"Прошу решить вопрос. Срок - 12 февраля". И подпись. Нет, не подпись. Но - Подпись. Подпись лица, которое привыкло к тому, что слова его отливают в мраморе и бронзе, а при взгляде на почерк подчиненные начинают задыхаться, как будто им удавку накинули на шею.
Такая бумага - опасна. От нее стремятся избавиться сколь возможно скорее. Но, прежде чем священная запись дойдет до исполнителя, ее должны приблизить к бренной земле посредники Господа, стоящие на низших ступенях Иерархии. Так бумага оказывается на столе у Перового Заместителя Генерального директора- Исполнительного директора, который осуществляет общий контроль над пятью департаментами. Заместитель ставит под резолюцией Генерального свою резолюцию. " Г-ну Буркову - на контроль. Необходимо уложиться в заданные сроки. Вопрос особой важности! ". Ангел - не Господь, Ангел не столь лаконичен. Подпись Первого Заместителя не менее размашиста, чем у Генерального, но по начертанию скромнее. Удел Заместителя - Совершенство у врат Божественного.
Далее бумага попадает к Буркову. Бурков - шеф департамента, под его руководством работает пятьдесят человек. Он очень большой начальник, волен казнить и миловать, но - в пределах своей епархии. На этом уровне уже нет тех, кто, как выражаются умные журналы, "контролирует финансовые потоки". Должность Буркова - потолок, которого достигают агрессивные выдвиженцы, умеющие работать челюстями, перемоловшие на своем пути не один десяток пираний помельче.
Бурков - заплывшее жиром существо с бронетанковым лицом, он сильно смахивает на кондотьера Гаттамелату. Бурков держит бумагу в своих громадных лапах. Такие руки не приспособлены под письмо, они должны ломать шеи поверженным врагам. Последние полгода Бурков думает о том, что хорошо бы поменять машину. "Фольксваген"-двухлетка его более не удовлетворяет, Бурков хочет ездить на новеньком "Ауди". "Ауди" снится Буркову по ночам. Хотя Бурков мало спит, ибо он влюблен. Влюблен в новенький "Ауди". С тех пор, как он влюбился, он научился мечтать. Он мечтает о новехоньком "Ауди".
Бурков мечтает, как он поставит "Ауди" на стоянку у офиса и как боссы конкурирующих депртаментов сдохнут от зависти. За это он готов отдать все на свете
И, когда мечта Буркова сбудется, у Руководства Компании не должно возникнуть вопросов - почему у всех начдепертаментов - "Фолькосвагены", "Пежи" и "Тойоты", а у Буркова, видите ли, "Ауди"! И, чтобы у Руководства не возникло ненужных вопросов, Бурков должен беспрекословно исполнять все указания Руководства. Даже бредовые. Даже эту бумагу.
Бурков вызывает одного из своих заместителей - Валеру Красикова, молодого и пуленепробиваемого.
--
Красиков, это полная хуйня, - Бурков показывает Красикову бумагу. Тот читает и начинает почтительно ржать., - Но если ты, бля, в понедельник не доложишь об исполнении, ты смеяться у меня ЗАДНИЦЕЙ будешь. Вопросы есть?
Вопросов у Красикова нет. На то он и Заместитель Директора Департамента, большая шишка для своих двадцати шести, и в подчинении у него три отдела общей численностью в шестнадцать человек. Красиков ходит строевым шагом и смеется только в присутствии начальства либо равных по званию. Три отдела ненавидят его лютой ненавистью... Бурков пишет корявым - чтобы не переплюнуть, упаси Боже, Вышестоящих - и одновременно повелительным - чтобы рядовые врубались, что почем - почерком резолюцию следующего содержания: " Г-ну Красикову оперативно реализовать все необходимые мероприятия. Прошу всех сотрудников Департамента оказывать всемерное содействие. О ходе исполнения докладывать немедленно. Бурков".
Резолюции расширяются книзу, как пирамида. Это Богу достаточно одного слова - а смертным, пусть и высокопоставленным, приходится заниматься агитпропом.
Красиков выходит из кабинета Буркова и думает: на кого бы это повесить? Вешает на Маркелову, начальницу одного из трех отделов. Исполнительная и прилежная, Маркелова вместе с тем тупа, как колотушка, но держится она за свое место с той железной хваткой, на которую способны лишь женщины предпенсионного возраста. Красиков корябает совсем мелким почерком указание Маркеловой: "Личное задание Адольфа Леонидовича. Необходимо осуществить в кратчайшие сроки, с привлечением всех возможных материальных и человеческих ресурсов".
Бумага растет. Будучи зачата в недоразумении и спешке, она появляется на свет в престижном канцелярском роддоме большой компании. Будущее младенцев детей зависит от общественного положения родителей: в больших компаниях царит кромешный, меровингский феодализм. Бумажка, подписанная мелким начальником, обречена на убожество и нищету в течение всей своей краткой жизни. Ее станут держать в пыльном ящике стола какого-нибудь заштатного ведущего специалиста. Она не познает настоящего горя и истинного счастья, влача существование в толкучке повседневных делишек. Конец бумаги будет бесславным - трепеща на леденящем сквозняке человеческого равнодушия, она кончит век в мусорной корзине, вместе с жвачками, дурно пахнущими пластиковыми стаканчиками и распечатками интернетовских порнобестий.
Иное дело - судьба нашей Бумаги, подписанной Генеральным. Ее ждет блестящее будущее. Она посмотрит мир, путешествую по департаментам и отделам Компании. Она получит отличное образование: ради таких, как она, прочитывают горы специальной литературы, записываются на курсы повышения квалификации и учат языки, чтобы лучше понимать таинственный в своей лаконичности язык Босса. Из-за нее чья-то карьера пойдет вперед на всех парусах, и, возможно, будет сломана чья-то судьба. Бумага узнает, что такое быть любимой: для того, чтобы угодить ее желаниям, поклонники не пожалеют сил ни на серенады, ни на ратные подвиги. Итак, Бумагу ожидает громкая, богатая на события жизнь и почетное захоронение в архивах канцелярии. И дело Бумаги не умрет, и будет жить в веках, порождая, как это часто бывает, бурную переписку, обмен несуществующими мнениями, совещания на предмет безотлагательного решения незаданных вопросов.
Каждый, кто держит в руках такую Бумагу, понимает, что причастился святых даров, он чувствует на губах соленый вкус власти, которая дает ему жизнь и хлеб насущный….
Но те, кому выпал жребий обустраивать судьбу нашей Бумаги, удивлены - как НИЧТОЖНЫЙ, смехотворный факт жизни породил такой весомый отпор? Однако, сказано, что гении человечества зачинаются в тесноте и пьянстве, причем нередко от подозрительных субъектов. Сотрудники Компании знают об этом, и удивление их, конечно, притворно, как притворны попытки самостоятельной жизни вне стен Компании, попытки удалиться шагами трусливыми и мелкими, как канцелярские кнопки, от всевидящего ока любвеобильной и строгой Матери-корпорации. Все, исторгнутое единой матерью-прародительницей, неслучайно, и, как святая церковь, исполненная святого духа, не способна на ошибки, так не способны на них официальные лица, облеченные властью издавать Приказы, Распоряжения и Инструкции. Воля Компании - закон, а законы существуют для того, чтобы их исполнять.
Компания переехала в новое здание сорок дней назад. Долгими и мучительными были приготовления к переезду. Капитальный ремонт, казалось, парализовали подкравшиеся из-за угла холода, и здание было заморожено в состоянии порыва к прекрасному. Но вожди, мудрые мужья матери-прародительницы, осилили-таки вершину, которая многим казалась недоступной: ремонт был завершен в срок, здание сдано и готов к заселению.
В течении двух недель департаменты и отделы Компании переезжали в новое здание мелкими порциями, равномерными косяками достигая райских врат Сада Наслаждений, открывающихся без прикосновения, словно по мановению волшебной палочки, ибо были врата снабжены фотоэлементами. Здание, еще недавно пустынное и заброшенное, превращалось в кибернетический организм, пронизанный Единой Корпоративной Сетью, умащенный еврорементом, обласканный снимками на страницах ведущих изданий и кадрами в телерепортажах. Здание порой противилось диктату пришельцев - так дикая, необъезженная лошадь не дается наезднику. В сырых подвалах вновь и вновь возникали раз и навсегда изгнанные крысы; два раза с визгом лопались оконные рамы - отличного качества стеклопакеты, уничтоженные смутным, тупым недовольством здания. Но старому, видавшему виды дому пришлось смириться и принять новых жильцов. Что мог сделать один дом, если сил всех старомосковских особняков не хватало на то, чтобы противостоять капремонтам, молниеносным, как холерные эпидемии? Жизнь, принявшая новые формы, напирала со всех сторон, дома же принадлежали истории, которая всегда отступает перед жизнью.
