Бурунова Елена Михайловна : другие произведения.

Откровение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ты любовница со стажем" - так мне когда-то сказал Никита и это сущая правда. Я женщина для офицеров. Я их каприз. Я их мечта. Я их наваждение и проклятие. Меня любили многие. А я любила лишь одного. Я любила своего врага. Моя книга частично основана на реальных событиях. И я старалась тесно переплести в едино жизнь Лизы и войну. Показать человеческую жестокость глазами моей героини). Она переживёт оккупацию города. Образования гетто и его уничтожение. 31 декабря сенненское гетто уничтожили. Зверски. И это тоже реальность. Так же я показала в книге с двух сторон отношение к оккупации и к немецким солдатам. Слоган этой книги "ЛЮБОВЬ ИЗМЕНИВШАЯ ИХ СИЛЬНЕЕ, ЧЕМ ВОЙНА".
  [Записка от автора]
  {Эта история основана на реальных событиях, из воспоминаний о войне моих бабушек и дедушек. Реален город. Реально забытое сражение за этот город. Реально всё, кроме, героев этой истории. Их образы собирательные. Главная героиня "Откровения" - это мой взгляд на, те далёкие события в нашей общей истории. Любовь, любовница, измены, мужчины, отношения, сплетни, дружба и война - глазами женщины. Максимально откровенно в "Откровении". Душа наизнанку без стыда. Всё о чём вы думали, но не говорили. Для Вас и только для Вас.}
  {Р.S Все стихи и песни написаны мною, автором "Откровения".}
  {Посвящаю всем женщинам. Любите и будьте любимы...}
  [Откровение]
  ["Не судите, да не судимы будите"]
  
  {Ты позвал - я пошла за тобою,
  По дорогам опалёнными войною.
  Я забыла о долге и чести...
  И о жаждущей людской мести.}
  
  {Я пошла, спотыкаясь на каждом шагу.
  Иногда мне хотелось кричать: "Не могу!"
  С осуждением в глазах провожали меня
  Да, я преступница! Я всех вас предала!}
  
  {Я пошла за тобою на древнейший зов
  Растоптав завещания отцов и дедов!
  Я пошла за тобою - ни о чём не жалею.
  Только жалко, что мало была я твоею.}
  
  {Когда спросят меня - почему и зачем,
  Я пошла за тобою в этот совести плен?
  Я отвечу, укутавшись в чёрный платок,
  За любовью пошла, а любовь не порок!}
  
  ЧАСТЬ 1. 1937-1941 гг
  
  ГЛАВА 1. Семья
  
  Я родилась в Сенно. Это маленький провинциальный городок в Витебской области. Сенно вошло в состав Российской империи в 1772 году. А после революции в составе Витебской губернии присоединилось к РСФСР. Окончательно Сенненский уезд стал советским, когда мне исполнилось три года. Такого знаменательного события я не помню. Знаю, что мало кто этому радовался. Моя мать, точно не горела желанием быть гражданкой этой страны. Хотя она и была русской. Жить в Российской империи ей нравилось больше, а коммунистов она недолюбливала. Причины у неё на это были веские.
  Когда мои глаза впервые увидели свет, был ужасный ураган с сильным ливнем. Старая еврейка, принимая меня, сказала матери: "Видно, ребёнка ждёт бурное будущее". Мать скупо улыбнулась. Она всегда так улыбалась, смотря на меня. Старушка-акушерка передала новорожденную матери, но она не взяла меня на руки. Мама резко отвернулась, только посмотрев на моё уже красное от крика лицо. Одного взгляда было достаточно, чтобы мать узнала знакомые черты. Природа подарила мне красоту бабушки. Словно, само проведение посмеялось над мамой, напомнив ей о лучшей беззаботной жизни. От этой жизни мама отказалась сама. Не знаю, что чувствовала мать, увидев моё лицо. Наверное, страх, что теперь глаза, брошенной ею матери будут преследовать её всегда. Моими глазами на неё будет смотреть с укоризной Елизавета Ростопчина.
  От раздумий маму отвлёк хриплый голос Есфирь Исааковны:
  - Имя хоть дашь ей?
  - Да, - быстро ответила Анастасия Николаевна., - Лиза.
  Больше мама ничего не сказала. Роды были тяжёлыми. Она устала.
  Бабушка Есфирь рассказывала мне о ночи моего рождения. Мать не любила об этом говорить. Она могла часами вспоминать, как ждала Анечку. Как счастье накрыло её, когда малышку дали ей в руки. Но, стоило мне спросить: "А я? Как появилась я?". Мама морщила лоб. Скупо улыбнувшись, уходила хлопотать по хозяйству. У неё резко появлялись неотложные дела. По-прошествии нескольких лет я узнала, почему мама недолюбливала меня. Да, её материнские чувства ко мне были не так сильны, как к Ане и Коле.
  Тайна, которую мама пыталась всегда скрывать, вдруг обрела реальные черты. Моё рождение стало самым кричащим напоминанием о её неправильном происхождении.
  Анастасия Николаевна Зарецкая до замужества носила благородную фамилию Ростопчина. Её мать, мая бабушка, Елизавета Гавриловна Ростопчина дочь обедневшей дворянской ветви князей Ростопчиных. А ещё, Елизавета Гавриловна была балериной в императорском театре и по-совместительству любовницей очень влиятельных особ до революционного прошлого. Красавица Лиза отличилась и работой на охранку. Бабуля на выгодных условиях делилась с тайной полицией тайнами своих покровителей и случайных знакомых.
  Так почему дочь такой прозорливой женщины осталась в рухнувшей империи и не укатила с мамочкой в Париж. Всё просто. Настя влюбилась.
  В 1917 году Ростопчина младшая помогала в госпитале для раненых. Пример дочерей императора был заразителен. Ухаживая за солдатами, она познакомилась с молодым Зарецким. Его раны быстро заживали под чутким присмотром милой Анастасии. Всё шло к тому, что скоро Зарецкого опять отправят на фронт. Но не отправили. Февральская революция. Николай Второй отрёкся от престола в своей ставке в Могилёве в пользу своего брата. Михаил Александрович отдал власть учредительному собранию. Началась такая кутерьма. Октябрьская революция. Гражданская война. Красный террор. Голод. Разгул преступности. Полное падение веками создаваемой христианской нравственности.
