Бурланков Николай Дмитриевич : другие произведения.

Закон забвения. Книга 1. Воин

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первая книга из трилогии "Закон Забвения". Русь, начало 15 века.

  
  
   Н.Бурланков
  
  
  
  
  
  

ЗАКОН ЗАБВЕНИЯ

Книга первая

Воин


  -- Вступление.
   "Три дня полыхало небо, и горы дрожали на Севере и на Западе. Снопы искр пронзали темные склоны, покрытые мрачными тучами, и огненные сполохи, точно сорвавшиеся с места чудовищные светила, носились по небосклону. Там, в невидимых недрах мира, ковался новый закон, правящий нами. Его ложно назвали законом Времени - но Время было до него, и будет, даже когда этот мир исчезнет.
   А потом он вышел, и поселился в сердцах людей, и приход его был незаметным. Это - Закон Забвения. И каждый, кто попадал под его власть, будь то дух, человек или стихия, забывали обо всем, ибо в их мире оставалось место лишь для них. Он не ведает того, что было; ему все равно, что будет. Он есть, и он есть забвение."
   Жизнь была еще в самом начале, но Микуле нравилось оглядываться на прожитое. В дороге, когда плетется по сторонам одна и та же картина, самое время предаваться воспоминаниям. В светлом дрожащем мареве, поднимающемся от цветущей земли, кони лениво перебирали ногами, потряхивали холками, кивая в такт шагам. Вокруг расстилались поля, неприметная средь травы дорога уводила на восток, тени от всадников путались под ногами коней.
   Спутник Микулы, Святослав*, казался на голову выше его, когда сидел в седле. Верхом он вообще почти не имел себе равных, ни по искусству владения конем, ни по гордой посадке, которой Микула тайно пытался подражать. Но вот стоя на земле, Святослав терял свое обаяние, ибо ноги его были несколько коротковаты и кривоваты, так что в действительности разница меж ними в росте была не столь уж велика.
   Святослав был соседом семьи Микулы по дальнему имению, что в Заречье - он владел селом Высоковым. А за Микулой укрепилось имя Подновьин, по ближнему имению, из которого они сейчас и ехали. Почему село называлось Подновье, сейчас мало кто мог объяснить. Одни говорили, что связано это с близостью Нижнего Новгорода: село под Новым городом. Другие - что просто это село недавно подновили. Но самым похожим на правду было вот какое мнение. Село находилось на берегу Волги, под крутым склоном, наверху которого расположилась боярская усадьба*. Дед Микулы воздвиг ее тут, когда получил село во владение, и называл эту усадьбу - Новой, в отличие от старой, в Заречье; ну, а село, расположенное под Новой усадьбой, стали называть Подновьем.
   - Успеем? - полюбопытствовал Микула.
   Торопились они к большому селу Кустово*, возле которого ровно в полдень должны были встретить третьего попутчика - Игоря из Коростенева, знакомого Святослава. А потом все вместе они собирались отправиться в самую дальнюю пограничную крепость - Сундовик*, где воеводой был боярин Федор Иванович из Кустова.
   Святослав лениво поднял глаза на раскаляющее небесную высоту Солнце, прикрыв глаза ладонью.
   - До полудня успеем. Игорь и сам наверняка опоздает. А коней лучше поберечь.
   - Что бы нам в городе было не встретиться? - спросил Микула. Святослав беспечно ухмыльнулся
   - Кто его знает, что ему дома не сидится? Вчера сказал - срочно ему надо повидаться с Карамышевым, нынешним хозяином Кустова. Он у нас теперь самостоятельный, всем сам занимается, за хозяйством следит, о торговых делах заботится, - в голосе Святослава засквозила насмешка.
   Поклажа на трехдневную дорогу уложена была в торбу, перекинутую позади седла. Это было не совсем бегство из дома, но нечто на него похожее. По крайней мере, отец запретил Микуле отправляться к Федору Кустову, бывшему некогда приятелем с отцом, а теперь, в бытность свою воеводой сторожевой крепости, оказавшемуся злейшим отцу врагом.
   Причины этой внезапно вспыхнувшей вражды уходили в далекое прошлое, во времена микулиного деда. Тогда Нижний был сильным и независимым городом, осмеливающимся бросить вызов Москве или Рязани и встретиться с татарами один на один. Но князь Нижнего, Димитрий Константинович*, захотел большего - он захотел быть Великим князем на Руси.
   Права на это - согласно древнему обычаю - у него не было. Лишь однажды этот обычай был нарушен - давным-давно, во времена почти былинные, когда московский князь силою татар, купленною на московские деньги, захватил Великий стол во Владимире в обход старших князей, и жестоко расправился с недовольными - руками тех же татар*. Дмитрий Константинович решил действовать тем же способом, но не в пору он это решил: и Орда была не та - слишком слаба, чтобы на нее опереться, - и Москва не та - слишком сильна, чтобы отдать захваченный Великий стол.
   Орда уже уступала Москве, ее воины служили московским - и иным русским князьям - наемниками. А у Дмитрия Константиновича был враг, страшный враг - его собственный брат, князь Городецкий, Борис. И Москва, вмешавшись в распрю между братьями, быстро вынудила князя принять с ней союз, а когда он попытался возмутиться - усмирила силой оружия.
   Дмитрий Константинович долго тщился быть самодержавным владетельным князем. Он выстроил каменные стены вокруг города, основал множество сторожевых крепостей по границе княжества, усмирил мордву - но по-прежнему висел, как меж молотом и наковальней, между Москвой и Ордой, двумя своими могущественными соседями, начинавшими враждовать меж собою.
   Союз с Москвой дорого обошелся нижегородцам: они заплатили за него страшным разгромом на Пьяне - той самой, на которой за десять лет до того праздновали победу над татарами - и двумя погромами, уничтожившими почти весь город. Война Москвы с Ордой длилась четыре года и завершилась памятной битвой на реке Мече*, что в Рязанском княжестве, когда в бешеной рубке десять тысяч татар и русских легло на месте.
   После этой битвы татары стали искать примирения с Москвой, а Нижний - с татарами. Послов Тохтамыша приняли в Нижнем с честью; и, видно, уговорили на союз. Но союз этот ничего не дал - Московский князь осталался хозяином Руси, несмотря на разорение Москвы* - татары легко продавали свой союз тому, кто больше заплатит. Впрочем, и там, как на Руси, действовало немало сил, искавших союзников за пределами своей земли. И в конце концов с татарской помощью московиты выгнали из Нижнего местных, природных князей, и посадили здесь своих воевод.
   Нижний жгли собственные князья - за то, что предался московлянам; потом приходили московиты - и жгли за то, что поддержал собственных князей. Часть бояр - да и веча тоже - давно склонялась к мысли позвать князем какого-нибудь татарского царевича, окрестить его, оженить на нижегородке - в общем, сделать своим - и пусть правит. И с татарами при случае договорится, и с Москвой.
   Правда, очень многие купцы - и имевшие с ними дело бояре - были завязаны на Москву. Нижний стоял на слиянии Волги и Оки, по этим рекам в город стекались товары со всего света, и каждую весну на левом берегу Оки открывался Великий торг, равного которому вряд ли можно было сыскать где-нибудь на Руси, кроме, разве, Новгорода Великого. Здесь можно было купить все, от сладостей и расписных ложек до полного боевого доспеха, погрузить товары на тут же купленную ладью и отправиться торговать дальше - в Сарай, в Персию, хоть в самую Чину - на Восток; или в Литву и Неметчину - на Запад. Вот только пути ниже по Волге принадлежали татарам, а вверх по Волге и Оке - Московитам, поэтому надо было Нижегородским купцам ладить и с теми, и с другими. Иные из бояр, поумнее, замечали, что и Москве надо бы ладить с Нижним, чтобы не лишиться выхода к Чинскому шелку, харалужной стали и арабским скакунам, но большинство готово было подчиниться Москве.
   Землепашцев и рукодельщиков, чей товар здесь производился и здесь же продавался, подобные заботы волновали мало. Они только знали, что как приходят Московляне, так начинаются новые поборы на дружину, а вскоре затем приходят нижегородские князья с татарскими наемниками, от которых московские дружины почему-то не могут их защитить, и дома их горят. Потому горожане чином пониже рады были бы сильному князю, взявшему бы их под свою опеку. Но и вольности свои отдавать наезжим не хотели - стояли за своего. Поговаривали о князе Данииле, сыне городецкого князя Бориса, родом из Нижнего, - он, будто бы, ничем худым себя не запятнал, соблюдал свое княжение честно, - но о нем не было слышно с самого прихода московлян. Может, и поэтому о нем вспоминали - что не участвовал он в разорении Нижнего, как брат его Иван, или двоюродный брат Семен*, и не предался московлянам, как еще один брат их Василий.
   В юности Федор Иванович из Кустова с микулиным отцом были ближайшими друзьями. Еще совсем мальчишками они вместе участвовали в той самой битве на Мече - только отец почему-то не любил о ней рассказывать, - вместе росли, и даже женились одновременно. Отцу какая-то бабка сказала, что, будто, ежели муж много старше жены, то дети рождаются умными и красивыми. Потому отец женился, когда было ему уже под тридцать. А Федор Иванович просто ждал - искал полюбившуюся ему девицу. И дети у них рождались почти одновременно: сын Федора Ивановича Денис был всего на полгода старше Микулы, а дочь Алена - на полгода старше Фроси, микулиной сестры.
   В одном они расходились. Федор Иванович стоял за Вольный Нижний, и за вольность эту готов был драться до конца. А Иван Андреевич, Микулин отец, полагал, что, конечно, служить Москве - не лучший выход, но коли подчинились, так грешно бунтовать, подвергая собственный город разорению.
   В страшный погром десять лет назад Федор Иванович был с Семеном, Нижегородским князем. Они приехали под вечер - Семен, несколько бояр с дружиной и татарский отряд. А ночью город запылал.
   Но тогда еще они были друзьями, и Федор Иванович спасал их семью из огня. А потом, когда вернулись московляне, отец спасал Федора Ивановича - тот тогда лишился своего имения в Кустове, и отец с трудом добился, чтобы его не высылали из княжества, а отдали ему во владение пограничную крепость Сундовик на берегу Волги.
   А два года назад Федор Иванович приехал вместе с князем Иваном. Семен уже томился в московском заточении, но все повторилось: опять татары, и опять - страшный пожар. От Кремника остались только обгорелые каменные стены.
   И с этого дня отец запретил даже упоминать имя Федора из Кустова.
   Вчера запрет был нарушен первый раз за два года. Святослав передал отцу поклон от воеводы, сказал, что Федор Иванович приглашает всех их к себе в гости, а сына - то есть, Микулу - зовет служить в своей крепости. Отец внезапно охрипшим голосом ответил, что и слышать о том не желает. И Микула обиделся. Почему Святослав, его одногодка, сам себе хозяин, а Микула не все должен ждать отцовского дозволения?
   - Потому что Святослав - сирота, - ответил отец жестко, и разговор завершился.
   Однако всю ночь Микула уговаривал мать, и та позволила. Собственно, она больше боялась за Микулу, чем слушала мужа - вражде давно пора было прекратиться, а вот места вокруг крепости чужие, и люди всякие бродят, - но Микула заверил ее, что будет вести себя смирно, что ничего страшного с ним не случится, и поутру тихо сбежал из дома.
   Отец для Микулы с детства был для него самым влиятельным из живущих на Земле, последним и решающим словом. Как на сей раз он рискнул пойти против воли отца, было удивительно ему самому. Он усмехнулся - не иначе как захотелось быть взрослым.
   Семья их редко покидала пределы своего дома, и самыми великими путешествиями в жизни Микулы были переезды из города в одну или в другую их усадьбу; однако - благодаря рассказам отца и заботе его о Микулиных знаниях юноша мог рассуждать о дальних народах и странах, о глубинном устроении мира... Вот только сам он пока ничего не видел. Отец его в свое время много повидал, - а Микула боялся, что так ничего и не увидит своими глазами.
   Третий всадник поджидал их у рощи, словно передовой полк выдвинувшейся перед огромным лесом, тянувшимся на юге доколе хватало глаз. Там, в Закудемье, обитали племена мордвы - смиренные, но не покорившиеся власти Нижегородских князей. Порою они совершали набеги на деревни и боярские усадьбы, что не были укрыты крепостными стенами, или наоборот - иной из князей, желая прославиться, устраивал поход на мордовские села, спрятанные в лесах, но по большей части соседи старались ладить.
   Игорь возник внезапно, отделившись от поросли деревьев - тронул коня и вскоре поравнялся с путниками. Молодой боярин, в зеленом кафтане, небрежно наброшенном на левое плечо - полу кафтана задирала сабля, - на сером коне, усыпанном белыми отметинами - "сером в яблоках" - высился наподобие Великого Воителя - Темуджина*, первого мунгала, как представлял его себе Микула по преданиям. Слегка раскосые карие глаза глядели с хитрым прищуром (впрочем, более ничего мунгальского в его облике не было), на губах играла лукавая улыбка.
   - Вы ко сроку, - одобрительно кивнул Игорь. - Я еще не начал скучать.
   - До заката мы должны быть в устье Кудьмы, - сразу стал объяснять Святослав. - Там заночуем, а к завтрашнему вечеру подойдем к воротам крепости.
   Микула рос необщительным; из друзей у него был в детстве разве что Денис - сын Федора Ивановича, а когда те уехали в Сундовик, Микула общался почти с одними дворовыми людьми, да монахами из Печерского монастыря, что высится неподалеку от Подновья. Теперь - новые его спутники бодро заговорили о жизни в приграничной крепости, а Микула ехал, погрузившись в собственные мысли, покачивался в такт шагам коня и слушал говорливые отзвуки дня.
   Коня своего Микула вырастил сам. Светлояр родился в год, когда Микула проходил обряд пострига, и совсем недавно вошел в пору "лошадиной зрелости". До сих пор, вспоминая тонкие ножки новорожденного жеребенка, Микула побаивался садиться на него верхом, но вряд ли кто-то понимал Микулу лучше - и вряд ли кого-то лучше понимал Микула.
   Оставив высокие холмы позади, прорезав их глубоким ущельем, Кудьма устремилась по низкой равнине к Волге.
   - Ну, туда мы не поедем, - заявил Святослав.
   - Надо бы костер развести, - заметил Игорь, отмахиваясь от гудящего комарья. Микула покосился на спутников. Святослав молча слез с коня и принялся собирать хворост в роще; Микула присоединился к нему.
   Вскоре легкий дымок поднимался над небольшим костром, сложенным в углублении земли; Игорь поворачивался, подставляя дыму то левый, то правый бок - и вдруг замер.
   - Это не ваши люди? - он вскинул руку. Святослав и Микула взглянули на восток, куда он указывал. Там, на далеком холме, залитом последними лучами Солнца, возник образ воина на белом коне.
   - Всадники! - вырвалось у Микулы невольно.
   Он знал это слово слишком хорошо. Его произносили слишком часто, и от него бежали - безоглядно, в неизвестность, думая лишь - как бы спастись. Всадников приводили то московиты, то собственные князья, то мордва, то сами всадники приходили в ожидании добычи - и всегда ее получали, и город горел.
   Миг постояв на гребне холма, всадник исчез.
   - Спать будем поочереди, - произнес Игорь решительно.
   - Спите, я постерегу, - предложил Микула. Светлояр пасся неподалеку; Микула рассчитывал на его чутье.
   - Не забудь разбудить, - напутствовал Святослав, и, укрывшись кафтанами, боярчата улеглись в дыму костра.
   Ночь бродила вокруг дыханием цветущих трав, шумела в светлых рощах. Недолгая летняя темнота густела; а над теменью леса в южной стороне вставало странное зарево. Микула долго всматривался в него, косился на Светлояра. Но конь стоял спокойно, и зарево было слишком далеко. Микула поежился. Ему вспомнилось, как горел город недавно, два года назад, как бежали они из горящих улиц за реку - и как над темными холмами дрожало зарево, долго дрожало, еще из дальнего их имения можно было его увидать. И потом давний ужас вспомнился, уже лет десять миновало с тех пор - как метался отец, пробивая им дорогу среди бегущих, как рушились дома и как носились со свистом всадники по улицам.
   Наконец, когда круглая луна выползла над холмом, Микула разбудил Святослава.
   - Ночью был пожар, - сообщил Святослав утром. - Далеко где-то полыхало, но сильно. Кажется, целая деревня горела.
   - Впереди или в стороне? - спросил Игорь.
   - К югу, - вмешался Микула. - В сторону от нашего пути.
   - Ну, значит, не у нас, а у мордвы, - спокойно ответил Игорь, приторачивая кафтан свертком позади седла.
   Кудьма до самого устья остается рекой неширокой, но дно ее местами илистое, так что перебраться через нее можно где угодно, но не везде приятно. Путники нашли брод меж двух холмов, где небольшие рощи подступили с двух сторон к берегам, и поскакали дальше, держась на восток.
   Пестрое разнотравье перемежалось с редкими лесами; кони брели, глядя под ноги. Всадники молчали, оглядывались. В полдень остановились перекусить - и опять поспешили в путь, торопясь до заката успеть к крепости.
   Дорога ныряла с холма на холм; иногда вдали, за деревьями, на миг возникала блестящая гладь Волги, что бежала в ту же сторону. Путники вброд пересекли еще две речки - у одной Святослав не знал названия, а вторая, ближе к крепости, прозывалась Китмар. Наконец, тропа пошла вдоль реки Сундовик - тоже реки не крупной, но пошире, чем Кудьма или Китмар.
   - Что это?
   Долгие тени протянулись, казалось, до самого окоема. Обливаясь рыжим закатным светом, степь оттеснила лес, распахнув вид на несколько верст. И из глубины полей, взлетая на пригорок, валом пересекающий равнину, возникли четыре точки, одна - потемнее - впереди, у подножия холма, три - на его гребне, окутанные вечерним маревом.
   Точки стремительно росли. Святослав потянулся за луком; Игорь напряженно поглядел на него - и тоже схватился за оружие.
   Микулин лук зачем-то запутался в чехле, едва не выпал вместе с колчаном. Прорезь в пятке стрелы легла, наконец, на тетиву.
   - И что будем делать? - спросил Микула, почему-то шепотом.
   - Их немного, - Святослав всматривлся. - Может быть, справимся. Как полагаешь, Игорь, их не больше четверых?
   - Нет, по-моему, - согласился Игорь.
   - Да, их четверо, - подтвердил Микула. Всадники неслись прямо на них, передний - в большом отрыве от остальных, - но словно их не видели. Вдруг первый всадник пошел вбок; его конь - вороной, как уголь - наметом летел через равнину. Трое других повернули за ним.
   - Передний из наших, - заявил Святослав, щурясь.
   - А остальные?
   - А сам ты не видишь?
   Трое других сидели на лошадях ниже в холке и были одеты во что-то темное.
   - Эй, сюда! - замахал Игорь рукой. Первый вершник опять стал заворачивать в сторону путников; его преследователи - а это были именно они - пошли наперерез.
   Святослав первым спустил тетиву. Стрела его прошла над ухом левого преследователя; стрела Микулы зарылась у ног среднего коня; третий, раненый Игорем в плечо, выпустил поводья и покачнулся.
   - В сабли их! - в руке Святослава заблестел клинок.
   Не принимая боя, их противники воротили коней, уходя вдоль бугра к югу, в поля. Недавняя их жертва подъехала к спасителям.
   - Это ты, Святослав! Благодарствую. И вы от меня примите поклон, - он степенно согнулся в пояс.
   - Сын нашего воеводы, Денис Федоров, - пояснил Святослав спутникам.
   - Денис! - вскричал Микула, поняв наконец, что же знакомого сквозило в смуглом лице всадника. Карие глаза Дениса замутились, он удивленно смотрел на юношу перед ним, силясь вспомнить.
   - Это Микула... - начал было Святослав.
   - А! Микула Подновьин, - Денис тряхнул головой. - Здравствуй.
   Денис вдруг обнял его - так, что едва не сдернул с седла.
   - Что, давно не виделись? - понимающе спросил Игорь.
   - Сколько? Два года, - ответил Денис, прикинув.
   - Да, два года, - согласился Микула.
   - А нынче куда направляешься? - полюбопытствовал Денис.
   - К вам, - коротко ответил Микула.
   - Почти приехали, - Денис кивнул за пригорок.
   Путники неторопливым шагом коней взобрались на бугор. Отсюда видна была крепость, воздвигнутая на высокой горе над долиной, полого спускающейся к Волге.
   Микула с Денисом ехали посередине. В юности люди часто действуют по наитию; с возрастом эта способность пропадает, но тогда, в тот миг, Микула вдруг почувствовал, что рядом с ним едут люди не простые: тот, кто станет врагом; тот, кто станет другом, и тот, кто, став врагом, сумеет остаться другом.
  
  -- Глава 1. Камень(Предание)

Сверху видно людские невзгоды,

Но смотреть на них - много печали.

Боги слепли при свете восхода,

Боги редко мольбам отвечали.

  
   Старая деревянная крепость - ей уже более двух веков насчитывали предания - высилась на Оленьей горе, что крутыми откосами сходила к Сундовику и к Волге. С третьей стороны крепость ограждала маленькая речка, впадающая в Сундовик, а с четвертой - сухой ров. Через речку (Валаву) расположилось село Лысково - по большей части тут жили ратники из крепости. Оно лежало как бы в чаше - это холмы сложили ладони, меж их пальцев струились речки, и ладони горстью держали дома, рассыпавшиеся по склонам.
   В стороне от крепости, дальше к востоку, торчала голая вершина другой горы, осыпи вывели наружу древние слои земли.
   - Что это? - спросил Микула.
   - Лысая гора, - негромко ответил Денис, со скрытой гордостью - и с затаившимся где-то на дне страхом. Микула поежился. О Лысой горе он слышал с детства немало.
   Крепость приподнималась на земляном валу, обносившем по кругу вершину Оленьей горы. Обветренные стены, сложенные из почерневших бревен, прерывались по углам островерхими башнями. Устои ворот укреплены были каменной кладкой, а сами ворота скрывались большой прямоугольной башней с подъемным мостом через меньшую из речек. Мост соединял крепость с селом. Сейчас ворота были закрыты, но Денис ввел спутников через боковую калитку.
   Изнутри крепость выглядела больше, чем снаружи. Словно склоны огромного ущелья выложили бревнами - крепость была неправильной формы, вытянутая вдоль реки Валавы. Дома, что размещались внутри нее - несколько дворов ратников, становая и гостевая избы и хоромы воеводы, - казались ниже рядом с высокими стенами. Сейчас, на закате Солнца, внутри стен царил полумрак.
   Хоромы воеводы, как и полагалось, оказались просторнее других строений. Примыкая прямо к крепостной стене, они крышей доставали до ее верха, и последние лучи Солнца подсвечивали ее кровлю алым.
   Нижнюю часть хором занимали клети со скарбом, истопня и поварня, жилой была верхняя часть. По бокам, справа и слева, хоромы укреплены были светлыми башенками; в светелки наверху вели две наружные лестницы с подобием крыльца.
   Вокруг хором разбит был огород, где уже зеленели овощи и ягоды; прямо к красному крыльцу вела дорожка, свободная от зелени.
   - О-о, да ты не один! - схватившись за столб, подпирающий навес над крыльцом, к ним высунулась белокурая девица. Микула посмотрел на нее - и вдруг понял, что это Алена, сестра Дениса. Это и вправду та, что дразнила его в детстве, - а он с трудом удерживал себя от искушения подергать ее за светлую косу? При виде... не то взрослой девочки, не то маленькой девушки (как же ее назвать?) у Микулы защемило сердце от внезапных воспоминаний. Он едва сообразил ответить на приветствие Алены, радостно сбежавшей к ним навстречу, когда Денис поведал ей, кто с ним приехал.
   - Где отец? - спросил Денис сестру.
   - В горнице; зараз вечерять будем!
   Она умчалась на поварню.
   - Ишь, попрыгунья, - снисходительно заметил Игорь. Микула резко повернулся к нему:
   - Эта попрыгунья тебя обыграет в любую известную тебе игру, да еще и на коне обгонит.
   - Ну, я с девками не соревнуюсь, - ответил Игорь, слезая с коня.
   - Сегодня ночуете у нас, - решительно заявил Денис. - Идемте за стол; я должен еще отцу повестить, что нынче приключилось.
   Воевода ждал их в срединной горнице дома. Тут не было никаких украшений на стенах, только большие стрельчатые окна и чисто выструганные светлые доски. Несколько слуг расставляли козлы и расстилали сверху досчатые щиты - готовили столы.
   - А-а, Микула, - воевода поднялся к ним навстречу из резного деревянного кресла. - Выбрался-таки. Как там родители твои?
   - Живы-здоровы, - поклонился Микула.
   - А... Что отец?
   Микула неопределенно пожал плечами. Передавать все, что отец высказывал о воеводе, не хотелось.
   - Понятно. Еще не передумал. Ну, хоть сына отпустил - и то хорошо.
   - Да я, в общем, без его позволения, - признался Микула. Воевода поглядел на него с одобрением.
   - Смело.
   - Недалеко от крепости мы сына твоего от всадников отбили, - встрял Игорь.
   - Опять они объявились, - Федор Иванович тяжело опустился в кресло. - Никто, надеюсь, не пострадал?
   - У нас - никто. У них - Игорь одного зацепил из лука, - ответил Денис.
   - Неплохо стреляешь, - одобрил Федор Иванович. - Помыслить надо, что теперь делать. Завтра, думаю, вы мне понадобитесь, а до той поры можете отдыхать. Зараз ужинать будем; прошу к столу.
   За сооруженным длинным столом рассаживались участники сегодняшнего ужина. Из задней двери вошел высокий тощий человек, лицом и возрастом схожий с Федором Ивановичем, но гладко выбритый; жесткие морщины окружали складками его тонкий рот.
   - Кто это? - тихо спросил Микула у Дениса.
   - Ингвар. Родич отца какой-то дальний. Безобидный старик.
   - Какой же он старик? - удивился Микула. - Одних лет с твоим отцом.
   - Да? - Денис оценивающе перевел взгляд с одного на другого, точно первый раз их увидел вместе. - Ну, стареют не по годам. Говорят, он из рода Рюриковичей*!
   - Значит, и твой отец тоже?
   - Нет, они же, я говорю, дальние родичи. Там, по какой-то ветке, по материнской, что ли. А Рюрикович он - по отцовской.
   - И что, хочет отобрать стол у какого-нибудь князя?
   - Если и хочет, то молча. Я же говорю - безобидный старикашка. Каким-то там товаром приторговывает.
   Ингвар склонился к уху Федора Ивановича. Тот скривился, стиснув подлокотники кресла:
   - Пусть берет. Что мне, силой его отгонять?
   Стол был накрыт, и гости сидели на лавках вокруг. Воевода обвел их взглядом и поспешно взял себя в руки. Сидевшая подле него жена его, Евдокия Васильевна, иконописной строгостью черт своих напоминающая сразу и сына, и дочь, участливо склонилась к нему:
   - В чем дело, Федор?
   Воевода задумчиво погрыз пустую ложку, внезапно зло бросил ее на стол:
   - Раньше хоть грабили открыто! А теперь - я, выходит, в своем доме не хозяин, и любой княжеский прихвостень волен забрать, что ему надо, "для моего же блага" - чтобы еще кто не забрал!
   - Да уж тебе ли жаловаться? - произнесла Евдокия Васильевна. - Не последнее отдаешь.
   - Живем, это верно. Лучше, чем тогда, когда скитались мы, лишенные крова. Микула! Хочешь знать, как мы с отцом твоим поссорились? Он, небось, тебе не рассказывал.
   - Рассказывал, - возразил Микула с обидою.
   - Ну, да он тебе со своей колокольни рассказывал. А я тебе расскажу, как там на самом деле было.
   - Отец! - строго окликнула воеводу Алена. Тот глянул на нее:
   - А что, дочка? В княжеском суде всегда выслушивают обе стороны, и истца, и ответчика. Так уж и тут - нельзя же судить, зная только одно мнение?
   - Я слушаю, - произнес Микула.
   Воевода помолчал.
   - В стародавние времена - ты их не застал, да и я едва упомню - были в земле нашей славные князья и бояре, хозяева земли и хранители ее. Им, конечно, и чести было больше, нежели прочим селянам да искусникам, но и спрос был суровее, ибо ежели несчастье какое, война, мор, засуха, пожары - с кого спрашивать? С тех, кому поручено, да кто не уберег. Иной боярин порою и сам себя жизни лишал, коли не смог он с невзгодами, на его людей обрушившимися, совладать; иные отказывались от всех радостей жизни и в монастыри уходили... Уважали их и ценили, Ну, и было так до славного князя нашего Димитрия Константиновича. Он город наш сделал великим да могучим, и крепость в нем воздвиг каменную, и множество крепостей сторожевых по границе края построил, и сажал в них бояр и воевод, чтобы блюли рубежи земли. Однако ж возмечтал он о столе Великокняжеском, Владимирском. И о том вышел у него спор с московским князем; ну, а московляне, когда силой, когда брата княжеского, Бориса, на Димитрия натравливая, а когда и татар приводя, сломили силу княжества нашего. И когда умер князь Димитрий, вовсе они изгнали наших князей и посадили своего наместника. И теперь - мы сами в своей земле не хозяева. Вот чего я вынести не могу! Когда наместник пекся бы о хозяйском добре так же, как сам хозяин? Когда наемник сражался бы так же доблестно, как защищающий свой дом? И уж какого хорошего князя не позови - он ведь не один приедет, а со своими друзьями, с дружиною да молодшими, которые нас, хозяев земли, выросших здесь, выгонят, а сами - сами станут грабить чужую им землю.
   - Я слышал, сами наши князья свою землю и грабили, - вступился Микула за отца.
   - Не князья, а наемники, которых они приводили. Не во всем я их оправдываю, не все их дела мне нравятся, но как же иначе им сесть на отчий стол, коли сами их люди боятся за них встать? На кого опереться? А с наемников - какой спрос! Чего от них еще ждать. И я знаю, что, ежели бы пошел за мной твой отец, а за ним - и многие другие бы потянулись, то и не было бы пожаров, и не пришлось бы нашим природным князьям в заморских странах пороги обивать, милости выпрашивая. Да и что - пожар? Вон, город уже вновь золотыми куполами блестит, хотя и двух лет не прошло. А из меня тут душу каждый день вынимают, давая понять, что я тут не хозяин. Приедет человек от наместника - и я ему все отдать должен, что бы ни попросил - а правильно, не мое все, его, вернее, того, кто его послал. Ну, да Бог с ним. Они с Ингваром, забрав у меня сменных лошадей, в город уехали - зачем-то на ночь глядя. Слава Богу, избавил нас от своего присутствия.
   - Кто - Ингвар?
   - Да нет, Ингвар - достойный человек, мой брат двоюродный по матери. А вот кто с ним тут приезжал, Савва, которого еще Пламень прозывают. Ох, он меня довел! Ладно. Ночевать у нас будете! - воевода обвел гостей взором, не терпящим возражения. - Микуле у Дениса постелят, а для вас разберем светелку наверху.
   Левая башенка хором была мужской половиной, правая - женской; то есть, слева обитали Денис с отцом и Ингваром, а справа - Алена с матерью и две их горничные девицы. Четверо холостых холопов: истопник, дровосек и двое доезжачих - ночевали в повалуше, ключник с женой, исполняющей обязанности стряпухи, занимали каморку возле поварни, а конюх и зимой и летом жил в конюшне, задней стеной примыкающей к печи. С закатом Солнца все принялись устраиваться на ночлег.
   - Отец прав, - говорил Денис, таща соломенный тюфяк из клетей в свою комнату. - Ежели не сам хозяин, так ведь и заботы нет о добре, тебе порученном. Я и за собой замечал. Вот - стал бы обустраивать я крепость, а руки не доходят, понимаю, что не себе делаю.
   - Это ведь не от князя зависит, - возразил Микула. - Это как ты сам ко врученному тебе относишься. Один чужое добро не бережет, а другой, наоборот, о нем заботится более чем о своем, поскольку сраму боится.
   - Заботиться, хранить - может быть, и можно, - согласился Денис, подумав. - Но не приумножать. То есть, ты просто будешь выполнять свой долг, и не больше - а то мало ли, вдруг не понравится хозяину, что ты изобрел! Ну, вот, - он открыл дверь из тесаных досок. - Заходи. О порог не споткнись!
   Микула осторожно переступил высокий порог, огляделся.
   - Устраивайся, - Денис широким движением бросил тюфяк на пол. У него самого вдоль левой стены стояла резная кровать.
   - Я думаю, они оба неправы, - продолжал Денис, развалившись на кровати, пока Микула взбивал свой тюфяк. - И твой отец, и мой. То есть, по-своему, оба они правы, но поссорились они не из-за того, кто лучше - нижегородский или московский князь. А просто ведь, когда мой отец за Семеном Димитриевичем пошел, нас тогда всех наших сел лишили. И родового нашего села, Кустова, тоже. И твой отец тогда отстоял моему отцу жизнь и свободу, и даже добился, чтобы ему поручили эту крепость. А потом мой отец примкнул к князю Ивану - и, по-моему, твоего это сильнее всего обидело, что мой добра не ценит. Ну, спокойной ночи, - Денис отвернулся к стене.
   - Спокойной ночи, - пробормотал Микула, натягивая лоскутное одеяло.
   Встающая луна серебрила гребень стены, но высовывающаяся над ним верхушка Лысой горы оставалась серой. Невидимые тени деревьев застыли внизу, венчиком окаймляя макушку; черные точки птиц носились меж ними бесшумными призраками. Все больше и больше их собиралось к вершине; и Микула вспоминал, не хотел - но вспоминал: лезла и лезла в голову повесть о том, что творится на Лысой горе.
   Наконец, Микула понял - не уснуть - и вышел к лестнице.
   Темный зеленоватый свет проникал сквозь щели ставен и пыльным мерцанием вился в проходе. А из глубины темноты, ровно и неспешно покачиваясь, разбивая серебристую тьму, быстро приближалась желтая точка. За ней вдруг возникло видение, сотканное ореолом пламени: невысокий белый образ, почти не шевелясь, плыл в сторону лестницы.
   "Что это?" - Микула вжался в неровную бревенчатую стену, боясь ответить себе на свой вопрос.
   Видение приблизилось, превратившись в бледное лицо Алены, несущей свечу в руке, - но лицо невообразимо недвижное, со взглядом, проникающим насквозь. Казалось, она плыла в длинном белом платье, со свечей в руке; и путь ее, как вдруг понял холодеющий от ужаса Микула, пролегал сквозь стены - туда, вдаль, к сереющей вершине Лысой горы.
   Микула несмело кивнул, когда видение приблизилось; а оно внезапно оживилось и улыбнулось.
   - Вот как, ты уже проснулся? Тогда с добрым утром.
   - Нет, - хрипло ответил Микула. - Я не ложился еще. Душно.
   - Сейчас на воздухе хорошо, а в хоромах, конечно, душновато, - поддержала Алена. - Я в летнюю пору люблю в поле ночевать.
   - А не боишься?
   - Да по ночам любой путник тебя больше боится, чем ты - его! - рассмеялась Алена. - Ну, ладно, спокойной ночи.
   Она поплыла дальше и, дойдя до лестницы - Микула с опаской следил за ней - стала спускаться вниз, как обычный человек.
   Микула вернулся в комнату и улегся вновь, задумчиво глядя в распахнутое окно. Денис блаженно посапывал во сне; никакой иной звук не нарушал тишины. Все так же носились хороводом черные точки птиц на Лысой горе. Когда Микула взглянул на них, одна из точек отделилась - и, вдруг вымахав до невиданных размеров, ринулась в окно изложни.
   С воплем Микула захлопнул ставни - но в резной щели меж ними успел заметить глаз, холодный глаз птицы, полный ненависти.
   За утренней трапезой воевода завел, наконец, речь о том, какой помощи ждал он от гостей.
   - В лесу за рекой живет отшельник, Всеволод. Дорогу к нему толком одна Алена знает, но ее я, ясное дело, одну не отпущу, так что вам надо будет ее проводить. От Всеволода я жду помощи.
   - Нам надо его сюда привезти? - уточнил Игорь.
   - Нет, надо ему передать вот что. Он, я знаю, с мордовскими старейшинами дружбу ведет, так пусть поговорит с ними - что там такое происходит, в их землях? А лучше, пусть договорится с кем-нибудь из старейшин о встрече, я с ними встречусь. Ты, Денис, расскажешь Всеволоду о том, что с тобой приключилось, и мне передадите, что он ответит.
   Долго страшиться неведомых страхов скучно, и потому, оказавшись в чистом поле, молодые люди и думать забыли об осторожности и только что песен не распевали. Солнце безжалостно пронизывало белые завитушки облака, небо над головой, узор волос и обрушивалось на траву. Четыре коня нетерпеливо выступали по нетронутому полю; хозяева сдерживали их шаг. Святослав не поехал с ними - отправился домой, в село за речкой. Алена сидела боком на серой кобыле; сопровождающие ее ехали следом, отстав на полголовы лошади. Игорь, впрочем, тут же вырвался вперед, поехал бок о бок с Аленой и завел поучительный разговор о том, как живется ей в сторожевой крепости.
   - И вот так, в вечной опасности, вы умудряетесь жить, растить детей, сеять хлеб? Удивительно.
   У Микулы что-то проскребло по сердцу. Знаете, когда наши друзья вдруг начинают более обращать внимание не на вас - а на кого-то чужого. В конце концов, Алена была его старым другом (если могут быть старые друзья в восемнадцать лет), а Игорь ее только вчера увидел. А Алена, кажется, совершенно увлеклась беседой с новым знакомцем.
   - Когда рядом с опасностью живешь, об опасности не думаешь. Вот что ты знаешь о своей судьбе? Стоит город ваш на берегу реки; а вздумает он сползти в реку - и тогда еще неизвестно, чья жизнь опаснее.
   Да, Микула помнил ее совсем другой. Во всяком случае, не такие речи она вела еще два года назад.
   - Ты говоришь - в крепости страшно жить, - продолжала Алена. - А что ты скажешь про того, к кому мы едем - он вовсе живет один, в лесу.
   - Скажу, что он - либо святой, либо не в своем уме, - ответил Игорь.
   - А почему у него имя мирское? - встрял Микула, чтобы хоть как-то прервать разговор Алены с Игорем.
   - У Всеволода? Это его отец по привычке так называет. Всеволод раньше был боярским сыном в Нижнем, и отец его там знал. А как постригся в монахи и ушел в отшельники, то сменил имя на Макария*. Но отец его по-старому зовет.
   - А так можно? - уточнил Микула.
   - А почему нельзя? - удивилась Алена. - Всеволод не возражает.
   За легкой изгородью, меж соединяющими жердями которой мог спокойно пролезть воин в полном вооружении, на пригорке, окруженном стеною берез, высился добротный дом отшельника, с чердаком и резным коньком. Видно было, что хозяин отделывал жилище с любовью и собирался остаться тут надолго. На окрик Алены появился и сам отшельник с ведром в руке, узнал гостей, приветливо махнул свободной рукой:
   - Заходите в ворота!
   "Ворота" - съемные жерди - располагались с другой стороны дома. Пока гости подъезжали, хозяин уже открыл их.
   - Много вас нынче, - с веселой улыбкой, пропустив гостей, Всеволод стал закладывать жерди на место. - Думаете приобщиться к древнему знанию? У меня как раз гостит один из Хранителей этой земли - старейшина Курмыш, ты, Алена, его знаешь.
   - Это тот, что про Камень рассказывал? - Алена спрыгнула с коня.
   - Он самый.
   - Мы по делу, Всеволод, - сказал Денис.
   - Он тоже по делу. Не по тому ли самому?
   Микула, наконец, решился разглядеть их хозяина. Среднего роста, в распахнутом серебристо-сером летнике, с гордой осанкой вольного жителя, он очень охотно улыбался в каштановую бороду. Несмотря на морщины и лысеющий лоб, свидетельствующие о почтенном возрасте, темно-синие глаза отшельника блестели по-юному.
   - Проходите, - пригласил Всеволод. - Коней тут оставьте, не убегут из загородки.
   Внутри дом состоял из одной большой комнаты со сложенным в углу из белых камней очагом и небольшими окнами во всех четырех стенах, даже рядом с дверью. За столом, поставленным посреди комнаты, сидел пожилой невысокий мордвин - к какому народу он принадлежит, сразу можно было угадать по цветастой вышивке на его легкой рубахе; да и, вообще говоря, по имени.
   - Это, Курмыш, друзья мои из крепости.
   - Просто удача, что мы тебя застали, - быстро заговорил Денис. - Отец мой, воевода Сундовика Федор Иванович из Кустова хотел бы встретиться со старейшинами окрестных сел, чтобы обсудить минувшие события.
   - Много тяжкого происходит в нашей земле, - отозвался Курмыш с довольно чистым русским выговором. - Я бы и сам не прочь был встретиться с твоим отцом, если он правда воевода в крепости. Тяжкий у нас выбор получается. Да...
   - Это ваше село горело прошлой ночью? - спросил Микула.
   - Его сожгли, - жестко ответил Курмыш. - И если мы не дадим ответа, сожгут еще не одно.
   - Кто сжег? - поразилась Алена. Курмыш поднял на нее глаза:
   - Люди сожгли. Чужие люди. Нехорошие.
   Всеволод выставил перед гостями корчагу с медом, положил ковши. Курмыш задумчиво потянул мед из своего ковшика, вытер седую недлинную бородку.
   - Все от того, что нет у нашей земли хозяина.
   - А сами вы? - удивился Игорь.
   - Хозяин - это тот, кто может постоять за свое добро, хоть и с оружием в руках. А у нас - либо селяне да охотники, боящиеся слова поперек молвить, либо разбойники, для которых мы - такие же враги, как и другой князь. Негоже, ой, негоже так мне говорить о наших князьях... Да ведь что делать? Ранее они, коли был меж ними спор, приезжали к старшему брату своему - нижегородскому князю. А теперь - где он, этот князь? И некому уже усмирить их, и ратятся они меж собой на своей земле. Но то - полбеды. А вот на днях объявился у нас новый человек, да не один, а с ордой всадников в полтысячи. И потребовал, чтобы мы его кормили. Нет, не просто кормили - хорошо кормили. То есть, будет он у нас брать все, что захочет. У Сарнака - одного из наших князей - хватило смелости возмутиться, но он убит был, и деревню его сожгли. Тогда прочие все к чужаку перешли. Ну, а мы собрались миром - и решили прежде чем подчиниться, с воеводой поговорить. Может быть, у него помощи найдем.
   - А почему вы подчиниться не хотите? - спросил Игорь.
   - Так мы решили, мы с другими Старейшинами. Тот, кто пришел - он не хозяин этой земле. Он будет воевать на юге, в степи; он будет забирать наших юношей в свое войско, забирать наших коней, наш хлеб - и уходить. Какое ему дело до наших бед? Мы ему отомстить не сможем - нет у нас уже тех доблестных всадников, какими славились мы в древние времена! И нечего ему нас бояться.
   - Значит, это не ваши люди за мной гнались вчера возле нашей крепости? - спросил Денис.
   - Наши люди не знают сейчас, как спастись от напасти; вряд ли они осмелились бы охотиться за полонянниками под стенами крепости. Думаю, это тоже - люди того, кто пришел к нам.
   - Как его зовут? - не утерпел Микула.
   - Не знаю. Имени он не назвал.
   - Когда отнимаешь чужое добро, совсем не обязательно представляться, - заметила Алена.
   - Ничто не случается просто так, - продолжал Курмыш. - Я пришел, чтобы узнать - на месте ли еще Взгляд.
   - Сходи, - кивнул Всеволод.
   - А нам можно поехать? - спросила Алена.
   Курмыш размышлял некоторое время, пристально разглядывая гостей.
   - Ты, - он указал на Микулу, - и ты, - рука его направилась на Алену. - Пойдемте. А прочие подождут.
   - Вот как, Игорь, а мы с тобой чести не удостоимся, - обиженным голосом произнес Денис.
   - Не переживайте, - утешил его Всеволод. - Просто в Заповедном лесу нельзя появляться более чем троим разом.
   Заповедный лес начинался недалеко от дома Всеволода. Вершины деревьев, выросшие подле узкого - коню перескочить, - но глубокого оврага словно продолжали его обрывистые склоны, укрытые тенью. На дне оврага, в дальнем его углу, где смыкался лес, угрюмо-серым пятном маячил камень.
   - В полдень на нем бывает солнце, - Алена остановила коня на самом краю обрыва. Микула натянул поводья Светлояра, искренне желая хоть за хвост оттащить Алениного коня от оврага.
   - Наверное, кто-то потревожил его, - Курмыш полез вниз, осторожно, боком ступая по глинистой земле.
   - Осыплется ведь! - остерег его Микула.
   - Не осыпался уж столько лет, - отозвался старейшина.
   - Говорят, у Владыки Неба была дочь, полюбившая простого смертного, охотника, забредшего в эти края, - стала рассказывать Алена. - От них и ведут свой род племена, здесь обитающие. Владыка Неба был разгневан, но уступил перед мольбой дочери, и окаменевший взгляд его упал на землю, пробив Купол неба. С тех пор он и стоит здесь, словно дозорный, наблюдая за творящимся на Земле. И потревожить его сможет лишь тот, кто нарушит собственный закон и сделает то, что не может.
   - То есть, никто не может? - уточнил Микула.
   - Да нет! Можно, но если...если сделаешь то, что не можешь. Ну, вот кто-то не может одно, кто-то - другое; но кто сумеет сделать - не то, что вообще невозможно, а что не может именно он, - то камень оживет и истает.
   Курмыш вылез наверх. Штаны его перемазаны были глиной, а лицо выражало крайнюю озабоченность.
   - И каждому был положен запрет, - говорил он словно сам с собой. - И тот, кто увидит этот запрет, возможет невозможное.
   Он оглядел спутников своих, чутко прислушивающихся к его словам.
   - Огонь знает лишь себя, и все, с чем соприкасается, обращает в огонь. Лишь запрет воде гореть сохраняет Небесную воду, и она не обращается в огонь, прикасаясь к Солнцу, но возвращается на Землю с дождями. Запреты - это как границы, отделяющие одну вещь от другой. И каждый из нас несет в себе тот запрет, что отделяет нас одного от другого - но и крепит и разнообразит устроение этого мира. Когда запреты рушатся, всепоглощающий огонь уничтожает минувшее. Камень этот был неподвластен разрушению - но и он начал осыпаться. Когда он разрушится, от нашего народа не останется даже памяти...
   - Почему твои мысли столь печальны? - удивилась Алена.
  
   Курмыш помолчал, потом резко сказал:
   - Я иду с вами.
  
  -- Глава 2. На заставе.

...Но только тот, кто слышал стон земли,

Боится повредить ее ладони.

