Арка главных ворот, еще вчера считавшихся неприступными, зияла. Окованные толстыми железными полосами створки валялись на мостовой несколькими жалкими грудами, а в бойницах надвратной башни плясали алые занавеси.
Толпы чужаков наводняли мощеную серым и темно-зеленым камнем площадь, лежащую перед массивом замка. С каждым мгновением пришельцев становилось все больше. Они деловито добивали раненых, торопливо обыскивали убитых, справедливо полагая, что если сам о себе не позаботишься, то никто радеть о тебе не станет. И только в одном месте, в расщелине между главным зданием и украшенной колоннами прогулочной галереей бой, похоже, еще продолжался. Оттуда слышались хриплые выкрики, звенел металл, и расплескивались в стороны волны отчаяния и необузданной ярости.
Скалясь на нападавших двумя лицами, герцог Ти Эргерон медленно отступал по узкому проходу. Одно лицо, его собственное, лишенное забрала, сбитого вместе со шлемом, темнело с каждой секундой, лоб заливал жгучий пот, глаза метали бессильные молнии, на впалых щеках все отчетливее прорезались глубокие складки. Второе было нечеловеческим: гербовое изображение на измятом щите менялось еще быстрее, теряя под ударами мечей и алебард то часть подбородка, то добрую половину крючковатого носа. Рядом с ним натужно дышали сыновья, из последних сил защищавшие свои животы. Кавалеры двора, выполнившие долг до конца, остались лежать под ногами напирающего противника, и могли помешать ему разве тем, что заставили бы поскольз-нуться в обильных лужах собственной крови.
И что с того, что груда трупов перед Эргеронами все росла? Что постоянно вводимые в бой свежие ратники не могли выстоять против донельзя измотанной троицы и по минуте? Что, в конечном итоге, это меняло?
Лучи полуденного солнца отчетливо, до мельчайших подробностей, освещали картину побоища, а ветер сносил дым и звуки в одно место - за северную стену; могло показаться, будто природа намеревалась сохранить в памяти все обстоятельства разворачивающихся перед ними событий. Вот только для кого?
Герцог понимал, что бой проигран, а вместе с ним потеряны и жизнь, и замок, и корона. Однако в эти последние минуты его более всего угнетало не собственное бессилие, но жестоко грызло осознание того, что он предан! И предан близкими: кем-то из детей, точнее, одной из дочерей. А времени на то, чтобы посмотреть в глаза изменнице, не оставалось...
Запекшиеся губы властелина искривились и исторгли звуки Последней воли, обращенные к духам, заключенным в каменном чреве наследного дома.
Странные и непонятные слова продолжали вырываться из его уст и тогда, когда умирающее тело, распластавшись на плитах, уже не чувствовало ни усталости, ни боли, ни других тягот, свойственных тем, кто далек от встречи с вечностью. И он, наверное, успел бы закончить, если бы рот его не сковала печать молчания, наложенная выступившим вперед сутулым человеком в коричневой накидке.
Во владения тишины, нарушаемой дотоле лишь сдержанными голосами и размеренными шагами, вторгся разнузданный, бьющий по слуху шум. Смесь отвратительных голосов, лязганья и грубого топота заполнила собой переходы и коридоры. Звуки распространялись все шире, заставляя сердца последних живых обитателей сжиматься от страха.
Надежда еще теплилась, когда раздавались глухие охи таранов, но теперь они сменились воплями ужаса и боли, раздающимися отовсюду. Толпы головорезов, подобно наводнению заливавшие помещения замка, не щадили никого - ни малого, ни старого.
Если бы герцог смог завершить свое заклинание, то не было бы здесь камня, не восставшего на недруга, потолочные балки ломали бы татям хребты, дубовые скамьи крошили колени, даже оконные решетки сорвались бы с мест, чтобы обвить незваным гостям выи, а из подвалов полился бы вой, лишающий всех слышащих его крепости духа и ясности разума. Если бы он успел...