C нового офиса Компании сняли леса, но некоторые приметы стройки оставались надолго. Никак не могли снести безобразный бетонный забор, окружавший строительство. Не могли вывезти груды строительного мусора, которые скопились на заднем дворе, словно заблаговременно отложенные стройкой на черные времена жировые запасы.
Особенно долго не могли избавиться от стаи бродячих дворняг. Такие стаи часто собираются на больших стройках. Строители не гонят псов, ибо по ночам те надежно охраняют стройплощадки от чужих. За это псов кормят. Рацион не бог весть какой - черствый хлеб, картофельная кожура, огрызки - но зато постоянный, как скромная, но ежемесячная получка мелкого клерка.
Паршивые, дикие, трусливые псы вряд ли могли сгодиться Компании - та располагала собственной охраной, менее преданной, но зато прилично одетой и приученной не гавкать на людей по пустякам. То ли дело псы - в вечерние часы, когда темнело, они выбирались из неведомых своих укрытий и окружали припозднившегося сотрудника, устрашающе громогласно тявкали, скалили желтые, острые клыки и неистово размахивали хвостами, выказывая непонятные, но сильные эмоции. Очевидно, псы принимали хорошо одетых сотрудников за чужаков, так как привыкли к грязным комбинезонам строителей, измазанным яркими пятнами краски.
Ясно, что никакого зла собаки, сами безумно боявшиеся людей и лаявшие больше от смущения, причинить не могли. Но сотрудники, особенно юные практикантки-студентки, пугались до полусмерти, и, приходя назавтра в офис, жаловались на псов. "Перестрелять их, вот и весь разговор!" - предлагали выход мужчины, дежурно возмущаясь чинимому псами беспределу. Ближе к полудню девушки успокаивались, и в свете дня даже начинали жалеть собак, бездомных и голодных. Однако уходить с работы старались засветло и в большой компании.
Постепенно, не находя себе пропитания, стая псов рассосалась сама, раскололось, словно льдина, растаяла в теплом океане города. Слабейшие псы издохли, сильнейшие прибились к другим стаям и коротали свой век в бессильных набегах на человеческие тени. Собаки понимали, что стали совместной ошибкой природы и человека: будучи одомашены человеком для своих целей, а после, в третьем, в четвертом колене изгнаны из хозяйских домов, он пытались теперь вернуться к давнишнему, дикому существованию вольных охотников. Но псы не смели нападать на прежних своих хозяев, поэтому инстинкт их растрачивался втуне либо направлялся на междоусобную грызню Собаки растерянно и пугливо бродили по городу в поисках еды, тепла и безопасности. Они оказались за границами миропорядка и были обречены на верную смерть. Изредка некоторые из них чудом впрыгивали в уходящий поезд, одним махом преодолев фантастическое расстояние между дворнягой и домашним псом, словно Оливер Твист, единственный детдомовец, взятый в семью.
В тот день стройка покидала пределы компании. Последние три вагончика прицепили к тягачам, и рабочие-молдаване, радуясь перемене места, били ложками в свои алюминиевые миски, пили водку и горланили матерные песни, намеренно не обращая внимания на аккуратных сотрудников, муравьиной рекой струившихся к главному входу Компании. Ответственный за ремонт Заместитель Генерального директора, совершенно лысый мужчина с круглыми, всегда немного удивленными глазами, персонально принимал объект у начальника стройучастка.
Заместитель удивлялся тому, как многое не сделано. Начальник привык ко всему: он видел, что остается от человека после падения с четырнадцатиэтажных лесов; что остается от человека после попадания в него строительного патрона; что остается… эх, чего он только не видел - и поливал заместителя вежливым и уклончивым матом. Заместитель возмущенно хлопал веками, указательный его палец, словно неисправная буровая установка, настойчиво тыкался в некие цифры в накладных. Увидев, что возмущение Заместителя близится к критической отметке, начальник стройучастка применил испытанный трюк - отступив на пару шагов, он принялся страшно и громко орать, руками производя движения пловца-спринтера, как будто собирался разорвать на груди рубаху.
Заместитель, наконец, сообразил, что мир сотворен окончательно и бесповоротно, семь дней истекли, и предъявлять претензии рабочей силе бесполезно. Он поставил в четырех местах подписи и дал знак охране: можно отпускать.
Стройка уехала. Остался пес. Один-единственный. Неясно, состояли ли он в стае, прижившейся у здания в период строительства, либо пришел сам. Пес был заурядным дворнягой с шелудивой шерстью чернильного цветами и с сонными глазами. Сонными потому, что пес больше всего на свете любил спать.
Словом, так себе пес, ни рыба, ни мясо. Ничего примечательного.
Он облюбовал себе место под козырьком. Лежал там себе с видом хозяйским и одновременно - жалостливым. Его союзником было здание, отремонтированное до неузнаваемости, но сохранившее в себе частицы прежнего дома - старинного, полуразрушенного, грязного. Словно пожившая сука, здание когда-то привлекало к себе щенков большого города, и те, припав к дряблым, но животворным сосцам, находили в здании приют и пропитание. Здание жалело их, гладило по шелудивым головам, оберегало от непогоды и опасного шума машин.
И сейчас здание хранило память о своем прошлом, и потому не изгнало случайного пришельца, хотя и не могло ничем ему помочь. Проникнуть внутрь пес, конечно, не осмеливался. Он и не хотел. Возможно, потому, что из здания не доносился запах кухни, а значит, в представлении пса оно было пустым - он не понимал, что может делать такое количество людей в доме, где совершенно не пахнет съестным. Мир за волшебными дверями был чужим и пес знал, что его не примут. Он и сам не хотел быть незваным гостем. Но его притягивал едва уловимый запах старого, погубленного теперь здания, и оно было дорого ему, как воспоминание о достойном и полноценном прошлом. И как надежда - надежда на то, что все хорошее, случившееся когда-то пусть даже не с ним, но с сородичами и дальними предками, может вдруг осуществиться.
И, видя варварскую, и потому особенно ценную нежность пса, здание принимало его и, как могло, помогало. Но были у пса и другие союзники - многочисленные и незаметные пасынки и падчерицы Компании.
В любой Компании сосуществуют два мира. Первый мир, сливки, лежащие на поверхности - служащие, полноправно именующие себя Сотрудниками: большие, средние и мелкие руководители, главные, ведущие и просто специалисты, клерки, секретари. Именно они - гордость матери-Компании, ее лучшие сыны, рожденные законным образом, имеющие надлежащее образование, опыт, одежду, и, главное, склад ума, тождественной с Единым Мозгом Компании. Сотрудники живут в мире абстракций и цифр. Руководствуются в своей деятельности Приказами, Инструкциями и Распоряжениями. Хронотоп служащих функционирует в особом ритме, и топография строится согласно удивительным, непонятным простым смертным законам: не менее трети жизненного пространства и времени лежит в Интернете; вторая треть - у отеческого кресла близлежащего руководителя; последняя же треть равномерно распределяется между столовой, чайной, дружественными отделами, комнатами для переговоров, дорогой домой и личной жизнью за пределами Компании.
Безусловно, собака не могла вызвать симпатий у Сотрудников. Но в Компании был и другой мир: уборщиц, рабочих, охранников, водителей. Эти люди больше всего боялись в один прекрасный день оказаться на улице. Всякий раз, выходя за сверкающие двери на фотоэлементах, они вздрагивали и в испуге оглядывались: не исчезло ли величественное здание, по милости приютившее их? Не окажется ли на его месте сейчас пустырь, усеянный мусором и нечистотами? Ах, как же непрочно было их благоденствие в лакированных интерьерах! И потому они боялись Компании и не любили ее.
Компания с радостью бы избавилась от пятой колонны в своем строю. Но именно эти люди поддерживали боеспособность Компании как единого электронного механизма. Благодаря этим людям работали электричество и телефонная связь, происходила уборка помещений, устранялись неполадки и приготовлялась еда в столовой.
Компания, по сути, являлась огромным существом, имеющим тело и душу. Если мир Сотрудников был душой, мозгом, то мир рабочих и уборщиц представлял собой Тело - поглощающее пищу, страдающее от болезней, испражняющееся нечистотами. Но в своей гордыне Компании, как и всякий мудрец, не желала замечать своего тела с его низменными потребностями. Она вдохновлялась поэзией расчетов и цифр , наслаждалась роением сотен и тысяч мыслей, что синхронно кружили в ее голове. Она была мечтателем и романтиком, наша Компания, и ничто не пугало ее больше, чем происходившее за пределами ее черепной коробки.
