Там, где река Велатава делает крутой изгиб, принимая небольшой приток - петляющий зигзагами Уж-Ручей, - чтобы затем бурлящими порогами устремиться в горную теснину, навстречу широкой Лабе, - раскинулся город Звонец. Вокруг расстилались плодородные поля и густые перелески, волнистые холмы растекались пологими вершинами, перерастая на востоке и западе в горы, закрывающие от холодных ветров. Тут во множестве раскинулись хутора и деревеньки, небольшие поселения - зачастую не огражденные ни тыном, ни вереей, - а над всеми ними возвышалась величественная крепость Звонца, за прочными стенами которой в случае угрозы могли найти прибежище жители окрестных земель.
Такими крепостями - круглыми, деревянными, готовыми принять под свою защиту нуждающихся в ней - была застроена вся держава варнов. Каждую крепость держал князь, избираемый на вече земли; князь вершил суд, руководил ополчением, следил за порядком на торге и подчинялся Великому Гору - верховному воеводе. Время от времени все князья собирались в Самобатей- стольный град - по вопросам войны и мира, совместных походов, строительства укреплений или хранилищ, а также, когда умирал верховный воевода, или же оставлял дела, по старости или болезни неспособный более вести войска в бой, - выбирали из своего числа ему преемника. Нередко, впрочем, преемником Гора становился один из его старших сыновей, поскольку детей своих он как правило ставил князьями в пограничные крепости.
Князь Звонца, почтенный Старивой, прославился умением решать все споры и ссоры полюбовно и даже среди иных правителей снискал славу миротворца. Некогда он был учеником самого Великого Кована, и в эти края, по слухам, попал по его поручению, и довольно быстро снискал себе славу умного правителя, почему его крепость - Звонец - иногда еще называлась Заглав, будучи как бы столицей земель, не защищенных стеной Варнов. Сюда, под защиту князя Звонца, стекались беглецы из самых разных земель, где ныне утверждалась власть франков, которых в этих краях называли "франконскими немцами".
- Все это случилось очень давно, - рассказывал Кандих, пока отряд в девять человек неторопливо двигался по травяному покрову холмов. - Когда против Юных подняли восстание Жадные - так их у нас называли, - началась долгая война. Верные, сохранившие преданность Юным, оказались разделенными на две части. Одни вместе с Юными ушли в степи, откуда позже вернулись, став известны как варны - вернувшиеся или верные. Вторые отступили к морю, на север, где смешались с местными племенами и получили новые имена. Те, что сели по Одре, назвались ободричами. Других, к востоку от ободричей, прозывают по-разному: велеты, лютичи, вильцы, вольцы. Принято считать, что их родовой символ - Волк - дал имя всему племени. Вероятно, это так. Но еще вольцы - Вольные, свободный народ, не перед кем не преклоняющий голову. Недаром их главный остров с городом-святилищем, носит название Волин.
- А кого ты называешь Жадными? - с любопытством спросила княжна, ехавшая по правую руку от Кандиха.
- В вашем языке это имя превратилось в название Годяки, годь, - пояснил молодой варн. - Говорят, некогда это племя достигло высот величия, но его одолела алчность... Они сражались с ромеями и победили их - но сами были побеждены завистью и жадностью.
На миг задумавшись, Кандих продолжил свой рассказ.
- Минули многие лета и зимы. Варны, ушедшие в степь, вернулись, и полагали, что встретят тут собратьев и сородичей, и восстановят минувшее величие державы Юных. Но случилось иначе. Осколки нашего народа все дальше и дальше отходили друг от друга, забывая древнее родство и общие обычаи. Мы стали чужаками, и многие оставшиеся тут потомки Верных не пожелали признавать наше право. Было много войн и потерь, и былое родство забылось. Поэтому, когда франки пошли на нас войной, ободричи поддержали их, а не нас...
Варн замолчал, с грустью посмотрев под копыта коней.
- Не огорчайся, - Любава заглянула ему в лицо. - Даже меж братьями случаются раздоры и вражда. Чего же ждать от родичей, разлученных столько лет назад?
- Ты права, - Кандих решительно тряхнул поводьями, погоняя своего скакуна.
Следом за молодым варном и княжной двигались немногие из тех, кто некогда вместе покинул землю Радимичей: Воемил и еще шестеро ратников. После гибели Званимира последний союзник варнов на востоке был потерян, и утвердившийся там Сбыслав, вступив в союз с Карлом, теперь угрожал варнам из радимичских лесов. Кандих рассчитывал, доставив в Охорону - или Архону, как ее называли побратимы-свеоны - княжну и заключив союз с ее могучим кованом, нанести удар Сбыславу со стороны моря. Можно было даже собрать дружину из лихих молодцов, подобных Энунду с товарищами, в помощи которых он не сомневался.
Их, старшим над которыми теперь стал Энунд Раздвоенная Секира, не было теперь с Кандихом. Лишившись ярла и боевых товарищей, четверо Волков Одина ныне были предоставлены сами себе и вольны в своих решениях. Жажда мести, что еще недавно бередила их сердца, сейчас утихла, уступив место глухой боли. Братья понимали, что воздать обидчику согласно кровному закону, освященному богами, они пока не в силах. Сбыслав был недосягаем для гнева их мечей, а все попытки дотянуться до него неминуемо обернулись бы безвременной гибелью. Настоящий воин должен уметь ждать. Это правило ярлов и конунгов они вспоминали теперь все чаще. Ждать, смиряя огонь ярости в груди и надеясь на милость богов, что рано или поздно должны были подарить им удобный случай.
Однако пребывать в бездействии было не свойственно детям фьордов. Посовещавшись, они решили примкнуть к варнам в их борьбе с франками, однако у Кована были на них другие виды. Вызвав к себе Энунда, он о чем-то долго с ним беседовал. Кандих и радимичи так и не узнали о содержании этого разговора, но после него побратимы спешно выехали на север, прежде, чем захлопнулось кольцо осады, и сейчас между ними были многие дни пути.
Не было с беглецами из Самобатея и Бьорна. Перед самым началом наступления франков мастера варнов успели отлить золотые таблички, нанеся на них письмена Берестяного Мольбища. По распоряжению Великого Кована Бьорн, сын Эйнара, сделался их хранителем, укрыв драгоценное наследие в одном из тайных горных гротов, о котором знали только избранные.
