Они сидели вдвоем в пустом зале. За барной стойкой сонный бармен протирал и без того чистые рюмки, то и дело поглядывая на часы. На часах было 3-45 утра.
Он смотрел на нее, щуря глаза от табачного дыма, и улыбался уголком рта.
- А ты красивая.
- Ты только сейчас это понял?
Она посмотрела на него, с деланным изумлением округлив глаза. А затем они дружно расхохотались. Так, как смеются только очень близкие и хорошо знакомые люди. Смехом, причина которого ясна порой только этим двоим - тем, кто смеется. И это всегда немножко тайна, ведь часто окружающие не понимают, почему это вы шли-шли, и вдруг рассмеялись. А вы двое - прекрасно все знаете, вы и понимаете друг друга по взгляду, по жесту, да даже по тому, как держишь сигарету.
Он взял со стола бутылку и разлил по бокалам ядовито-бордовую жидкость. Они чокнулись и молча выпили по глотку.
Она взяла его за руку и долго гладила сухую, узкую ладонь и длинные, красивые пальцы. А он смотрел на нее по-прежнему, молча, только теперь во взгляде появилась свинцовая тяжесть. Она с улыбкой посмотрела на него, и он улыбнулся в ответ.
- Я скучала по тебе, милый.
- Я знаю.
Он перегнулся через стол и поцеловал ее. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, на ее щеках пылал румянец, а у него дрожали руки. Она встала и неровной походкой прошла по залу, встав возле окна. Он подошел к ней и обнял. Прижал к себе впервые за непозволительно долгий срок и зажмурился, ощутив запах ее духов, который смешивался с запахом сигаретного дыма.
- Ты раньше не курила так много.
Она уткнулась ему в плечо, и ее начала бить легкая дрожь. Сначала он решил, что она плачет, но потом понял, что это смех. Ее разбирал смех. Наконец, успокоившись, она посмотрела на него.
- Тебя не было в моей жизни. Когда ты уехал.
- Я должен был уехать, ты же знаешь.
- Конечно, да. Ты искал себя. Искал свое место в этом мире. Мужчина ведь должен быть кем-то, у него должна быть своя ниша под солнцем. Все правильно. Ты ведь мужчина, настоящий, я всегда это знала. Только с твоим отъездом мне словно вырезали сердце. Нет, не так. Мне словно вырезали его каждый день по кусочку, ужасно тупым ножом. Вот как мне было плохо. А ты говоришь, что я стала много курить.
Она усмехнулась, и в этой усмешке была горечь и желчь, которых он не замечал в ней раньше.
- Ты даже не понимаешь, чем ты был для меня. Ты был воздухом, был почвой под моими ногами. Да я и сама этого всего не понимала, ровно до того момента, пока ты не уехал тогда. Пока ты не сел в этот злосчастный самолет, и он не унес тебя от меня. Как только твой гребаный Боинг оторвался от земли, мне перекрыло кислород. И ровно до того момента, пока я не увидела тебя вчера на пороге своей квартиры, мне его не хватало. Я дышала в полсилы...
Он перевел дыхание. Ему было неприятно слушать сейчас все это, все эти слова, ему хотелось целовать ее и не думать ни о чем. Просто быть с ней рядом. Она была единственной, которую он помнил всегда, которая всегда незримо присутствовала в его жизни. Она напоминала о себе словами, жестами и поступками других людей. Ее лицо мерещилось ему в толпе чужого, холодного города. Ее тень неслышной кошкой следовала за ним повсюду. Он ведь тоже не сразу это понял.
Она крепко обняла его, а затем начала покрывать быстрыми поцелуями его лицо, такое любимое, такое родное.
Затем какое-то время они просто стояли, обнявшись.
- Знаешь, я ведь никогда тебя ни о чем не просила. И никогда, никогда ни в чем не обвиняла. Я ведь всегда уважала твой выбор, ты помнишь? Тебе нравилась эта моя черта, она редко встречалась у твоих женщин, и мне льстило всегда, что я у тебя такая уникальная.
Он крепче прижал ее к себе, и мысль, что она сейчас все-таки заплачет, почему-то напугала его.
- Ты хочешь о чем-то попросить меня?
Он наклонился и поцеловал ее в затылок.
- Я хочу спросить тебя. Мне просто интересно, милый... Скажи, твой Лондон стоил всего этого? То есть да, ты стал знаменитым, и богатым, и все гордятся тобой, твои родные... Но вот скажи мне, стоил?..
Он взял пальцами ее за подбородок и долго смотрел в слегка раскосые, продолговатые глаза, прежде чем ответить.
- Я не знаю.
Она улыбнулась и провела ладонью по его лицу. Рука у нее дрожала.
- Ты его не любишь.
- О, да, разумеется. Я его не люблю. Ну, уж точно, не люблю так, как тебя. Но он хороший. Мне весело с ним и легко. И он надежный. И заботится обо мне. Знаешь, с ним я могу не бороться. Могу просто опустить лапки и почувствовать себя слабой, обыкновенной женщиной.
Они молчали какое-то время.
- И что, ты сможешь так жить?
Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в лоб.
- Я уже так живу, милый. Ты стал для меня призраком. Не сразу, постепенно, но стал. Если бы тогда, тогда, восемь лет назад, ты попросил тебя ждать - я бы ждала. Я бы ждала и десять лет, и двадцать - сколько потребуется. Но ты не попросил. Ты сбежал в свой драгоценный Лондон, и, наверняка, ты думал о том, что перед тобой все пути открыты.. Но нельзя открыть одну дверь, не закрыв другую, милый. Это никому не под силу. Ты свой выбор сделал, так что не смей меня за него осуждать.
Она отстранилась от него и, развернувшись, все той же нетвердой походкой направилась к выходу. Бармен бросил протирать рюмки и с интересом наблюдал сейчас, чем все закончится.
Он поймал ее за руку.
- Неужели ты вот так и уйдешь, просто уйдешь? Просто сдашься?
Она сжала его ладонь холодными пальцами, а затем высвободила свою.