Хотя и сейчас замок, послушный Последней воле своего хозяина, вернее, той ее части, что Эргерон успел высказать, норовил поразить супостатов заключенной в нем черной магией. И местами его старые стены кое-как отбивались: то под захватчиками проваливался пол, обрекая их на встречу с частоколом острозаточенных кольев, то обрушивались на головы целые пласты тяжелой штукатурки, то летели навстречу ядовитые брызги, вызывающие у людей смертельные корчи.
Впрочем, и такая борьба продолжалась недолго; сопротивление прекратилось, как только под его своды вступил тот, кому по силам было совладать со словом Эргерона. Так что погиб всего десяток воинов, ну, может быть, два.
В девичьи покои вбежала мать в сопровождении старшей сестры, Благородной Дешии, и двух фрейлин. Резкие запахи дыма и крови ворвались за ними и утопили в себе столь привычное здесь благоухание. Расширенные до предела темные глаза на белых как мел лицах взрослых казались бездонными колодцами.
- Отец и братья зарублены! - задыхаясь, воскликнула герцогиня. - Кругом враги! Бегите... Бегите нижним ходом в Летний павильон, пересидите там, а потом постарайтесь добраться до Грерда. Уходите водой, вы знаете, где лодка! Хоть одна из вас должна дойти! Бегите! Мы с Дешией задержим их, сколько сможем!
Ноги разъезжались на жидкой глине, в такт торопливым шагам нервозно позванивали шарики в косах, блеклый свет факела, зажатого в моей руке, отбрасывал тени на сочащиеся влагой стены. Нижний или тайный ход был известен только нескольким ближайшим слугам; они не должны предать сразу, но это не означает, что можно не торопиться. За мной топала самая маленькая из сестер - одиннадцатилетняя Изетта, а замыкала шествие Лебония, младше меня на год и четыре месяца.
Сейчас замок окружен со всех сторон, потому надо спрятаться, отсидеться, а потом, как и сказала мать, уйти рекой, - это единственная возможность спастись.
Потолок на первом этаже двухслойный, об этом, кроме членов нашей семьи, никто не знает. Мы поднялись по лестнице на полпролета, открыли потайную дверцу и не без труда втиснулись между слоями старой древесины, собрав платьями всю доступную пыль. Изетта чихнула, и мне пришлось зажать ей лицо. Малышка дернулась было, но, услышав приближающиеся шаги, обхватила мою руку и замерла.
Снизу, сквозь щели между досками, пробивался свет, и можно было увидеть, что там происхо-дит. А в залу один за другим вбегали захватчики, огромные мужчины в латах. Судя по нашитым на спины красно-синими звериным мордам с разверстыми пастями, все они были из свиты Фезредла Гладкошеего, нашего главного врага. Воины, обмениваясь грязными ругательствами, переворачи-вали мебель, высовывались в окна, даже в камин залезли и долго копались в нем, но никто не удосужился поинтересоваться, что там, над ними. Разворотив все, что можно было разворотить, истоптав пол грязными сапогами и рассыпав повсюду золу и пепел, они бросились обыскивать другие помещения павильона.
И тут меня осенило: "Даже если нас сейчас не найдут... даже если не найдут, то лодка-то всего одна! Утлая плоскодонка, рассчитанная на одного взрослого, да и то некрупной комплекции. Вдвоем с Изеткой в ней поместится любая из нас, но все втроем мы даже не отчалим, а сразу пойдем ко дну!"
Я посмотрела на Лебонию, поймала ее взгляд, и поняла, что думаем мы одинаково. Но действо-вала она быстрей! Все бытие нашей династии пронизано несметным количеством тайн, незначительных и поистине грандиозных, иначе не выжить. И один из маленьких секретов заключался в том, что доски, на которых мы лежали, имели поворотные механизмы. Мне до рычага надо было еще дотянуться, а у сестрицы ручка ворота оказалась прямо перед носом! И вот она, поддавшись Лебкиному усилию, повернулась, слегка заскрипев! Последнее, что осталось в моей памяти от многолетней наперсницы по множеству игр, шалостей и пакостей, был торжествующий блеск ее глаз.
В следующий миг опора ушла из-под нас, и мы с младшей шмякнулись об пол, словно два пыльных мешка! Причем, не менее громозвучно! Из-за двери послышались возбужденные голоса, они приближались.