Сильнее всего Кандих тяготился отсутствием Рогдая. Он сам перед расставанием дал товарищу дружеское напутствие, посоветовав не мозолить глаза княжне своим унылым видом, не вызывать ее неприязнь бесплодными и навязчивыми воздыханиями. "Отличись в настоящем деле, - сказал молодой варн, кладя руку на плечо мерянина. - Заслужи уважение. И тогда Любава увидит тебя совсем другими глазами". И Рогдай остался подле Кована, собираясь участвовать в походах Гора, поверив обещанию Кандиха "присмотреть за княжной".
Сам же Кандих, озабоченный подготовкой к длительной дороге от Самобатея до Охороны, промедлил, и в итоге к началу осени добрался только до узкой полоски между внешней Стеной Варнов и землями, уже подвластными франкам.
По всему пути их встречали мрачные лица, ожидающие нового удара от франков. Несколько лет назад война уже начиналась - именно тогда Великий Кован и озаботился созданием нового убежища на Востоке. В тот раз два войска немцев вторглись в державу варнов по сходящимся направлениям. Одно из них под главенством самого Карла смогло захватить часть Стены в низовьях Равы. Второе - под началом графа Теодерика - наступало на верховья Савы от Фриульской низменности. И без того огромные силы франков были пополнены союзной Карлу дружиной хорутанского князя Войномира, и даже ободричи и сорбы, живущие севернее, присоединились к походу. Тогда пали все девять стен, но внезапно франки прекратили поход, остановленные начавшейся зимой.
С тех пор угроза висела над землями варнов постоянно. Разведчики приносили слухи о войсках франков, собирающихся на границе. Внешние стены восстанавливать не стали, сосредоточившись на защите Внутреннего круга - и в оставленные земли стали проникать отряды франков, грабящие все вокруг, и со дня на день ожидали большого вторжения.
Земли Старивоя оставались небольшим островком, незатронутым войной. Не так давно - менее сорока лет назад - подчиненные варнами, они располагались за Стеной, были окружены реками на западе и горами на востоке и служили приютом для всех беглецов. Первые удары франков миновали их, обойдя с юга, по Дунаю. И сейчас, подле княжны, Кандих разрывался между желанием мчаться на помощь своим, понимая, что нового вторжения не избежать - и желанием доставить Любаву туда, где она будет в безопасности.
Погоняя коня, Кандих краем глаза покосился на княжну. Заботы и волнения последних месяцев оставили легкие тени на ее лице, заставляли чуть подрагивать изящную нижнюю губу. Высокие стрельчатые брови подчас хмурились, а в глазах проступала печаль. Лишившись отца и отчизны, она так и не обрела желанного отдохновения после пережитых невзгод.
Княжна была хороша собой, даже несмотря на пережитые невзгоды. Будь они в Самобатее, при дворе тудуна, или при дворе князя Радимичей, Кандих бы не упустил возможности приударить за девицей. Но сейчас все обстояло иначе. Молодой варн чувствовал себя неловко. Он принял на себя заботу о княжне, она доверяла ему - и воспользоваться нынешним своим положением казалось ему бесчестным. Дав себе обещание завоевать для Любавы лучшую долю и изменить ее судьбу, он мог надеяться только на то, что скоро положение вещей, наконец, изменится. До Руяна, где под заградой бойцов Святовида можно было чувствовать себя спокойно, оставалось не так далеко - десять дней плавания по Велатаве, а потом короткий переход по морю.
Пока отряд приближался к Звонцу, Кандих вспоминал все то, что ему было известно о князе Старивое. Этот человек, умудренный немалым опытом и убеленный сединами прожитых лет, славился своим умением решать любые споры и оберегать свою землю от вторжений соседей. Долгие годы опекаемый им край не ведал войн. Правда, многие полагали, что заслуга в этом - не столько князя варнов, сколько его покровителя - Великого Кована. Зато всех беженцев Старивой охотно принимал под свою руку. Именно поэтому Кандих и его спутники надеялись здесь на теплый прием.
Город, окруженный высокой бревенчатой стеной на валу в три сажени высотой и отрезанный от поля глубоким рвом, возник внезапно, словно выплыл из гряды окружающих холмов. Ворота были открыты, через ров перекинут бревенчатый мост.
Всадники въехали в крепость без препятствий. На стене с навесной стрельницей, основание которой было уширено откосом, скучал одинокий дозорный в кожаном панцире, обшитом железными бляхами. Он едва покосился на нежданных гостей.
- Спокойно тут у них, - мотнул головой в его сторону Воемил.
В Звонце теснились друг к другу высокие дома, как правило - двухъярусные, с островерхими крышами, украшенными резными коньками. Здесь присутствовали срубы с подклетями, добротно сложенные из сосновых бревен, брусчатые строения из множества венцов с расписанными причелинами и ветряками на кровлях, приземистые избы-пятистенки с мелкими волоковыми оконцами.
Подворье князя Старивоя было заметно издалека. Дом, построенный в виде подковы, прилепился к дальней стене тына, возвышаясь над ней смотровыми башенками. Его тесаная кровля с конской головой, венчающей охлупень, и массивной огнивой на главном фасаде, изображающей сражающихся льва и сокола, была окрашена сейчас золотом полуденных лучей солнца. Наличники окон и балясины играли вязью замысловатого узора.
Кандих и его спутники слезли с седел и подступили к дощатому замету в высоту человеческого роста. Молодой варн постучал кулаком в калитку. Сразу откликнулись громким лаем несколько псов, звякнули цепями. Через некоторое время узенькое оконце приоткрылось, и на путников глянули внимательные глаза. Потом загремела отодвигаемая щеколда. Кандих ожидал увидеть кого-нибудь из княжеских дружинников или холопов, но столкнулся с полноватой женщиной в белом навершнике, густо расшитом черемными узорами, и темно-синей холщовой поневе из трех полотнищ разной длины. Она поспешила приложить палец к губам, предвосхищая вопросы гостей.
- Заходите быстрее, - женщина отступила в сторону. Лицо ее было румяное и круглое, зато губы - узкие, бледноватые. - Мне велено вас встретить, но так, чтобы гостям на глаза не попались.
