Крупнейший русский философ XIX века (а может, и последующих
веков, потому что я не в счёт) -- Владимир Соловьев (1853-1900).
Из предисловия А. В. Гулыги к двухтомнику Соловьёва:
"Вл. Соловьев был 'бездомный' человек, без семьи, без опреде-
лённых занятий. Человек он был экспансивный, восторженный, поры-
вистый и (...) живал большей частью в имениях своих друзей или за
границей. К концу 90-х годов здоровье его стало заметно ухудшать-
ся, он стал чувствовать неимоверную физическую слабость. (...)
Кончина Вл. Соловьева произошла (...) вследствие артериосклероза,
болезни почек и общего истощения организма."
Вот до чего может довести человека неправильная философская
позиция. Особенно неправильной она была, по-моему, в отношении
стыдливости. Соловьёв накрепко вцепился в стыдливость, потому
что, как ему представлялась, он-таки нашёл в ней факт, подтверж-
дающий его идеологему о разрыве человека с его животным прошлым
и об устремлении в светлое космическое будущее.
У Соловьева:
"Наши меньшие братья хотя лишены настоящего разумения, но
чутьем душевным, несомненно, обладают, -- и вот в силу этого
чутья они хотя и не могут с ясным осуждением стыдиться своей
природы и ее дурного смертного пути, однако явно этим тяготятся,
явно тоскуют по чем-то лучшем, чего они не ведают, но чуют. Эта
истина, некогда с высшею силой высказанная Апостолом Павлом
(Римл. VIII 19-23) и потом менее сильно повторенная Шопенгауэром,
может быть подтверждена всяким наблюдателем. Никогда не увидишь
на лице человеческом того выражения глубокой безвыходной тоски,
которая иногда безо всякого видимого повода глядит на пас через
какую-нибудь зоологическую физиономию." (Из предисловия ко
второму изданию "Оправдания добра")
Как в случае христианства воскрешение Христа является доказа-
тельством его божественной сути и краеугольным камнем всей
христианской религии, так и в случае соловьевской философии
стыдливость является краеугольным камнем "оправдания добра".
"Есть одно чувство, которое не служит никакой общественной
пользе, совершенно отсутствует у самых высших животных и, однако
же, ясно обнаруживается у самых низших человеческих рас. В силу
этого чувства самый дикий и неразвитый человек стыдится, т. е.
признает недолжным и скрывает такой физиологический акт, который
не только удовлетворяет его собственному влечению и потребности.
но сверх того полезен и необходим для поддержания рода. В прямой
связи с этим находится и нежелание оставаться в природной наготе,
побуждающее к изобретению одежды и таких дикарей, которые по кли-
мату и простоте быта в ней вовсе не нуждаются. Этот нравственный
факт резче всего отличает человека ото всех других животных, у
которых мы не находим ни малейшего намека на что-нибудь подобное.
Сам Дарвин, рассуждающий о религиозности собак и т. п., не
пытался искать у какого бы то ни было животного каких-нибудь
зачатков стыдливости. И действительно, не говоря уже о более
низких тварях, и высокоодаренные и многовоспитанные домашние
животные не составляют исключения. Благородный в других
отношениях конь дал библейскому пророку подходящий образ для
характеристики бесстыдных юношей из развратной иерусалимской
знати; доблестный пес издавна и справедливо почитается типичным
представителем полнейшего бесстыдства; а (между дикими животными)
у существа, еще более развитого в известных отношениях, -- у
обезьяны, именно вследствие ее наружного сходства с человеком, а
также ее до крайности живого ума и страстного характера ничем не
ограниченный цинизм выступает с особенной яркостью. Не имея
никакой возможности утверждать стыдливость у животных,
натуралисты известного направления принуждены отрицать ее у
человека. Не найдя стыдливых животных, Дарвин говорит о
бесстыдстве диких народов. И т. д." (Ч. I, гл. I, разд. I.)
Вообще говоря, животные тоже кое в чём скрытничают, а именно:
они скрывают местоположение своего убежища, своих детёнышей,
своих пищевых запасов. Поскольку они при этом наверняка движимы
какими-то инстинктами, проявляющимися, среди прочего, через
эмоции, то почему не считать, что это те самые эмоции, которые
у человека называются чувством стыдливости?
Стыдиться -- значит испытывать дискомфорт от того, что кто-то
может узнать твои слабые места или застать тебя в положении,
когда ты менее способен себя защищать.
