Смирнов Дмитрий, Бурланков Николай : другие произведения.

Цветок на горном склоне. Часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть вторая

   Часть 2. Мудрость гор.
   "Странствуя, мудрецы доходят до предельной пустоты, позволяя своему разуму блуждать в великой пустоте; они выходят за границы всех условий и проникают туда, куда не ведут никакие врата".
   Вэнь-цзы.
   Глава 1. Долина реки сына Брахмы.
   Неизбывно глубок корень явлений. Осыпаясь пылью гор, полей и песков, существование уходит в занебесное, еще не знающее смешения. Но потом, вращаясь между верхом и низом, между покрывающим и поддерживающим, вдруг снова проясняет свой исток, и тогда из плавильни мира исходят образы. Соприкасаются, текут, порождают круженье несметной тьмы вещей, которым только предстоит узнать себя. Так оживотворяется пустота. Небытие воскрешает соки жизни и отпускает Вселенную на простор четырех пределов. Теперь вещи, получив телесную форму, могут вплести в ткань мировых перемен свои отблески, отзвуки и значенья.
   Таково откровение великой долины, дохнувшей на людей сокровенным. Одного беглого взгляда на нее казалось достаточно, чтобы понять: существование мира опирается на несозданное, истекает из невыраженного и влечется к неупорядоченному. Вечно смутное и незнакомое, не подвластное узнаванию. Вступая в эти врата, человек теряет себя, забывая привычные свойства. Но он обретает большее: родительский край вещей, в котором начинают свой путь стихии. Подобно саморожденному Брахме, прародителю сущего и всех его богов, долина лежала перед путниками безначальной и вневременной. Будучи живой плотью вечных перемен, она оставалась бестелесной по сути, рассеивая в прах все человеческие представления и ожидания.
   Сказано, что создавая мир, всемогущий Брахма разграничил небо и землю, а промежуток между ними заполнил воздушным простором. Но здесь, в долине реки, которую одни называли Брахмапутрой, а другие Джамуной, это триединство центральных начал словно бы не имело между собой отчетливых граней. Белесый облачный нектар сходился с густым эфиром пространства и подпитывался снизу ароматным духом трав и чернозема. Изрезанные хребтами, плесами и затейливыми террасами берега реки были свидетельством размывания тверди земли неустанно струящим потоком прозрачнейших вод. Низвергаясь с дальних возвышенностей, они расслаивали ее породы, и получался удивительный рельеф искусной безыскусности, в котором природа не знает себе равных.
   Истоки Брахмапутры затеряны где-то на холодных склонах гор Кайлах и Великих Гималаев. Многие сотни йоджан река эта, напитанная тающим снегом вершин, течет через зелень полей и каменистые уступы плоскогорий, повсюду превращая их в поперечные кряжи. За хребтами же Тангла она вдруг ускоряется, создавая множество порогов, быстрин и водопадов. Сама долина Сына Брахмы возникла некогда на месте ложбинных разъемов в земле, которые работа вод преобразовала в многоцветное длинное полотно, разделившее реку и горы. Травы покрывали ее береговые участки, возвышенности же утопали в буйстве листопадных лесов, смешавших тяжелые сейбы с ярко красными цветками и фикусы-душители, оплетенные щупальцами корней. В вечнозеленых приречных лесах можно было увидеть стройные бамбуки, магнолиевые деревья и терминалии. Места эти были особенно опасны, так как там водились медведи, тигры и носороги.
   Путники, страдая от резких перепадов воздуха, слишком часто менявшегося с влажного на сухой, а также обильных дождей, старались держаться ближе к течению реки. Воины Видрасены, одетые лишь в легкие полотняные доспехи, несли охранение, а на стоянках окружали лагерь земляным валом. Делалось это из соображений защиты не только от неуловимых местных племен, но и от хищных зверей, издалека чувствовавших запах человеческого тела.
   Царские посланники, не привыкшие к тяготам подобных путешествий, страдали и сетовали на судьбу. Так Ликофор, давно уже сменивший свой чопорный плащ-фарос, обвитый серебряными пальметками, на практичную шерстяную хламиду, которую носят фессалийцы, ворчал всю дорогу. На каждом привале он снимал сапоги и растирал ноги дорогим дамасским бальзамом. Всякая мелочь приводила его в отчаяние, от промозглого ветра до скромной пищи. Еще он вздыхал о бассейнах с благовониями и айлептериях с хорошими массажистами.
   - Великое Небо! Гермес Килленский, Майи сын и покровитель дальних путей! Боги-охранители скитальцев! Что за злое наважденье взвалили вы на мои плечи! Почему заставляете дрожать на ветру и студить мои старые кости на краю Ойкумены? Пошлите здравия, всемогущие, и терпения выдержать муки плоти и сердца на этой Крыше Мира...
   Каллимах тоже страдал. Он совершенно не переносил верховой езды. От тряски у него мгновенно начинались приступы тошноты и головокружение. Уже через день эпистрат пересел на верблюда, но состояние его от этого не улучшились. Однако же, страдал он безмолвно, не нарушая тишины гор стонами и мольбами. Только снял с головы свой золотой обруч-филлет и покрыл ее широкополой шляпой-петосом, крепившейся ремнем к подбородку. Еще он много пил рыбьего сока, ел пахту и мед.