Словно барин валялась компании на полке в баньке, и в упор не видела банщиков, что суетились вокруг, оберегая ее пышное, полное жира и мыслей тело. Банщики же - каста шудр, неприкасаемых - не могли ничего знать о священных мистериях, происходивших в глубинах Компании.
Истинные сыны Компании - Сотрудники - казались шудрам бездушными манекенами, закованными в костюмы, галстуки и начищенные ботинки. И этих манекенов приходилось обслуживать, мыть за ними унитазы и выносить грязь. Сотрудники же полагали, что шудры только зря путаются под ногами, смущая Клиентов и Партнеров Компании своим неказистым видом и вороватыми взглядами. Сотрудники искренне считали, что жизнь Компании настолько совершенна, что может происходить как бы сама по себе, без посторонней помощи.
Итак, два мира в упор не видели друг друга. А если и замечали, то лишь для того, чтобы искра ненависти, старой, как мир, метнулась от одного лагеря к другому.
Шудры сразу поняли, что собака, которая нашла приют у портика Компании - своя. Многие женщины-шудры питали слабость к обездоленным. Жалеть обездоленных стало для них привычкой, они втайне радовались, что есть кто-то на этом свете никчемнее и беспомощнее их самих. Итак, шудры и пес спелись. Добрые тетеньки из столовой подкармливали собачку лакомыми объедками и с опаской оглаживали шерсть, лоснящуюся от грязи. Пес благодарно смотрел на них песьими своими глазами и сипло скулил, норовя засунуть морду в сумку, полную объедков, заготовленных для семейства. Тетенек восхищала такая самозабвенная преданность пище. В сущности, от окружающих они хотели одного: чтобы те непрерывное ели, и благодарили тетенек за съеденное, и просили еще, а тетеньки бы хмурились и не давали, но потом, смягчившись, выносили добавки, но чуть-чуть, самую малость, и в ответ бы получали благодарность, звонкую, как пощечина, весомую, как оплеуха, нежную, как объятье подвыпившего муженька. Ибо у пятидесятилетних, заплывших жиром тетенек кормление служило заменой совокупления, где им, великолепным и властным, принадлежало право - давать или не давать. И они были счастливы, когда принимали пищу из рук, когда говорили "спасибо", когда скулили и жались к ногам, настаивая на продолжении.
Шудры-мужчины видели в собаке живое доказательство того, что власть Компании имеет границы. Непочтительность, наглый вызов стоящим выше - вот что усматривали мужики в собаке, и восхищались ее нахальству и животной храбрости, и жалели, что сами не могут вести себя вот так же. Пес и в самом деле смотрелся вызывающе на фоне гранитного портика с козырьком на трех серебристых колоннах, которые по ночам загорались ярким, властным светом изнутри - замысел дизайнера, в полной мере оцененный собакой: этот свет создавал глубокие тени, в которых так удобно было прятаться. В восемь утра к портику со свистом подкатывал громадный "Лексус" Генерального, и собака с ужасам бросалась прочь из под ног каменнолицых охранников, расчищавших дорогу Всемогущему, пока он стремительно и шумно следовал к лифту. Генеральный уносился на самый верх, на шестой этаж, доступ на который имели только посвященные. Он водворялся в своем обширном кабинете, чьи размеры c трудом поглощали неуемную энергию этого льва-самца, готового разорвать любого, кто осмелится приблизиться на расстояние запаха к его владениям, к ЕГО прайду.
Собака чуяла, что от этого "Лексуса", от этого человека, который движется столь быстро, что невозможно разглядеть черты его лица, исходит страшная, смертельная опасность. Но уборщики, рабочие и наладчики не видели страха пса. Им казалось, что пес смеется. А он всего лишь зевал…
Иное дело - Сотрудники. С одной стороны, присутствие бездомной дворняги у портика нового офиса Сотрудников забавляло. "Видимо, это собака Генерального. Охраняет офис!" - шутили Сотрудники. Кто-то посоветовал сделать пса - раз он так прижился - официальным символом компании, увековечить в логотипе и именовать впредь Корпоративной Собакой. Но со временем неуместное соседство стало раздражать.
Не было на свете существа глупее и трусливее, чем наш пес. Его манили токи тепла и дома, скупо выдаваемые зданием. Но у него и в мыслях не было расшатывать фундамент социальной лестницы…
--
Ну и как она тебе? - задумчиво молвил Ваня Тимченокв, пожевывая кончик галстука.
--
Ох! Что-то день только начался, а мне уже так работать надоело…По-моему, слишком тощая. Знаешь, девушки должны быть пынобедры и пышногруды, должны быть..ммм., как пышка - ам и проглотил! А это что? Кожа да кости! - ответствовал Гриша Шестаков, нависая над Тимченковым и критично разглядывая девушку в мониторе.
--
Надюшка, а ты что скажешь? - Тимченков обернулся к прелестной девушке за соседним столом, два месяца назад - к огорчению приятелей - скоропостижно выскочившей замуж.
--
Скажу, что Тимченкову пора жениться! Тридцать лет скоро, а все баб в Интернете разглядывает!
--
Между прочим, в Америке семьдесят процентов мужчин регулярно просматривают порносайты. Как ты это объяснишь, Наденька?
--
Откуда цифра? Ты, наверное, перепутал. Семьдесят процентов Земли покрыто водой - ты это имел в виду?
--
То есть тебе нравится барышня, Надя?- обиделся Шестаков, - Она ж тощая, как селедка под маринадом!
--
Ой, Шестаков, поди погуляй, а? Кофе попей. Сигарету покури. В туалет сходи, если тебе делать нечего. Мне надо отчет сдавать, а то у Красноглазого опять истерика случится. Откачивай потом его…
Вот тут-то и отворилась дверь, и в кабинет влетел Красиков. Красиков ходил шагом строевым и вальяжным, широко расставляя ноги и размахивая руками, как будто пытаясь захватить ими побольше жизненного пространства для себя.
Руки у Красикова и в самом деле были загребущие Люди это знали и Красикова не любили, прозвав его Красноглазым за манеру в минуты гнева краснеть, надувать щеки и выпучивать глаза. Не любили Красикова, но побаивались - в его воле было давать премии и урезать зарплату. Правда, премии он давал редко. А резать любил - сказывалась школа Буркова, начальника старой закалки, привыкшего маневрировать кнутом и пряником, причем пряники он кушал сам, а кнутом угощал подчиненных.
Красиков за недолгое время своего начальствования выработал несколько полезных привычек - в частности, он умел появляться в помещении внезапно. Вот и сейчас он возник как будто из-под земли и оказался за спиной у Тимченкова, да так быстро, что тот не успел свернуть окошко с худосочной американкой.
--
Чем занимаетесь? - поинтересовался Красиков, потихоньку свирепея.
--
Да так… Валера, мне Александр Степаныч сказал, что они еще не согласовали сроков поставки, поэтому пару дней придется подождать, как минимум…
--
Так. Ладно. Сейчас подойду, - буркнул Красиков и отправился к соседнему ряду столов, где было место Маркеловой. Тимченков - отменный пародист - убедительно передразнил Красноглазого: надул щеки и сипло прорычал: "Так! Я же завтра говорил, что вчера ЭТО ДОЛЖНО БЫТЬ СДЕЛАНО!!!" Надя хихикнула, а Тимченков закрыл все интернетовские окошки и раскрыл экселевскую таблицу, полную цифр и диаграмм, а потому выглядевшую правильным, безобидным бэкграундом в преддверии надвигающегося шторма.
Вернулся Красиков, гремя ботинками, часами, телефоном, ежедневником, ручкой - словом, всем тем, что только могло на нем греметь, устрашая. За Красиковым семенила Маркелова с лицом, как всегда, несчастным. В руке она осторожно, словно боясь пораниться, держала Бумагу.
- Анна, прошу объяснить мне, почему вы вчера вечером получили поручение, и в течение целого дня ничего не было сделано, - поинтересовался Красиков, обращаясь к Маркеловой, но смотря почему-то на Тимченкова. Тимченков под испепеляющим взглядом Красноглазого совсем сник и принялся тыкать курсором в диаграммы, словно воробей, поклевывающий хлебные крошки.
Маркелова тяжело вздохнула.