Я схватила Изетку за руку и в панике юркнула в черное жерло камина. Спасибо варварам, перевернувшим здесь все вверх ногами! - наши следы на фоне разрухи замечены не были, а вот скрип возвращающейся на место доски заставил вбежавших обратить внимание на то, что находилось над головами.
Сначала мы услышали удары острого железа о дерево, будто дрова кололи, очевидно, кто-то портил потолок, потом мерзкий голос прокричал:
- Вылазь, язвица! Я знаю, что ты там! Слышишь? Вылазь! Иначе ведь гратекуруса к тебе запущу! А, ты этого, похоже, и желаешь? - со злобным удовлетворением спросил он и отдал кому-то распоряжение. - Ну-ка, давай, расширь дыру! И ты не стой, помоги ему!
Рубка дров возобновилась с удвоенным старанием. А голос руководил:
- Наискось бей, наискось! Вот, вот так! Поддевай, поддевай, давай!
Видимо, Лебония совсем потеряла голову, - она затаилась, будто рассчитывала, что от нее отстанут! Может быть, лучше бы ей показаться? Хотя в ее положении выбрать было нелегко...
Гратекурус убивает неотвратимо, мгновенно и, говорят, очень болезненно. Больше всего он напоминает игольницу - маленькую разноцветную подушечку, висящую на стене. Только не иголки торчат из нее, а несколько перьев, словно бы надерганных из разных птиц. При необходи-мости подушку снимают с крючка и крепят к поясу. А когда хозяин нуждается в услугах этой твари, ему довольно лишь подумать, мысленно указать предмет - и тогда спасения нет. Недостатка у гратекуруса, как и у любой подушки, всего три - он туп, глух и нем. Потому, если владелец пакости не знает, где тот, кого он ловит, "игольница" бесполезна.
Раздался треск ломающегося дерева, и все тот же голос закричал:
- Захотелось гратекуруса, отродье? Да? Вот тебе, изволь познакомиться!
Как же она орала! Какой грохот там стоял! Можно было подумать, что целое стадо разъяренных быков проникло в тесное пространство над потолком. Что-что, а мгновенно у гратекуруса не получалось; не просто, видать, справиться с нами, Эргеронами! Но вот ее визг, словно штормовая волна взлетел вверх и забил собой все другие звуки, кровь похолодела у нас в жилах; высокая нота звенела в воздухе бесконечно долго и... все стихло.
Итак, одной претенденткой на водное путешествие стало меньше. Ну, а как этот гад запустит свой летающий ужас в камин?!!!
Не запустил. Убийцы оказались памятливые - не забыли, что наше укрытие совсем недавно осматривалось.
Некоторое время в зале продолжались работы - доставали, судя по всему, останки Лебонии. Справились и ушли.
Когда все стихло, Изетта тихонько прохныкала:
- Я не могу здесь, давай выйдем!
- Куда?! Ты в своем уме?
- Мне душно!
- Не ври! Что случилось?
- У меня юбки мокрые! Противно!
- Мокрые? Отчего это? - удивилась я.
- Я описалась! - просипела сестренка.
Что ж, не мудрено! Как я сама удержалась?
- Но не обкакалась?
- Не-е-ет!
- Вот это главное! До вечера высохнешь...
Мимо камина опять пронеслось несколько человек, распространявших вокруг себя облако жути, забивающее вонь от грязных и потных тел.
Больше Изька до наступления тьмы не издала не звука. Меня тоже на разговоры не тянуло.
На наше счастье зала была пуста, иначе мое появление в ней не осталось бы безнаказанным. Но покинуть ее было невозможно - за всеми тремя выходами чувствовалось чье-то присутствие. Или мне так казалось? Во всяком случае, чем ближе я подходила к очередной двери, тем выше, к самому горлу, подскакивало сердце. Чем это не предчувствие?
Оставалось выбраться на крышу через каминную трубу. Она имела внутри ряд маленьких впадин, расположенных ступеньками напротив друг друга. Но беда заключалась в том, что Изетта не смогла последовать за мной: ее рукам и ногам не хватало длины для того, чтобы упереться в обе стены одновременно.