   -Вот мир, который неустанно испытывает нас в твердости нашего духа, - говорил Сангхабхадра Диоклу, - но сказано великими тхерами прошлого: ходите, стоите, сидите или лежите, сердце ваше не должно изменяться, какие бы тяготы не вносил в вашу жизнь ветер вечных перемен. Спокойствием исчерпаются тяготы судьбы и тогда станем мы осью Колеса Святого Закона.
   Послушник молча соглашался, так как сил на то, чтобы говорить, а тем более, спрашивать, просто не оставалось. Немощь тела давала отклик душе, хотя юноша пытался сохранять стойкость и не отходил от учителя. А ведь все начиналось совсем иначе. Диокл помнил, как люди были охвачены радостным возбуждением, как не смолкали шутки и задорный смех.
   Сангхабхадра ехал рядом с проводником, суетливым сером в двубортном синем халате с широкими рукавами, и расспрашивал его о предстоящем пути. Тот охотно отвечал, вполне сносно изъясняясь на языке кхаротшхи:
   - Мы не пойдем путем, которым ходят медленные караваны. Товаров нет, а значит, будем налегке. Только подарки для Сына Неба. Но главный ваш дар - ваша земля. Попробуем добраться до Чан-аня более короткой дорогой, где меньше риска угодить в руки разбойников. Она ведет левым берегом Ганга до слияния с рекой Сына Брахмы. Долиной этой реки мы углубимся в Огненные горы, стоящие там от начала времен, и войдем в западные земли Великой Хань, населенные лишь редкими племенами. От них мы доберемся до русла множества рек и попадем в Ганьсу.
   Прошло уже много дней, и уверенность посланников в успешном итоге путешествия, кажется, постепенно начинала слабеть. Только воины пока оставались невозмутимыми, потому как дальние походы были для них делом привычным. На перевалах они успевали спорить, ругаться, играть в кости. Вспоминали Геракла и Орфея, некогда прошедших по этим глухим дорогам и донесшим до Эллады крупицы мудрости с высокогорий Джамбу.
   Местные жители попадались не часто. Иногда путники набредали на горные селения, где можно было найти свежее молоко и рыбу, но попадались и деревни в лесных чащах. Это были участки, вырубленные для общинных пущ топорами и выжженные огнивом, чтобы привольно вести хозяйство под защитой непролазных дебрей. Здесь посланники с охотой брали фрукты: груши, инжир, абрикосы и дыни, так как вкус вяленого мяса многим стоял уже поперек горла.
   Видрасена скучал. Привыкший к хорошему фанагорийскому вину и танцовщицам-читрини, он быстро пресытился изучением горных впадин, перелесков и ледяных водоемов, не находя уже в них вдохновения. Порою он брал в руки треугольную цитру-псалтерий и наигрывал старые индийские мотивы, чтобы облегчить душу.
   "Кто укрепил эту землю - колеблющуюся землю,
   Кто смог успокоить горы - качающиеся горы?
   Кто выше и дальше всех воздушный простор измерил,
   Кто поддержал небосвод?.." - приглушенно напевал юноша, и голос его тонул в шуме ветра.
   Но иногда вдруг он, чернея лицом от тяжких воспоминаний, переходил на греческий и уже раскатисто возглашал из Феогнида:
   "Скиф! Пробудись, волоса остриги и покончи с пирами!
   Пусть тебя болью пронзит гибель душистых полей!.."
   По ночам становилось холодно и путникам приходилось надевать на себя все теплые вещи и накрываться шерстяными одеялами. Нытье шакалов и шорохи в высокой траве уже давно перестали тревожить внимание людей.
   С наступлением утра белесая дымка окутывала дальний горизонт и манила в заоблачные дали, туда, где горы восходили к самому поднебесью. И путники вновь стреноживали лошадей, погоняли ленивых верблюдов и навьюченных поклажей мулов, чтобы продолжить свой путь.
   Проводник осторожно намекнул, что здесь есть опасность повстречаться с кочевниками, которых серы называли "даюэчжи", или еще "существа с сердцем зверей", так как они питались только полусырым мясом и молоком. Грекам народ этот был известен мало, но те, кто жил в бактрийских землях, обозначали его как "азии" или "азиане", эллины Джамбу звали "ятии", а индийцы -"яду". Потому все дозоры были усилены.
   Вечерами у костра Каллимах угрюмо рассматривал свои уже обветренные руки. Даже хризолит, вставленный в его перстень, совсем помутнел и утратил блеск.
   -Что говорит проводник? Далеко ли до перевала? - спросил он Сангхабхадру.
   -Три дня пути, - невозмутимо ответил наставник.
   -Тяжела участь смертных, - снова засопел Ликофор, с кряхтеньем подсаживаясь к костру, - у меня уже мозоли на пальцах от поводьев, а кожа скоро начнет трескаться, как
   перегретый рыбий пузырь. О мать - земля! Это горемычное странствие сведет меня в могилу раньше положенного срока...
   -Не падай духом, царский посланник, - ободрил Видрасена, - мы проходим сейчас по местам, где многосильный Геркулес основал когда-то государства агенсонов и сибов.
   -Что-то я не вижу здесь никого, имеющего хоть отдаленное родство с племенем гераклидов, - скривился Ликофор, - ни городов, ни крепостей. Только горы, леса и туземцы с лицами чернее ночи.
