здесь. "Снимем комнату, осенью пойдет в школу, и заживем мы пуще прежнего, я все сделаю для моей девочки!" - с этим решением она и уснула...
После долгих и тщательных поисков Агриппина нашла для них с Сашей очень неплохой вариант. В двухкомнатной квартире проживала Зоя Никитична, одинокая тихая старушка, оставшаяся вдовой еще со времен гражданской войны. Она любезно предоставила своим жиличкам большую угловую комнату с панорамным видом на набережную, и в своей чистенькой кухне выделила им небольшой шкафчик для посуды. Зоя Никитична была глуховата, почти не выходила из своей комнаты и не возражала против того, что бы к Агриппине приходили ученики - "Мучить старое фортепьяно", как говорила Саша. А сей инструмент и еще кое-что из обстановки появились у них с Сашенькой очень хитрым способом. Когда домоуправ попросил срочно освободить служебную квартиру он, чтобы ускорить сей процесс, даже прислал им грузовик для перевозки личных вещей. Агриппина вспомнила тот день, когда впервые попав в апартаменты актрисы, все долго восхищались доставшейся им обстановкой. И она, прожив в этой квартире больше двадцати лет, решила забрать себе фортепьяно, настольную лампу и кресло-качалку. Она знала, что их никто никогда не хватится. А из личных вещей у нее была только ее одежда, да фотоальбом, сохранивший навсегда живых и здоровых Анисима, Петю и Лизу.
Агриппина действительно готова была для Сашеньки сделать все. Она просто растворилась в ней. Она ее обожала и баловала. Сашенька как две капли воды была похожа на мать, - те же темные, отливающие золотым каштаном волосы, те же светло серые глаза, тоненькая фигурка и летящая походка. И такая же бойкая, звонкая, только намного мягче и покладистее, чем Лиза. Учитывая Сашину отличную учебу, Агриппина записала ее в лучшую школу в городе. Она купила ей лакированный ранец, новую форму, множество разноцветных ленточек для бантов. У Саши были и цветные карандаши, и альбомы для рисования, и только одно огорчало Агриппину, что Лиза не видит, как растет и радуется жизни ее прелестный ребенок.
В выходные они ходили в кино или катались на катере, но особенно Сашенька полюбила театр, его зеркальное фойе, бархатные кресла, и этот ни с чем несравнимый запах, который встречается только в театре. Ей было не важно, что смотреть. Она любила абсолютно все постановки, и завороженно следя за поднимающимися кулисами, она так бережно и так трогательно прижимала к себе программку, что Агриппине, глядя на нее, хотелось умереть от счастья. После спектакля они обязательно шли в буфет, и там, сидя за столиком, покрытым хрустящей накрахмаленной скатертью, ели необыкновенно вкусные пирожные.
Когда они возвращались из театра, то непременно проходили мимо их старой квартиры. Как-то Агриппина заметила свет в знакомом окне и не задернутые шторы. Когда они поравнялись с домом, то увидели, как у раскрытого окна молодая женщина тихонько подбрасывала вверх годовалого малыша, который громко смеялся.
- Няня, кто это живет теперь в нашей квартире? - спросила Сашенька.
- Не знаю... - вздохнула Агриппина.
Однажды в газете напечатали объявление о наборе девочек в хореографическую школу, при областном художественном театре.
- Меня обязательно примут! Вот увидишь! - горячо убеждала Саша свою няню, кружась на цыпочках по комнате. - Я даже не сомневаюсь!
Во время отборочного тура все невольно залюбовались девочкой. Сашенька, такая хрупкая, и такая неожиданно гибкая и прыгучая - она с легкостью покорила приемную комиссию. И конечно же ее приняли!
Агриппина продолжала давать частные уроки. О том, чтобы устроиться на службу, она и не помышляла. Этот путь, как и возвращение в деревню, стал для нее невозможным. Если бы она могла достать себе новые документы, но где их возьмешь? Слава Богу, заработанных денег им хватало, учеников у нее было много, в основном из зажиточных семей и заветную голубую сумочку она опять припрятала подальше...
В тысяча девятьсот пятьдесят первом году Саша, получив аттестат зрелости и диплом об окончании хореографической студии, решила устроиться в балетную труппу областного театра. Она, как лучшая ученица студии, уже участвовала в некоторых постановках, и теперь директор готов был незамедлительно заключить с ней контракт.
Морозным декабрьским утром Саша бежала на высоких каблучках через мощеную театральную площадь, боясь поскользнуться. Она торопилась на генеральную репетицию "Золушки". На конец декабря была назначена премьера, и она ждала ее с нетерпением, дни напролет репетируя свою маленькую, пока еще не главную, но все же сольную партию. Саша была счастлива.
Открыв тяжелую дверь, она увидела незнакомого светловолосого мужчину, в хорошо отутюженном костюме, который о чем-то негромко переговаривался с директором.
- Корреспондент какой-то важный из Москвы! Вишь как на весь театр теперь его одеколоном тянет, - сказала тетя Дуся. - Будет фотографировать вас всех для ихнего журнала.
- Мельникова, опаздываешь! Быстро на сцену! - крикнул директор вслед Саше. - Смотри, оштрафую!