- С чего вдруг такая предосторожность? - удивился Кандих с легкой насмешкой.
- Князь мне про то не повестил, - ворчливо отозвалась встречающая их женщина. - Он вас издали увидал, спустился из своей светелки и наказал, как вас встретить. Ты у них старший? - неожиданно обратилась она к Кандиху, отмечая его расшитый меховой кафтан с узорными поручами, атласный пояс и украшенные янтарем ножны меча.
- Старшая у нас - княжна Любава, - представил Кандих девушку с легким поклоном. - Но при ней я из охранников старший.
- Тогда вдвоем ступайте за мной, - велела встречающая. - А люди твои пока в клети посидят, подождут, когда гости уедут.
- Что ж, воля хозяина - закон, - согласился Кандих, переглянувшись с Любавой.
Женщина махнула пухловатой ладошкой с короткими пальцами, на одном из которых поблескивало серебряное кольцо. Она прикрикнула на собак - широкогрудых черных псов с тупыми мордами и торчащими ушами. Быстрым шагом повела гостей за угол дома.
- Тут стойте, - строго наказала Кандиху и Любаве. - Я скоро.
Оставив их вдвоем, она занялась радимичами. Скакунов пока закрыли в одном из сараев, привязав к поперечине бревна. Людей женщина увела в крытую часть двора. Пока дожидались ее возвращения, Кандих и Любава переглянулись. Любава едва не прыснула со смеху, развеселенная происходящим. Уголки губ Кандиха тоже растянулись в невольной улыбке.
- Ну, что застыли, как вкопанные? - сердитый шепот провожатой застал врасплох. - Ступайте за мной!
- Ты кто будешь? - полюбопытствовал Кандих, пока они поднимались по всходу. - У Старивоя в услужении?
- Чего городишь! - женщина рассердилась, укоризненно покачав головой. - Я Старивою сродница, Зареной звать. За малым княжичем тут присматриваю.
Сродница Старивоя двигалась чуть суетно, но боевито. Семеня мелким проворным шагом, женщина повела гостей к подклети. Скрипнула невысокая дверь. Варн и княжна не заставили себя упрашивать. Следом за Зареной они вошли в полутемное помещение с низким потолком.
- Не опрокиньте кадки, - предупредила провожатая, легко ориентируясь в сумрачном тесном пространстве.
Двигаясь шаг в шаг за Зареной и храня бдительность, Кандих все же запнулся за лежащий на полу свернутый половик, и тут же удостоился грозного взгляда их проводницы, однако та промолчала. По узкой лесенке гости князя поднялись в длинный проход, на стенах которого висели оленьи шкуры, потом завернули за угол и оказались перед другой лесенкой. Наверху Зарена указала глазами на дубовую дверь сруба.
- Сидите там тихо, пока князь не позовет, - напутствовала она и, резко отвернувшись, заторопилась уйти.
Когда Кандих и Любава вошли в небольшую комнатку с полавочником, покрытым вязаным нарядом, и с тяжелым ларем в углу, из темной подклети, глаза их невольно прищурились: из квадратного оконца лился спелый дневной свет.
- Пока можем отдохнуть с дороги, - молодой варн заботливо усадил княжну на скамью.
- Не очень-то дружелюбно нас встречают, - покачала головой княжна, с удовольствием устраиваясь на лавке.
- Надеюсь, князь скоро удостоит нас своим вниманием, - Кандих застыл рядом с княжной. - Пора бы и пообедать.
Он хотел еще что-то прибавить, однако вдруг умолк.
- Что с тобой? - с волнением спросила Любава.
Кандих приоткрыл дверь и прислушался. Снизу, из горницы, отчетливо доносились звуки разговора, который вели три человека.
- Послушай меня, князь, - увещевал кто-то вкрадчиво, но уверенно, - с немцами всем стоит дружить. Ты - человек, умудренный жизнью, и сам понимаешь, за кем будущее. А кто супротив них идет - кончают жалко. Вспомни саксов, вспомни вильцев. Всех и не перечесть.
- Я могу еще вспомнить ободричей, - как бы разговаривая сам с собой, произнес хозяин.
- О чем ты говоришь? - удивился первый.
- Хорошо же ты гостей встречаешь! - воскликнул второй, резко, точно ударил - голос его был низким, басистым, хотя звучал на удивление пронзительно.
- Законы гостеприимства я знаю, и обиды вам не чиню, - примирительно заметил хозяин. - Но только помню и то, как жили ободричи, пока не покорились немцам.
- Покорились? - вновь возмутился второй. - Своей волей мы стали друзьями с немцами, потому что от них идет и мудрость, и знания...
- И товар дорогой, - подхватил Старивой насмешливо.
Второй гость замолк, оборвав свою речь на полуслове.
- Ну, а мне вы что предложить хотите? - возвысил хозяин свой голос, еще полный внутренней силы и решительности.
- От дружбы с франконскими немцами никто еще не терял, и всяк свою корысть имел, - продлжал первый. - Кто с ними дружит, ни в чем себе отказу не знает. Коли кто осмелится на такого голос возвысить, или ущерб какой учинить - все войско немецкое придет на его защиту. Ты сам всегда жаловался, что вы люди мирные. Торговать да землю пахать - вот ваше призвание. Это надменные радоряне да доленчане перед всеми своей безумной удалью кичатся. Без походов, без пролитой крови не могут усидеть - лишь бы где-то позвенеть мечами. Ради защиты своих людей ты признал волю варнов, но их дни сочтены.
Кандих, внимавший беседе с пристальным вниманием, побагровел до корней волос. Любава, неслышно поднявшаяся с лавки, стиснула его руку, пытаясь успокоить гнев молодого варна.
- Варны - верховные владыки над всеми местными родами, - напомнил собеседникам Старивой. - Живя здесь, мы признали их главенство, и они приняли нас под свою руку.
- Так ведь и нам вы не чужие! - упорствовал человек, говоривший мягко и осторожно.
- О какой верности ты говоришь! - вновь резко вступил второй. - Что дали тебе твои варны? Они использовали тебя как щит от соседей, ты поставлял им людей в войско, кормил их - а они что сделали для тебя? Позволили пошлину с торга собирать?