--
Валерий Валерьевич… Если честно, я не знаю, с какого конца за это взяться.
--
Анна, ты мне предлагаешь о твоем знании или там незнании доложить Адольфу Леонидовичу?! Мол, госпожа Маркелова не знает, с какого конца за это взяться? Я правильно тебя понял?
Маркелова кусала губы и думала: "Какая ж ты сволочь, Валерка. Я ж тебе в матери гожусь… А тут мне предлагают живодерством заниматься. Как все надоело…" Маркеловой и вправду все надоело. Больше всего на свете она любила мыть посуду. Хозяйственным мылом. Моющих средств она не признавала - химия одна - а вот мыло уважала. Ее с удовольствием приглашали на многолюдные праздники, зная, что кто-кто, а Аня всегда вымоет всю посуда, сколь много бы ее не скопилось. Маркеловой нравилось драить сковородки, чистить кастрюли и выскабливать до зеркального блеска чайные блюдца - так она приближала мир к совершенству. В мытье посуды ей виделась осмысленность, ей казалось, что чем больше тарелок она вымоет, тем лучше станет жизнь на Земле. Вот чего не хватало ее работе в Компании - осмысленности. Лучше б она мыла посуду… Ведь она прежде всего женщина и мать двоих детей.
--
Хорошо, - Красиков увидел на лице Маркеловой тупую, животную ненависть и понял, что от нее здесь толка не будет, - Хорошо. Анна, вы правы, не женское это дело. Можете идти. Господин Тимченков! Я думаю, этим займешься ты.
Красиков взял из рук Маркеловой Бумагу и положил ее на стол перед Тимченковым. Тот прочитал и удивленно воззрился на шефа.
--
Валера, но это же полный пиздец!!
--
Ты это Мокину скажи. Вот поди и скажи это Мокину!
--
Нет, ну а причем здесь мы? Пусть займется служба безопасности, отдел персонала, наконец. Да, отдел персонала! Ведь бедная тварь тоже в какой-то мере персонал. Вот пусть ее…и уволят! Или пристроят куда-нибудь.
--
Видишь, кому расписано поручение?!
--
Ну, вижу. Ошибка, видимо. Как всегда… Вот ведь бардак!
--
Вот и все. Сегодня четверг. Если в понедельник Мокин опять увидит собаку у подъезда, нам всем не поздоровится. И тебе в первую очередь. Потому что я поручаю это дело тебе. Лично в руки. Не успеешь завтра, будешь в субботу работать. В воскресенье. Мне по херу. Главное, чтобы к понедельнику ее не было.
--
Валера, и что мне с ней делать?! На живодерню свезти? Или придушить собственными руками?
--
Блядь, ну придумай чего-нибудь!! Подумаешь, институт благородных девиц! Можешь отложить все дела. На звонки не отвечай. Но в понедельник - чтоб как штык! Все ясно?
--
Ясно, ясно. Ладно, что-нибудь придумаем. Не уроним честь департамента!
Итак, бумага дошла до исполнителя. Это была служебная записка, адресованная Генеральному директору Начальником службы безопасности:
Она выглядела так:
Уважаемый Адольф Леонидович!
Прекрасно и благоустроено наше новое жилище, в которое все мы, псы лукавые, попали благодаря неустанным заботам дорогого руководства и, прежде всего, Вашим, глубокоуважаемый Адольф Леонидович! И Сотрудники оправдали высокое доверие: Словно гиганты, титаны, циклопы, трудолюбивые муравьи, медолюбивые пчелы, сотрудники Компании прилагали все силы свои для благополучного разрешения Компании от ремонта. Словно нежная мать, Компания нянчит новое здание, как грудного младенца, питая соками своего тела. Вот уже сорок дней жизнь наша изменилась чудесным образом: мы стали, словно молодожены на брачном ложе. Ибо произошло новоселье и чудесное бракосочетание закаленной в битвах Компании с нежным, невинным после ремонта Помещением.
Итак, как достоверно сообщает вверенная мне служба, радость и благонадежность излучают все до единого сотрудники Компании, являясь восхищенными свидетелями Чудесного Бракосочетания. Индекс лояльности достиг небывалой отметки - 0,97 - чего не бывало за всю историю Компании. Более того, ни одна Компании на нашей старой планете никогда не достигала столь высокого уровня благости! Позволю напомнить Вам, дорогой Адольф Леонидович, что высочайший за всю историю цивилизации индекс Лояльности был отмечен в корпорации "Форд Моторс" в 1928 году и составлял он всего 0,96!
Вы скажете - так почему бы нам не уволить к псам Службу безопасности, или не сократить ее вдвое - раз в Компании царит благодушие и успокоенность? А я скажу Вам - нет, умудренный Адольф Леонидович, повремените! Мы еще сгодимся вам - коли нет недовольства зримого, значит, должно быть беспокойство скрытое! И мы действительно выявили тихую рябь, покамест безобидную , но способную через некоторое время вылиться в открытое возмущение, скажу больше - в бунт!
Приведу скупые цифра статистики. За последние пять рабочих дней было доподлинно зафиксировано шестьдесят четыре негативных упоминания о Компании. Из них пятьдесят девять - на одну и ту же тему. Редкое единомыслие установилось среди сотрудников, не правда ли?
Что же так удручает сотрудников? Зарплата? Несправедливые начальники? Личные тяготы? Нет, нет и еще раз нет!!! Их возмущает присутствие у парадного подъезда компании бездомной дворняги черной масти, которая похожа на черную кошку, перебежавшую дорогу Компании, некоего отвратительного Цербера, словно нарочно нами поставленного охранять врата в райские кущи.
Сотрудники в недоумении. А что же думают наши клиенты? Наши партнеры? Они думают - видимо, безродная тварь является здесь всеобщим любимцем, видимо, внутренность компании, ее истинное ядро столь же убого и непотребно, как и пес, несмотря на внешний глянец! Бежать, бежать отсюда что есть силы - думают клиенты и партнеры, и, хватаясь за голову, исчезают, направляясь к парадным портикам наших конкурентов.
Но это еще полбеды. Представьте, что будет, если Пес неожиданно взбесится и примется кусать всех подряд, включая начальников департаментов, Заместителей Генерального Директора и даже - Боже упаси! - Первых Заместителей Генерального Директора? Не взываю к Вашему чувству самосохранения - знаю, Вы о себе не думаете, заботясь только о целостности Компании. Но умоляю Вас - защитите нас от блохастого чудовища! Избавьте от пса!
Прошу вас принять меры к устранению недоразумения! Дайте лишь знак - и мы наведем порядок, срежем с лица Компании омерзительную бородавку!
С уважением,
ДиректораСлужбы Безопасности
Мозговой Филипп Филиппович."
Адольф Ленидович Мокин недоуменно смотрел на бумагу. Действительно, несколько раз он встречал нечто похожее на собаку у входа в офис. Но у него не было времени оглядываться по сторонам. Интересно, какой породы собака? Тьфу, глупость какая! Ведь сказано же - дворняга! А неплохо было бы посадить у портика, привязав золотыми цепями к трем, трех породистых и благородных псов - догов, например. Или бультерьеров. Надо дать указание в отдел рекламы.
Адольф Леонидович нажал кнопочку - вбежала секретарша с блокнотиком:
--
Леночка, запиши. Для отдела рекламы - три бультерьера. Напомни мне перед директоратом в понедельник. Да, три собаки… золотые цепи. В отдел рекламы. Спасибо, свободна.
"Дворняга - это неправильно. Дворнягу надо убрать. Надо поручить Гнездину. Они вечно с СБ грызутся. Гнездин зарывается. Пусть сбавит жару. Пусть повозится с псом. "
Так появилась резолюция.
Тимченков с тоской глядел на леденящую кровь подпись Генерального, под которой, словно маленькие какашки, рассыпались в разные стороны уменьшающиеся подписи нижестоящих руководителей. Последней значилась в левом нижнем углу подпись Красикова - крохотная, но с вывертом. Маленькая, а уже наглая.
Чего там, Ванька-Встанька? - тихо молвила Надя. Тимченков махнул рукой - мол, все ко мне. И через минуту отдел собрался вокруг Тимченкова. В полной тишине они читали Бумагу. Всем внезапно захотелось в отпуск…
Степановна наслаждалась своим законным часом тишины. С трех до четырех чайная закрывалась на обед, и Степановна могла спокойно поесть и попить кофе, почитать газету. Все остальное время она смотрела, как пили и ели Сотрудники с ее этажа. Степановна помнила каждого в лицо и почти всех знала по именам. А вот Сотрудники так и не удосужились запомнить, как ее зовут. Некоторые, конечно, обращали на нее внимание, иногда заговаривали с ней, но так, как разговаривают с бессловесным псом, не ожидая, что тот сможет что-нибудь ответить. Поэтому Степановна отвечала редко, неохотно и косноязычно, так что из ее слов ничего нельзя было понять.