  Елизавета Гавриловна с очередным любовником - покровителем стояла на перроне вокзала, ожидая поезда в Финляндию. Россия для неё перестала быть родиной, как только бедные разорили богатых. За счёт последних бабушка неплохо жила. Елизавета Гавриловна от нечего делать отчитывала дочь за глупости. Под глупостями госпожа Ростопчина имела ввиду любовь. Эти чувства пагубны для юной особы. Бабушка вообще не верила в любовь, считая золотые монеты и счёт в банке более привлекательны для женщин. Только мама не слушала таких речей. Оглядываясь по сторонам, она искала глазами Семёна Зарецкого. Её возлюбленный появился в самый последний момент, когда объявили об отправке поезда. Зарецкий ворвался в купе, ударил по лицу протестующего нового отчима Насти. Схватил за руку любимую и они выпрыгнули с идущего поезда. Напрасно, мать, держась за поручень, звала дочь:
  - Настя вернись! Ты сама потом пожалеешь!
  Анастасия Ростопчина всё ровно не слышала. Отдаляющийся голос матери слился со свистом поезда.
  Мама пожалела, но потом. В новую жизнь она входила, сильно сжав ладонь самого смелого и сильного мужчины на земле. Так считала мама пока не приехала в родной город Зарецкого и не поселилась в ветхой хатке. Кстати, Анастасия Ростопчина и одеться сама не могла, не то что заварить чай. Насте Зарецкой пришлось делать всё по дому, а ещё выслушивать нытьё вздорной свекрови. Муж только разводил руками на жалобы Насти.
  - Сами разберётесь, - бубнил он, уходя на службу.
  Жандармерию переименовали в милицию, но суть от этого не изменилась. Как и раньше за порядком кто-то должен был следить. Особенно теперь, когда Гражданская война окончена. На пепелище Российской Империи пробивался молодой и слабый росток СССР.
  Мамина сказка закончилась ещё раньше, до приезда в Сенно. В декабре 1918 года родилась Аня. Моя старшая сестра. Вот её мама очень любила. Анечка была вылитая мать. Ей посчастливилось родиться в период эйфории от любви. Мать и отец жили ещё в Петербурге и проблемы быта пока не нависли чёрными тучами над их голубым небом. Первые ласточки разочарования прилетели к маме, когда Семён не мог достать лекарства для заболевшей Ани. Сестра чудом осталась жива. Благо в соседней комнате жил врач. Потом нехватка продуктов и полное бездействие мужа добили маму окончательно. Оказывается, обещания вечной любви ничто перед голодом. Единственным правильным решением отца было уехать из города. Каменный город не сможет прокормить, как земля. Осенью 1921 года молодая семья приехала в Сенно Витебской губернии. Как раз перед самым моим рождением. В октябре 1921 года в этот несовершенный и жестокий мир ворвалась я. Через пару лет после меня родился Николай. Коленька, как ласково его называла баба Тая. Она до безумия любила светло-русого мальчугана.
  Таисия Павловна часто говорила:
  - Вот это точно мой внучок. Настоящий Зарецкий! Весь в деда и отца.
  Аня слишком похожа на нелюбимую невестку, а я отдельная тема для разговора.
  - Угораздило родную кровиночку жениться на чужой. На московитке, - ворчала баба Тая после очередного скандала с Настей. - А Лизка - подкидыш! На кого похожа эта девка? У нас в роду отродясь таких не было! Ни на отца, ни на мать! Точно дитя ведзьмы. Говорила сама разродится, а он жидовку старую кликнул. Она ж ещё та, прорва была.
  Баба Тая недолго мучила маму и нас своим злым языком. В 1930 по весне Таисия Павловна заболела воспалением лёгких. Она не доверяла врачу, а в особенности аптекарю еврею. Лекарства не принимала, посчитав, что всё само пройдёт. Только не прошло.
  Я хорошо помню похороны. Народу было не много. Только родные и соседи. Бабу Таю недолюбливали за резкость в выражениях. Отец плакал тайком от всех. Мама спокойно стояла в стороне. Она даже не пошла провожать свекровь. Аня, как отец, тоже пустила слезу. Но не от тоски, а скорее от доброты душевной. Я, как и мать, не пролила ни одной слезинки. Не могла заставить себя оплакивать женщину, называвшую меня "подкидышем. Коля был слишком мал, чтобы понять сущность бытия. Его детский разум ещё не понимал, что иногда люди уходят навсегда. Понимая это в свои четыре года, братик рыдал бы. Для него бабушка Тая была самым дорогим человеком. Он знал её с лучшей стороны, чем мы.
  Вот моя семья. Несчастливая и не такая уж несчастная. Обычная для маленького городишка.
  Мать холодная и сдержанная. Я раньше думала, что мама никого не любит. Правда с годами я разгадала её тайну. Мама всегда была такой. Издержки воспитания до революционной России. Девочек из дворян учили быть ледяными куклами без души. Мама растаяла только раз, позволив себе влюбиться. Эти роковые для неё чувства расцвели в сердце в самый пик юношества. Она подарила всю себя Семёну. Он обещал милой барышне жизнь полную счастья и любви. Он уверял, что превратит их брак в рай на земле, но вышло всё иначе. Её жизнь походила на ад. Подумать только, как сильно возлюбленный разочаровал её. Может просто представление о счастье у разных слоёв общества такие же разные, как они сами. Мамино счастье - это лёгкая и красивая жизнь, полная приёмов, подарков и армии прислуги. У отца и того примитивней. Однажды я спросила его, что для него счастье? Он ответил: "Счастье, доченька, когда из печки достают сытую с маслом кашу и она не последняя". Вот настолько они были разные. Эту пропасть между ними смогла убрать только любовь. И к сожалению ненадолго. Первые же проблемы разрушили хрупкий мостик между ними. Елизавета Ростопчина была права. Настя пожалела. Только было уже поздно. Страна изменилась и родились мы. Вот мама и закрылась ото всех и поплыла по течению скучной жизни.
  Жизнь в лишении научила её многому, но хорошей хозяйкой она никогда не была. Анастасия Николаевна была талантливым учителем по русскому языку и литературе. Большую часть своего времени она отдавала школе. Домашние дела её угнетали.
  Семён Прохорович Зарецкий был самым спокойным мужчиной которого я знала. Он никогда не спорил с матерью. Она могла часами пилить его, а отец даже не реагировал. Папа тихо ел за столом, махая головой в знак согласия. Читал газету, отвечая жене одно монотонное: "Да, Настенька". Когда была жива баба Тая, такие ссоры супругов перерастали в настоящие скандалы. Таиса Павловна вставала на защиту единственного сына. Ругаясь между собой женщины, не замечали, как отец уходил.