   -Время меняет мир, - развел руками индиец, - если мы не будем успешны в нашем походе, то и на месте нашего царства могут оказаться травы степей или пески пустынь, по которым будут бродить лишь голодные звери и дикари, потерявшие человеческое подобие.
   -Не гневи судьбу, несчастный! - вскочил Ликофор, - ты призовешь на нас погибель своими безумными речами и похоронишь цвет эллинов под мхом могильной плиты.
   -Давно ли ты стал таким суеверным, Ликофор? - усмехнулся Каллимах, - юнец прав. Если наше дело окончиться неудачей, то, боюсь, даже богам будет не под силу возродить из праха твердь Джамбудвипу.
   -Довольно спорить, - остановил всех Сангхабхадра, - что вы делаете? Тратите свои силы на никчемные слова и распыляете дух, который так пригодится всем нам в ближайшие дни. На пути к перевалу могут ждать любые неожиданности.
   -Ты прав, Наставник, - подхватил Видрасена, - мои дозорные уже находили у воды свежие следы лошадиных копыт. В нашем отряде таких лошадей нет. Кто знает, может, мы не одни движемся этим путем...
   После ужина путники разложили свои лежаки и устроились на отдых. Шестеро дозорных с копьями и еще четыре лучника разместились на углах насыпи, вглядываясь в чернеющее небо.
   Диоклу долго не спалось. В нем не было страха или беспокойства. Горные хребты, обступавшие пространство несокрушимой стеной, высветляли теперь какие-то потаенные глубины его души. Они раскрывали неизреченное в нем. Возможно только сейчас, на этой вершине Ойкумены истинный человек в нем очнулся от долгого оцепенения. Только сейчас стал понятен ему смысл изречения древних, о том, что внутри этого мира таиться еще один мир. Диокл взирал в таинственную даль своего сердца, словно отраженную для него величием гор. Он смутно различал узлы событий, которые формировали плоть его будущего существования. Но сомнения рассеялись. Послушник был готов безропотно принять свою судьбу.
   Новое утро встречало путников, и оно ничем не отличалось от предыдущих. Серый сумрак медленно отступал, нехотя открывая цветущую природу дальних подгорий. Вокруг простиралась зеленая полоса низкорослых деревьев и кустарников, прорезанная руслами небольших рек, сбегающих с дальних гор, звериными тропами и рукотворными просеками.
   Лагерь неторопливо свернули, с трудом разминая затекшие руки и ноги, и снова двинулись в утомительный путь. Сегодня они должны были достичь горных отрогов, с которых начинался новый этап их странствия.
   Путники уже начали обходить стороной изумрудные россыпи мангровых зарослей, густо протянувшихся почти через всю речную низину, как вдруг хруст ветвей в один миг прорвал эти зыбкие дебри и заглушил птичий гомон. За ним грянул столь раскатистый рык, что показалось, будто это небо раскололось на две половины. Люди отпрянули.
   На лужайку выскочил огромный тигр и оскалил красную пасть. Солдаты сразу попятились назад, лихорадочно нащупывая пальцами рукояти мечей и древки копий. А тигр стоял, обводя людей тяжелым взглядом. Это был взрослый зверь с могучими плечами, волной перекатывавшимися под бело-рыжим мехом, и с широкой поясницей. Во всех движениях его проскальзывала непреклонная, уверенная сила.
   Воины подняли над головой копья, нацелив их в шею хищника.
   -Не сметь! - приказал Сангхабхадра.
   Он отстранил крайних солдат и выступил навстречу тигру.
   -Учитель! - предостерег его Видрасена.
   Наставник даже не обернул головы на его зов. Он неподвижно стоял перед зверем, не сводя с него глаз. Зверь тоже смотрел на человека. Смотрел не отрываясь и в круглых зрачках его плясали красные огоньки. Тигр чуть перебирал лапами, и хвост его покачивался с какой-то неуловимой грацией.
   Воины внимательно следили за происходящим. Они ждали. Терпеливо, словно охотники, ждали, когда зверь начнет осаживать спину и приседать перед прыжком. На этом движении они хотели сразить его брошенными копьями, не позволив распрямиться для страшной атаки.
   Но тигр не прыгнул. Он еще немного постоял, искрясь в бликах розового солнца, а потом повернул прочь.
   Диокл, замерший почти без дыхания, почувствовал, как по его спине стекают струйки холодного пота. Много раз потом он вспоминал эту сцену и думал о том, что же мог увидеть свирепый хищник в глазах его учителя. Взгляд Сангхабхадры не выражал благородного мужества, свойственного опытным воинам, и не светился дерзновенной отвагой героя. Скорее, он был непроницаем, как холодная скала, нерушим, как утесная твердь. Однако внутри этой тверди звучала песня жизни. Должно быть, это были глаза самой Вселенной: внимательные, но невозмутимые, безличные, но наполненные чутким могуществом мировых стихий.
   -Почему тигр не тронул тебя, Учитель? - спрашивал позже и Видрасена, - может, он испугался?
   -Нет, - Сангхабхадра только покачал головой, - возможно, он просто понял, что здесь ему ничто не противостоит.
   -Он не увидел перед собой объекта, отличного от него самого! - внезапно догадался Диокл.
   Наставник мягко улыбнулся и больше не сказал ни слова.