Порой Степановне казалось, что она - воздух, пустое место, сквозь которое, не задерживаясь, проходят взоры сотрудников. Тогда она мечтала стать роботом, чтобы не тратить ума и внимания на людей, и на те нехитрые действия, которые ей приходилось совершать по долгу службы. Но иной раз Степановна ощущала веселую гордость за себя, и своих соратниц, которые обслуживали пять этажей Компании: ведь они ежедневно кормят и поят более тысячи человек! Аппетиты у сотрудников были немаленькие: за день они изводили две двухсотграммовые банки кофе, пять коробок чая, три коробки рафинада - это то, что Компания предоставляла бесплатно. Что уж говорить о невообразимых количествах йогуртов, лапши быстрого приготовления, бутербродов, конфет, супов, салатов, которые Сотрудники поедали самостоятельно за собственный счет! И эту бурлящую реку помоев Степановна исправно обуздывала и направляла в нужное русло - посуда вымывалась, грязь и мусор выбрасывались, столы тщательно вытирались. Воистину, не так мало для одного-единственного человека!
Сейчас у нее были гости: Раиса с третьего этажа и Рустам, здоровенный рабочий из технического департамента. Взгляд Степановны отдыхал на спецовке Рустама, заляпанной краской, свежей грязью и прочим живым веществом, от которого тот не отстранялся, а, напротив, носил на себе, как главное свое достоинство.
Рустам рассказывал о последнем происшествии: в коммуникациях третьего этажа случилось возгорание, и его призвали тушить пожар.
--
Я захожу, а они стоят. Рты разинули - смотрят! Штук двадцать здоровых мужиков, и хоть бы кто догадался огнетушитель взять! А огнетушителей этих в углу три стоят. Ну, я взял один, как шарахнул - все, огонек сразу потух, тут и делать нечего было, только плюнуть разок, и все. А они стоят, лыбятся! Во молодцы… А если б у вас дома чего загорелось, говорю, вы б тоже так и стояли? Тут один и говорит: "Каждый должен выполнять свою работу." А я ему: " Когда у тебя яйца задымятся, ты тоже будешь пожарных дожидаться?!"
Раиса поддакнула:
- Тут я тоже пришла в бухгалтерию, ложки искать. Они у меня все время ложки уносят из чайной, как приду с утра - опять ложек ни одной нет. Я хожу ищу по всему этажу, иногда найду ложку, а когда и ничего не найдется. Домой они, что ли, ложки эти носят? Ага, прихожу, а они такие занятые все, на меня и внимания не обращают! Вижу, двое парнишек к компьютерам-то как прилипли, и ругаются, и нервничают, аж виски у них вспотели! Ну, думаю, важная работа у людей, нельзя их отрывать. Тут один говорит: "Все, сил больше нет, давай выйдем покурить!" - и ушли. Я, грешным делом, взглянула на экраны - а там у них пасьянс разложен! Вот чего у них не получалось! Это так они здесь работают. То ли дело ты, Степановна - вишь, какую гору посуды перемыла!
Степановна всем своим видом выразила солидарность и согласие. Вдруг в дверь раздался настойчивый стук. Все затихли. Стук повторился.
--
У меня перерыв до четырех! - откликнулась на стук Степановна.
--
Мы рады за вас. Сейчас шестнадцать ноль две. Будьте так любезны открыть дверь, - ответили Степановне. Та, вздохнув, впустила охочих до халявного кофе сотрудников. Ну да, конечно - это была молодежь из пятьсот пятнадцатого офиса, которая приходила пить кофе по три, по четыре раза в день и всегда оставляла за собой гору посуды. И ведь как ровно подошли - как будто за дверью поджидали, пока истечет ее законный час отдыха!
За столиком разместились Тимченков, Надя, Шестаков и еще двое - Сеня Чешкин и Фрося Метелицына. Сеня отличался размерами необычайными, как в высоту, так и в ширину, а нрав имел робкий, был со всеми отменно вежлив - казалось даже, что он заискивает, особенно когда склонялся к собеседнику на голову ниже. Ефросинья была безудержно болтливой и недалекой девушкой, у которой в жизни была одна мечта - выйти замуж за состоятельного мужчину. До двадцати шести лет мужчины, состоятельного в надлежащей мере, Фросе не подвернулось, и пока она служила предметом невинных заигрываний со стороны не состоятельного, но в меру холостого Тимченкова.
--
Ефросинья, чего-то ты плохо выглядишь сегодня, - удручился Тимченков.
--
Разве? - удивилась Фрося. - Не знаю, не знаю. Тебе кажется
--
Наверное, много сексом занималась. Тут ведь главное не переборщить, а то переутомишься, переусердствуешь - и заболеешь! Вот Красиков расстроится!
--
А он-то здесь причем? - опять удивилась недалекая Фрося.
--
Ну, как причем? Он же так на тебя смотрит! ТАК смотрит!
Его перебила Надя - барышня деловая и серьезная:
--
Слушай, если мы снизим размер аквизиции до тринадцати процентов, что будет, как ты думаешь?
--
Что будет, что будет… Шашлык будет! Елку тебе продающие нарядят и бенгальские огни зажгут! Они и сейчас кипятком писают, но тринадцать - это уже провокация…. Кстати, кто у нас лидирует по размеру РВД среди центров продаж?
--
МРЧС, конечно! Двадцать три процента. ЦПУ тоже ничего - двадцать один процент.
--
Слушай, а зачем вообще регионам бэк-оффис? Все запросы все равно на нас идут. И доверенности мы им высылаем, и тариф рассчитываем. А в ЦПУ сидят пятьдесят человек и ничего не делают! А мы им двадцать один процент перечисляем. Неправильно это…
--
Ну, не в нашей компетенции такие вопросы решать.
--
Зато в нашей компетенции дворняг душить. Мы котов душили-душили, душили-душили… Что делать будем, господин Тимченков? - Шестаков наступил на больную мозоль.
--
Ой, молчи грусть, молчи. Не знаю. Фрось! Вот тебе задание. Полазай по Интернету, посмотри, может, есть, какие службы, которые этим занимаются.
--
Это как?
Степановна и Раиса тем временем говорили о своем:
--
Я выхожу, а она как вскочит, и давай сразу ко мне!
--
Что же с ней зимой-то будет? Сейчас пока тепло, а вот ударят холода в декабре!
--
Да не замерзнет. На то она и собака - у нее шерсть. Во какая! Греет - будь здоров.
--
А все равно жалко как-то.
--
Коли жалко, возьми ее к себе домой. Небось не откажется.
--
Не, мне нельзя.
--
Ну вот, нельзя. А чего тогда жалеешь?
--
Фроська, ну подумай.
--
Да, введи, например такой запрос: " Компании, занимающиеся утилизацией бездомных собак"
--
А лучше дай объявление в газету "Элитный персонал". Отдам, мол, хорошую собаку в хорошие руки. Собака имеет сорокадневный опыт несения службы в крупной российской компании. С честью охраняла жизнь и здоровье полутора тысяч сотрудников.
--
Я бы взяла, да у меня кошка дома живет. Муркой зовут. Мурка у меня собак не жалует.
--
Да ничего, подружатся!
--
Потом, наверное, больная она…
--
Тимченков, а не хочешь приручить пса? Возьмешь его к себе на дачу, к примеру?
--
Тьфу, терпеть не могу домашних животных. У меня их никогда не было, если не считать черепашку. И та усохла. Вот забавно: эти твари не умирают, а усыхают. Шестакович, напишут тебе в некрологе: "Безвременно усохший Шестаков Юрий Афанасьевич"
--
А они так на нее глядят…
--
Да ты не думай, я однажды кошечку подобрала…
--
Посмотри в Интернете, что-нибудь придумаем. Только быстро…
--
Ейну маму, видно, машина переехала. Так я маму в контейнер - а котенка себе…
--
Мокин с ума сошел. На что нам Служба безопасности - с собакой не могут справиться!?