  Смотря на него, я не верила, что когда-то отец украл маму на вокзале или сражался на войне. О войне папа никогда не рассказывал, словно смог вырезать её из памяти. Только ночь иногда оживляла страшные картины. Да, ефрейтору царской армии снились кошмары. Он кричал или бормотал бессвязные слова: "Стреляй! ... Нет! .... Его убили!...". Потом вскакивал в поту с постели и уходил курить самокрутку в сени. Мать привыкла к таким кошмарам, поэтому продолжала спать сном младенца. Мы тоже спали. Так что отец оставался со своими кошмарами наедине.
  К 1937 году папа дослужился до участкового. Его больше уважали, чем боялись. Без дела Семён Прохорович особо не тряс криминальные элементы. Кого трясти? Алкоголиков и мелких воришек? Крупных бандитов в довоенном Сенно не было. Все друг друга знали. Человек не успеет ещё подумать о противоправном действии, как уже весь город судачит. Сарафанное радио. Но не смотря на относительно спокойную жизнь в Сенно, папа домой тоже не спешил. Наверное, не хотел встречаться лишний раз глазами с женщиной, чью жизнь он испортил.
  Я даже не помню, любила ли я его, но жалела точно.
  Анна - моя старшая сестра. В 1937 году ей было 19 лет. Мамина гордость и радость. Отличница в школе. Комсомолка. Все обожали умницу Аню. Ухажёров у Анечки было много. Все парни мечтали проводить гордую красавицу до дома с клуба. На танцах даже бились за право потанцевать с дочерью участкового. Она, и вправду, была красавица для белорусов. Смуглая кожа. Высокая и худощавая. Густые чёрные волосы с синим отливом вороного крыла. Брови полумесяцем. Карие бархатистые глаза подчёркивали чёрные длинные ресницы. Ярко красные губы всегда улыбались. У моей сестры был задорный смех. Если она только засмеётся, то никто не мог удержаться. К ней обязательно присоединялись все и уже неважно было в чём причина этого веселья. Смеялась Аня - это достаточно.
  Вот какая была красавица, моя сестрица. Среди светло-русого голубоглазого населения Беларуси такие смуглянки почти не встречаются. Поэтому ничего удивительного, что Аня была редкая красавица. Вот за ней и бегали добры молодцы. Только среди этой отавы она выделяла одного. Фёдор Тихицкий - одноклассник сестры. Каждый день Федя встречал и провожал Аню с работы. Она работала секретарём в райисполкоме. Можно сказать первая её любовь, которой не суждено было сбыться.
  Коленька - в 1937 году обычный советский мальчишка. Воспитанный на большевистских лозунгах в школе, он верил в светлое будущее коммунизма. Его веру в Ленина и Сталина ничто не пошатнуло, даже репрессии. Дети, как легко их умами управлять. В этом нежном возрасте все идеалисты и максималисты.
  В тридцать седьмом году мне было 16 лет. Я даже не знаю, как себя описать. Красивая? Да. Я могу это сказать с уверенностью. Мужчины всегда смотрели на меня. Только не так, как на мою сестру. В их взгляде не было того восхищения. Они мной не восхищались. Они меня хотели. Я, словно, магнит притягивала к себе противоположный пол. Однажды Есфирь Исааковна сказала мне: "У тебя другая красота. Роковая. Такие женщины рождаются покорять, а не покоряться".
  Мои волосы были словно снег, и так же искрились на солнце. Густыми локонами они ниспадали с плеч до самой поясницы. Я не любила их заплетать. В школу не пускали неприбранной. Мне приходилось связывать их на затылке голубой лентой. Губы пухлые и розовые. Когда я злюсь или нервничаю, то кусаю их. Вредная привычка. От этого мои губы наливались кровью и становились ярко-красным пятном на бледно-мраморном лице. Самым главным моим достоинством были необычные глаза, доставшиеся по наследству. Серо-зелёные глаза. Глаза, меняющие цвет под настроение или от освещения. Когда я злилась, они становились ярко - зелёные. В сумерках тёмно-зелёные. Равнодушие или спокойствие окрашивало их в серый цвет. Сам узор радужки странный. Узор напоминал чешую змеи. Глаза ведьмы, как говорила баба Тая.
  Слишком другой я была для них.
  В школе моей страстью стал немецкий язык. Наша учительница Эльза Францевна была немкой. Она заметила мою тягу к иностранным языкам и стала заниматься со мною внеурочно. Для других детей такие занятия равносильны каторги, но не для меня. Я жила этими часами.
  Как-то Эльза Францевна сказала мне на немецком:
  - Мне нечего тебе больше дать. Ты говоришь, как настоящая немка.
  Это была лучшая похвала в моей жизни, а хвалили меня не часто. В этот день я подумала, почему я не её дочь. Лучшей матери я бы не желала.
  Сколько бы лет не прошло. Я всегда буду помнить её добрые глаза. Глаза моей учительницы светились изнутри. Как много любви было в этом хрупком человечке.
  Странно, некоторые желания сбываются. Мои сбывались всегда. Поняв это, я стала с опаской желать. Наверно, баба Тая опять оказалась права. Может быть я ведьма?
  Через пять дней после этого урока, мою любимую учительницу увёз чёрный ворон. Для всех Эльза Францевна стала шпионкой, но не для меня.
  Началась охота на врагов народа.
  
  ГЛАВА 2. Жених
  
  Репрессии начались в Беларуси задолго до 1937 года. После Польско - Советской войны по Рижскому договору нашу страну разделили. Западная часть отошла Польше, а восточная часть РСФСР. Поляки могли потребовать и восточную. Им бы и отдали. Слишком выгодные условия мирного соглашения были для Польши. Только почему-то мечтатели о возрождении Речи Посполитой не захотели забрать бывшие земли. Даже не знаю, кому больше повезло. Жителям западной Беларуси или нам.
  Репрессии и коллективизация вплотную коснулась западных соотечественников только после войны. Мы ощутили ежовую рукавицу военного коммунизма сполна. Сначала ОГПУ и НКВД гонялось за поляками, оставшимися в своих усадьбах. Когда шляхтичей поубавилось, принялись за зажиточных крестьян, дав им обидное прозвище - кулаки. Будто они в своих руках держат весь хлеб и не хотят делиться.
  В 1928 году начался "хлебный кризис". Закупочные цены на зерно искусственно занизили. Выращивая с таким трудом стратегически важный продукт, крестьяне не хотели дёшево его отдавать. Правительство не придумало ничего умного, как забирать силой зерно. Комиссары вычищали амбары и погреба так, что и мышам не оставалось. Такая политика спровоцировала более 500 выступлений и это только в моей стране. Несогласных с изъятием хлеба жестоко уничтожали.