"И зачем мне эта обуза? - подумала я. - Не проще ли бросить ее здесь? Ведь и дальше придется нянчиться!" Но, поразмыслив, решила все же прихватить сестру с собой, иначе она не применит открыть врагам путь моего бегства. Маленьким ножичком, всегда хранящимся у меня в складках пояса, я распустила на полосы наши платья и, связав их, получила веревку достаточной длины.
Да, мы остались в тонких перепачканных золой рубашках, не способных толком прикрыть наготу, но иного выхода не было. Конечно, я могла использовать нож по-другому. Но где уверенность, что Изетка не успеет заверещать?
Наверху дул ветерок, но холодно не было. Я вытянула сестренку наверх, и мы поползли к краю крыши. Когда добрались, я поняла, что ошиблась в темноте - спуск к ручью, протекающему под павильоном, находился на другом краю здания. Я молча развернула сестру, и тут послышались шаги. К зданию со стороны замка приближались два силуэта.
- Упускать их нельзя! - с напором говорил один из них.
- Да, - ответили ему.
- И как же ты собираешься отыскать их, а, Фризи? - спросил первый.
Его собеседник, высокий и сутулый, то ли резко повернулся, то ли откинул от себя что-то, в потемках я не разобрала, и такая упругая волна ударила в нас, что мы с Изеткой отлетели назад, к трубе. От накатившего испуга мы чуть было не бросились в нее, неосознанно стремясь вернуться в тихую гавань - камин. Но вместо этого замерли, обессиленные, ожидая неотвратимого конца, поскольку не было сомнений, что розыск наших персон уже завершен!
Тем не менее, луна выкатилась из-за тучки, потом подкралась к другой и полезла ей за спину, а нас никто не пытался ловить.
- Ладно, хватит, - сказала я сестре.
- Что хватит? - не поняла та.
- Так мы тут до рассвета просидим, пошли!
Это был наш ручей. Он рождался из родника, бившего в стенах крепости, струился под Летним павильоном, потом петлял по исконным землям Эргеронов, и на самой их границе, в лесах, впадал в большую реку.
Мы плыли всю ночь и большую часть дня. Лодка была узкой, под стать водному потоку, несшему нас: порой, можно было коснуться сразу обоих его берегов, широко разведя руки в стороны.
Изетка временами клевала носом, но я не могла позволить себе такой роскоши, поскольку быстрое течение то и дело норовило накренить суденышко, а то и вовсе опрокинуть. Ближе к вечеру, почувствовав, что силы покидают меня, я кое-как привязала плоскодонку к прибрежному кусту и повалилась на траву.
Разбудил меня щебет птиц. Я лежала на спине, глядя в высокое синее небо, первые утренние лучи нежно гладили мою кожу, и казалось, что ничего не произошло, что я просто заигралась с Лебкой...
Ох, Лебония... гратекурус... родители!!!
А где Изетта?! Нигде вокруг ее не было! Что случилось? Немного побегав по берегу, я спусти-лась к лодке и обнаружила сестру там. Она спала на дне, свернувшись калачиком.
Уф! Некогда нам отсыпаться, так и погоня поспеет!
Высокие берега мелькали по бокам, Изетка дремала - ну и здорова она храпеть! А я все думала.
Из высокородных дам мы враз превратились в нищенок. Погибли все старшие. Да, и что это значит?
А это значит, что я, - Я! Я теперь глава рода! Уф, уф, уф, раньше о таком и не мечталось! Но ведь бывает, что и самые невероятные грезы сбываются?! Тем более, когда прикладываешь определен-ные усилия в этом направлении...
Мне представилось, как я восседаю на наследном троне и вершу дела. При этой мысли на лицо навернулась невольная горделивая улыбка.
Да что толку?! - одернула я свое разыгравшееся воображение. Сейчас главное - выжить! Остальное - потом.