   На дворе крепости собрались дружинники и крестьяне, толпа человек под сотню. Денис спешился и с трудом принялся проталкиваться через ворчащие ряды людей к крыльцу, на котором возвышался воевода. Игорь, Алена и Микула с Курмышем остались с краю.
   - Что стряслось? - спросил Игорь у дружинников, стоявших поблизости.
   - Человека сгубили. Слова воеводы ждут.
   Головной разбой, или попросту убийство, - дело, о каком не слыхали тут уже лет пять. Это не большие города, тут каждый каждого знает в лицо, и чтобы на своего соседа руку поднять - многим такое и в страшном сне не могло привидеться, и народ решительно поделился на две части: одни - кто требовал убийцу в мешок и сбросить с берега, и другие, кто отказывался верить в злой умысел и просили у воеводы милосердия и справедливого суда.
   Сам убийца, пойманный прямо на месте и тут же сознавшийся, сидел в пыли у крыльца, и его охраняли дружинники от слишком решительного натиска толпы. Сильнее всех рвались к нему люди из десятка зарезанного (тот оказался десятным). И убийца, и мстители были немногим старше Святослава Торопова (тот стоял у крыльца рядом с воеводой и его родичем Ингваром), чего нельзя было сказать о жертве: мужчина в летах, с длинными окровавленными усами и резкими морщинами, смешанными со шрамами. Изо рта вытекала тонкая кровавая нить.
   - Чего тут тянуть? - возмущались дружинники. - Ты, воевода, никак, простить его хочешь? Да ведь он каждого из нас так же вот мог!...
   - Ну, убил-то он все-таки не каждого, - возразил Федор Иванович. - Вот я и хочу узнать - почему он именно на Рогволода руку поднял, а не на кого другого? Согласись, коли мы его порешим, так ведь он нам уже не расскажет!
   - Тебе легко говорить, воевода! - зашумели свояки убитого. - А вот коли бы твоего сына он сгубил?
   - Тогда бы не я судил, - жестко отозвался воевода. - А мне сейчас волю гневу давать нельзя. Али мыслите, душегубец просто так, для своего удовольствия людей губить будет? Стало быть - ограбить он его хотел, или мстил за что. А, Семен? Ты-то что молчишь?
   Пойманный поднял глаза на воеводу.
   - Не спрашивай меня, боярин. Хочешь казнить - казни, а ответа не жди.
   - Ладно. Но кто-нибудь что-нибудь знает? Как хоть это произошло?
   - Я знаю, - Святослав вышел вперед. - Семен его подстерег, когда Рогволод возвращался из леса. Я это лишь издали видел. Рогволод сказал несколько слов - и Семен вдруг вынул припрятанный за пазухой нож, кинулся на Рогволода и зарезал его одним ударом!
   - Так все было? - сурово спросил воевода, обращаясь к Семену. Тот молчал. Федор Иванович коротко изрек:
   - В поруб его.
   Сторонники немедленной расправы зашумели.
   - Цыц! - прикрикнул воевода. - Али вам жизнь его мешает? Али боитесь, что он мне с глазу на глаз что нехорошее про вас расскажет? Негоже спешно судить, неправедным суд будет!
   - Постойте! - донесся от лежащего тела голос Игоря. - Жив он.
   Толпа расступилась, открыв Курмыша, склонившегося над Рогволодом, и стоявших рядом Игоря и Алену. Из уст лежащего, окаймленных густыми темно-русыми с кровавыми разводами усами, явно доносилось хриплое дыхание.
   - Видите, что было бы, послушай я вас? - грозно обратился воевода к тем, кто требовал расправы. - Незаслуженно Семен кару бы принял.
   - Почему незаслуженно? - возразил Ингвар. - Он ведь хотел зарезать, и не его вина, что ему не удалось! А сейчас, когда кругом нас враги, он затеял ссору, да еще с собственным десятником. Такое злодеяние хуже убийства, это предательство!
   - Вот мы все спокойно и размыслим, - ответил воевода, прекращая вновь поднявшиеся одобрительные выкрики. - Расходитесь, давайте. Унесите раненого, ему теперь помощь нужна.
   Народ стал расходиться, переговариваясь негромко о том, что неясно, разглядел ли Курмыш в раненом признаки жизни, или сам вдохнул в него жизнь - к мордовским колдунам относились с опаской, - и молодые люди смогли наконец пробраться к крыльцу.
   - Алена, - обратился воевода к дочери, - прими нашего гостя, накорми-напои его, постели в светелке.
   - Благодарю, - поклонился Курмыш. - Меня Всеволод хорошо принял; сейчас мне бы с тобой поговорить, воевода.
   - Поговорю, отец, - успокоил его Федор Иванович. - Завтра я совет соберу, погоди до него. А сегодня на мне еще много дел осталось.
   Курмыш поклонился и пошел за Аленой; к ним пристал Игорь. Денис с Микулой собрались было отправиться вслед за ними, но тут их окликнул воевода.
   - Постой, Денис! Сегодня не утомились? Хочу вас еще в одно место отправить. Святослав! Собери свой десяток, поедешь, сменишь на Сивом броде Данилу. Ох, не кстати мне это душегубство свалилось!.. - пробормотал Федор Иванович, как будто когда-то душегубство сваливается кстати. - Отправитесь с ним, - обернулся воевода к сыну и Микуле. - И привезете Данилу. Расскажете ему про то, как на Дениса напали и про то, что у нас стряслось. Семена ведь он тогда ко мне привел. И ручался за него. А теперь надо мне во всем разбираться по новой... Денис, можешь кратко поведать, что вам рассказал Курмыш о своих бедах?
   - Могу, - отвечал Денис с неохотой. - Он говорил, что на села их пришла орда. Что за орда, откуда и кто ее хозяин - он не знает, и хотел бы узнать не меньше нашего.
   Федор Иванович задумался.
   - Ступайте, пусть вас Алена тоже наскоро покормит, пока Святослав своих собирает.
   Застава на Сивом броде охраняла южные подступы к крепости. Расположена она была так, чтобы дым от разведенного на ней костра был отчетливо виден из крепости. Десяток Святослава выступил после обеда. Ехали по трое в ряд, впереди - Святослав, Денис и Микула, за ними - дружиннники. Несмотря на жару, Святослав велел ехать в бронях - после вчерашнего нападения можно было ожидать всего, что угодно.
   - А зачем вы держите заставу за стенами крепости? - полюбопытствовал Микула у Дениса. Тот удивленно глянул на приятеля:
   - Чтобы раньше узнать об опасности.
   - Но стоит ли узнавать об опасности раньше? Чем раньше узнаешь - тем дольше будешь дрожать от страха.
   Денис усмехнулся.
   - Можно и не дрожать от страха - а подготовиться, выйти навстречу - и раз и навсегда покончить с опасностью.
   - Доводилось?
   Денис пожал плечами:
   - На моем веку - нет.
   Сзади заволновались:
   - Глянь, глянь-ко!
   Денис из-под ладони принялся оглядывать поле:
   - Где?
   - Вон, вон! Заворачивают.
   Микула разглядел под расплывающимся отсобственного зноя солнцем, в южной стороне, две точки, и, вспомнив минувшее, узнал в них всадников. Ратники засуетились; Святослав велел опустить копья, но Денис остановил его:
   - Гнаться не будем! Пусть едут себе.
   Путь продолжился; но все беспокойнее вглядывались люди в линию окоема, тем более что ехали они как раз следом за исчезнувшими всадниками.
   Окончилась дорога внезапно. Святослав вдруг натянул поводья и сообщил:
   - Приехали!
   - Кто такие? - раздался окрик из ниоткуда.
   На вершине холма одиноко стоял раскидистый дуб.
   - Свои! - Святослав направился к дубу. Навстречу ему из листвы спрыгнул молодой воин в черной рубахе, с луком и стрелой, зажатыми в левой руке. Они кратко переговорили, и Святослав поехал назад, к своему десятку; дозорный же обратно залезать не стал, крикнул в догонку:
   - Скажите там - пусть сменного шлют.
   Заимка заставы укрылась в глубоком овраге, окруженном легкой завесью деревьев. Где-то на дне оврага журчал ручей; туда уводила от края пологая тропа.
   Спешившись, отряд стал с опаской спускаться в овраг, ведя коней в поводу. Никого не было ни видно, ни слышно; лишь в разлившийся повсюду чуть горьковатый дух травы и листьев стал вплетаться едкий - и ласковый - запах дыма.
   Из темного пятна зелени на склоне у самого дна оврага, с шумом раздвинув ветки, вышел молодой светлобородый воин в светлом кафтане, какие поддевают под кольчугу для смягчения ударов.
   - Мы к тебе, Данила, - объявил Денис, кланяясь.
   Данила молча кивнул, переводя взгляд с Дениса на Микулу.
   - Проходите, - он посторонился, пропуская гостей внутрь пещеры. - Коней пока тут оставьте - сейчас ребята доедят и выйдут, освободят место.
   Упругая завеса из кустов раздвинулась, пропуская гостей одного за другим через невысокий земляной порог. Микула с сомнением выпустил уздечку Светлояра:
   - А не убегут?
   Данила улыбнулся:
   - Не убегут.
   Удивительным спокойствием повеяло от этой улыбки; но когда сомкнулась за ними завеса, и глаза в полумраке увидели огонь костра под закопчеными сводами, Микула оглянулся - и показалось ему в переменчивых бликах костра, как во взоре Данилы сверкнула искра безумия.
   Ратники, сидевшие у костра, неспешно поднимались, подходили к прибывшим. В пещере стало тесно; Микула с удивлением увидел, как из дальнего грота, скрытого темнотой, стали выводить коней. Как люди прячутся под землей, Микула еще мог понять; но как сюда затащили коней - это казалось черезчур странным. Однако, кони вовсе не казались напуганными; и, выходя из пещеры, каждый конь кивал - точно прощался - Даниилу.
   - Мы за тобой, Данила, - сказал Денис. - Ты нужен отцу на совете.
   - Хорошо, - согласился воин. - Мы догоним ушедших, только я сперва помогу Святославу управиться с конями.
   Под рукой Даниила кони послушно входили в пещеру.
   - Снаружи их нельзя оставлять, - пояснил Денис Микуле. - Какая ж это застава, если ее издалека по конями найти можно? Но иногда коней гоняют на дальнее пастбище, что лежит за концом оврага, у Волги.
   Даниил широким жестом указал на костер:
   - Может, поедите? Мы как раз обедали, когда вы появились.
   - Поедим, - с охотой откликнулся Святослав. - Гришка! Ты бери еду с собой и дуй на холм, на смену Ваське Кочету.
   Ратник ушел; остальные развалились на полу пещеры, покрытому высохшим сеном.
   - А зимой тут как же? - спросил Микула.
   - Зимой выход под снегом прокладываем, - ответил Даниил. - Как дела в крепости?
   - Семен Кудрявый Рогволода порешил, - сообщил Святослав.
   - Семен? Рогволода?- Даниил обернулся к молодому десятному.
   - Да, - подтвердил Денис. - Но не бойся - не насмерть. Вроде бы, Рогволод жив остался, и Курмыш говорит, что жить будет. Но главное другое: на мордовских селах объявилась орда, требует с них дани. Мордва просит у нас помощи.
   - Мы видели в степи всадников, - произнес Даниил и поднялся. - Пора ехать.
   Микула только сейчас заметил тонкую струйку воды, вдоль белеющего ложа пробирающуюся вглубь пещеры. Даниил проследил за его взглядом.
   - Это чтобы за водой далеко не ходить, - пояснил он.
   - А куда он течет?
   - Не знаю, - отозвался Даниил. - Далеко по ходу пройти нельзя - пещера сужается.
   Они сделали несколько шагов по ручью, туда, где своды придвигались к полу.
   - А там точно никого нет? - Микула с опаской заглянул в сырую мглу.
   - До сих пор нас никто не тревожил, - отозвался Данила. - Пойдем. Ваших коней я оставил у входа.
   Хозяин заставы неторопливо пошел к выходу, Микула на миг задержался - и ему померещились из глубины пещеры иные звуки, кроме журчания воды.
   Светлояр бросился к хозяину с веселым ржанием; Даниил, однако, удержал спутников:
   - Пойдем по оврагу, так что пока ведите коней за собой.
   - Вот это и есть Сивый брод, - указал Денис на ложбину, пересекающую овраг. - Здесь очень густые туманы. Будь с нами Алена, она бы тебе наверняка с десяток местных преданий о нем рассказала.
   - Могу одно и я рассказать, - обернулся Даниил. - Говорят, что та пещера, в которой вы были, проложена великим Духом Воды. Он родился в недрах земли и, пробираясь к ясному небу, вздыбил холмы на своем пути. Но когда вышел он из-под земли, и увидел красоту ее - не пожелал более никуда уходить, и остался в этих краях. Это его дыхание поднимается над бродом в виде туманов и мороков.
   - А ты с ним не встречался? - спросил Микула.
   - Местный дух не любит чужаков.
   - Значит, он только мордве показывается?
   - Они тоже его не видели. Они давно уже не хозяева земли. Все мы - я имею в виду всех людей - чужие на этой земле. Чужие, или, если хотите, гости. Мы строим дома и крепости - и живем в них, как захватчики. Нам нет дела до жизни самой земли. Жизни, что длилась веками до нас - и будет длиться, когда нас не будет. Да, мы, люди, были поставлены хозяевами земли - но долг хозяина блюсти свое владение. А мы - мы ведем себя, как завоеватели. Я смотрю на землепашцев, тех, кого земля кормит, кто должен быть ее хранителем - нет, они всего лишь требуют, чтобы она давала им хлеб, а в остальном - им тоже нет до нее дела. Когда-то местные умели слушать предания самой земли; теперь же они всего лишь рассказывают друг другу давно слышанные предания, чей смысл забывается.
   Они свернули в ложбину и поднялись из оврага на открытое поле, прорезанное холмами. Доколе хватало глаз, поле было пустынным; но обманчивым казалось это спокойствие.
   - Для нас это поле - всего лишь удобное место для битвы с другими, такими же, как мы. Но ратники не ходят по земле босяком. Их нога не слышит звуков земли, по которой ступает.
   Даниил вскочил в седло своего коня, подобрал поводья.
   - Едем, раз воевода нас ждет.
   Денис с Микулой чуть поотстали.
   - Ты давно знаешь Данилу? - спросил Микула.
   - Когда мы сюда приехали, он уже был тут, все так же соблюдал заставу и вел такие же странные речи.
   - Не похож он на обычного ратника.
   - Не похож. Не зря с ним и отец советуется. Хоть, говорят, Данила - даже не боярин.
   Даниил вдруг задержал шаг своего коня и поравнялся с ними.
   - Что еще знаете о случившемся?
   - Одно село у мерян сожгли, - сообщил Денис.
   - Село князя Сарнака, - неожиданно для себя уточнил Микула. Денис глянул на него с восхищенным удивлением - "Вот это память!" Даниил только кивнул одобрительно.
   - И еще всадники объявились у самой крепости. Чуть Дениса не поймали, - продолжил Микула.
   - Надо найти хозяина этой орды и попытаться поговорить с ним, - заключил Даниил. - Со всеми можно договориться - если только понять, чего же они хотят.
   - Что же тогда воюют? - хмыкнул Микула.
   - Потому что хотят разного - а понимать, чего хочет другой, не хотят. Однако на самом деле, если докопаться до глубин их желания - окажется, что желают они одного и того же.
   - Оглянитесь вокруг, - властно продолжал Даниил, останавливая коня; и юноши, натянув поводья, послушно повернули головы. - Когда я вижу эти просторы, я не понимаю, как можно желать чего-то еще? А они ютятся в грязных городах, да еще соперничают друг с другом за право больше испортить себе жизнь. Но увы - человек слаб. А чтобы жить здесь, на этой земле, одному, нужно иметь великую силу. Я думаю, все беды людей - от их слабости. Не было бы слабых - не было бы и притеснения сильными.
   - Но все не могут вдруг стать сильными, - вежливо улыбнулся Микула.
   Даниил также ответил улыбкой:
   - В меру своих сил я стараюсь избавлять их от слабости. Я говорю не о силе рук и плеч - я говорю о силе духа.
   Данииил вновь пустил коня вскачь. Его белый скакун, казалось, с радостью повиновался любым причудам хозяина, ничуть не удивляясь, что его то заставляют нестись во весь опор, то останавливают на месте.
   Микула нагнал Даниила. Вспомнилось ему, что говорил отец о сильных и слабых.
   - Побеждает не более сильный - а более подлый. Кто через большее готов переступить. Кто не остановится перед ударом в спину, кто добьет упавшего врага. А победителей не судят.
   Данила покачал головой:
   - Чувствуется сын своего отца.
   Микула выспыхнул:
   - А что ты имеешь против моего отца?
   - Нет, ничего! - поспешно замахал руками Данила. - Но я слышал от него подобные речи. Однако он смотрит лишь на видимый итог. Кто есть победитель?
   - Тот, кто в бою остался живым, - ответил Микула.
   - А если боя нет? Если тебе никто не соперник? Даже если ты вступаешь в схватку - ты заботишься не о победе, а просто для себя проверяешь свои силы.
   - Хорошо бы, чтобы и твой противник думал так же, - хмыкнул Микула.
   - Для этого он и должен быть очень силен духом. Без этого - есть ты, и есть твой враг, и вы хотите убить друг друга, чтобы победителю досталось больше... Но есть иной суд. Есть силы, устающие от нашего вечного соперничества; и когда злоба людская переполняет чашу, эти силы вырываются, наказывая и правого, и виноватого.
   - Значит, это - дьявольские силы? - приглушенно спросил Микула.
   - Не дьявольские и не Божьи; хотя, как учит Всеволод, всякая сила - от Бога. Они живут сами по себе и блюдут свой суд. Они чутко улавливают наши желания, и когда много в них зла - это отзывается нам, причем не всегда - тем, кто виноват.
   - Но зачем вступать в схватку, если нет желания победить?
   - Желание, чтобы было так, как ты задумал - вот, что должно быть. И в замысле твоем не должно быть угрозы. Если же ты хочешь отнять у другого принадлежащее ему, или наказать его, или поставить на место - тогда зло множится, и мало кто знает, как оно отзовется потом.
   - А вон и крепость видна, - указал Денис. Перед ними на Оленьей горе, за речкой, возвышалось темнеющее в закатных лучах здание крепости; а рядом поблескивала голой вершиной Лысая гора.
  
  -- Глава 3. Совет.

Не молчи. Ты же знаешь, что все это - только игра.

Можно снова начать, стоит только расстаться с минувшим.

Есть одна тишина, что приходит при бликах утра,

И она помогает несчастным, в нее заглянувшим.

  
   Крепость уже тонула в тени от башен, лишь крыши домов у восточной стены да головы всадников освещались лучами солнца. Из хором воеводы, пронзенных туманным светом, вышли рука об руку Алена и Игорь.
   - О! Вот они и вернулись, - Алена обрадованно всплеснула руками.
   - Не напал на вас никто? -полюбопытствовал Игорь, приближаясь следом за нею.
   - Нет, все спокойно, - отозвался Даниил.
   - Это вот Данила, старший дружинник на Заставе, - пояснил Денис. - Это его отец велел привести на совет.
   - Вы приехали, а я уезжаю, - пожал плечами Игорь. - Счастливо вам оставаться.
   - Что? - вдруг очнулся Микула.
   Он никак не мог оторвать взгляд от рук Алены и Игоря. Они почти сплетались, касаясь друг друга, словно только что разнялись. С усилием он перевел взор на лицо Алены - она искренне улыбалась.
   - Я, говорю, уезжаю, - повторил Игорь, повысив голос.
   - Ну, счастливого пути, - кивнул Микула.
   Слабое облако набежало на клонящееся к земле Солнце, зависшее над кромкой стены. Только вдруг кроваво-красным окрасилось оно - словно налитый кровью гневный глаз.
   Денис простился с Игорем и подошел к Микуле:
   - С тобой что?
   - Ничего, - отозвался Микула. - У вас на стену пускают?
   - Нас пустят. Пойдем.
   Вслед за Денисом Микула взбежал по витой лестнице, обходящей изнутри ближайшую башню, и вышел на стену.
   Солнце ударило в глаза. Можно было заметить, как быстро ползет его край по краю дальнего леса, простершегося за Волгой. И потом Микула, привыкнув к бьющему Солнцу, далеко внизу увидел Волгу.
   По мелкой ряби бежал кораблик, взмахивая тонкими веслами и распуская усы волн. На помощь веслам приходило белое крыло паруса, тянущее ладью против течения. И ветром, свежим пронзающим ветром било в лицо, ветром, налетающим с юга.
   Одинокий корабль медленно полз вверх по Волге. Микула перевел взгляд дальше - там, за много верст от него, раскинулся лес, простирая ветви свои к Солнцу. Чуть в сторону вилась тонкая серая нить Керженца - реки, чье устье приходилось почти прямо напротив крепости.
   Рядом с Микулой и Денисом встал Всеволод, вглядываясь в краснеющий диск.
   - Видите, как оно движется? - тихо спросил отшельник. Микула кивнул. Даже Денис не спохватился о долге хозяина при виде гостя, ибо сейчас перед ним было событие куда более великое.
   - Уходит, - прошептал Микула. Уже пошли по красному краю Солнца узоры далеких деревьев, и в крепости разлилась вечерняя мгла; только отсюда, со стены, можно было видеть Солнце еще несколько минут.
   - Может быть, и тысячу лет назад здесь стоял человек - и смотрел , как оно заходит, - задумчиво произнес Всеволод. - И оно заходило - так же, как сейчас. Но тогда, быть может, еще не было этого леса, - или наоборот, поля, раскинувшиеся ныне вокруг, были покрыты сплошными зарослями. И Солнце заходило - так же, как сейчас, но чуть по-иному.
   - А тогда было кому смотреть на него?
   - Жизнь начинается не с нашего рождения - и не с нашей смертью заканчивается, - отозвался Всеволод. - Когда еще наши предки не пришли сюда, и не слышала земля названий, ставших теперь привычными, здесь обитали иные люди. Восход их державы был уже позади, и они наблюдали ее закат.
   - Ты знаешь о них?
   - Кое-что. Нынешние мордовские и мерянские племена - осколки того далекого княжества, и в их преданиях живет частица воспоминаний о былом могуществе. Словно бы вовсе без следа ушло их государство - но оно оставило ныне живущим свой язык, свои предания, их самих...Они не строили каменных храмов и крепостей, не возводили двухуступчатых хором, но умели собирать дары земли и смотреть на небо.
   - Нехристи, - презрительно произнес Денис. - Ясно, почему мы их победили.
   Всеволод посмотрел на него с неодобрением.
   - Мы их не победили. Их держава ушла, повинуясь законам этого мира. А верили они во многое, что близко и нам.
   - Кажется, зовут к столу, - заметил Денис, которого вовсе не занимали разговоры о древних временах.
   - Ступай, я сейчас, - Микула, напротив, готов был слушать отшельника до бесконечности.
   Денис ушел.
   - Во что же они верили? И чем жили? - спросил Микула торопливо, боясь, что и Всеволод тоже уйдет.
   - В двух словах такое не расскажешь, - ответил тот. - Но вера их была красивой. Я не уверен, что живущие ныне их потомки знают и понимают то, что знали и понимали их предки.
   - Откуда же ты это узнал?
   - Из разных мест. Кое-что оказалось записанным их соседями. Что-то восстанавливалось по уцелевшим преданиям. Наверное, многое я додумал сам - но думаю, что додумал правильно.
   - Что же это?
   - Они верили, что есть два мира. Один мир - большой и светлый, прекрасный и совершенный. Там невообразимые просторы, невероятная красота, от которой захватывает дух, и огромная свобода. Но для того, чтобы попасть в тот мир, нужно самому быть его достойным. И так случилось в давние времена, что один из обитателей этого мира сотворил мир малый, тесный и простой, и населил его существами простыми. И, обучая этих существ, стараясь показать им, к чему надо стремиться, он открыл им возможности своего мира.
   Но всякое знание должно быть своевременно. Пораженные красотой большого мира, сотворенные им существа возжелали сами жить там. Но им еще недоступны были ни знания, ни свобода этого мира, и их простота, обретя многие возможности, обратила их во зло. Можно было просто уничтожить этот малый мир - но другие обитатели мира большого пожалели творение своего собрата и попытались облагородить его и придать ему совершенство. Но не так-то просто научить пчелу любить своего хозяина или муравья восторгаться небом! И тогда для обитателей малого мира создали целую лестницу миров, по которым они должны были восходить постепенно, чтобы войти в мир большой, с каждым шагом становясь мудрее и свободнее. И вот, где-то на середине этой лестницы находится наш мир. Обитатели малого мира, владея многими умениями мира большого, но не имея мудрости и совершенства его обитателей, все время пытаются прорваться вверх, быстрее, чем они будут достойны этого, неся тем гибель и мучения для обитателей миров. И на страже порядка стоят Воины, следящие, чтобы обитатели мира нижнего не нарушили совершенства мира верхнего - прежде чем будут к этому готовы. Иных сбившихся с пути могут направить Учителя, но иные, слишком не готовые, чтобы можно было их исправить, гибнут в битве с Воинами - и возвращаются в нижний мир, чтобы снова начать восхождение. Те же, кто умирает или погибает в достоинстве и сознании своих истинных возможностей, уйдя из нашего мира, восходят в мир верхний...
   Микула чувствовал, что голова его не может вместить все это множество миров, и с грустью решил, что он, наверное, еще представитель мира нижнего.
   - Отчего же они погибли?
   - Ты понимаешь, сознание, что ты стоишь на страже Верхнего мира - тоже большое искушение. Видимо, многие оказались сами не готовы к такой роли, вознеслись и зазнались - а потом справиться с ними многочисленным соседям-врагам было уже несложно.
   - И всякое государство обречено на гибель?
   Всеволод неторопливо пожал плечами:
   - Так получалось до сих пор. А говорить, кто на что обречен, можно лишь после того, как это свершилось. Наверное, все мы умрем; но готовиться к смерти заранее или бояться ее так же неразумно, как стремиться к ней или доказывать ее необходимость. Возможно ли что-то другое? Не знаю... Солнце уже наполовину за лесом; и Денис прав, к столу уже давно позвали.
   Спускаясь, Микула бросил на мгновение взгляд в поле, и заметил удаляющегося одинокого всадника. Может быть, от разговора со Всеволодом - или от того, что видел закат? - на душе полегчало.
   За ужином Всеволод, не отрываясь, наблюдал за только что вернувшимся Ингваром - однако Микула заметил, что от самого Ингвара Всеволод свое наблюдение старательно скрывал, отворачиваясь, когда тот вдруг смотрел в его сторону.
   Наутро назначен был совет. Вилась предгрозовая хмарь, и хотя поднявшееся Солнце радостно сияло на золоченых крестах церкви, но сияние это было подернуто траурной пеленой: с запада наползала лохматая лиловая туча. Поглядывая на нее, воевода начал совет.
   Сам Федор Иванович расположился в резном кресле, остальные разместились по лавкам у стен. Всеволод задумчиво вертел меж ладоней свою дорожную палку. Даниил подошел к окну, широко отворил ставни - ждал порывов грозового ветра. Рядом с воеводой сидел Семен Васильевич Карамышев, нынешний хозяин села Кустова, заодно владеющий расположенным неподалеку селом Кременки. Микула замечал косые взгляды Федора Ивановича, бросаемые тем на боярина, и недоумевал, зачем тот вообще появляется в крепости, где воеводит человек - бывший хозяин Кустова, у которого, можно сказать, боярин это село и отобрал, но Карамышева это, кажется, не волновало. Может быть, впрочем, он и не знал, от кого ему перешло село - ибо права на Кустово ему были переданы московским князем.
   Кроме них, на совете были трое десятников - все, за исключением оставшегося на заставе Святослава и раненого Рогволода, - Курмыш, Ингвар, человек наместника Савва, прозванием Пламень, приехавший с Ингваром вчера вечером, и Микула с Денисом, оставленные здесь личным словом воеводы. Микула гадал, почему велел ему воевода остаться; но вскоре все должно было разъясниться. Все собравшиеся облачены были в легкие холщевые рубахи по случаю жаркого времени.
   - Гроза будет, - произнес Федор Иванович, вставая с кресла. - Что же, начнем наш совет. Други бояре и воеводы, знаете вы, что стряслось.
   - Нет, воевода, - отозвался один из старших десятников, пожилой уже человек. - Поведай нам.
   - Как пожелаешь, Иван Васильевич. Стало быть, старейшина Курмыш, здесь перед вами находящийся, рассказал нам, как неведомая орда учинила притеснение их селам, и просит у нас помощи.
   - Мордва сама немалый разбой всегда творила, - подал голос Семен Карамышев. - Нам ли теперь ее защищать?
   Курмыш бросил на говорившего страдальческий взгляд - но промолчал.
   - Долгое время мордва признавала нашего, нижегородского князя своим главою, платила ему дань. И теперь наш долг защищать ее.
   - Князя нижегородского нет более, - вздохнул Курмыш. - А Московский князь далеко. Ему наша дань нужна, а защиты от него мы не видим.
   - Ты что такое говоришь? - возмутился Савва Пламень. - Чтобы вас защищать, в городе наместник великокняжеский есть, его и просить надо.
   - А он спросит своего хозяина, что ему делать, и пока суд да дело, разбойники все села спалят? - воевода взглянул на Савву в упор.
   - Зачем же спалят? - возразил Курмыш. - К нам от них человек приходил. Сказал, будем им дань давать, не будут нас разорять.
   - Дань давать? - присвистнул Федор Иванович. - И им платить будете, и московскому князю? Что же за дань запросили разбойники?
   Курмыш помедлил, собираясь с мыслью.
   - Земля наша издавна не хлебом славилась, не золотом и не железом. Хлеба у нас едва хватало себя кормить, а прочим нас творцы не наградили. Но было у нас одно богатство, которого всегда хватало в избытке нам самим, и которое продавали мы соседям. На него прежде всего и покушались те, кто приходил к нам и устанавливал власть над нами. Все - и булгарские, и нижегородские, и татарские князья - хотели прежде всего дань бочками нашего меда. Мед у нас душистый, славный... Вот и эти потребовали по десять бочек меда с каждого села.
   - Что ж они с такой грудой бочек делать станут? - удивился воевода. -Сами выпьют, что ли?
   - Про то не знаю, - пожал плечами Курмыш. - Только нам самим его не останется, ибо остальное заберет князь московский.
   - Велика ли орда? - спросил Иван Васильевич, третий десятник.
   - Мы всех не видали, а кого видали -тех с полтысячи будет.
   Бояре переглянулись.
   - Князя нужно просить, - подтвердил Иван Васильевич.
   - Которого? Великого? - спросил Федор Иванович, буравя взглядом Савву Пламня, человека от князя.
   - Которого же еще? - отозвался тот. - Его или его наместника. Словом, в город слать, за помощью.
   Федор Иванович поморщился так, словно ему рвали зубы.
   - Какой же я воевода, ежели не могу навести порядок в собственной волости?
   - На то и послан ты сюда князем, чтобы следить за порядком; но к кому же еще обратишься, кроме как к своему владыке? - возвысил голос Савва. Микула слушал с удивлением - он полагал, говорить красиво тот не обучен, судя по его несколько забулдыжному виду.
   - Пока еще помощь придет; а ежели орда велика, она в любой день нагрянуть может! - продолжал воевода. - Чем до тех пор оберегаться будем?
   - На крепость они не полезут, - заверил Иван Васильевич.
   - Вам в крепости это хорошо говорить, - вскинулся Семен Карамышев. - А что делать селам за ее стенами? Нет, с разбойником этим надо разобраться как можно быстрее.
   Микула уловил неприязненный взгляд, которым ответил воевода боярину.
   - Надо поговорить с их главою. Всеволод, может быть, тебя они послушают?
   Всеволод поднялся с места.
   - Я, конечно, поговорю с ними, если они согласятся меня выслушать; но, поскольку пришли они из-за Волги, вряд ли слова христианского проповедника будет для них достаточным. К тому же, слова слушают с большим вниманием, если они подкреплены достаточной силой, - усмехнулся отшельник.
   - Савва! - с неохотою обратился к человеку наместника воевода. - Ты можешь ручаться от имени наместника, что город выставит свои силы против этой орды?
   - Как я могу говорить от имени своего господина? - с несколько показным возмущением ответил Савва.
   Курмыш с жалобным видом развел руками.
   - Я так и думал.
   - По крайней мере, - добавил Всеволод, - ты можешь отправиться со мной и одним своим присутствием придать вес моим словам.
   При этих словах он очень выразительно посмотрел на Савву. Тот заерзал.
   - Я?! Не-ет... Я по ратным делам не шибко... У меня даже боярского чину нет, меня Григорий Владимирович только недавно дворянином своим сделал. Да они и не послушают меня.
   - По каким же ты тогда делам? - с усмешкой спросил Всеволод.
   Савва встрепенулся, уязвленный.
   - Я слышал, у тебя, воевода, в крепости случился головной разбой! Убили десятного твоего. Думаю, прежде чем выходить на переговоры с разбойниками за стенами, надо разобраться с разбойниками внутри стен. Готов помочь тебе с этим делом.
   - Ну, по счастью, десятный мой жив остался, - возразил воевода. - Правда, в беспамятстве пока лежит, но надежда есть. И до той поры, пока не станет ясно, выживет он или нет, решать, что делать с Семеном, рано.
   - Однако выяснить, почему он на Рогволода полез, надо? - настаивал Савва.
   - Премного меня обяжешь, - лениво кивнул Федор Иванович. - Хоть одним делом меньше.
   Савва поднялся, неглубоко поклонился всем присутствующим разом - и поспешно вышел.
   - А вот этого не стоило ему поручать, - сорвался с места Данила. - Савва! Вернись, - крикнул он из окна показавшемуся внизу Пламню. Тот глянул наверх - и отмахнулся, продолжив путь.
   - Ты куда? - остановил воевода своего дружинника, рванувшегося было следом за Саввой. - Ежели он тебе нужен, после совета его сыщешь, а пока я никого не отпускал.
   Данила вернулся к своему месту у окна - но стоял, отвернувшись. Слово взял Курмыш.
   - Тот человек, что ушел отсюда - он правильно ушел. Они, пришедшие на нашу землю, с таким не будут говорить.Князь, настоящий защитник земли - вот с таким они будут говорить...
   Даниил стиснул оконный наличник так, что тот хрустнул - и вдруг рывком повернулся в комнату:
   - Я - князь. Князь Даниил Нижегородский, сын Бориса Городецкого, сына Константина Суздальского.
   - Что? - довольно грубо переспросил Федор Иванович. - Ты - князь? Да ты же всю жизнь был старшим дружинником на заставе...
   - Не всю, Федор Иванович. Не долее, чем ты был воеводой в этой крепости.
   - Но ежели ты Даниил Нижегородский, старший сын Бориса Городецкого - тебе лет сорок должно быть... Хотя, сколько я тебя помню, ты и не менялся. На князей возраст не действует?
   - Он - князь, - подтвердил из своего угла Всеволод. - Я свидетельствую его права.
   - А теперь - позвольте, я на время покину совет, - произнес Даниил совсем уж по-княжески.
   - Конечно, - растерянно кивнул Федор Иванович. - Ты князь, распоряжайся.
   Даниил почти бегом вышел из горницы. В комнате совета повисла тишина.
   - Вот ведь, - покачал головой Ингвар. - Столько лет жили рука об руку, а теперь выходит - князь. Как же он молчал столько лет? Как ему теперь поверить?
   - Не только я его знал, - ответил Всеволод. - Есть еще люди, помнящие его, - и Всеволод в упор поглядел на Ингвара. Микула заметил, как тот изо всех сил старается держаться спокойно.
   - Мой отец его знал, - вдруг подал голос Микула.
   - Вот, например, - кивнул Всеволод. - Да и ты, Ингвар, по-моему, встречался с Даниилом в молодости?
   - Давно это было, - отмахнулся Ингвар. - Я и не помню. Мало ли людей я встречал в своей жизни? А помнить такого, что свое княжеское происхождение променял на спокойную жизнь, по-моему, и не стоит.
   - А по-моему, вести жизнь простого дружинника на дальней заставе - куда достойнее, чем без пользы биться за утраченные права, - вступился за Даниила Всеволод.
   - Коли они так легко от своих прав отказываются, - продолжал настаивать Ингвар, - так, скажу я, правильно их княжения лишили. Ибо зачем нужны они земле своей?
   Выскочив за дверь, Даниил поспешил в поруб. Но не успел - надрывный крик пронзил хоромы, крик, глухо скрытый стенами - но раздирающий душу.
   Даниил сбежал по лестнице и, толкнув последнюю дверь, очутился в комнате Смерти. Мрачно горели угли в жаровне. Двое стояли посреди комнаты, еще один был привязан к кольцам в тене. Стоявшими были Савва Пламень и подручный его, дородный татарин в кожаной рубахе без рукавов. А у стены висел Семен, которого Даниил знал очень давно.
   - Говори, скотина! - брызгал слюной Савва. - Что он тебе сказал?
   Только что палач оспустил плеть на спину прикованного, и собирался поднять ее вновь - как железные пальцы перехватили его руку.
   - Не сметь!
   - А ты что здесь делаешь? - обернулся Савва. - Или совет уже завершился?
   - Тебя там ждут, - отвечал Даниил, отбирая у не смеющего сопротивляться палача плеть. - Я сам поговорю с пленным.
   - Воевода поручил это дело мне, - возразил Савва с неприязнью.
   - Он передумал.
   - Вот что, - Савва повысил голос, - ступай отсель! Это не твое дело.
   - Да, - кивнул Даниил. - Работа палача - это не мое дело.
   - А мне плевать, - отозвался Савва, вновь поворачиваясь к своему подручному. - Я выжму из него все. Он умрет, или заговорит!
   - Да хоть режьте! - в исступлении закричал Семен, задергавшись в оковах.
   - Хорошо, - кивнул Савва палачу. - Отрежь ему ухо.
   Семен тяжело задышал, когда палач с мясницким ножом направился к нему.
   - Ты не слышал? Я сказал - оставьте нас, - Даниил вновь оказался между палачом и его жертвой.
   - Ты боишься, мы услышим то, что он может нам сказать? - усмехнулся Савва. - А ведь еще пара ударов - и он бы заговорил.
   - Думаю, ты мог бы разрезать его на мелкие кусочки, не найти внутри ничего и потом сожалеть о содеянном - да только поздно, - возразил Даниил, с тяжелым дыханием оттесняя палача к выходу.
   Савва замер, словно мучительно взвешивал, повернуться ли ему и просто уйти - или напоследок громко хлопнуть дверью. Наконец, просто вышел.
   Даниил кинжалом расцепил путы Семена, усадил его за грубый стол, стоявший в углу, сам сел напротив и молча ждал, пока тот придет в себя.
   - Ну? - спросил, наконец. - Неужели то, что ты можешь сказать, стоит того, чтобы умереть за это?
   Семен молчал.
   - О чем тебя Савва пытал?
   Семен молчал.
   - Как мне это знакомо! - продолжал Даниил. - Ты молчишь, он свирипеет, ты гордо готов умереть, но не заговорить, он готов убить - но заставить говорить... Ну, и кому от всего этого легче?
   Семен молчал.
   - Я и сам знаю все, что ты мог бы сказать.
   Семен недоверчиво усмехнулся - это было первый звук, изданный им, как они остались наедине.
   - Тут есть и моя вина, ведь это я тебя привел сюда, и Рогволод знал об этом. С Рогволодом я давно знаком. Я знаю, как он умеет доводить людей. И знаю, что он засматривался на твою жену. И, кичась перед тобой силой и своими успехами, он при тебе говорил, что встречается с нею. А однажды он при ней сказал тебе: "Ты - презренная тварь. Ты ни на что не годен. Ты ни на что не сможешь решиться. Зачем ты ей?" Он заводил тебя, чтобы ты бросился на него - а он бы посмеялся, победив тебя в рукопашной драке, и ты уже не смел бы ему перечить. А ты - ты попался на его уловки. Ты начал играть в его игру. Ты начал следить за ним - и за ней, изводил ее криком и упреками. И она готова была уйти к нему...
   - Ушла, - поправил Семен.
   - Я так и думал. Ушла - и стала ему не нужна. Только ты об этом не знаешь. Ты думал, он возвращается из леса, где встречался с нею.
   - Он так мне и сказал.
   - Он посмеялся над тобой! Она была дома, только ты больше думал о своей ревности, чем о своей жене, и, воротясь из крепости, пошел не домой - но к нему, следить за ним. И он опять сумел тебя разозлить. Но только за это резать людей не годится. А то можно подумать, что ты и вправду ничего иного не можешь, кроме как плутовать.
   - Я не плутовал!
   - Но ты нарушил правила игры, которую тебе предложил Рогволод.
   - О какой игре ты говоришь?
   Даниил усмехнулся.
   - Люди все время во что-то играют. Вот, например, сейчас Савва играл с тобой в очень частую игру: "Говори, или будет плохо". И ты ему подыгрывал. А ведь подумай: ну как, кроме его желания, связано то, что тебе будет плохо - и то, что ты должен говорить? Ну, будет тебе плохо. Сильно может навредить человек ближнему своему. Но почему, чтобы избавиться от неприятностей, надо сделать то, что от тебя требуют? Это игра, навязанная тебе. А вот Рогволод решил поиграть в другую, знаешь, вроде детской игры в подначивание... Ты мог отказаться играть - но ты попытался выиграть, попытался доказать, что он не прав, а потом, не сумев, нарушил правила игры, убрав игрока. А нарушителей карают.
   Семен повесил голову:
   - Я знаю.
   - Более нечего мне рассказать? - Даниил пристально посмотрел в лицо Семену. Тот помотал головой, не поднимая глаз.
   - Тогда вот тебе мой приговор, - Даниил встал. - Он неприятен, но, как мне кажется, разумен. Этот Савва держит в Нижнем оружейную лавку. Прослужишь у него холопом год. Потом возвращайся на Заставу. Жена твоя за домом здесь проследит. А я прослежу за ней. Пусть тут все остынут.
   Семен поглядел на князя с тоской:
   - Не вернусь я через год.
   - Сперва давай его проживем, а уж потом будем загадывать. - Даниил поднялся. - Пойдем, я объявлю о своем решении воеводе.
   После ворвавшегося сквозь многие толщи стен крика, прервавшего недолгие пересуды, в горнице наступила тишина. Наконец, появился Савва Пламень.
   - Данила сказал - здесь меня ждут?
   - Ну, раз Даниил сказал, - задумчиво повторил воевода. - Будь добр, передай наместнику великокняжескому в Нижнем нашу просьбу - помочь против незванной орды. И чем быстрее соберется помощь, тем лучше.
   - Я передам, - кивнул Савва. - Но хотелось бы не одними словами его уговаривать...
   - Ты что же, ждешь подношения? - удивился воевода.
   - Ну, я полагаю, от мордовских сел следует получить некое воздаяние за помощь, - не смутясь, откликнулся Пламень.
   - Это не сейчас. Откуда же они возьмут дары, коли их самих обирают?
   - Ну, тогда напиши грамоту. И пусть он, - Савва ткнул в Курмыша, - подпишет!
   - Мы отблагодарим и наместника, и самого князя, - горько отозвался Курмыш, встав со своего места. - Вы помогите сперва, а вы уж награды требуете!
   Подобрав палку, он хотел покинуть совет, но воевода его удержал:
   - Обожди, Курмыш. Напишем мы тебе грамоту, какую пожелаешь, Савва; а сейчас можешь идти, готовиться к дальней дороге.
   Это был прямой приказ. Пламень хмыкнул и вышел.
   Немного погодя вернулся Даниил.
   - Я отправил Семена в холопы к Савве, - поставил он в известность Федора Ивановича. - В крепости он глаза мозолить не будет; через год, когда умолкнут пересуды, он может вернуться. А работа у Саввы ему раем не покажется.
   - Разумно. Но как ты объяснил свое решение Савве?
   - Он объяснений не спрашивал. Даже обрадовался дармовому работнику. Но я сослался на твое слово - ты уж прости, Федор Иванович.
   Воевода крякнул.
   - Да ладно, чего уж тут. Главное, чтобы Савва его не прибил за год. Спутник Пламня мне очень не по душе.
   - Мне тоже. Но ничего, такое соседство хорошо смиряет гордыню. А у Семена она слишком сильна.
   Даниил прошел на свое место у окна, как ни в чем не бывало.
   - Вот когда я жалею о том, что скрываю княжеское имя. Курмыш! Я отправлюсь с тобой и встречусь с теми, кто пришел на вашу землю.
   Федор Иванович поднялся с кресла.
   - Нет, Данила Борисович! Нельзя тебе к татям соваться!
   - Иначе не спасти нам ни мордовских сел - ни наших, Федор Иванович! Я ведь не сижу на Нижегородском столе и воеводам отдавать приказы не могу.
   - Значит, будешь сидеть на нем!
   Даниил оглядел всех, сидящих в горнице.
   - Нет, Федор Иванович. Я знаю твои мысли, но во мне помощи не ищи.
   - Значит, так и будешь скрываться? Бояться княжеских людей, любому из которых стоит лишь узнать, кто ты - и спасения не будет?
   - Я не боюсь, - просто отозвался Даниил. - Эта земля сможет прожить без меня. А вот я без нее не смогу...
   Короткая вспышка сиганула из угла в угол неба. Все замерло на миг, а потом гордо шарахнул гром. Даниил распахнул ставни настежь - и впустил размеренный хлипкий гул капель. Струи, светлее неба, секли его волосы.
   - Дождь земле нынче в самую пору, - заметил Федор Иванович. - Что же, вроде бы, все ясно. Денис, скажи, чтобы обед подавали.
  
  -- Глава 4. Монастырь.

Воздвигнут в прежние года,

Он укрывал души смятенье,

И стены эти никогда

Не знали суетных стремлений.

  
   Поля развезло грязью, и Савва Пламень с подручным своим и вновь обретенным холопом остались дожидаться, пока подсохнет. С ними собирался в дорогу и Семен Карамышев - до Кустова. Зато Всеволод, Даниил и Курмыш ждать не стали и сразу после завтрака выехали в селение Курмыша. А когда разошлись после обеда, Денис передал, что Федор Иванович хочет видеть Микулу.
   Микула пошел к воеводе с замирающим сердцем. Говорить тот, скорее всего, хотел о будущем Микулы. Может быть, предложит отправиться на Заставу? Или оставит в крепости? Может быть, даже десятным сделает; а что, Святославу еще нет двадцати, а он уж десятный. И на совет воевода Микулу позвал - не просто же так! Или отошлет назад, как надоевшего или не оправдавшего? Мучаясь, где же и в чем он мог не оправдать надежд воеводы, Микула вошел в горницу.
   Напротив Федора Ивановича сидел поправляющийся Рогволод, десятный с длинными темно-русыми усами, который сегодня уже начал вставать и даже решился зайти к воеводе. Он сидел напротив хозяина, вертя в руках длинную палку, с которой ходят странники.
   - ...Так ты вправду полагаешь, что близятся последние дни? - с тревогой спрашивал воевода.
   Рогволод пожал плечами.
   - Кто может знать это наверняка?
   - Но говорили, что к концу тысячелетия...
   - На месте Созидателя я бы не стал терпеть этот мир лишние сто лет. Нет, все говорит о том, что идет последний рубеж. И кто не встанет на одну сторону - неминуемо окажется по другую.
   - Что же ты думаешь делать? - с тревогой спросил Федор Иванович.
   - Ничего, - ответствовал Рогволод. - Я не собираюсь спорить с судьбой.
   - К чему же ты требовал от меня наказания Семену?
   - Ради справедливости, Федор Иванович! Зло должно быть наказано, ежели это - в твоей власти. Но ничего уже не изменишь; во всяком случае, накажешь ты его или простишь - это не отсрочит общий конец.
   - Я отослал его в город, в холопы, - сказал воевода.
   - Это хорошо; но если бы ты его казнил или отпустил на все четыре стороны - это было бы не хуже. Мне жаль, что не успел я поблагодарить Курмыша за исцеление, но это такая малость! Ибо что значат наши привязанности перед лицом всеобщего конца?
   Микула родился на рубеже столетий, ровно за сто лет до семитысячного от сотворения мира года*, и потому детство его наполнено было таинственной связью с Неведомым. Тогда как раз начали ходить слухи о грядущем конце света. Но человека, столь искренне в это верящего, Микула видел впервые. И вдруг - он на миг представил - вдруг это правда? Если конец?... Завтра? Сегодня? И тогда - все. И он, и мать, и Алена... Почему-то Алена вспомнилась даже раньше матери.
   Рогволод откланялся и вышел, с трудом передвигая ноги и опираясь на палку.
   - Человек, обреченный смерти, - прошептал ему вослед воевода - и перевел взгляд на Микулу. - Скажи, Микула, ты ведь, наверное, соскучился по своим?
   У Микулы упало сердце. Значит, собирается отослать. За что?
   - Да нет, не очень, - выдавил вслух.
   - Ладно, - Федор Иванович поднялся. - Тогда скажу прямо. Надо мне, чтобы ты отвез моих - жену и дочь - в город. И лучше даже не в город, а в ваше селение за Окой. И сами вы тоже туда отправляйтесь. Тут скоро будет очень неспокойно.
   Воевода посмотрел в упор на Микулу.
   - Отвезешь?
   - Конечно, - растерянно кивнул Микула. Подобной просьбы он не ожидал.
   - И вот что. Провожатых я вам дать не могу, людей и так не хватает, так что поедете с этими, с Карамышевым, с Саввой и с их холопами. Но с ними - только до Кустова. Дальше доберетесь сами.
   - Как скажешь.
   - Отцу своему поведай, как нам тут не просто живется, - глядя в глаза Микуле, тихо произнес Федор Иванович. - Может, тогда он поймет... И оценит. И скажи, что с моей стороны зла на него нет.
   - Скажу, - пообещал Микула.
   В горницу вошла Евдокия Васильевна, жена воеводы.
   - Дуня, - обратился к ней Федор Иванович, - а нет у тебя желания до друзей наших, до Подновьиных, прокатиться?
   Евдокия Васильевна пронзительно на воеводу посмотрела - так, что вспомнилось вдруг Микуле странное соседство с крепостью Лысой горы.
   - Ты думаешь, я одного тебя брошу? А вот Алена пусть едет.
   - Ну, пусть Алена, - нехотя кивнул воевода, не решаясь спорить с женой. - Скажи ей, чтоб собиралась.
   Микула похолодел от страха и радости одновременно. Алена поедет с ним.
   До ужина он промаялся, желая узнать, как отнеслась Алена к мысли, что она поедет с Микулой к нему в гости - и боясь спросить самому.
   - Ну, что, Микула, значит, вместе поедем? - прямо спросила Алена за ужином, открыто и весело, как всегда.
   - Значит, вместе, - он едва не задохнулся, выговаривая эти слова. Но выговорил.
   Выступили наутро. От земли парило. В воздухе разлилась духота - но откуда-то с севера щеки лизало холодным ветром.
   Микула косился на их спутников, но Карамышев и Савва ехали чуть в стороне, что-то обсуждая, Семен под надзором второго холопа Саввы - дородного татарина, - негромко беседовал с двоими холопами Карамышева, так что они - Алена и Микула - оказались рядом. Алена убрала светлую косу под платок, весело оглядывала поле, раскинувшееся перед ними - и обрывающееся по правую руку от них берегом Волги.
   - Ты, Микула, на кого дуешься? - заговорила, наконец, Алена, заметив мрачный вид своего провожатого. - С Денисом поссорились?
   - Ни на кого я не дуюсь, - ответил Микула с резкостью. - Я наблюдаю.
   - Оберегаешь? - Алена улыбнулась.
   - Ну, должен же кто-то быть начеку!
   - Не волнуйтесь, - подал голос Савва, расслышавший последнее Микулино восклицание. - Спутник мой чует опасность за версту, - он кивнул на молчаливого татарина.
   Отстав от Микулы, Алена взялась разговорить Савву, видимо, обсудившего все свои дела с боярином.
   - Савва, откуда у тебя такое прозвище - "Пламень"?
   - О том, сударыня моя, люди говорят разное, - отозвался тот, польщенный вниманием боярышни. - Одни говорят, будто - за норов мой горячий...
   - Другие - что за любовь к выпивке, - не утерпел Микула. Савва осекся, глянул на него и умолк, видимо, оценивая про себя. Конечно, Савва был дворянином и входил в городскую думу, а Микула был только боярчонком, которому туда вход пока заказан; но в будущем Микула мог стать боярином, чего Савве не добиться никогда. Следовательно, с возможным начальником лучше было не спорить; Савва вежливо улыбнулся в ответ на микулино замечание и продолжил:
   - А я тебе скажу, как на самом деле есть. Вот спутник мой, Нар-Султан, соврать не даст. Дело в том, что по наследству от батюшки моего досталась мне оружейная лавка, где много самого разного оружия хранится, и, смею заверить, лучшего оружия в Нижнем...
   - "Не обманешь - не продашь", - напомнил Микула давнюю купеческую мудрость. На сей раз Савва даже не глянул на него и продолжал:
   - Однако Нар-Султан, вернувшись из дальней дороги, сказал мне: "Всем твой товар хорош, но нет у тебя огненного припасу, тогда как везде в иных землях только им и воюют". Думаю, что насчет "везде" и "только им и воюют" он приврал, но стало мне любопытно, что за огненный припас.
   - Да, огненный бой сейчас все больше используют, - с умным видом подтвердил Карамышев. - У нас только пока умельцев его изготавливать нет.
   - Однако ж вызнал я, а потом и делать научился огненное зелье и пущали, чтобы пускать с его помощью заряды, - с гордостью произнес Савва. - И вот за умение изготовлять это зелье и пристало ко мне прозвище "Пламень", и никакой вор не осмеливается теперь к моей лавке подойти.
   - Пущаль*? - переспросила Алена. - А что это?
   - Это - трубка такая, с помощью которой огненные заряды пускают, - объяснил Карамышев.
   - Когда будете в Нижнем, добро пожаловать в мою лавку, я с удовольствием вам покажу ее, - поклонился Савва, согнувшись к гриве коня.
   - Вот что меня никогда не занимало, так это оружие, - призналась Алена. - Мало ли люди придумали способов испортить друг другу жизнь!
   Ночевали на склоне небольшого холма, на который с другой стороны взбегала дубовая роща. Алена разложила на земле попону своего коня, завернулась в накидку и, не обращая внимания на спутников, уснула. Микула подсел к ней поближе - а то мало ли что? - и остался так сидеть. Так его и сморил сон - сидя.
   На следующий день опять бродили грозовые тучи, и Карамышев, не желая мокнуть под дождем, изо всех сил торопил путников. К вечеру все выбились из сил, но доехали до Кустова. Тут Карамышев звал всех переночевать у него в имении, но Алена внезапно воспротивилась.
   - Благодарствуем за приглашение, но мы уж как-нибудь сами. Недалеко нам осталось ехать, доберемся.
   Карамышев развел руками:
   - Ну, как знаете. Ежели не боитесь ночью по лесу ехать, ступайте; а то - заходите, будем рады.
   - Доберемся, доберемся, - заявила Алена.
   Однако темнело уже, и Микула не рискнул везти - хоть и по известной дороге, хоть и рядом с домом, - девицу под охраной одного себя. Они добрались до села, где и остановились на ночлег в деревенском доме. Алена забилась на лавку с ногами, сидела, отрешенно глядя в пол.
   - Что с тобой? - Микула осторожно опустился рядом.
   - Не надо было сюда заезжать, - ответила Алена еле слышно.
   - Почему?
   - Я помню тут все. Я росла тут. А если выглянуть в окно... Зря мы сюда приехали, - она отвернулась, и Микула понял вдруг, что она еле сдерживает рыдания.
   Неумело, скованно, Микула прижал ее к себе, стал гладить по голове, в надежде хоть как-то утешить... Она всхлипнула вдруг протяжно - и замолкла, уткнувшись ему в грудь. Он сидел - и боялся пошевелиться. Вздрогнешь - спугнешь мгновение. Легко быть сильным в радости; попробуй остаться им в горе.
   От Кустова ехать до Подновья оставалось уже недалеко, и Микула не торопился с выходом. Выступили поздно; да и Алена, разрываясь между желанием быстрее уехать - и желанием остаться возле родных хором, тоже не торопила Микулу.
   - Ты знаешь об этих местах какие-нибудь предания? - спросил Микула, надеясь хоть как-то развеселить спутницу.
   - Знаю, - грустно улыбнулась Алена. - Я даже знаю, как их называли те, кто жил здесь прежде нас. Тогда у каждого ручья, у каждой рощи, каждого пригорка было свое имя. Ведь у каждой, самой маленькой вещи в этом мире должно быть имя, отличающее ее от другой, пусть даже очень похожей!
   Она тихо запела - ее мужества хватало на обоих:
   - Далекий мой край, тишиной окруженный,
   Где тучны хлеба и прозрачны восходы,
   Отважны мужи и прекрасны их жены,
   И Солнце сластит родниковые воды.
   В Ирейских горах не пугаются смерти,
   И дальних полетов мечту не забыли.
   Рукою своею судьбу свою чертит,
   Отмерив предел - как восход новой были...
  