  Раскулачивание внесло непоправимый урон независимому жителю деревни. Коллективизация добила крестьянство окончательно. Жестокие меры дали городам долгожданный хлеб, уничтожив действительно работящее население бывшей Российской Империи. Итог: тысячи сосланных и расстрелянных. Отнимая последний хлеб у селянина, коммунистическая система обрекла его на голодную смерть. Пять миллионов граждан СССР заплатили жизнью за ударные темпы индустриализации. Голод 1932-1933 годов коснулся и Беларуси. Машина репрессий набирала обороты, кромсая больше и больше человеческих судеб.
  Белорусская интеллигенция ощутила на себе настоящий геноцид. Представители всех здравомыслящих профессий подлежали очистке. Учителя, врачи, учёные, литераторы - арестовывались сотнями. Их ссылали. Расстреливали. Высосанные с пальца обвинения сыпались на их головы, как из рога изобилия. В начале 30-ых годов процессы были показательными. Якобы раскрывались целые шпионские сети: "Союз освобождения Беларуси", кулацкая организация "Пуховичского района" и это не все громкие разоблачения врагов народа.
  Чтобы улучшить процесс работы ОГПУ, решения о мере наказания "врагов народа" принимали три человека. "Тройки" - как их называли в народе. В 1937 году репрессии достигли своего максимума. Коммунисты всегда стремились к ударным темпам во всём. В те страшные годы, казалось, что весь народ разделился на "врагов народа" и тех, "кто сдаёт врагов народа". Арестовать могли за самый невинный проступок. Например, опоздание на работу или анекдот. Сталинские репрессии походили на средневековую инквизицию. Религиозным фанатикам везде мерещились ведьмы, а коммунистам "враги народа". Дошло того, что и палачи сталинского режима стали опасаться друг друга. Наряды на "врагов" росли в арифметической прогрессии. Может статься, что и твоё имя внесут в список, чтобы закрыть отчётность за квартал. Заслуги перед отечеством не вспомнят. Сегодня ты комиссар НКВД, а завтра за излишнюю или не очень хорошую расторопность "враг народа". Так произошло и в Сенно. Одного комиссара сменил другой. Если тот был относительно мягким, то у нового комиссара сплошные амбиции. Не лучшее качество для человека его профессии в 37-ом году.
  Пусть мы были не очень дружной семьёй, но по-своему счастливой. Наше счастье было в однообразии. Для большинства людей однообразие - это и есть сама жизнь. Всем хочется просто жить. Просыпаться по утрам, пить горячий чай с блинами и вареньем. Обнимать любимых, провожая их на работу и встречая после. Радоваться каждому шагу своего ребёнка. Его успехам в школе. Переживать за неудачи и подбадривать, что в следующий раз, обязательно получится. Засыпать под сопение домочадцев или даже храп. Счастье - это уверенность в завтрашнем дне. Новый день не принесёт ничего нового. Новый день не станет отправной точкой для несчастий. Он будет таким же, как и предыдущий.
  Так думали и мы в одно пасмурное утро апреля.
  Отец ушёл на службу раньше обычного. Ещё засветло к нам прибежал посланный дежурным паренёк. В зоотехникуме вскрыли замок и сильно покалечили сторожа. Старик чудом остался жив, но в себя пока не пришёл. Такое преступление было настоящим событием, после восстания эсеров в Сенно. Их сопротивление советской власти в 1918 году было непросто мелкое волнение. В бывшей Земской управе левые эсеры даже организовали свой штаб. Но набирающей обороты власти большевиков уже никто не мог противостоять.
  Мама накрывала на стол и всех торопила. На часах стрелка показывала половину седьмого. Ещё целых полтора часа до школы. Так хотелось спать.
  Я неторопливо ела кашу, делая вид, что слушаю Анины бредни о собрании комсомольцев вчера. Планы пятилеток и субботники во славу дня трудящихся меня уже тогда не интересовали. Я переживала за Эльзу Францевну. Уроки немецкого отменили. Не было учителя. Не хорошие слухи расползались по городу. Будто учительница - шпионка и у неё целая подпольная сеть в Сенно. Эти враги народа хотят разрушить нашу счастливую советскую жизнь. В это я не верила, как и в многое другое.
  Коля быстренько проглотил завтрак, как утка, и приставал к матери. Та недовольно бубнила ему в ответ:
  - Ты денег не получишь. Проси у отца. Сколько можно смотреть одно и то же?
  Поняв, что у матери он денег не выклянчит, брат ушёл собирать портфель. В качестве протеста Коля начал громко распевать песню из кинофильма про Чапаева. Этот "Чёрный ворон" в писклявом исполнении брата заставил всех в один голос крикнуть:
  - Заткнись!
  - Пока денег на кинотеатр не дадите, не замолчу!
  Первой не выдержала Аня. Сестра вытащила из сумки пару копеек и кинула на стол.
  - Иди, возьми деньги, только не пой больше!
  Из-за занавески выглянула довольная рожица младшего брата.
  - Ань, а ещё дашь? - и тут же добавил, - Ну, что бы я завтра не пел?
  Сестра брызнула смехом, а за нею и мы.
  - Вот нахал! - пожурила его мама. - Ему мало! Иди уже в школу.
  Брат вихрем промчался меж столом и дверью. Помахав в дверях, Коля побежал в школу.
  - Когда фильм, то показывают? - спросила мама.
  - Вроде сегодня в десять будут, - уже одеваясь, ответила сестра.
  Заподозрив, что сын прогуляет школу, мама посмотрела на меня и приказала:
  - Проверишь брата, Лизка.
  Возразить матери мне не дал Дружок. Пёс залаял, потом радостно заскулил. Отец. Только его так встречает наш Дружочек. Потом снова зашёлся лаем. Это чужой зашёл во двор. Голос отца заставил собаку замолчать. Хвостатый сторож уже не лаял, только злобно рычал на непрошеного гостя.
  Отец вошёл в дом. Не снимая фуражку, сказал матери:
  - Собери мне поесть.
  - Что? Почему? Ты куда? - поток вопросов посыпался на отца.
  - Собери, - спокойно повторил муж.
  Мать засовывала в мешок обычный походный обед: хлеб, сало, домашний сыр. Недовольно посматривая на немногословного супруга, впервые в жизни молчала.
  Надо было на свою беду Ане пораньше встать из-за стола. Знала бы она, что дождавшись меня, её жизнь сложилась бы иначе. Но тогда сестрица спешила. Её ждал Фёдор.
  - Я пошла! - бросила мне сестра.
  - Ну, подожди минутку, - попросила я.
  - Нет, капуша! Ты и портфеля ещё не собрала, - сказала Аня, срываясь за дверями.
  Так Анюта встретилась с Гришкой.