   Глава 2. Горные тропы.
   Ступенчатые вершины Гималаев, или гор Имаус, как называли их греки, словно повисли в облачной пене и туманах. Кое-где встречались продольные впадины, образуя продуваемые со всех сторон плато. Гряда Шивалик, "Принадлежащая Шиве", на которую взобрались путники, совершенно оглушенные ветром, была не богатой на растительность. Лишь в отрогах встречались редкие тераи - заболоченные леса, заполненные саловыми деревьями, столь ценимыми в строительстве, древовидными папоротниками и высокогорными мхами. В этих лесах водились волки и лисицы.
   Чем выше поднимались царские посланники, тем труднее им становилось дышать и сохранять внимательность. Сер - проводник объяснял, что здесь может начаться "горная болезнь", во время которой люди часто теряют память и видят невероятные видения.
   Второй проблемой стал усилившийся холод. Он пробирал насквозь через любую одежду и ломил кости. Видя, как страдают его солдаты, заливаясь хриплым кашлем, Видрасена разрешил сгрузить на мулов некоторые части металлического вооружения-шлемы и щиты, так как кожа примерзала к железу. Красные пятна - знаки обветривания, уже появились на лицах Ликофора и Каллимаха, несмотря на то, что они густо мазались смесями и маслами.
   Сангхабхадра ехал на спокойном рослом жеребце-иноходце с низкой холкой и неподвижность его фигуры удивительно гармонировала с холодной уверенностью гор. Наставник расспрашивал проводника об обычаях и привычках жителей Махачины. Интересовали его и ятии.
   Сер рассказал, что когда-то, очень давно, даюэчжу покинули предгорья Ганьсу, где проживали между Цилянем и Дуньхуаном, вытесненные более сильным племенем сюнну. Когда же ханьский император начал искать себе союзников против сюнну, он послал в Западный Край посла Чжан Цяня, чтобы договориться с даюэчжу о военной помощи. Много трудностей преодолел посланник в пути. Сюнну захватили его в плен, где Чжан Цянь пробыл десять лет. Бежав от них, он достиг наконец Даюани, Согдианы, и Дася, Бактрии, к тому времени захваченных юэчжу.
   Однако договориться не удалось. В последующие годы делались новые попытки заключить союз, но отношения между кочевниками и ханьским двором были окончательно подорваны после убийства очередного посольства серов. И тогда могучая армия во главе с военачальником Ли Гуан-ли, братом императорской наложницы, двинулась через горы и пустыни, чтобы покорить и наказать Даюань. Поход окончился неудачей. Недостаток продовольствия, повальная смертность и постоянные налеты отрядов юэчжи ослабили ханьскую рать. Остатки ее, дошедшие до Согдианы, были разбиты у города, который серы называли Юйчэн.
   Второй поход был более успешен. Ли Гуан-ли учел свои ошибки. И хотя юэчжи объединились с племенем Сай или саков, возглавляемым одним из предшественников нынешнего царя Мугуа, тридцатитысячное бронированное войско Махачины наголову разгромило кочевые армии в сече под Эрши. Согдиана была захвачена, но серы ушли из нее, заключив мир. В обмен на несколько тысяч отборных согдийских коней, не знающих себе равных и называвшихся "небесными скакунами", Ли Гуан-ли согласился вернуться в Махачину, очистив занятые земли.
   Теперь, в правление Юань-ди, третьего преемника воинственного и многославного У-ди, отношения Хань с даюэчжи снова стали плохими. По слухам, неизвестные племена канчжу вытеснили их из большинства областей Согдианы и теперь разрозненные группы "людей с сердцем зверей" бродили по отрогам Гималайских Гор, нападая на купеческие караваны. Сила их была далеко не та, что прежде. Из опасных воителей они превратились в жадных разбойников, рассеянных на огромном пространстве степей и перевалов. Но недооценивать их было нельзя.
   Таким был рассказ проводника. Когда разбили стоянку на полукруглом плато, хорошо обозреваемом со всех сторон, Видрасена с первым декасом всадников спустился к небольшой горной речке, чтобы напоить взмыленных лошадей. Диокл, который не имел навыков верховой езды и передвигался на верблюде, отправился с ними, чтобы просто размять ноги.
   Водный поток был здесь очень бурным. Он гремел и искрился на солнце, огибая кривые пороги. Воины, зябко поеживаясь, сняли с лошадей потники и сбрую, позволив им подойти к воде и погрузить морды в хрустальные брызги. Сами они поднялись на пригорок, где присели кто на корточки, а кто на камни поверх свернутых потников и плащей. Над дальним склоном взмыл черный коршун.
   -Вот земля тысячи таинств, как объясняли мне в детстве, - задумчиво вздохнул Диокл, обращаясь к индийцу, - здесь каждый шаг делает нас другими, уже никогда не возвращая назад... Только сейчас понимаешь, какие мы маленькие и тщедушные на фоне этой глыбы Мироздания. Словно муравьи в пустыне.
   -Я слышал, даже Дионис, проходя через эти земли к Великому Океану, был поражен их гордым величием, - заметил Видрасена.
   -Как же это удивительно! - Диокл привстал с камня, - еще совсем недавно наши деды верили, что здесь заканчивается обитаемый мир. Но сейчас все мы знаем, что карта Гекатея не верна и земля эта тянется на многие тысячи стадий к Желтой Реке. Поистине, Ойкумена не имеет пределов...