   Алена запнулась и смущенно рассмеялась:
   - Не помню дальше.
   - Откуда она? - спросил завороженный Микула. Он готов был слушать ее хоть всю жизнь - что бы она ни пела...
   - От Всеволода. А вот откуда он взял - не знаю. Может быть, и сам придумал; а может быть, сохранил...
   - Но ведь там поется о том, чего нет.
   Алена вскинула взгляд:
   - А где ты слышал песню, в которой бы воспевалось то, что есть? Но, может, так было когда-то; а может - и сейчас есть где-нибудь...
   Микула слушал ее, не прерывая. И вправду любопытно было все, что она говорила; но и просто слушать ее казалось настоящим счастьем. Он забыл про обед; спохватился, только когда появилась их боярская усадьба, воздвигнутая на вершине обрывистого берега. Под ней, внизу, где берег спадал в пойму, раскинулась деревня Подновье.
   Усадьба выглядела безлюдной. Микула подъехал, постучался в ворота. На стук вышел их тиун* Кузьма с собакой на поводке.
   - Эй! Кузьма! - окликнул его Микула. - Не знаешь, где все наши?
   Тиун подошел к воротам.
   - В городе все.
   - И давно?
   - Третьего дня уехали, - подумав, отвечал Кузьма.
   - А надолго?
   - Так, потом они в Заречье собирались. Ты проходи, Микула, передохнешь.
   - Да ладно. Доедем - уж немного осталось. Ты как? - повернулся Микула к спутнице.
   - Если в все городе - так поехали, нечего время терять, - согласилась Алена.
   Микула проводил взглядом родные хоромы - правда, Алена ехала между ним и усадьбой, и взгляд его чаще обращался на спутницу, - пока те не остались сзади. А потом краем глаза увидал черные точки позади, и уже без подсказки понял, что это - всадники, едущие к ним.
   - О! - вырвалось у Микулы. Алена круто обернулась:
   - Что?
   - Кажется, к нам едут.
   Алена, прищурившись, всматривалась из-под ладони.
   - Может, это Савва отстал?
   - Долго же они собирались! - воскликнул Микула. - Кто бы там ни был, лучше их встречать под охраной деревни.
   - Тогда нам придется вернуться, - с опаской напомнила Алена. - А они почти поравнялись с твоей усадьбой.
   Микула тоже всмотрелся - и прежде чем сам понял, что он видит, хлестнул сперва коня Алены, а потом Светлояра. А различил он долгую накидку кочевника у одного из всадников.
   Лихорадочно Микула думал, как спастись, и видел с ужасом, оглядываясь то и дело, что как приближаются всадники, и видел, что коню Алены не сравниться с их легконогими скакунами, да и сам Микула, пусть даже Светлояр будет скакать до полного изнеможения и рухнет под ним, не уйдет от жителей степей. И тогда Микула вспомнил о Печерском монастыре.
   Печерский монастырь почти восемьдесят лет назад был создан преподобным Дионисием, ставшим впоследствии архиепископом Суздальским и Нижегородским. Именно в честь этого Дионисия Федор Иванович назвал своего сына Денисом.
   Когда Дионисий создал первую келью на склоне обрывистого берега Волги, он не был епископом, а был молодым иноком, пришедшим из Киево-Печерского монастыря. С тех пор монастырь разросся и успел обзавестись стенами и белокаменной церковью.
   В этих стенах хранились величайшие драгоценности - книги, спасенные монахами от пожаров и войн. Микула бывал порою в монастыре, вел беседы с монахами, иногда кто-нибудь из них приходил в Подновье. И было до монастыря недалеко* - только спуститься с обрыва.
   Вниз вела широкая тропа, почти дорога, вьющаяся по склону оврага, прорезавшего берег.
   - Туда! - Микула указал Алене на вдруг возникшие из-за склона башни и купола монастыря, когда тот открылся перед ними белым вечерним сиянием.
   Алена кивнула и быстрым шагом пустила коня по тропе. Микула последний раз оглянулся: преследователи, давно шедшие наметом, были совсем недалеко - но не стреляли. Теперь, на спуске, если только те не хотели переломать ноги своим лошадям, они должны были приостановиться.
   Обрыв не сразу спадал к реке, а переходил в холм, приткнувшийся к склону. На плоской вершине холма и расположился монастырь, уткнувшись стенами в обрывистый берег. Дорога сперва спускалась в пойму, и лишь затем взбиралась к воротам. Спустившись, Алена и Микула вновь погнали коней во всю прыть, и тут, наконец, Микула обернулся.
   Преследователи - их было четверо - растянулись вдоль спуска и были хорошо видны. Двое были в наряде кочевников, но на двух других поблескивали кольчуги и полукруглые шлемы. Передохнув, Микула поскакал догонять Алену; а она неслась к воротам, отчаянно крича:
   - Помогите!
   - Откройте ворота! - вторил ей Микула.
   Решетчатые створки ворот приоткрылись. Беглецы пролетели под своды сторожевой башни, и Микула, соскочив на землю, стал помогать привратнику закрывать ворота. Сквозь щели он увидел, как преследователи заворачивают коней.
   К ним спешил сам настоятель Тихон, и с ним несколько монахов.
   - Что, татары? - испуганно спросил игумен.
   - Не знаем, - ответила Алена - она сползала с седла, опершись на руку Микулы. Силы, кажется, готовы были ее оставить; да и сам Микула едва стоял.
   - Вижу, вам нужен отдых... В нашем доме для странников вам, думаю, найдется место, - он пригласил следовать за ним.
   Большой деревянный дом, предназначенный для приюта странников, расположился на противоположном конце монастыря. Микула и Алена проследовали через весь монастырь, замечая любопытные взгляды монахов - в основном, предназначенные Алене. Сейчас, под защитой стен, можно было, наконец, перевести дух.
   На пороге настоятель простился с гостями, перепоручив хозяину дома. Алена и Микула несмело вошли в повалушу, где уже сидели несколько путников, судя по виду - селяне и рукодельцы.
   - Боярышне найдем место в светелке наверху, - сообщил хозяин. - А ужинать можете вместе со всеми.
   Удивленные путники приглядывались к новым гостям, а Микула с Аленой почти ни на что не обращали внимания.
   - Не думал я, что возле родного дома так можно влипнуть, - усмехнулся Микула.
   - А я вот не думала, что придется прятаться в монастыре! - рассмеялась Алена.
   Как раз собирали на стол, когда в доме появился новый постоялец.
   - Всеволод! - Алена вскочила на ноги. Микула тоже поднялся.
   - Ты уже вернулся?
   Отшельник оглядел горницу и спокойно ответил:
   - Вернулся.
   Алена понимающе замолчала, и за ужином никто не произнес ни слова.
   - С утра расскажете все, - извиняясь, улыбнулась Алена и ушла в светелку - день для нее выдался трудный. Всеволод позвал Микулу на улицу.
   - Не хочешь зайти в монастырскую книжницу?
   Они вдвоем отправились разыскивать настоятеля, дабы испросить у него дозволения, а Микула пока взахлеб рассказывал Всеволоду, как они спасались.
   - ... Может быть, это те же, что гнались тогда за Денисом? Я не думал, что они осмелятся подойти так близко к городу.
   - Может, и не они, - покачал головой Всеволод.
   - А как же вы? - опомнился Микула. - Что вам удалось? Вы встретились с ордой?
   - Встретились, - кивнул Всеволод. - И Талычейк, глава орды, признал Даниила за князя; вот только он знает, кто сейчас заправляет делами в Нижнем и знает, что у Даниила нет никакой власти, кроме его княжеского слова. Потому Даниил остался у него - можно сказать, в заложниках. А я пришел выяснить: где-то уже встречалось мне имя Талычейк.
   Тихон выслушал их с неудовольствием.
   - Конечно, Макарий, я знаю, ты человек большой святости, ты много лет прожил в нашей обители, - но в последнее время ты все чаще вмешиваешься в мирские дела. Боюсь, в тебе проснулась гордыня; это недостойно монаха.
   - За стенами монастыря не укроешься от перемен мирской жизни, - возразил Всеволод. - Разве ты, впустив беглецов - не впустил вместе с ними и мирскую жизнь?
   Тихон недовольно повел плечами:
   - Какая книга тебе нужна? Я скажу, чтобы тебе ее выдали.
   Всеволод с сожалением развел руками:
   - Увы, этого я не помню. Видимо, она попадалась мне давно, еще в бытность мою монахом здесь. Хотя, возможно, видел я ее и всего несколько лет назад, когда проходил через эти места и останавливался здесь. Так что мне бы хотелось осмотреть, какие книги у вас сохранились с тех пор.
   Тихон с неохотой кивнул:
   - Что же, ступайте; только не берите огня! Скажите Хранителю, отцу Паисию, что я позволил вам осмотреть книги.
   Здание книжницы - каменное, двухярусное, - вплотную примыкало к внешней стене и соединялось с ней открытым переходом, чтобы, в случае пожара, легче было выносить книги и таскать воду. В первом ярусе находилось хранилище и, у подножия лестницы, ютилась каморка хранителя; он-то и провел Всеволода и Микулу на второй ярус. Здесь было две комнаты: в одной работали переписчики, окна тут прорезали большие, дабы не потерять ни единого светлого лучика; - а в другой хранились книги, над которыми они работали, и лежали последние приобретения монастыря.
   - Скажи, а книга, куда заносите вы свои погодные записи, тоже здесь?
   - Вот она, - прошамкал старик-хранитель беззубым ртом, подавая книгу без обложек. Всеволод поклонился.
   - Будете уходить - скажите мне, - напомнил отец Паисий, поворачиваясь спиной.
   Всеволод с нежностью посмотрел ему вслед:
   - Он был хранителем, еще когда я стал послушником в стенах этого монастыря. Он меня и учил книжной грамоте.
   Всеволод быстро просмотрел записи нескольких лет, оставшиеся в поданной хранителем книге, и, с сожалением не найдя там того, что искал, принялся рыться в других книгах.
   - Вот это тебе должно быть занятным, - протянул он Микуле старую изъеденную временем книгу - не то чтобы потрепанную, но сделанную довольно грубо, написанную скорописью, словно человек спешил записать чьи-то слова. В книгу были вложены несколько листов, на которых книгу начали переписывать - но уже более тщательно, согласно требованиям книжного искусства.
   Микула принялся разглядывать листы, поднося их довольно близко к глазам - в помещении уже смеркалось - и составлять из букв слова.
   "На неприступной высоте, где не может коснуться его скудость этого мира, сияет источник чистоты совершенной. Испить из него дано лишь тем, кто сумел подняться до высоты его духом и помыслами. Семь хранителей следят за его чистотой; сердца же и мысли людей открыты для них.
   Слова говорят лишь то, что известно всем; новое постигается сердцем. Потому будь внимателен. Когда пришли первые Семь, живущие думали лишь о том, как жить; они же задумались об ином. Кто бы ни победил в битве - побеждает Забвение; но неужели не имеет проигравший права на Милосердие?..."
   - С тех пор, как я познакомился с Даниилом, мне казалось, что эти слова - о нем, - вдруг заговорил Всеволод. - Наверное, его можно назвать святым, хоть он и не блюдет монашеских заповедей, как это обязывают делать святых старцев.
   - Честно сказать, я плохо его знаю; но мне он показался... Немного не в себе.
   - Даниил - необычный человек, - признал Всеволод. - Именно ему, как мне кажется, более всего пристало быть князем - хранителем этой земли... Но те, кто достоин высоких почестей - именно такие и стремятся их избежать.
   Я встретился с ним первый раз более семнадцати лет назад... Это случилось, когда люди московского князя взяли Нижний. Тогда был схвачен князь Борис Константинович, попытавшийся сопротивляться, а сын его Даниил бежал, и устремился в Городец, где остались его жена и маленький сын.
   Но раньше князя в Городец прискакал гонец... - Всеволод заговорил, тяжело выговаривая каждое слово. - Княгиня Даниила в то время была во дворе, где маленького сына ее в первый раз посадили верхом на лошадь. Двор был недавно вымощен камнем, по примеру иных княжеских дворов, и кони звонко цокали копытами по камням... Маленький княжич с гордостью сидел на коне; в это время вошел гонец и сообщил, что князья Борис Константинович и Даниил Борисович схвачены и убиты...
   Услышав это, княгиня покачнулась и упала. Голова ее ударилась о камни, и больше она не встала. К ней бросились няньки и старый дядька, державший поводья коня у маленького княжича. Конь, чуя недоброе, начал шарахаться из стороны в сторону; мальчик попытался слезть, запутался в уздечке... Когда дядька спохватился, он уже не дышал... Спустя час в город приехал Даниил.
   Я не знаю, что с ним было тогда. Я встретился с ним позже... Тогда я жил в небольшой монашеской общине под Городцом, и Даниил приехал к нам, желая стать монахом. Ему не было еще двадцати пяти... Он рассказал мне, что случилось, и остался на несколько дней. И тогда у него родилась иная мысль. Он не захотел затвориться в монастыре. Тогда он говорил, что не знает, кого винить? Никто не виноват в том, что случилось. Гонец честно передал, что видел и слышал, и спешил скорее оповестить близких об опасности. Некого было винить... И Даниил решил - насколько может, он будет отводить беды от всех, кому будут они грозить. Он называл это "Отвести занесенный удар"... В нем не просто сострадание, он не просто испытывает такую же боль, что и другой - нет, его сострадание глубже, ибо он протягивает руку помощи, кто бы о том ни попросил...
   К московскому князю на службу он, понятно, не пошел. Выбрал для себя дальнюю заставу, и стал там жить почти как отшельник - но часто уезжал оттуда, отправлялся словно бы дозором по всей Нижегородской земле. А время для него с той поры словно остановилось. Он как бы до сих пор живет в том дне...
   Всеволод с трудом перевел дух.
   - Ладно, ступай. Время позднее. Спать пора. А я еще посижу.
   Когда Микула приближался к дому, где они остановились, черная тень спрыгнула со стены на крышу дома - и начала подбираться к окну светелки. "Там же Алена!" Схватившись за рукоять сабли, Микула кинулся к дому.
  
  
  -- Глава 5. Ранение.

Он вышел оттуда, где нет Ничего,

Покоем предвечным объят.

В пустыне забвенья светил для него

Сияющий девичий взгляд.

   Над северо-западной частью неба еще полыхал закат - а восток уже осветился краем полной луны. В перемежающемся свете черная тень незванного гостя ясно выступила рядом с зубцом стены. Хотя на незнакомце не было ни кольчуги, ни долгополой накидки, Микула понял, что он - из тех, кто гнался за ними нынче.
   - Эй! - негромко окликнул Микула человека, кравшегося по крыше (громко кричать в стенах монастыря, да еще ночью, все-таки было неприлично). - Ты куда?
   Заслышав окрик, человек одним прыжком слетел с крыши и беззвучно приземлился в нескольких шагах от Микулы. Луна окрасила белый камень, белое дерево и белое лицо незнакомца зеленоватым, и виделось все, словно на дне морском. Короткие светлые волосы незнакомца торчали во все стороны. Одет он был в темную рубаху, препоясаную черным кушаком. Поднявшаяся над Дятловыми горами луна била ему в лицо, и черты его, острые, чем-то напоминающие собачьи, врезались в память.
   Микула выдернул саблю. В глазах незнакомца мелькнула усмешка, и из-за спины в его руку скользнул клинок. И этим клинком он начал выделывать перед обомлевшим Микулой совершенно немыслимые движения.
   В доме Микулы придерживались старых правил, по которым князь должен был уметь все делать лучше всех. Хоть, конечно, бывшие свободные князья независимых племен давным-давно превратились просто в бояр - бой-яр, ярых в бою, тех, кто шел в битве рядом с набольшим князем, но славных обычаев не забыли, и Микулу воспитывали как первого, преподавая ему и грамоту, и счет, и верховую езду, и бой на саблях и мечах, а также и без оружия, и все премудрости жизни понемногу - от того, как добыть огонь из кремня или из двух чурок, до того, как вести хозяйствование и уряжать полки. Словом, он имел представление о том, с какой стороны браться за саблю, и сам себя считал неплохим бойцом (случая проверить не было), но то, что он сейчас увидел, повергло его в отчаянье. Перед ним был человек, всю жизнь занимавшийся боем на саблях, и в каждом движении его сквозила Смерть.
   Микула вспомнил совет, что первым лучше не нападать - и ждал. Ожидание было более на руку Микуле - могли появиться монахи, Всеволод, выйти кто-то из дома. Незнакомец тоже оценил это - и напал. И тогда Микула понял, что лучше было не дожидаться.
   Вихрь ударов покрыл его со всех сторон, и кафтан Микулы в один миг оказался разрезан в нескольких местах. Извернувшись, он успевал в последний миг отразить удар или хотя бы ослабить - но острый конец сабли всякий раз проходился по одежке. Тогда Микула бросился вперед - и, сцепив свой клинок с клинком врага, застыл, решил не отпускать; пытаясь пересилить, давил обеими руками. Они топтались на месте; понемногу незнакомец оттеснял Микулу к стене, пока юноша не уперся в нее спиной. Его сабля оказалась зажатой в камнях; а тот с диким зеленым огнем в глазах потянул из-за кушака нож.
   Микула понял, что сейчас произойдет. Задохнувшись, он высвободил оружие - и рубанул по руке с ножом. И вопль незнакомца слился с его собственным криком: разрывая тело, в бок, под ребра, вошел удар.
   Махнув саблей - отчаянно, остервенело, - он отогнал от себя противника. Тот, придерживая раненую левую руку, как-то косо, боком, отступил в тень стены - и исчез. Микула зажал рану левой рукой - и пошел к дому.
   Над головой простиралось звездное небо, а с реки долетал легкий ветер. Горы вздрагивали, ежась в ожидании предрассветного холода, а звезды спокойно и равнодушно оглядывали Землю, освещаемую ими. Микула шел и не падал, потому что нельзя было упасть. Вроде бы всего несколько шагов надо было сделать ему до двери - а он шел и шел, и казалось - не будет конца шагам. Однако он дошел до двери. Еще он хотел позвать Алену, поднял голову и посмотрел на открытое окно в светелке наверху, но смог вымолвить только:
   - А... - и кто-то другой решил за него, что сил у него больше нет.
  
   "Кто он такой? Зачем он пришел сюда?Здесь нет законов, которые можно было бы нарушить, поэтому никто никого не может обвинить в ошибке".
   Два образа, неясные в полутьме свечей, покачивались, глядя на него. Он хотел встать, но не смог, наверное, потому, что не лежал и не сидел.
   " Что ему надо?"
   - Ничего, - ответил он - и не услышал своего голоса. В ответ закивали: "Правильно. Истинно так."
   Вокруг была черная пустота, но справа от него была еще более пустая пустота: там вообще ничего не было. Это была не чернота, а отсутствие черноты, правой стороны как бы не существовало вовсе. Низ, верх и лево были, а права - не было. Туда нельзя было посмотреть, ибо смотреть было некуда. Должно быть, там и было Небытие, которое могло быть, лишь когда было еще хоть что-то.
   - Туда? - спросил он в надежде, что ошибся, но ему вновь кивнули. "Куда? Идти некуда, и попасть нельзя, пока есть время; а как же оно кончится?" Они словно спорили. "Оно не кончится, ибо никогда не начиналось, а всякое начало - во времени".
   - Что же мне делать?
   "Ждать. Или идти. Это одно и то же."
   Он решил идти, но яркая вспышка взметнулась в голову острой болью, и чернота стала красной.
   Он очнулся в сером полумраке, обволакивающем его со всех сторон. Это был длинный сводчатый коридор, в нескончаемой стене его были закрытые двери, в противоположной - словно бы окна, но окон не было, вернее, в них ничего не было видно.
   Другой неясный образ всплыл из дальнего конца. Его не было видно, но было ясно, что он есть.
   "Зачем ты пришел?"
   - Я не хотел приходить.
   "Теперь ты здесь. Ты заслужил покой. Слабое возмущение покоя, что зовут жизнью, наконец завершилось - разошлось, вернулось к исходному. Считай, что его не было. Ибо лишь пока оно есть, существует зло - то самое стремление к покою, что приводит к завершению жизни. А когда стремление удовлетворено, его больше нет. Лишь жизнь дает существование смерти."
   - Но не смерть - существование жизни!
   "Ты боишься?"
   - Бойся и ты, если можешь бояться!
   "Тот, кого нет, не может бояться. В мире правит великое Созвучие: если где-то прибавляется, где-то должно отняться. Для жизни нужны силы; возьми их"
   - Но вернусь ли я тогда?
   "Ты же знаешь - возвращения не бывает. По крайней мере, Туда".
   "Значит, зло вырастает из моего же движения?" Он подумал это, не сказал, но незримый голос услышал его.
   "Поэтому оставайся здесь". "А ты говоришь мне только то, что сказал бы я сам, возражая себе?!" И ответ пришел - но это были не слова, а был треск, страшный треск и боль, когда его раздирали на две половины. И не сущее тело, но каждую частицу его, словно он сам порождал второго себя. И он знал, что всякая боль когда-нибудь кончается, но от этого не становилось легче, ибо в миг своей власти она - вечна.
   "Миг и вечность - одно и то же ( а кровавый хоровод кружился все быстрее, раскручивая веер из павлиньих перьев), если нет времени. Умерший неподвластен времени, и никто не знает, сколь долго ты будешь томиться. Ты согласен?"
   "Нет."
   "Ты согласен?"
   "Нет!"
   "Ты согласен?"
   "НЕТ!!!"... Но давно лопнули струны, связующие его с жизнью. "Ты согласен?" "Да..." "Тогда иди. Ибо тело созидается в ином мире".
   Была ночь. И кто мог насытить его жажду, разжигаемую страхом - страхом того, чего он не мог увидеть? Поэтому он смотрел, как уходят из него силы, капля за каплей, в разорванную дыру, которую невозможно заделать. Так уйдет и весь мир, рано или поздно. И лучше рано, чем поздно.
   " В этом и есть закон. Чтобы дать, отнимется; если взял, спросится. Спрашивай."
   - Чего я буду жаждать?
   "Жизни. И будешь брать у других - но твоя незаделанная дыра все выпустит впустую.
   Тьма приближается. Путь свершен; и какая разница, что последует за битвой? Кто выйдет на нее, если стихии следуют Закону? Ты не просишь милосердия?"
   Скрежет зубов не облегчит муку. И до последнего мига, когда нет уже желания жить, остается страх смерти.
   - Да...
   "Что - да?"
   - Прошу...
   "Но ты же знаешь, что милосердия не бывает. Ведь закон - потому и закон, что действует всегда".
   Из последнего покоя, из пристанища Смерти его увозила телега, пришедшая за ним в Небытие. Он перевернулся лицом вниз и впился зубами в солому, устилающую дно; но она не могла его спасти. Кажется, этот мир собрался сражаться, не понимая, победит он или проиграет - конец предрешен, и битва лишь приблизит его. Однако встали: по левую руку - остатки сил, бежавших от ужасной дыры; по правую же ничего не встало. Ибо жизнь может бороться только с жизнью; смерть же - это удел проигравшего. И битвой решалось, какой части первой уходить в Небытие; оставшаяся же часть вскоре следовала за ней. И может ли Небытие уйти само? Ведь никто его не звал, и оно не хотело приходить. Потому была битва с Ничто, была последняя боль, когда еще не вечное равнодушие - но крик из этого мира, и когда стало ясно, на что нельзя смотреть и почему нельзя вспоминать. Лишь нежные руки удерживали его; потом все исчезло.
   Он вновь был в бесконечном коридоре. Подошел к одной из дверей. Войти в нее было нельзя, но он оказался с другой стороны от нее, хоть и не мог сказать - с какой она стороны. Здесь не было верха и низа, лишь ровный серый туман, плотный и вязкий - а, может быть, легкий и прозрачный. Кроме него, ничего не было. Он шел, но ни к чему не приближался, и не удалялся ни от чего. А может быть, он и не шел.
   "Я ухожу. Путь мой, длинный и бесполезный, приближается к концу. Не я выбирал начало, не мне выбирать и конец. Краткая вспышка гаснет, и вспомнить о ней или нет - это право оставшихся. Возможно, надо помнить; но кто может заставить? Так уходят бесследно; и кто теперь знает их имена? Приходи же; я жду Тебя".
   Это был старец, белобородый, в одеждах, сливающихся с туманом. Это не был отец, но хотелось назвать его отцом.
   "Отец, - голоса не было в бесконечной пустоте, - я не хочу быть здесь".
   "Здесь никто ничего не хочет. Ты смиришься"
   "Я не хочу смиряться!"
   "Этого не надо хотеть. Это придет само"
   Старец исчезал, сливаясь с волнами тумана.
   "Отче! Не покидай меня одного! Я не могу быть один. Я не вынесу одиночества"
   "Останься один - и ты узнаешь, можешь ли ты быть один"
   Он бросился за старцем; тот сам остановился.
   "Ты боишься вечного одиночества?"
   "Вечного?"
   "Да. Ибо то, что здесь - навеки"
   "Боюсь. А иного быть не может?"
   "Иное не покупается. Твоя судьба уже сложилась"
   "Нет! Отче! Я хочу жить!.."
   Старец застыл в удивлении.
   "Ты действительно этого ХОЧЕШЬ?"
   "Да!"
   "Или ты просто боишься обратного?"
   "Теперь поздно Ее бояться. Я хочу жить."
   Туман как бы впустил в себя черные тени - призраки деревьев, камней, домов. Все было застывшее, неживое.
   Старец вновь помолчал; тени стали расплываться и исчезли. Вокруг опять был нескончаемый туман. Тогда старец не придумал ничего лучше, чем дико расхохотаться, до жути, пронизывающей душу. Наверное, ему просто нечего было ответить. И, наконец, он исчез.
   "А что было бы со мной Там, в Небытии?" Однако к нему уже приближался новый человек. От него словно полыхало огнем, и волосы, и борода, и глаза излучали свет, но он узнал его.
   "Хочешь выбраться отсюда?"
   "Да. Дай мне силы!"
   "О-о! Тебе много их понадобится. Вот повесть жизни: все рождается, растет, стареет и умирает. Сначала силы прибывают, затем уходят впустую, и главной заботой становится их удержать; оттого это и не получается".
   "Но что же делать, если ни на что другое сил не хватает?"
   "Почему ты полагаешь, что удержание своих сил - самое легкое занятие из тех, что тебе известны?"
   "Но чтобы помогать другим - надо сначала помочь себе."
   "А вдруг, помогая другим, поможешь себе?"
   "Ты никогда не лежал умирающим!"
   "Ты полагаешь? Ну, вот, в тебе проснулись силы спорить. Гнев рождает силы лучше, чем страх, хотя лучше всего - любовь... Идем. Ты все еще думаешь, что ты - это всего лишь ты. А я покажу тебе самую сущность"
   Он был в темном зале; но не полная чернота была здесь, а какой-то тусклый, рассеянный свет, словно попавший сюда при Начале Мира и с тех пор бесконечно отражающийся от двух рядов зеркал, покрывавших стены. Зеркала отражались друг в друге, торопились отразиться, и в неизмеримую даль убегали сводчатые галереи зеркал.
   Сначала он ничего не видел. Но где-то в глубине галереи шевельнулась темная тень и стала приближаться к поверхности зеркала. Она росла, но не становилась яснее. Темный призрак из потустороннего мира шел, чтобы вернуться в свой мир. Он знал ответы на все вопросы, и лик его был сутью всего. И достиг поверхности зеркала с той стороны, и когда должен был он увидеть лик его, вдруг прояснела гладь зеркала, и он увидел - себя...
  
   Наверное, была самая макушка лета. Солнце выбивалось из сил, заливая светелку золотыми лучами, и дерево стен радостно откликалось. Он был дома.
   И он был не один. Легкий девичий стан проскользнул к нему, когда он зашевелился, и над ним склонилась Алена. В глазах ее не было обычной улыбки. Была глубина, огромная, тяжкая, как омут, как бездонное небо; был строгий, изучающий взгляд огромных глаз, и от этого взгляда в душе поселилось спокойствие. И он не смог бы оторваться от ее взгляда, даже если бы захотел; а он уже и не хотел.
   Наконец, убедившись, что взор его осмыслен и он действительно пришел в себя, Алена улыбнулась:
   - Очнулся, наконец. Долго же ты ТАМ был. Понравилось, наверное?
   Он снова был привычным Микулой. Этот Микула качнул головой; хотел ответить, но Алена приложила палец к губам:
   - Потом расскажешь.
   - Давно я?.. - хрипло повернул язык Микула, прислушиваясь к далекой боли в животе.
   - Седьмицы две... - Алена задумалась, считая по пальцам. - Да, завтра две седьмицы будет.
   Микула вздохнул облегченно - он думал, минуло несколько лет. Алена продолжала со смущенной улыбкой:
   - Ну, а теперь, юный витязь, тебе надо сделать перевязку заново.
   И Микула узнал руки, что удерживали его по эту сторону жизни.
   Медленно все возвращалось на свои места. Комната снова стала комнатой; и когда заглянула мать, если бы не ее тревожное осунувшееся лицо, Микула бы не поверил, что прошло две недели.
   - Как он? - мать тревожно подошла к постели Микулы. Он улыбнулся и подмигнул полузакрытыми глазами.
   - Да ничего, тетка Наталья, - Алена тоже невольно улыбнулась. - Уже заговорил.
   - Ну, иди отдыхай, Аленушка, измаялась ведь, поди.
   - Да ничего. Поправляйся, Микула!
   - Угу, - Микула неопределенно кивнул.
   Мать присела на край кровати.
   - Ну, как же это ты? - с упреком спросила мать. Микула поморщился:
   - Так получилось.
   - Стоило тебя одного отпустить! - вновь принялась сокрушаться мать. Микула через силу улыбнулся:
   - Как будто, если бы отпустила с кем-то - этого бы не случилось.
   - А кто знает? Нет, больше ты никуда не поедешь. Прав был отец, когда не хотел тебя отпускать.
   Микула закрыл глаза. Мать спохватилась:
   - Ты спи, тебе сил набираться надо.
   Она ушла, а Микула лежал, кусая губы. Свойственно человеку страдать, обижать ближних своих и мучаться попусту, или только по дурости своей он это делает - неизвестно; но только, как бы худо порою ни было, есть нечто бесконечно более мрачное: когда нет ничего.
   И он заглянул внутрь себя. И там была пустота.
   Когда Микула проснулся - на сей раз это был просто сон, почти без сновидений, - рядом с ним сидел отец. Микула попытался было приподняться, но отец сильной рукой удержал его.
   - Ну, вот, - отец с упреком оглядел Микулу. - Там ратники на орду собираются, а ты тут лежишь. И стоило ради этого уезжать из дома!
   - Только помаявшись на чужбине, понимаешь, как хорошо дома, - хрипло улыбнулся Микула. - Что же плохо воспитывал? Учил бы крепче - знал бы я, что не надо с незнакомыми людьми заговаривать.
   - Вижу, ты говорить уж наловчился, - хмыкнул отец. - Коли не тяжко тебе говорить - может, поведаешь, что с тобой произошло? Мы ведь только с чужих слов все знаем. Тебя в город чуть живого привезли, Алена и отшельник Макарий. Он-то, говорит, тебя и нашел в ту ночь, у двери странноприимного дома в монастыре. Ты без движения лежал, крови много потерял. Он все себя корил - говорит, это он тебя с собой взял, а сам задержался. Но монахам свойственно на себя всякие грехи брать. Я уж к нашему воеводе ходил, рассказал ему, как тебя порезали; так ведь он что? Велел разобраться, да разве сыщут виновного?
   - А на какую орду собираются? - спросил Микула.
   - Да вот сразу после того как тебя привезли, стали по городу ходить слухи, что в мордовских землях объявилась орда неприкаянная, множество всадников, и путникам проходу не дает, обозы купеческие грабит, даже к Волге выходила, два села разорила. Пока мордовские, но ведь там и до наших доберется. Вот и собирают людей, чтобы усмирить ее.
   - Дело толковое, - кивнул Микула.
   - Толковое; да только кто их поведет? Сам воевода стар для такого, а из наших - бояре ж между собой передерутся, а не признают одного из них главнейшим...
   Сказано это было с печалью, но Микула догадался - отец сожалел, что и его главнейшим воеводой никто не признает.
   - С кем я ни говорил, все уверены, что тебя тоже люди из той орды порезали, - вернулся отец к началу разговора. - Так что когда я пришел с воеводой говорить, он мне тут же сказал: "Это татары"
   - Умнейшее заключение, - с издевкой произнес Микула. - Я только не знаю, зачем татарам надо было за нами гнаться, а потом еще и в монастырь лезть - чем мы им так досадили? И уж во всяком случае тот, с кем я подрался, точно - не татарин. Более нашего лица я в своей жизни не видел.
   Микула откинулся на подушку - и вдруг еще раз пронеслись в памяти минувшие события. Сперва трое всадников гонятся за Денисом. Потом четверо - другие или те же? - пытаются поймать его и Алену. Его? Или Алену? Денис и Алена - дети Федора Ивановича. И преследователи точно знали, когда Денис будет один, и когда Алена поедет под охраной всего одного спутника. Совпадение? Нет, если совпадение - не лез бы тот боец через стену...
   Микула поднялся рывком, схватил отца за руку:
   - Надо Федора Ивановича упредить!
   - О чем? - отец вздрогнул, но руки не отнял.
   - Ему и его детям грозит опасность! И от кого-то из тех, кто к нему близок...
   - Ты знаешь, от кого?
   - Нет. Пусть сам ищет.
   В светелку заглянула Фрося, Микулина сестра.
   - Там Игорь Коростенев пришел, тебя, Микула, повидать хочет.
   - Игорь? - повернулся отец. - Он тут заходил несколько раз, пока ты в забытьи лежал, - пояснил он сыну. - Скажи ему, пусть войдет.
   Вместе с Игорем вошла Алена. Микула прикусил губу, чтобы не скривиться от боли, и снова увидел он, как бизки руки их друг от друга. Алена подбежала к нему:
   - Тебе плохо, Микула?
   - Уже хорошо, - с усилием улыбнулся от. Когда привыкнет он к этой ровной боли в животе, или так и будет она всю жизнь провожать его?
   - Как ты себя чувствуешь? - участливо спросил Игорь.
   - Стараниями Алены - замечательно, - мстительно ответил Микула. Игорь улыбнулся спокойной улыбкой человека, знающего себе цену:
   - Значит, скоро встанешь на ноги и сможешь принять участие в походе - расплатишься за свою рану?
   - Наверное, - кивнул Микула.
   - Что с тобой случилось тогда, может, расскажешь? - попросил Игорь.
   - Да-а, - отмахнулся Микула. Он бы рассказал все - но не Игорю.
   - Я тоже об этом его расспрашивать начал, - поддержал отец. - Поведай нам.
   Микула с тоской поглядел на него, на Алену.
   - Хорошо. Расскажу, как я сам это помню.
   Алена, наверное, говорила, что за нами гнались? Так вот, а ночью, когда я возвращался из монастырской книжницы, один из них перелез через стену... Ну, собственно, и все - я его увидел и подрался с ним, но мне не повезло... Можете говорить - я нарочно своего врага расхваливаю, чтобы свое поражение оправдать, но я никогда в жизни не видел, чтобы так дрались на саблях. Словом, он меня ударил - а я, кажется, ударил его, зацепил по руке. На том и разошлись.
   - Все-таки зацепил, - одобрительно кивнул отец.
   - А как он выглядел?
   - Темно было, вообще говоря. Но что точно скажу - волосы у него светлые, и лицо узкое, а нос прямой. Ростом пониже меня, но двигается очень ловко.
   - Я попытаюсь у наместника узнать, кто дознанием занимается, и передам ему твои слова, - пообещал Игорь.
   - Спасибо; да я сам, наверное, скоро на ноги встану, - возразил Микула, не желая быть обязанными Игорю ни в чем.
   - На ноги вставать погоди, - удержал его отец. - Подлечись сперва.
   - Игорь, ты его утомил, - напомнила Алена. - Пойдем.
   Микула откинулся на подушки. Или привиделся ему тот взгляд, взгляд, проникающий в душу?
   Отец помолчал, проследил глазами, как закрылась дверь за уходящими -и вдруг принялся рассказывать, торопливо и сбивчиво, словно давно ждал случая.
   - Мы с Федором Ивановичем знаем друг друга с детских лет. А подружились крепко после первого нашего боя. Мы тогда моложе тебя были - я только-только обряд пострига прошел. Четырнадцать, что ли, мне стукнуло? На постриг мне подарили меч, а я еще стянул шелом - и пошел воевать. Это было не просто блажью. В тот год наш город почти сравняли с землей, выжгли дотла. Мы были тогда в Заречье, вернулись - а от города одни головешки. Правда, Кремник уцелел... И дом наш тогда сгорел. И вот мы с Федором сговорились догнать тех, кто это сделал. С нами еще двое пошли; ну, тех двоих ты и не знаешь, они оба умерли уж.
   Что уж мы делать потом собирались, когда нагоним - об этом мы по молодости не подумали. Но по счастью, прежде чем орду, мы нагнали еще нескольких охотников из Нижнего, шедших на подмогу Рязанскому и Московскому князьям, тогда выступившим против разорившей нас орды. Сперва мы идти к костру взрослых побоялись - прогонят еще! - но вскоре голод о себе дал знать: о еде никто из нас, разумеется, не позаботился. Наши спутники заговорили было о возвращении, но Федор так на них посмотрел, что больше этих разговоров мы не слышали. Тогда мы все-таки решились выйи к костру взрослой ватаги.
   Сперва нас хотели прогнать, но один молодой воин вступился за нас. Дальше мы шли вместе; и повезло нам, что мы вместе шли. Путь пролегал берегом Оки, вверх по реке; следы вражеского войска нетрудно было разыскать - многие села были сожжены. Прокормиться было бы нелегко, но среди взрослых оказалось немало ловчих. А главное - вся орда застряла под Рязанью, где Рязанский князь, посылая в Москву просьбы о помощи, держал неравную оборону - и стан орды преградил нам путь. По счастью, мы издалека его заметили и смогли обогнуть, не встретив всадников.
   А меж тем войско московского князя уже приближалось к Рязани. Вскоре мы встретились с ним, и нас приняли в полк Суздальцев.
   Войско остановилось там, где река Меча впадает в реку Вожу, недалеко от Оки. Здесь нас нагнала весть, что татары, услышав о подходе нашего войска, сняли осаду Рязани и устремились к нам навстречу. Один большой полк сторожил подход со стороны Вожи, другой - со стороны Мечи: там эти две речки образуют стрелку, и на самой стрелке встал наш полк.
   Ордынцы сперва хотели обойти наши ряды, чтобы ударить в тыл; но, заметив, что мы перекрыли все проходы, решили драться лоб в лоб. Сперва долго перестреливались через реку; наконец, наши отошли от реки - и ордынцы помчались на переправу. Мы - Федор, я и те двое парней - стояли в задних рядах, и нам ничего не было видно за шеломами да пиками; и сейчас я думаю - к счастью: вряд ли кто-то из нас вынес бы зрелище катящейся орды. Но и там охватила нас дрожь, когда с боевым кличем степняки ринулись на нас. Всюду стоял вой схватки; мы уж думали с обидой, что до нас дело не дойдет, - хоть говорили, что передовой наш полк, который с нашего места было не видать, полег до единого человека.
   Но схватка была жестокой. Наш строй рассыпался, и клин степняков прорвался к нашим рядам. Я не успел испугаться, когда степняк в кожаных доспехах, с конским хвостом на островерхом шеломе налетел на нас и сбил Федора вместе с конем на землю. Федор вылетел из седла, обезумевший степняк занес над ним свою саблю, - и тут я заорал не своим голосом, как мне показалось, заглушив шум битвы. Изумленный степняк обернулся - и я опустил на него двумя руками свой меч.
   Отец передохнул, поправил сыну подушку.
   - Сколько я ни точил его с тех пор, а след от первого удара остался до сих пор. То ли шлем у того степняка был особо твердым, то ли голова, то ли бил я со всей дури... Потом остававшиеся в запасе полки Московского князя ударили на ордынцев с обеих сторон, оттеснили, а потом те и вовсе бросились врассыпную... Когда поправишься - можешь идти с нашим войском; если, конечно, найдется, кому его повести, - закончил он неожиданно.
  
  -- Глава 6. Имя врага.

Предстанет друг во вражеском обличье,

Затменьем Духа Гнева порожден,

И имя ты его забудешь нынче,

Ведь у врага не может быть имен.