  Его чёрные острые, как нож, глаза вонзились в дочку местного участкового. Могу себе представить, с какой жадностью во взгляде он провожал Аню. Её смущение от этой роковой встречи. Моя сестра хоть и была бойкая. За словом в карман не лезла, но Гришка заставлял одним только взглядом замолчать. В его глазах было что-то такое, от чего страх начинал разъедать тебя изнутри, а тонкие губы кривили не то усмешка, не то оскал. По этой улыбке я никогда не могла угадать - доволен ли он. Григорий Коршунов был человеком размытых граней. В нём было столько же доброты сколько и жестокости. Сильный, смелый, честный, рвущийся всегда вперёд Гришка с одной стороны. Хитрый, двуличный, злопамятный с другой. Ни в одном человеке вы не найдёте так много противоречий, как в Коршунове. Он стал и спасением и проклятием для нас.
  Новый ухажёр Анюты всегда добивался своих целей. В то утро он захотел мою сестру. Захотел её так сильно, что перешёл к решительным действиям вечером того же дня. Капитан НКВД не встретил Аню с работы, как скромный Федька. Григорий пришёл на работу к моей сестре. Развалившись на стуле, сказал:
  - Собирайся, мы идём в кино. Не знаю, что показывают в вашем кинотеатре, но это не имеет значения, - так он дал понять всем, теперь эта красавица его.
  Сестра возмутилась. Идти с синей фуражкой ей не хотелось. Что скажут люди? И Федя. Только Гришку мнение окружающих не волновало. Идя рядом с ним, сестра не поднимала глаз с земли. Такие вольности её любимый и наедине не позволял. Наглый ухажёр взял под руку Аню, вышагивая походкой победителя. Возле калитки провожатый полез целоваться, на что моя сестра отвесила ему звонкую пощечину.
  Он тёр горящую щёку и глазами провожал убегающую дочь участкового. Наверно, именно в тот вечер Коршунов решил, что такая гордячка достойна стать его женой.
  День, когда Григорий Коршунов пришёл свататься настал после майских праздников. Сватов с ним не было. Он всегда плевал на традиции, считая их пережитками прошлого.
  Мы ужинали, когда собака залаяла. Уже тогда я заметила, как сестра сильно сжала ложку в руке. Её пальцы побелели. Когда раздался стук в дверь, сестра и вовсе дёрнулась.
  - Эй, хозяин! Открывай! - больше приказ, чем просьба.
  Анька побледнела. Домогательства НКВДшника разругали её с Федькой. По городу гуляли слухи, что она запудрила голову одному, а теперь и за другого принялась. Многие отворачивались от Ани. Мол, если бы хвост сама не распушила, то и ничего бы не было. Зависть. Их всех душила обычная зависть. Гришка красавиц и завидный жених. Вот народ и обозлился на Аню. Всё лучшее ей. Как всегда! Так считала одна половина города. Другая презирала мою сестру. Репрессии коснулись уже многих в Сенно. Только пока наш двор обходила эта беда. А тут ещё и синяя фуражка за Анькой бегает, как не возненавидишь. Большое спасибо, можно сказать и тёте Зине Ермашкевич. Эта скандальная сплетница на славу постаралась, разнося по городу, что Аня недолго выбирала между Федькой и Коршуновым. Её-то можно понять. Фёдор у тёти Зины один единственный остался. Когда брата на войне с поляками убили, а его жена через год от простуды умерла, Федю она забрала к себе. Жалко тётке было племянника. Очень мучился Фёдор от любви к дочке участкового. Вот и бегала по городу, ругая мою сестру последними словами.
  Отец открыл дверь гостью. Гришка вошёл и тут же без приглашения сел за стол. Он уже чувствовал себя членом семьи.
  - Семён Прохорович, Анастасия Николаевна, - пытался быть вежливым, - я люблю вашу дочь Аню и хочу на ней жениться.
  Мать прижала ладони ко рту. Сестра сидела, как в воду опущенная. Она даже дышала через раз. Я и Коля потупили глаза, боясь посмотреть на Гришку. Не растерялся только отец.
  - А она? Она любит тебя? - спросил он.
  - Полюбит, - жёстко ответил жених.
  - Аня, ты пойдёшь за него? - как-то не решительно задал это вопрос отец.
  Сестра вскочила и убежала в другую комнату. Оттуда послышались сдавленные рыдания. Я побежала к ней.
  Гришке не отказали. Отец сказал, что только Аня вправе решать. Жених пообещал зайти завтра за положительным ответом. Других ответов такие люди не признают.
  Сестру успокаивали долго.
  - Не пойду! Не люблю я его! - словно заведённая повторяла она.
  Мать стала кричать на непослушную дочь.
  - Пойдёшь! О себе не думаешь, так о брате с сестрой подумай! Что с ними станет, когда нас заберут!
  Тут уже вмешался отец. Всё это время тихо стаявший в стороне.
  - Хватит! Ей решать, Настя!
  - Ей решать?! - взорвалась мать. - Ей? Она то, решит! За Федьку выскочит. А потом что? Ты глаза-то разуй! Сколько соседей уже ночью увезли! И за нами приедут!
  - Не говори глупости. Они - враги, - начал было оправдываться отец.
  - Враги? Ой, Семён! И старый профессор тоже враг? Врач он был хороший, но не враг. А ты, - грозно посмотрела она на старшую дочь, - думай, прежде чем отвечать.
  - Я не люблю его, мама, - вытирая опухшие глаза, прошептала Аня.
  - Любовь вообще глупости.
  Закинув кухонное полотенце на плечо, мать ушла. Май, а в огороде не посажено ещё.
  На следующее утро Аня дала ответ Гришке. Она станет его женой.
  
  ГЛАВА 3. Свадьба
  
  Свадьба выдалась невесёлой. По крайней мере, для нас. С нашей стороны пришло всего несколько человек. И очень близких. Они хмуро сидели, почти ничего не пили. Для радости поводов мало. Всё проходило, как-то не по-людски. Так шепталось старшее поколение.
  Не было выкупа невесты. Подружки не загадывали жениху замысловатых загадок на пороге дома. Мы не ехали на бричках к ЗАГСУ, громко распевая песни под гармонь. Никто не перекрывал дорогу молодым, требуя в шутку отступных.
  Да и предсвадебной суеты тоже не было. Мать быстро собрала приданое. Скудное. А что соберёшь за пару недель? Подушки, одеяла, кухонную утварь. Самый дорогой атрибут приданого в бедненькой кучке стал мамин английский сервиз. Она его очень берегла. Всё-таки память о былых временах. Ну, и машинка Зингер, купленная бабой Таей ещё до революции. Аня шить не любила, но мама решила дети пойдут, придётся и пошить.