   Видрасена, чтобы справиться с накатившим волнением, запустил руку под плащ, туда, где к его шерстяному хитону - экзомису был подвязан мешочек для маленькой тростниковой флейты. Звуки музыки рассеивали страхи перед туманным будущим, и Видрасена начал наигрывать какой-то пасторальный мотив. Флейта-авлос была его излюбленным музыкальным инструментом. Согласно преданию, первый авлос из костей оленя смастерила сама Афина Паллада, но потом, увидев в отражении ручья свои нелепо округленные щеки, выдувавшие воздух из отверстий, выбросила его в траву. Там его и нашел фригиец Марсий. Он вдохнул в авлос настоящее искусство, насытив мир чарующим звучанием полей и рек.
   Диокл и солдаты, разместившиеся неподалеку, только сейчас почувствовали желанное отдохновение. Звуки флейты расплывались над отрогами гор, подобно дымящимся облакам, создавая уравновешенные гаммы. Однако очень скоро до слуха людей донеслись совсем другие звуки.
   Видрасена перестал играть и поднял голову, прислушиваясь. Заметив волнение командира, его воины тоже насторожились, только кони, как ни в чем не бывало, фыркали, наслаждаясь студеной водой.
   С дальнего берега в рокочущие струи с брызгами упал камень. Диокл поднял голову - там, на круче, возникли несколько серых неприметных фигур, стремительно спускающихся к реке.
   - К бою! - скомандовал Видрасена.
   - Кто это? - спросил Диокл, указывая рукой на приближающихся людей.
   - Какая сейчас разница? - отозвался Видрасена, доставая лук. - Гораздо важнее, как далеко бьют их луки и сколько их человек.
   Резким всвистом тонкая стрела, прилетевшая с другой стороны реки, рассекла воздух и впилась Видрасене в плечо. Юный воин мучительно простонал, роняя лук.
   - Вот и ответ, - прошептал он Диоклу, который подхватил его и поспешил уложить на свернутый плащ под прикрытие камней.
   Диокл присел рядом, оглядывая происходящее из-за валунов.
   Нападающие - невысокие люди в кожаных и войлочных коротких куртках и широких штанах, заправленных прямо в сапоги, с длинными луками из рогов горного тура, - прыгая с камня на камень, добрались до воды и с визгом и криками устремились к лошадям. Несколько коней в испуге бросились прочь, другие заметались, поднимая тучи брызг, по берегу, спотыкаясь в ледяной воде.
   В суете и неразберихе воины Видрасены сумели собраться и ответили выстрелами из луков и брошенными дротиками.
   - Берегите стрелы! - крикнул Видрасена, со стоном приподнимаясь на здоровом локте.
   Серые тени нападавших мелькали тут и там, производя впечатление огромного множества людей, хотя, присмотревшись, Диокл понял, что их совсем немного - не больше, чем пальцев на руке.
   Однако в первый миг солдаты Видрасены, которые вдвое превосходили их числом, отпрянули и сочли за лучшее укрыться за камнями, бросив коней у воды. Потом, оценив обстановку и сообразив, что перед ними лишь жалкая горстка противников, резво начали сбегать с пригорка.
   Между тем, нападавшие уже согнали криками оставшихся лошадей в один табун и, подгоняя его, увлекли вниз по руслу реки. Но там вырос неожиданный заслон - четверо воинов Видрасены берегом реки успели проскочить им наперерез и теперь преграждали обратный путь.
   В глазах воинов кипела ярость; наконечники дротиков, уже занесенных для броска, отливали леденящей белизной. Предводитель нападавших, тощий изможденный человек с черной бородой вокруг круглого грязного лица и со слипшимися космами длинных волос, больше похожих на древесный мох, оглядывал смыкающих круг врагов. Он уже понял, что пощады не будет и в глазах его сквозила обреченность.
   - Стойте! - неожиданно громким голосом прокричал воинам Диокл, поднимаясь во весь рост.
   Греки на миг замедлили шаг, но продолжали приближаться к налетчикам.
   Тогда Диокл вышел вперед, встав меж ними и незнакомцами.
   - Подождите, - повторил он тише, обратив к воинам поднятую ладонь. Потом он повернулся к своим нежданным врагам.
   - Что вам нужно? - спросил он по-гречески. Нападавшие молчали, переглядываясь
   между собой.
   - Чего вы хотите? - повторил Диокл на языке кхаротшхи, но также безуспешно. Люди лишь с напряжением прислушивались к звукам незнакомой им реки. Тогда послушник сделал знак, вытягивая в сторону незнакомцев раскрытую ладонь.
   Предводитель наконец понял его. Он указал на лошадей.
   -Кони? - переспросил Диокл, - сколько?
   Юноша пошевелил пальцами, и предводитель в ответ растопырил пятерню на левой руке.
   - Берите, - внезапно сказал Диокл, кивнув головой.- Берите и уходите. И пусть наши пути больше не пересекаются.
   Среди воинов прошел тихий ропот, но тут поднялся Видрасена.
   - Пускай будет, как он говорит, - сказал молодой индиец, подходя к реке и стараясь перекричать шум воды.