- Ну, а немцы меня, конечно, золотом осыпят с ног до головы. И жену мою покойную воскресят, - произнес Старивой уже более зло.
- Воскресить умерших - во власти лишь единого Бога, - вдруг серьезно ответил первый. - А вот насчет золотых гор подумай. Сын твой подрастает, ему место при дворе Карла найдется. Да и тебя он не забудет.
Старивой помолчал; видимо, разглядывал гостей.
- Надо ли понимать вас так, что вы прибыли ко мне послами от немцев? - произнес он наконец.
- Что ты, князь, послами нам быть никто не приказывал. Мы - твои друзья и сородичи, - заверил первый собеседник. - Потому - по-родственному - не желаем разорения твоей земле. Если заполыхает Подунавье, пострадает и наш край. Куда побегут твои люди, лишившись крова? Ты уж помысли, как следует, чтобы благо своим родоплеменникам принести, а не горе.
- Тебя же никто не понуждает поднимать меч против твоих повелителей, - подхватил второй. - Просто, коли позовут - не торопись делать то, что просят варны.
- С чего это немцы вдруг так взъелись на нас? - спросил Старивой. - Полвека, считай, мирно жили - и на тебе!
По голосу Кандих понял, что опять заговорил первый - более мягкий, но заставлявший напрячься все его естество.
- Своевольными стали варны. Не только в своих землях, но и у соседей свои порядки устанавливать начали. Баварского герцога поддержали, фрягам покоя не давали. Сейчас лужичи стонут и просят вмешательства немцев. Так что у Карла все ваши соседи ищут заступничества, кроме него - некому заступиться.
Старивой издал краткий смешок.
- Великий заступник всех обиженных Карл Франконский? Варны, стало быть, с нас три шкуры дерут, а Карл сразу волю даст? Конечно, тяжко при варнах - а под Карлом легко будет?
- Карл, повелитель всех франконских немцев, - отвечал первый, - стремится к тому, чтобы каждый в его державе имел надежду на помощь и заступничество. Он создал единые законы, и любой обиженный может найти правосудие у короля. Потому он и выступил против варнов, ибо слишком много жалоб на них приходило от тех, кто доверился Карлу.
- Сдается мне, что это лишь повод для него, дабы избавиться от опасного соседа, - проговорил Старивой. - Слыхал я, - продолжал он медленно, - что помощь и заступничество Карл дарует лишь тем, кто принимает крест. Давно ли хорутане были им окрещены? Нет, конечно, теперь они могут считать себя немцами, - усмехнулся Старивой, - да только своей-то воли у них более нет! И так же ходят они под Карлом, и людей в его войско посылают, и оброк дают - да еще и десятину для церкви собирают. А что тяжко при варнах - так ведь жить всем тяжко. Легкая жизнь только у бродяг с большой дороги, легкая - да недолгая. И все дело в том, на что надеется человек. Чему служит. И ради чего живет.
- Это кому как, - равнодушно откликнулся басистый. - Всяк живет для одного и того же: растить детей, спокойно встретить старость, в достатке и покое. А прикрывает это многими разными словами. Вот мы тебе и предлагаем - и достаток, и покой, и будущее сыну твоему.
- Не многовато ли для мелкого порубежного князя? - с горечью спросил Старивой.
Опять вступил первый:
- Карл хочет всего лишь приструнить варнов, поставить на место. И потом - отчего ты столь рьяно их защищаешь? Не привечают тебя князья варнов, не жалуют. Приглашали ли тебя хоть раз ко двору?
- Не привечают, - согласился Старивой. - Оттого, что в набеги с ними не хожу. Лад в своем доме предпочитаю славе победителя иных племен. Да, с варнами у нас разная жизнь. Великий Гор смотрит на Белый Свет через прорези в личине шелома. Я ценю плуг, он - клинок.
- Вот-вот, - с легкой насмешкой заметил первый собеседник. - Что вас с ними связывает?
- Я уже сказал: клятва крови превыше мелких разногласий. И разве ратник с пахарем не делают общее дело? Пахарь кормит ратника, тот его защищает - от любителей легкой жизни. Да, на пиру они вряд ли встретятся, но могут уважать друг друга издалека.
- Решай сам, князь, - со вздохом заметил второй. - Только разве ж это справедливо, что варны не пашут, не торгуют и презирают ремесло, существуя одной лишь поживой с походов, а распоряжаются прочими вашими народами? Бахвалясь древностью своего происхождения и своими искусствами, они ведут себя с вами, как хозяева с холопами. Должны ли вы умирать за них? Животом расплачиваться за прихоти неуемных набежников?
Старивой не ответил, и ободричские князья, кажется, сочли его молчание за признак сомнений.
- Мы не ждем от тебя решения сейчас, - сказал человек с басистым голосом. - Всем известны твои рассудительность и благоразумие. Если надумаешь - сообщи нам, пришли вестника. Тогда земле твоей нечего опасаться.
- Пусть будет так, - закончил беседу Старивой. - Я вас извещу.
Заскрипели лавки. Это поднялись ободричи.
- Будь здрав! - бросили они, покидая горницу. - На Овсень приезжай в Любицу. Будем тебе рады и погуляем всласть.
Кандих насилу дождался, пока во дворе раздастся цокот копыт, и поспешил спуститься к князю.
- Поклон тебе, князь, от варнов, - начал Кандих, широкими шагами вступая в горницу. - Я Кандих, сын Раста из Сомбатхея.
- Ты все слышал? - вместо ответа спросил Старивой. Его карие глаза с синеватыми веками, окруженные паутинкой морщин, смотрели на молодого варна немигающим взглядом. Князь сидел на лавке с наброшенным на плечи беличьим полушубком, согнувшись под его весом, будто под пудовой колодой. Вся поза его выдавала напряжение и тревогу.
- Да, князь, - признался Кандих. - Прости меня, но я слышал все.
Старивой только махнул сухой дланью.
- Садись и рассказывай, что тебе надобно в моих краях.
- Прежде всего, князь, я хотел бы представить тебе княжну радимичей Любаву, дочь погибшего минувшим летом князя Званимира.
Брови Старивоя удивленно взлетели вверх.
- Вот как? - вопросил он. - Это честь для меня. Зови ее в горницу.