  
   Наместник великокняжеский в Нижнем Новгороде, Григорий Владимирович Холопищев, был уже, как это говорится, весьма "ветх денми", и по причине старости своей в дела городские не лез. Зато недавно прибывший младший брат Великого князя, Петр Димитриевич, сразу развил бурную деятельность. Вообще, из всех младших братьев Великого князя он был наиболее деятельным. Получив от отца в удел город Дмитров, он не удовлетворился судьбой удельного князя, и принимал участие почти во всех громких событиях того времени - правда, по большей части, неудачных как для него, так и для всех участников (чего стоит одна печальная участь Смоленска*).
   Хоромы наместника в Нижнем пытались в себе хитрым образом соединить достоинства и каменного, и деревянного строения. Как известно, пережидать зиму лучше в деревянном доме, да и летом дух в нем более легкий; но вот от пожаров дерево не оградит, а остаться среди зимы вообще без жилища - это хуже, чем остаться хотя бы с каменным. И вот, у наместника нижний ярус, вмещавший клети, склады и кухню с истопней, содержавшие главную огневую опасность, выложен был из камня, а жилой верх сооружен из дерева. Хоромы эти созданы были еще при Димитрии Константиновиче, и ранее принадлежали Нижегородским князьям, однако воевода не постеснялся занять княжеский дом.
   Сейчас тут было очень многолюдно. Петр Димитриевич приехал не один, а точнее сказать - во главе целого полка ратников. Сразу же набежал торговый люд, всевозможная прислуга - конюхи и оружейники, горничные, портные... В общем, в Кремнике стало шумно. Микула с трудом протолкался к крыльцу хором; едва он спешился, как узду Светлояра подхватил невесть откуда возникший конюх.
   Микула волновался столь сильно, что безропотно дал увести Светлояра. Оставшись один, он поозирался некоторое время, потом направился к скучающему у входа молодому ратнику.
   - Где найти воеводу?
   - Тебе которого? - зевнул ратник - собственно, из ратного у него была одна сабля на кушаке. - Старый за городом, а сейчас делами ведает Петр Димитриевич.
   - Тогда проведи к нему.
   - На что тебе?
   - Дело у меня.
   - А, ну, так бы и сказал, что у тебя дело, - кивнул тот, сверкнув слегка раскосыми глазами. - Пойдем.
   Выбеленные стены изредка увешаны были то алым щитом, то иконой, то вышивным рукоделием. Брат Великого князя был в горнице; когда они вошли, Петр Димитриевич поспешно сел за стол и принял вид невероятной озабоченности. На столе разбросано было несколько грамот, но ближе всего к князю стоял кувшин с неизвестным содержимым, из которого, судя по блестящим каплям на стенках, князь не раз отхлебывал.
   - Я занят! В чем дело?
   Петр Димитриевич был еще далеко не стар - ему едва перевалило за тридцать, - и находился в самом расцвете сил. Этот расцвет и позволял ему заниматься всеми делами одновременно. При виде посетителей князь быстро поднял голову. Облик его - высоким, слегка лысеющим лбом, узкой бородкой и прической - напоминал облик Христа, каким рисуют его на иконах; кажется, воевода это знал и пытался вести себя соответственно, хотя по должности скорее совпадал с Понтием Пилатом.
   - Вот он хочет тебя видеть, - поклонился спутник Микулы.
   - А! Тогда ступай, Юрий. Чего тебе? - князь разглядел юность Микулы и понял, что можно вести себя запросто.
   - Я не знаю толком, говорят, дознание ведет сам наместник, и не пристало ему приходить к нам в дом, вот я и пришел, чтобы все рассказать.
   Петр Димитриевич нахмурился, пытаясь понять, о чем Микула ведет речь. Тот спешно продолжил.
   - Розыск о покушении на боярского сына.
   - А! Микула, сын Ивана Подновьина? Я с твоим батюшкой говорил, мне тут все ясно. Обидчиков мы твоих сыщем и накажем. Более того, предлагаю тебе в том принять участие. Здоров ли ты нынче?
   - Почти, - отвечал Микула уклончиво. В общем-то, рана ему досталась не очень опасная - неизвестный противник лишь краем ножа вспорол бок, глубоко не проникнув, - но широкая, и крови Микула тогда потерял много. Однако долгий сон и обильная кормежка - кормили Микулу дома как на убой, - восстановили силы, и теперь лишь слабая боль в боку и в животе напоминали о том случае.
   - Тогда записывайся в полк мой, и будь готов выступить по первому зову.
   - А ты что... - не понял Микула, - вправду полагаешь, что на меня напали татары?
   - Кто же еще? - удивился Петр Димитриевич.
   - Только не тататры, - ответил Микула. - Во всяком случае, тот, с кем я подрался, им не был.
   - Ну, в шайках, что по степям шляется, полно всякого сброду, не только татары - и наши есть, и литвины, и мордва, - ответил Петр Димитриевич. - Они стали нам сильно досаждать; пора разобраться.
   - Да зачем же он через стену в монастырь полез? - продолжал настаивать Микула.
   Петр Димитриевич поднялся и вышел из-за стола.
   - В монастырь лез? - князь наморщил лоб, изображая глубокую задумчивость, и вдруг хлопнул Микулу по плечу:
   - Все понятно. Он хотел открыть ворота своим, и они бы разграбили монастырские сокровища! Благодарю тебя, ты спас наш монастырь от разграбления.
   Опешивший Микула слабо ответил на княжеское рукопожатие.
   В дверь вошел ратник, приведший Микулу.
   - Народ собирается на площади, как ты велел, - сообщил он князю. Петр Димитриевич стал поспешно натягивать выходной кафтан.
   - Ступай с Юрием Касимовым, он тебе все разъяснит. А мне пора, - и князь поспешил на площадь, где действительно собиралась перед Дмитриевской башней большая толпа.
   Послушать брата Великого князя собрались многие - и бояре, и дворяне, и простые посадные. Почти до самых домов, примостившихся перед склоном на берегу Волги, и до самых торговых лавок с другой стороны от Кремника, толпились люди. Микула с Юрием Касимовым прибились к ратникам у ворот, а Петр Димитриевич влез на небольшой помост, сооруженный рядом с воротами. Тут же помост окружило по меньшей мере ратников двадцать, оттеснившие слишком любопытных.
   - Здравствуй, честный люд Нижегородский! - заговорил князь, и несколько бирючей, стоявших в разных местах площади, громко повторили его слова. - Много мне жалоб нынче приходит на разбойничающего в окрестностях города вашего некоего Талычейка. Будто нет от него прохода ни купцу, ни селянину; так вот, говорю я, не годится такое терпеть. Слышал я, что много средь вас охотников с ним за то посчитаться, да некому повести славное ваше ополчение; ну, и готов я принять вас под свое начало. И если хотите вы чести себе добыть и богатства немалого...
   Площадь воззрилась на говорившего в молчаливом удивлении. Петр Димитриевич понял, что сказал что-то не то, и спешно поправился:
   - Если хотите вы установления мира и спокойствия в вашей земле - приходите на княжеский двор, в Кремник, пишитесь в мой полк.
   От предожения, сделанного Петром Димитриевичем, Микула отказаться не мог. Что еще подумают? Скажут - испугался; да и ведь не каждого в свой полк лично зовет брат Великого князя. Кто там на Алену с Денисом покушался на самом деле - неизвестно; может, и прав князь, полагая, будто этот первый хотел ворота дружкам открыть, чтобы монастырь ограбить, а Алена тут совсем ни при чем. Не для всех же на ней свет клином сошелся... В задумчивости Микула пришел к отцу - посоветоваться, как снарядиться.
   - Новые доспехи покупать - это дорогое удовольствие, - покачал головой отец. - Но и в старье тебе отправляться в первый поход не годится. Сделаем вот что: я попрошу оружейников мою старую кольчугу для тебя перековать; может быть, они из нее даже юмшан сделают или колонтарь*.
   Настоящих бронников, какими славилось Рязанское княжество или далекая Персия, в Нижнем было немного: по большей части, тут переделывали по мерке заказчика привозное оружие. Так что нижегородские оружейники были, как правило, заодно и купцами. Отец с Микулой отправились вниз, к Волге - большинство оружейников жило там, у воды, - в лавку давнего отцовского знакомого, у которого отец обычно и чинил свои доспехи после походов.
   - Ничем помочь не могу! - выскочил оружейник из дальней комнаты в лавку. - Выполняю княжеский заказ. И вряд ли вам сейчас кто поможет - у всех дел по горло. Поход ведь готовится.
   - Да и мы не на смотрины доспехи готовим, - расстроенный отец повернулся, собираясь уходить. Оружейник смягчился:
   - Вы сходите к Савве Пламню. У него для любого посетителя найдется время. Не знаю - как он все успевает?
   Отец полагал, что, ежели заниматься многими делами - толку не будет ни в одном, - однако Савва как раз брался за любое дело; достигал успехов, конечно, не во всех, но иногда добивался немалого. Он встретил гостей приветливо:
   - Здравствуйте, здравствуйте! Приветствую тебя, попутчик. Слышал я, что с тобой приключилось. Как ты нынче, оправился уже?
   - Вполне, - нехотя отозвался Микула: к Савве он чувствовал неприязнь, и, если бы отец его сюда не притащил, сам бы он не пошел ни за что.
   - У нас к тебе дело, - начал отец. Савва разглядел сверток в его руках:
   - И я даже догадываюсь, какое. Молодому боярину доспехи новые нужны? Что ж, посмотрим, что можно сделать, - он развернул протянутый отцом сверток, стал примерять на Микулу. - Много я с вас не возьму...
   - А ежели в кольчугу еще железные чешуйки вделать? - попросил отец. Савва задумался.
   - Хотите, чтобы колонтарь получился? Можно попробовать, только это дороже станет.
   - Ты главное успей до похода, - сказал отец.
   - У меня теперь одним помощником больше... Семен! - строго позвал Савва. Вошел Семен, пряча глаза от посетителей. - Сними мерку с молодого боярина. Сдается мне - ты уж прости, Иван Андреич, - что сын твой в плечах тебя пошире будет, а в поясе поуже.
   - Раздобрел к старости, - кивнул отец с улыбкою. - А откуда у тебя холоп новый?
   - Подарок, можно сказать. И мне, и ему. Ему бы на дыбе висеть, а он - обут, одет и к делу приставлен... Воевода из Сундовика мне его на год одолжил, по совету своего дружинника, Данилы.
   - Это Федор Иванович, что ли? - отец весь как-то напрягся, словно судорогой его свело. Что хотел он услышать о бывшем своем друге, которому жизнь спасал тогда, много лет назад? Хорошее или дурное?
   - Ну, да, - кивнул Савва. - Пожалел, видно; а парня этого за головной разбой хотели в Волгу бросить.
   - А ты-то не боишься с головным татем под одной крышей жить? - полюбопытствовал отец. Микула пытался спрятаться от лица Семена, который старательно делал вид, что не слышит - но хоть краем глаза, а замечал его отрешенный образ.
   - Пройдем, - кивнул вдруг Семен.
   - Куда повел? - строго окликнул его Савва.
   - Аршин в другой комнате, - ответил Семен.
   - Так принеси! А то, верно, мало ли что ты на боярина удумаешь? Не боюсь, спрашиваешь? - вновь вернулся Савва к разговору с гостем. - Ну, коли он так силен, что с троими моими справиться сможет - а руку одного из них он уже знает! - так пусть попытается что удумать. Да нет, не боюсь.
   Семен вернулся с аршином и принялся измерять микулин обхват груди и пояса. Отец от нечего делать оглядывал товар в лавке Саввы.
   - Это вот и есть огненные трубки? - спросил с любопытством, подойдя к нескольким стоящим в углу длинным пущалям.
   - Они. Как они знатно тогда татар били, два года назад! - похвастал Савва.
   - Ты, что же, сам их делаешь?
   - А как же! - горделиво заявил хозяин лавки. - Только я и владею тайной их изготовления.
   - Что же, и огненное зелье для них варишь?
   - И зелье, - подтвердил Савва. - Сколько уж я натерпелся, пока узнал у булгар, как они это делают, но теперь и мы можем себя показать.
   - А я слышал, от них только шуму много, а толку мало, - возразил отец.
   - Это как посмотреть, - ответил Савва. - Они ведь заряды свои посылают куда сильнее, чем любой порок. Так что крепостную стену ими разнесешь за милую душу. Да и в идущего на тебя противника пострелять из них полезно. Заряжать их, конечно, дольше, чем лук, спорить не буду, но какая сила!
   Иван Андреевич оглядел огненные трубки с уважением.
   - Скажи Даниилу, если увидишься с ним, - вдруг еле слышно произнес Семен, глядя куда-то в пояс Микуле, - что он был прав во всем. Рогволоду она была не нужна. Он ходил из-за своих дел с Саввой. Меня Савва об этом постоянно допытывался - что я знаю об их делах .
   - Ты давно Даниила знаешь? - тихо спросил Микула. Семен не ответил, только попросил:
   - Руки подними, боярин.
   И внезапно продолжил тихим шепотом, когда губы его оказались рядом с Микулиным ухом.
   - В Сарае на Волге я его встретил. В татарском подземелье для рабов. Он туда пришел выкупать соплеменников. И выкупил. Только у него серебра не хватило, и он сам остался вместо меня.
   У Микулы не повернулся язык спрашивать, как сам Семен попал в это подземелье; а тот как раз закончил замеры и принес отметки хозяину.
   - Так... - тот разложил на столе принесенную отцом кольчугу. - Значит, в поясе четыре ряда колец уберем - чтобы запас для кафтана остался, - а в плечи как раз их и надставим. А железо вот так вделаем, чтобы как раз порвавшиеся кольца закрыть. Ну, и для красоты еще вклепаем сюда и сюда.
   Савва быстро что-то посчитал в уме.
   - Итого с тебя, боярин, пятнадцать гривен.
   - Пятнадцать? - отец от неожиданности присвистнул. - Это в рублях сколько?
   - Ежели в московских - шестьдесят.
   - Ладно, уж коли договорились, - отец развязал кошель, привешенный к поясу. - Вот двадцать в задаток, а остальное - как сделаешь.
   - Двадцать - как сделаешь, а двадцать - после похода, - встрял Микула.
   - Это почему? - повернулся Савва.
   - А коли живым вернусь! Надо же твой труд в деле опробовать.
   Савва задумался, смеяться ему или обижаться - и вместо ответа решил обратиться к старшему из покупателей:
   - Коли ты, Иван Андреевич, работе моей не доверяешь, так можешь и другому заказ сделать.
   - Что ты, Савва, это сын мой лишку болтает. Сразу отдам всю плату, как сделаешь, по уговору.
   Они раскланялись с хозяином и ушли.
   - И кто тебя за язык тянет? - строго обратился отец к Микуле.
   - Ну, не нравится он мне, - признался Микула.
   - А коли не нравится - как ты будешь ходить в доспехах, им сделанных?
   - А доспехи иногда и у врага отбирают. Да он, может, и не прикоснется к ним, а делать их Семен будет. Семен вот мне по душе.
   - Головной разбойник?
   - Ну и что? Мало ли, за что... Вот мне порой тоже очень хочется кого-нибудь убить и зарезать...
   - Ох, мало я тебя в детстве ремнем учил, - вздохнул отец. Микула охотно согласился:
   - Мало. Не то знал бы я, что не стоит с незнакомыми людьми в темных улицах заговаривать. А я вот заговорил - три недели потом в постели провалялся.
   - На это не отцовский ремень, а своя голова нужна. А вот то, что совсем не заботишься ты, что на слова твои другие и обидеться могут - вот это моя вина.
   - Почему, в конце концов, я должен о них заботиться? Это их дело - обижаться или нет.
   - Да нет, не должен, конечно, - пожал плечами отец. - Просто в конце концов хуже будет только тебе.
   Когда они подъезжали к дому, Микула с острым приступом ревности вдруг увидел отъезжающего от их ворот Игоря. Игорь ехал в другую сторону, и встретиться им не довелось, а рядом с Микулой ехал отец, и гнаться за Игорем Микула счел неприличным.
   - Эх, Микула, - встретила его мать. - Такую девицу упускаешь.
   - Какую? - Микула прикинулся, будто совершенно не понимает, о чем речь.
   - Ну, Алена-то - и умница, и красавица; а уж как она тебя выхаживала, пока ты без памяти лежал... Я бы себе лучшей снохи не пожелала.
   - Это ее дело, - пожал Микула плечами, уверенный, что вид его выражает полное безразличие. - Она сама выбирает; причем тут я? Она не полонянка, не холопка, чтобы ей кто-то указывал...
   И вдруг почувствовал он жгучее желание, чтобы Алена была полонянкой - но не его, а, скажем, Игоря, а он бы, Микула, спас бы ее из полона - и всем на свете обязана она была бы ему... А что, если те четверо, что гнались за ними - это Игорь и его люди? Хотя, зачем ему... Но вдруг? Хотелось, чтобы было вдруг.
   Игорь объявился еще раз до похода. Микула встретился с ним, и даже посмотрел ему в глаза. Все-таки, это были только его домыслы.
   - Ты в какую хоругвь* вступать будешь? - спросил Игорь. Микула пожал плечами.
   - В нашу, наверное, в Зареченскую, к Егору Козинову, - ответил за него отец.
   - А хочешь - давай к нам, в княжескую? С Юрием Касимовым; он как раз боярских детей набирает в нее.
   - Хорошо, подумаю, - отрешенно согласился Микула, зная теперь, куда он точно не пойдет.
   Записью в полки ведали дьяки, но с приходящими боярами и детьми бояр Петр Димитриевич считал своим долгом поговорить сам.
   - Я вот что тебе хотел предложить, - обратился он к Микуле, когда тот пришел сообщить свое решение. - Тут Савва Пламень носится с мыслью создать в войске огненный бой, обещает что-то удивительное. Ему, конечно, свои трубки не терпится князю продать, но от этого и польза может быть, и вот мы с ним договорились: он идет с нами и мне силу своих трубок показывает. Для того просил он меня нанять ему десятка два помощников. На хоругвь это, конечно, не тянет, и будет его отряд в составе Зареченской хоругви. Но самого Савву я во главу поставить не могу - бояре обидятся, что их обошли. И мы решили с ним, что нужен бы во главе какой-нибудь боярский сын, не слишком строптивый, но и неглупый, который бы Савву слушал, но приказывал бы сам. Так вот, Савва о тебе хорошо отзывался.
   Микула почувствовал угрызения совести. Сам он о Савве хорошего слова еще ни разу не сказал.
   На миг его охватила гордость и радость - мало того что в боевой поход идти, так еще и сразу - во главе целого отряда, пусть небольшого. Но потом Микула сообразил, что начальником-то будет не он, а Савва, коему Микула перечить не должен. А сможет ли он не перечить тому, коему все время норовит сказать что-либо поперек? И уж кто кого достанет - неизвестно, а только в поход идти рука об руку с человеком, с коим постоянно сцепиться готов - хуже некуда. Любопытно, с чего бы Савва желал его видеть начальником в своем отряде? И, взвесив все, Микула решил, что с Игорем уживется скорее, чем с Саввой. А потом ему пришла в голову другая мысль:
   - Я, боюсь, не заслужил тех слов, что Савва обо мне говорил. Норов у меня строптивый. А вот есть у меня знакомый, Игорь Коростенев - он на эту должность в самый раз.
   - Игорь Коростенев? Он тут в мою хоругвь просился, но я поговорю с ним... А ты куда думаешь?
   - А я могу на его место, - хмыкнул Микула.
   Всего в войско записалось более полусотни больших бояр, около сотни боярских детей - как собственно детей бояр, так и "отроков", взятых боярами на ратное воспитание, - и примерно столько же городовых дворян. Каждый боярин возглавлял свой десяток, или, как его стали называть в последнее время, "копье" - может быть, это более правильно, поскольку в "десятке" далеко не всегда было десять человек: обычно боярин приводил с собой от полудюжины до дюжины ратных людей, в зависимости от достатка и страсти к величанию. Дети боярские многие были в одиночестве, но иные тоже пришли с ратными холопами, человека по два - по три. Из них и из дворян создалась конница войска - вместе с приехавшими с князем их было почти пять сотен. Ну, и прочего охочьего люда набралось не меньше; таким образом, на борьбу с Талычейком Петр Димитриевич смог набрать три полка:один конный и два пеших - по три хоругви в каждом. Как доносили лазутчики, у Талычейка вряд ли набиралась и треть от этих сил, так что за победу можно было ручаться.
   За столом мать, по обыкновению, ругала отца, зачем тот позволил Микуле идти в поход.
   - И так ведь едва живой в прошлый раз вернулся!
   - Ну, вот и хватит, - вставил Микула. - Один раз не повезло; больше-то не везти не может!
   - Алена, хоть ты ему скажи, - пустила мать в ход запрещенный прием. Микула замер в ожидании. Вообще, мелькнула у него и такая мысль: ведь Игорь уходит, что стоит Микуле остаться сейчас подле Алены? Время пройдет, все переменится. Кто ближе, тот и дороже... Но понял, что на подобную подлость не способен; и пойдет, и не позволит какому-то Игорю обойти его в ратном деле. Что бы ни сказала Алена.
   - Нет, тетка Наталья, - покачала головой Алена. - Не могу я его отговаривать. Хотя, коли сам решит остаться...
   - Не решит, - ответил Микула севшим голосом. - Поздно уже; я всем обещался, так что обратной дороги нет.
   - А ежели ты кому Волгу вплавь переплыть обещался, или пешком до Луны дойти? - возмутилась мать.
   - Ну, ежели бы обещался - пришлось бы дойти, - кивнул Микула. - Да что может случиться?
   - Ничего себе! Да ведь ты не на прогулку идешь!
   - Ну, а врага-то у нас, почитай что и нет, - пожал плечами Микула. - У него, говорят, и войска нет совсем.
   - А вот так не годится, - подал голос отец. - Мало ли что о враге болтают! Победить может лишь тот, кто своего врага уважает. Кто думает о нем даже лучше, чем есть на самом деле. Может быть, Талычейк только показывает вам свою слабость, заманивает, чтобы вы вот так, по глупости, и напоролись на него?
   - Может быть, - согласился Микула неохотно. - Но об этом воеводы должны думать.
   - Что воеводам доверяешь - это хорошо, но только и своя голова должна быть.
   - А ежели так много у вас воев - что уж, без тебя не обойдутся? - вновь начала мать свои уговоры.
   - Не обойдутся, - покачал головой Микула. Ну уж нет! Игорю он не уступит.
   - Боюсь, ты и впрямь слишком легковесно к походу относишься, - покачал головой отец. - Но тут уж дело решенное. Авось, в походе поумнеешь.
   Наутро назначено было выступление. Микула никак не мог уснуть. Стоило закрыть глаза - и с неумолимой ясностью вдруг представало все, что ждет его впереди. Микула не знал - домыслы ли это его, или и вправду он смог взглянуть на мир глазами Созидателя; и никого не было, кто мог бы ему объяснить.
   - Не создавай себе смертных врагов, - советовал отец на прощание. - Никто не знает, как жизнь обернется. Тот, с кем только что ратились не на жизнь, а на смерть, может оказаться надежным другом. И всегда оставляй себе пути для отхода.
   - В каком смысле? - не понял Микула.
   - Не зарывайся. Я не про бой. Я про весь ваш поход. Люди всегда что-то делят между собой, а когда не могут поделить - начинают воевать. Но это не враги - а так, временные соперники. Враг, с которым можно помириться - не настоящий враг. Настоящий - это такой, когда из вас двоих на Земле может существовать только один.
   - Так ведь и в этом случае - значит, мы с ним всего лишь не можем поделить место под Солнцем! - возразил Микула.
   - Я понимаю. Сейчас тебе кажется, что всякая любовь - навечно, и всякая ненависть - навсегда. Но такая вечность очень быстро проходит. Умей прощать - и просить прощение.
   Микула вывел сменного коня, привязал его за уздечку к седлу Светлояра. Через спину заводного коня перебросил мешок с поклажей - едой и доспехами (Савва уложился в срок). Наконец, оглядел двор - провожать его вышли все, отец, мать, Фрося, Алена, все дворовые и холопы.
   - Береги себя, Микула, - тихо произнесла Алена, подойдя проститься последней. Микула вздрогнул - и осторожно поцеловал ее в щеку. На площади возле Кремника уже собирались полки; Микула вскочил в седло и поскакал искать свою хоругвь.
  
  
  -- Глава 7. Тень страха.

И морок пронесся над лесом глухим,

Затмив на мгновение радостный день.

И день ожиданием страха томим,

Но это - не страх, это лишь - его тень.

  
   Войско медленно продвигалось от перелеска к перелеску, от рощи к роще, углубляясь в необъятный лес Закудемья. Впереди, рассыпавшись меж деревьями, шла хоругвь Юрия Касимова. Он приказал своим ратникам идти в бронях и с луками наготове. Под сводами леса, перисто бросавшего на землю тень, ехать было еще можно, но в полях, разделяющих перелески, становилось совсем невмоготу. Пот застилал глаза, заливал шею, спину, липкими струйками щипал под мышками и за пазухой... Врага не было.
   Петр Димитриевич не скрывал своих целей в этом походе. Он намеревался взять с мордовских племен дань - как плату за защиту от Талычейка, - а потом еще поживиться и отнятым у Талычейка добром. Ни по лествичному праву, ни по введенному его отцом правилу, когда Великое княжение передается старшему сыну, у Петра Димитриевича не было никаких надежд забраться на Великий стол, но собственные свои владения он намеревался округлить, сколько можно, а для того нужны были немалые средства. Так что, приходя в мордовское село, он прежде всего рассказывал, какую опасность для жителей села представляет орда Талычейка, а потом говорил, что берется спасти их от этой напасти - если, конечно, те не поскупятся на дары. Вначале войско попало на селение, недавно сожженное Талычейком; там их приветствовали с радостью, но дать ничего не могли. Соседи их тоже хорошо знали, чем опасна неприкаянная орда, и отдавали требуемое. Но чем дальше двигалось войско - тем сильнее становилось недовольство.
   - Вы сперва избавьте нас от него, а уж там и просите плату, - говорили жители.
   И, наконец, не удивительно, что в одном из сел платить отказались.
   - Я знаю, что вы готовились платить дань Талычейку! - гневно говорил Петр Димитриевич. - Значит, должны быть у вас запасы. То, что готовились отдать разбойнику - почему не желаете отдать вашим защитникам?
   - Его нет давно, а вы ищете ветра в поле, - заговорил старейшина, в котором Микула признал Курмыша. - Он дожидаться вас не будет. Он ушел в степь; как ловить его будете?
   - Поймаем, - пообещал Петр Димитриевич.
   - А вот когда поймаете - тогда и поговорим, - поклонился Курмыш.
   - Да ты не наглей, старик! - возмутился Петр Димитриевич. - У меня тут столько ратных людей - ваша деревушка и пикнуть не успеет, как пеплом станет.
   - Спалить нас - дело не хитрое, - опять поклонился Курмыш. - Но тогда ведь и вам ничего не достанется.
   Прокормить почти полторы тысячи людей в лесу было делом нелегким - все обитатели леса разбегались за много верст. Что-то ратники взяли с собой, но, надеясь на легкую добычу, давно домашние свои запасы истребили - а добычи все не было, а теперь еще эта упрямая мордва отказывалась платить.
   - Не дадите - сами возьмем, - тяжело дыша, произнес князь. - Юрий! - обратился он к воеводе передовой хоругви, вошедшей с ним в деревню. - Бери с ребятами все, что вам нужно.
   Юрий весело сверкнул глазами и кинулся к своим ратникам.
   Микула слышал приказ воеводы - но не тронулся с места. В этом, наверное, отец его тоже плохо учил, но Микула почему-то полагал, что нельзя, идя на войну, грабить тех, кого собираешься защищать. Многие ратники вокруг него - по возрасту не сильно старше, а то и моложе - с радостным гамом кинулись к Касимову.
   - А ты что? - нахмурился Юрий, видя, как Микула с равнодушным видом сидит на коне. - Есть не хочешь?
   - Не хочу.
   - Тогда о других подумай!
   - Запасами одной деревни войско не прокормишь, - пожал плечами Микула.
   - А ну, ступай со мной! Будешь делать, что я скажу, - указал Касимов.
   Микула выразительно скрестил на груди руки - и тронул Светлояра шагом вслед за конем Касимова.
   Курмыш со страхом озирал быстро разбредающихся по селению ратников. Один спрыгнул с коня, кинулся в дом. Послышался пронзительный визг. Над углом соломенной крыши потянул дым. Потом - звук удара; и ратник с разбитой головой вывалился на крыльцо.
   Курмыш закричал что-то по-мордовски и прыгнул в сторону. Петр Димитриевич хотел отдать приказ схватить старейшину, но не успел - ратников вокруг почти не осталось.
   А к отбежавшему к лесу Курмышу стали стягиваться мордовские охотники. Они выбегали из домов с луками, с ножами, с рогатинами. Основные силы еще не подтянулись, и на краткий миг Петр Димитриевич остался в одиночестве.
   - Ко мне! - закричал он срывающимся от страха голосом. Микула поспешно повернул коня и поскакал назад, к князю, бросив Касимова.
   Тут же запели десятки стрел, взвившиеся от леса. Несколько ратников, выбежавшие на призыв воеводы из домов, упали. Микулу, подскакавшего к воеводе, цокнула стрела в зерцало на груди - и косо отскочила, заставив вздрогнуть сердце.
   - Бейте их! - кричал Петр Димитриевич, указывая на стрелков. Уже появились за деревьями воины основных сил.
   - Вперед! - донеслось оттуда.
   Поселок был невелик. И одной хоругви хватило бы на то, чтобы расправиться со всеми его защитниками; лишь то, что дорвавшиеся до грабежа парни из княжеской хоругви не ждали отпора, помогло защитникам выстоять в первые мгновения. Разбегаясь по небольшим проулкам, прячась за темными невысокими домами, сложенными из бревен, защитники отстреливались. Ратники гнались за ними, на ходу стреляя из лука; кто-то из воевод догадался обойти своей хоругвью поселок, и теперь, остервенело маша саблей, гнал на приступ ратников с других сторон.
   Несмотря на совершеннейший перевес в силах нападающих, защитники не сдавались. Они отходили в лес и из-за кустов продолжали стрелять. То тут, то там мелькал могучий старик, разя из короткого татарского лука.
   На кусты, укрывавшие защитников, разом устремилось десятка три конников с копьями наперевес. Последние сопротивлявшиеся стали разбегаться. За Курмышем погнались несколько верховых во главе с Касимовым. Курмыш выстрелил в последний раз и, отбросив лук под ноги преследователям, побежал, петляя меж деревьями. Его оттеснили на поляну. Кто-то метнул аркан, - и старик поволочился за понесшей лошадью, цепляя кусты, корни и ветки.
   Чуть живого, Курмыша приволокли к воеводе. Петр Димитриевич, разъяренный, потрясал у его лица плетью.
   - Ну?!! Говорил я тебе?! А ты меня, господина земли вашей, будешь еще учить?
   Курмыш сплюнул кровь с разбитой губы.
   - Какой ты господин? Ты - мелкий тать. Вот Даниил Борисович - князь, а ты - так, смерд.
   - Я - смерд? - зашелся Петр Димитриевич - и с яростью вытянул Курмыша плетью по лицу. А старик вдруг закричал что-то по-своему и с растопыренными пальцами кинулся на воеводу, норовя вцепиться ему в глотку. Петр Димитриевич шарахнул коня в сторону; Касимов, оказавшийся рядом, полоснул старика саблей по животу - и тот упал, загребая землю руками и бормоча непонятные мордовские слова, то ли ругательства - то ли имена богов...
   Петр Димитриевич отвел глаза.
   - Добейте его! - приказал он негромко. Касимов ударом сабли раскроил старику голову; и в тот миг, когда хлынула из рассеченной головы кровь, Микула вдруг схватился за свою, словно и она распадалась на две половинки.
   Теперь уже князь однозначно считал село взятым с бою, а потому все, что в нем было - принадлежащим победителю. Полонянников - около полусотни стариков и подростков, и где-то столько же женщин и детей - построили вдоль улицы, на которую выехал со своей дружиной Петр Димитриевич.
   - Рано ты его добил, - упрекал князь Касимова. - Он ведь что-то о Данииле Борисовиче начал говорить?
   - Ты сам велел, - оправдывался молодой воевода.
   - После того как ты его первый раз ударил, он уже не жилец был. Зачем ты его сначала-то бил?
   - Так ведь он на тебя кинулся!
   - Я бы и сам мог справиться! Допросите их - что они о Даниле слышали?
   Взгляд князя упал на Микулу.
   - А я тебя заметил. Молодец! Не грабить бросился, как все эти, а на помощь своему воеводе. Будешь десятником в хоругви Касимова. Скольких мы потеряли?
   - Убитых трое, - обиженно доложил Касимов, - и пятеро ранены. Это те, кто на лошади сидеть не могут. А так, по мелочи, многих зацепило.
   - Нет, - решил воевода, вновь обращаясь к Микуле. - Лучше будешь в моей личной охране. Далеко не отъезжай!
   На ночлег войско расположилось вокруг разоренного села. Петр Димитриевич созвал большой совет - на него позвали не только воевод полков, но и начальников всех хоругвей, и даже Игоря с Саввой Пламнем (Игорь охотно согласился возглавить отряд Саввы "для вида"). Совет собрался в доме покойного старейшины. Дом охраняли воины из личной стражи князя, в том числе и Микула, поставленный у дверей.
   - Да, в этих мордовских селах мы много не наберем, - рассуждал Петр Димитриевич. - Надо идти на Талычейка. Он давно занимается разбоем, у него, небось, немало добра накопилось. Что говорят селяне?
   - Да что они скажут? - отозвался один из полковых воевод. - Не ведают ничего. Надо самим дозор высылать.
   - Егор Степанович, вышли десятка три из своих, - велел Петр Димитриевич начальнику Зареченской хоругви. - Пусть пройдут краем леса на юг, ищут следы Талычеевой орды. А мы отойдем к Лыскову селу и там подождем вестей.
   - Чем войско кормить будем? Обозов никто не взял, надеялись на скорую добычу, - покачал головой другой воевода.
   - Значит, в каждой хоругви надо создать отряды ловчих, будут заготавливать дичь, - повернулся к нему Петр Димитриевич.
   К дому подошли двое часовых, ведущие пленника. Тот был пешим, но одеждой и лицом явно напоминал степняков-всадников.
   - Требует провести его к князю, - обратился к Микуле один из приведших пленника ратников.
   - У них совет, - отозвался Микула, опасаясь влезать в разговор старших.
   - Мне на совет и надо, - закивал странный пленник, заговорив на хорошем русском языке. - Меня послал хан Талычейк.
   - Талычейк?! - Микула более не раздумывал и шагнул внутрь дома.
   - Что такое? - недовольно повернулся к нему князь.
   - Посол от Талычейка приехал, - поклонился Микула.
   - Легок на помине! Введи, конечно.
   Ввели пленного.
   - Мой хан хотел бы сам говорить с тобой, коназ, - поклонился вошедший. - Но он боится, что ты и твои люди могут что-либо умыслить на него, и желал бы поручительства, что ты сохранишь ему жизнь и свободу.
   - Почему это я должен сохранять ему жизнь и свободу? - удивился Петр Димитриевич. - Он разбойник, и будет наказан. Если хочет - может явиться добровольно, и мы будем судить его справедливым судом; иначе - пусть готовится к битве, из которой не выйдет живым!
   Посол еще раз поклонился.
   - Как пожелает коназ. Пусть будет битва. Но много воинов погибнет и с твоей стороны; тебе же может угрожать иная опасность, кроме как от моего повелителя.
   Неизвестно, о чем подумал Петр Димитриевич. Догадался ли он, о какой опасности ведет речь посол, или домыслил ее сам, но вдруг он переменил решение.
   - Хорошо. Я встречусь с твоим повелителем. Какие ему нужны поручительства?
   - Он согласен оставить меня в плену у тебя, а взамен хотел бы, пока не простится с тобой, удержать у тебя несколько славных бояр.
   Петр Димитриевич усмехнулся:
   - Откуда я знаю: быть может, ты - последний раб в его войске? Как можно обменять тебя на наших бояр?
   - Сам он придет к тебе в гости; неужели голова моего повелителя стоит меньше, чем головы этих бояр?
   Петр Димитриевич задумался.
   - Если он боится идти на встречу, пусть приезжает со своими людьми на окраину леса. Пусть встанет так, чтобы наши стрелы не могли его достать. Мы разведем костры и будем стоять на свету, дабы он видел - засады нет. Там мы и встретимся. Как скоро он может прибыть на встречу?
   - Как только я покину ваш лагерь.
   - Отпустите его, - кивнул Петр Димитриевич.
   Посол ушел. Микула вернулся на свое место у двери.
   - Ловушка это, - покачал головой Егор Козинов. - Нельзя тебе идти на встречу.
   - Посол меня видел, разгадает, если приду не я.
   - Да поздно будет! Мы стрелков поставим - не уйдут.
   - Стрелков, конечно, поставить надо, - кивнул Петр Димитриевич. - Но сперва я бы все-таки хотел послушать, что он скажет. Если будет ловушка - сразу пусть выступают наши воины.
   Неподалеку от села протянулась опушка леса. Теплые точки костров вспыхнули по степи, и тогда с северной оконечности степи появился конный отряд.
   - Мы хотим видеть Петра Димитриевича, брата Великого князя! - послышались громкие возгласы из темноты, голоса с явно татарским выговором.
   К костру, возле которого стоял воевода с несколькими охранниками, подъехала небольшая кучка верховых в темных накидках. Один из них вез знамя с тремя лошадиными хвостами. Другой, постарше и познатнее, выехал вперед, к Петру Димитриевичу, неверно угадываемому в бликах костра, и важно кивнул.
   Петр Димитриевич, дабы не терять достоинства, хотел тоже сесть на лошадь, но прибывший упредил его и сам соскочил на землю.
   - Друг мой, и брат друга моего, - повел он речь. - Хоть и не к лицу воину такая подозрительность, ибо к чему было прятать столько стрельцов за ближайшими деревьями? - но я, тем не менее, готов говорить с тобой.
   Петр Димитриевич смутился.
   - Друг мой, - в тон гостю ответил он, - поведай сперва, кто ты и с чем пожаловал.
   - Возможно, твой слух смутят мои слова, но прими их со вниманием. Я узнал, что ищешь ты коназа Талычейка, дабы наказать его за зло, в коем он неповинен. Вот, я и есть Талычейк, и готов оправдаться перед тобой.
   Микула, волею случая оказавшийся в числе сопровождающих князя охранников, подался вперед, желая разглядеть пресловутого царевича. Талычейк представился ему обликом совсем не грозным. Среднего роста - чуть ниже Петра Димитриевича, - не очень складный, слегка кривоногий (правда, этот недостаток отчасти скрывался долгой одеждой). На груди под накидкой поблескивало серебром зерцало. Лицо Талычейка под полукруглым шеломом со стягом из конских волос на гребне было довольно правильным; широкосидящие узкие глаза словно вглядывались все время вдаль, тонкие усы гордо топорщились. Возраст царевича трудно было угадать, но был он уже не молод - лет на десять старше Петра Димитриевича.
   - Садись к моему костру, и будь моим гостем, - предложил Петр Димитриевич.
   Талычейк проворно опустился на землю, скрестив ноги. Петр Димитриевич сел на расстеленную кем-то попону.
   Долго оба воеводы молчали, приглядываясь. Наконец, Талычейк заговорил первым.
   - Странно мне, что преследуешь ты меня, словно зверя, в этих лесах. Не минуло еще и месяца с той поры, как с твоим дядей, князем Даниилом Нижегородским, заключили мы уговор, что не будет мне утеснения для жизни в этих краях, если я, со своей стороны, не буду чинить неприятностей вашим селам и дорогам. И вот - ты ведешь на меня войско. Пристало ли князю так мало ценить слово своего родича?
   Петр Димитриевич открывал рот в нерешительности - и вновь его закрывал. Наконец, он нашелся.
   - Никто не давал Даниилу права распоряжаться в этих местах. Лишь брату моему, Великому князю Московскому, принадлежит это право, и мне, как выражающему его волю.
   - Даниил - природный князь этих мест, - уклончиво заметил Талычейк. - Его признали и мои воины, и обитатели окрестных сел.
   - Он бросил свою землю - значит, он утратил право называться князем! - воскликнул Петр Димитриевич излишне пылко.
   - Можно быть плохим князем, но князем нельзя перестать быть, - пожал плечами Талычейк. - Он родился князем, только смерть может его лишить этого имени.
   - Где ты видел его? - Петр Димитриевич подался к татарину всем телом, так, что тот, при всем своем самообладании, отшатнулся.
   - Неподалеку от этих мест, - ответил Талычейк. - С ним был один из ваших священников и старейшина из взятого тобою села.
   Петр Димитриевич кивнул, спешно беря себя в руки.
   - Не знаешь ли, где найти его теперь?
   - Думаю, он далеко отсюда, - отвечал Талычейк. - Он говорил мне, что найти его можно в крепости Сундовик, но недавно я слышал... - Талычейк замялся на мгновение. - Слышал я, что он решил силой подкрепить свои права, в которых ты ему отказываешь, и ведет на твой город войско булгарских князей.
   - Что? Даниил? - не выдержал Микула. - Бред какой-то.
   - Ты его знаешь? - нахмурился Петр Димитриевич. Микула поспешно искал путь наименьшей лжи.
   - Нет, но я слышал о нем, пока был в крепости Сундовик.
   - Ах, да, ты же был там. И что, все в крепости признают его князем?
   - Нет, там никто почти и не знает, что это за человек, - отвечал Микула, стараясь держаться достойно.
   - Почтенный князь, я не закончил еще, - окликнул Талычейк Петра Димитриевича. - Хочешь ли ты видеть меня в твоем войске, когда доведется тебе встретиться с булгарами в бою, или же предпочтешь драться с ними один?
   - Как велико их войско?
   - Не знаю, но думаю - не меньше твоего.
   - Я не готовился к большой битве...
   - Если ты все еще питаешь на меня досаду - я готов отдать тебе в знак примерения часть тех сокровищ, что достались мне за верную службу от моего повелителя, хана Шадибека. Пусть они укрепят дух твоего войска...
   Упоминания о сокровищах всколыхнуло Петра Димитриевича, однако он не подал виду.
   - Как ты можешь предлагать мне золото за спасение родной земли? Мы поговорим об этом после победы, а пока - пока я дозволяю тебе присоединиться к нашему войску.
   - А что ты думаешь сделать с крепостью, признавшей власть Даниила? - полюбопытствовал Талычейк вкрадчивым голосом.
   - Еще неизвестно, на чьей она стороне. Микула говорит - там никто и не знает, что с ними Даниил.
   - Однако, у меня есть сведения, что там очень рады возвращению Даниила, и ждут прихода булгар. Что же ты сделаешь с ней?
   Петр Димитриевич посмотрел на Талычейка.
   - Ты, никак, хочешь, чтобы я передал ее тебе?
   - Если на то будет твоя воля, я готов покориться Московскому князю и честно блюсти его рубежи.
   Талычейк поднялся на ноги и поклонился. Воевода ответил кивком головы.
   - Поговорим после победы. Едем назад!
   Костры были затушены, князь спешил обратно, в село, где его дожидались покинутые им воеводы.
   - Я говорил с Талычеком, - начал Петр Димитриевич. - И он сообщил мне, что на нас идет Даниил с войском булгар.
   - Какой Даниил? - раздались восклицания. - Нижегородский?
   - Да. Даниил скрывался у вас под носом, господа воеводы, в крепости Сундовик, а вы и пальцем не пошевелили, чтобы его схватить.
   - Может, я, конечно, ошибаюсь, - услышал Микула голос Саввы Пламня, - но мне кажется, я знаю этого Даниила, о котором идет речь.
   - Конечно, все его знают! - раздраженно бросил Петр Димитриевич.
   - Нет, просто я его видел не так давно. В крепости Сундовик, где я иногда бываю по делам, есть дружинник, именем Данила, и вот, с некоторых пор воевода крепости стал к нему относиться с большим почтением. Я все думал, с чего это - а вот, значит, в чем дело?
   - Как давно ты его видел?
   - Ну, седьмицы две назад... - неуверенно отвечал Савва.
   - Быстро же ездит князь Даниил, ежели он за две седьмицы успел доскакать до булгар, собрать у них войско и двинуться на нас, - усмехнулся кто-то из воевод.
   - Сговориться можно и раньше, не обязательно ехать самому, - отозвался Петр Димитриевич. - Но если Савва действительно видел его две седьмицы назад, Даниил мог и не уехать к булгарам, а ждать их подхода в крепости... Тогда - тогда он может быть и сейчас там. Мы еще можем захватить его, и тогда булгарам придется повернуть назад! Савва! Ты сможешь его опознать?
   - Смогу, но... Я не могу бросить свой отряд, слишком многое в нем зависит от меня. А вот среди моих холопов есть человек, который знает этого Даниила куда лучше, чем я - в том я уверен.
   - Веди его!
   Савва вышел - и вскоре вернулся с Семеном.
   - Сможешь опознать Даниила?
   Семен молчал недолго.
   - Смогу, - сказал, наконец.
   У Микулы к сердцу прихлынул гнев. И он еще хорошо думал об этом человеке? Убийца - он убийца и есть. Вся его природа в том сказывается. Чего еще от него ждать?
   - Я думаю, хорошо бы еще послать одного, кто его знает. Семен может и ошибиться - неуверенно он как-то ответил, - сказал Петр Димитриевич. - Знает здесь Даниила еще кто-нибудь?
   - Я знал его лет пятнадцать назад, - подал голос Егор Козинов. - Но он, наверное, с тех пор изменился.
   - А вот боярский сын на часах у тебя, Микула Подновьин - он тоже его видел, - сказал Савва убежденно.
   - Да? А мне он сказал... Микула!
   Микула нехотя вошел.
   - Значит, ты видел Данилу?
   - У... У меня плохая память на лица, - попытался выкрутиться Микула.
   - Скажи уж прямо - ты на его стороне, - усмехнулся Петр Димитриевич.
   - Я всю жизнь был верен Великому князю Московскому, - отозвался Микула, чувствуя, как слезы несправедливой обиды подкатывают к горлу. - Но - да, я знаю Даниила. И знаю, что он - достойный человек. И не буду доносить на него.
   - Ох, какой гордый! - с издевкой покачал головой Петр Димитриевич. - Да мы ведь и без тебя обойдемся... Только, боюсь, его уже там нет.
   - Петр Димитриевич, - громко зашептал Савва, подойдя к князю. - Нельзя этого боярчонка так оставлять. Он ведь теперь Даниила упредить может.
   - Верно, - кивнул Петр Димитриевич. - Юрий! Направь-ка молодцов связать этого.
   - Что-о? - Микула сделал шаг вперед. - Да ты что - вправду поверил, что я...
   - С этим дома разберемся. Уведите его, - не взглянув на Микулу, велел воевода двоим вошедшим ратникам.
   Словно огнем ожгло Микулу, когда коснулись его чужие руки.
   - Прочь, холоп! Не смей ко мне прикасаться!
   - Ты теперь меньше, чем холоп - ты вор и изменник, - отвечал Савва. "Да он же просто мстит мне за все то, что я ему наговорил!" - осенило Микулу. Микула с грустью вспомнил советы отца - но только поздно.
   Он сопротивлялся, неловко, угловато, то и дело ухитряясь высвободить хоть одну руку; тогда подоспели еще двое, и вчетвером его связали.
   - К полонянникам его, - распорядился князь. - Однако нужен нам еще кто-то, видевший Даниила.
   - Я видел его один раз, - подал голос Игорь Коростенев. - Правда, я могу и ошибиться, встреча была короткой, но, если Семен покажет, я, наверное, подтвержу. И если Савва без меня справится, я готов идти.
   - Прекрасно! Возьмите пятерых из моей хоругви - Юрий, отряди! - и скачите немедленно.
   - Пятерых может не хватить, ежели крепость перешла на сторону Даниила, - задумчиво произнес Егор Козинов.
   - Если так, то и десяти не хватит; но, быть может, еще не все потеряно... Как, а этот еще здесь? Я же сказал увести его!
   Микула, хоть и не старался, но запомнил лица, сопровождавшие его на его позорном пути. Потом его втолкнули в сарай, где заперли пленников из села, и он остался один. Селяне как-то равнодушно отнеслись к его появлению. Им было не до него.
  
  -- Глава 8. Застава на Сивом броде.

Коль Правда восстала с одной стороны,

А те, кого любишь - с иной,

Кого б ты ни выбрал - не будет вины:

Сам выбор и будет виной.

  
   Степной ветер нес духоту. Низкие тучи клубились у самой земли, серыми тенями затмевая воздух, и хмуро было на небе и на земле. Ждали грозу, но дождь медлил.
   Над обрывом, скатывающемся к речке, в раздумье ходил Даниил. Поодаль, на опушке небольшого перелеска, тихо плакала мордовская женщина, чудом ушедшая из разоренного давеча села. Она пришла на заставу не одна, сумев вынести младенца на руках и мальчика лет пяти. Вроде бы - как смог понять Даниил из ее всхлипов - и из мужчин кто-то спасся, но те к заставе приближаться опасались. Нельзя просить помощи у родичей врага - а ведь Петр Димитриевич, разоривший их село, приходился Даниилу племянником.
   "Все можно было предугадать заранее. Вот что обиднее всего! Не злая воля, не чья-то прихоть творит зло - но все свершается по законам Божеским. Даже гнев и обида рождаются не вдруг. Ясно было, что князь захочет дани. И ясно было, что не все безропотно согласятся ее дать. И он не стерпит отказа. Но она в чем виновата? - Даниил мучительно стиснул зубы, оглянувшись на беглянку. - Чем она виновата, что Петра жадность замучила? Господи, если это - Твои законы, то - неправильные они у Тебя".
   Но не простому смертному было гневаться на Божеские законы. "Мы можем лишь попытаться постигнуть их - и избежать зла, нам по ним грозящего. Однако почему к нам принесло Талычейка? И что же теперь делать?"
   В темной хмари, смешивающей небо и землю, к Заставе быстро неслась черная точка. Даниил пригляделся - сюда скакал всадник; и был это сам Денис.
   - Даниил Борисович, - Денис спешился и встал перед князем на колено; видно было, что давалось ему с усилием признание бывшего дружинника своим князем, но он смирился и принял это как должное. - Меня отец послал. В крепость приехали люди от нижегородского воеводы, требуют выдать им тебя. Отец велел сказать, что он их задержит, но в крепости многие знают, где ты, и лучше тебе уехать.
   Вот, значит, как... Какое же великое злодеяние совершил он, Даниил, чтобы разыскивать его теперь, посреди войны? Только то, что родился Нижегородским князем - в этом его вина? Нет, не потерпит нынешний Великий князь ущемления своей власти. И братья его не потерпят. И гнать будут изгоя до края земли... Так стоит ли бегать от них?
   - Не задерживайте их, - покачал головой Даниил. - Не берите на себя грех неповиновения. Пусть приезжают; я не собираюсь от них убегать. Скажите им, где меня искать. Я подожду.
   Денис досадливо тряхнул головой, отмахиваясь от замыслов - и поскакал назад.
   Наверное, надо было самому поехать в крепость, к княжеским людям, но - слишком поспешным было бы это решение. Даниил решил дождаться стражи здесь, а пока подумать, что сказать Петру при встрече - если, конечно, тот захочет слушать, а не велит зарезать тут же. "Ну, что ж, посмотрим. Пусть приходят". Даниил вынул меч и с долгой тоской смотрел на него.
   - Мишук! - окликнул он своего десятного. - Я уеду, наверное, надолго. Если кто еще из мордвы подойдет - всех примете и накормите. За припасами можно в крепость послать. Потом пусть сами решают - в Лысково переселиться или к себе вернуться. Если захотят вернуться, надо будет им помочь восстановить село - там им много порушили и пограбили. Скоро сюда ратники приедут; тогда уведете ее, - он кивнул на беглянку, - в пещеру, и сами схоронитесь. Не показывайтесь, пока мы не уедем.
   Мишук выслушал князя внимательно, но исполнять наказ не торопился.
   - Я лучше уж тут подожду, пока ты уедешь, -отмолвил наконец. - Хоть попрощаюсь.
   - Не стоит. Да, и скажи, чтоб обед готовили - перекусим пока.
   В стороне Волги протянулись на землю косые серые хвосты, и яростные сполохи били небо на севере. Над Керженскими лесами шла гроза.
   Всего всадников было семеро. Впереди ехали Семен и молодой ратник, виденный Даниилом однажды. Кажется, его звали Игорем. Но Семен... Зачем он здесь?
   - Мы ищем князя Даниила Нижегородского, - произнес Игорь. - Это ты?
   Даниил кивнул.
   - Брешет, небось, - заметил один из сопровождающих. Не доверял Петр Димитриевич людям незнакомым, непроверенным, послал с Игорем и Семеном своих людей.
   - Стал бы Даниил тут спокойно дожидаться пока его на веревке в полон поведут, - продолжал все тот же. - Эй, Семен, скажи - он это или не он?
   Семен долго смотрел в глаза Даниилу, потом отвернулся.
   - Это не он, - бросил устало.
   Даниила ожгло. Теперь он понял, зачем приехал Семен.
   - А мне показалось... - неуверенно заметил Игорь.
   - Не он это, - твердо отвечал Семен. - Я хорошо знаю Даниила.
   - Чего же ты нас за нос водишь? - обрушился провожатый на Даниила. - Все вы тут в сговоре, время тянете, чтобы Даниил уйти успел?
   Если теперь Даниил будет настаивать, что он - это он, откроется ложь Семена. И только Семену от этого будет хуже, а спасти его ложь никого не спасет.
   - Да, - подтвердил Даниил. - Даниила тут нет. Он ускакал недавно. Он часто покидает заставу, и не говорит, куда едет. А я - десятный, оставленный вместо него.
   - Я же говорил! - воскликнул провожатый. - Когда он вернется?
   - Скоро, - отвечал Даниил. - Надолго он не уезжает. Хотите - подождите его.
   - Мы знаем, куда он отправился! - вскричал ратник. - Он ведет сюда булгар, дабы с их помощью захватить наш город.
   - Вот как? - удивился Даниил. Он и не знал, что, оказывается, находится сейчас во главе целого войска.
   - Да. Как давно он уехал?
   - Вчера, - соврал Даниил первое, что пришло на ум.
   - Не догоним, - досадливо поморщился ратник. - Надо назад ворочаться.
   - Подожди, - остановил его Игорь. - Все-таки, начальник тут я, я и буду решать. Если ты и не Даниил, но, всяко, похож на него и, значит, стоишь здесь не спроста. А потому поедешь с нами, объяснишь, что за сговор у вас с Даниилом, князю Петру Димитриевичу. Твой меч, дружинник!
   Даниил поглядел на молодого боярича. Видно, хотелось тому чести добыть, знатного врага своему князю доставить. Даниил принялся медленно отстегивать ножны с мечом, когда над обрывом возник Мишук. Он, верно, не слышал всего разговора, но в конце ожидание стало невмоготу, и при последних словах он вышел вперед. За ним появились прочие ратники с заставы.
   - Данило Борисович, позволь мне, - сказал Мишук. - Мы тут с ребятами поговорили... Мы не знаем, кто это за люди, но токмо тебя мы им не отдадим!
   Даниил горько улыбнулся. Преданность Мишука вынесла Семену приговор.
   - Так, все-таки, Данило Борисович?.. - ошарашено повторил первый ратник. Игорь лучше владел собой. За Мишуком стояло еще девять человек, десятый возник с другой стороны, от одиноко стоящего дерева, с натянутым луком в руках. Сила была явно не на стороне Игоря, но отступать он не стал.
   - Князь Даниил! Ты, как вор и изменник своему старшему брату, Великому князю Московскому и Владимирскому, отправишься с нами на суд к князю Петру Димитриевичу.
   - И в чем меня обвиняют? - спокойно спросил Даниил, пристегивая ножны обратно.
   - В учинении смуты, в покушении на власть Великого князя, в разорении города Нижнего Нового, и в сговоре с булгарами.
   - И все? - без выражения удивился Даниил.
   - Все, - ответил Игорь, лишившись прежней выспренности.
   - Все это неправда, - лениво произнес Даниил. - Я не виноват ни в одном из того, что ты мне приписал. Если так научил тебя пославший тебя князь - передай ему, что не годится так отзываться о человеке без должного основания. Если же сам додумался - то за такие оскорбления надо отвечать.
   Игорь колебался один миг. Остановив движением руки дернувшихся было княжеских ратников, он вышел от них вперед и обнажил саблю.
   - Так говорил я по приговору князя своего, но и сам так считаю, и готов отстоять слова его.
   - Без дела не хватайся за саблю, - покачал головой Даниил. Он тоже вынул меч, отошел на шаг и изготовился к бою. Княжеские ратники могли только рычать от гнева, но помочь своему опасались, видя нацеленные луки.
   Собственно, поединка не было. Даниил пропустил первый выпад Игоря мимо себя, чуть взяв в сторону, и, шагнув навстречу, сильным ударом меча по рукояти выбил саблю из рук боярина, а потом отшвырнул самого Игоря к Мишуку и его людям.
   Игорь в ярости сгреб траву, готовый кинуться в драку без оружия - но двадцать рук прижали его к земле. Даниил поднял валяющуюся саблю Игоря.
   - Вот и вся цена твоим словам, - произнес он. Он хотел еще что-то добавить, но к Заставе на взмыленных конях подскакали Федор Иванович, Денис и Святослав Торопов во главе своего десятка.
   - Прости, княже, что ослушался тебя, - сказал воевода. - Но долго я думал, и понял - последним буду человеком, ежели тебя вот так в беде брошу. Ты у меня на заставе честно служил, и я, как воевода, за своих людей в ответе. И князю своему природному я не изменял никогда.
   Даниил тяжело вздохнул. Хотелось закричать: "Да вы что, сдурели? Не знаете, что бывает за такое?". Но не закричал, ибо вдруг удивительное тепло разлилось в душе.
   - Отпустите их, - кивнул Даниил на княжеских людей. - Я пойду с ними.
   - А я скорее тебя задушу своими руками, чем позволю идти с ними! - вскричал Федор Иванович, слезая с коня. Даниил усмехнулся.
   - Ну, коли так... Придется вам, гости незваные, покамест в крепости посидеть. Пока все не образуется. Отпускать вас, сами понимаете, нельзя. Мало ли что вы там наболтаете? А я, Федор Иванович, все-таки уеду отсюда. Князь еще людей пришлет - скажешь, что не знаешь, где я. И нет меня вовсе. И не было.
   - А что с этими делать? - спросил Федор Иванович.
   - Пока я не вернусь, пусть сидят в крепости.
   - И Игорь? - в голосе Федора Ивановича мелькнула грусть. Игорь встал, пряча глаза.
   - Я не думал, Федор Иванович, что этот ратник так тебе важен. Если б знал - не поехал бы сюда.
   - С тобой мы поговорим еще, - хмуро буркнул воевода. - Складывайте оружие.
   Княжеские ратники медленно сложили копья. Разгибаясь, первый ратник помешкал один миг - и, распрямившись, вдруг прыгнул за спину к Семену, выломав ему руку и приставив засапожный нож к горлу.
   - Я этого переветника сейчас на ремни покромсаю! Дорогу мне дайте!
   Семен слабо дергался, но залом был крепким.
   - Стреляйте! - хрипло крикнул он, но луки у ратников заставы опустились. Все знали Семена слишком хорошо, и поднять руку на своего не решился никто.
   Если ратник дотащит Семена до князя, Семену не сдобровать. Лжесвидетельство, да еще в таком деле... Припомнят и обвинение в убийстве. И всем, кто останется в крепости, тоже хорошего ждать не приходится: бунт, поддержка беглого князя. Расправа будет короткой. И всего этого можно избежать одной стрелой... Двумя - в Семена и в этого ратника... "Какой легкий путь! Пожертвовать одним, чтобы спасти многих - да и его самого даже - от горшей участи". И тут Даниил понял, что надо делать. Во что бы то ни стало, надо встретиться с Петром Димитриевичем. Но не пленником, - кто будет слушать пленника? - а один на один, с глазу на глаз, как равный с равным.
   - Ступай, - позволил Даниил. - Тебя никто не тронет.
   Все еще затравленно озираясь, ратник, отступая, дошел до своего коня и боком впрыгнул в седло, рывком втянув тощего Семена за собой поперек коня. И конь его пошел удивительным шагом - боком, переступая разом то левыми, то правыми ногами. Оставшиеся невольно залюбовались; а ратник проскакал так, пока не стал недосягаем до стрел, а потом сел в седло обыкновенно и бросил коня в намет.
   Федор Иванович обреченно посмотрел на Даниила.
   - Что делать станем, княже?
   - Теперь делать нечего. Отпусти их. К чему усугублять свою вину тем, что подняли руку на княжеских ратников?
   - Идите, - брезгливо приказал воевода. Ратники несмело разобрали оружие.
   - Федор Иванович, - подошел к нему Игорь. - Прости, что так получилось. Я расскажу князю, как было дело, и постараюсь показать, что нет тут твоей вины.
   - Постарайся, - вздохнул воевода.
   Пятерка всадников скрылась вслед за первым.
   - Спасибо, Федор Иванович, - произнес Даниил. - И тебе, Мишук, спасибо. И вам всем, воины мои, - Даниил поклонился в пояс, - благодарность моя. Но у вас есть государь - Великий князь. Ему верность свою блюдите. А я уезжаю. Но ненадолго. Надеюсь, на третий день вернусь. И, надеюсь, вернусь с хорошими вестями.
   Мишук и его люди привыкли доверять Даниилу. Федор Иванович поворчал - но тоже ничего не сказал. Лишь Денис вопросил:
   - Куда едешь, княже?
   - Спокойствия себе и вам добывать, - отвечал Даниил и отправился седлать коня.
   Гроза обошла стороной, но по-прежнему сдавливала грудь напряженная духота. Войско нехотя снималось с лагеря. Петр Димитриевич носился верхом туда и сюда, не решаясь отдать приказ о наступлении до возвращения посланных на поимку Даниила людей.
   И они вернулись. Микуле повезло. Все свои надежды на оправдание он теперь возлагал на Даниила, и жадно ловил любое слово, говорящее о нем; и надо же было такому случиться, что князь встретил ратника (одного из тех, кто был отправлен за Даниилом), волочившего на аркане связанного Семена, - прямо возле полонянников, которых начали выводить из сарая.
   - Ну? - грозно нахмурился Петр Димитриевич. - Где остальные? Что случилось?
   - Измена, княже! - выкрикнул ратник.
   - Вы нашли Даниила?
   - Да. Он был в крепости, и воевода крепости встал за него, и люди его.
   - Вот как? - Петр Димитриевич размышлял недолго. Взгляд его остановился на Семене. - Почему ты ведешь этого как пленника?
   - Он предал нас. Хотел дать возможность Даниилу уйти.
   - Знал, говоришь, Даниила? - Петр Димитриевич древком плетки приподнял лицо Семена. - Холоп! Отправляйся к своему хозяину, он за тобой присмотрит, а по возвращении решим, что с тобой делать... Сколько людей в крепости?
   - Ратников - человек пятьдесят, - отвечал прибывший, подумав.
   - Что? И они взялись бунтовать?
   - Наверняка, они надеятся на помощь булгар, - заметил Егор Козинов из-за княжеской спины .
   - Возможно. Значит, надо раздавить этих мерзавцев прежде, чем подоспеет к ним помощь. Идем на Сундовик!
   В это время в лагерь вломились еще пятеро всадников. Среди них Микула узнал Игоря.
   - Ты уже здесь, - отметил Игорь с неудовольствием, увидев подле князя сбежавшего первым ратника.
   - Юрок мне все донес, - бросил князь. - Не справились вы со своей задачей. Придется, видно, встречать Даниила в поле. Отправляйтесь по своим хоругвям, сейчас выступаем!
   Игорь хотел что-то ответить, но князь уже проскакал мимо него. Микула поспешно отвернулся - не хотелось ему встречаться взглядом с Игорем. Но и некое злорадство было у Микулы, что вот вызвался Игорь сам - да и оплошал.
   Воинство медленно двинулось. Однако пешие полонянники сильно замедляли ход его, и тогда Петр Димитриевич внял совету Саввы Пламеня: Талычейк со своими людьми был отправлен вперед, к крепости; во все стороны понеслись дозорные; основные силы двинулись спешной рысью, а полонянники оставлены были под охраной стрельцов Саввы Пламеня. Игорь, не терявший надежды прорваться к Петру Димитриевичу, бросил отряд на Савву и прибился к княжеской хоругви.
   Первые два отряда быстро исчезли за холмами. Микула ожидал, что теперь Савва, по чьему навету он и оказался среди пленных, подъедет понасмехаться, и готовил достойный ответ, но начальник стрельцов не обратил на него ни малейшего внимания и, окружив полон своими воинами, сам поехал впереди.
   Ратники ехали на ширококостных мохноногих лошадках, не быстрых в ногах но, судя по виду, крайне выносливых. Позади всадника на седле лежала длинная труба с деревянной рукоятью на одном конце и открытая с другого. Сбоку к седлу привешивался небольшой бочонок, Микула сперва подумал - глиняный, но у одного из ратников тонкий слой глины обвалился, и под ним проступило дерево. Правда, тащить бочонок целиком из глины было бы излишней тяжестью; верно, глиной его обмазывали сами стрельцы для каких-то своих надобностей. Через левое плечо ратника, крест-накрест с сабельной перевязью, был перекинут ремень сумы, в коей держал он свои огненные причиндалы - Микула видел, как на привалах доставали они из нее полоску тряпицы, огниво и кремень для розжига костров. На шее или на левой руке у многих висели небольшие круглые щиты.
   Один из ратников вел в поводу заводного коня Микулы с нагруженной на него броней, а сам Савва держал уздечку Светлояра. Все-таки, Микула был боярским сыном, и простой поклеп со стороны дворянина не мог служить достаточным основанием немедленной расправы. А значит, мог еще Микула и оправдаться, и, значит, достояние его должно было быть сохранено. Правда, Микула подозревал, что вовсе не для того, чтобы вернуть законному владельцу, держит Савва к себе поближе коней и бронь.
   Пешие брели медленно и с большой неохотой, несмотря на частые угрозы ратников, и, когда длинный пасмурный день начинал уже смеркаться, только покинули лес и выбрались в поле.
   Вскоре Микула начал узнавать места. Слева вставал небольшой перелесок, а в отдалении высилось одинокое раскидистое дерево... Они приближались к Заставе на Сивом броде. Он стал с удивлением приглядываться, как вдруг прямо из зеленой стены перелеска вылетела стрела и звякнула о щит едущего впереди.
   Отряд всполошился. Полонянники, особенно женщины, оживились; перешептываясь, стали вытягивать шеи, пытаясь разглядеть нападающих: свои или новые враги? Воины, едущие справа от пленных, стали высекать искру на фитиль; левые прикрылись щитами, повернувшись лицом к лесу и обнажив сабли.
   Трудно было вглядываться в наползающие сумерки, силясь высмотреть темное на темном пятне леса. И совсем неожиданно стрелы стали барабанить по щитам и шеломам. Савва затравленно оглядывался, не понимая - кто напал и сколько их? Бежать или нападать? - когда вдруг сразу с двух сторон, из леса - и прямо из степи, из ниоткуда, возникли люди, бегущие к отряду. Некоторые останавливались, выпускали на ходу стрелу - и снова бежали.
   Полонянники заголосили уже в открытую. Должно быть, многие узнали бегущих к ним людей, окликали по именам... А взгляд Микулы приковался к тому, кто возглавлял левый отряд, выскочивший из леса. Теперь тот был в кольчуге и кожаном шлеме, но движения сабли и эти - когда он подбежал, Микула ясно их увидел, - острые, словно собачьи, черты... Сперва у Микулы рука дернулась к отсутствующей сабле, но потом он понял, что трудно придумать что-либо глупее, как драться с нынешним спасителем.
   А справа бежали русские ратники, и Микула узнал Мишука, возглавлявшего десяток на Сивом броде. Оба отряда сошлись, взяв людей Саввы в клещи. И Савва, наконец, должно быть, понял, что угодил в засаду, и надо спасать самое дорогое, что у него есть - свою жизнь, а потому, отдав доблестный приказ:
   - За мной! - поскакал вперед, бросив добычу победителям. Кто-то из его людей успел-таки зарядить свое оружие, но выстрелить ему не дали: кони понесли, и он выронил фитиль.
   А неизвестный, возглавлявший нападение, успел лихо отобрать у Саввы Светлояра, полоснув по уздечке, Мишук же перехватил второго коня. Прибежавшие из леса люди - как теперь было видно, все это - мордовские охотники, без доспехов и почти без оружия, с луками, рогатинами и ножами, - бросились развязывать полон. Им на шеи с плачем радости бросались освобожденные. Наконец очередь дошла и до Микулы. Мордвин, собравшийся перерезать ремни, державшие у Микулы руки, вдруг увидел перед собой боярина - и испугался, шарахнулся в сторону; но тогда подскочил предводитель. Одним движением клинка он освободил Микулу - и лишь потом взглянул ему в лицо, и, как видно, тоже узнал.
   - Коня отдай, - хрипло выдавил Микула, понимая, как глупо это звучит. Незнакомец словно не услышал, но тут подъехал Мишук, тоже заметив среди полона своего.
   - Ты как в полон попал, боярин?
   - Так получилось, - пожал Микула плечами, не желая долго о том распространяться. Почему же не смеет он сказать? Ведь, ежели подумать, за то на Микулу и взъелся князь, что осмелился он за Даниила встать; и Мишук, как можно понять из нынешнего - и из того, что княжеский Юрок поведал - тоже за Даниила стоит; однако рассказать, как было дело - значит, напрашиваться на сочувствие. Не поверят. Правде, слишком подходящей для оправдания - не поверят. А значит, лучше промолчать.
   - Только вы моих коней взяли. И доспех мой, - продолжал упрямо настаивать Микула.
   Мишук развернул сверток с седла заводного коня.
   - Твоя? Вроде, в пору... - он нехотя сложил обратно. - Ладно, забирай свое. Отдай, Корибут, - указал Мишук незнакомцу на Светлояра
   - Надо крепость предупредить, что на них войско идет, - заметил Микула, с чувством хозяина беря Светлояра под уздцы.
   - Послали уже, - кивнул Мишук.
   - А сами теперь куда?
   - Попытаемся прорваться в крепость, коли ее не обложили.
   - Так вы что, собираетесь защищаться? - Микула был потрясен.
   - Данила Борисович скоро вернуться обещал, помощь привести. Корибут, уходите в лес! - отдал приказ Мишук.
   Освобожденные полонянники, сопровождаемые охотниками из отряда Корибута, нестройной толпой отправились на север, где темнела в отдалении полоса густого леса. Мишук со своим десятком и Микула поскакали в другую сторону, к востоку. Микула дал Светлояру полную волю, а сам припал к мягкой гриве и меж торчащих ушей наблюдал за дорогой. Далеко впереди, над темным окоемом, вставало зарево - это воины Талычейка жгли Лысково.
   Отряд Мишука гнал без отдыха, и им удалось обойти войско князя. Его воины темной полосой показались на холме, когда отряд пронесся к воротам крепости, оставив за рекой по левую руку горящее село, и, пробравшись через боковую дверцу внутрь стен, запер ее за собой.
  