   Все еще оглядываясь на греческих воинов, похитители - их было всего пятеро, несмело взяли за гривы лошадей и погнали вниз по течению реки.
   - Возвращаемся, - скомандовал Видрасена. Сквозь пальцы руки, которой он зажимал рану, пробивалась кровь.
   Он уже выдернул стрелу и, пошатываясь, первым стал подниматься на плато. Диокл подхватил его и, поддерживая за локоть, повел к лагерю.
   Первым о происшествии узнал Ликофор. Он выскочил навстречу Диоклу, забыв о своей усталости.
   - Желторотый юнец! Кто дал тебе право раздавать царское добро первым встречным? - посланник сверкал глазами и брызгал слюной.- Или горная дорога лишила тебя последней крупицы разума?
   Диокл, который до сего момента не сомневался в правильности своего решения, вдруг опешил.
   Ликофору вторил Каллимах.
   - На свою беду мы взяли тебя в поход! И теперь ты обрек пятерых своих соотечественников на страдания изнурительного пешего пути через горы и пустыни.
   Диокл поник, как согбенная ветром ива.
   Прочие солдаты, узнав о происшествии на водопое, стали окружать спорщиков плотным кольцом. Губы их были сжаты, глаза блистали, словно начищенный металл. Они явно были на стороне Ликофора и Каллимаха.
   Ликофор продолжал:
   - Какие-то жалкие разбойники, почти уничтоженные нашими солдатами, получают наших коней, словно дар или подношение! Кто еще видел такое? Да теперь все окрестные варвары будет смеяться над нами и передавать другим весть о слабости и глупости эллинов. Посольство, которое не в силах отстоять собственное добро...
   Диокл несколько раз открывал и закрывал рот, понимая, что вряд ли сумеет объяснить свои мотивы окружившим его людям.
   К счастью, наконец появился Сангхабхадра в сопровождении Видрасены. Юный индиец, едва успев перевязать плечо, поспешил к Сангхабхадре.
   - К чему теперь ваши упреки? - обратился наставник к Ликофору и Каллимаху. - Разве они помогут вам вернуть лошадей?
   - По крайней мере, твоего ученика стоит наказать так, чтобы он больше не вздумал распоряжаться чужим имуществом!
   Наставник повернулся к Диоклу.
   -Что двигало твоими помыслами, когда ты по доброй воле отдал ятиям наших лошадей?
   - Но Учитель! - произнес Диокл, воодушевленный тем, что рядом наконец есть человек, способный его понять. - Ты сам нас учил: разве существует разница между нами и ними? Она призрачна и условна. Разве помогая другим - я не помогаю себе?
   - Мы и ятии - одно? - усмехнулся Ликофор. - Похоже, Сангхабхадра, твой ученик наконец добрался до предела безумия.
   - Как бы там ни было, его поступок не так глуп, как вам кажется, - заметил наставник. - Мы добрались до высокогорья, где лошади смогут пройти дальше, только превратившись в горных коз. А потому нам придется обменять их на припасы в ближайшем селении, взяв с собой лишь самых низкорослых, способных везти поклажу, да еще несколько мулов и верблюдов, которых мы поведем в поводу. К тому же, ятии поклоняются Кибеле и умеют быть благодарными. Как знать, уж не получили ли мы новых союзников в нашем походе? Пусть пока и немногочисленных.
   - Хотел бы я разделить твою уверенность, - невесело произнес Каллимах. - Да только как бы к нам не стали выстраиваться теперь очереди из разбойников, желающих поживиться от нашей доброты!
   Однако, гнев собравшихся угас, и Сангхабхадра поспешил увести Диокла в свою палатку. Видрасена, убедившись, что порядок восстановлен, удалился к себе - делать перевязку. Он очень боялся воспаления раны.
   - А теперь, когда мы одни, - произнес Сангхабхадра, - объясни мне, правда ли только желание помочь ближнему, которого ты воспринял как самого себя, двигало твоими помыслами?
   - Я не знаю, учитель, - смутился Диокл, и уверенность его в собственной правоте, которая еще недавно была непоколебима, сразу ослабла. - Может быть, сострадание. А может, потребность совершить по-настоящему благодетельный поступок.
   -В том-то и дело, - невесело усмехнулся Сангхабхадра, - что твой великодушный порыв, прорвавшийся из глубин твоей души, имел в себе еще тайный мотив. Это неосознанное стремление сравняться с благодающей милостью бодхисатв. Это смелая прихоть, которая могла обернуться проблемой для всего нашего отряда.
   -Я не подумал об этом, - вымолвил Диокл,- мне казалось, что все последователи Святого Закона должны помогать ближним и, тем самым, способствовать успешности своего продвижения к освобождению. Разве не таков образ совершенного бодхисаттвы, вызволяющего смертных из невзгод? Разве это не тот идеал, который завещал нам Почитаемый Миром?
   - Жизнь у каждого человека своя. Участь кочевых людей - захватывать чужих лошадей и добычу, - объяснил наставник. - В этом они естественны, как горный ветер или полуденный зной. Они движутся по пути, определенному для них закономерным развитием внешних обстоятельств. Они родились такими и должны выполнить свое предначертание. А вот обогащать их собственным имуществом в силу чувственных выплесков и, что еще хуже, стремления к накоплению благих заслуг перед Дхармой, как раз неестественно и нарушает мировой порядок. Это действие, обусловленное причиной, но не безличная искренность сердца, отражающего Путь.