Итак, что мы имеем? На дне лодки лежала сумка с завернутыми в тряпицу галетами, связкой серных палочек, небольшим кинжалом в ножнах и старой, зачитанной книжкой сказок. Вот уж ее-то кто придумал сюда засунуть? Галеты были тверже камня, но ничего, воды-то кругом полным-полно! Не было же у нас самого нужного - денег и одежды. Конечно, на пальцах красовались дорогие кольца, каждое, пожалуй, потянет на приличный кошель. Но станут ли за них платить, когда можно обойтись без этого? В косы вплетены бубенцы, тоже стоят немало. Да! Они же нас и выдадут! По каким приметам нас станут искать? По этим в первую очередь!
Я схватила Изетку за косичку и протянула к ней руку с ножом. Как же она отдернулась! Чуть лодку не перевернула! Испугалась.
Да, взаимное доверие у нас поистине родственное.
- Успокойся! Я косу отрежу, ты же звенишь на каждом шагу! И кольца снимай.
- А я подумала, ты меня за борт хочешь отправить.
- Еще время не пришло!
- Да?.. - задумчиво протянула сестра.
- Да! - отрезала я.
- А кольца куда?
- Спрячу. В тряпицу завяжу и на пояс повешу, под платье.
- А где у тебя платье?
- Будет еще!
- Нет, кольца не дам! Я у себя под платьем их носить буду!
Я посмотрела на худое тельце сестры, обтянутое куском кружевной почти прозрачной ткани, не скрывающей ничего: ни острых ключиц, ни маленьких сосков на неразвитых грудях, ни тонких ножек, закрытых (если можно так сказать) рубашкой только до колен и сказала:
- Как хочешь.
А сама подумала: ну, и хороша же я должна быть в этом наряде! Глянула вниз - да, и соски торчат, и налитые груди, не сравнить с сестринскими, и темный треугольник лобка как на ладони. Но еще хуже то, что такие рубахи выдадут наше происхождение быстрее любых перстней и косичек, ведь каждая стоит целое состояние. У вилланок, да что там, у всякой мелкой и средней знати нижнее белье серое, ну, в лучшем случае, белое, и грубое, как мешковина, не чета нашему.
Ладно, нечего переживать, надо искать выход из положения. Да, поток несет нас, а куда? Грерд, последний оплот Эргеронов совсем в другой стороне.
- Куда мы плывем? - спросила Изетта.
- Дальше...
- Как... дальше?
- Подальше от замка. Или ты думаешь, пешком лучше?
- Ой, смотри, там дома!
Впереди наш ручей, который превратился уже в небольшую речушку, расширялся, и на его берегу стояли крестьянские хатки. Через брод шло стадо коров. Проплыть мимо незамеченными нам никак не удастся.
- Причаливаем, - сказала я.
Мы полагали, что высадились скрытно. И ошибались. Это стало ясно довольно скоро: не успели мы отойти от берега, как впереди затрещали кусты, и на нас вылупились два паренька года на два-три старше меня.
- А... а куда это вы? - глупо спросил тот, что был повыше.
Я тоже растерялась и потому ответила ему:
- Искупаться решили! - и перешла в атаку. - Ну, чего уставились? Сейчас же отвернулись!
- А няньки ваши где? - раздался откуда-то сбоку глумливый голос. - Чай, в замке остались? Ай, ай, ай, нехорошо! Да как же это вас одних отпустили, госпожи великородные?
По наглому, развязному тону виллана, а это был бородатый еще не старый мужик, я все поняла. Он стоял с полуулыбкой на толстых губах, и не думая опускать глаза, уже не говоря о том, чтобы пасть перед нами ниц, как того требовал закон. А ведь землепашец, нарушивший герцогское уложение и в упор взглянувший на любого из членов семьи Эргеронов, полежал немедленной казни! Значит, они прекрасно знают, что случилось, а сообщить им это могли только наши враги. Мало того, им дано право задержать нас! А, может быть, и убить. В любом случае - конец один, поскольку в деревне люди Гладкошеего. Нас здесь ждали!
- Не твоего ума дело!
- Это так. А вот крылышки связывать несушкам - моего! А чем вы лучше курей, а?
- И ты посмеешь, смерд? - задрав подбородок, спросила я.
Он смешался. Правда, ненадолго.
- Так грамотка у меня есть от самого герцога.
- Предъяви!
- А не положено мне! Его ясная светлость, герцог Фезредл, не дозволяют.