Человек, пристроившийся, чтобы выпустить из себя отходы жизне-
деятельности, оказывается более уязвимым, поэтому и скрывается.
Кроме того, другим людям очень нежелательно, чтобы он выпускал
свои отходы жизнедеятельности поблизости от них и таким образом
пачкал их среду обитания, поэтому у них есть соблазн пнуть его
в этот момент ногой сзади, а ему этого не хочется.
Что касается приятного акта, ведущего иногда к размножению,
люди склонны скрывать его по нескольким причинам.
Во-первых, чтобы качеством своих телес и уровнем своей половой
мощи не вызывать зависти или, наоборот, презрения и таким образом
не вредить своему положению в обществе.
Во-вторых, чтобы не сносить насмешек и не выслушивать советов
и предложений помощи. Животные не могут встревать в чужой процесс
со своими устными замечаниями, а люди могут и -- хуже того --
любят (из стремления сделать добро, конечно).
В-третьих, чтобы не лишиться кошелька и одежды в то время,
когда ты очень занят.
Стыдливость в этом деле появилась потому, что появились
1) речь, 2) одежда, 3) деньги, 4) возможность уединяться.
Далее, половой контакт не всегда имеет место с теми, с кем
положено. Если к примеру, петух потопчет чужую курицу, то другие
куры, ставшие случайными свидетельницами этой возмутительной
сцены, не смогут ничего рассказать "мужу" потоптанной, а люди в
аналогичной ситуации почти наверняка расскажут.
Кстати, люди обычно почему-то не стыдятся есть, пить и дышать,
хотя это тоже от их животного начала.
В общем, стыдливость не есть особенность, отличающая человека
от животных. И стыдятся своей животности только люди с интеллек-
туальным вывихом, а остальные с огромным удовольствием едят,
спят, чешутся, удовлетворяют похоть, писают, какают, чихают
и т. д, только, как правило, заботятся о том, чтобы не слишком
досаждать своими радостями окружающим. Правда, всё больше таких,
которые об этом уже не заботятся, но это как раз самые "прогрес-
сивные", наиболее далеко ушедшие от животных, почти богочеловеки.
Я имею в виду разболтанных западоидов.
* * *
Соловьев по поводу Ницше:
"Прежде чем с такой яростью проповедовать против равенства,
следовало бы упразднить главную уравнительницу -- смерть."
(Из предисловия ко второму изданию "Оправдания добра")
На самом деле люди очень даже не равны в смерти. Одни умирают
героями, другие -- подлецами. Одни оставляют множество хорошо
пристроенных потомков, другие уносят с собой свои гены. Одни
помнятся в тысячелетиях, другие растворяются без следа. Суть
смерти у всех одинаковая, но на эту суть (основу) накладываются
детали, значительно разнообразящие набор вариантов. "Конец у всех
один" -- говорят себе в утешение те, у кого хороший конец не
предвидится. Индивид -- не сам по себе, а часть рода, и старается
не только для себя, но и для своих.
* * *
О нелюбви Владимира Соловьёва к Льву Толстому. Если сравнивать
их двоих по формальным критериям, то к Толстому доверия больше:
Лев Толстой -- боевой офицер, отец кучи детей, прожил 82 года, а
Владимир Соловьёв -- преподаватель, бессемейный, помер в 47 лет.
* * *
Соловьев меня не потряс: я не люблю абзацев на две страницы,
философического треска, христианскости и т. п. Да, он отнюдь не
"раскрученная" дешёвка, а очень даже гений, хоть и сильно
припыленный. Он не лгал, не рисовался и не подстраивался, а
честно заблуждался. Трудился не ради заработка, а из чувства
подвижничества. Он -- таки глыба, но глыба специфической формы,
поэтому на неё особо не обопрёшься. У него можно брать много
хороших частностей, но как целое он вреден.
* * *
Владимир Соловьев -- далеко не единственная жертва философии:
он просто одна из наиболее известных жертв, к тому же отравившая
сама себя.
Когда я говорю о вредности философов, я делаю это отнюдь не
потому, что завидую их мудрости, славе, общественному положению и
влиянию, а потому что вижу в них косвенную причину вымирания
русского народа. Впрочем, такую ли уж косвенную? Непосредственная
причина вымирания народов -- мусор в головах, мешающий людям
адекватно оценивать вещи, а мусор в головах -- это как раз по
ведомству философии.