   Диокл понуро молчал.
   - Скажи мне, какова твоя главная цель в жизни? - неожиданно спросил юношу Сангхабхадра.
   -Я хочу снискать плоды пробуждения, - более решительно ответил Диокл,- достичь уровня архата, бодхисаттвы, будды...
   Сангхабхадра не дал ему договорить:
   -Все это не более чем слова. Образы, не имеющие содержания.
   -Да как же это может быть? - чуть не вскричал послушник.
   -Совершенный, пробужденный, освобожденный - односторонние категории, лишенные подлинного смысла. Они могут существовать и действовать только в отношении несовершенного, непробужденного и несвободного. Это ущербные идеалы, к которым не стоит стремиться. Как и к самому достижению буддовости.
   Диокл в удивлении смотрел на учителя.
   -В силу необратимого действия закона перемен, - продолжал Сангхабхадра, - даже человек, обретший аннутара самьяк самбодхи, всецелое окончательное просветление, не может его удержать. Даже Будда бессилен перед механизмом вечных перемен. А раз пробужденный не властен сохранить свое пробуждение, то оно есть рупа, такая же пустая форма, как и все остальные явления. Оно не остается неизменным. Вот потому устремления твои, бхикшу, похвальны, но бессмысленны.
   -Что же мне делать? - с полным отчаянием в голосе спросил Диокл.
   -Просто живи. Следуй первичному естеству вещей. Изменяйся сообразно природному порядку. Одним словом, двигайся по стопам Так Приходящего, но не прилагай к этому усилий. Тогда в следовании окажется не твой еще неуспокоенный ум, не твое стесненное аскезой тело, а глубинный поток твоего "Я", широкий, как простор Ойкумены. Это "Я", которое не имеет ничего общего ни с формой, ни с сознанием, ни с чувством, ни с духом, ни с чем-нибудь еще. И меньше всего, с самим твоим "Я". Это твоя сугубая истина, которая однажды найдет выход наружу и покажет тебе берега обетованной нирваны.
   Сангхабхадра еще немного помолчал, но напоследок смягчился и тронул послушника за плечо:
   - Прошу тебя, бхикшу, не причиняй больше метаниями своих чувств и ума проблем товарищам, с которыми, в силу общности судеб, ты делишь бремя этого далекого странствия. Возможно, в этот раз ты сумел уловить веления своего истинного бытия, но разум дан человеку, чтобы его применять, а не пренебрегать им.
   Как и предсказывал Сангхабхадра, тропа пошла по обрывистому краю, где каждый неверный шаг грозил падением в пропасть. Они подходили к самой высокой точке своего пути, к перевалу, с которого начинался спуск в долину многих рек. Однако с каждым днем идти становилось все труднее, люди начали задыхаться - а вокруг тянулись все те же нескончаемые горы, незыблемые, величественные, спящие под своими снежными шапками.
   На одном из привалов у водопада Видрасена завел разговор о неумолимости мировых перемен. Индиец хорошо понимал принцип анитьи - всеобщего непостоянства, но при этом находил его угнетающим и болезненно безнадежным.
   -Все слишком быстро и часто меняется, Учитель, - сетовал он, хмуря лоб, - не кажется ли это тебе, Мудрейший, слишком унылым? Мы ничего не успеваем узнать до конца: ни самих себя, ни окружающие явления. Ведь и внутри, и снаружи вещей не стихает круговорот превращений, разбивающих любой образ. Думаю, это довольно горько. Не потому ли Благословенный учил, что все в мире есть дукха, страдание? Об этом много сказано в Самьюта Никаях.
   -Да, юноша, непостоянство приносит страдания смертным, - согласился Сангхабхадра, - но только потому, что они не умеют правильно понимать его природу. Ответьте-ка мне, какова главная особенность непостоянства?
   Вопрос был адресован обоим ученикам.
   -Вечность, - словно по наитию сказал Диокл.
   -Вечность, - повторил наставник задумчиво, - а вечность есть условие, скорее, утверждающее жизнь, чем отрицающее и принижающее ее. Изменчивость бытия суть его бесконечность, а значит - абсолютность, ибо только абсолют по-настоящему не ограничен ничем. Если все вещи неустанно изменяются, выходит, что они абсолютны, совершенны в своей бесконечной природе и не имеют преград. Точно также и человек совершенен и абсолютен в своих подлинных свойствах. Если он не связан иллюзией своей самости, не держится за временные образы и идеи - он воплощает собой великую бесконечную сущность, которая превосходит сами границы сущности. Он поистине бессмертен...
  
   Глава 3. Золото муравьев.
   Высокогорье вздымалось над горизонтом заснеженными зубчатыми гребнями, подобно пенистым волнам реки. Отроги были сплошь изъедены ветрами. Чем дальше в горы проникали путники, тем опаснее становились тропы. Во многих местах их покрывала сплошная ледяная корка и приходилось судорожно вцепляться пальцами ног в расщелы каменной земли.
   Здесь царским посланцам встретилось несколько горных сел. Видрасена упорно твердил своим товарищам, что это сибы, хотя глядя на усеянные узорами татуировок лица и руки поселенцев, а также сшитые волчьи шкуры, составлявшие всю их одежду, греки верили в это с трудом. Некоторые горцы при приближении чужаков бежали, бросив свои хижины, и прятались в пещерах.