- Твой владетель - Ти Эргерон!
- Э, нет, это раньше было так. А теперь наш хозяин Его ясная светлость герцог Фезредл! Так вот. Но я дам, дам вам возможность. Хорошую возможность! Спробуете?
- Да.
- Бегите сейчас на тот луг, видите?
- Да.
- Ну вот. И если сумеете до вон той рощи добежать, видите?
- Да...
- Отпущу! Клянусь, отпущу! Вот чем скажете, поклянусь! Глазами своими, языком своим! Ну, а если мой кнут вас раньше догонит, не взыщите уж, госпожи великородные.
Трава на лугу стояла высокая, сестре не меньше чем по пояс, а указанная нашим поимщиком группа деревьев казалась отсюда игрушечной.
Он явно издевался, и получал от этого удовольствие. Упоминание герцогской грамоты, указывало на то, что перед нами, скорее всего, не простой пахарь, а ловец. В каждой большой деревне были такие, в обязанность им вменялась поимка собратьев, задумавших удрать от хозяина.
Он принялся разматывать повязанную вокруг пояса длинную сыромятную полосу. Такими кнутами, я это видела на осенних праздниках урожая, валили с ног огромных быков. Оружие смердам носить запрещалось, и они научались, при необходимости, виртуозно обращаться с разными доступными орудиями, будь то вилы, коса или вот такие плети. Если рогатые великаны не способны устоять под ударом кнута, то наши ноги или спины переломятся, как былинки.
Ладошка Изетки в моей руке вспотела, и начала мелко дрожать, она понимала, что уж у нее точно нет ни единого шанса. А я подумала, что этот мужик не впервые предоставляет своим жертвам призрачную возможность улизнуть от наказания, ему нравится такая игра. Но, возможно, его еще что-то способно заинтересовать?
Колкие до того глазки ловца, бегающие от меня к сестре и обратно, затянула маслянистая поволока. Он глубоко вдохнул трепещущими ноздрями, словно животное, почуявшее нечто неодолимо влекущее, и шагнул ко мне. Сейчас я казалась ему самой желанной женщиной на свете, а Изетка представлялась пучком ненужной сухой травы. Кнут упал из протянутых ко мне рук. Его помощники впервые, наверное, почувствовавшие настоящее вожделение, ту слепую и неодолимую страсть, которая не знает преград, потянулись за своим учителем. Он оттолкнул их резким движением, разорвал дорогую рубашку от шеи до самого низа и, урча, словно огромный кот, повалил меня.
Пока он наслаждался запретной близостью со знатной особой, а юнцы пожирали глазами разворачивающееся перед ними действо, мы с Изетой сидели на холмике неподалеку и отходили от пережитого напряжения.
- Противно, - одними губами произнесла сестра.
- А чего же ты за нами с Лебкой подсматривала?
- Но мне же тоже предстоит заниматься... этим, - с брезгливой ноткой в голосе ответила она.
- Тебе еще почти два года до начала обучения... этому.
- Ну, и что?
Наконец, молодежь дорвалась! Сначала один, потом второй. Ловец тем временем отдыхал, устроившись на стволе поваленного дерева. По его лицу плавала похотливая улыбка, похожая на только что упавший в лужу лист, который еще не понимает, что песенка его спета.
- Давай, Юрл, давай, заканчивай! - хрипло произнес он. - Я еще хочу!
- Погоди! Погоди! Погоди! - ритмично отвечал ему ученик.
И тут я подошла к ним и спросила:
- Ну что, повеселились?
Все трое уставились на меня с открытыми ртами.
- Отвечать!
- Да, по- по- повеселились, госпожа! А как...
- Так!
- А...
- Молчать! На землю, смерды!
Они покорно растянулись передо мной.
- Сначала натяните штаны, - буднично сказала я, немного подождала и продолжила, обращаясь к старшему. - Тебя как звать?
- Гонт, госпожа!
- Вот и познакомились. Назначаю тебя моим стременным, а этих двоих - твоими помощниками. А теперь выслушайте мои распоряжения.
Тракт уходил на юг, к горам. Туда, где в туманной выси стоит неприступный Грерд, прародина Эргеронов.