  
  
  -- Глава 9. Путь льва.

Удел других - спасаться от напасти,

Бежать перед врагом, перед огнем,

И только лев идет своим путем,

Выбрасывая рык из грозной пасти.

   Конь вынес Даниила на гребень холма - и застыл, повинуясь руке хозяина.
   Чтобы уйти от княжеских дозоров, разосланных далеко впереди войска, Даниилу пришлось забрать сильно к югу, в степь. Подобраться к войску в степи надежды было мало. Даниил рассчитывал сделать это в лесу, но и Петр Димитриевич знал, что в степи легче заметить врага, и вел войско полем.
   Давно пора было поворачивать к северу, но Даниил остановился вовсе не поэтому. А потому, что поле, раскинувшееся у подножия холма, вдруг стало затапливаться всадниками, всадниками - неисчислимым, казалось, множеством. Даниил слышал рассказы о набегах всадников, и всегда было в этих рассказах всадников несметные полчища. Как человек, в военном деле сведущий, Даниил знал, что всадников, особенно когда скачут они одвуконь*, всегда кажется значительно больше, чем есть на самом деле. Истинные степняки не любят воевать большими отрядами. Большое конное войско и не прокормится в степи (люди-то потерпят, а вот кони терпеть не смогут), и редко когда бывало всадников больше нескольких тысяч. Отчасти сильному преувеличению способствовало то, что русское слово "тьма", означавшее, помимо мрака, еще и число "десять тысяч", созвучно оказалось с мунгальским "тумен", означающим крупный военный отряд. Вот и стали исчислять степные орды десятками тысяч. Хотя, правду сказать, даже несколько сот конных лучников, быстрых и умелых наездников, были силой немалой.
   Сейчас, как оценил Даниил на глаз, к нему катилось войско около тысячи всадников. Там вскоре заметили одинокого всадника, застывшего изваянием на вершине холма, и сразу несколько дозоров вылетело щупальцами к нему навстречу.
   Даниил воздел над головой пустую ладонь, в знак того, что пришел с миром, и крикнул по-татарски подъезжающим всадникам:
   - Кто вы и с чем идете?
   Иные из всадников начали уже раскручивать арканы, но при звуках татарской речи замерли.
   - Ты кто такой? - было вопрошено у него.
   - Вашему повелителю объявлю я себя, - гордо вскинул голову Даниил.
   Всадники подъехали, обступили со всех сторон.
   - Да будет так, - произнес старший из них. - Отдай свой меч.
   Даниил подчинился без сомнений. Если поступать со степняками честно - они платят тем же, но если пытаться хитрить (или подумают они, что с ними пытаются хитрить), то обмануть в ответ для них будет делом чести.
   - Кто ваш повелитель? - спросил Даниил, пока в окружении дозоров везли его к голове войска.
   - Наш хан Арслан, да продлятся дни его, началует над нами в этом походе, - ответил десятный, возглавлявший дозор.
   - Не из булгарских ли князей этот хан Арслан? - спросил Даниил, не смея верить удаче.
   - Да, все леса от великого Итиля до Камы на южном берегу принадлежат ему, - отвечал тот.
   С самим Арсланом Даниил был почти незнаком, но младший брат его, Йоллыг, - именно он вытащил Даниила из подземелья для рабов... Не мог же отправиться Арслан в путь без своих братьев?
   О степняках рассказывали много преданий - об их жестокости и кровожадности, о хитрости и коварстве... Как в любом народе, среди них разные попадались люди; но когда видел Даниил истинного степняка, сидящего в седле своей невысокой, но изящной и сильной лошади, сердце его замирало в восторге, и забывал он об опасности.
   Трое всадников, едущие во главе войска, выделялись из окружавшей их толпы гордой посадкой - и тем, что развевались у них над головами знамена из конских хвостов. Даниила провели к ним.
   - Он говорит, что знает тебя, князь*, - произнес десятник, указывая на Даниила старшему из князей.
   - Я тоже знаю его, - кивнул Арслан. - Что привело тебя сюда, Даниил?
   Арслан был широкоплеч и коренаст, и носил короткую бороду - в его крови была лишь половина от монгольской, вторая половина влилась от древних булгарских князей, владевших этими местами в ту пору, когда славянские княжества еще только созидались.
   - Я пришел сказать, Арслан, что напрасно ты идешь этой дорогой, - поклонился Даниил к холке коня. Рядом с Арсланом сидели Гутлуг и Йоллыг, ближайший друг и младший брат князя. Младший брат походил на старшего, только был стройнее и бороды не носил, и вместо кожаных доспехов его облекала синяя с серебром накидка, перехваченая в поясе расшитым золотом кушаком.
   - Укажи мне другую, брат, - отвечал Арслан. - Что может остановить льва на его тропе*?
   - Ловчие русских князей. Тебя ждет большое войско.
   - Я не собирался воевать с русскими князьями! Совсем не ради них собрал я свой тумен. И думал я найти в них союзников.
   - Что же тогда привело тебя и твое войско в наши края?
   - Мы ищем вора Талычейка. Он скрылся в вашей земле; думаю, ваш повелитель не откажется отдать негодяя тем, перед кем он провинился.
   - Талычейка?
   - Да, Талычейк, бывший хранитель казны у Шадибека*. После бегства Шадибека открылось, что Талычейк продавал врагам турпанги - огненные трубки, которыми были остановлены наши войска два года назад. Талычейк тоже сбежал, прихватив немало из ханской казны; мы посланы нашим владыкой, Джейлени - Султаном, да продлятся его дни, чтобы поймать изменника и вора! Долго искали мы его следы, но теперь уж он зажат меж двух огней, и деться ему некуда. Далеко к западу высланы наши разъезды, мимо них ему не удастся проскочить.
   - Говорите, вы давно его ищете?
   Даниил задумался. Игорь обвинял Даниила, будто он сговорился с булгарскими князьями - и вот, войско булгарских князей у ворот Сундовика. Значит, не все в навете было ложью. Но только ищут эти князья совсем не Нижегородского княжения, а Талычейка. А не от Талычейка ли тогда исходит эта ложь? Стравить Петра с булгарами, а самому скрыться, пока те будут выяснять отношения...
   Бешеным наметом к Арслану подлетел всадник.
   - Мы столкнулись с дозором русского войска! - крикнул он. - Нас обстреляли. Мы не ответили, поскольку ты велел не стрелять, но один из наших ранен.
   Арслан нахмурился.
   - Что ты знаешь об этом войске? - обратился он к Даниилу.
   - Почти ничего, - пожал плечами Даниил. - Оно выступило ловить Талычейка, который и в наших краях успел себя показать, но вместо этого занялось грабежом. Впрочем, моим словам не давай много веры - я сам бегу от этого войска, ибо оно охотится и за мной.
   - Ваш князь поступает сродни нашему повелителю давних дней, - заметил Гутлуг. - Берды - бек, сын Чани-бека*, убил двенадцать своих братьев, дабы не осталось у него соперников на ханский стол. Неужели и ваш князь убивает своих родичей?
   - Об убиении не слышал, - ответил Даниил.
   - Он помнит о судьбе Берды-бека, - вставил Йоллыг. - Ведь тринадцатый брат убил самого Берды -бека. Нет нужды гневить на себя Небо.
   - Да, темница тоже надежно укрывает соперников, - согласился Даниил.
   Темнело, и Арслан отдал приказ становиться на ночлег возле одной из многих окрестных речек.
   - Тяжко мне, Даниил, - говорил Арслан, когда князья сидели у костра. - Я гоняюсь по степи за преступником, а воины мои нужны совсем в другом месте. Славные потомки великого Темуджина забыли о прежней доблести, рвут друг другу глотки за право сидеть на месте Великого Хана в Волжском Сарае. А мудрый Эдыг*, победитель Витаута Литовского, не зря много лет служил у Тимура Хромого. Он постиг немало хитростей у восточного повелителя, и теперь умело стравливает молодых царевичей, грезящих о ханском достоинстве. Но нет у него ни сил, ни желания возродить былое величие Орды, когда перед ней заискивали ваши князья и повелители Запада искали с нами дружбы. Ему довольно, что молодые царевичи ищут его поддержки и помощи, и выказывают ему уважение, коего достойны его седины и победы. Нынешний наш повелитель, Джейлени-Султан, готов объединить под своей рукой всю степь, но надо, чтобы было возле него в достатке верных людей - а он отсылает их искать давно утраченные сокровища! Конечно, вор должен быть наказан; да и те люди, что бежали вместе с Талычейком - тоже в большинстве своем беглые преступники, коих разыскивают и в Орде, и в ваших княжествах, и даже в Литве; которые привыкли жить одним грабежом и покоя не дадут никому; но боюсь я, как бы там, - Арслан оглянулся на юг, - пока нас нет, не случилось лиха с нашим повелителем.
   - Не говори о лихе к ночи, - одернул его Гутлуг. - Эдыг мудр, и поддерживает нашего повелителя советом и воинской силой; что может случиться?
   - Случиться всегда может многое, - покачал головой Даниил, опасаясь продолжать этот разговор. Степняков отличала большая суеверность, и не к месту сказанное слово могло повлечь многие неприятности.
   - Позволь, Арслан, поговорить с братом твоим, - Даниил поднялся над костром.
   - Ступайте, - кивнул Арслан, глядя в огонь. Мысли его были далеко.
   Йоллыг поднялся следом за князем. Даниил побрел к берегу речки.
   - Почему именно вас отрядили ловить Талычейка?
   Йоллыг помедлил с ответом.
   - Дело в том, что, как ты знаешь, когда-то эта земля принадлежала булгарам, - заговорил он. - И однажды к нам пришел человек, предлагающий отдать нам крепость на Оленьей горе - а взамен получить искусника, способного изготавливать трбуки огненного боя. Арслан не сразу ему отказал, но долго размышлял об этом. В конце концов брат решил, что земли не покупаются изменой, земля сама должна решить, кого она желает видеть хозяином, и раз мы не смогли ее удержать - то и бессмысленно пытаться вернуть ее изменой. Когда у нас будут силы, мы сами возьмем ее, - Йоллыг весело блестнул зубами, - пока же не стоит усиливать врага новым оружием. А потом, когда вызнали, что тот же человек договорился с Талычейком, Арслан счел своим долгом наказать его. Может быть, он побоялся, что его сочтут тоже причастным к сговору, и поспешил очиститься от подозрений.
   - Ты говоришь - предлагал крепость на Оленьей горе? Кто же это был? Воевода?
   - Нет, но говорил, что знает, как заставить воеводу согласиться отдать крепость.
   Даниил глубоко задумался. Теперь становилось понятно, почему объявился здесь Талычейк: наверное, ему было обещано то же самое, - но как он надеялся удержать крепость? И, главное, кто ему это обещал?
   - Я тоже беглец, Йоллыг, - признался Даниил. - Я искал пути встретиться со своим родичем - но вместо этого нашел вас, и встреча эта случайна.
   Йоллыг покачал головой.
   - Случайных встреч не бывает. Да и тебе, если ты ехал на юг, не удалось бы миновать нас - дозоры наши разосланы во все стороны до Итиля и Пьяны.
   Даниил не стал возражать. Конечно, от дозора одинокому путнику ничего не стоит схорониться, и если Йоллыг полагал мудрость своего брата великой, что тот предусмотрел все, дабы Талычейк не ушел от них, - сам Даниил в ней сомневался.
   - Я не ехал на юг. Я искал пути на север.
   - Что же тебя занесло сюда?
   - Я обходил дозоры русского войска. Но не потому, что хотел миновать его - напротив, я хотел встретиться с тем, кто идет во главе его. Он со мной тоже хотел встретиться - но совсем не так, как я.
   Йоллыг молчал, ожидая, когда Даниил продолжит, ибо в речи его молодому булгару не было понятно ничего. Даниил догадался о том.
   - Боюсь, тот, кого вы ищете, договорился с князем, ведущим русское войско, и вам придется иметь дело не с ордой Талычейка, но с русскими князьями.
   - Мы не искали битвы, но если придется - не отступим! - гордо вскинул голову Йоллыг.
   - Друг мой, я не подозреваю тебя в трусости, и передо мной можешь не хвалиться храбростью - я видел ее в деле, - Даниил опустил руку ему на плечо. - Но дело не в том, отступите вы или нет, а в том, что я совсем не хочу, чтобы вы встретились врагами. Для того я и искал князя Петра, чтобы убедить его в том.
   - Воины должны сражаться, разве нет? - сказал Йоллыг.
   - Сабля должна быть острой, но не обязана отсекать головы, - возразил Даниил. - В том-то и дело, что не станет меня слушать Петр, если не стоит за мной мое нижегородское войско... А ведь, боясь за них, за тех, кто уже не признает меня своим князем, я рискую потерять куда больше... И не для себя - для них. Ибо за них теперь выберут, и выберут не то, чего бы желали они.
   Даниил подобрал с земли камушек, швырнул на середину реки. С неслышным бульком камень исчез в темноте.
   - Мне, как князю этой земли, дорог любой из ее жителей, хромой, убогий, глупый, злой, - просто потому, что он ступает по этой земле. Они растут на ней, плохо ли, хорошо ли, но у каждого есть жизненные силы, и эти силы, прорастая, складывают песнь земли. Я долго бился над этим, прежде чем сумел - нет, не признать необходимость горя, это слишком кощунственные слова - но смириться с тем, что, пока люди имеют свободную волю, оно неизбежно; а править ли мне куклами или бунтарями - я выбираю второе.
   - Тебе дорог любой - но ты допускаешь насилие одних над другими? - уточнил Йоллыг с удивлением.
   - Нет. Не допускаю. Но эта странная наша привычка решать вопросы силой - я не знаю, как отучить от нее и следует ли от нее отучать? Вы собрали столько людей, чтобы поймать Талычейка - а не легче ли было пойти к нему и поговорить с ним?
   - Говорить с ним? - Йоллыг удивился еще больше.
   - Да. Ведь дело поручено тебе и твоему брату - зачем же вы прячетесь за спинами ваших воинов?
   - Сам Талычейк тоже спрятался за спины таких же, как он, разбойников, - весело сверкнул Йоллыг зубами, догадавшись, что не было у Даниила намерения зацепить его.
   - Оправдывать свои действия тем, что разбойник тоже так поступает - значит, становиться, как он; где же тогда правота твоя перед ним? Нет, я вполне понимаю. Увы, мы привыкли слушать слова только тогда, когда за ними стоит настоящая сила. Если я скажу тебе: "Не иди сюда" - ты задумаешься, может быть; но ты отмахнешься от этих слов, сказанных встреченным крестьяниным.
   - Не уверен - он может знать что-то об этих местах, неведомых мне, и знать, что в них скрывается опасность.
   - Хорошо, пример мой неудачен, - согласился Даниил. - Но, думаю, ты понимаешь, что я хотел сказать. Не крестьянина ты послушаешь, а побоишься той опасности, что может скрываться за его словами.
   - Бессильные слова не проникают глубоко в уши, - усмехнулся Йоллыг.
   - Но два воина сильнее одного, даже очень искусного. А чтобы вдвоем напасть на одного, с ними придется договориться. А мы ведь не умеем говорить.
   - Прости, Даниил, ты всегда считался старшим из нас, но я, хоть и привык слушать твои слова, до сих пор не научился их понимать, - нагнул Йоллыг голову. - Как же мы не умеем говорить?
   - Вернее, не умеем слушать. Впрочем, это одно и то же. Сказать, не слушая, или слушать, не говоря, невозможно. Это не слова, а сотрясание воздуха. Но говорить, а тем более слушать, можно только близких. А мы привыкли во всех видеть врагов. Но почему даже в близких мы видим врагов? Почему, когда жена твоя или мать подходят к тебе и говорят: "пора обедать", - ты ответишь им, если у тебя мрачное состояние духа: "ступай прочь" - и не расскажешь о том, как тебе тяжело?
   - Воину не пристало плакаться о своем мрачном настроении, - пожал плечами Йоллыг. - Если я не могу одолеть свою немочь - как смогу я бороться с врагом?
   - Если ты будешь бороться с врагом, когда в душе у тебя немочь - ты проиграешь. Ну, не можешь ты справиться с тяготой на душе - что же от этого? Почему не поговорить с близкими?
   - Потому, что вряд ли они утешат. Потому, что они - еще слабее. Потому, что они сами ждут, кто бы им помог. И если я вывалю грязь в своей душе - им, а они - мне, мы оба окажемся извалянными в грязи, и никому от этого легче не будет.
   - Может быть, ты прав, - кивнул Даниил. - Но мне кажется: чтобы открыто поговорить с человеком - часто нужно куда больше мужества, чем чтобы с ним подраться.
   - Вот ты и ответил себе. Мы не говорим, ибо слишком слабы.
   - Увы, - Даниил повернулся к кострам. - Что там за шум?
   Несколько всадников суетилось возле костра Арслана, от которого недавно отошли Даниил и Йоллыг.
   - Я схожу узнаю, - Йоллыг побежал к костру.
   Вскоре он вернулся.
   - Наша дальняя стража захватила двух соглядатаев, - сообщил Йоллыг. - Ты мог бы помочь нам переговорить с ними.
   Одного из двоих пленных - угрюмого воина с длинными русыми усами - Даниил знал. Это был Рогволод, Рогволод Святославич, Рогволод - провозвестник беды, Рогволод - отступник... Как только не называл в свое время его Даниил. Рогволод тоже узнал Даниила - и отвернулся поспешно.
   Вторым был литовец неопределенного возраста и вида, с острым лицом, с быстрыми движениями. Что свело этих двух людей на подступах к татарскому стану, Даниил не мог представить и терялся в догадках.
   Рогволод сидел с тем видом, который ясно дает понять - говорить он ничего не станет. Спутник его казался более общительным, и, глядя на него, Даниил вспоминал, что тоже где-то его видел, но как-то очень вскользь, не обратив внимания. А зря - как понимал теперь.
   - За что вы нас взяли? - спросил пленный, без особого страха озираясь по сторонам.
   - За то, что глазели на лагерь, - отвечал Даниил. - Или не знаете, что делают с соглядатаями?
   - Мы не соглядатаи! - вскинулся литовец. - Мы смотрели и не решались подойти, ибо не знали, кто вы - друзья или враги.
   - Ну, и кто мы? - хмыкнул Йоллыг, понимавший по-русски.
   Литовец, услышав непривычный говор, дернулся - и ответил:
   - Это зависит от вас, с чем вы идете.
   - Так ты и по-нашему понимаешь! - оживился Гутлуг. - Ну, так мы с тобой поговорим.
   - Погоди, Гутлуг, - остановил поднявшегося князя Даниил. - Полагаю, они сами скажут, что их сюда привело. Рогволод, говори!
   Усатый ратник с неприязнью поднял глаза на Даниила.
   - Не ждал я встретить тебя здесь. Значит, правда то, что говорили княжеские люди в крепости? Что ты ведешь булгар на Нижний?
   - Они идут сами по себе, я - сам по себе, - возразил Даниил. - Сейчас я у них в гостях; разойдутся пути - и каждый поскачет своей дорогой. Но ты чего тут искал?
   - Не искал я тут ничего. Ты знаешь, Даниил, мне для себя давно уже ничего не надо. А другие пусть живут, как знают.
   - Тогда почему же ты не сидишь спокойно, а бродишь по ночам в поле?
   - А потому, что сожгли дома тех, кого я назвал своими друзьями. И кто в крепость не ушел - тех нет теперь. Ибо послал на нас князь орду Талычейка, за то, что решил Федор Иванович тебя князем называть.
   Даниил, а за ним прочие у костра подняли глаза, устремив их вперед, туда, куда лежал их путь. Костер пригас, зарылся в угли, багровым светом подрагивая из золы. Над западным небом багрово вставало зарево. Много раз видел Даниил в своей жизни алое знамя беды - и ощущение неотвратимости наваливалось всякий раз.
   Как завороженный, Даниил поднялся.
   - Арслан! Я не хотел тебя просить о помощи - но теперь вынужден это сделать. Я помогу тебе поймать Талычейка, но ты помоги мне своей силой.
   - Все мои воины будут в твоем распоряжении, когда мы схватим Талычейка, - с готовностью тряхнул головой Арслан.
   - Тогда прикажи выступать. Я не уверен, что к утру наша помощь кому-то еще будет нужна.
  -- Глава 10. Осада.

Смотри на растущее пламя беды,

Которой лишь вечность - предел!

Тобою пожар разожженный - но ты -

Ты выполнил то, что хотел.

   Во внезапно потемневшем небе плясали языки пожаров. Село от крепости было слишком далеко, и тем, кто укрылся за крепостными стенами, оставалось лишь грозить кулаками в бессильной ярости всадникам, носящимся за рекой.
   Когда мимо Заставы на Сивом броде пронеслась в сторону Волги орда Талычейка, там подали знак, и жители села успели спрятаться в крепости, - но дома их, и почти все нажитое добро гибло теперь в пламени пожаров. Хозяева могли только смотреть издалека - и радоваться, что сами остались живы; но милосердные ратники старались прогнать селян со стен, чтобы не мучались понапрасну видом горящих дворов.
   Крепость была выстроена с расчетом, что в ней придется укрываться от набегов жителям всех окрестных сел, так что пока еще места и запасов хватало, но уж слишком внезапной была эта напасть.
   Микула чувствовал - и видел, что и другие чувствуют то же: срочную потребность делать хоть что-то - и никак не мог сообразить, что.
   - Ах, ироды, - прохрипел Федор Иванович, и прибавил еще несколько резких слов, должно быть, татарских*.
   - Неужели мы так и будем на них смотреть? - выразил, наконец, Денис общую мысль.
   - А что ты предлагаешь? Их вон сколько...
   - Если мы вооружим всех, кто бежал в крепость, у нас будет людей не меньше!
   - Ты слышал, что говорил Мишук? Сейчас подойдет все княжеское войско, а там же тысячи воинов!
   - Не больше двух, - возразил Микула, припоминая устроение княжеского войска.
   - Да нам и этого хватит. Взять всех мужиков - и двух сотен не наберем... Ах, Мишук, какой черт тебя дернул нарываться на войско князя?
   - Я вступился за полонянников, - оправдывался десятник. - Корибут меня просил.
   - Какой Корибут? Это тот пленный литовец, что привез с Крапивны Ингвар? Нашел, кого слушать! Сам-то Ингвар где?
   Федор Иванович грузно сбежал со стены, и Микула не успел даже сам осознать услышанное: Корибут был пленным холопом Ингвара.
   - Если ударить, так сейчас, - стиснув кулаки, Денис повернулся к Микуле.
   - Вдвоем? - вырвалось у Микулы.
   - Да я хоть и один поеду! - Денис побежал вниз, к хоромам, и Микула поторопился за ним.
   У ворот хором они встретили воеводу, на ходу застегивающего бронь и ведущего в поводу коня.
   - Денис! Остаешься за старшего. Вооружай селян; а мы мигом вернемся.
   - Я с тобой! - решительно ступил Денис вперед.
   - А я сказал - не поедешь! Я на тебя всю крепость оставляю! - Федор Иванович поставил ногу в стремя и тяжело перевалился на седло. - Иван Васильевич! Трогай!
   Ратники - вся полусотня - была при оружии и в броне сразу с получения знака от Заставы. Приказ Федора Ивановича, казалось, вызвал только радость - ратники встрепенулись, поправляя оружие. По четверо в ряд отряд, готовя на ходу луки, тронулся через распахнувшиеся ворота.
   Денис с досадой смотрел им вслед, потом оглянулся на толпящихся вокруг мужиков.
   - Чего стоите? Берите оружие - и на стены!
   Денис, Микула и дворовые воеводы занялись выдачей оружия, хранящегося в подвалах хором. Многое было уже старым и заржавленным; лукам не доставало тетивы, кольчуг не было вовсе. Нашлось несколько старых шлемаков. Денис с грустью рассматривал свое воинство.
   - Оружием, конечно, надо бы заняться, - высказал Микула.
   - Да, - подхватил Денис. - Чтобы до ночи все оружие было приведено в порядок! - распорядился он новоиспеченным ратникам. - Микула, пошли на стену.
   И Денис бегом бросился на гребень стены - следить, как ведут себя отец и его воины.
   А тем временем Федор Иванович с полусотней ратников, незамеченные, подобрались к горящему селу на расстояние выстрела. Не встретившие сопротивления всадники Талычейка, ворвавшись в село, деловито подожгли четыре крайние избы и при свете пожара выносили добро из остальных. Однако, пока они занимались грабежом, огонь перекинулся на плетни, а с них - на соседние крыши, подхватываемый редкими порывами грозового ветра. Всадники начинали сторониться от огня, отжимаясь к реке. И тут из темноты на них полетели стрелы.
   Русских ратников трудно было заметить в полумгле, лишь изредка мерцал отблеск пожара на кольчуге или шеломе. Сразу около десятка всадников завалились из седел, покатились по земле. Испуганные, растерянные, воины Талычейка отступили в середину деревни, озираясь - и не видя врага, не зная, ни где он, ни многочислен ли он.
   - Так их! - крикнул Денис в запальчивости. Микула дернул его за рукав: с другой стороны крепости, на дальних холмах, заблестели шеломы и кольчуги приближающегося княжеского войска.
   Денис глянул в ту сторону, куда указывал Микула - и сразу все понял.
   - Назад! - закричал он отцу, надеясь, что тот услышит его одинокий крик. - Назад! Войско идет! Назад! - надрывался он. И кто-то из ратников услышал его.
   К крепости поскакал гонец, пока воины Талычейка укрывались за горящими домами.
   - Возвращайтесь! - крикнул ему Денис, еще когда тот скакал. - Войско идет.
   Воин кивнул - и помчал назад. А меж тем скрывшиеся всадники ответили ратникам крепости ливнем стрел - и кто-то вскрикнул, раненый.
   Воины, пришедшие из-за холма, понеслись по косой к воротам; им наперерез бросились дружинники Федора Ивановича. Всадники сшиблись; а меж тем сбоку уже накатывала лавина основного войска, а сзади спешили с пронзительными криками конники Талычейка.
   - Открывайте ворота! - крикнул Денис - и побежал вниз.
   В гуще схватки можно было различить воеводу, облаченного в броню и яростно размахивающего мечом.
   Взяв клинки на отлет, княжие ратники наметом пошли на удар. И тут, наконец, ворота открылись.
   Не зная, кто скрывается за воротами и сколько еще врагов выйдет на них, княжие люди отхлынули к холмам и схватились за луки.
   - В крепость, в крепость! - повелительно загонял Федор Иванович своих людей. Из ворот навстречу ему выбежал один Денис; стоя под сводом ворот, юноша нетерпеливо считал возвращающихся ратников, дожидаясь отца.
   - Все вернулись! - Федор Иванович одобрительно похлопал сына по плечу, склонившись с седла - и повалился ему на руки. Стрела ударила в спину между лопаток, пронзив сердце.
   Ворота закрылись; Денис на руках втащил тело отца в крепость.
   Микула бросился помогать Денису, не успев еще понять, что произошло. Он и не думал об этом, пока несколько ратников не подошли к ним. Иван Васильевич, старый десятник, внимательно осмотрел воеводу.
   - Мертв, - произнес он с усилием, выдергивая стрелу из спины убитого.
   И сразу отяжелевший воевода вывалился из рук сына.
   Микула нес его за ноги, один из ратников - за плечи. Решили отнести воеводу в подвал, на ледник, где и летом стоял зимний холод - чтобы не пугать сразу Евдокию Васильевну. Спотыкаясь, Денис шел следом. Сам открыл подвал, первым вошел с лучиной, раскидал место от связок рыбы и дичи.
   - Да, вот сюда его, - кивнул второй ратник Микуле, и юноша отпустил свою ношу.
   Отряхнув руки, ратник постоял для приличия - и поспешил наверх. Микула смотрел сначала на Дениса, на странно неподвижное его лицо в свете лучины - а потом набрался мужества и перевел взгляд на воеводу. " А ведь кто-то должен будет рассказать об этом Алене" - подумал вдруг. И изо всех сил захотел, чтобы это был - не он. Он не мог представить, как войдет, как она подбежит с вопросом, а он... Что же он скажет?
   - Где он? - в подвал вошла Евдокия Васильевна. Вошла - и остановилась. И Денис, пряча рыдания, подошел к ней, ободряюще обнял - а она обняла ободряюще его - и велела:
   - Выйдите. Оставьте меня наедине с ним.
   На воздухе Денис словно проснулся.
   - Никогда! - он схватил Микулу за руку. - Слышишь - никогда ОНИ не войдут сюда! Пока я жив - ОНИ не войдут!
   Участь крепости была решена.
   Десятники, однако, не торопились следовать за сыном своего воеводы. Микула увидел, как Иван Васильевич, Святослав, Иванко и Мишук стоят возле ворот и оживленно что-то обсуждают. Однако, едва Микула с Денисом к ним приблизились, разговоры прекратились.
   - Я так полагаю, теперь Ингварь - старший в крепости, - произнес Иван Васильевич, обращаясь к Денису. - Надо бы его сыскать и узнать, что он думает о нынешнем нашем положении.
   - А он в крепости ли? - усомнился Мишук.
   - Да я видел его недавно, - заявил Святослав.
   - Я так думаю, что должен Ингварь от нашего имени пойти к князю и сказать, что, мол, все это ошибка, все стряслось по недоразумению.
   - Ошибка? - удивительно спокойно повторил Денис - и вдруг взорвался. - Ошибка?! То, что мой отец сейчас... там... - это ошибка? Ты оживишь его? Или ты? - он толкнул рукой в грудь Святослава. Святослав отшатнулся, хотел рассвирепеть - но Микула поспешил встать меж ними:
   - А почему вы думаете, что старший - Ингвар, а не Денис?
   - Ингварь - и княжеского роду, и возрастом почтен, - степенно объяснил Иван Васильевич. - Кому, как не ему заменить погибшего родича на переговорах с князем?
   - Переговоров не будет, - сказал Денис.
   Сказано это было так, что десятные вдруг поняли: Денис убьет любого, кто попытается выйти из крепости. И никому не захотелось им быть.
   - Что же, ты хочешь положить ради мести за отца две с лишним сотни людей, которые хотят жить - и никак на князя не обижены? - попытался Микула воззвать к разуму Дениса.
   - Хочешь уходить - уходи! - вдруг отстранился от него Денис. - Спасайся! Можете бежать все. Не держу никого. Но сюда больше никто из вас не вернется. И никто из людей князя сюда не ступит. Это была крепость моего отца; если вы предаете его память - вам не место здесь.
   Десятные - даже пожилой Иван Васильевич - смущенно переминались с ноги на ногу. При Денисе, пока он тут, перед ними, стоит - и смотрит на них - ни один не решился бы опять вести речь об Ингваре и о переговорах.
   Неизвестно, сколько бы они еще переминались, если бы из глубины крепости не направились к ним селяне из спаленного села - человек с два десятка, а то и больше, видно, что большая толпа - во главе с несколькими ратниками.
   - Денис Федорович, - первый ратник поклонился молодому сыну воеводы, как своему начальнику. - Мы вот пришли, - он несмело кивнул на своих спутников. - Узнать бы нам, как дальше быть.
   Микула со страхом поглядел на Дениса, ожидая новой вспышки гнева; однако Денис молчал, и ратник продолжил.
   - Думаем мы, как быть. У тебя, стало быть, отца порешили, нам всем дома попалили - и, что же, нам теперь к ним на поклон идти? Не скажешь ли чего иного? Не больно людям по сердцу кланяться тем, кто им дома порушил. Конечно, коли нет иного выхода, мы пойдем, коли скажешь, но ежели скажешь иное - мы за тобой, как за нашим воеводой, куда повелишь, пойдем!
   Денис по-прежнему молчал. Пока горела в нем боль, пока сам он готовился разносить всех и вся - он был уверен в себе. Идти один, против всех княжеских кметей - этого Денис бы не испугался. А теперь - теперь люди пришли к нему как к воеводе, они предлагали ему повести их - туда же, к безнадежной гибели...
   - Ищите Ингвара, - коротко приказал он десятникам. - Я хочу с ним поговорить.
   - Он, верно, у тебя в хоромах, - заметил Мишук, безропотно воспринявший замену старого воеводы на его сына.
   В светлицу Ингвара ввалились всей толпой: Денис с Микулой, трое десятников и несколько ратников с деревенскими мужиками. Ингвар сидел там, в кресле за столом, и при их появлении не приподнялся, даже не выказал своего удивления - словно бы все знал. Так показалось Микуле. Впрочем, как узнал он, что тот, кого видел он при свете луны - а потом в лучах сегодняшнего вечернего солнца - холоп Ингвара, он слишком подозрительно стал относиться к родичу покойного воеводы.
   Ингвар оглядел обращенные к нему лица:
   - Ежели вы ожидаете, что я за вас смогу разрешить ваши сомнения, то я вас разочарую: я не знаю, что делать.
   - Никто не знает, - отвечал Денис с некоторой, как показалось Микуле, усмешкой. - Мы пришли посоветоваться, а не выслушивать указания.
   Иван Васильевич с неодобрением глянул на Дениса.
   - Мы, Ингварь Игнатьевич, полагаем, что теперь тебе надлежит возглавить крепость, как старшему и по возрасту, и по положению.
   Ингвар, казалось, смутился.
   - Я не знаток военного дела...
   - Сейчас требуется не воевать, а думать, - возразил Иван Васильевич. - Под нашими стенами стоит огромная рать князя Петра Димитриевича...
   - Они что-нибудь говорили?
   - Еще нет, но ясно, о чем они скажут, - подал голос Святослав. - Ответа потребуют, почему Даниле давали убежище, почему на них напали.
   - А мы потребуем у них отчета, - с трудом сдерживая гнев, сменивший беспросветное отчаяние, произнес Денис, - за то, что они сделали с деревней и с моим отцом.
   - Денис, отец твой был моим родичем, да и ты мне не чужой, - Ингвар принял печальный вид. - Но бывают случайности... Все мы ходим под Богом.
   - И Бог вложил нам такое чувство, как совесть, - спокойно - но Микула чувствовал, как давалось ему это спокойствие, - ответил Денис. - И по совести - я не могу просто все забыть.
   - Тихо! - окликнул их Мишук. - Слышите?
   Надсадно протянулся над крепостью зов трубы. Все бросились на стену.
   Почти ничего нельзя было разобрать в сумерках, но на холмах затеплились костры княжеского стана. От него к воротам тянулась вереница людей. Снова разорвал тишину голос трубы, и еще раз - третий; а потом идущий впереди боярин - по голосу Микула признал в нем воеводу заречинской хоругви, Егора Степановича Козинова - провозгласил:
   - Петр Димитриевич, князь Дмитровский, вызывает мятежного воеводу Федора Ивановича из Кустова!
   Прибывшие остановились у речки, огибавшей крепость. Их было не более десятка.
   - Впустите их, - велел Денис, и Ингвар не оспорил его права распоряжаться.
   По одному послы прошли в калитку - и остановились перед ратниками. Сзади, в полутьме, собиралась толпа селян. Послы невольно сбились в кучу, но Козинов - его еще отец Микулы называл самым смелым из бояр - выступил вперед и прокричал в лицо Денису:
   - Князь Петр Димитриевич повелевает воеводе Федору из Кустова, скрывающемуся в сей крепости, явиться к нему с повинной, и тогда прочие соратники его будут прощены.
   - Явиться к нему? - усмехнулся Денис. Его отца еще осмеливаются куда-то вызывать, но не на Страшный Суд...И он схватил посла за руку - и потащил изумленного боярина в подвал, где стояла, не чувствуя холода, его мать, и лежал тот, кто при жизни был его отцом.
   - Вот он. Можешь передать ему свои слова!
   Егор Степанович смутился. Он попятился, когда Евдокия Васильевна вдруг повернула к нему свои строгие, будто каменные черты и - ничего не сказала.
   А Денис бросился обратно, наверх, и никто не посмел его удержать. Он взбежал на стену, сложил руки воронкой у рта, и слова его были всюду слышны в вечернем молчании:
   - Слушай, убийца, зовущий себя князем! Ни ты, и никто из твоих людей не ступит в эту крепость, повинующуюся лишь своему законному князю - Даниилу Нижегородскому!
   Денис свирепо повернулся к послам, но те уже поспешно выходили обратно, через калитку. Селяне из темноты одобрительно загудели, передавая друг другу слова Дениса.
   - Ты поспешил, Денис, - покачал головой Ингвар. - Ты не мог так поступать с мнением вверенных тебе людей.
   - Боишься за свою жизнь, дядюшка? - усмехнулся Денис, остывая. - Все, кто хочет - могут уйти.
   - Я полагаю, что твой ответ был вызван горечью, но он, возможно, был поспешным, - продолжал Ингвар, пропустив колкость Дениса мимо ушей. - Да, Даниил знает о случившемся и постарается вас спасти, но до той поры надо еще продержаться. Я же, как я сказал, мало что смыслю в военном деле, а твой ответ не оставил князю иного выбора, кроме как идти на приступ. Иван Васильевич, - обратился он к старейшему десятнику, - как мыслишь, может ли крепость выдержать первый приступ?
   - Ежели без осадных башен, да без пороков пойдут - то отобьемся, - подумав, решился вымолвить боярин.
   - Сделать порок недолго, - возразил Микула. - Сгодится любое дерево из ближайшего леса.
   - Не любое, - ответил Иван Васильевич. - И если пойдут без навеса, мы их стрелами и камнями закидаем.
   - Значит, надо готовиться, - со внезапной беззаботностью произнес Денис.
   - Готовьтесь, - кивнул Ингвар. - Я же попытаюсь поговорить с князем и выяснить, что он намерен делать.
   - Кажется, он ясно об этом сказал, - пожал плечами Денис. - А люди сказали свое.
   Микула сжал руку Дениса - попытался незаметно, но Денис с таким недоумением глянул на друга, что внимание на них немедленно обратили.
   - А, впрочем, иди, - пожал плечами Денис, уловив подсказку Микулы. - Может быть, тебе и удастся договориться. Ты - старейший и по возрасту, и по положению.
   Мало кто уловил насмешку в его словах.
   - Да, я отправлюсь к Петру Димитриевичу и попытаюсь взять с него слово пощадить вас.
   - Я в пощаде не нуждаюсь! Если я в чем-то виновен - пусть будет суд; а милосердия мне не надо.
   - Хорошо. Для тебя я буду просить справедливости. Но Микула, как я знаю, попал сюда не по своей воле, о нем тоже надлежит поговорить с князем.
   - Вот как? - удивился Святослав. - А я думал, ты сам решил к нам присоединиться.
   - Нет, - Микула попытался отмолчаться, но Святослав смотрел в упор. - Так получилось.
   - Ты пойдешь один? - обратился Денис к Ингвару.
   - Да, ведь я иду по своей, а не по твоей воле.
   Ингвар простился со спутниками и выскользнул из калитки, подняв над головой белый плат. По этому платку его можно было видеть, пока не дошел он до лагеря. А потом - его окружили ратники, и он пропал.
   - К бою! - вскричал Денис. - Мишук, займись камнями и кипятком. Иван Васильевич, ты готовь селян, пожелавших биться. Святослав! Бери мужиков, укрепите ворота. Иванко! За тобой стрелки. Рогволод не во-время пропал... Микула, возьми пока его десяток.
   - Скажи, где его найти, - внутренне сжавшись, произнес Микула. Денис оглядел его с пониманием:
   - Нет, ты там не знаешь никого. Я сам им займусь. А ты следи за княжеским станом.
   Он ушел, и Микула остался в одиночестве. В лагере, разбившемся вдалеке, не было заметно приготовлений к приступу; казалось, воины мирно готовятся ко сну. Странная тишина охватывала мир; к ней хотелось прислушаться, хотя не было в ней ни единого звука; тишина, звучавшая внутри, оживляющая тайные, давно забытые мысли. Все осталось очень далеко; земля отодвинулась, но и небо не стало ближе.
   "Беглец... Вечный беглец. Как странно! Разве так я себе представлял свое будущее? Но что значили мои мечты - даже мольбы? Всеволод бы объяснил... Смешно пытаться принять на себя груз ответственности за все, что происходит, считать, будто причина несчастий всего человечества - в твоих грехах. Но и оправдать себя, сказав, что все вершится по законам Божьим - тоже мудрости мало. Кому-то дано больше, кому-то меньше; никто не сможет изменить всего, но можно попытаться. Однако самые сильные духом и смелые разумом не знают, как получится на самом деле."
   Внезапно в лагере что-то зашевелилось. Вперед выползли темные змеи полков, прикрытые уродливыми тенями осадных лестниц. Они подходили - и замирали недалеко от стены, ожидая знака. Потом издалека заговорил голос; человек говорил, но слова долетали чуть позже, приносимые ветром, смутные, но различимые.
   - Вы, назвавшие своим князем Даниила! Слушайте, слуги татя: собаке - собачья смерть! Да услышит Даниил: нет ему места под этим небом; если он осмелится - пусть придет и защитит вас!
   Пропела труба, бодро, надрывно - и в темноте взметнулся язычок пламени. Люди, таскавшие хворост, бревна и камни на стены, замерли на миг - и тут же раздался удар, гулкий удар, разносящий ворота, и вместе с ним нестерпимый грохот заложил уши. И загудело войско - и пошло на приступ.
   Но тут же в ответ запели рога - дальше, к югу, за холмами. Они пели много и часто - и приступ замер, и осаждающие обернулись туда, и увидели, как замелькали вдалеке всадники.
   Даниил принял вызов.
  
  -- Глава 11. Битва у Оленьей горы.

Злодея одолеют злом,

Клинком сменились речи!