Ожидавшая у двери Любава гордой походкой спустилась по лестнице. Старый князь залюбовался стройной княжной.
- Дочь Званимира? - уточнил он. - Слыхал я о нем, да давно это было. Отец твой ведь некогда обучался на Руяне, в Охороне?
Любава кивнула.
- И сейчас мы надеемся попасть на Руян, где княжна сможет найти покой и защиту, - добавил Кандих.
Старивой тяжело покачал головой.
- Не выйдет у вас сейчас добраться до Руяна. Все земли меж нами и морем приняли руку франконских немцев, а в море заправляют даны и ободричи. Если только руяне за княжной ладьи и людей по реке пришлют, а нет - я не осмелюсь отправить такое сокровище через враждебные земли. Много ли у вас людей?
- Со мной еще семеро воинов, - ответил Кандих.
- Это мало даже для мелкой шайки лужичей или ободричей, - все так же недовольно качая головой, процедил князь.
- Но разве ободричи не наши сородичи? - удивилась Любава.
Князь Звонца помолчал, переводя взгляд с княжны на Кандиха.
- Ободричи сговорились с Карлом Франконцем, - наконец, заговорил он, тяжко вздохнув, - и мы оказались меж двух огней. Не знаю, как мне и быть, - он в поисках поддержки взглянул на Кандиха.
- Пока еще не все потеряно, - произнес тот. - Я сам отправлюсь на Руян, чтобы тамошний князь прислал людей за княжной.
Старивой посмотрел на молодого варна оценивающе.
- Если начнется война, вы все равно не пройдете. Вернешься ты не раньше, чем через месяц, а за месяц все может случиться. Ежели франконцы ударят - то не позднее осени, как раз после сбора урожая. Тогда их воинам будет, чем поживиться! - произнес князь с горечью. - Но ежели до заморозков не нападут, значит, можно смело двигаться. В зиму, я думаю, вам путешествовать не привыкать? Я дам вам сани, меха - так что домчитесь мигом. Но лучше вам идти не прямо по Велатаве. Заберете восточнее, в обход лехитских земель, и там по Одре прямиком до Охороны. Драговид пока еще не союзник Карлу, хотя и не враг. Для вида покорился, но держится сам по себе.
- Надо было нам с побратимами ехать, - заметила Любава расстроенно. - Они ведь как раз в ту сторону путь держат?
- Что теперь вздыхать, как надо было! - отозвался Кандих. - Вот что мы будем делать, если франки все-таки нападут, пока мы будем здесь?
- Присядьте! - широким движением пригласил гостей Старивой. - Нам нужно выиграть время. Пусть пока думают, что я буду вести себя тихо.
- И что ты сделаешь, если франки придут сюда? Пропустишь их дальше? - со страхом услышать ответ спросил Кандих.
Князь тряхнул головой, точно сдерживая внутренние мучения.
- У меня не ротари, не храмовые вои, - промолвил он. - С давних пор, спасаясь от невзгод военного времени, люди стали стекаться сюда. Тут с севера горы, прорезанные долиной Велатавы, с юга - полноводный Дунай, с запада дремучий лес, а с востока - Рубеж Варнов, откуда готовы примчаться защитники. Мы служим Великому Ковану и прочим повелителям варнов, но мы живем особняком, за пределами Стены. Сюда собирались люди мирные, не привыкшие держать в руке меч. Все мои нынешние родовичи: торговцы, пахари, охотники и рыбари - не чета Ротарям Охороны, у которых один ратник стоит десятка прочих. Мы не сможем сдержать франконцев, даже если бы захотели.
Кандих вновь разрывался на две половинки. Одна настойчиво требовала увезти Любаву как можно дальше от грядущей войны. А другая нашептывала, что путь на север все равно пока перекрыт, а если Старивой будет медлить и договариваться, рать, что может придти от ободричей, нанесет удар в сердце владений варнов, и всему, что было дорого Кандиху, ради чего он столько месяцев путешествовал по лесам и степям, придет конец...
Старивой посмотрел на гостей с грустной улыбкой, внезапно понизив голос.
- Вы, верно, надеялись найти здесь убежище от нашествий, да только они, выходит, идут за вами по пятам... А, может, еще и обойдет беда стороной?
- Тебя в этот раз, может, и обойдет, - поник головой сын Раста. - Ты верно сказал - ты не под охраной Стены, удар сейчас нацелен не на твою землю. Но не в обычае франков оставлять своих врагов у себя в тылу. Не жди, миром дело не кончится. У Карла Франконца под рукой десятки тысяч воев, не отпустит их король по домам, пока не добьет тех, кто еще не принял его волю.
- А ты бы хотел оставить тут княжну - и вернуться туда, к своим? - покачал головой князь. - Нет, без тебя тут княжна в безопасности не будет. И в Охорону путь закрыт.
- Это не беда, князь, - возразил Кандих. - Главное - не прогнуться под недруга.
- Ты предлагаешь мне погибнуть и погубить тех, кто верит мне? - в голосе князя не было обвинений, только печаль. - Сам я не боюсь гибели, бывал в боях, смерть на волос от меня проходила. Но ради чего будут сражаться и гибнуть мои люди? Те, что собрались в моем крае, будут защищать свои дома - но они не пойдут класть головы за неведомых хозяев. Помогли ли нам варны, когда через нашу землю шли войска франков три года назад? Тогда войско Теодерика решило вернуться не по Дунаю, а через наши земли. К счастью, нас зацепило лишь краем, они прошли по Велатаве и вторглись к лехитам. Но если сейчас нам не будет грозить разорение - не жди, что я возьмусь за оружие!
Кандих вскочил, резко прошел по горнице.
- Ну, тогда благодарю тебя, князь, за гостеприимство, но более не могу им злоупотреблять. Едем, Любава! Попробуем все-таки добраться до Охороны!
- Обождите! - князь тоже встал. - Не горячись. Я твою заботу понимаю, но и ты меня пойми!