Э, вот тут Тимченков загнул. Служба безопасности выполняла свои обязанности безукоризненно. И пунктуально. Устранение же собак не значилось ни в одном пункте должностной инструкции. А потому не подлежало исполнению, и, если бы не бдительность руководителя Службы, так и продолжала бы собака греться в теплых подмышках Компании. Собака была настолько заметна, что проще было не обращать на нее внимание. Так предмет, слишком близко поднесенный к глазам, часто не воспринимается мозгом отчетливо, мозг различает лишь некое бесформенное пятно, которое не поддается расшифровке
Кроме того, собака оказалась чужой и в системе распознавания врагов, на которой основывает свои действия Служба безопасности..
Система ценностей - вот на чем строится незыбкий фундамент любого сообщества. И понятие Врага входит неотъемлемой частью в такую систему. Служба безопасности умела классифицировать врагов, подразделяя их на внешних и внутренних.
Внешние враги были могущественны, но не слишком опасны, ибо все их домогательство несложно было прогнозировать и предотвращать.Бороться с внешними врагами просто. Следует лишь соблюдать элементарные предосторожности, меры корпоративной гигиены - и тогда никакая зараза не страшна. Противозачаточные средства защищают от поглощения враждебными структурами. Регулярные инъекции подозрительности вырабатывают неслыханное чутье на посторонни. Душеспасительные беседы с дружественными чинами известных ведомств дают понимание проблем и защиту от опасности, как терапия у хорошего психоаналитика.
Другое дело - враги внутренние. Служба безопасности исходила из понятия презумпции виновности, подозрение лежало на всех. Внутренний враг всегда имел преимущество - личину Благонадежного Сотрудника. Ибо всего страшней не внутренние болезни, но те, которые возникают внутри организма - такие как рак, или сердечная недостаточность.
Руководство Службой безопасности часто представляло себе прекрасное судно, изнутри подточенное древесными червями. Сколько осталось ему до крушенья? Возможно, годы. А возможно, и дня не осталось. Следовательно, основной задачей было выявление и уничтожение червей в зародыше.
Тотальный контроль. Камеры в каждом кабинете. Жучки в каждой телефонной трубке. Мониторинг внутренней электронной почты - ах, знали бы сотрудники, сколь много ценной информации извлекала Служба безопасности из анализа их утренних писем с анекдотами и вечерних - с утомленными намеками на бестолковость и предвзятость начальства!
Главное - всегда быть наготове. Не доверять ни единому человеку. Собирать досье. И нечто другое: нутром, чутьем звериным предвидеть, где прочный каркас корабля дал слабину. Кто надломился внутренне - и, следовательно, готов к предательству интересов Компании?
Как мы видим, заботы Службы безопасности много важнее - просто-напросто некогда Службе безопасности копаться с безобидным псом. Собака не вписывалась в двухчастную картину мира - она не была внешним врагом. И не была Сотрудником - следовательно, не могла представлять опасность как враг внутренний. И, лишь заметив в собаке причину недовольства сотрудников, руководитель Службы Безопасности счел свои долгом сигнализировать. Если ему верить. Но мы не будем ему верить. Ибо устрашающее свидетельство о тотальном возмущении корпоративной собакой являлось невинной ложью. Не было такого. Руководитель Службы задумал сложную интригу: он хотел нанести первый удар по зарвавшемуся Первому Заместителю Генерального - Гнездину. Гнездин не любил начальника СБ и желал того сменить. Возложить на Гнездина руками Генерального жалкое и постыдное поручение по устранению пса - значило дать понять, кто в доме хозяин. От своей пустячности это поручение лишь выигрывало в унизительности. Директор СБ выходил на тропу войны. Именно подразделениям, подчиненным Гнездину, выпадет участь исполнения поручения. Гнездин этого не простит. И прекрасно. Главное, что он не сможет выполнить поручение. Директор Службы безопасности обо всем позаботился…
Как же в недрах Компании, прекрасной по устройству, как город Солнца, могли возникнуть столь жалкие интриги? Но Компания была не механизмом - она была живым существом, и так же, как и человек, до восьмидесяти процентов своего времени и энергии расходовала на занятия пустячные, никчемные, постыдные…
Пес не понимал, что происходит. Он мирно дремал, ежась в рассветных заморозках, когда чья-то рука применила к нему неведомое доселе оружие - ошейник. Не услышав - скорее учуяв легкий щелчок возле аорты, собака отчаянно дернулась - и горло ей перехватило тугой удавкой. Она заскулила и в страхе перевела гноящиеся глаза на того, кто захватил ее в плен. Судя по виду, от него нельзя было ожидать ничего хорошего - был он весь в черном, с треугольным белым вырезом на груди, в котором колыхалась алая полоса - видимо, разбухшая от натуги кровеносная жила. Он никак не походил на тех, кто кормил собаку и ласкал ее. Друзья собаки были скорее разноцветные, от них пахло потом и отбросами- а от этого шел резкий запах спирта, запах жесткий и неживой.
Пес понял, что ему следует двигаться за человеком, иначе удавка вновь перекроет ему дыхание. Пес пытался скулить, хотя знал, что это бесполезно… Человек шагнул к стеклянным дверям и увлек за собой собаку. И собака впервые оказалась внутри здания, пугаясь тепла и странного, неестественного освещения.
В этот утренний час в здании не было ни души. Это несколько успокоило собаку, пока она не глянула наверх, где обнаружила десяток псов, мчавшихся на нее с потолка вместе с десятью людьми-близнецами. Последний раз пес сделал попытку улизнуть, но на этот раз человек дернул за поводок по-настоящему сильно, так что пес, задыхаясь, встал на дыбы, словно загнанная лошадь. Внезапно пес понял, что его ведут в настоящий собачий ад, и ужаснулся своей беспечности - как он мог в течение долгих дней жить у самых врат преисподней?! Теперь собаке хотелось на улицу, в спасительное равнодушие улиц, которые, быть может, и доконают его холодом и голодом, но не станут губить сознательно.
Но человек вел пса все глубже и глубже. Внезапно одна из стен раскололась надвое с тихим вздохом, раскрылась, словно пасть фантастического чудовища. Человек, однако, без боязни вошел в раскрытый зев, и собаке пришлось последовать за ним. Стена за ними захлопнулась - видимо, чудовище приготовилось пережевывать добычу. Собака ждала, когда появятся огромные зубы, которые искромсают ее на кусочки. Вместо этого пасть вновь разверзлась. Очевидно, чудовищно отрыгнуло их - попался слишком большой кусок. Или оно просто не переносило человеческого мяса (не этим ли объяснялся тот факт, что человек безбоязненно проник в пасть зверя?)? Впрочем, скорее всего, чудовище дремало, а потому открывало и закрывало пасть для лучшего дыхания. Час был ранний, предутренний, на дворе было еще темно… Спал бы сейчас и пес, если бы не стал жертвой чьей-то злой воли.
Человек ввел пса в маленькую затемненную комнату. Затем вышел на минуту и вернулся с миской, полной собачьего корма и другой миской, поменьше - с водой. Осознав, что его, кажется, собираются, накормить, пес окончательно утратил понимание происходящего. Ему не только не причинили зла, но и принесли пищи! Может быть, его хотят приручить? Тут псу смутно припомнилось, что ему случалось видеть сытых, прекрасно выглядевших собак, и у многих на шее было то же неудобное устройство, что и у него.
Человек присел на корточки и внимательно посмотрел на пса. Лицо человек ничего не выражало, глаза были пустыми и холодными. Нет, что-то пряталось на дне этих глаз, но пес не сумел разглядеть, что именно. Неожиданно пес приподнялся и лизнул человека прямо в лицо. Так он благодарил за то, что ему даровали жизнь и пищу. Лизнул, и сам испугался - правильно ли он поступил? Однако человек никак не отреагировал Он только привязал поводок к батарее, и, достав, рацию произнес: "Задание выполнено, Филипп Филиппович. Она здесь". И ушел, оставив пса наедине с едой. Недоумевающий пес не нашел ничего лучше, как немедленно приступить к трапезе.
Он провел здесь три дня. Все тот же человек кормил его, и ночью выводил гулять. Все, казалось, было прекрасно - но смутная тревога не покидала пса. Слишком чужим он чувствовал себя в здании Компании, ощущал себя рыбой, выброшенный на берег, и поэтому постоянно порывался сбежать. Но во время прогулок человек крепко держал поводок, и столь же крепко привязывал его к батарее по возвращении в маленькую, затемненную комнатку. Нет, не таким, отнюдь не таким представлялось псу его приручение… Но, возможно, каждому приручению, всякому перерождению сопутствует сложный переходный этап - инициация в новый, неведомый и прекрасный мир? И только тому, кто пройдет испытание, этот мир откроется во всей своей полноте? Но нет, нет, всегда возможно отличить бутафорский мрак от мрака настоящего - а собака чуяла, что погружается в настоящую, всамделишную тьму, которая угрожает самому ее существованию.