  Сестра выходила замуж, как положено невесте, в белом платье, но без фаты. Как же нам далось это злополучное платье. Аня заливалась слезами, как только его надевала на примерках. Наверное, поэтому у соседки получилось простенькое платьице. Длиною в пол, без оборок, без воланов и бантов - скучное. Милица Кривиличка пыталась разбавить скукоту, хотя бы красивой фатой. Но, когда сестра посмотрела в зеркало, то сорвала фату.
  - Ты, что, Анюта? Так красивее, - ахнула подружка.
  Аня сжала в кулаке белый прозрачный символ невесты и сказала:
  - Без фаты.
  Разжала ладонь и белоснежная фата упала на грязный пол Кривилички. Соседка хоть и была портниха от бога, но чистоплотностью хозяйки похвастаться не могла.
  - Чай не в гроб ложишься, а замуж идёшь, - уже со злобой в голосе сказала Милица.
  Смотреть на свои труды, валяющиеся под ногами Ани, она не могла. Две ночи Кривиличка создавала такую красоту, а тут её под ноги бросают.
  - А тебе ли не знать?! - огрызнулась Аня, стаскивая с себя ненавистное белое платье.
  - Ну, не урод же он, Аня, - помогая подруги снимать платье, сказала Милица.
  - Раз он тебе так нравится сама за него и иди! - не унималась сестра.
  - Пошла бы, так тебя же позвал, - расправляя уже снятое платье, недовольно сказала портниха.
  - Я этого не желала! - опять заплакала сестра, закрыв ладонями лицо.
  - Аня, прости меня, дуру! Я не хотела тебя обидеть. Ты же Федьку любишь, - виновато прошептала Милица.
  Прижимая снятое свадебное платье к себе, она попыталась обнять подругу. Только моя сестра отступила назад. Утерла слёзы. Посмотрев на Милицу исподлобья, прошипела:
  - Хотела. Обидеть ты хотела.
  - Аня...
  Милица снова попыталась обнять подругу, но та оттолкнула её. Набрасывая по дороге халат, сестра выбежала с дома. Милица не побежала вдогонку. Вместо этого она приложила к себе свадебное платье. Довольно рассматривая отражение в зеркале, Милица спросила меня:
  - Как думаешь, мне оно больше идёт?
  Платье действительно шло Милице. В отличии от моей сестры у соседки горели глаза и румянились щёки. А платье только сильнее подчёркивало её здоровую красоту. Наверное, и Ане оно тоже бы пошло. Только моя сестрица уже несколько недель морила себя голодом. Бесконечные потоки слёз смыли румянец, придав лицу некую серость. Мне стало, казаться, что Аня превращается в тень самой себя.
  Наверное, от этого я соврала Милице и чужие свадебные платья примерять нельзя.
  - Нет, совсем не идёт.
  - Да, врёшь ты всё. У меня глаза есть, - вертясь у зеркала, проворковала Кривиличка.
  - Так, что же спрашиваешь? - съехидничала я.
  - По привычке. Аньке тоже бы пошло, если бы не убивалась попусту.
  В этот день я сделала для себя важное открытие. Дружбы между женщинами, как таковой, нет. Мы можем часами трепаться о моде, мужьях, детях, еде, свекровях, но дружить мы не умеем. Наши отношения построены на лицемерии и желании посплетничать. Выслушивая проблемы одной подружки, мы искусно сочувствуем ей. Но, как только встречаем другую подружку, мы рассказываем самые сокровенные тайны предыдущей. Заметьте, это всё мы делаем не со зла, а просто из-за желания излить переполняющие нас эмоции. Так мы сами порождаем сплетни. Сплетни губят наших подруг. Губят нашу дружбу. Не редко мы завидуем своим подругам. Завидуем их успеху. Завидуем их мужьям. Завидуем их семье. Завидуем всему, чего нет у нас. Мы даже примеряем их жизнь на себя. Милица завидовала Ане. Такой жених и выбрал упрямую дочку участкового.
  Так невеста и сидела за столом без фаты. Простоволосая.
  Гостей со стороны жениха тоже не было много. Всего пять человек. Все коллеги по службе в НКВД из Витебска. Под их крики: "Горько!", Коршунов рывком тянул к себе Аню и целовал. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на жадные поцелуи жениха. Похоже, только им нравилось на свадьбе. Чему же не понравится, когда реки самогона льются.
  Больше всего выделялся подполковник Пичугин, как его представил Гришка. Высокий статный брюнет с лёгкой сединой у висков. Он громко смеялся, обнимая рядом сидящую Милицу. Наша соседка подливала новому знакомому в стакан водку и тут же пихала в рот закусить. Подполковник залпом выпивал горькую, даже не сморщившись. Его вроде всё устраивало и невеста и свадьба и легкомысленная красавица рядом, пока не входила я. Ставя на стол новые блюда, я ловила пристальный взгляд офицера. Когда наши глаза встречались, он то подмигивал мне, то прищуривался, закидывая на бок голову. Кривиличка сразу заметила флирт своего поклонника на два фронта. Надувая губки, отворачивалась от Пичугина. Милица ревностно таращилась на меня. Мол, что тебе надо в моём огороде. Ставь свои тарелки подальше. А когда "синяя фуражка" попросил поставить поближе блинчики с фасолью, Анькина подруга и вовсе фыркнула.
  - А у меня лучшее в Сенно получаются. Даже сам председатель райисполкома хвалил.
  Подполковник ничего не ответил, только улыбнулся мне. От этой улыбки мне стало не по себе. Я - совсем ещё девчонка, смутилась. Знаки внимания мне никогда не оказывали мужчины. Мальчишки из класса не в счёт. Я подала ему тарелку с блинами. Он протянул руки, и наши кончики пальцев соприкоснулись. Это длилось всего мгновение. Только от этого по телу пробежали мурашки. Отдёрнув руку, я убежала к матери.
  На кухне мама достала чугун и раскладывая по тарелкам куски курей. Из-за шума в доме она не услышала, как подошла я.
  - Ой! - испуганно воскликнула она и уронила кусок куриной ножки на пол. - Ну, вот! Что ты подкрадываешься, словно кошка?
  - Я не хотела.
  - Ладно, уже.
  У матери было приподнятое настроение. В отличие от всех членов семьи, она искренне верила, что этот брак только к лучшему. В её глазах Коршунов будет хорошим зятем. Тем более, что Гришечка, как она его стала называть, искусно льстил будущей тёще. Дарил подарочки. Мама падкая на лесть, уже любила зятя. Считала, что именно такой муж нужен Анюте. С ним его любимая дочка будет, как за каменной стеной. Гришка не чета её Семёну. Не тюфяк, а настоящий защитник.