- И я, князь, тебя понимаю, - Кандих посмотрел хозяину в глаза. - Вижу, о чем главная твоя забота. Ты прав, конечно. Ни к чему тебе ввязываться в чужую войну. Вот потому я и хочу уехать. Потому что сам за себя не могу ручаться. Не знаю, что сделаю, если увижу врага, идущего на моих. Вдруг драку затею, не сдержусь. Нет, конечно, мне всякого видеть доводилось, и в руках я держать себя умею - но только коли знаю, ради чего. Добро бы, надо было Любаву уберечь. А тут - ты сам говоришь, есть путь в обход владений франков. Так зачем мне ждать и себя смирять, когда всем так легче будет?
- А ждать вот чего, - Старивой поманил Кандиха. - Во-первых, частенько в мои края руяне сами заглядывают, плывут сперва в Праху на торг, а потом к волоку на Дунай и дальше до Самобатея. А по осени как раз возвращаются обратно, до зимних бурь. А во-вторых, ты бы чем буянить, подсказал мне, что делать, как защитить и себя, и вас - сил-то у меня и вправду нет! Или ты нам с тобой вдвоем предлагаешь против франконцев выйти?
- Да что же они за люди такие? - не сдержавшись, воскликнула Любава. - Сколько я про них слышала в последнее время - как будто по всему миру они свои руки тянут! Неужто нет от них нигде спасения? Неужто им всегда будет мало? Ради чего? Чего им надо?
Старивой помолчал, прежде чем ответить.
- Я видел Драговида, правителя вильцев, и его единоплеменников. Они живут ради славы. Они могут быть безудержны в бою, но даже в пылу битвы хранят благородство. Видел я и варнов - тоже умелых воителей, побеждающих искусством, выучкой и хладнокровием, но всегда открыто. Франконцы иные. Они тоже считают себя воинами, и воюют везде и со всеми, только как правило - чужими руками.
- Но что ими движет? - спросила княжна.
- Если припомнить то, что рассказывали наши мудрецы о франконцах, то это можно представить как лестницу. Каждый из них пытается залезть на ступеньку выше - и, став выше, получает право обирать и притеснять тех, кто внизу, а те, кто ниже его, должны служить ему и работать на своего повелителя. Если же кто не согласен подчиниться - все "равные" собираются, чтобы принудить силой непокорных. Чем выше стоишь - тем больше людей на тебя гнет спину, тем больше твой достаток, богаче свита - и тем легче принудить других служить тебе. Чтобы подняться выше - нужны золото и серебро, слуги, имения, а еще - те, по чьим головам они взбираются наверх. Не брезгуют ничем: обманом, доносами, предательством... И каждый, понимая, что не ударь он - ударят его - торопится первым утопить соседа. А те, кто прорвались наверх, затем решают, кого принять в свой круг, топча души людей, которых они подчинили. И пока есть те, кто им противится - они будут идти дальше и дальше, ступая по спинам поверженных.
- Что же, значит, надо бросить оружие и покориться? - спросила Любава со страхом. Старивой покачал седыми волосами.
- Друг твой прав - даже это не спасет нас. Обещаниям врага никогда нельзя верить - непременно обманет. Слуги Карла умеют разговаривать только с униженными и поставленными на колени, ибо сами поднимались из таких. Любой из них, чтобы подняться наверх, готов утопить других. Но если кому-то подняться удастся - другие, равные, примут его и будут гордиться им, следовать ему - пока он не упадет. А тогда - упавшего затопчут. Многие наши вожди тоже ступили на эту лестницу - и теперь подминают собственных сородичей, прокладывая дорогу выше. Их трудно назвать нашими - они служат своим повелителям, помогая держать в узде своих соплеменников...
Старивой опустил голову. Лицо его сделалось хмурым.
- Могу ли я рассчитывать на твою поддержку? - спросил он Кандиха.
- Да, князь, - без колебаний заверил сын Раста. - Я имел возможность изучить боевые приемы франков. Думаю, я буду полезен тебе и твоим людям. Я могу помочь тебе в обороне твоей земли!
- Благодарю тебя, - князь на миг прикрыл глаза. - Познакомь меня со своими товарищами. Убежден, что это достойные мужи. Зарена сейчас приведет их сюда, а мои домашние накроют на стол.
В полумраке пещеры тускло поблескивали золотые таблички, выстроенные на каменных полках вдоль неровных стен. Рогдай в последний раз прошелся по гулким плитам, изрезанным трещинами, и с облегчением вышел на яркий дневной свет.
Отлитые из привезенного Энундом золота, отчеканенные в мастерской Великого Кована, столбцы навечно вобрали в себя древние письмена. Бьорн действительно запомнил их до последней буквы; Рогдай, тоже некогда знакомившийся с их тайной, проверял каждый знак, прописанный на золоте - и поражался памяти молодого послушника.
Местом укрытия золотых столбцов отныне становилась пещера в скале, прячущая тайник от постороннего глаза. В темноте казалось, что и воздух сдавливает со всех сторон, и своды точно нависают над головой, а стены не дают размаха рукам. В пещерах хорошо скрываться, но не жить. Хотя Бьорна такое будущее, кажется, не пугало - он готов был сторожить древние знания сам, тем более что тут хранились и многие другие свитки, привезенные ранее.
Мерянин с наслаждением распрямился, потягиваясь после подземной тьмы, и оглядел расстилающийся вокруг простор.
Пещера располагалась в южном отроге Горбатых гор, сбегающих к полноводному Дунаю в недоступной зрению дали. Слева громоздились вершины гор, справа ступенями уходила вниз тропа, петляя между крутыми осыпями. Сейчас, в ранней дымке осени, горы выглядели осунувшимися, съежившимися, и только у их подножия вовсю бушевали краски.
Разлитая в воздухе печаль ложилась и на его душу. Он вспоминал княжну, от которой его отделяли многие версты, и вспоминал слова Кандиха, и думал, что же он должен совершить, дабы стать достойным...
А еще Рогдай думал о словах Великого Кована, сказанных в большом зале дворца перед самым отправлением хирдманнов. Кован призвал их к себе, чтобы сказать напутственное слово, а Энунд Раздвоенная Секира привел с собой и мерянина. Великий Кован казался печальным, но не подавленным, хотя франки в те дни прорвали оборону Стены, приближаясь к столице. Казалось, он готовился встретить смерть на пороге родного дома и вспоминал все, что ему довелось узнать на своем долгом жизненном пути.