Он повернулся к своему собеседнику и сказал, показывая на нее:
- Вот девушка, о которой я тебе говорил, возьми ее крупным планом на фоне труппы. Она пока не солистка, но внешность потрясающая! Пойдем, сейчас сам увидишь!
Забежав в гримерку, Саша второпях небрежно подвязала волосы, и наскоро переодевшись в костюм серебристого облака, успела вместе со всеми построиться на сцене.
- Ну что, готовы? - спросил директор.
Услышав одобрительный гул, он многозначительно произнес:
- Знакомьтесь, специальный корреспондент всем вам хорошо известного журнала "Театральный вестник", товарищ Воробьев Глеб Сергеевич. Он приехал к нам из Москвы для того, чтобы написать о нашей балетной труппе, которой как вы знаете, в этом году исполнилось пятнадцать лет. Он сделает несколько снимков для январского номера журнала... Сейчас я прошу вас выполнять его указания, а после небольшого перерыва начнем генеральную репетицию... вопросы есть?
- А нас всех напечатают в журнале? - спросил кто-то из кордебалета.
- Не волнуйтесь, абсолютно всех! Я сделаю групповой снимок, - успокоил товарищ Воробьев.
Он окинул взглядом толпу артистов и как-то сразу, из всех выделил Сашу. Он заметил бы ее и сам, без подсказки директора. Он еще не успел толком разглядеть ее лица, но уже увидел, что она своей какой-то неземной грацией заметно отличается от других девушек. Он подошел поближе, и долго меняя местами артистов и небольшие декорации, добившись наконец-то нужного результата, велел ей встать в центр созданной им композиции. Чтобы не обидеть других, он хитро пояснил это тем, что цвет Сашиной юбочки выгодно оттеняет костюмы солистов, стоящих позади нее.
После генеральной репетиции он нашел Сашу и попросил ее еще о паре снимков на фоне театра.
- Да что же вы только меня одну и фотографируете? - смутилась она. - Я ведь не прима! И в театре работаю недавно...
- Сашенька, дело не в этом. У вас такое лицо, вы себе даже не представляете! Вас ждет большое будущее, поверьте мне!..
Вечером Глеб Сергеевич пошел ее провожать. Он пытался шутить и силился вспомнить хотя бы парочку интересных историй из своей спецкоровской практики. Он изо всех сил старался произвести на нее впечатление, но почему-то сегодня красноречие отказало ему.
Он, весельчак и острослов, объехавший почти всю страну по заданию редакции, много повидавший и подчерпнувший из жизни, всегда знал, как завладеть вниманием женщины и как заставить ее смеяться. В него влюблялись, его ревновали, ему писали письма из разных городов. Иногда он отвечал на эти письма. Бывало, путал имена и даже конверты. И летело письмо ничего не подозревающей Тане в Краснодар, вскрыв которое, она читала: "Здравствуй, дорогая Вера! Как погода у вас в Томске, наверно похолодало..." И, будучи ни с кем не связанным какими-либо обязательствами, такие мелочи никогда его не беспокоили. Но познакомившись с Сашей, он растерялся. Такого с ним раньше никогда не случалось. И теперь, осторожно держа ее под руку, и не давая ей оступиться на скользкой тропинке, он понимал, что пропал...
В выходные, перед грядущей премьерой, Саша засобиралась в деревню. Ее манила тишина и нетронутые городской сажей белоснежные сугробы.
- Няня, поехали вместе! - просила она. - Неужели тебе не хочется в родные места? Ну почему ты никогда не соглашаешься поехать со мной? И Нина про тебя постоянно спрашивает.
- Поезжай одна, милая, у меня уроки назначены, детки придут, - сказала Агриппина, скрывая истинную причину отказа.
- Жаль! ... Ну что ж, оставайся, - вздохнула она. - Ох, и высплюсь же я наконец-то! - Саша прихорашивалась перед зеркалом.
- Да куда же ты на таких каблучищах собралась! - воскликнула Агриппина, с сомнением поглядывая на Сашину обувь. - Дай ногам отдохнуть, неужели не устала? То пуанты, то каблуки... валенки бери, не на бал едешь! - она укоризненно покачала головой. - Под горку-то не взберешься!
- Не волнуйся, Няня, я аккуратно, а валенки - это не актуально! - Саша звонко чмокнула ее и упорхнула, а Агриппина долго еще стояла у окна и смотрела ей вслед...
Саша вышла из рейсового автобуса слегка озябшая, притоптывая, и потирая руку об руку, чтобы согреться. Наверное Няня была права, надо было валенки надеть! Она посмотрела на высокий берег, на свой дом, на дым, поднимающийся из трубы. "Ну ничего, сейчас прибегу, прислонюсь к горячей печке, так хорошо будет! А завтра баню затопим..." - предвкушала она, ускоряя шаг.
Подъем был крутой. Саша поднималась к дому по каменной лестнице, почти полностью скрытой под снегом и кое-как расчищенной. На верхней ступеньке образовалась наледь и она, не заметив ее, уверенно поставила ножку, но гладкая подошва модных сапожек соскользнула и, потеряв равновесие, девушка кубарем полетела вниз.