  - Лизка, брось Дружку, - поднимая с пола кусок курятины, сказала мать. - Пусть и у него будет праздник.
  Выйдя во двор, я глубоко вдохнула. Свежо. Хоть все окна в доме раскрыты настежь, но дышать нечем. Слишком душно. А ещё запах еды вперемешку с самогонным перегаром делал воздух тяжёлым.
  Дружок радостно вилял хвостом. Он сразу учуял запах вкусненького. Прыгая и скуля, пёс выпрашивал лакомство у меня.
  - Ну, послужи, мой мальчик! - я высоко подняла ножку курицы.
  Дружок запрыгал на задних лапках. Черненькие глаза - бусинки жалобно посматривали то на меня, то на мою руку.
  - Держи, пушистик!
  Я бросила ему заслуженный кусочек. Пёс поймал налету ножку и улёгся грызть её. Не прошло и минуты, как лакомство исчезло в пасти Дружка. Поднявшись, он продолжал вилять хвостом в надежде на ещё один кусочек вкусненького.
  - Обжорка! - потрепала по мохнатой голове Дружка.
  Я собиралась уходить, как пёс настороженно поднял уши. Дружок бросился в сторону огорода. Цепь звякнула и натянулась. Всматриваясь вдаль, я увидела Федьку. Он шёл с лесополосы. Шатаясь из стороны в сторону, любимый сестры тащил за собою какую-то палку. И только, когда Федя приблизился к речушке, разделяющей наш огород с полем, я поняла это не палка. В руках его было ружьё.
  Моё сердце ёкнуло. Я помню, как в испуге огляделась вокруг. Мне стало страшно. Что если сейчас кто-то выйдет покурить или Дружок залает. В доме полно людей с оружием. Никто разбираться не станет. Застрелят Феденьку. Ещё и политическое дело состряпают. Мол, напал на сотрудников НКВД. Я бросилась со всех ног навстречу Федьке.
  Я бежала и молилась только бы пёс не залаял. Только бы никто не заметил его в распахнутом окне. Только бы успеть. Новые туфли жали. Я даже не помню, как сняла их в грядках с капустой. В борозде картошки упала пару раз, прежде чем добежала до Федьки. Я с разбегу хватилась за ружьё. Старую охотничью одностволку прошлого века отчаявшийся ухажёр сестры держал крепко. Вырвать оружие сразу у меня не получилось. Федька дёрнул ремень и оттолкнул меня. Не устояв на ногах, я завалилась на картофельную ботву.
  - Федька, что ты удумал? - шёпотом кричала я. - Отдай ружьё.
  Я снова схватилась за ремень. Пьяным тянуть за собою меня он не смог и упал рядом.
  - Пусти! Я убью его! - прокричал он.
  Резкий запах перегара заставил меня отвернуться. Сколько Федька выпил в тот день, одному Богу известно. Не одну бутылку это точно.
  - Пусти, я сказал! - ещё громче закричал он.
  Боясь, что нас услышат, я навалилась на Анькиного кавалера и закрыла ему рот ладонью.
  - Тихо! Их там знаешь, сколько и все с пистолетами? Об Аньке подумай, - просила я со слезами на глазах.
  Федька посмотрел на меня. Не знаю, может мои слёзы так на него подействовали или слова, но вырываться он перестал. Гнев в его глазах сменила полная растерянность. Усевшись в борозде, он обхватил ладонями голову. Глухое гортанное рыдание вырвалось из него. Федя заплакал.
  До него я никогда не видела, как плачут мужчины. Хотя, какой он был мужчина. Всего девятнадцать лет. Федя всегда был таким сильным, но справедливым. Большой добрый плюшевый мишка, как называла его сестра. А для меня ухажёр Ани был героем из сказок. Федя часто заступался за слабых в школе. Однажды даже надавал подзатыльников Стёпке Сморыгину, задиравшему меня. И вот, мой герой плачет, как мальчишка. И мне его жалко. Вы не можете даже представить, что я чувствовала, смотря на него. Федьку так хотелось утешить. Сказать ему что-нибудь ободряющее. Но, я ничем не могла ему помочь. Вернуть ему Аньку, я была не в силах. Не выдержав, я обняла его. В ответ он прижал меня сильнее к себе. Мокрым лицом Федя уткнулся мне в шею.
  - Я люблю её, а она за него пошла, - прохрипел он.
  - Тише, тише, Феденька, - говоря эти слова, я гладила его кудрявые волосы.
  Федька был единственным мужчиной в моей жизни, который не воспользовался моментом. Он никогда не лез и не полезет мне под юбку. Самое фривольное, что он мог позволить себе - это обнять меня или поцеловать в щёку. Для Феди я навсегда осталась младшей сестрой Ани. Маленькой девочкой с белыми бантиками и содранными коленками. Он никогда не посмотрел на меня с вожделением. Наверное, он просто не заметил, как я выросла. Я больше не заплетала бантики. Я больше не лазила по деревьям. Я перестала играть в куклы. Но ничего этого Федя не замечал. Поэтому я спокойно обнимала его.
  - Она любит тебя. Тебя Феденька. Только тебя, - шептала я.
  - Тогда почему? Почему она с ним?
  - Её заставили. Мама и он. Только, пожалуйста, не делай ничего. Иди домой, - умоляюще попросила я.
  Федька замотал головой и отодвинулся от меня.
  - Не пойду.
  - Не будь, глупым. Ты навредишь не только себе, но и нам. О сестре моей подумай.
  Это был последний мой аргумент. Аня всегда была у него на первом месте. Я не прогадала.
  Утирая слёзы, Федька встал.
  - Не говори никому, что я...
  Он замялся. Слёзы для мужчины это проявление некой женской слабости. Он даже не мог произнести: "Я плакал". Ему было стыдно.
  Поняв это, я пообещала:
  - Не скажу, - и тут же добавила. - Только ружьё мне отдай.
  - Неа... Ружьё дедово.
  - Федька, я завтра сама его принесу.
  Я потянулась за одностволкой, но его ладонь сжала ремень сильнее.
  - Тебя тётка на порог не пустит, - оправдал своё не желание отдавать семейный раритет.
  - Я и спрашивать её не стану, - продолжала настаивать я.
  - Ладно, - наконец-то согласился несостоявшийся убийца и отдал мне ружьё.
  Посмотрев в сторону нашего дома, Федька тяжело вздохнул и пошёл домой. Кусты и опускающиеся сумерки надёжно скрыли его. До меня ещё пару минут доносился треск сухих веток. Представив Фёдора, идущего сквозь бурелом, я улыбнулась. Точно медведь. Мне было ужасно жаль, что Аня и Федя не поженились.