- Вы раздуваете в сердце пламя ненависти и жажду мести, - объяснял Кован, опираясь жилистыми пальцами на закругленные подлокотники кресла и чуть покачивая головой. - Увы, не многим дано идти тропой Велеса. Для вас, детей битв, куда ближе путь Громовника-Перуна, дорога славы и доблести. Воины не прощают обид, и мстят за смерть товарищей - это помогает пережить горечь утраты. Но не помогает вернуть ушедших. Сей путь тяжел для тела - но легок для души. Когда-то давно я пытался наставить на путь Велеса одного юного воина, явившегося ко мне из южных мавританских земель. После этого он ушел постигать свою земную долю северной тропой...
Кован затих и словно забыл о людях, стоящих перед ним, вызывая в памяти картины давно минувшего. Однако через несколько мгновений он продолжил, внимательным глубоким взором изучая лица хирдманнов.
- Позже я узнал, что ученик мой долго странствовал по свету и постиг вершину воинского искусства. Однако душа его так и осталась закрытой. В ней не пробудился свет Прави, понимание смысла человеческого удела. Не мудрено, что проповедник Креста без труда смутил его своими речами и увлек на службу к немцам. Более мы с ним не встречались...
Голос Великого Кована из задумчивого вдруг стал сильным и вдохновенным:
- Потому помните: мало быть воином. Нужно иметь искру в сердце своем, искру, что освещает душу и направляет ваши мысли. Тогда не тщетная жажда славы или наслаждение битвой будет двигать вашими помыслами, но поведет вас высшая цель, высшее служение. Только тепло вашей души, обращенное к людям, поможет вам пережить утрату, а горечь обратит в радость. Ступайте стезей Велеса. На ней вам встретится немало невзгод и испытаний, но если сохраните себя - обретете иное понимание и иное счастье.
Кован отправлял путников в Радору, где, по его словам, им предстояло пройти первый шаг по стезе Вещего Бога. Рогдая же, хотевшего сперва поехать с ними, удержал при себе и долго вглядывался в его лицо.
- Когда-то я гордился своим умением определять предназначение человека, - произнес он с печалью. - Но, как видно, слишком гордился - наделал немало ошибок и многим указал неверную стезю. Бьорна, как мне кажется, следует сделать хранителем наших знаний. Он будет всегда помнить, в каком свитке что сказано, где найти нужную дощечку, сможет на память повторить записанное... А кем бы хотел стать ты?
- Я хочу стать воином, - произнес Рогдай уверенно, вспоминая сказанное Кандихом.
Кован еще раз посмотрел на него и покачал головой.
- Нет, Рогдай, как я вижу, хотя ты можешь быть смелым, но воином ты лишь напрасно сложишь свою голову. Хочешь стать моим учеником?
Внезапно Рогдай осознал, что в глубине души и вправду об этом мечтал. Но зачем он будет нужен Любаве - пусть проницающий тайны земли и неба, но скромный, незаметный ученик Кована? Ведь она смотрела на Кандиха с любовью - когда тот примчался, открытый, радостный, свободный... Неужели ему не суждено достичь той же свободы духа?
- Я бы лучше стал учеником Великого Гора, - упрямо сказал он.
Кован вздохнул.
- Ты прав, - сказал он, вставая. - Я слишком стар, чтобы учить. А Гор научит тебя доблестно умирать.
Великий Гор - как было его настоящее имя, никто не знал, сам он уже двадцать лет носил этот чин, и даже сына своего назвал Горан - сын Гора, - прежде всего дал поручение Рогдаю отвезти отпечатанные золотые столбцы в надежное укрытие.
Место для хранения выбрали неподалеку от усадьбы Великого Гора, где жил сын его Горан с матерью и слугами. Золотые столбцы были слишком ценной добычей, чтобы отпустить их без охраны, и слишком тяжелым грузом, чтобы водрузить их на пеших путников, потому Великий Гор отправил с ними повозку и пятерых воинов, старшими над которыми поставил Прелюта.
Радимичский сотник пришелся по сердцу Великому Гору - и своим знанием воинского дела, и своей искренней преданностью роду Званимира. Но и Прелют нашел в Горе настоящего предводителя, напомнившего ему погибшего князя. Если он и не поехал с Любавой, то лишь потому, что увидел возможность вернуть княжну домой - с помощью варнов.
- Князь Званимир был погублен обманом, - обсуждая гибель предводителя радимичей, говорил Гор. - Не будет у Сбыслава надежной власти в вашей земле. Но за ним стоят те же, кто сегодня угрожает и нам - франки и ковары. Сумеем отбиться мы - рухнет и власть Сбыслва.
Прелют согласился, препоручив охрану Любавы Кандиху и шестерым радимичам. Великий Гор назначил Прелюта десятным "бывальцев" - так называлась отборная рать, подчиняющаяся лично верховному воеводе. Сейчас в ней осталось меньше тысячи бойцов, хотя в годы расцвета варны могли выставить десять тысяч "бывальцев" конной и пешей рати.
Сотник удивился, что от него не потребовали ни клятвы верности, ни прохождения обрядов посвящения, но Гор объяснил, что Великий Кован умеет видеть душу человека, а потому нет нужды в громких словах и обрядах.
Идти отряду было недалеко: через три дня они достигли первых отрогов Горбатых гор, где тут и там на холмах, укрытых от ветров высокими хребтами, высились усадьбы варнов, пасущих свои стада на горных склонах, а еще через день прибыли в имение Великого Гора.
Мать Горана, жена Гора - стройная женщина явно словенского племени - радостно встретила сына и путников. Отсюда в горы повозка не могла пройти, и остаток пути от имения Гора до пещеры таскали мешки на руках.
Наконец, Горан открыл им хранилище - и Бьорн просто потерял дар речи, и даже у Рогдая загорелись глаза. Тут повсюду были разложены свитки и столбцы, стояли книги, собранные со всего света.
- В пещере и зимой, и летом прохладно, но не холодно, - объяснил Горан. - Тут все хранится без гниения. Сюда Великий Кован собирает все знания, которые удается ему найти.
- Так ведь его надо охранять как величайшую святыню! - заметил Прелют.
Горан покачал головой.
- Мало желающих ныне покуситься на знания. А вот привезенный нами груз и впрямь надо хранить в тайне - не столько то, что сказано в нем, может привлечь охотников до чужого добра, сколько само золото, на котором знания напечатаны.