Но тайные друзья пса о нем не забывали. Уборщица со второго этажа, Надежда Николаевна, субботним вечером зашла для уборки в маленькую затемненную комнату. Увидев там собаку, она всплеснула руками:
- Ой, бедненькая! Что же они с тобой сделали! Привязали, как буйнопомешанного. Не погулять тебе как следует, ни в туалет сходить - лежи, понимаешь, грейся у батареи, будто ты не собака, а кисонька. Ну-ка я тебя отвяжу, - молвила Надежда Николаевна, и, помучавшись минут пять с крепкими узлами, действительно отвязала пса, и выгнала в раскрытую дверь. Неясно, какими мотивами руководствовалась Надежда Николаевна, женщина лет преклонных, и не вполне уже в своем уме. Вероятно, вдруг стало жалко до слез затравленное, привязанное, угнетаемое живое существо. И она решила дать псу волю, нисколько не задумываясь о последствиях.
Лишь только пес выбрался в коридор, на него обрушились просторы огромного казенного дома. Собака понеслась по коридору, желая размять затекшие суставы. Она поражалась количеству закрытых дверей, а с зеркального потолка над ней беспрестанно бежала очень похожая на нее собака.
В будние дни здание Компании наполнено шумом и гамом. Тысячи ног топают по шести этажам, заходя в кабинеты, туалеты, скоростные лифты. Тысячи голосов раздаются в разных уголках здания. Тысячи телефонных звонков трезвонят одновременно. Жизнь проявляет себя как бессмысленное, но активное, настойчивое роение, и нет у жизни врага большего, чем тишина.
Если бы собака оказалась в коридорах Компании в обычный будний день, она, вероятно, сошла бы с ума от такого обилия жизни. Но сегодня была суббота - здание дремало, жизнь на время покинула его. Собака прислушалась. Кажется, она могла расслышать пульс здания, тихое биение сердца, упрятанного далеко под навесные потолки, зеркальные панели и мраморную отделку.
Пребывая во сне, здание источало величие. Его плавное тело чуть слышно колыхалось многочисленными складками, все системы работали, но были задействованы лишь на малую толику своих возможностей. Здание было спящей красавицей, оно ожидало пробуждения. Каждый понедельник в здание приходили сотни прекрасных рыцарей - не смея поцеловать красавицу, они прикладывали личные карточки к турникету, и Компания возвращалась к жизни.
Собака бежала по бесконечному коридору, постепенно забывая себя. Ее движения с каждым новым прыжком все замедлялись, оно чувствовала себя сопливым щенком, только-только выбравшимся из материнских объятий навстречу огромному и неизвестному миру. В который раз собака плавно проносилась из одного конца коридора в другой. Она была хозяином здания… да-да, она была его властелином, и теперь Здание во сне приносило ей присягу. Лилипут прыгал по дремлющему телу Гулливера, и восторгался мощью гиганта, принимая ее за свою собственную мощь.
Так продолжалось до тех пор, пока Надежда Николаевна вновь не показалась на втором этаже. Она проворно поймала пса за поводок и заявила:
--
Что ты бегаешь, ну что ты бегаешь? Пойдем, я покажу тебе Компанию. Сам-то ты не сможешь: не знаешь, небось, как с лифтами обращаться?
И она важно повела пса в экскурсию по внутренностям здания. Сначала они прошли в подвал, где посмотрели на необъятную столовую (двести посадочных мест), откуда доносился восхитительный запах отбросов. Там же они вволю полюбовались на санузел, причем Надежда Николаевна объяснила псу принцип работы сливного бачка, а также сушилки для рук. Далее они проследовали на третий этаж, на примере которого Надежда Николаевна вознамерилась продемонстрировать собаке безупречную в своей простоте планировку Компании. Увидев, как располагается Компания на отдельно взятом этаже, можно было не смотреть, как устроены прочие - все этажи были спланированы одинаково, за исключением, конечно, шестого, руководящего этажа, главы, высоко вознесенной к небесам.
Они зашли в триста пятый офис - огромное помещение с пятью десятками столов. На каждом - телефон и компьютер, в центре залы, словно на лобном мест, расположены принтер и копир. Таких офисов на этаже было восемь. Кроме того, на этаже находилась приемная с кабинетами двух Заместителей Генерального директора. В кабинете заместителя имелся персональный санузел, а также небольшая переговорная.
Собаке здесь начинало нравиться. Особенно ей приглянулся овальный стол в переговорной - вокруг него так приятно носиться кругами! В знак удовольствия пес тихонько тявкнул.
--
Но-но, - пригрозила ему Надежда Николаевна., - Мы еще самого главного не видели. Едем на шестой этаж.
Шестой этаж - этаж Руководства. Там находятся кабинеты Генерального директора, трех Первых Заместителей Генерального директора, Аппарат Советников Генерального директора и несколько очень важных и секретных служб. Не следовало Надежде Николаевне вести пса на этот этаж, ибо здесь круглосуточно дежурили люди, невзирая на день недели и время суток. Лишь только они вышли из лифта, как навстречу им шагнул высокий и плечистый мужчина. Пес сжался: кажется, это был тот самый, кто его похитил. Или другой? Невозможно понять - они были так похожи, все на одно лицо…
В результате пса отобрали у добрейшей Надежды Михайловны и водворили на место, в маленькую, затемненную комнатку.
--
Ну и где?! - орал сумасшедший мужик в рыжей панаме, подпрыгивая на одной ноге, чтобы согреться.
--
Не знаю! Здесь должна быть! Все время здесь ошивалась, - едва не плакал Тимченков.
--
Может, сдохла сама? А оно и ладно - но вызов все равно оплатите, как миленькие!
--
Да оплатим, оплатим! Послушайте, подождите немного - вдруг она появится?
--
Ладно, полчаса жду. Она может объявиться - услышит гав, и выскочит! Слышишь?
Как не слышать…Из зарешеченного фургона доносился тысячеголосый собачий лай. Это был лай злобы - псы дрались за место, попав в тесное, замкнутое пространство фургона. Дело не ограничивалось рычанием: места было так мало, что приходилось пускать в ход когти и зубы. Впрочем, половина псов не участвовала в дележке из-за немощи либо увечности. Но именно они и визжали громче всех: игроки ведь не столько кричат, сколько дерутся, а вопли - удел болельщиков.
То был и лай страсти - у пары сук была течка, и кобели, взбудораженные запахом, надрывались и набрасывались на сук. Суки, нервничая в обстановке, менее всего пригодной для любовных игр, взаимностью не отвечали, только огрызались.
Наконец, это был лай страха и отчаяния. Собаки, разумеется, не знали, зачем их собрали вместе. Но они чуяли запах крови… Запах поколений крови, которая проливалась в этом фургоне. Запах, как годовые кольца, опоясывал псов, и они, попав в эти жестокие объятья, предчувствовали свою участь. Впрочем, самые прозорливые уже не лаяли - они выли.
Ад… Подобное происходило в трюмах кораблей, перевозивших черное золото из Африки на американские плантации. Подобное происходило в предбанниках лагерных крематориев. Подобное имело место в славном городе Париже во время истребления еретиков в Варфоломеву ночь.
--
Во как собачатся! - осклабился мужик, - Псы на этот шум сбегаются, как миленькие, он для них лучше наживки. Интересно им, канальям!
Тимченкову самому хотелось выть. С огромным трудом они таки вышли на организацию, которая занимается "пэтклиннингом". Договорились на семь утра понедельника - чтобы не покоробить зрелищем Сотрудников, и, упаси Господи, Руководителей. Лишь Служба безопасности бесстрастно наблюдала за происходящим. Служба безопасности, которая утром в пятницу похитила пса и заперла в маленькой затемненной комнате на втором этаже компании. Служба безопасности, которая собиралась выпустить его сегодня, в понедельник, ровно в десять ноль-ноль: когда делегация высокопоставленных менеджеров компании-акционера прибудет к парадному портику, и все руководству выйдет на улицу для торжественной встречи. Именно в этот момент пес и появится, как из-под земли. И Филипп Филиппович пожалуется Генеральному, что его поручение почему-то не выполнено. И окажется, что виноват в этом Гнездин и его халатные сотрудники. И гнев Генерального обрушится на Гнездина. Конечно, этого недостаточно, чтобы сломать хребет Заместителю. Но это будет первый гвоздик в его гроб…
Сейчас было без двадцати восемь. Вот уже больше часа Тимченков пытается отыскать собаку. Через десять минут фургон надо отпускать - в восемь может приехать Генеральный, нельзя, чтобы он слышал этот концерт.