И кони рвутся под седлом

В стремительную сечу.

   Даниил не напрасно торопил Арслана. Слухи разносятся быстро, гонцы из сторожи скачут еще быстрее; но вести об этом походе дошли до Петра Димитриевича только вместе с самими всадниками. При виде их ратники, опасаясь удара с двух сторон, отхлынули от крепости, сперва - к своему лагерю, но там уже мелькали булгарские конники; затем - к лесу, оставляя реку Сундовик по левую руку от себя.
   Выход из крепости был теперь свободен, но защитники ее не торопились бежать навстречу спасителям. Волки уходят при приближении льва; никто не знал - какой хищник отогнал войско князя от стен крепости.
   - Но ведь там Даниил! - воскликнул Микула, бросившийся было вниз - но удержанный Денисом.
   - Ты уверен?
   - Ну... - Микула смутился. - По правде сказать - нет.
   - Даже если там - Даниил... - покачал головой Денис. - Значит, правда все то, что про него говорили. Значит, правда готов он привести инородцев, чтобы добыть свой стол. Значит, пусть считает меня князь Петр своим врагом, но я буду биться на его стороне, ибо там - мой долг.
   - Мудро говоришь, - кивнул Иван Васильевич. - Коли мы сейчас князя поддержим, там, глядишь, он наши размолвки и позабудет.
   - Если только останемся живы, - хмыкнул Микула. - Знаете вы, сколько там всадников прибыло?
   Иван Васильевич замолчал и принялся всматриваться в темноту, пытаясь пересчитать подошедших воинов. А между тем в опустевшем стане князя вновь замелькали огни, и небольшой отряд всадников двинулся к княжескому войску, вызывая князя Петра Димитриевича на переговоры.
   По великокняжеским полкам пробежала волна смятения. Выбор у воинов был не великим: как в известной шутке, они могли драться - а могли не драться. А вот с кем драться и за что - должны были решить воеводы.
   Не приближаясь на расстояние выстрела, булгарский отряд остановился, и вновь полетели над полем призывные возгласы трубы. Немного промешкали нижегородцы - и из их рядов вышел отряд, числом не менее вражеского; над отрядом полоскалось знамя князя Дмитровского.
   - Ты ли главный в этом войске? - обратился Арслан к князю через толмача. - Как пристало нам тебя называть?
   - Перед тобою князь Дмитровский, брат Великого князя Владимирского и Московского, Петр Димитриевич, - был ответ. - Объяви и ты себя.
   - Достойно мне говорить с тобой, - кивнул Арслан. - Ибо я - князь Джукетау, именем Арслан, сын Менгу-тека. Предки мои владели и этой землей, - Арслан выразительно обвел рукой раскинувшиеся вокруг поля.
   - Власть людская переменчива, все свершается по воле Божией, - ответствовал Петр Димитриевич. - К чему нынче явилось ваше воинство в эти земли, более вам не принадлежащие?
   - Не было у нас умысла вторгаться в твои владения или затевать ссору из-за прошлого. И союза твоего хотел бы я просить в деле, из-за которого оказался здесь. Ибо владыка наш и повелитель приблизил к себе некоего Талычейка, что владел Булгарской землей, и доверил ему сохранение своей казны - а тот предал его, захватив казну владыки для себя. После такого деяния не мог более Талычейк оставаться князем нашей земли, и бежал, как вор, и оказался в твоей земле. Что ответишь ты? Отдашь ли вора пострадавшему, или сам свершишь суд?
   Огни светочей дрожали на лице князя. Даниил, стоя позади Арслана, в тени, во все глаза следил за своим родичем. И прежде, чем князь ответил, Даниил уже знал его ответ.
   - Твое обвинение очень тяжко; можешь ли ты его доказать? - спросил Петр Димитриевич.
   - Я не бросаю слов в пустоту!
   - Но даже если ты хочешь восстановить справедливость, призывая меня помочь против твоих врагов - зачем же ты укрываешь у себя врагов наших? Почему в войске твоем скрывается беглец Даниил, бывший князь, изгнанный своим народом?
   - Он совершил что-то тяжкое? - в упор спросил Арслан. -Убил твоего родича? Ограбил дом вдовы? Обманул доверившегося ему?
   От слов Арслана князь смутился и попытался отступить в тень - но позади стояли воины.
   За спиной у Петра Димитриевича возник Савва Пламень и что-то прошептал князю на ухо. Петр Димитриевич приободрился.
   - Хорошо, - произнес он. - Мы отдадим вам Талычейка. Если вы отдадите нам Даниила.
   Услышав такое, Арслан вмиг проявил, что не зря нарекли ему имя Льва. Волосы и борода его встали дыбом, словно львиная грива, а рот ощерился в хищном оскале.
   - Лучше было тебе не родиться вовсе, чем произнести такие слова, - тихо прорычал Арслан. - Правда ли говорю я с братом Великого князя - или с презренным рабом, способным лишь на гнусный торг? Как повернулся твой язык поставить вровень голову вора Талычейка - и нашего гостя князя Даниила?
   Петр Димитриевич смешался, взгляд его забегал, выискивая в темноте лицо Саввы. Даниил, наконец, не выдержал, выступил вперед.
   - Ты не совсем справедливо его упрекаешь, Арслан, - произнес Даниил. - Для них Талычейк - такой же гость, как я для вас, а я для них - беглец, как для вас Талычейк. Так что для Петра Димитриевича торг равный. Другой вопрос - неужели он собирался и вправду отдать вам своего гостя Талычека, просившего его защиты? А, Петр? Ну, вот я, перед тобой, и готов отдать себя в твои руки - если ты рискнешь поговорить со мной с глазу на глаз. Где же Талычейк? Почему нет его рядом со мной в оковах?
   - Остановись, Даниил, - схватил Арслан его за руку. - Неужели ты хочешь, чтобы всю оставшуюся жизнь я попрекал себя тем, что купил милость хана ценою твоей жизни?
   - Тебе не придется себя этим попрекать, - отозвался Даниил. - Мне кажется, у них на уме был или обман - или желание ссоры. Они не собирались отдавать тебе Талычейка. Ведь так? Теперь Московский князь принимает под свою руку беглых воров из Орды?
   - Но разве ты сам не обещал Талычейку и его орде свое покровительство? - возразил Петр Димитриевич.
   - Я обещал всего лишь не трогать его, если он не будет трогать нас, - отвечал Даниил. - Ты первым нарушил этот договор, выступив против Талычейка - как я понимаю, только из желания дани с мордовских сел.
   - Меня никто не поставил в известность о вашем договоре, - усмехнулся Петр Димитриевич.
   - Но ты, однако, пошел дальше меня, - грустно усмехнулся Даниил. - Ты не только не стал его трогать - но и принял под свою защиту!
   - Я должен давать отчет в своих действиях тебе, изгой?! - вскричал князь.
   - Неразумно, Петр, криком решать. За твой крик многие поплатятся своей головой. Многие, но не ты. Ведь не встанешь ты в первый ряд?
   - Уходите! - велел Петр Димитриевич. - Уходите, или я велю истребить вас. Нам не о чем больше говорить.
   - Понимать ли твои слова так, что ты намерен биться с нами? - спросил Арслан.
   - Ты верно понял, бывший властитель этих земель!
   Ни слова больше не проронив, Арслан повернул свой отряд - и скрылся в темноте. Петр Димитриевич, хоть и подмывало его, так и не решился отдать приказа стрелять. Ходили слухи (слишком часто подтверждаемые), что степняки никогда не прощали убийства тех, кто приходил на переговоры, преследуя убийц где угодно и не отступаясь перед жертвами. А ночью, перед лицом неведомого войска степняков, в эти слухи особенно верилось.
   За ночь войско болгар усилилось. Прослышав об их приходе, подошли селяне из разоренного мордовского села, те, что накануне дерзко отбили пленных, подошли несколько мордовских князей со своими небольшими дружинами - общее число их было более сотни. Князья вручили Даниилу руководство над ними.
   Даниил съездил за ночь на заставу, достал припрятанные там доспехи, и занялся устроением вновь прибывших. Поскольку вооружение их для рукопашного боя не годилось, Даниил предложил расположить мордовских стрелков в перелеске, для поддержки тыла.
   Почти до рассвета обсуждали трое булгарских князей и Даниил устроение войска, и лишь под утро Даниил отошел к костру передохнуть.
   - Даниил! - окликнул его голос, который он более всего боялся сейчас услышать. Князя искал отшельник Всеволод.
   - Я здесь, - отозвался Даниил, выступая из темноты. - Присаживайся.
   Всеволод сел, и долго молчал, и Даниил не торопил его, ибо и сам знал, что может тот сказать.
   - Если Денис вас поддержит из крепости, вы победите, - внезапно произнес Всеволод.
   - Почему Денис, а не Федор Иванович?
   - Федор Иванович убит минувшим вечером, - отозвался Всеволод. - Но Денис не должен вас поддерживать.
   - Почему? - Даниил почувствовал, как его охватывает неимоверное удивление.
   - Лучше - и ему, и всем, укрывшимся в крепости - будет, если они поддержат Петра.
   - Ах, ну, да, - кивнул Даниил, вымученно улыбнувшись. - Я ведь - мятежник, а они провинились перед князем. И пусть завоюют прощение, победив Змея, которым должен выступить я.
   - Да, - кивнул Всеволод. - Так я и мыслю.
   - А я буду драться, на чьей бы стороне они ни сражались! - поднялся Даниил. Всеволод следил за его тенью, стремительно рванувшейся в темноту. - Да, если так будет лучше - что же, пусть они выбирают, я не стану держать на них зла. Но дело уже и не в них.
   - Я не понимаю тебя, - покачал головой Всеволод. - Ты будешь сражаться за своих друзей из булгар - против своих людей из твоей земли?
   - Если мои люди не пойдут за мной - да, я буду сражаться даже против них!
   Всеволод опять промолчал, глядя перед собой. Наконец, не поднимая глаз, произнес:
   - Но ведь это - просто гордыня в тебе говорит.
   - Нет, друг мой. Я много думал об этом. И понял. Это горько и непосильно видеть, как гибнут люди, которых знал, которых сам когда-то водил на битву, с которыми вместе жил. Я не знаю более тяжкого наказания. Кроме, разве что, одного: видеть, как они живут, не имея возможности даже погибнуть по своему выбору. Пусть князья грызутся между собой, решая, кто из них лучше; но куда хуже, если придет один - и не станет ни лучших, ни худших, ибо все станут одинаковы перед ним.
   - Ты будешь оправдывать княжеские усобицы, когда из-за того, что кто-то кому-то когда-то где-то перешел дорогу, сотни людей отправляются на убой?
   - А хоть бы не сотни, а всего один? Но этот один - мой сын, или брат... - Даниил поперхнулся. - Какая разница? Разве дело в числах? Но если он способен пойти на битву, потому что сам так решил - я не буду оплакивать его смерть. Я оплачу его жизнь, если его лишили даже этого выбора. Что проку в жизни, если не можешь умереть?
   - Ты странно смотришь на жизнь, - отвечал Всеволод. - Думаю, большинство воинов с тобою не согласятся.
   - У них пока еще есть выбор. Если бы я стоял один против них, выбора бы не было. А сейчас - есть. У них же. И Петр это знает. И боится меня одного больше, чем всех булгар, вместе взятых.
   - Господь создал добро и зло, дабы был у человека выбор, - пробормотал Всеволод. - И ты готов стать злом, дабы этот выбор ему обеспечить.
   - Я скажу попроще, - Даниил резко опустился рядом со Всеволодом у костра. - Представь, что есть всего один государь. И он приходит к крестьянину, и говорит: "Плати мне дань, ибо я - твой государь". И тот платит, сколько бы государь ни запросил, ибо - куда деваться? Но пусть есть еще один государь. И тогда - тогда у селянина появляется надежда. Если один государь слишком сильно будет его теснить, он уйдет к другому. А вот если оба государя сговорятся, житья крестьянину не будет. Счастье людей, что сильный мира сего - не один.
   - Один, - неслышно пробормотал Всеволод. - Только слуг у него много.
   Даниил оборвал сам себя.
   - Конечно. Хорошо было бы, если бы вся земля, в едином святом порыве объединилась, и стали бы все братья друг другу, и был у них единый святой правитель. Но что делать до тех пор - нам, грешным? И люди мои - не святые, и сам я далеко не свят. Им надо жить - сейчас. Если у Того, Кого ты назвал Единым сильным, много слуг, пока они дерутся меж собой - мы все-таки будем жить.
   - Сейчас я говорю о тебе, - произнес Всеволод. - Ты становишься одним из них. Ты сам назвал себя Змеем.
   - Чем отличается святой государь от слуги дьявола? - внезапно спросил Даниил.
   - Его власть держится не на силе и не на страхе. Если бы ты пришел один, и войско Петра перешло бы на твою сторону - твоя власть была бы такой.
   - Так не бывает, - покачал головой Даниил.
   - Бывает, - отозвался Всеволод. - Просто время ты выбрал неудачно.
   - Выбирать время нам не дано, - покачал головой Даниил. - И то, что я полагаю правильным, я буду делать так, как могу. И я считаю, что дать выбор своей земле - это благое дело.
   - И ты готов за него заплатить чужими жизнями. Прости - и своей, конечно, тоже...
   - Даже если так - и Петр, и его старший брат одумаются.
   - Они одумаются только в одном случае - если нижегородцы пойдут за тобой, а не за твоими булгарами.
   - Ты понимаешь... Я не брал на себя смелость учить других, как жить. И не возьму на себя смелость являться для них примером. Я мог бы выйти перед ними, и они - могли бы послушать меня, а могли растоптать. И в первом случае - да, я добился бы своего. Но во втором - кто продолжил бы мое дело? Бессильные слова не станут слушать. И я сам не готов требовать от своих людей такой преданности. Они должны знать, что, если уйдут от Петра - то уйдут не в пустоту, но туда, где смогут их защитить.
   - Посмотрим, - Всеволод поднялся. - Уже светает, и ответа ждать недолго.
   - Да, - Даниил легко вскочил на ноги. - Я вижу, нижегородское войско уже начало строиться у реки; пора подниматься и нам.
   Утро заблистало на щитах, на шеломах воинов, занявших огромное поле от леса до слияния рек у Оленьей горы. Это поле - словно залив степи - покрыто было отдельными отрядами, где всякий встал под стягом своего вождя. И с той, и с другой стороны виднелись широколицые монгольские всадники верхом на легконогих лошадях, в долгих накидках поверх кожаных доспехов. И широкоплечие вятские охотники были с обеих сторон: иные пришли с Арсланом, иные - откликнулись на призыв Петра Димитриевича. Русоволосые дружинники в остроконечных шеломах составляли главную силу княжеского войска; а против них густыми рядами выстроились у берега речки узколицые черноволосые булгары, готовясь принять главный удар.
   Нижегородское войско встало крестом, в пять полков, в три ряда. Передовой полк заняли Заволжская хоругвь, из вятских охотников, своей волей пришедших в войско Петра Димитриевича, и хоругвь из Березополья.
   Большой полк выстроился в две линии. Первую составили пешие хоругви: Зареченская, Верховая - собранная из сел вверх по Оке от города - и Покудемская, с воинами из сел, пограничных с владениями Мордвы. Позади них в ряд вытянулась княжеская, или наместническая хоругвь из дворян и детей боярских. Во время боя всадники должны были поверх голов пешцев стрелять из луков в приближающегося противника, а затем могли, обойдя пешцев справа или слева, ударить на врага сбоку. Здесь поднял свой стяг и сам князь Петр Димитриевич.
   Три городские хоругви, из городовых охочих людей и дворян, прикрывали Большой полк с правой руки, а с левой, меж Большим полком и крепостью, встала орда Талычейка, числом около трехсот всадников. Дмитровская хоругвь, из воинов, пришедших с самим Петром Димитриевичем, составила запасный полк.
   Булгары заняли опушки перелеска, разделившись на два крыла. Небольшая речка делила построение на две части, затрудняя сообщение меж ними, но Даниил надеялся, что Петр Димитриевич, будучи человеком разумным, увидит это слабое место и постарается его использовать, ударив всеми силами на один край. Между тем, уже были заготовлены легкие мостки, и разведаны самые удобные для переправы места, и не должна была речка стать большой помехой для всадников другого крыла.
   Только от крепости, после ночного разговора со Всеволодом, пришлось отойти - на расстояние, чтобы со стен не долетели камни и стрелы.
   Даниил облачился в кольчугу, взял красный щит с изображением птицы Феникс и топор. Меч висел в ножнах на поясе, голову прикрывал остроконечный щит с легкой стрелкой над переносицей. Ничего княжеского в облачении Даниила не было, многие бояре из войска его врага вооружены были куда богаче и надежнее. Лишь одно позволил себе Даниил - алый плащ, накинутый поверх доспехов, корзно, знак княжеского достоинства.
   Перехватив топор обухом вперед, Даниил направил коня вперед, меж рядами войск.
   - Ты хочешь еще договориться? - остановил его Арслан.
   - Да. Если меня постигнет неудача - действуйте, как решили.
   Арслан понимающе кивнул. Даниил оказался один, на равном расстоянии и от передового полка нижегородцев, и от конного строя булгар.
   - Братья!
   Взгляд равнодушно скользит по рядам незнакомых лиц, глядящих - кто с угрозой, кто со страхом, кто с тоской. Вдруг - спотыкается о знакомого. "Семен?" В первом ряду передового полка, почти без доспехов, в железной шапке, со щитом и с топором, стоял Семен. "Так вот какое наказание придумали тебе!" Голос Даниила дрогнул - и вдруг набрал силу.
   - Братья! Кто вам этот человек? - рука безошибочно махнула топорищем в сторону княжеского стяга. - Разве за него собрались вы биться? Разве он - вам хозяин? Скажите только слово - я уйду, и битвы не будет. Это говорю вам я, Даниил, князь Нижегородский!
   Воины угрюмо молчали.
   - Ты нам не князь! - наконец, выкрикнул кто-то из дальних рядов - видимо, из близких к Петру Димитриевичу. - Нет у нас тебе веры! Ты нехристей привел - а теперь спину тебе показать? Не отступимся от слова своего!
   И в подтверждение его слов вылетела из нижегородского строя стрела и ударила в щит Даниила. Но ударила неохотно, неуверенно, словно сам стрелявший не знал - хочет ли он, чтоб достиг его выстрел цели.
   Конь Даниила шарахнулся было назад - но Даниил развернул его и снова погнал к рядам Нижегородцев.
   - Князь Петр Димитриевич! Не прячься за спины моих людей! Выходи - я вызываю тебя на бой!
   - Много чести тебе, татарскому прихвостню, биться с князем нашим, - из рядов навстречу Даниилу протискивался конный воин в полном вооружении. - Меня одолей, коли не боишься!
   То был Юрий Касимов, предводитель княжеской хоругви. Он опустил на лицо стрелку шлема, перехватил копье - и без промедления понесся на Даниила.
   Даниил ждал, опустив щит. Надо было не пропустить миг, чтобы щитом отклонить жало копья. Но Юрий вместо того повернул копье - и ударил лошадь Даниила в глаз.
   Конь с храпом повалился на землю. Однако раньше, чем рухнуло смертельно раненое животное, чтобы больше не встать, - Даниил выбросил ноги из стремян и вослед проносящемуся рядом всаднику послал свой топор.
   Юрий захрипел - и выпал из седла. Хребет у него был перерублен выше поясницы.
   Даниил высоко поднял топор, так, что кроваво засветилось на нем восходящее солнце. Воины и с той, и с другой стороны замерли. Потом еще раз Даниил повернул оружие в своей руке - и по этому знаку заиграли рога в войске булгар, и двинулись в битву всадники.
   "Господи, что же я делаю? - пронеслось в голове у Даниила. - Неужели Всеволод прав?" Он замер, стоя возле тела своего коня - и возле тела Касимова, и ждал, и смотрел, как несется к нему конница, и видел, как готовились принять удар воины передового полка.
   Все население крепости - и воины, и недавно получившие оружие ополченцы, и их жены и дети - высыпало на стены. Часовые, долженствующие отгонять лишних любопытных со стен, сейчас не гнали никого, ибо не было в крепости человека, имевшего бы власть над ней.
   - Что ты решил, Денис? - Микула смотрел на друга почти со слезами. Он и сам не знал, что ему делать. Вовсе не хотел он бунтовать, выступать мятежником, отстаивать какие-то вольности, без которых он жил с самого рождения - и не знал, что это такое. И поднимать руку на своих, на тех, с кем недавно сидел у одного костра - он тоже не мог. Но с другой стороны был Даниил, человек, которому он поверил. А еще были - враги. Но враги, пришедшие восстановить справедливость. "Все беды в мире - от желания справедливости", - горько усмехнулся Микула, следя за Денисом. Они стояли прямо над воротами, и рядом собрались старшие дружинники. Отсюда хорошо видны были оба войска, сошедшиеся на битву.
   - А, может, переждать? - предложил Иван Васильевич.
   - Тогда нас будут бить и те, и другие, - хмыкнул Микула.
   Денис, наконец, точно проснулся. Он заговорил, обращаясь вроде бы только к ближним боярам - но его услышали все.
   - Вот, - кротко произнес он. - Справа - ваш начальник; в его войске, быть может, ваши знакомцы и даже родичи. Слева - наш законный князь Даниил; в его войске булгары. Выбирайте сами, на чью сторону встать; но мое место - рядом с Даниилом.
   - Подумать надо, - покачал головой Иван Васильевич.
   Десятные и старшие, выбранные ночью из селян, засовещались. Вскорости от них отошел Мишук - но не пошел к Денису и Микуле, а оперся о зубец чуть поодаль.
   - Трое, - решил Микула.
   - Кого? - не понял Денис.
   - Нас - трое. Их - пятеро. Справимся?
   Но тут совещавшиеся решительно направились к ним, выдвинув вперед Ивана Васильевича.
   - Прости нас, Денис Федорович, - боярин подавленно развел руками, - но... мы решили встать на сторону законного властителя.
   - Как и я, - кивнул Денис.
   - Нет, для нас законный - там, - Иван Васильевич махнул рукой на запад, где, по его мнению, был стольный град Владимир, - Великий князь, а за него тут - Петр Димитриевич.
   - Это ваше право, - процедил Денис сквозь зубы - и, словно было ему противно оставаться рядом с ними, бросился было к спуску со стены, но Святослав и двое селян преградили ему путь.
   - Нет, Денис Федорович, ты не понял, - продолжал Иван Васильевич, потупя взор. - Мы и тебе решили не дать погибель на себя и на нас навести. Ты не выйдешь на сторону Даниила.
   Денис на миг опешил - а потом, откинувшись к бревенчатой стене, приказал:
   - Микула, Мишук! Отберите у них оружие!
   - Ты спятил! - вскричал Иван Васильевич.
   - Твою саблю! - в ответ вскричал Денис.
   - Но твоя мать, сестра! Как вы будете жить потом?
   - Твою саблю! - повторил за Денисом Микула, опуская руку на плечо боярину.
   Из воинов, готовых драться, против Дениса остался один Святослав. Иванко колебался; Мишук решительно придвинулся к Денису.
   В этот миг с поля донесся крик, рев, все нарастающий, - и внезапно сменился лязгом оружия. Войска на равнине столкнулись.
   Передовой полк нижегородцев, обстрелянный с двух сторон конными лучниками, смешался - и подался назад. Даниил, пешим возглавивший отряд мордвы, и Йоллыг со своим отрядом, построившись клином, бросились на орду Талычейка. Казалось бы - и так и думал Петр Димитриевич - эти беглецы, сражающиеся за свои жизни, должны были быть самым прочным звеном всего построения; но при ударе своих врагов Талычейк устремился в бегство, почти не оказав сопротивления.
   Йоллыг бросился в погоню за врагом, ради которого они и проделали весь этот путь, а Даниил заворотил своих ратников в бок большому полку. Битва на том могла бы и завершиться, но наперерез Даниилу бросился сторожевой полк - Дмитровская хоругвь, лучшие воины, надежда князя. Без поддержки стрелков Йоллыга мордовские охотники быстро смешались перед ратниками и, падая под их ударами, покатились назад, к речке. Меж тем Арслан завяз в Большом полке, прорываясь к княжескому знамени - и вдруг его собственное знамя покачнулось и упало.
   Бросив отряд под начало одного из мордовских князей, Даниил устремился Арслану на помощь, расшвыривая попадающихся ратников ударами обуха. Воины старались обходить его стороной, и вскоре Даниил оказался подле Арслана, окруженного четверыми противниками. Даниил отшвырнул одного - но не успел более ничего сделать: насквозь пронзило Арслана копье другого. Арслан упал на руки Даниилу; из груди и из спины у него, из зияющей раны била кровь. Даниил последним усилием подхватил друга; тот еще что-то шептал, страшно булькая кровавыми пузырями на губах.
   - Я выполнил то, что ты просил, - задыхающимся свистом бормотал Арслан. - Я выполнил то, что ты просил.
   Вновь запели рога и трубы. Русичи пошли в наступление; булгары покатились назад. Остатки Передового полка слились с Большим - и, стараясь не терять строй - и все равно его теряя - полки двинулись на врага, рассчитывая смять его одним ударом.
   Так шло, пока не отступили булгары до прежнего своего места построения. А потом вдруг остававшиеся в тени леса всадники Гутлуга выехали вперед, и заполнили северный берег реки - а потом удивительно быстро стали появляться на южном. Нижегородцы вновь попали в клещи. На сей раз не сотня мордовских охотников ударила им в край - но несколько сотен булгарских всадников. И лучшие воины, надежда князя, Дмитровская хоругвь отступила перед ними.
   Вынесший из боя тело Арслана Даниил оказался на дальнем крае битвы, где правое крыло нижегородцев билось с вятскими охотниками.
   - Князь!
   - Князь! - услышал он.
   Здесь много было воинов из города, и далеко не все они горели желанием драться за Московского князя. Увидев алое корзно за плечами Даниила, многие начали сдаваться на милость новому князю.
   Уже и сам Петр Димитриевич, и его хоругвь, оставшаяся без воеводы, начала подаваться назад, боясь оказаться в окружении. Реже летели стрелы, и не пыхали огнем огненные трубки Саввы Пламня.
   Но в сердце строя нижегородцев железным клином стояли три хоругви: Зареченская, Верховая и Покудемская Для них булгары были только пришлыми всадниками, и они встали против древних врагов, как вставали всегда. К ним прибивались уцелевшие и желающие драться воины из городских хоругвей. На них булгары устремили весь свой натиск. Даниил посмотрел на крепость. Только бы из нее не ударили в спину. И в это время ворота крепости открылись.
   Денис не собрал всех - но более сотни молодых ратников и селян последовали за ним. Булгары Гутлуга начали было поворачиваться лицом к этим новым врагам - но Денис провел свой отряд мимо них и ударил в спину войску Петра Димитриевича. Почти сразу же прорвался его отряд к Петру Димитриевичу и войсковому знамени. Петр Димитриевич вдруг увидел перед собой сына изменника, мятежника, прихвостня врага. И обратился в бегство. Ему некогда было спрашивать себя, почему он бежит. Он ДОЛЖЕН был бежать. И он побежал.
   Перед лицом Даниила мелькнула сабля. Он увернулся.
   - А! - вскричал Семен. - Как же я раньше не догадался! Значит, правду про тебя говорили?
   Семен вдруг странно скривился - и упал замертво. За ним возник Гутлуг.
   - Он хотел тебя убить?
   Даниил ничего не ответил, лишь яростно обрушил на последних сопротивляющихся удары своего топора, забыв, что собирался бить только обухом.
   Остатки Большого полка сдавались на милость победителя. Дмитровские, суздальские и московские ратники, пришедшие вместе с Петром Димитриевичем, равно как и орда Талычейка, бежали с поля боя одними из первых. Пленных нижегородцев Даниил велел отпустить.
   Вернулся Йоллыг. Ему не удалось догнать самого Талычейка, хотя его люди поймали многих из шайки беглеца. Зато Йоллыг перехватил бежавшего Петра Димитриевича, и теперь вел его к Даниилу.
   Так закончилась битва у Оленьей горы, вернувшая Нижнему Новгороду свободу от власти московлян, а князю Даниилу - престол его предков. Произошла она в день памяти Святого Владимира, в год от сотворения мира 6918*.
  
  
  -- Глава 12. Заклинание смысла.

И льва за шею можно обнимать,

Когда он сыт...

  
   - Итак, если два человека достали оружие, они не могут не подраться, - с грустью Всеволод повернулся к слушающим его людям.
   Многие полегли в недавней битве. И простые воины, и бояре, и воеводы. Пал глава крепости на Оленьей горе Федор Иванович из Кустова. Погиб предводитель княжеской хоругви Юрий Касимов. Бессменный воевода Зареченской хоругви, Егор Козинов, до последнего сражался - и тоже погиб, и лишь после его смерти завершилось сражение, и согласились нижегородцы сложить оружие. И многие иные. Павших нижегородцев Даниил велел отпущенным им воинам довезти домой, а тех, кто пришел вместе с Петром Димитриевичем из Московской земли, надлежало хоронить здесь. Средь них Даниил увидел с удивлением и болью своего родича, сына двоюродного брата, Василия. Кто знает, зачем он пришел с Петром Димитриевичем? Тоже питал надежду сесть на нижегородский стол? Или просто стены родные потянули? Видно было, что Петр Димитриевич ему не доверял: не дал ему воеводства ни в полке, ни в хоругви, и тот пал, сражаясь во главе только своих людей.
   У булгар также немало было погибших, и в их числе - сам предводитель похода, князь Арслан. Булгары павших похоронили, по своему обычаю, в тот же день, до захода солнца. Цель их, ради которой пришли они сюда, не была достигнута - Талычейк опять ускользнул. Гутлуг взял теперь поход под свое начало. Даниил велел отдать им все припасы (впрочем, невеликие), взятые в княжеском лагере, и позволил беспрепятственно продолжать путь по Нижегородской земле, взяв с них слово, что не будут чинить они беспокойства жителям ее. Впрочем, пока не знали они, куда идти, и потому встали лагерем недалеко от крепости, разослав дозоры во все стороны.
   Несколько сотен человек остались лежать в поле, и многие еще были ранены и уязвлены мунгальскими стрелами.
   - Ради чего же полегли все эти люди? - спросил Всеволод Даниила. - Теперь, я полагаю, землю нашу ждет мир и процветание?
   - Зачем ты так? - Даниил закусил губу. - Ты мог бы спросить - а ради чего умирает старик, лежа на смертном одре? Разве бывает смерть оправданной?
   - Бывает, что сам умирающий согласен отдать свою жизнь... - тихо пробормотал Всеволод. - Но ради чего?
   - Ради памяти! Он умрет - но будут помнить о его делах!
   - Ты отодвинул Небытие от своего княжества, - покачал головой Всеволод. - Да, еще какое-то время оно будет жить - но все равно не устоит перед натиском молодого и сильного соседа.
   - И ты предлагаешь не бороться - а сдаться сразу? Все мы умрем - так зачем тогда поддерживать свою жизнь?
   - Каждый твой шаг по земле - это твой выбор.
   - Каждый мой шаг - это еще одно отвоеванное у Забвения звено. Пусть уйдет наше княжество - но и сто лет спустя жители этой земли будут помнить о своем прошлом, и через сто лет жизнь будет идти так, что в ней останутся следы прошлого. Есть ли в этом мире иное зло, кроме Забвения? Море забвения плещется вокруг и стирает следы - и самую память о нас. Мы говорим, что страшимся смерти - не смерти мы боимся, но его, бесконечного омута, поглощающего прошлое без остатка. Что передадим мы грядущему? Что останется от нас? Песни, книги и предания отчаянно борются с подступающим небытием, - но лишь малую часть могут они сохранить для нас от минувшего, лишь слабую его тень.
   - Что же ты хочешь? Чтобы мы не жили - а лишь вспоминали прошлое?
   - Нет. Я хочу, чтобы прошлое жило - и не стиралось Забвением, тем, что иногда ложно называют Временем. Чтобы мы могли вспомнить все, что было, чтобы это не было искрошено в песок пустыни.
   - Нельзя жить, глядя в прошлое.
   Даниил поднял на него скорбные глаза:
   - Но без прошлого нет будущего.
   Всеволод вздохнул, с неохотою отрывая от себя навязчивые мысли.
   - Что же ты будешь делать теперь?
   Даниил оглянулся на собравшихся в дальнем конце воеводских хором бояр и десятных.
   - Буду слушать. Говорите, кто что желал бы сказать.
   Большинство нижегородцев ушло с обозом раненых и убитых - под этот обоз забрали все телеги и волокуши из Лыскова села; - но многие остались со своим новым князем, то ли желая отличиться перед ним, то ли искренне желая ему послужить. Среди пришедших сейчас к князю были и бояре - владельцы сел, пострадавших от Талычейка, и мордовские князья и старейшины, жалующиеся на произвол воинства Петра Димитриевича. Даниил выслушал их жалобы.
   - Князь, - ответил он наконец, - это тот, у кого есть казна. У меня казны пока нет, так что князь я лишь наполовину. Могу предложить вам одно: на несколько лет освободить вас от всяких податей и тягот. На сколько именно - надо решать с каждым, смотря по размеру ущерба.
   Меж жалобщиками Даниил увидел и Семена Карамышева, владельца села, расположенного неподалеку, однако не пострадавшего от тягот воинского времени.
   - А ты чего ожидаешь? - обратился к нему Даниил.
   - Защиты ожидаю от произвола, - отозвался Карамышев с готовностью.
   - Кто грозит тебе произволом? - удивился князь.
   - Люди твои, - усмехнулся боярин. - Те, кто ранее меня прибежал служить тебе. Знаешь ведь, и не стоит мне того скрывать: не был я во вражде с московлянами, и не ссорился с их воеводами. А многие из тех, кто стоял за тебя и братьев твоих, погибли или лишились имений. Мне же Божьею волею было передано село от них, во владение. А теперь они его назад забрать захотят.
   - Кто захочет?
   - Сын Федора Ивановича, Денис. Ведь Федору Ивановичу ранее село Кустово принадлежало, а потом, как рассорился он с Московлянами, отобрали у него село и мне отдали. Но разве есть моя вина в том, что я стал хозяином этого села? А теперь - столько лет уж прошло, как моим оно стало. А Денис ходит и всем рассказывает, как вернется он в свои родные хоромы.
   - А ты разве не хочешь доставить людям такую радость, как возвращение в родные хоромы? Насколько я знаю, у тебя есть еще одно село, неподалеку отсюда, на берегу Волги - богатое, прекрасное село. Стало быть, не очень ты оскудеешь, если поделишься с ближним своим.
   Карамышев внимательно смотрел на князя, пытаясь понять, шутит он или нет. Но в глазах Даниила не было ни тени улыбки. Наконец, боярин согнулся в поклоне и отступил от княжеского места.
   - Похоронить Федора Ивановича надлежит со всеми почестями, - говорил Даниил. - Он пал, защищая своих людей, как подобает истинному воеводе. Когда я был простым дружинником в его полку, я видел, как он относится к своим людям; думаю, никто не мог бы пожаловаться на его несправедливость. Когда же он узнал, кто я такой, он не побоялся признать меня князем даже перед лицом враждебного войска. Такую преданность нельзя не ценить. Однако Евдокия Васильевна желала, чтобы дочь их, Алена, присутствовала на похоронах...
   Микула вновь попытался представить, как скажет он Алене... Но если не он - то кто же?
   - Я могу съездить за ней, - выступил он вперед, собравшись с духом.
   - За ней уже уехал Игорь Коростенев, по просьбе Евдокии Васильевны, - ответил Даниил.
   Да, вот так просто... Он опять опоздал. Неужели запретны мечты его о ней, и столь неправедны, что даже вот так, помочь отдать последний долг - ему запрещено?
   Алена с Игорем вернулись через три дня, и с ними приехали многие бояре, стремящиеся заручиться благосклонностью нового князя и уверить его в своей преданности. Микула ждал, что и отец приедет проститься с другом детства, но Ивана Андреевича не было. И у Алены, спрыгнувшей с коня, вид был встревоженный, но не мрачный.
   - Что с отцом?
   Она еще ничего не знала. Игорь ей не сказал. И Микула вспомнил, как мучался тогда, еще до битвы - что бы он сказал, доведись ему стоять перед ней. И он сказал:
   - Погиб.
   - Что?!
   - Погиб он! - выкрикнул Микула - и бросился прочь. Только успел услышать, как вдруг окаменевшая Алена выдавила в лицо Игорю:
   - Надо было мне сразу сказать.
   - Прости. Я не хотел тебя огорчать.
   Микула сперва не хотел идти на погребение, но Всеволод ему присоветовал, говоря, что "следует взглянуть, чем кончается жизнь, чтобы хотеть жить как можно дольше". И потом, раз отец не приехал - судя по всему, просто не знал - у Микулы был долг проститься и за него.
   Крепость Сундовик стала вдруг стольным городом Нижегородского княжества - князь Даниил не спешил ехать в Нижний. И похороны Федора Ивановича, воеводы пограничной крепости, превратились в прославление нового князя.
   Видно было, что Даниил рад в душе безмерно. Как-никак, а к нему вернулось то, почти забытое, ради чего он и был рожден и вырос. Теперь никто бы уж не спутал его с рядовым дружинником - столь величавыми стали его походка и взгляд.
   - Ты видишь: стоило мне вернуться, и люди приняли меня! - с гордостью заговорил он с отшельником.
   - Мало овладеть властью - надо еще суметь ее удержать, - покачал головой Всеволод. - А кто сейчас может поспорить с Москвой? Даже в Орде ее боятся, ищут дружбы московлян.
   - Поодиночке - никто, - согласился Даниил. - Но есть еще вольные княжества, не согнувшие перед ней свои головы! И есть люди, пойдущие за мной в этих княжествах - из Рязани, из Твери, из Новгорода. Есть Андрей Рязанец, есть Илья Новгородец, Елисей...
   - Москва не будет с тобой воевать. Она одолеет тебя, как всегда справлялась с нижегородцами - натравит одну часть бояр на другую. И те, кто сейчас ищет твоей милости, завтра будут испрашивать разрешения на встречу с Петром Димитриевичем.
   Плененный князь Дмитровский, брат Великого князя, оставался в крепости и не проявлял желания уехать; впрочем, его желания никто не спрашивал. Он жил на положении почетного пленника, и решение дальнешей его судьбы Даниил откладывал на потом. Однако на похороны воеводы Петрд Димитриевич пришел по своей воле. То ли хотел отдать дань памяти своему противнику, то ли искал примирения с Даниилом. Его сопровождал Савва Пламень и несколько ратников - стража, но непонятно, кого стерегшая: то ли чтобы никто не смог покуситься на брата великого князя, то ли чтобы сам Петр Димитриевич не убежал.
   День оказался серым и унылым. Было бы странно прощаться с человеком при ярком свете солнца. Сейчас же, в пепельной дымке, скрывшей окрестные леса, даже птиц не было слышно. Земля казалась влажной, и воздух был пропитан туманом.
   На одном из холмов, окружающих село, высилась небольшая деревянная церквушка. Когда-то отец объяснял Микуле, что тем и отличается село от деревни, что в селе обязательно есть церковь, а в деревне - нет. И какая бы деревня большая ни была, а без церкви селом не станет.
   В Лыскове церковь была, но стоящая на отшибе, ближе к крепости. Священник из нее вместе с селянами пережидал военную грозу за крепостными стенами, а теперь вернулся и понемногу восстанавливал раззор, учиненный ордой Талычейка. Церковь была наскоро убрана и вымыта, но большинства икон - что не успели спрятать - она не досчиталась.
   Сюда принесли тело Федора Ивановича, воеводы крепости на Оленьей горе. Церковь сразу оказалась малой для всех тех, кто стремился проститься с воеводой. Даже Петр Димитриевич приблизился к домовине - правда, поклонившись неглубоко, тут же отошел.
   В толпе к Петру Димитриевичу подобрался Семен Карамышев. Микула, шедший проститься с другом отца - после родных, после князей и бояр - замешкал возле них, а потому слышал край разговора:
   - ... Тебе более рады, - говорил Семен. Но не до того, чтобы размышлять над случайно услышанным словом, было тогда Микуле, и он прошел мимо, тут же забыв слова.
   Обряд подходил к концу, когда странное томление возникло у всех, собравшихся под сводами храма. Точно гул, шедший из глубины, гул, неслышимый для уха, но ощущаемый телом. И вздрогнула вдруг церковь; и видно стало, как покосились ее стены - точно вздох вырвался из-под ее основания.
   Крикнув нескольких дружинников, стоявших подле, Даниил ухватил сам домовину с телом воеводы и, велев всем выходить, сам потащил ее на свет. Обряд был нарушен, и люди выходили со странным предчувствием чего-то неотвратимого - и очень нехорошего.
   - Глянь! А ведь вправду она покосилась, - Микула ухватил Дениса за рукав - но тут же понял, что ему до этого дела нет. Крест, торчавший на вершине церкви, смотрел уже не вверх, а как-то странно наклонившись, вроде бы еще не падая, но уже разлимчимо для глаза.
   - Господи, за какие же такие грехи? - проворчала под нос старая женщина, торопливо крестясь - словно спешила осенить себя знамением, пока крест еще виден.
   - Закончи обряд здесь, - велел Даниил священнику, указывая на предел храма, и тот, молча кивнув, продолжил пение, оборванное на полуслове.
   Федора Ивановича похоронили на деревенском кладбище, на опушке леса, там, где лес мешается с полем. Понемногу стали расходиться, только Евдокия Васильевна и Алена остались перед свежей могилой, и чуть поодаль стояли Денис, Игорь и Микула.
   Евдокия Васильевна позволила себе, наконец, расплакаться. До сих пор она ходила словно замерзшая, бледная, почти безжизненная.
   - По крайней мере, он хорошо умер, - прошептала Алена.
   - Что? - рыдания Евдокии Васильевны пресеклись.
   - Он хорошо умер. Быстро, без мучений, на руках у сына.
   Всеволод с Даниилом тоже остались, в стороне от глаз вдовы. Всеволод поглядывал на кренящуюся церковь - и качал головой.
   - Помню, ты всегда с сомнением воспринимал мои слова, будто Созидатель указует нам на неправедность наших деяний подобными явлениями, считая, что, если б была это Его воля, Он мог бы высказаться и яснее. Но если ты оглянешься на прошлое, ты увидишь, что всегда ужасы, творимые людьми, и ужасы, происходящие от природных бед, идут рядом. Пусть, это не Его знаки - но вещи эти, без сомнения, связаны.
   - И ты полагаешь, что появление Талычейка, приход Петра, погоня Арслана - все это вызвало крен церкви? - хмыкнул Даниил.
   - Тут, конечно, есть и прямая связь, - согласился Всеволод. - Никогда до сей поры не пробегало вблизи церкви такое множество всадников; возможно, орда Талычейка или ваше сражение вызвало какое-то сотрясение земли, и церковь покосилась... Но я думаю о другом. Покойный Курмыш говорил, что Взгляд потревожен... Ты помнишь, что ты почувствовал, когда вздрогнула церковь? Словно бы томление, желание бежать. Так вот, я хочу сказать, что происходит что-то в самой земле, что призыв Петра к походу за добычей был так радостно принят людьми, и Федор так легко поднялся на мятеж, и Денис его поддержал, и селяне пошли за ним... В мире творится много убийств и насилий, но иные удивляют и возмущают более других - когда встает брат на брата, сын на отца, когда мать не жалеет своих детей. При ином состоянии духа, в здравом уме, любой человек с негодованием отвергнет самую мысль о подобном преступлении; однако случается что-то - и он совершает это, как бы на время обезумев, увидев в ближнем своем - врага своего. Вспомни, все началось с того, как Семен напал на Рогволода. Конечно, тот его изводил - но ведь Семен был спокойнейшим человеком! И после - он безропотно снес, что его отдали в холопы, подчинился, не пытался бежать. А в тот миг на него нашло затмение. Да и ваша битва: можно приводить много доводов, будто была она необходимой, а я вижу: тут тоже на многих нашло затмение. Никто вас ведь драться не принуждал. А когда такое находит на многих людей, пора задуматься: нет ли чего-то такого вне нас, каких-то сил, выше нашего разумения?
   - Что же ты надумал? - Даниил оживился.
   - Я пошел дальше тебя. Ты полагал, что с любым человеком можно найти общий язык; я же считаю, что свой язык, который можно нам понять, есть у любой стихии, у любого живого - или неживого - существа. Это, конечно, не набор звуков, это, если хочешь - язык смысла, истинных понятий, свойственных именно этому явлению. Так вот, раз церковь покосилась, на то были свои причины. И раз вы подрались - на то тоже были свои причины. Я могу поговорить с тобой, чтобы узнать, зачем ты полез в драку. С церковью я поговорить не могу - но я могу-таки в какой-то мере у нее это выспросить. Тогда, быть может, многое станет ясно.
   Проходя мимо парней, охранявших плачущих женщин, отшельник попросил их негромко:
   - Завтра к обеду приходите ко мне. Надо будет поговорить.
   После чего направился осторожным шагом к церкви.
  
  -- Глава 13. Дом на отшибе.

Поляна, залитая Солнцем,

И лес вокруг шумит листвой.

Здесь жизнь цветет - но тень крадется,

И яркий день сокроет тьмой.