  Я шла по огороду, таща за собою ружьё. Долго размышлять над превратностями судьбы сестры мне не пришлось. Дверь ляпнула. Дружок надрывно залаял. Во двор вышел чужой. Вот теперь, моё сердце бешено заколотилось. Я медленно опустила Федькину одностволку в борозду. Надеясь, что гость ничего не видел, я быстро направилась к дому.
  Коллега Коршунова чиркнул спичку и закурил. Думаю, меня он заметил сразу. Расстояние между нами было не большое. Да и я особо не таилась, когда избавилась от ружья. Поправляя испачканное платье, я старалась ровно идти по борозде. Ноги, правда, не слушались. Каждый раз, поднимая глаза, меня била дрожь. Пичугин пристально смотрел на меня. Точнее, его глаза следили за каждым моим шагом.
  Возле бани я остановилась. Пичугин сам шёл мне навстречу. Идти дальше уже не было смысла. Через него мне не проскользнуть. Калитка, разделявшая огород и двор, была очень узкая. Двоим не разминуться. По довольной улыбке подполковника я поняла, просто так он меня не пропустит.
  - И где же ты измазалась? - выдыхая дым сигарет, спросил он.
  - За зайцами бегала, - бросила первое, что пришло в голову.
  - Может за зайцем, а не зайцами? - прищурившись, двусмысленно сказал Пичугин.
  - Может, - улыбнулась я.
  Этой улыбкой я пыталась скрыть страх. Я боялась, что он всё видел. Не выдержав его пронизывающего взгляда, я быстро отвернулась. Но куда там. Убежать я не могла. Бочка с водой с одной стороны. С другой стена бани. С третьей забор. И он. Сама загнала себя в западню.
  Как он подходил, я ощущала спиною. Дыма сигарет с каждым его шагом становился теплее. Сигаретный дым не давал мне дышать. Я повернулась, чтобы запротестовать. Передо мною вздымалась его широкая грудь в тёмно-зелёной гимнастерке. Я помню, как поблёскивали пуговицы, когда он затягивался сигаретой. От такой близости меня бросило в жар. Щёки запылали ярким румянцем. В его серых глазах моё отражение приобретало другие черты. В них я была взрослой соблазнительной девушкой. Стоило мне всмотреться в эту серость, и моё отражение растворялось в черноте расширяющихся зрачков. На мгновение мне показалось - он читает мои мысли. Я сама не знала, о чём думаю. Возможно ли думать, когда ты во власти его.
  Именно в тот момент во мне проснулась женщина. Этого нового чувства я испугалась сильнее, чем самого подполковника. Упёршись ладонью в его грудь, я прошептала:
  - Отойдите.
  В ответ я услышала:
  - Даже лицо испачкала.
  Его голос с хрипотцой был насмешливым. Офицер прикоснулся к щеке и потёр её пальцем. Я попыталась сделать шаг назад, но его руки обняли меня. Я не могла пошевелиться в этих железных объятьях. Единственное, что мне было под силу это прошептать:
  - Отпусти.
  Только мои мольбы и просьбы были напрасны. Он сильнее прижал моё тело к своему. Медленно убирая с лица выбившуюся прядь волос, смотрел мне в глаза.
  - А я не знал, что у Прохоровича такая красивая дочь.
  Его голос был спокоен. Вот только в глазах играли искры озорства.
  Смутившись, я перевела свой взор с его лица на гимнастёрку. Пуговки расстегнуты. Глубоко дышит.
  Я помню, как он поцеловал меня. Это произошло само собой. Стыдно признать. Я не сопротивлялась. Он не был груб. Не был настойчив. Он был нежен. Ласков. Вкус терпких сигарет нисколько не испортил первого впечатления от поцелуя. Иногда вспоминая тот уже далёкий поцелуй, я раз за разом прихожу к выводу, что сама хотела этого. В моём городе было много красивых парней. Мальчишек моего возраста. Только почему-то меня к ним не тянуло. Их смазливые личики, по-детски ещё наивные глазки и пошлые глупые шутки бесили меня. Ну не тянуло меня к ним. Они были скучны, не интересны. Мне всегда хотелось чего-то особенного. Чего-то запретного. Наверно, правдива поговорка: "Кто ищет, тот найдёт". Я всегда находила приключения на свою голову. А если точнее, то я первая делала шаг в пропасть. Я окуналась в омут с головой. Товарищи - господа даже по-прошествии десятков лет я не жалею ни о чём. Это моя жизнь и на другую я её не променяю.
  В Пичугина я не влюбилась. Он был мне просто интересен, как взрослый опытный мужчина. Дальше поцелуя тогда не дошло. Младший брат, выскочив из дома, позвал меня:
  - Лизка, мать ждет!
  Мы резко отстранились друг от друга, словно нас ударило током. Шумно дыша, почти задыхаясь, мы посмотрели на Кольку. Наверное, его голову посетила та же мысль, что и мою: "Вот засранец!". Как сильно я разозлилась. Даже не знаю, за что больше я разозлилась на брата. За то, что увидел моё падение, или прервал его. А падать в пропасть порока было так приятно. Я поправила платье и волосы. Ещё раз посмотрела на него и пошла в дом. Он остался на улице, чиркнув спичкой, закурил снова.
  Свадьба закончилась за полночь. Жениха с невестой в их дом отвез дядя Фрол. Единственный трезвый человек. Сосед страдал язвой желудка и не пил. Милица утащила молоденького шофёра Пичугина к себе. Подполковник хоть и был выпивший, но твёрдой походкой побрёл к сенненской гостинице. Уходя, он мне улыбнулся, а я отвернулась. Повторюсь, мне не было стыдно. Я не хотела, чтобы кто-нибудь заметил, как румянец покрывает мои щёки. Остальные гости разбрелись, кто был в состоянии, по домам. Ну, а кто нет, завалились спать прямо у нас.
  Вот так и закончилась свадьба моей сестры. Этот день изменил не только жизнь Ани, но и мою. Пичугина я встречу за год до войны. И эти три с половиной года изменят меня до неузнаваемости. Нет, я останусь красавицей. Перемены произойдут в моей душе. В моём отношении к мужчинам. Я больше не буду испытывать того трепета от близости с ним, как в тот вечер. Когда мы встретимся, я буду его целовать. Скромности, смущения, детской наивности во мне больше не будет. Я закую своё сердце в надёжную броню. Не сделав это, я разочаровалась бы и в Пичугине намного больше. Я не смогла бы простить ему того поступка. Но, об этот вы узнаете позже. Текст не полностью.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"