Горан напомина Рогдаю Кандиха - утонченный, образованный, при этом смелый и преданный, хотя иногда и язвительный. Однако, Кандих был несколько старше Рогдая, а Горан - чуть младше, и, несмотря на юношескую заносчивость, прислушивался к словам мерянина со скрытым почтением. Впрочем, кроме его отца, заставить Горана слушаться не мог никто, да и сам Великий Гор порой отчаивался убедить сына сделать то, что от него требовали.
Сейчас, выступая за хозяина, Горан держался особенно важно. Однако юность его все равно прорывалась в каждом движении. Прежде чем закрыть хранилище, он внимательно - следом за Рогдаем - обошел все уголки пещеры, заглянул под все валуны, проверяя, не укрылся ли где незваный гость, человек, зверь или птица.
- Смотри, какой древний свиток! - Горан встал рядом с Рогдаем, показывая найденный лист, то и дело сворачивающийся в трубочку. Лист был весь истрепан по краям, буквы, нанесенные красками, почти выцвели.
- Что это за буквы? - без успеха силясь разобрать начертанное, спросил Горан Рогдая. - Ты должен их знать, раз изучал книги радимичей.
- Нет, не знаю, - честно признался мерянин.
- Чего ты от него хочешь? - усмехнулся Прелют. - Ежели Кандих и обучал его, то письменам Рода - буквицам, которыми пишутся сказы. А это - письмена Макоши - буквицы волхвов высокого посвящения. Их тайны не всякому доверят.
Рогдай тем не менее взял свиток в руки.
- Позволь, я посмотрю, - попросил он, отходя вверх по склону, где был ярче свет.
Узоры букв сливались в странные образы. Рогдай не сразу осознал, что вокруг него уже никого нет. Он стоял один посреди заснеженных гор, и прямо перед ним холодной белизной сиял склон немыслимой высоты. Далеко вверху переливался льдистыми искрами замок.
Тонкие островерхие крыши башен, сводчатые ворота и словно вытесанные из единой глыбы льда гладкие стены нестерпимо сверкали в лучах солнца. Солнце поднималось из-за далеких белых вершин, и почему-то Рогдай не удивился, хотя только что сгущались вечерние сумерки.
Это было истинное царство света. Но свет был холодным, далеким, недосягаемым. Он не притягивал к себе, и хотелось застыть - и любоваться им вечно. А еще выше, в белесом небе парили горные орлы, расправив широкие крылья...
Рогдай смотрел на замок, силясь понять, есть ли там жизнь, но ни единого звука не доносилось оттуда, ни единое движение не различалось на его стенах.
- Ты видел свет, - произнес рядом с ним чей-то голос. - Но в чистом свете нет жизни. Ступай, тебя ждут.
Рогдай тряхнул головой, повел по сторонам - он стоял все там же, на осеннем склоне Горбатых гор, и у их подножий разливалась вечерняя чернота.
Сын Гора удивленно воззрился на него.
- Пойдемте, поздно уже, - ответил мерянин на невысказанный вопрос, возвращая свиток на место.
Горан повел спутников через перевал к своему дому.
На вершине справа от перевала густо рос лес, не тронутый топором.
- Это Священный Лес, - указывая на него, рассказывал Горан. - Он окружает вершину горы полумесяцем. Тут не только деревья, но даже лесины и былье неприкосновенны. Нельзя сломить ни ветки. В нем живет Вещий Лось, он - голова надо всем зверьем и лесными духами. Но видят его немногие.
- Посмотрите! - Рогдай, шедший ближе всего к лесу, резко остановился.
Перед ними стоял лось - массивный и горбатый, с рогами, похожими на лопаты, мясистой верхней губой и длинным пуком желтой шерсти под горлом. Он смотрел на людей блистающими, как горный хрусталь глазами, точно окаменев.
- Откуда взялся этот зверь? - удивленно спросил Прелют.
- Тихо! - Горан выразительно приложил палец к губам. - Это Вещий Лось, хозяин лесов. Он никогда не показывается обычным людям, если на то нет важной причины.
Вдруг Рогдай мягко шагнул прямо к зверю.
- Ты куда? - встревожился Горан.
Но мерянин не обратил внимания на возглас спутника. Он приближался к лосю уверенно и невозмутимо.
Могучий хозяин леса не пошевелился, благосклонно изучая чужака. Рогдай встал в трех шагах от него, и какое-то время человек и зверь безмолвно смотрели друг другу в глаза. Потом сохатый грациозно вскинул голову и повернул обратно в лес. Через мгновение он уже скрылся в гуще пожелтелой листвы.
- Что это было? - спросил мерянина Бьорн, когда тот вернулся к спутникам.
- Вещий Лось открыл мне, что нас ждет людское коварство, - тихо произнес Рогдай.
Прелют переглянулся со спутниками.
- С чего бы это хранителю леса о чем-то нас предупреждать?
Рогдай покачал головой:
- Этого он мне не сказал.
- Может быть, на тебе лежит отблеск древнего знания, к которому ты прикоснулся? - предположил Бьорн.
- Все мы его касались, - возразил Прелют, - но Лось подошел лишь к Рогдаю. Стало быть, дело не в том, чего ты коснулся - а в том, с какими мыслями, и на что при этом решился.
Рогдай не стал рассказывать о своем видении. Оно было слишком явным - и в то же время незавершенным.
Там, где сливается колосящаяся травами степь с последними отрогами гор, возвел свои хоромы главный воевода варнов. Они раскинулись на ровной площадке у склона горы. За плотным частоколом стояли сложенные из камня невысокие белые строения вокруг главного здания - белокаменного, островерхого, с несколькими изящными башенками - смотрильнями по углам.
По двору носился молодой рыжий щенок, отчаянно лающий на стоящих вокруг коней. Лошади фыркали на щенка, перебирали ногами, но не делали никаких попыток защититься от яростно наскакивающего рыжего комочка.
Когда коней, наконец, повели на конюшню, щенок с победным видом уселся на пороге и стал вычесываться задней лапой. Среди уводимых скакунов Горан с радостным удивлением увидел коня отца.
- Великий Гор тоже приехал следом за нами, - сообщил он гостям.