   Летний полдень золотил яростным блеском Солнца зеленые россыпи листьев. Неугомонные сойки сновали в кущах от дерева к дереву, и пугливый заяц осторожно вынюхивал воздух, поднявшись на задние лапы.
   Внезапно и заяц, и сойки бросились врассыпную. На поляну, разрезавшую вековую стену леса, выехали двое всадников. На одном был дорогой наряд боярина; второго укрывала накидка Всадника.
   - Приветствую тебя, друг мой, - первым заговорил боярин, останавливая коня.
   - Да пребудут долгими дни твои, - всадник легко склонился к гриве коня. - Что побудило соседа моего призвать на помощь ныне гонимого сына степей?
   - Почтенный Талычейк, - Карамышев вытер вспотевший лоб расшитым платком. - Я, как и ты, всего лишь ратую о восстановлении справедливости.
   - Восстановление справедливости - почетное намерение; но, как и о большинстве благих намерений, о нем вспоминают лишь тогда, когда оно служит чему-то более важному, - нетерпеливо возразил Талычейк.
   - Друг мой, - Карамышев вспотел еще больше. - Я отдаю должное твоему уму, но советовал бы тебе не торопиться.
   - Твой совет был бы уместен, если бы мы сидели в моем шатре в окружении верных моих воинов; здесь же, недалеко от стен моего врага, я склонен спешить.
   - Тем не менее, спешка всегда вредила делу, - Карамышев бросил вытирать лоб и принялся тереть шею. - За этими стенами заняты отнюдь не составлением замыслов твоей поимки. Там всех заботит такое ничтожное событие, как вчерашний обвал церкви. Подумать только! Храм Божий покосился - эка невидаль... Какая духота, однако! Не иначе, будет гроза. Не сердись, почтенный воин. Мне нелегко говорить о том, о чем я собираюсь сказать.
   - Однако, это твой человек нашел меня, а не мой - тебя, значит, ты более нуждаешься в моей помощи, нежели я - в твоей; следовательно, я нахожусь здесь исключительно из уважения к тебе.
   - Лишь потому тебе кажется так, что ты не знал, к кому обратиться; если бы верные люди донесли тебе, каковы мои намерения, ты бы сам поспешил встретиться со мной, - продолжал Карамышев. - Надеюсь, не будет излишней дерзостью спросить тебя, что ты собираешься делать дальше?
   - Будет, - зло отозвался Талычейк. - Это будет излишней дерзостью. Я не намерен раскрывать свои замыслы перед... почтенным служителем князя русского.
   - О, да, я - почтенный его служитель... Но он не ценит моих заслуг и моей преданности. Он хочет отобрать у меня село, кормившее меня и поившее на протяжении почти десяти лет!
   - Какой злодей, - без тени улыбки покачал головой Талычейк. - Чем же ты хочешь ответить ему на это?
   - Я хочу убедить его в своей еще большей преданности! Дело в том, что я знаком с воеводой славного стольного града Владимира. Я полагаю, что столь достойному князю, как Даниил, незачем останавливаться на достигнутом, ему надо идти дальше, и вслед за Нижегородским столом занять и Великий стол Владимирский*. И я намерен открыть перед ним ворота этого древнего города.
   Талычейк, хитро прищурившись, внимательно смотрел на боярина. Тот пыхтел и отдувался, вполголоса жалуясь на жару - и бросал осторожные взгляды на Всадника. Наконец, Талычейк рассмеялся.
   - А как ты думаешь, понравится ли Великому князю Московскому такая выходка Нижегородского князя?
   - О, это выходит за пределы моего разумения. Как отнесутся к этому другие князья - какая мне разница?
   - Как я понимаю, ты хочешь преподнести своему князю нежданный подарок, и потому встретился со мной в уединении?
   - Ты прав.
   - Но вот в чем дело, почтенный боярин, - внезапно нагнулся к нему Талычейк. - Ты предлагаешь мне сделать врагом не только Даниила, но и московского князя Василия, с которым я совершенно не хотел бы ссориться!
   - А кто узнает, что ты был в этом набеге? Или есть люди во Владимире, знающие тебя в лицо? Мы будем действовать от имени князя Даниила; а со слуг его - какой спрос?
   - Да, у тебя многое продумано, - Талычейк склонил голову. - В таком случае, приезжай ко мне сам, со своими людьми, и мы обсудим остальное.
   Они разом насторожились, когда лошади их, перестав дергать высокие травинки из-под ног, замерли и подняли головы.
   - Ты полагаешь, нас никто не видел? - улыбка Талычейка стала зловещей. - Что же, чтобы быть в этом уверенным, я прикажу своим людям осмотреть окрестности.
   Но Микула уже гнал Светлояра прочь от поляны, куда занесла его поступь коня.
   - Ты куда несешься? - окликнул его Денис.
   Микула остановился. Перед ним сидели верхами Алена, Игорь и Денис.
   - Вас ищу, - не очень убедительно ответил Микула. - Как там в крепости, все еще совещаются, что с церковью произошло?
   - Священник решил, что это - за наши грехи, - отозвался Денис. - Наверное, с тем и успокоятся.
   - Алена, - вырвалось у Микулаы, - а ты чего решила поехать?
   - Всеволода всегда полезно послушать, - упрямо отозвалась девушка, и Микула не стал расспрашивать - наверное, ей и впрямь на пользу пойдет беседа со старцем. Он не остыл еще от скачки - однако не мог не заметить, как опирается Алена на руку Игоря, и сердце его вновь больно кольнуло.
   " Я не знаю, что это. Если это- не любовь, то что? Зависть? Наверное, я просто завидую Игорю. Это просто мое больное самолюбие - отчего она выбрала его, а не меня. Но как можно быть такой божественно красивой?"
   Игорь с Аленой ехали впереди, а Микула, некоторое время поразрывавшись, остался в конце концов рядом с Денисом, мрачно смотрящим под ноги коню.
   "Наверное, поэтому. Потому, что мне мой собственный образ дороже, чем она. Потому, что я смотрю на нее - но вижу лишь то, что хочу видеть. Но разве не знает она, что я отдал бы все?.. Разве не доказал я, что отдал бы? Значит, не все. Но ведь был тот взгляд! Как забыть ее глаза? Почему, зачем она посмотрела на меня Тогда - Так?.."
   Он невольно тряхнул поводьями. Светлояр промчался вперед; Микула резко заворотил его - и вновь помчался назад.
   "Зачем я вечно ей досаждаю, зачем пытаюсь попасться на глаза? Уйти бы - и останусь навеки с доброй памятью. Но стоит мне уйти - и меня выкинут из памяти, как досадное недоразумение: "Был". "А вот Микула..." - "Ах, прошу тебя, не вспоминай о нем". Ничего нельзя требовать от любимых. Но хоть того, чтобы помнили? Ведь это - во власти тех, кто помнит".
   Вход в ворота был заложен жердями.
   - Похоже, его дома нет, - Игорь остановил коня перед изгородью. - Нехорошо: позвал в гости, а сам ушел.
   Припав к шее Светлояра, Микула разогнал коня - и перемахнул изгородь на глазах у Алены. Игорь спешился, и они вдвоем стали снимать жерди.
   - Эй! Хозяин дома ли? - Алена осторожно переступила порог.
   - Думаю, вы с ним больше не встретитесь, - ответила ей темная тень, сидевшая в углу. - Заходите.
   Приглашение звучало отнюдь не дружески, однако они вошли, привыкая к полумраку дома.
   - Рогволод? - проморгавшись, Микула с удивлением признал пропавшего десятного.
   - Я вас ждал. Присаживайтесь.
   - Зачем? - передернула плечами Алена. - Раз хозяина нет, мы, пожалуй, пойдем.
   - Да и тебе тут нечего делать, - заметил Денис.
   - Может быть, ты и прав, - согласился Рогволод. - Но мне и ТАМ нечего делать. А уйти вам вряд ли удастся.
   - Что ты хочешь сказать? - Денис подскочил к десятному, схватил его за плечо. Рогволод нехотя повел плечами - и рука Дениса соскользнула.
   - Никто никуда не уйдет. Нам осталось только сидеть. И бояться.
   - Бояться?
   - Разве вы не чувствовали, что, когда боишься - одним краешком уже прикасаешься к Небытию? Оно - наше начало и конец. Зачем же бежать от него? С ним нельзя бороться; от него нельзя убежать. Чем больше сил ты тратишь на борьбу с ним - тем быстрее оно поглощает твои остатки.
   - Надо уходить, - шепнул Микула Денису; но ноги как будто приклеились к полу и уходить не желали. Гости стояли, как примороженные - и слушали падающие приговором слова.
   - Вы смеялись над моими словами о Конце Мира. Да. Это смешно. Мир гибнет каждый миг, и вы не в силах спасти его. Можно только смеяться. Смейтесь и дальше; с улыбкой легче умирать. Все завершает свой круг и уходит в Небытие; а вы куда-то спешите, несетесь, выбиваетесь из сил, чтобы хоть на миг отдалить конец, чтобы еще один миг повыбиваться из сил! Вы двое, - он повернулся к Алене и Игорю, - зачем вы любите друг друга? Вашей любви придет конец, и очень скоро; так зачем начинать то, что неминуемо закончится?
   - А дети? - возразил Игорь. Рогволод покачал головой:
   - Рождать новые жизни - для смерти? Или ты еще не понял, что всю жизнь мы учимся умирать - а потом придет Он, Великий закон Забвения, и твои собственные внуки уже не будут знать о тебе? Нас принудили жить; но еще прежде рождения нас принудили умирать. И я не хочу быть искрой в этой бессмысленной пляске. Все обречено вырождению. Люди привыкают к любви, и к ненависти, и к страданию. Все должно развалиться, умереть, перестать существовать - только так, забыв о своем прошлом, вы проживете еще на один шаг больше.
   - Все это я слышал уже, -произнес Микула, - но как ты мог услышать мой больной бред?
   - Это не был бред - это было прикосновение к Истине. Я говорю правду, а она одна. Правда - она всегда так бедна и одинока. Вот сколь богата ложь! Один малый шаг в сторону от правды - это уже ложь. Одно слово, один неверно понятый смысл!.. Насколько ложь богаче и разнообразнее! И насколько полезнее: ежели хочешь чего-то добиться, приходится хитрить, ведь само собой, по правде, вряд ли получится желаемое. Впрочем, даже сейчас, говоря вам, я уже где-то, желая сказать покрасивее или побыстрее, отступил от истины - и вы поняли не то, что я хотел. Но и хорошо. Тем лучше, что все скоро кончится.
   - Не спроста он это говорит, - произнес Игорь негромко. - Он знает что-то. Надо пойти, посмотреть.
   - Я схожу, - вызвался Микула. У него родилось подозрение, что он знает, о чем говорит Рогволод.
   Микула не успел отойти на несколько шагов от двери, как заметил в тени деревьев людей. Некоторые были на лошадях, иные - пешими; все они пробирались к дому. Увидев Микулу, неизвестные остановились.
   "Вот то, чего я ждал. Они пришли за мной - но могут взять всех. Я всего лишь сделаю то, что должен; но она будет знать, ради кого я это сделал".
   - Не стреляйте! - Микула шагнул к ним, подняв руку. - Вам нужен только я.
   В следующий миг Микула был схвачен за шиворот рукой Дениса и оказался на земле, а позади того места, где он стоял, ударила стрела. Потом Игорь с Денисом затащили его в дом.
   - Ты чего надумал? - грозно спросил Денис. - Сдаться?
   - Или бежать? - с усмешкой вторил ему Игорь. Микула, мгновение назад готовый проститься с жизнью, тяжело дыша, возвращался в этот мир.
   - Много вы понимаете! Они за мной пришли!
   - С чего ты решил? - удивился Денис.
   - Я слышал то, чего не должен был слышать.
   - Так они тебе и поверят, что ты один слышал, - хмыкнул Игорь. - Много их?
   - Со всех сторон. И конные, и пешие.
   - Будем драться, - твердо решил Денис. - Алена, наверх! Рогволод!
   - Разбирайтесь без меня, - лениво отозвался тот, скрестив руки.
   - Ладно, дома разберемся, - процедил Денис сквозь зубы.
   - Лошадей надо отпустить, - заметил Игорь.
   - Да, может быть, они выбегут к нашим, - согласился Микула. - Там догадаются, что с нами что-то случилось.
   Он первым рванул к лошадям, Игорь и Денис - следом. В них полетели стрелы. Сдернув лук, привязанный к седлу Светлояра, Микула ударил коня:
   - Беги, беги!
   Лошади нехотя побежали прочь. Кто-то кинулся им на перехват. Микула выстрелил, не целясь; ему ответили - стрела впилась в стену дома.
   - Я беру дверь, вы - боковые стены, - распоряжался Денис. - Алена! Тебе самое трудное: надо обкидывать с чердака их всем, что подвернется под руку. Игорь, подавай ей.
   - Хороший разор мы Всеволоду учиним, - хмыкнул Микула.
   Наверх подняли горшки, поленья, лавку, глиняные миски... Нападающие притихли. Тени мелькали повсюду, но больше выстрелов не было, и к дому никто не приближался. Казалось, там ждали чего-то; и вскоре стало ясно, чего.
   Из-под деревьев вышел Противник. Он был в легкой кольчуге, и лицо его скрывала стальная личина, но Микула узнал его. В животе противно заныло, и руки сами опустились, и не было сил вновь их поднять. В руках Противник держал по сабле, и в каждом движении его сквозила Смерть.
   Игорь выстрелил почти в упор; но еще когда он спускал тетиву, Корибут уже прыгнул, кувырнувшись через голову - и встал возле стены дома, не доступный для стрел изнутри. От брошенного Аленой горшка он отмахнулся, как от мухи - и вступил в дверь.
   - Впустите его в дом! - велел Денис, отступая.
   Когда Корибут перешагнул порог, они разом напали на него с трех сторон. А он прошел мимо них, словно не заметив - и повернулся у другой стены, вновь лицом к ним.
   В углу равнодушно сидел Рогволод; и странно было видеть его скрещенные руки и отсутствующий взгляд рядом с летающими смертоносными клинками. Лишь когда лезвие вспороло дерево лавки, на которой он сидел, Рогволод поднял глаза на сражающихся.
   Один из клинков Корибута прошел на волосок перед лицом Микулы - и юноша успел вздрогнуть, а потом попытался пронырнуть под рукой. Корибут, однако, был проворнее их всех, вместе взятых. И, отчаявшись достать его оружием, по знаку Дениса они разом кинулись к нему вплотную, ближе, чем били острия сабель, и, навалившись, просто вынесли за дверь, которую тут же и захлопнули, и Денис запер на засов.
   Дух перевести им не дали: с чердака раздался предупреждающий крик Алены, и парни бросились к окнам.
   Шесть пешцев несли за ветви только что срубленное бревно. Но несли его не к двери, а к задней стене, лишенной окон, так что стрелять изнутри было невозможно.
   - Они с ума сошли, - возмутился Денис. - Вместо того, чтобы высадить дверь, ломают дом.
   - Это им и надо, - заметил Игорь. - Зачем с нами биться, если можно похоронить под обломками?
   - Я им такой радости не доставлю! На вылазку! - Денис распахнул дверь и выскочил - в тот миг, как острие бревна ударило в дом. Где-то балка застонала и начала прогибаться; Алена едва удержалась, чуть не свалившись вниз.
   Несшие бревно поспешно бросили свой таран и попытались схватиться за оружие, но парни напали на них прежде, и те бежали, унося двоих раненых. Не дожидаясь, пока их обстреляют, защитники дома вернулись внутрь.
   Все стихло. На сломанной изгороди валялось брошенное бревно. Молчаливые тени перебегали от дерева к дереву, словно совещаясь.
   Яркий день стесняли тучи, и давящая духота вливалась в распахнутые окна. Молнии пыхали, но далеко и беззвучно - где-то за Волгой шла гроза.
   - Хороший дом построил Всеволод, - заметил Микула - и улыбнулся. Пусть Рогволод во многом не прав, но он прав в одном: смерть есть завершение жизни. А конец должен быть самым лучшим из всего, что было. Умереть надо красиво. И почему - не под развалинами дома, обняв девушку, к которой стремился всю жизнь?
   - Они здесь! - закричала Алена. Микула взлетел на чердак - и успел увидеть, как через малое оконце полез человек.
   Чердак дома Всеволода был почти пустой: там стояло три кадушки, снаряжение бортника - сетка, шапка и рукавицы - да вот теперь еще валялась притащенная ими снизу груда вещей. Но бегать по чердаку было нелегко, прежде всего - потому что во весь рост там выпрямиться можно было лишь посередине.
   Ловкий и мягкий, как кошка, Корибут нырнул к Микуле.
   - Алена, вниз! Зови наших! - Микула отпрыгнул - и ощутил под ногой пустоту. Успел упереться в балку свободной рукой; толкнувшись, пронырнул под рукой противника - чтобы вновь отступить.
   Над срубом возникло лицо Дениса; выпад в его сторону - и Денис загремел вниз по ступеням; но Микула успел перейти в наступление. И снова противник увернулся, а Микула едва не врезался в скат крыши острием клинка. Тогда появился над срубом Игорь; Корибут ударил его сапогом, и тот исчез. Внизу металась Алена, от одного к другому:
   - Что же вы его одного бросили?
   Значит, оба целы. А Алена за него беспокоится. Можно порадоваться, что она хоть успела спуститься: на это время Микула устоял. Он чувствовал, что слабеет; но, хоть вещал Рогволод о близящемся конце, не суждено было Микуле окончить свой жизненный путь сегодня, ибо вдруг еще один человек оказался на чердаке, и Корибут, потеряв саблю, прыгнул вниз.
  
  
  -- Глава 14. Огненные стрельцы.

Презрев могущество воды,

Отвергнув силу камнепада,

Людским несчастием горды -

Они возьмут все, что им надо.

  
   В глубине слышался ропот воды, падающей в каменную чашу. Отсвет огня метался по пещере, приближаясь ко входу в дальнее ответвление, вслед за убегающим ручьем.
   - Куда этот путь ведет, я знаю - в конце концов, ручей выбивается ключом из-под холма и стекает в реку. А вот этот маленький ручеек, что отделяется от него в другую сторону, меня занимает куда больше.
   Всеволод с Даниилом стояли на распутье, глубоко под землей, забравшись в самое дальнее убежище на Заставе.
   - Странно мне, что ты ищешь ответ на вопрос, почему вчера чуть не рухнула церковь в селе, здесь, за десять верст от нее, - покачал головой Даниил.
   - Все в этом мире взаимосвязано, - ответил Всеволод. - Но я знаю, что воды, подмывшие основание церкви, текут откуда-то отсюда. Ты слышал о Заповедном лесе?
   - Конечно. Потому я и устроил заставу здесь, возле него. Заклятье охраняет лучше меча.
   - Мы сейчас как раз под этим лесом. Из его болот сочатся ключи, и сбегают по этим промоинам. Скоро тут все рухнет, и заставу придется переносить.
   Даниил с опаской оглядел своды.
   - Почему ты считаешь, что все рухнет?
   - Я смотрел, как покосилась вчера церковь, и мне пришло в голову, что это - из-за подземных вод. И я пришел сюда проверить свою догадку... Мы полагали, дальше туда пройти нельзя, - Всеволод опустился на четвереньки, вручив Даниилу свой светоч. - Придется это опровергнуть.
   Он довольно лихо полез вперед, и вскоре раздался его голос:
   - А я был прав: дальше ход расширяется. Ползи сюда.
   Когда Даниил, согнувшись в три погибели, добрался до отшельника, ухитрившись не загасить огня, тот сидел на корточках и задумчиво смотрел в темноту прохода.
   - Взгляни: дальше пещера почти совершенно залита водой.
   Даниил поднял огонь - и увидел отблеск его на водной глади. Перед ним было подземное озеро.
   - И как подземная вода связана с твоим предположением о злобе людской?
   Всеволод вздохнул:
   - Когда нечто нарушается во взаимоотношениях людей, это отзывается во всей природе. Я говорил с теми, кто издревле живет на этой земле. Они знают, что и как. Они умели жить так, чтобы земля не считала их чужаками; они не брали у земли слишком многого, не отгораживались от нее стенами, они заботились о ней и любили ее - и она отвечала им тем же. А потом пришли новые хозяева. Которые, не узнав, как жить на этой земле, стали брать у нее все, что можно, ибо они так привыкли. И земля стала умирать. Как ты думаешь, откуда тут столько воды? Сотни и тысячи всадников промчались по нашей земле, множество людей бились на ней друг с другом. Сместились древние пласты; там, где раньше стекала свободно речка, встают болота и подземные озера. Ключи замутились; там, где пришельцы вырубили леса, обнажились глина и песок; воды подземные и земные изменили свое течение, и я не удивлюсь, если скоро вся крепость съедет в речку вместе с горой.
   - Не съедет - там очень прочное основание. Ее строили еще булгары несколько сот лет назад.
   - Надеюсь, ты прав. Но все чаще бушуют грозы над нами, грозы в небесах, и грозы на земле. Гроза - это ярость природы; ее ответ на ярость в душах людей - или отзвук иной ярости, бушующей в неведомых глубинах мира, там, откуда к нам приходят наши темные мысли. Так я могу себе это объяснить. Когда говорят, что мор, или нашествие, или разорение нам приходит за наши грехи - это сложно понять, но это правда. Не сразу видна связь, но когда мысли твои не чисты, они мутят все вокруг. И множество сил и служителей вокруг нас существует, чтобы разгребать последствия наших мыслей и приводить землю в порядок, чтобы дети наши могли на ней жить. Но чем глубже упорствуем мы в своих заблуждениях - тем горше бывает лекарство. Казалось бы, дружинник просто выполняет приказ князя, какой с него спрос? Но именно что отказался он сам судьбу свою вершить, право решать все переложил на князя - значит, и он виновен не менее, чем князь. И горожанин, прячущийся за крепостной стеной, покупает товары, что завоеваны в чужой стороне князем - значит, и он за дела своего князя в ответе. И чем далее забираемся мы в сторону от пути, на котором можем мы жить с землею нашей в мире и согласии, тем сильнее возгорается в нас ярость - на самих себя, а затем и на других, что тоже по неверной дороге идут. И застилает гнев глаза, и несутся кони, не видя дороги... Впрочем, некоторые умеют пользоваться этой яростью в своих целях.
   Всеволод отодрал от стены комок глины и бросил в озеро.
   - Так мелкий камушек, сброшенный ногой, вызывает обвал. Так небольшой костер приводит к лесному пожару. Так и небольшой толчок, слово, сказанное нужному человеку в нужном месте и в нужное время, может привести к очень большим последствиям. Которыми, если знать природу людей, даже можно суметь воспользоваться. Ибо если ярость уже велика - ее можно направить туда, куда надо тебе, и словно бы не ты будешь в случившемся виноват.
   Отшельник оглянулся на князя:
   - Если не боишься промокнуть, предлагаю тебе посмотреть кое-что.
   - Ты как будто заранее знаешь ответ! - удивился Даниил.
   - Нет. Но я предполагаю. А вот в верности своих выводов предлагаю убедиться и тебе.
   Подобрав полы своих одежд, Всеволод ступил в подземное озеро. Даниил последовал за ним, держа оба факела над головой.
   - Как ты думаешь, почему Савва Пламень зачастил к нам? - рассуждал Всеволод, бредя по колено в воде - и понемногу погружаясь все глубже. - Конечно, он - княжеский человек, но за дело, выгоды не сулящей, он не возьмется. Что же ему надо в наших не слишком богатых - и довольно опасных - местах?
   Даниил остановился в задумчивости.
   - Полагаю, у него торговые дела с кем-нибудь в крепости. Даже скажу, с кем - с Ингварем Игнатьевичем.
   - Что же такого может предложить Ингвар, ютящийся из милости у своего брата, богатому оружейнику, городовому дворянину?
   - И что?
   Всеволод остановился.
   - Ты помнишь, когда тут объявился он - и когда появился Талычейк?
   Даниил непонимающе воззрился от него.
   - А, впрочем, мы пришли, - вместо ответа Всеволод вытянул вперед руку.
   Озеро кончилось, остался лишь тонкий ручеек, пробегающий по дну пещеры. А в пещере перед Даниилом открылся вид - не то склада, не то лавки восточного купца. Посредине стоял стол, а вдоль всех стен стояли бочки, бочки...
   - Вот и разгадка. Талычейк не просто так объявился тут. И не просто так потребовал дань медом. Самому ему, понятно, столько меда без надобности. Но Савва - купец. Он ведет торговые дела со множеством других купцов. И вот некто из местных договорился с Талычейком, что тот будет добывать товар - своим путем, данью и грабежом - а потом они с Саввой будут его продавать в другие земли. С мордовских сел много не возьмешь, самое дорогое у них - мед; его-то Талычейк и запросил в качестве дани. И другой товар, привозимый Талычейком, Савва берется сбывать в других краях, щедро делясь прибылью. А пока Савва ездит за товаром, остальное хранится тут. Этот склад и оберегает ваша застава.
   - Почему ты думаешь, что не сам Савва подбил Талычейка?
   - Прежде всего, Талычейк и разговаривать с Саввой не стал бы. А потом, этот кто-то должен хорошо знать наши места. Сюда ведь есть и другой вход...
   Всеволод осмотрелся
   - Савва на заставе не показывался? Стало быть, он входил иным путем, и скорее всего, этот путь ведет из леса. Я полагаю, коли Савва сюда входил, мы сможем выйти.
   Они долго еще пробирались по узкому проходу, обнаруженному в дальнем углу пещеры - на сей раз, вверх по течению неприметного ручья.
   - Надеюсь, Микула подождет, - волновался Всеволод. - Чувствую я, к обеду мы не вернемся.
   - Что ты хотел ему сказать? - спросил Даниил.
   - Что я могу сказать? Только предостеречь. Увы, пока я не разобрался во всех сплетениях чьего-то замысла.
   - Но ты уже можешь сказать - чьего?
   - Я пока не хочу никого обвинять. Но можно это проверить. Тот, кто затеял все это, разбудил такие силы, которые нескоро теперь обретут покой.
   - Если ты скажешь мне, кто это, я мог бы попытаться угадать его мысли.
   - Ну, я не умею, как ты, читать мысли по лицу, - ответил Всеволод. - Да и, по правде говоря, не хочу уметь. И не потому, что занятие сие смахивает на колдовство. Просто, когда делаешь что бы то ни было, надо понимать, зачем. Вначале решаешь, зачем это делать, а уж потом - какими способами. А вашему искусству можно научиться и для того, чтобы лучше понимать человека, и для того, чтобы проникать в его мысли и держать его в своей власти.
   - Это не искусство - это умение приходит само, когда долго общаешься с человеком, - возразил князь.
   - А потом свой опыт переносишь на других. Это рисковый шаг. Но я просто предполагаю, основываясь на своем знании людей...
   Всеволод остановился перевести дух. Последние несколько шагов они сделали, упираясь руками в землю.
   - Вряд ли можно утверждать, будто он затеял все это - но он явно знал, от тех, кто живет на этой земле и знает ее, о грозящих бедах, и сумел ими воспользоваться.
   - Значит, ты думаешь, Талычейк объявился не случайно, а по чьему-то приглашению? - спросил Даниил. Он помнил, что рассказывал Йоллыг, и мог лишь дивиться, как догадался до всего этого Всеволод. - Я знал, что у Талычейка был сговор с кем-то в крепости. Я не знал, о чем этот сговор, думал, что он собирался взять крепость. Но то, что говоришь ты, еще более дико...
   Всеволод пожал плечами и снова двинулся вперед. Еще несколько шагов - и легкая крышка дерна отвалилась, открыв выход меж корнями деревьев. Они были в Заповедном лесу.
   - Теперь можно передохнуть, - Всеволод упал на мох, стелящийся под деревьями. Даниил расположился рядом.
   - Допустим, ты не знаешь, кто это затеял. Но поделиться предположениями можешь?
   - Думаю, ты сам скоро догадаешься. Он вскоре начнет действовать, и мы все узнаем.
   - Но ты говоришь, он из местных. Почему же он столько времени тут живет - а действовать начал только сейчас?
   - Смотря что ты называешь "действовать". Он давно готовил свои действия. И потом, именно сейчас объявилась орда Талычейка, которую можно использовать. И на которую можно большую часть своих не очень благих деяний потом свалить.
   - А ты как все это узнал?
   - От жителей этой земли. Я был в Кустове, я говорил с Денисом, с Федором, просматривал записи в монастырских книгах. Меня, правду говоря, это сильно огорчает, как он ради мелкой своей цели затевает большую игру. Но - в этой игре может кое-что перепасть и ему, а потому - какое дело, что он вырубит целый лес, если из одного из бревен он выточит себе ложку?
   - Но ведь ему жить в этом лесу! - воскликнул Даниил, очень живо приняв образы, предложенные Всеволодом.
   - Думаю, он-то выживет и в пустыне. Вот что делать остальным обитателям леса?
   Голова отшельника печально поникла:
   - Самый сильный огонь, сияющий вдали, прекрасен - но стоит ему соприкоснуться с жилищем, он разрушает его. Так жадность и злоба человеческая может разбудить куда более страшных демонов, чем огонь, и она ненасытна в своем поиске. И не успокоятся эти силы потому, что слишком многим выгодно, чтобы они бушевали. Ингвар заботился о своем - но и Петру Димитриевичу был нужен Талычейк, разоряющий села, и Талычейку нужна война, чтобы спастись от своего бывшего повелителя... И ты, чего таить, приложил свою руку к разжиганию этого пожара!
   - И потому покосилась церковь? - в страхе спросил Даниил.
   - Вот этого я пока не знаю.
   Всеволод вновь бодро вскочил на ноги, и ни тени усталости не было в нем.
   - Пора идти. А то тебя начнут разыскивать обеспокоенные твои люди. И Микула, боюсь, заждался.
   Еще на подходе к дому Всеволода они почуяли неладное.
   - Тихо в лесу. Птиц не слышно, - поднял руку Даниил.
   - Гости мои, видно, всех напугали.
   - Это не те гости, которых ты ждешь, - Даниил дернул Всеволода - и успел повалить на мох прежде, чем из-за деревьев появился всадник.
   - Из орды Талычейка. Я думал, он уже за десятки верст отсюда, - удивился Даниил.
   - Что он делает у моего дома? - возмутился Всеволод негромко.
   - И не один, а с друзьями, - поддержал Даниил. - Я пойду разберусь, а ты ступай в крепость за помощью.
   - Ну, нет. Это мой дом, и туда пойду я; а вот ты, как князь, веди подмогу.
   Из леса донесся звон мечей.
   - Там кто-то бьется, - поднял руку Даниил. - Нет, Всеволод, это работа для воина.
   - Что ж, иди, - сдался Всеволод. - Только умоляю - будь осторожен.
   Даниил обещающе кивнул - и заскользил в подлеске. Всеволод следил за ним, пока тот не исчез - а потом тронулся в обход засады, к крепости.
   В несколько прыжков Даниил оказался на дереве - и с длинной ветви, протянувшейся к самому дому, нырнул в чердачное окно, откуда раздавались звуки битвы.
   - Корибут? - перехватив занесенную для удара руку с клинком, Даниил развернул противника к себе лицом - а тот, бросив саблю, кинулся с чердака вниз и стремглав бежал к лесу.
   - Держи его! - вскричал Денис. Алена взвизгнула.
   - Откуда ты? - удивился Игорь, когда Даниил с Микулой спустились с чердака.
   - С дерева, - ответил Даниил. - Держаться нам осталось недолго: Всеволод ушел за подмогой.
   - Но кто они такие? - спросила Алена требовательно.
   - Точно не знаю. Если я правильно понял Всеволода, им нужны Денис и Алена, - произнес Даниил.
   - Им нужен я, - возразил Микула.
   - Ты тоже неправ. Они пришли за мной, - подал вдруг голос Рогволод.
   Забыв о Микуле и о том, что собирался его расспросить, в чем же он провинился перед Талычейком, Даниил подошел к Рогволоду.
   - И ты здесь?
   Рогволод поднял глаза на князя.
   - И я здесь.
   - Каким ветром тебя сюда занесло?
   - Противным твоему. Все мы тут ждем своего конца.
   - Очнись, Рогволод! Сколько можно горевать об ушедшем? Когда ты дашь ей спать спокойно?
   - Не трогай ее памяти! Вы, ненормальные, уговорили меня, будто надо бороться со злом этого мира, исправлять ошибки, помогать слабым - а надо было просто жить! Жить рядом с ней, радоваться каждому мгновению, пока мы вместе! А теперь, когда ее нет - ты все еще пытаешься меня учить, как жить?
   - Рогволод! - строго прикрикнул на него Даниил, и мука на мгновение исказила его лицо. - Я не хочу с тобой меряться несчастьями; но поверь, я страдал не меньше твоего, и понял, что так, переживая об утраченном, утраченного не вернешь. Души ваши встретятся вскоре; что скажешь ты при встрече?
   Рогволод исподлобья поглядел на князя - и отступил, ничего не сказав. А потом ударил гром.
   Словно ураган полетел по лесу. За деревьями мелькали всадники, бежали пешие; и вослед им, быстро приближаясь, коротко и сухо грохотало, и каждый удар сразу растворялся в густой листве.
   Стрельцы приближались к дому. Один остановился у окна - и вдарил куда-то в темноту леса.
   Не верьте, будто огненное оружие может стрелять тихо. Звоном заложило все пространство от земли до неба, уши наполнились тугой ватой. Напрасно было трясти головой: с запахом дыма звон заползал вновь.
   Когда дым рассеялся, Даниил и Рогволод исчезли. В дверях появился торжествующий Савва Пламень - с дымящейся пищалью в руках, с обнаженной саблей и с раскрытой сумкой на перевязи.
   - Ага! Ты здесь! Ребята, ну-ка, вяжите его! - указал он на Микулу. - А кто не согласен, может попробовать возразить, - Савва свирепо оглядел дернувшихся было к Микуле Дениса и Алену. Игорь тихо сжал руку Денису и что-то зашептал на ухо. Микула усмехнулся.
   - Ну, Савва, не думал я, что ты так злопамятен.
   - Я всего лишь верный слуга своего господина. Уведите его...
  
   Странным был совет, собравшийся в горнице хором воеводы в крепости на Оленьей горе. Во главе стола расположился Даниил, а напротив него восседал Петр Димитриевич. Савва Пламень, страшно гордый, что смог-таки изловить ненавистного боярчонка, брался доказать вину его перед обоими князьями, и перед всем честным людом, а потому сюда сошлись и десятные из крепости во главе с Ингваром и Денисом, и Гутлуг с Йоллыгом, и начальные люди из бывшего войска Петра Димитриевича, и бояре, приехавшие из Нижнего к новому князю. Микула стоял, окруженный людьми Саввы, со связанными руками, и мог только радоваться, что нет Алены - вид у него был довольно дурацкий.
   Где-то в толпе затерялся и Всеволод, Микула видел его мелькающую макушку, но к столу отшельник идти не хотел, хотя Даниил и звал его. Отчасти Всеволод себя винил в случившемся, хотя Савва оказался возле его дома вовсе не по его зову: кого-то искал сам, и сейчас предстояло выяснить, кого.
   - Пресветлый княже, - Савва поклонился сперва Даниилу, затем Петру Димитриевичу, явно не собираясь терять расположение возможного будущего хозяина. - Сей боярчонок много мне крови попортил, но не стал бы я собирать вас по столь ничтожному делу, ежели б не был уверен - от него все зло и исходит!
   Микула дернулся было возразить - но понял, что обречен дослушать до конца: тут же его осадил правый сторож, дернув за ремень.
   - Поясни свои слова, - потребовал Даниил.
   - Вы искали, в чем причина недавнего зловещего происшествия, - Савва мрачно понизил голос. - Не хочу повторять, какого, все вы понимаете, о чем я...
   По горнице пронесся страшный шепот.
   - И я вспомнил: все началось, едва этот боярчонок переступил порог церкви!
   Микула вытаращил глаза. Ему и в голову не приходило, что он может быть таким страшным грешником, чтобы из-за его присутствия разваливать Божьи храмы.
   - Трудно надеяться, будто скверный человек, попав в иные условия, сможет исправиться, - продолжал Савва. - Пример сего боярчонка - лишнее тому подтверждение. Еще будучи в войске Петра Димитриевича - прости, Данила Борисович, что вспоминаю о том, но дело это прошлое, а говорит о человеке многое - так вот, уже тогда он показал себя изменником и вором, не желая подчиниться своему воеводе. А один раз пошедший на измену - предаст и второй раз.
   Савва перевел дух. Воспользовавшись этим, Даниил поспешил задать вопрос:
   - А не напомнишь нам, почему он отказался подчиняться своему воеводе в первый раз?
   Савва смутился; но в находчивости ему отказать было нельзя.
   - Думаю, в том виновата его гордыня: воевода слишком приблизил его к себе, и он решил, что теперь ему все позволено.
   Микула хмыкнул: не ответив на вопрос Даниила по сути, Савва истолковал тогдашние действия Микулы опять же ему во вред.
   - Но позволь мне вернуться к нынешнему делу. О том бы я и вспоминать не стал, не случись деяния более злого. Люди мои гнались - но так и не смогли догнать шайку Талычейка, разорявшего наши края. И я знаю, что Микула вступил в сговор с Талычейком!
   В горнице повисло молчание.
   - Откуда ты это знаешь?
   - Его видели вместе с Талычейком! Более того, он завел людей Талычейка к дому отшельника Всеволода, чтобы они захватили Дениса и Рогволода, видных в крепости людей, а сам попытался бежать к Талычейку! Отсюда нетрудно заключить, что он - участник этого сговора.
   Cердце Микулы захолонуло. Он оглянулся на Дениса, на Данилу... Даже не ложь была в словах этих, а - просто Микуле и в голову придти не могло, что можно его поступки так понять. Вот, значит, как он выглядел в глазах других. Вот, значит, как на самом деле смотрела на него Алена...
   На Петра же Димитриевича довод Пламня подействовал безотказно; да и Даниил потупил голову, не зная, что возразить. Что было у него в тот момент в голове, Микула знать не мог; но рассказ отшельника всего лишь обвинял Ингвара - но не снимал подозрения с Микулы.
   В этот миг Микула решился. Он вспомнил об одном, последнем средстве, к которому прибегают, когда нет иной надежды доказать свою правоту.
   - Все, что Савва сказал - неправда. Я требую Божьего суда, - гордо заявил он. - Для себя и этого человека.
  
  -- Глава 15. Просьба силы.

Укрытая неведеньем седым,

Слепая необузданная сила

В смирении склонилась перед ним

И наделить прозреньем попросила.

  
   В горнице повисла давящая тишина.
   - Какой может быть Божий суд для предателя? - усмехнулся Савва; но голос у него дрогнул.
   - Ты еще не доказал, что я кого-то предал.
   - Ты хуже, чем предатель: ты отступник. Божий суд для тебя уже свершился - вчера, когда вздрогнул храм от прикосновения твоих нечестивых ног! Я назвал лишь явные твои дела; кто, кроме тебя знает, какие еще глубины мерзости и порока скрываются в твоей душе!
   Микула вздрогнул. Неужели его мечты об Алене - это такая порочность? Неужели его нелюбовь к Игорю - такое зло?
   -Ты все время поминаешь про сговор, - напомнил Даниил. - Откуда сам ты знаешь о нем?
   К этому вопросу Савва явно был готов заранее.
   - Корибут, холоп Ингвара, нашего воеводы, коего Ингвар послал следить за Талычейком, видел их.
   - Быть может, он знает, о чем был сговор? - продолжал Даниил.
   Савва помялся, незаметно переглянувшись с Ингваром.
   - Как сказал нам Корибут, Талычейк, сговорясь с боярином Семеном Карамышевым, отправился грабить город Владимир, дабы очернить имя твое перед Великим князем.
   Даниил сжал кулаки. Поймать Талычейка было уже невозможно: между ним и преследователями лежало два дня пути; представить же себе, куда он направится затем, не мог никто.
   - Но при чем же тут Микула? - хрипло спросил наконец Даниил.
   - Это следует спросить у него, - произнес Савва.
   - В самом деле, Микула? - повернулся к нему Даниил. Микула вздрогнул.
   - Я был там, но совершенно случайно.
   - Мы все знакомы с этим "случаем", - усмехнулся Ингвар. - Корибут достаточно мне рассказал: то, как ты пытался его убить, как подговорил остальных, объявив Корибута главным злодеем, как сам пытался убежать... Я думаю, тебе нечего возразить?
   - Почтенный Ингвар, - Микула глубоко втягивал воздух, боясь задохнуться от ярости. - Я понимаю, что вы решили сделать меня козлом отпущения, но - позволю себе заметить - все было не совсем так.
   - Может быть, ты просветишь нас, сирых, как же НА САМОМ ДЕЛЕ было? - с явно преувеличенным ехидством спросил Ингвар, пытаясь заранее подорвать в слушателях доверие к словам Микулы.
   - Дозволь сперва мне спросить: по чьему приказу - или по какому праву - напал на нас твой холоп Корибут - примерно с месяц тому назад?
   - Он? Напал на вас?! Не путаешь ли ты опять что-то - быть может, это ты напал на него?
   - Я еще никогда не обманывал. Когда я говорил что-либо, всегда было довольно моего слова! - запальчиво заявил Микула.
   Всплеснув руками, Ингвар рассмеялся, и его примеру последовали Савва - и, подумав, Петр Димитриевич. Прочие внимательно следили за Даниилом и не спешили осуждать Микулу, не уяснив мнения князя.
   - Ладно, - уступил Микула, понимая, что собственное его свидетельство цены иметь не может. - Допустим, сам я себя тогда ранил, и потом две недели пролежал чуть живой...
   - Так ведь не умер, - хмыкнул Савва.
   - Не знаю я также, почему был Корибут среди тех, кто отбил у Саввы полон, который набрал Петр Димитриевич в беззащитных мордовских селах. А вот что делал Ингвар Игнатьевич в войске Петра Димитриевича, отправившись туда для переговоров? Почему, едва он ушел - начался приступ?
   - Теперь ты обвиняешь уже меня? - возмутился Ингвар. Микула смешался, понимая, что со связанными руками нарываться на ссору со всеми подряд умного мало; однако горькое чувство обиды и несправедливости толкало его идти дальше.
   - Я только спрашиваю. Почему холоп твой сообщает о сговоре Карамышева с Талычейком только сейчас, когда их уже не догонишь? Почему нельзя было собрать этот совет еще вчера, когда меня только привели сюда - зачем эта торжественность? Чего вы хотите доказать? Что я - предатель? Это- ложь; Савва придумал это из мелкой мести.
   - Да за что мне тебе мстить? - Савва пожал плечами.
   - Ты предлагаешь мне повторить все слова, которые я про тебя говорил? - усмехнулся Микула. - Развяжите мне руки! Я требую Божьего суда; довольно мне говорить. Я неповинен в том, что мне приписывает этот... человек, - Микула с усилием сдержался, чтобы не обозвать Савву как-нибудь нехорошо, - раз я не могу это доказать иначе, я готов драться с ним.
   - Да хоть сейчас! - Савва, и не подумав развязать Микуле руки, полез на него с занесенным кулаком. Их растащила стража. Даниил с трудом навел тишину.
   - Да будет так, - постановил князь. - Завтра утром, после восхода Солнца, на поле возле крепостных ворот, за сухим рвом, состоится Божий суд между дворянином Саввой по прозвищу Пламень и боярским сыном Микулой из Подновья. Оружие каждый выбирает себе сам; бой будет пешим, до крови.
   Даниил поднялся - но, покачнувшись, опустился обратно. Томительный, вынимающий душу - но неслышимый ухом вздох пронесся по горнице, придя откуда-то снизу, из глубин земли, и заставил содрогнуться все строения до самых основ.
   Тихий шепоток ужаса побежал меж людей. "Опять. Неужели опять?" И, опережая домыслы, в горницу вбежал молодой ратник.
   - Данило Борисыч! Там берег рухнул...
   Толкаясь и тесня друг друга, собравшиеся ринулись на воздух, забыв и о Микуле и об обвинениях Саввы, и о самом суде. Вскоре почти все обитатели крепости собрались на берегу. Микула остался один в опустевшей горнице.
   Даниил был прав: крепость устояла. Но склон горы, обращенный к Волге, съехал вниз, растворившись в реке грязным пятном, и обнажилось древнее каменное основание крепости.
   - Это знак! - на краю обрыва появился деревенский священник. - Бог гневается на нас!
   - На наше долготерпение! - вторил ему кто-то.
   - Силы Земли требуют жертвы, - мрачно произнес знакомый голос за спиной Даниила. Князь порывисто обернулся - и увидел Рогволода.
   - Что ты хочешь сказать? - в упор спросил князь. - Ты явно знаешь больше, чем говоришь. Не молчи!
   Рогволод заговорщицки оглянулся по сторонам и повел головой:
   - Ступай за мной.
   В смятении, охватившем людей перед лицом разгула стихии, о князе забыли - и Даниил незаметно последовал за Рогволодом.
   Дом десятного был неподалеку от хором воеводы. Внутри явно виднелись следы запустения и некоей обездоленности. Рогволод вовсе не вел праведной жизни, но хозяйки у него не было, и еще - привыкнув подмечать все, Даниил отметил и это - в самом внутреннем убранстве виднелась ненависть хозяина к самому себе.
   - Садись, - Рогволод с некоторым пренебрежением указал князю на лавку возле стола, сам поставил кувшин и кружки.
   Некоторое время они молчали.
   - Я не буду вспоминать прошлое, - наконец, начал князь. - Меня сейчас волнует, зачем ты третьего дня приходил к Всеволоду - и что тебя связывает с Корибутом.
   - Не будешь вспоминать, - хмыкнул Рогволод. - Однако вспоминаешь.
   Даниил опустил глаза. Порою ему начинало казаться, что Рогволод прав, что бесполезно и бессмысленно пытаться предотвратить занесенный над кем-то удар, так суждено - да и кто он такой, чтобы бросить вызов существующему миропорядку? Но потом - потом он вспоминал те страдания, что он видел - и те, что сумел остановить, и понимал, что не в них был замысел Творца - но в том, чтобы люди нашли в себе силы справиться с ними. Отогнав навязчивое видение уходящего Рогволода - тайно, ночью, - он взглянул на Рогволода нынешнего.
   - Может быть, - произнес он вслух. - Но не осуждаю тебя. Твоей судьбы я не предотвратил.
   - Зато я могу предотвратить твою, - Рогволод сел напротив князя, нагнулся к нему. - Ты, Петр Димитриевич, Ингвар - все вы думаете, что силой заставите землю служить вам. А она все равно возьмет свое. И только гурт-асы*, те, кто всегда жил на этой земле, кто сам научился служить ей, знают, чего она хочет, и знают, куда она ведет.
   - И чего же она хочет?
   - Она хочет покоя. И вашей смерти.
   Даниил вздрогнул. Он знал склонность Рогволода к мрачным предсказаниям - но в тот миг поверил ему.
   - Ты говорил, ей нужна жертва. Разве мало было ей жертв в минувшей битве?
   Рогволод покачал головой.
   - Там дрались чужаки с чужаками. Это трудно объяснить, это надо ощутить самому - но я знаю: силы напряжены, и они могут разрядиться только ударом. Но не ударом в пустоту: от него должен погибнуть кто-то из живущих на этой земле. И Талычейк, и Йоллыг, и Арслан - они пришли и ушли, как степной ветер. А в битве - тебе ли не знать - гибнут не осознанно, там просто дерутся за свою жизнь, забывая, на что идут и за что. Так что Божий суд, о котором заговорил этот боярчонок - это верная мысль. Так, прилюдно, погибший, он искупит вашу вину. Нет, не вину - вашу суетность. Погибших в битве хоронят в общих могилах; к погибшим на Божьем суде отношение особое.
   - Ты хочешь, чтобы я вышел вместо Микулы?
   Рогволод долгим взглядом посмотрел на Даниила.
   - Так было бы, конечно, справедливее. Но что тебе Савва? Ты убьешь его одним щелчком. А тебе нужен достойный противник.
   Даниил потупился, на миг вспомнив Семена. Когда-то Даниил выкупил его из татарского полона. Потом - спас от смерти в руках подручного Саввы. Но тот все равно не ушел от своей судьбы. Так, быть может, все-таки Рогволод прав, и не стоит пытаться отвратить то, что предрешено? "Но откуда мы можем знать, что - предрешено? Только если молча ждать, оно придет; но если есть кто-то, кто, несмотря на сомнения в душе, что-то пытается изменить - что-то и меняется, хоть и не всегда так, как он хочет".
   - Савва тоже может выставить замену, - после долгой тишины выговорил Даниил. - Ты вместо него - выйдешь?
   Рогволод усмехнулся.
   - Думаешь разделаться со мной раз и навсегда? Не надейся. Я на тебя руку не подниму.
   - Но почему Микула?
   - Он тоже умеет видеть. Он видел Камень. Он говорил со Всеволодом, и Всеволод полагает его хорошим учеником. Он был ранен, и приобщился ко многому Оттуда, из-за черты. Но Савва и с ним не справится. Скорее всего, ты прав, Савва тоже выставит замену. Быть может, своего Нар-Султана.
   - Он остался в Нижнем, - мимоходом отозвался Даниил, размышляя над словами Рогволода. - Но кто им ты?
   - Я - прах, - Рогволод вдруг поднялся. - Я уже умер, и стал землей, и могу говорить от ее имени. Но я - ее глаза и уши, и все, что тут творится, она узнает через меня.
  
   Убедившись, что опасность непосредственно крепости не угрожает, в горницу понемногу возвращался народ. Поскольку князя не было, продолжать совет не решались, но вдруг поползли слухи, будто гневается земля на то, что на нее пришел князем Даниил, и не тем кончилась битва, чем должна была. Нетрудно было догадаться, кем слухи пущены: на важном месте в горнице восседал Петр Димитриевич, и те, кто полагал возвращение Даниила временным, стояли неподалеку.
   Микулу меж тем развязали, и к нему подошел Всеволод.
   - Слышал ты, что за оползень случился? - спросил отшельник. Микула кивнул; его мысли были уже в завтрашнем поединке.
   - Думаю, теперь либо сочтут это - знаком Божиим и отменят твой вызов, полагая, что ответ получен, либо завтра ты будешь драться не только за свою жизнь и честь.
   - А за что еще?
   - Явно-то, конечно, никто сказать не осмелится, но подумают: поскольку ты - друг Даниила, а Савва - человек московского наместника, то суд этот будет как бы подтверждением, что Даниил законно занял Нижегородский стол... Ну, или опровержением, если ты проиграешь.
   - Посмотрим, - с мрачным упрямством выговорил Микула.
   - Не боишься?
   - Савву-то? Нет. Он не больно сильный противник.
   - Савва - хитрый противник. А, увы, далеко не всегда все совершается по правде. Рогволод многого не успел мне рассказать. Я полагаю, он шел ко мне на исповедь; да вот, так и не дошел.
   - Выходит, Рогволод наш?
   Всеволод усмехнулся.
   - В твоем возрасте люди так легко заводят себе и друзей, и врагов. Не торопись делить людей на "наших" и "не наших". Каким-то чудовищным завихрением обстоятельств вы оказались в разных станах; это не значит, что все не может измениться. Когда-то Рогволод был другом Даниила; потом их пути разошлись. Рогволод тоже потерял жену, но, в отличие от Даниила, не смог этого пережить. Он то бросался в немыслимые приключения, стараясь забыться, то искал себе смерти; потом вдруг успокоился - и стал ждать всеобщего конца Света. Увы, спорить с ним нельзя, ибо он прав. Все мы когда-нибудь умрем. И никто не знает, стоит ли начинать то, что неминуемо должно закончиться. Но если у тебя еще есть время - можно успеть что-то сделать и что-то изменить.
   А потом с ним связался Корибут, Ингваров холоп. Рогволод был в чести у покойного воеводы, он мог знать куда больше, чем даже сам Ингвар. И, как видно, в чем-то ему помогал, не совсем благовидном. Впрочем, знать обо всем этом точно может только Рогволод.
   Ну, а Ингвар... Впрочем, не буду об этом.
   Последним вернулся Денис. Оглядевшись, он заметил Ингвара, стоящего неподалеку от Петра Димитриевича.
   - Странно, дядюшка, - громко обратился Денис к воеводе. - Я полагал, что ты должен быть в числе первых, кто возглавит осмотр урона, причиненного крепости - а ты уже тут, хотя еще и князь не вернулся.
   - Зрелость от юности тем и отличается, - огрызнулся Ингвар на подначку племянника, - что знающему жизнь нет надобности обнюхивать землю и копаться в ямах, чтобы оценить опасность: достаточно бывает одного взгляда.
   Денис прошел к Микуле.
   - Осторожнее с Ингваром, - попросил его Всеволод. - Он не так безобиден, как кажется.
   - Да что он может сделать? - пренебрежительно пожал плечами Денис. Всеволод нахмурился:
   - Ты что, не слышал, что говорил Микула? Ведь именно Корибут, холоп Ингвара, ранил его. А не далее как вчера я предположил, что теперь Ингвар втянет в темные дела Семена Карамышева, хозяина Кустова, чтобы вернуть это село себе - и вот, сегодня нам объявляют, что Карамышев с Талычейком ушел в набег на Владимир. Так что он много что может сделать.
   И тут же пожалел, что рассказал. Взгляд, который Денис обратил на Ингвара, разом охватил все чувства, каким только есть названия в человеческом языке: от неприязни через гнев к ненависти.
   - Выходит, это из-за Ингвара отец погиб?
   - Денис, многие люди виновны, что так получилось, не суди одного! - попытался остудить его пыл Всеволод. Денис отстранил руку Всеволоду:
   - Не волнуйся, я спокоен. Я знаю, что делать.
   Наконец появился Даниил. Прежде чем войти в горницу, князь успел переговорить с дружинниками и уже представлял, что скажет.
   - Денис, я слышал, ты проводил осмотр разрушений. Что скажешь?
   Денис с сосредоточенным видом вышел на середину горницы и доложил:
   - Оползень был очень велик, верхний его край достал до крепости, а нижний - вышел в Волгу, так, что весь склон сдвинулся вниз. Однако теперь опасности нет: оползший холм сам как бы образует подпорку для стен. Обвал хоть и захватил большой участок, но далеко не продвинулся.
   - Опасности нет, - повторил Даниил словно в забытьи, все еще вспоминая слова Рогволода. - Что же, я полагаю, нет нужды теперь в Божьем суде, ибо мы слышали ответ.
   - Слышали, - вкрадчиво произнес Петр Димитриевич. - Но верно ли истолковали?
   - По-моему, тут не может быть разногласий, - заявил Даниил. - Бог не желает крови, он остановил нас в нашем неправедном суде.
   - А по-моему, Он возмущен тем, что преступник осмелился призвать Его имя в свидетели, - возразил Петр Димитриевич. Даниил обвел взглядом лица бояр и дворян: все они были угрюмы и смотрели на него в ожидании.
   - Да, не совсем понятен Его знак, - склонил голову Ингвар.
   - Микула, - обратился Даниил к зачинщику, - ты настаиваешь на своем вызове?
   - Да, - громко произнес Микула - и все замерли, ожидая повторного знака. Однако все было тихо.
   - Да будет так, - провозгласил Даниил.
   - Итак, поутру будут биться меж собой Савва Пламень и Микула Подновьин, биться на Божьем суде, выясняя, на чьей стороне правда, до победы одной из сторон? - Ингвар словно бы прочел будущую речь бирюча. Даниил усмехнулся.
   - Именно так.
   Лишь позже он понял, в чем была ловушка, но слово свое он уже произнес.
  -- Глава 16. Последняя битва на Земле.

Он идет, не деля - где друзья, где враги,

С поднятой головой.

Он проходит последние в жизни шаги -

Не торопи его.