Конечно, лошадки были не из отцовского табуна, обычные клячи, но и они бойко тянули телегу. Да и что было тащить? Несколько мешков, набитых прошлогодней соломой, брошенных для того, чтобы создать видимость загруженности, котомку с едой и пять человек. Толстогубый ловец Гонт правил упряжкой, мы с Изеткой, наряженные в крестьянские платья и повязанные грязновато-серенькими платочками, полулежали на мешках, а сзади сидели двое наших пажей - деревенские простачки, которые нас выследили.
Дочерей самого Эргерона они вздумали поймать всего лишь втроем! Да целого кавалерийского отряда против нас мало, а тут три жалких виллана!
Десятке конников, поджидавшей нас у ручья, действительно, пришлось рассеяться. Да и куда им было деваться, когда подожженная с трех сторон деревенька внезапно запылала ярким пламенем?
Это постарались наши верные пострелы. А как же иначе? За все полагается расплачиваться, а за удовольствия в особенности. Вот и пришлось им дотла сжечь собственную деревню. Кому-то эта плата может показаться непомерной, но только не нам с сестрой: покушение на честь герцогини куда серьезней благополучия целой страны, а тут...
Платья с платками и плетеные из каких-то веток и жил башмаки накануне поджога принес нам Гонт. Он же облачил наши ноги в непривычную обувь, и теперь, опустив голову, трясся на облучке, управляя парой лошадок. Впрочем, ссутуленная спина ничуть не отражала настроения, владеющего возницей, просто так ему, по всей вероятности, было удобней. Что же касается расположения духа наших слуг, то оно, без всякого сомнения, было приподнятым. Да иначе и быть не могло - ведь обожаемая госпожа находилась рядом!
Женщины нашего рода во многом отличны от простых людей, как, впрочем, и мужчины. Но сейчас речь о прекрасной половине. Герцогини Эргерон никогда не отдают своих чад кормилицам - иначе из ребенка не выйдет ничего путного. А вскармливают они детей лично, и только одной грудью - левой. Из правой молоко не выделяется, потому что она служит обиталищем некоего особого существа. Больше всего это эфемерное создание напоминает... пожалуй, змею. Его нельзя увидеть, а только почувствовать в себе.
Когда в определенном возрасте в правой стороне грудной клетки появляются новые ощущения (описанию они не поддаются), девице становится доступна четвертая ступень посвящения. А всего по мере взросления девочки одолевают пять ступеней, и лишь пройдя их становятся настоящими герцогинями.
На четвертом этапе будущая владетельная особа обучается приемам очарования, устоять против которых нельзя. Ее посвящают в секрет девяти улыбок, семи ужимок, она постигает двенадцать телодвижений и в совершенстве осваивает игру глазами. Но, самое главное, в ней развивается волнительная способность обаяния, идущая из глубин существа, и без промаха поражающая представителей сильного пола, кем бы они не были. Потом она некоторое время оттачивает мастерство на практике.
Любовники обладают ее телом, сохраняя полную уверенность в том, что это происходит на самом деле; ну, и справедливо, на мой взгляд, - должна же быть у них какая-то радость? А потом, пораженные той самой "змеей", мужчины становятся беззаветными рабами своей избранницы до конца жизни.
Пока я вспоминала ощущения, охватившие мое существо, когда я впервые обрела раба, дорога, по которой мы следовали, заметно оживилась. Все больше становилось у нас попутчиков, да и встречное движение нарастало.
- Эй, что там, впереди, Шинег, похоже? - спросила я кучера.
Тот с широкой улыбкой обернулся и ответил:
- Так и есть, Шинег. Большой город, госпожа.
- Нам туда нельзя! - встряла в разговор Изетта. - Нам спрятаться надо!
Я тоже чувствовала, как где-то пониже горла собирается тугой ком, готовый вырваться наружу. Интересно, а если вырвется, что это будет: крик, шипение или, может быть, рычание? Но проверять мне на самом деле не хотелось. И потому я сказала:
- Нам в Шинег не надо. Уже вечереет, сверни в сторону, вон к тому леску. Дорога туда есть?