Во двор с интервалом в минуту въехали две машины: "фольксваген" Буркова, и старенький, но еще очень приличный "ниссан" Красикова. Красиков бросился к портику и с перекошенным лицом заорал:
--
Блядь, ты еще не закончил?
--
Валера, нет собаки! Пропала она, я что, из-под земли ее тебе достану?
--
Сказано - к понедельнику, значит - надо достать из-под земли! - никогда еще Тимченков не видел, чтобы Красиков так кричал и размахивал руками. Даже безупречный костюм сидел на Красикове как-то косо. "Час от часу не легче!" - простонал Тиченков: к портику неспешно шел Бурков.
--
Валера, твои опять провафлили? - обратился он к Красикову, не обращая на умирающего Тимченкова никакого внимания. - Что за цирк вы здесь устроили?
--
Говорят, собака исчезла, - буркнул Красиков.
--
Слушай, надо сворачиваться. Через двадцать минут здесь будет Мокин, - сообщил Бурков. Как будто только что получил секретнейшую шифрограмму. Ах, начальники - сколько же у них необыкновенных талантов! Например, такой: сообщать с видом Архимеда в ванной то, о чем все прекрасно знают.
--
Неужели?! - закономерно удивился Красиков. Тимченков вякнуть не посмел, но всем своим видом выразил изумление, испуг и лояльность.
Но Бурков ошибся. Дело в том, что Генеральный хотел получше подготовиться к встрече сегодняшних гостей. Ему требовалось изучить несколько аналитических сводок, только к воскресному вечеру в авральном порядке подготовленных группой советников, и поэтому он решил сегодня приехать чуть пораньше. Черный "Лексус" подрулил к портику стремительно и зловеще - словно ястреб спикировал с неба на беззащитную жертву….
Бурков направил взгляд свой в небеса. Затем обратился к Красикову:
--
Он и охнуть не успел, как на него медведь насел… Вот теперь и подудим…пришла лиса по виноградник, как говорится… Скажи, Валера, ты когда в последний раз играл на дудке?
--
Зачем на дудке? - занервничал Красиков.
--
Как зачем? Чтоб дудела..дудка. Как ты не понимаешь… - вздохнул Бурков, а тем временем двери Лексуса распахнулись, и словно сжатый воздух из лопнувшего шарика, из машины вылетел Генеральный. Мокин редко смотрел под ноги, еще немного - глядишь, и не заметил бы он пристроившихся у крыльца сотрудников, но добросовестный Тимченков заорал, как на плацу: "З-здрравствуйте!"
Мокин остановился. Осмотрелся. Заметил Буркова, Тимченкова, Красикова, а также… собаку, которая пыталась спрятаться за колонну. Неожиданное явление пса стало неожиданностью для всех, кроме Генерального. И Буркова. Бурков сразу понял, что их подставили. Но кто? И зачем?!
Мокин вспомнил о Бумаге. Посмотрел на сотрудников: Красиков прятался за спину Буркова, Тимченков - за спину Красикова, а Бурков вышел, сделал шаг вперед и протянул Генеральному руку для приветствия. Генеральный машинально пожал руку и сказал:
--
А где Гнездин? - согласно правилам субординации Компании, спрашивать за неисполненное поручение следовало только ответственного за исполнение, иначе руководство вечно бы блуждало в бесконечных списках исполнителей.
--
Нету Гнездина, - спокойно ответил Бурков. - Адольф Леонидович… Нам бы не хотелось Вас задерживать, Вы и так теряете время по нашей вине. Через минуту все будет сделано. Я лично доложу об исполнении.
Но Генеральный его не слушал. Он подошел к собаке. Присел на карточки и посмотрел в ее собачьи глаза. Охранники напряглись, пытаясь сообразить, какие меры им следует принять в том случае, если собака нападет на Генерального. Про собак им на курсах и тренингах ничего не говорили…
Мокин внимательно смотрел псу в глаза. Только сейчас до пса дошло, какие, в сущности, люди высокорослые существа! Самый средний человек в три, а то и в четыре раза выше собак самых выдающихся пород. Даже если встать на задние лапы…да, даже если хорошенько подпрыгнуть, все равно невозможно поравняться. Ну, разве что в прыжке достать до горла…
--
М..м..Адольф Леонидович, - сказал Бурков почти шепотом, чтобы не нарушать торжественности момента, - Адольф Ленидович, так как же нам поступить с собакой?
Мокин, не вставая с корточек, проронил презрительно:
--
То есть я тебя задерживаю Бурков? Ты спешишь? Так я к тебе зайду, когда освободишься. Когда будешь не так занят…
Бурков замер. Тимченкову даже показалось, что шеф испугался. Новенький Ауди уезжал от Буркова, исчезая вдали, теряя формы и жалобно мигая подфарником. А Тимченкову вдруг показалось, что собака и Генеральный затеяли между собою поединок. Что, быть может, собака выйдет из дуэли победителем, и, как одолевший в схватке вожака волк подминает под себя всю стаю, так и пес возьмет в свою песьи руки Компанию. О, что тогда будет! Мокин отправится мести тротуар у козырька на трех колоннах. Гнездин превратится в курьера - молодого, но уже придушенного жизнью пацана с бешеными глазами, и пять раз в день будет приносить он на респешьон корреспонденцию, требую у нарядных девушек росписей в свою грязную ведомость. Главбух Жоржетта Степановна обратиться кассиршей в буфете, и примется нагло обсчитывать покупателей, причем ошибаться будет часто, но почему-то только в одну сторону, и глаза у нее будут гореть, когда очередная жертва, ничего не подозревая, будет брать неправильную сдачу и уходить к своему месту с лицом тупым и счастливым.
А Красиков, ненавистный Красиков, разумеется, подрядится мыть окна. По много раз на день он будет мыть окна, яростно драить сотни и тысячи сверкающих солнц Компании, и тряпкой, пропитанной особым химическим составом, он тщетно будет пытаться усовершенствовать совершенство и отчистить незапятнанную, безукоризненную чистоту. И придется Красикову поскальзываться на подоконнике вовнутрь, и падать, больно падать на головы Сотрудникам, и на Тимченкова - прежде всего, а Тимченков будет брезгливо отряхиваться, фыркать, цокать языком, но не скажет Красикову не слова, потому что, дескать, не моего поля ты ягода, и что с тобой разговаривать…
Но если так - кто же станет Сотрудниками? Ах да - уборщица. Монтер. Дворник. Буфетчица. Все они оденут костюмы и галстуки, сядут за компьютеры. Что, в сущности, изменится? Ничего. Научиться лазить в Интернет несложно, и новые сотрудники быстро поймут, что к чему, и станут качать килобайты и мегабайты, мегабайты и гигабайты порнушки, музыки, фильмов… А на самом главном этаже, в самом главном кабинете на Самом Главном Кресле воцарится, безусловно, наш пес. И для того, чтобы отдать распоряжение, ему будет достаточно лишь гавкнуть. И все станут говорить, что новый Генеральный суров, так как, помимо иных мер воздействия, он может еще и укусить.
Но не суждено было псу одолеть Генерального. От тяжкого взгляда Мокина собака стала стремительно уменьшаться в размерах. Через пару минут том месте, где был пес, остался лежать только маленький лист бумаги. Не обращая внимания на удивленные взгляды сотрудников, Генеральный быстро встал, отряхнулся и устремился внутрь здания. На пороге Мокин остановился и сказал остолбеневшему Буркову:
--
Ты Бурков, злой и глупый. Это неправильно. Можно быть или злым, или глупым. Одновременно нельзя. Разжалую я тебя когда-нибудь в солдаты, Бурков. А пока живи.
Тимченков еще ни разу в жизни не видел Генерального так близко, и поэтому находился в состоянии экстатическом. Бурков и Красиков оправились быстрее, и через пару минут после ухода Генерального направились к своим рабочим местам. Тимченков поднял с земли лист бумаги, оставшийся на месте испепеленной гневом Генерального собаки. На листе был изображен пес. Портретное сходство было несомненным. В левом верхнем углу помещалась резолюция Генерального, которую тоже невозможно было ни с чем спутать: "Настоятельно прошу все-таки решить вопрос!"
К Тимченкову подошел мужик из собачьего фургона, спросил: "Ну что, мне уезжать или как?" Тимченков протянул ему листок бумаги.