  
   Суд, наконец, завершился, бояре расходились. Порешили еще выставить дозор на той стороне стены, что смотрела на Волгу - во избежание нового оползня, - и многие спешили покинуть крепость. Даниил поднялся, оглядывая выходящих.
   - А ты опасный человек, - произнес он Ингвару, когда тот проходил мимо князя. - Тебе поперек дороги лучше не становиться. Но вынужден тебя огорчить: Кустово ты не получишь. Я решил вернуть его сыну законного его владельца, Денису.
   Ингвар вздрогнул на миг, почти неуловимо глазу.
   - Это твоя воля, княже, - поклонился он. - Я и не просил тебя никогда ни о какой подобной милости.
   К ним, против движения толпы, протолкался Денис.
   - Вот как, милый дядюшка? Может быть, среди тех, кто гнался за мной, тоже был Корибут?
   - Бог с тобой, это были люди Талычейка, отец твой давно это выяснил, - ответил Ингвар.
   - Беда только, что никто из них не знал, когда я выеду из крепости. Может быть, я неправ, но Микуле я верю больше, - продолжал Денис.
   - Ты, разумеется, неправ, - подтвердил Ингвар.
   - Только не рассказывай мне сказки, что Корибут рвался к нам, чтобы просто поговорить! Я сам там был, я бился с ним лицом к лицу. Скажи только, зачем ты подослал Рогволода? Чтобы он задержал нас? Чтобы мы ненароком не ушли от твоего убийцы?
   - Денис! - попытался его образумить Даниил, дернув за рукав. Денис вырвался.
   - Как я тебя хорошо теперь понимаю! Взять меня, или Алену, заложниками, а потом сторговаться с моим отцом, чтобы он уступил тебе свое место? А как не получилось, можно и с самим Талычейком договориться, чтобы с его помощью крепость взять!
   - Такие слова следует доказывать, - раздраженно произнес Ингвар. - Если тебе больше нечего сказать, дай мне пройти!
   - Ты не уйдешь отсюда, пока князь не вынесет тебе приговор!
   - Денис, уважай старшего и своего воеводу! - велел Даниил. - Прекрати злобиться. Если желаешь, мы разберем твои обвинения.
   - И сколько ты будешь их разбирать? - с горечью воскликнул Денис. - Уже меж боярами шепчутся: "Земля не приняла князем Даниила" - думаешь, они послушают твоего суда?
   - Денис, не знаю, что на тебя нашло, но ты готов поссориться со всем миром! - упрекнул его Даниил.
   - Почему же ты не решил по справедливости с Микулой? Ты же знаешь, что он прав! - в ответ заявил Денис.
   - Он выбрал Божий суд, который выше княжеского, - ответил Даниил. - Тут я вмешиваться права не имею.
   - Тогда я тоже выбираю Божий суд! Знай - Денис повернулся к Ингвару, - ты для меня не воевода! Ты - подлец и убийца!
   Ингвар вдруг стал удивительно спокойным, и даже довольным.
   - Ты слышал, княже, он меня оскорбил, оскорбил прилюдно!
   - Да, оскорбил, и могу повторить! - опять начал заводиться Денис.
   - Господи, какие времена ужасные, - покачал головой Ингвар. - я должен выступить на Божий суд с собственным племянником!
   - Ну, что, дядюшка, завтра, на рассвете, на поле перед крепостью? - с вызовом спросил Денис. Ингвар повернулся к князю.
   - Видишь ты мои ветхие дни, и понимаешь, что не могу я сам выйти на поле с моим родичем. кроме того, противно было бы Богу пролитие крови родича, чья бы кровь ни пролилась. Потому я выставляю вместо себя заменщика.
   - И кого же? - у Дениса пресеклось дыхание.
   - Холопа своего, Корибута.
   - Хоть десять Корибутов! - запальчиво ответил Денис. - И его одолею, и тебя потом побегать заставлю!
   Ингвар гордо удалился; Даниил упал в кресло.
   - Что же ты наделал, Денис! Ведь он этого и добивался! Ты ведь теперь главный в семье - как они будут жить, твоя мать, твоя сестра, если что-то с тобой случится?
   - Корибут, конечно, сильный противник, но побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто прав! - воскликнул Денис.
   - Пойдем, - Даниил поднялся. - Сделаю для тебя, что смогу. Я бился с Корибутом, я знаю его слабые места.
   Князь с Денисом вышли, и в горницу ворвалась Алена.
   - Что у вас случилось? - она подскочила к Микуле и Всеволоду. - Правда, будто Денис с Ингваром биться надумали?
   - Еще и Денис с Ингваром? - в ужасе вскричал Всеволод. - Где Даниил, ты не видела?
   - Они с Денисом отправились на задний двор, там сейчас машут палками. Даниил говорит: "душу из тебя вытрясу, а драться научу".
   Всеволод погрузился в задумчивость.
   - Я вас оставлю. Мой тебе совет, Микула: ложись и выспись хорошенько. С утра встань пораньше и разомнись как следует, к рассвету тело обычно сильнее всего затекает, почти не гнется.
   Всеволод ушел.
   Алена воззрилась на Микулу:
   - Ты что - тоже дерешься?
   - Так, по мелочи, - Микула потупил взгляд.
   - Один из вас разумный человек - Игорь, - вздохнула Алена.
   - Наверное, - Микула упорно не смотрел в ее сторону.
   Между тем и поведение Игоря было далеко от благоразумного. Всеволод как раз увел князя для разговора, Денис присел на завалинку. А на двор заглянул Святослав с несколькими молодыми дружинниками.
   - Тебе что, обидно стало, что не тебя воеводой сделали? - более с наездом, чем с дружеским участием спросил Святослав.
   - Отстань! - попросил Денис, сперва по-хорошему.
   - Ты меня не гони, ты выслушай. Все ведь по правде сделали, по старшинству; почто же ты нашего воеводу задел?
   - Тебя он, что ли, подослал? - с презрением бросил Денис.
   - Подсыл - это только твой Микула. А я тут жил, и жить хочу дальше, и коли ты бы больше о людях думал, а не о своих там... - Святослав неопределенно помахал рукой: - "Ах, у меня отца убили, так гори теперь все огнем!"
   Денис вскочил. Для сироты Святослава, давно потерявшего отца, эти слова, может, и не значили ничего обидного, но в Денисе вновь всколыхнулась вся боль недавних дней.
   - Славка! Иди проспись!
   - Это кто тут пьян? Да кто ты теперь? Ты мне теперь никто! Ступай в свое Кустово и живи там, а тут место не занимай, понял?
   Денис больно ударил его локтем в поддых, так, что Святослав согнулся и некоторое время не мог продохнуть. Пришедшие с ним парни угрожающе двинулись к недавнему воеводе; Святослав, наконец, разогнулся и с поднятой для удара рукой бросился на Дениса - как сзади его руку перехватили и стали неумолимо выкручивать назад.
   - Какая сволочь... - выдавил Святослав.
   - Это я, - отозвался Игорь. - А ну, извинись перед Денисом.
   - Мне? Извиняться перед ним? Отпусти, гад!
   - Извинись! - Игорь задрал руку Святославу еще выше, так что тот едва не ткнулся носом в собственные колени. Парни - его спутники - двинулись было, но Игорь дернул руку вновь:
   - Подойдете - сломаю!
   Всеволод с Даниилом неторопливо прогуливались за оградой.
   - Ингвар виноват, - говорил отшельник. - Он издавна метил на место Федора Ивановича. Ему и Савве нужна эта крепость, чтобы здесь тайком встречаться со своими подельниками и совершать свои торговые дела. Мало того, может быть, он даже готов отдать вверенную ему крепость врагу, лишь бы получить товар. Хотя вряд ли - Ингвар все-таки боярин, и управлять ему привычнее, чем торговать. Но как должен был чувствовать себя бедный приживальщик рядом с успешным родичем? А вот Савва с ним связался, явно в расчете на помощь как силой, так и влиянием. И мог Савва ожидать прихода Талычейка, чтобы сдать ему крепость: не зря он все пытался Микулу обвинить в предательстве. Как говорится, на воре шапка горит. Но все равно нельзя оставлять крепость в руках Ингвара. Денис - куда надежнее как воевода. Ты мог бы решить это своей волей.
   - Мог, - Даниил опустил взгляд. - Но не решил. Дело в том, что я говорил с Рогволодом.
   - Что же сказал тебе этот проповедник Конца Света?
   - Боюсь, что он прав. Он сказал, что Земля требует жертвы.
   - Земля не может требовать жертвы, - покачал головой Всеволод. - Ей нужен покой - и чтобы люди, живущие на ней, не заставляли ее страдать. Любая кровь ей противна. Эта жертва нужна не ей, а самому Рогволоду, и всем, кто еще не насытился кровью, и тем силам, что они разбудили!
   - Но вину Ингвара мы не докажем - так, чтобы нам поверили. Что у нас - только домыслы?
   - Однако и эти домыслы подействуют! Люди задумаются, служить ли им под началом такого воеводы. Иди, отмени решение свое о Божьем суде и назначь княжеский суд.
   - Теперь поздно, - Даниил стиснул зубы. - Над Божьим судом я уже не властен. Пусть он решает, кто прав.
   - Тебе тоже когда-нибудь отвечать на Божьем суде, - покачал головой Всеволод и ушел быстрым шагом.
   Когда Даниил вернулся на двор, Святослав хрипло дышал, едва сдерживая стон.
   - В чем дело?
   Игорь с силой отбросил пленника, так что тот упал на колени перед Денисом - и поспешно вскочил.
   - Так. Недоразумение, - ответил Игорь князю.
   - Да это ты - недоразумение! Ответишь мне! - Святослав, распрямившись, кинулся было к обидчику; Даниил удержал его за шиворот.
   - Вон отсюда - и не мешайте! Понятно?
   - Только выйдем, - бросил Святослав Игорю, проходя мимо.
   - А одному, без своих ребят, слабо?
   - Да уж на тебя не слабо! Понаехало вас тут, из города, житья не стало!
   - То есть, так, или я - или ты? Тогда давай завтра, вместе со всеми? Выходи, коли не боишься! Там и поглядим, кто тут лишний.
   - Знаю я, сам ты на это место метил! - бросил Святослав, отойдя на всякий случай от Игоря подальше. - Думал, на воеводской дочке жениться - все тебе и достанется?
   Игорь дернул скулами, потом ответил, подумав:
   - Боюсь, проспишь ты завтра. Всю силу на болтовню растратишь.
   Святослав хотел было вновь кинуться на Игоря, но сдержался, а, вернее, был удержан спутниками.
   - Ладно, завтра. Сам не проспи.
  
   Как на смотру, выстроились они, все трое, перед Аленой: Денис, Игорь и Микула. Девица окинула их долгим взором.
   - Вы сумасшедшие! На кого мне из вас молиться?
   - Закажи сразу три молебна, - посоветовал Микула. Алена недовольно взглянула в его сторону.
   - Ведь не игры это, все по-настоящему будет!
   - Да ведь и было по-настоящему, - отозвался Денис. - Оно завсегда так: слово за слово - а отвечать по-настоящему приходится.
   - А ты - о матери подумал?
   - Подумал, - Денис взял тонкую руку сестры в свою ладонь, успокаивающе пожал. - О том и подумал, как она будет жить рядом с убийцей ее мужа, рядом с тем, кто на ее детей умышлял. А уж теперь либо он, либо мы, всего он не получит.
   - А ты, Игорь? Чего вы со Славиком не поделили?
   - Со Славиком? - переспросил Игорь, словно не понимая, о ком идет речь. - Ах, да... А он на тебя нехорошо посмотрел!
   Алена покачала головой в ответ на такое объяснение - и подошла к Микуле.
   - Ну, а ты...
   " Ты-то почто на смерть просишься?" - спрашивала она, не договорив. "Сама не догадаешься?" - попытался он ответить ей глазами. Она же вдруг бросилась к нему на шею:
   - Ты бы хоть их отговорил!
   Микула печально улыбнулся. Не зная, кого выбрать, брата или суженого, она выбрала его. И, как ни противился он соблазну - не удержался, в тайне от самого себя, поднял руки и обнял, прижав ее к себе. "Вот и сбылось одно из того, о чем мечтал. Теперь и умереть не страшно". Вслух потом сказал, быстро отстранясь:
   - Нет, Алена, не мне их отговаривать. Я первым все и затеял, они за мной пошли, меня поддержали. Всем погибнуть Бог не даст; а уж кто уцелеет, тебя не покинет.
   Алена в удивлении отступила, глянула Микуле в глаза. Жадным взором, как умирающий в пустыне ловит глоток воды, поймал он ее взгляд - и невероятный покой поселился в его душе. Сотни и тысячи лет пронеслись над ним, быть может, давно минул конец света - и возродился новый мир; а он стоял, глядя ей в глаза - и не мог отвести взор.
   К Алене подошел Игорь:
   - Не волнуйся, Аленка, не будет завтра крови.
   - Хотелось бы верить! - криво хмыкнула она. - Спокойной ночи.
   Алена ушла, медленно ступая и теребя свою косу. Вместо нее ворвался Даниил.
   - Тут ты! - он бросился к Денису. - Слушай, хочу тебе предложить кое-что. Совсем запретить ваш бой я не могу, это суд Божий, он выше княжеского. Противник твой замену себе выставил; выстави меня вместо себя тоже!
   Денис гневно сверкнул глазами:
   - Ты что же, князь, думаешь, я сам не слажу?
   - Конечно, не думаю, но, по-моему, так будет справедливее. Враг против врага, замена против замены.
   - И что про меня скажут? Спрятался за спину князя? Даже если б нуждался в замене - не принял бы твоей помощи; но и не нужна она мне!
   Даниил покачал головой.
   - Идем! Я тебя еще не домучил.
   В глубине двора слышался стук палок. Микула остался один. Снял кушак с саблей, проверил клинок. Улегся сам, но сон не шел.
   Он нащупал в головах свою сумку, а в ней - кусок выделанной бересты. Нацарапал на ней: "Всякая истина хороша, когда сам до нее доберешься. Я ушел за своей". Смотал бересту, засунул обратно. Достал, в слабом закатном свете прочел написанное, вынул кремень и огниво - и поджег свиток. "Всеволод прав. Записанная мысль мертва, когда нет никого, кто знал бы, что она означает."
   Береста догорала, когда пришел Денис. Микула скомкал теплый пепел, встал и выкинул в окно.
   - Ну, как? - спросил у Дениса. - Отбился?
   - Кое-как...Ну, Микула, завтра наверстаем, чего не сумели в битве.
   Стоя рядом, они смотрели в окно, поверх крыш, поверх дальних зубцов стены в светлеющее северное небо. Наконец, Денис уселся к себе не кровать:
   - Надо выспаться. Завтра еще успеем и подготовиться, и подрожать.
   Денис улегся, Микула тоже притих. Ночь волнами вплывала в распахнутое окошко, и казалось - все это уже было однажды.
   - Микула! - заговорил Денис. - Ты не спишь?
   - Нет, - Микула повернулся к нему.
   - Микула, - Денис приподнялся на локте, - хочешь стать моим братом?
   Микула задумался, прислушиваясь к себе - потом ответил без колебания:
   - Да.
   - Пока у нас еще есть время.
   Денис снял с себя нательный крест, протянул его Микуле; Микула отдал ему свой. Надев Микулин крест, Денис улыбнулся умиротворенно:
   - Я с детства мечтал о брате.
   Он успокоено заснул. Микула встал, глянул на него - в лице Дениса была та спокойная гордость, которой Микула так отчаянно завидовал. Микула вышел, стараясь не шуметь, и растворился в ночи.
   Его не остановили стражники в воротах, и люди словно исчезли. Его вела смутная тень, - через лес, через поле, к мерцающей вершине Лысой горы - и вдруг исчезла.
   Микула остановился.
   Он был в сердце этой земли. Над ней бушевали войны, строились и рушились города, менялись народы, но тот, кто хотел жить на ней, должен был услышать ее и покориться ее зову. Потому что она знала все.
   Словно бы ушла земля из-под ног, и он попятился невольно, оказавшись на вершине огромной горы, где-то вне времени, вне пространства. Далеко внизу простирались поля, леса и реки, и можно было охватить их одним взглядом, как зарождались они, как жили и умирали.
   - Видишь мириады людей, как они стремятся к счастью, рвутся к славе, к богатству, пытаются постичь истину - или тихо копаются в земле? Каждый из них полагает, будто следует своим целям, которые сам придумал - и не знает, кто вложил в его душу эту цель. Взгляни - опьяненные жаждой мести или крови, или добычи, они сражаются, блестяще опрокидывая вражеские войска; или возводят крепости, неприступные для врагов. А потом - потом земля пустеет, политая кровью, и когда затихают на ней страсти, она может наконец свободно вздохнуть.
   Ты замечал, как прекрасен любой младенец, человеческий или звериный - и как неприятен вид множества любых живых существ, собранных вместе? Они похожи на жуков, копошащихся на трупе. И это не спроста. Когда каждый стремится оторвать кусок для себя, земля пропитывается злобой. Чем больше нас соберется вместе - тем сильнее это желание выхватить кусок из рук ближнего. Но, к счастью, мы истребляем друг друга - и земля опять очищается.
   И до той поры, пока ты, как и другие, будете рваться к жизни, пытаясь добиться чего-то для себя - вы будете уничтожать друг друга - и осквернять землю. Но тот, кто пожертвует своим местом под Солнцем, откажется от своего страха за себя, от своего желания урвать - он возродит Землю. И если жертва его будет добровольной - она очистит и других. Помни об этом.
   Микула наконец решился оглянуться - но позади него никого не было. А когда он вновь посмотрел себе под ноги - он увидел лишь сгущающийся туман, и примятую траву. И понял он, что слышал не просто голос - но предания Земли.
  
   Наступило утро, ярым Солнцем отогнав туман. Поединку назначили место сразу за крепостным рвом, на ровном поле между холмом, лесом и речкою. Кто-то из услужливых людей принес туда деревянные скамьи для князя и старших бояр и воевод; на них уже начали рассаживаться зрители. Вокруг собирались нижегородские воины, дружинники крепости (иные - с женой и детьми), булгарские воины, окрестные охотники, войной изнанные со своих мест или забредшие в крепость случаем. Людям военным или связанным с войною любопытно было взглянуть на бой, самому в нем не участвуя, высказать свое мнение - и выслушать мнение жены о том, что "хорошо, тебя там нет". Для большинства зрелище было забавой, но многие искренне поддерживали - кто одну сторону, кто другую. Савва особой любовью в крепости не пользовался, но иные из бояр и дружинников ходили в его доспехах и могли бояться утратить его помощь; Микулу же почти не знали, и, кроме Алены и Всеволода - да, может быть, самого князя - победы ему желать было некому. Из Святослава и Игоря большинство склонялось в сторону "своего" - опять же, в крепости все друг друга знали, Игорь же был известен мало. А вот зато меж Денисом и Корибутом споров почти не было: поддержка Дениса была однозначной, даже среди старших бояр. Хоть Корибут как бы и представлял собою Ингвара, и иные из стариков возмущенно шептали об ужасном забвении старины и утрате уважения к старшим, но в крепости быстро разнеслись слухи о тайных замыслах Ингвара, и уже возникало сомнение, усидит ли он на воеводском месте. Стали почему-то поговаривать, будто даже набег на Владимир придумал он, и нарочно подговорил Карамышева, чтобы занять его села.
   Денис, Микула и Игорь вышли с южного конца поля, их противники - с северного. После долгих размышлений Микула оставил из доспехов на себе только зерцала на груди и на спине, притянутые кожаными ремнями крест-накрест, и круглый щит, да голову прикрывал остроконечный шлем. Посмотрев на приятеля, Денис снарядился так же. На Микуле был его синий кафтан, на Денисе - выцветший зеленый; из оружия у обоих были сабли.
   Игорь был вооружен куда легче их: в одной рубахе навыпуск, препоясанной синим кушаком, и в кожаном нагруднике, а на голове - обруч, охватывающий черные волосы. Святослав снарядился значительно тяжелее: в колонтаре, в шеломе, со щитом и палашом - но при виде своего противника отбросил все, кроме палаша, задетый пренебрежительностью Игоря.
   Корибут вышел против Дениса в кольчуге, с саблей в правой руке и с кинжалом в левой; голова его, как и у Игоря, была непокрытой. Тяжелее всего пришлось Савве. Более привычный управляться с огненной трубкой, он плохо владел сабельным боем и теперь оборужился без меры: закованный в кольчугу, в досчатый бахтерец*, с зерцалом на груди, с саблей и кинжалом у пояса и с сулицей и щитом в руках, в изящном низком шлеме, привезенном из Мисра - мисерке, или мисюрке, - с личиною, открывающей только глаза в прорезях, он предстал перед Микулой в образе грозного бойца, так что поначалу Микулой овладел страх. Но бой был назначен пешим, а двигаться в снаряжении Саввы было совершенно несподручно.
   Наконец, Даниил занял место, отведенное ему в первом ряду, и бирюч со свитком вышел объявлять начало боя.
   - Перед Богом и людьми тягаются о правде сын боярский Микула из Подновья и дворянин Савва Пламень. Обвинен Микула Саввою в злоумышлении на князя; Микула же заявляет о своей невиновности.
   Микула хмыкнул, выслушав такое изложение. После этих слов им с Саввою надлежало выйти и поклониться церкви.
   - Перед Богом и людьми тягаются о правде боярин Ингвар Игнатьевич, воевода крепости Сундовик, и сын боярский Денис из Кустова. Обвинен Ингвар Игнатьевич, будто умышлял на отца Дениса; Ингвар же Игнатьевич объявляет, что неповинен в сем.
   При этом Корибут и Денис вышли и поклонились на крест церкви. Среди зрителей раздались смешки: сам Ингвар стоял возле князя; но бирюч продолжил чтение:
   - По немощи своей выставил Ингвар Игнатьевич за себя бойца Корибута, доблестью своей взявшегося доказать его правоту.
   - Перед Богом и людьми тягаются Игорь из Коростенева и Святослав из Высокова о позоре, учиненном друг другу. Бейтесь же честно и праведно, до победы одной из сторон, и да свершится Суд Божий!
   Даниил оглядел толпу, ища Рогволода - но того не было. И хотя казалось уже Даниилу, что все, сказанное вчера - не более чем больной бред, но где-то глубоко внутри он понимал, а вернее - чувствовал правоту Рогволода. Но корить себя было поздно. Если что-то еще и можно изменить - то только сейчас. Даниил рывком встал со своего места.
   - Стойте!
   Многосотенная толпа замерла, устремив взгляды на князя. Когда хотел, князь умел перекричать и бурю, и гомон толпы. Глашатай насторожился, готовый передавать слова князя.
   - Не о том ваш Божий суд. Слышал я, многие из вас говорили - "недостоин Даниил быть князем вашим". Не мне о том судить. Но знайте - я пришел жить на этой земле. Для тебя, Корибут, наша земля чужая, и тебе, Петр Димитриевич, она не нужна иначе, кроме как для пополнения казны своей; да и ты, Ингвар, чужой здесь, и смотришь на место воеводы как на источник наживы. Но вы, остальные, помните: вам жить на ней, и вы для себя решайте, будете ли вы здесь хозяевами - или всего лишь гостями. А хозяин - не тот, кто делает все, что захочет, но тот, кто заботится о доверенном ему достоянии. Будете вы смотреть в рот своим хозяевам - или сами решать судьбу свою? Вот выбор, который я вам предлагаю. Не могу я облыжно обвинять человека уважаемого, а доказательств у меня нет - иных, кроме доблести вашей. Вы, Савва Пламень, Корибут и Святослав Торопов, поддержали Ингвара Игоревича. Вы же, Денис, Микула и Игорь, выступили против него - и его замыслов. Никто не знает, что творится на душе у другого, и я могу ошибиться, но если я прав, - Даниил отыскал глазами попятившегося вглубь толпы Ингвара, - то не позволю никому торговать землею своею. Итак, пусть Божий суд решит, верно ли обвинение против Ингвара Игоревича, будто ради своей корысти он готовил ловушку для брата своего, призвал Талычейка и его руками обирал жителей этой земли - или будут преданы слова мои забвению. И я не могу считать себя князем, пока не будет доказано, что мои слова хоть что-то стоят. Согласны ли бойцы за такое право идти на Божий суд?
   - Согласны! - ответили Денис, Микула и Игорь почти в один голос.
   - Позволь, Данило Борисович, - выступил Ингвар. - Не знаю я, кто и когда успел тебе наплести про меня, но - пусть будет, как ты говоришь. Да свершится Суд Божий, пусть бьются они трое на трое, и которая сторона победит - на той стороне и правда!
   Ингвар мог быть спокоен: Корибут один стоил троих. Но слова князя явно поколебали пристрастия зрителей. Толпа гудела, и все чаще слышались там осуждения Саввы и Святослава, выступивших в поддержку Ингвара, попавшего у князя в опалу.
   Противники сошлись и встали друг против друга. На Микулу сквозь прорези личины поблескивали злобою глаза врага. Подойдя на несколько шагов, Савва метнул сулицу и потянулся за саблей. Микула дернул щит вверх - и успел отразить удар круглым умбоном в середине. Сбоку слышался уже лязг - остальные соперники сошлись в поединке.
   Как и утверждал Игорь, их бой со Святославом быстро закончился. После нескольких ударов, не успевших иззубрить сталь клинков, Игорь зацепил саблю противника у рукояти, оплел своим клинком - и вырвал у него из рук. Святослав постоял, ошарашенно глядя себе на руку, потом воззрился на Игоря.
   - Ну, поругались - и будет, - примиряюще предложил Игорь, переложив обе сабли себе в левую руку - и протягивая Святославу правую. С яростным криком тот бросился на него в кулаки. Игорь, как и давеча, поймал его руку и завел за спину, продолжая уговаривать:
   - Признай, что проиграл, и разойдемся!
   Святослав долго тужился, наконец, вывернулся - и под улюлюканье зрителей бросился прочь.
   Микула успевал краем глаза подмечать, что творится вокруг - Савва временами давал ему такую возможность. Денис бился с Корибутом довольно успешно, видно, не зря Даниил занимался с ним до ночи; однако видна была в его движениях некоторая скованность, как бы подавленность.
   С занесенным клинком подлетел Савва к Микуле, и тот, забывшийся, едва успел подставить щит. Слишком размахнувшийся Савва зацепился рукоятью за край щита, Микула отвел его руку - и очутился с противником нос к носу. Никто не мог достать другого саблей, но у Саввы за поясом был кинжал. Если тот догадается бросить саблю... Но тот не догадался. Привычный к тяжестям, Савва легко отбросил Микулу - и упал сам, сбитый собственным ударом. Они расползлись. Савва вскочил первым. Микула, стоя на одном колене, ударил щитом, снизу вверх, по лицу - и собственная личина Саввы в кровь разбила ему подбородок.
   В гневе Савва сбросил шлем - и второй удар щитом пришелся в незащищенное лицо. Савва повалился на спину, и Микула приставил ему острие сабли к горлу.
   - Бог с тобой! Сдаюсь, - пробормотал Савва, вытирая кровь с подбородка.
   В этот миг упал Денис.
   Тут же он вскочил снова, но Корибут был уже сзади него, и с размаху погрузил кинжал в его бок. Денис в удивлении обернулся, пытаясь зажать рану рукой; ему мешался щит. Он поднял саблю - и повалился вперед, лицом в траву, сотрясаясь в судорогах. Жертва была принесена.
   Микула смотрел, не понимая, как изо рта Дениса показалась страшная струйка... Как безжизненно вывернул он голову, и как вспыхнуло в остановившихся глазах восходящее Солнце. Потом Микула завыл - и бросился на Корибута.
   А тот... Сперва Корибут выставил оба клинка - потом побежал. Потом все-таки остановился и принял бой. На помощь Микуле пришел Игорь, но был уже лишним. Не глядя, Микула рубил, Корибут кричал; потом кто-то оттаскивал Микулу от Корибута, что-то оглашал бирюч, слышались женские крики и удивительно близкий плач, и перед ним остался Денис, не похожий на себя; да это и был уже не он, лишь его тело, сам он этому миру уже не принадлежал, не успев ему оставить после себя ничего...
  
  -- Глава 17. Один.
  
   Нелегко расставаться с любимыми прежде,
   Выдирая из сердца любовь.
   Но куда тяжелей загораться в надежде -
   А потом убивать ее вновь.
  
   Дениса похоронили рядом с отцом. Лето клонилось к осени; миновал Ильин день, и вода в реках похолодала. В лесу то тут, то там мелькали желтые листья, и туманы тянулись непрестанными серыми сумерками. В небе все чаще появлялись тучи, а Солнце лилось на Оленью гору с незаметной печалью, и меньше теперь оставалось дня. Звезд по ночам словно прибыло, и то одна, то другая срывалась со своего места длинным, но недолгим, серебристым хвостом. Дожди лили все чаще, хоть лето и без того выдалось сырым; но гроз стало меньше, словно истратила природа свой гнев, выдохнувшись в гневе людском.
   Ингвар сбежал, не дожидаясь, пока объявят приговор Божьего суда. Крепость пока была вверена заботам Ивана Васильевича, старшего из десятных; решение о воеводе Даниил оставил на потом.
   Корибут остался жив, хотя и был зверски избит: Микула в ярости пинал его ногами и бил рукоятью сабли по голове; сам Микула тоже получил несколько ран и царапин, не заметив клинков Корибута. Вспоминая, Микула не мог теперь поверить, что это был он: не знал он себя в такой ярости. Да и во все произошедшее поверить было трудно. Можно было размышлять о жизни и смерти, пытаться найти глубокий смысл в гибели, или говорить правильные слова вроде: "Все мы под Богом ходим", - но никакие соображения не могли примирить с ликом Смерти. Все было лишь цепью нелепых случайностей, и любая смерть - нелепая случайность; и прав Рогволод, надо было жить, наслаждаясь каждым мгновением - а мы гонимся за чем-то далеким, и проходим мимо близкого... Но не может живое существо представить себе смерть, ибо смерть, которую можно представить - не настоящая смерть. И потому все внутри кричало и возмущалось... Несправедливостью? Неизбежностью? Алена была права - для них это оставалось игрой, и вдруг стало настоящим.
   Более всего Микула боялся встретиться взглядом с его матерью. Но она не смотрела вокруг, словно не видя ничего. Впрочем, как ни странно, потерю Дениса она перенесла с большей стойкостью, чем смерть Федора Ивановича. Словно была готова. Или так и не поверила.
   - А мы росли вместе, - зачем-то сказала Алена. - А теперь его нет...
   Она отвернулась от раскрытого окна.
   - И не будет, - добавила странно, кусая руки, сжатые в кулаки.
   "Да, она отговаривала нас. Словно предчувствовала. И он предчувствовал. А мы уцелели, - Микула сжал крест под кафтаном. - Можно сказать, что погиб понапрасну - если только может быть гибель не напрасная. Денис, Денис! Ты ушел, но грусть моя глубже скорби по тебе. И велкий холод леденит душу и трясет ознобом, Истинный холод, холод совершенного Ничто."
   Наутро Йоллыг и Гутлуг прощались с Даниилом. Войско булгар ждало с нетерпением похода: теперь стало известно, где искать Талычейка, и преследователи надеялись его изловить, когда тот будет возвращаться в степь, для чего собирались двинуться к югу, в Рязанскую землю. Даниил предупредил их, чтобы держались степи, не заходя в княжеские владения, ибо далеко не везде их поход расценят как дружеский.
   - Ну, прощай, Даниил, - Йоллыг склонился к нему с седла. - Ты добился, чего хотел, пора и нам выполнять свой долг. Помни моего брата - он первым откликнулся на твой призыв!
   - Его я не забуду, - пообещал Даниил. - Теперь мой черед; если что-то вам понадобится от меня - зовите. На ваш зов я откликнусь всегда.
   - Не только на наш, - с печальной улыбкой покачал головой Йоллыг. - На зов тех, кому ты будешь нужен. Всегда - это слишком холодное слово.
   Йоллыг бросил в воздух походный клич и поскакал во главу своего отряда; следом за ним поехал Гутлуг. Даниил стоял, глядя, как исчезает за холмом ряд за рядом уходящих воинов. Потом только смутный топот остался напоминать об ушедшем воинстве; а потом смолк и он.
   Собрался уходить и Даниил: пора было возвращаться в Нижний. Нижегородское войско за последние дни сильно поредело: многие уже вернулись домой, тем более что их никто не держал. Надо было еще решить, что делать с Петром Димитриевичем, но Даниил отложил решение этого до своего возвращения в город.
   Евдокия Васильевна с Аленой также готовились к отъезду - вступать обратно во владение Кустовым. Игорь взял их под покровительство и помогал в меру сил. Микула пытался было тоже помогать, но потом понял, что больше мешается, и отошел. Зачем делать вид, будто пытаешься помочь, когда помощь твоя не больно нужна - если, когда понадобится, придешь на помощь, не задумываясь? Чтобы ненароком не обвинили в черствости? Но, как Микула убедился, любым твоим поступкам могут найти объяснение совершенно иное, так что заботиться, что скажут люди, следует только если помыслы твои недостаточно чисты.
   А убедившись, что помощь его и не требуется - Алена с матерью собирались ехать вместе с Даниилом и многочисленными воинами, так что охрана им была не нужна, - Микула решил покинуть крепость первым.
   Евдокия Васильевна все-таки предложила ему задержаться, поехать вместе.
   - Ты ведь друг Дениса, а твой отец был другом его отца. Живи пока у нас; и потом в гости наведывайся.
   - Благодарствую; да и так я загостился. Дома, наверное, волнуются, ведь от меня вестей никаких давно не было.
   - Как хочешь, - Евдокия Васильевна вздохнула. - Передавай поклон отцу с матерью, пусть не забывают.
   Микула еще раз поклонился и отправился в конюшню седлать Светлояра. Конь его прибежал сам, еще в тот вечер, как Савва поймал Микулу. Наверное, надо уехать, правильно он не задержался. Но почему-то томило его непонятно что, и звало остаться громче настоящих голосов.
   Под уздцы Микула вывел Светлояра к воротам. К нему вышла Алена - по счастью, одна.
   - Хотел уйти, не попрощавшись? - нахмурилась она. Микула смущенно улыбнулся:
   - Спасибо, что вышла проводить.
   - А ты думал, я просто так тебя отпущу? - она вдруг стала серьезной. - Ты хороший человек, Микула, и я всю жизнь тебе благодарной буду. Я ведь знаю, что тогда, в монастыре, ты из-за меня ранен был, и из-за меня хотел людям Талычейка сдаться. И потом ты вступился за брата, и ему помогал все время.
   Благодарностью своей она словно отодвигалась от него; Микула сделал попытку вновь приблизиться:
   - Может, переберетесь к нам? Все ж таки, мы вам не чужие...
   - И как мы будем у вас жить? Из милости? Нет уж; управимся сами как-нибудь.
   - Почему из милости?! - возмутился Микула. Он хотел было сказать: "Ты будешь жить, как жена моя" - и понял, что не имеет права. Она все равно откажет, а испытывать ее еще раз было бы несправедливо. Да и не только в ней дело. Микула сам боялся услышать, заставить ее сказать "нет", чтобы одним словом раз и навсегда перечеркнуть все свои надежды. Навсегда... Слишком часто появляется это слово. "Я все равно тебя потеряю. Но пусть не сам я буду тому причиной."
   - А как тогда? - с любопытством поглядела на него Алена.
   - Алена, - Микула произнес ее имя, точно напоследок любуясь его звучанием; набросил поводья на верх изгороди, стиснул руки. - Я не знаю, поймешь ли ты меня или нет... Прости за мой вопрос... Ты любишь Игоря? - спросил он быстро. Она помедлила с ответом.
   - Он удивительный человек, Микула. Я не знаю, как бы выжила без него. Он просто заставлял меня жить - и тогда, после смерти отца, и сейчас...
   Светлояр фыркнул, и Алена безотчетно погладила его по холке.
   - Только... - продолжала она, - ни у кого не спрашивай так, напрямую, об этом. Об этом можно только догадываться. Нам самим темны наши чувства, и вопросом их можно спугнуть.
   - Мне больше ни у кого и не надо спрашивать. Значит, он тебя спас...
   - Можно сказать и так.
   - А ты когда-то спасла меня. И, может быть, догадаешься, что я...
   - Я знаю.
   - Знаешь?
   - Ты не умеешь прятать своих чувств, у тебя все написано на лице. О таком не сложно догадаться.
   Микула потупился.
   - Значит, ты давно решила, что я тебе не нужен, - пробормотал он мрачно.
   - Что значит - "нужен, не нужен"? - возразила Алена. - Человек не вещь; да и даже с ненужной вещью тяжело расстаться. И ты тоже дорог мне. По- своему. Но, понимаешь, самым близким может быть только один.
   - Понимаю. Но почему он?
   - Потому что он был первым. Не обижайся, Микула.
   - На что? Я могу обижаться разве что на себя. А если бы его не было?
   - Не спрашивай так! Он есть. А то - мало ли что ты там надумаешь?
   - Нет, Алена. Никогда я на счастье твое руки не подыму. Прощай.
   - Ну, счастливого пути, - Алена вновь взяла себя в руки и протянула ему узелок, который он сперва не заметил у нее в руке. - Это тебе в дорогу, а то проголодаешься еще.
   - Спасибо. Счастья вам, - он нагнулся и, зажмурившись, поцеловал ее в губы. Задыхаясь, влетел в седло, сдернул поводья и ускакал в открытые ворота.
   Зачем он сделал это? Зачем попытался смутить ее покой, зачем вновь растревожил себя? Или просто хотел унести память о том, что потерял? Он обернулся: Алена взбежала на крыльцо и, остановившись наверху, махнула ему рукой. Он махнул в ответ - и погнал Светлояра быстрее.
   В лесу, где никто бы его не увидел и где он мог спрятаться от самого себя, он дал, наконец, волю себе. Он рыдал, кричал, потом принимался хохотать, обнимая шею Светлояра и пряча в ней слезы; потом скрючивался в седле от боли... Он был один. После всего он остался совершенно один - здесь, сейчас, - и не было сил даже умереть.
   - Какой хороший человек, - повторял он, хохоча над собой. - Какой хороший человек.
   Только сейчас, отказавшись от нее навсегда, он понял, - почему так поздно? - что любит ее. Но он сам отказался от своей любви, ибо - ибо нет счастья в чужом несчастье.
   Когда он пришел в себя, темнело. Светлояр вынес его к дому отшельника. В окошках виднелся свет; а вскоре и сам Всеволод вышел на порог.
   - Заходи, Микула. Переночуешь.
   В доме еще сохранились следы недавнего погрома; а потом Микула заметил несколько узелков и понял, что отшельник тоже уезжает.
   - Вот, - пожаловался Всеволод, - не знаю, на кого оставить дом. Сломать жалко, а бросить просто так - помрет же без меня мой домовой.
   Микула опустился на лавку и, возвращаясь от одиночества, долго глядел перед собой на темную поверхность стола. Всеволод молча сел рядом, не тревожа его.
   - Сейчас я боюсь тишины, - признался Микула. - Во мне словно две огромные пропасти, и я не могу их заполнить.
   - Если б и мог - разве можно их заполнять? - покачал Всеволод головой. - Сам посуди. Что осталось от Дениса в нынешней жизни твоей, кроме этой незаполненной пустоты? И чем ты хочешь ее заполнить? Новым человеком? Новый человек займет новое место; а прошлое принадлежит ушедшим.
   Наша скорбь - не о них, а о себе. Это мы, оставшиеся, чего-то лишились, а их пребудет с ними вовеки. Нам же от них остается лишь эта незаполнимая пропасть.
   - Но за что - он? В чем он провинился?
   - Не знаю, Микула. Быть может, потому и он, что ни в чем не виноват. Быть может, только такая безвинная, ненужная и бессмысленная жертва и была способна остановить разбушевавшийся гнев людей и Природы. Только теперь мы, оставшиеся, задумались, наконец - а с чем останемся мы? Но может быть, далеко не такая бессмысленная эта жертва, и он искупил и свою вину, и вину Даниила, и многих других...
   Что же до другой твоей пропасти... Думаю, она гнетет тебя даже сильнее, чем смерть Дениса. Но тут тебе уж никто не советчик. Лишь сам ты можешь решать, обвинять ли несправедливую судьбу - или понять, что такого было в тебе не так, или в твоем чувстве, или, быть может, тебе просто суждено нечто иное. Но ушедшее не растворяется, пока живет память, пока есть, кому помнить.
   С утра Микула тронулся в путь. Всеволод признался, что собирается перебраться за Волгу* - тут стало слишком суетно, и слишком часто он сам вмешивается в жизни других людей, забывая, что слово его тоже имеет цену. Микула простился, не зная еще, увидятся они или нет. Иные говорят, что надо жить так, будто каждый твой жизнь - это последняя битва на Земле, и в любой миг быть готовым предстать перед Созидателем. Но можно жить и так, будто впереди у тебя - вечность; и что страшного, если после тебя останутся незавершенные дела - главное, ты успел их начать.
   Тропа виляла меж холмов, ныряла в перелески, и он вдруг почувствовал, как бьется в голове еще неосознанная мысль, такая, словно даст ответ на мучительные сомнения. Словно есть что-то, способное помнить, когда уже не будет никого и ничего, и потому ничто не сотворяется напрасно, и уже не страшен всепоглощающий огонь Забвения. И он вдруг понял - Продолжение... Нет, не рода - а любого деяния, совершаемого в этом мире. Спетая кем-то песня будет подхвачена. Каждый миг, каждое движение неразрывно увязывается с другими - и остается в них, и все должно обрести свое продолжение - дела наши, наша душа, наша жизнь. Даже мысли, мимолетное дыхание наше не может погибнуть бесследно, войдя в нечто большее, как одна из бесчисленных его граней.
   Обо всем этом надлежало подумать; благо, дорога была длинной.
   1991-2001 гг.
  -- Примечания.
  
   Возможно, образ Даниила Городецкого излишне романтизирован, как и вообще борьба Нижегородских князей за свой стол; но следует заметить, что объединение Руси под властью Московских князей, когда для него не было никаких объективных предпосылок - объединение, во многом совершенное при помощи наемной силы (татарской конницы), являлось скорее злом для нашего государства, именно тем, что позднее задержало нас в развитии на средневековом уровне.
   При слишком быстром объединении резко падает конкуренция внутри государства; а когда это объединение совершается еще и насильно, конкуренция просто подавляется, как уничтожал Новгород Иван Грозный за излишнюю самостоятельность. Все это отнюдь не способствует развитию государства. При этом, надо отметить, непосредственно от присутствия татар Русь особого утеснения не терпела (не больше, чем от присутствия ранее половцев), и практически за все набеги татар на Русь ответственность лежит на князьях, призывавших их себе в помощь. Именно на оплату этих набегов и шла дань, собираемая князьями ("татарский выход"); именно потому Великие князья так настаивали, чтобы вся связь с татарами шла только через них (см. Договора Великих Московских князей с удельными - Тверским, Рязанским и т.д.).
   В свете этого следует вспомнить, что борьба Нижегородского княжества за свою независимость продолжалась более полувека после формального его присоединения в 1393 г. Эта борьба подпитывалась собственными силами княжества, т.е., народ отнюдь не жаждал раствориться в едином Московском государстве. А потому мысли, высказываемые в романе Даниилом, возможно, и не были высказаны в действительности, но вполне адекватно ее отражают.
  
  
   Стр. 1
   Спутник Микулы, Святослав - по крайней мере, до 16 века на Руси сохраняется традиция, ведущая начало от языческих времен: человек получает одно "внешнее" имя, известное всем, и одно "тайное", "истинное". С появлением христианства роль тайного имени стало играть имя, даваемое при крещении (потому до 13 века князья фигурируют в летописях под языческими именами, хотя у каждого есть и христианское), но обязательно давалось и языческое, из которых впоследствии возникли многие фамилии. Однако, во многих семьях начинается отход от этой традиции, когда христианское имя становится и "внешним". Потому в повести фигурируют как герои под языческими именами (Игорь, Святослав, Ингвар), так и под христианскими (Микула, Денис, Федор и т.д.).
   ... боярская усадьба - сейчас на этом месте деревня Новая. Данная версия целиком на совести автора.
   ...селу Кустово - сейчас г. Кстово. Существуют другие версии происхождения современного названия: в частности, от мордовского названия земляники - "кста"; однако версия с утратой буквы из русского слова представляется более логичной - форма названия чисто славянская, и было бы странно производить все название от мордовского слова.
   ...пограничную крепость Сундовик - известна с 13 века как твердыня Волжских Булгар. Остатки ее находятся в г. Лысково.
   Князь Нижнего, Димитрий Константинович... - Нижегородский князь с 1358 по 1385 гг. Образ этого князя несколько романтизирован автором. Великим городом Нижний Новгород сделал отец его, князь Константин Суздальский. Однако каменный кремль действительно появился в Нижнем при Димитрии (древнейшая башня до сих пор носит его имя)
   ...руками тех же татар - имеется в виду предание о Юрии Московском, захватившем Великий стол, и Михаиле Тверском, его сопернике, убитом в Орде по навету Юрия.
   Стр.2
   ... памятной битвой на реке Мече - р. Меча - приток Вожи, где в 1378 г. московские войска разгромили войска Мамая под началом Бегич-аки. Существует еще р. Красивая Меча - приток Дона, - в районе которой, по преданию, была Куликовская битва; однако автор имеет в виду именно битву на Воже, полагая, что роль и мастштаб Куликовской битвы были сильно преувеличены в произведениях Куликовского цикла и что многие детали, относящиеся к битве на Воже, вошли в рассказы о Куликовской битве (так, предание о благословении Великого князя Сергием Радонежским и об иноках Пересвете и Ослябе явно относятся к битве на Воже - согласно "Житию св.Сергия" и летописным данным). Именно битва на Воже было первым сражением объединенных русских сил против войск Мамая; именно оно спасло Москву от разорения (в 1380 г. такой угрозы уже не было). И, по-видимому, уже в то время эти две битвы зачастую смешивали.
   ... несмотря на разорение Москвы - Тохтамышево нахождение в 1382 г.
   Стр. 3
   ... Не участвовал в разорении Нижнего, как брат его Иван, или двоюродный брат Семен. - Иван и Даниил Борисовичи - имена Нижегородских князей, которые связывают с нахождением Едигея в 1408 г. - именно они подбили Едигея на поход на Москву. В данном случае автор всю вину возлагает на одного Ивана. Семен, сын Димитрия Константиновича (см. прим. к стр.1) в 1399 г. с тысячей татар сжег Нижний Новгород. Подчинившийся Москве их брат Василий - Василий Димитриевич. От него ведет свое начало род князей Шуйских.
   Стр. 4.
   Великого воителя - Темуджина - (или Темучина) - Чингис-хана.
   Стр. 8
   ... Говорят, он из рода Рюриковичей - т.е., из рода русских князей, выводивших свою родословную от упомянутого в Повести временных лет Рюрика Новгородского. Ингвар, или Ингварь - другая форма имени "Игорь"; здесь сохранена для различения двух персонажей с одинаковыми именами.
   Стр. 11
   ... Сменил имя на Макария - о начале святой деятельности Макария, основателя Макарьева монастыря, существует много легенд. По некоторым, св.Макарий происходит из Нижегородских бояр, по другим - из Городецких; по третьим - из простых людей. Имя его в мирской жизни автору найти не удалось.
   Стр. 25.
   ... за сто лет до семитысячного от сотворения мира года - Семитысячный год от сотворения мира - 1492; соответственно, имеется в виду 1392 г. по современному счету.
   Стр. 27
   ... Пущаль - наиболее вероятный прародитель слов "пушка" и "пищаль" - происходит от слова "пускать".
   Стр. 28
   Тиун, или тивун - что-то вроде управляющего.
   ... И было до монастыря недалеко... - до 1597 года монастырь находился на месте нынешней Печерской слободы, значительно ближе к Подновью, чем сейчас, - пока в 1597 году не был разрушен оползнем и не перенесен на современное место.
   Стр. 39
   ... печальная участь Смоленска - в конце 14 - начале 15 веков Смоленск переходил из рук своего князя Юрия, которого поддерживал Василий, Великий князь Московский, с братьями, в руки Витовта, литовского князя, чуть ли не каждый год, и всякий раз победитель жестоко разделывался со сторонниками противоположной стороны. Вообще говоря, участие в этих событиях Петра Димитриевича неизвестно.
   Стр. 41
   ... юмшан сделают или колонтарь. - Юмшан, или юшман, как и колонтарь - разновидности доспехов, в которых в кольчужную основу вплетались металлические пластины.
   Стр. 43
   Хоругвь - одно из основных подразделений войска. Численность ратников в хоругви была различной: от ста пятидесяти до пятисот человек. Как правило, одна хоругвь составлялась из жителей одной местности.
   Стр. 60.
   Одвуконь - т.е., с заводным (запасным) конем, поочереди пересаживаясь то на одного, то на другого, по мере их усталости.
   Стр. 61.
   Он говорит, что знает тебя, князь... - предполагается, что беседа ведется на тюркском, и вместо титула кочевников - каган, хакан, каан, хан - дан русский эквивалент.
   Что может остановить льва... - Лев - по-тюркски Арслан или Аслан.
   Талычейк, бывший хранитель казны у Шадибека... - Талыч, Талычей (здесь, по аналогии с Мамай - иль Мамак его имя восстанавливается как Талычейк; скорее всего, оно произносится как Талыч-шейх) упоминается в летописях дважды: как казначей хана, в 1402 г. приезжавший на Русь, и как участник грабительского набега на Владимир в 1411 г.
   Берды-бек, сын Чани-бека... - история начала Великой замятни в Орде. В середине 14 века, после смерти Джанибека (Чани-бека) в 1357 г. (по некоторым сведениям, он тоже был убит собственным сыном, Бердибеком) в Орде разразилась борьба за престол. На краткие периоды она замирала, но единой Орда так и не стала: объединившись при Тохтамыше, она тут же получила жестокий удар от Тимур-Аксака, Железного хромца, повелителя Средней Азии, и усобицы начались снова.
   Эдыг, победитель Витаута Литовского... - в 1399 г. Витовт, князь Литовский, пытался посадить на престол Орды разбитого Тимуром Тохтамыша, для чего организовал крестовый поход против Орды. Однако правивший в орде Темир-Гутлуг (Тимур-Кутлуг), ставленник Тимура (см. выше), и его военачальник Эдыгей (Эдыг) разгромили союзные войска Витовта в битве на Ворскле.
   Стр. 65.
   ... Должно быть, татарских... - по одной из версий, современный мат представляет из себя заимствованные тюркизмы.
   Стр.71.
   ... Князь Джукетау...- в русских летописях, г.Жукотин, один из главных городов Булгарской земли.
   Стр. 78.
   Реконструкция данных событий у Храмцовского или Экземплярского достаточно странна. Во-первых, у них предполагается, что битва у Оленьей горы произошла ПОСЛЕ того как Даниил занял Нижегородский стол. Но если булгары были его союзниками, а Рязань еще не стала союзником Москвы, то оказаться Петр Димитриевич под Лысковым не мог (разве что непроходимыми керженскими лесами) - т.е., он должен был идти от Нижнего, а Даниил с булгарами, соответственно, со стороны Казани ему навстречу. Если бы Петр Димитриевич не был в Нижнем (или возле него) на момент получения известий о походе булгар, он не мог бы перехватить их под Лысковым - просто не успел бы.
   Дата битвы, даваемая летописью - 15 января. Во-первых, спустя сто лет произошло еще одно столкновение именно Нижегородцев с именно булгарами и именно под Лысковым, и тоже 15 января. Такое совпадение допустимо, но обстоятельства столкновения разные: во втором случае булгары преследовали отступающую нижегородскую рать, выступившую в поход зимой, а в первом случае - сами булгарские князья идут на Нижний. Зимние походы кочевников - вообще достаточно странная вещь (хотя и случающаяся иногда). Учитывая, что точная датировка битвы у Оленьей горы неизвестна (она плавает на год вперед-назад у Карамзина, Экземплярского и Храмцовского), автор не сохранил и время битвы, предположив, что оно вполне может быть заимствовано из более поздней записи. Если, впрочем, найдутся серьезные основания принять зимнюю датировку битвы, по сути действие не изменится - только станет более затянутым.
   При этом, из всех датировок следует принять самую раннюю, об этом - см.ниже.
   Стр.84
   Великий стол Владимирский... - Официальной столицей Руси тогда считался г. Владимир. По летописям, набег Талычейка и Карамышева на Владимир имел место в 1410 либо 1411 гг; при этом к тому моменту Даниил уже занимает Нижегородский стол; вот почему из всех датировок битвы у Оленьей горы следует принять самую раннюю.
   Стр. 89.
   От булгар, твоих друзей - по летописи, в 1376 г., при штурме г. Великий Булгар, русские войска впервые столкнулись с огненстрельным оружием, будучи обстреляны из города.
   Стр.85. Гурт-асы - искаженное "буртасы", название одного из самых многочисленных племен, давших начало мордовскому народу.
   Стр. 92. Бахтерец - доспех из плотно подогнанных пластин, соединенных кольчужными кольцами.
   Сулица - метательное копье.
   Миср - в более общем смысле - страны Востока.
   Стр. 105.
   Макарьев-Желтоводский монастырь был основан святым Макарием несколько лет спустя после описываемых событий.

0x08 graphic
Карта сражения на Оленьей горе

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   93
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"