- Да, госпожа!
- Заночуем в лесу, а завтра будет видно...
Уже когда мы отъехали от тракта на приличное расстояние, Юрл, самый юный из моих "любовников", посмотрев на меня глазами преданной собаки, заявил:
- Не беспокойтесь, госпожа, мы жизни свои за вас положим!
- Кто б сомневался! Да хватит ли этого? - пробормотала я, и поймала взгляд сестры, направленный в ту сторону, откуда мы двигались.
Эх, и вовремя же мы свернули! Над трактом низко летело что-то бесформенное, похожее на какую-то нелепую тень. Скользя над очередной повозкой, это нечто спускало вниз полупрозрачное щупальце и быстро отдергивало ее. Сопровождающие, подметив нашу тревогу, тоже повернулись назад, но, похоже, ничего особенного там не обнаружили.
- Что-то случилось, госпожа? - осведомился ловец.
- Пока нет, - ответила я, провожая тень, растворяющуюся в воздухе в направлении города. - Но скоро... да, скоро может случиться...
Утром нас разбудил галдеж, устроенный слугами. Они чем-то возбужденно делились между собой, широко улыбаясь и цокая языками.
Изетка схватила меня за руку:
- Они нас продали! - вырвалось у нее.
- Проснись! - посоветовала я ей. - Мальчики обсуждают сны, надеюсь, ты сумеешь догадаться, что им привиделось в ночи?
- Ты...
- Без всякого сомнения! Эй, любезные!
- Мы у ваших ног, госпожа! - низко склонился ловец.
- Без фамильярностей, попрошу!
Все трое упали на землю.
- Вот так. А теперь встаньте! Вам надлежит отправиться в город и осмотреться там.
- Разрешите отправиться немедленно, госпожа?
- Нет. То, что Шинег переполнен наемниками Фезредла, и так ясно, но мне надо знать, появлялся ли там некий Фризи, он высокий и сутулый, обращаться к нему должны с особым почтением.
- Он военачальник?
- Скорее, колдун. Очень опасный тип. И еще, приобретете три меча и прочую амуницию для ратников.
- А это для кого?
- Для вас.
- Госпожа не ведает что виллану, взявшему в руку оружие, грозит неминуемая смерть, - потупился Юрл.
- Ведаю. Я произведу вас в рыцари.
- Нас? В рыцари?! - усмехнулся Гонт, похоже было, он впервые после нашего более тесного знакомства засомневался во мне.
- Да, как старшая в роду Эргеронов.
И я обратила к нему внутреннюю сторону левого запястья. Там, прорисованное тонкой непрерывной линией, проступало крючконосое изображение с выступающим подбородком - гербовая химера нашего рода. Оно появилось этой ночью, и означало, что мать или сестра до последнего времени еще были живы.
- Но у нас нет денег, госпожа, - севшим голосом напомнил крестьянин.
- Вот, возьми. - Я вытащила из пояса одно из колец и протянула его ловцу. - Смотри, не продешеви.
На протяжении всего разговора мои уста не покидала самодовольная горделивая улыбка. Как же! Стать старшим в роду - мечта любого Эргерона, ради которой он способен на многие жертвы, да почти на все, а мне это досталось без труда, можно сказать: загребла жар чужими руками. С другой стороны, я понимала - химера досталась непомерной ценой - ценой гибели почти всего рода и утраты наследных владений, да и не известно - надолго ли? Но ничего поделать с собой я не могла.
- Предложить на рынке такое украшение все равно, что заявить: вот они мы, берите! - подпортил мину на моем лице Гонт. - Если после этого получится сделать пять шагов на свободе, можно считать, что родился под счастливой звездой, госпожа,
- Ты хочешь сказать...
- ...что в Шинеге нам делать нечего, госпожа, - закончил он фразу.
- Как вы считаете, легко ли меня узнать в этом наряде? - обратилась я ко всем.
- Если перестанешь по-дурацки во весь рот улыбаться, сразу не узнать, - буркнула Изетта.
- И не только, - добавил Гонт, - для того, чтобы сойти за крестьянку, госпожа, вам придется молчать и смотреть только себе под ноги.