   В одном селе путники застали Праздник Урожая. Их охотно угостили местным вином, похлебкой из дробленого риса с сахаром и кунжутными лепешками. Потом старейшины предложили эллинам состязание с лучшими силачами племени. В отряде Видрасены был борец Критобул из Бодхгайи, прославившийся некогда во всех агонах царя Гермея. Неодолимую мощь его хватки пришлось испытать на себе и горным великанам. Все они превосходили Критобула ростом и сложением, но оказались бессильны, словно дети, перед его великолепным мастерством захватов и бросков. Восхищенные старейшины подарили атлету двух мулов и мешок ячменной муки.
   Путь неуклонно продолжался, хотя Ликофор стал совершенно несносен и стонал, что отряд уже вышел за рубежи небесных светил. Греки встречали людей, поклонявшихся богу-отцу Либеру, набредали на общины дикарей, почитавших человеко-зверей, покровителей рогатого скота, и приносивших им человеческие жертвы. Были и такие, кто верил в людей-грифонов и волшебных трехногих коней.
   Обликом горцы тоже были различны. Были совсем белокожие в одеждах из крашеного полотна. Они вставляли в свои волосы цветы и разводили овец. Были и другие, смуглые и низкорослые. Их племенные захоронения представляли собой вереницу длинных камней, поставленных вертикально, и каменных колонн с алтарями.
   Однажды встретили странный народ, охранявший особые "священные деревья" и весь состоящий из жрецов-прорицателей. Но еще больше удивило греков племя, в котором были только женщины-наездницы. Как понял из разговора с ними проводник, они следовали культу молодых богинь, живущих у горных источников и владевших стадами диковинных единорогов.
   Наконец путники одолели длинную разрозненную гряду вершин, пробитую многочисленными провалами ущелий, бездонных, словно подземелья Аида. Греки называли эту область Страной Исседонов, а серы - "Золотой Землей".
   "Золотая земля" встретила послов царя Гермея неприветливо. Хотя Ликофор полагал, что холоднее быть уже не может, однако здесь воздух дышал настоящим морозом. А главное, небо стало серым, с запада накатились свинцовые тучи, и прямо с небес повалил колючий снег.
   Пока еще редкие его хлопья падали на открытые участки кожи и тут же превращались в хлипкие лужицы. Люди стали теснее жаться друг к другу. Чтобы хоть как-то развеселить и взбодрить своих спутников, Сангхабхадра завел разговор с Диоклом:
   - Помнишь, Геродот описывал золотоносных муравьев, обитающих в горах Индии?
   - Помню, - кивнул тот. - Но я живу в Индии с самого рождения, однако так и не смог их увидеть.
   - Сегодня тебе представится такая возможность, - улыбнулся учитель. - Мы подъезжаем к их владениям.
   - Зачем морочишь голову юноше? - со смехом спросил Каллимах. - Давно известно, что Геродот сам никогда тут не бывал и записал россказни купца, прибывшего из Индии и плохо владевшего греческим языком.
   - Тем не менее, под каждой выдумкой лежит слой правды, - возразил Сангхабхадра серьезно. - Разве мы не преодолели только что край амазонок, где царствуют одни женщины? И разве прямо сейчас мы не следуем через землю, где воздух наполнен птичьими перьями?
   - Снег! - догадался Диокл. - Геродот говорил о снеге?
   - Вернее, говорил купец, плохо владевший греческим, - подтвердил Сангхабхадра, переглядываясь с Каллимахом. - Может статься, и муравьев размером с лисицу мы встретим где-нибудь поблизости. Сообщения о них есть у Неарха и Мегасфена. А эти люди знали о материке Джамбу не понаслышке. Также селевкидский путешественник Патрокл, побывав в Гималаях, составил отчет о народе дардийцев, которые стерегут особых золотоносных муравьев.
   - Но если верить Геродоту, муравьи, добывающие золото, обитают на северо-западе, - не желал сдаваться Каллимах. - Мы давно миновали места, которые он описывал.
   Сангхабхадра оставил последние слова эпистрата без ответа, загадочно улыбнувшись. Вместо этого из авангарда отряда прибежал проводник. Из его панических криков путники сумели разобрать только то, что нужно срочно искать укрытие и разбивать лагерь.
   - Какое же укрытие ты собираешься здесь найти, пустоголовый дикарь? - проворчал Ликофор. - Мы на самом гребне перевала!
   Напротив, через широкое ущелье, ввысь вздымалась огромная гора, вершина которой далеко уходила в серые шапки снежных облаков. Рядом оказалась небольшая извилина тропы, куда проводник и поспешил завести отряд.
   Торопливо разбили лагерь и едва успели спрятаться в палатки, как снег повалил сплошной пеленой, и поднялся ветер.
   Вскоре все разговоры в отряде затихли, так как началась настоящая снежная буря.
   Люди натянули на себя все, что только было у них из одежды, закутались в одеяла, набились в палатки по пять - шесть человек, чтобы согреться, и завернувшись в оставшиеся палатки как в накидки - но ветер, ледяной смертоносный ветер, пронизывал их насквозь.
   Лошади, укрытые выступом скалы, понуро жевали высохшую траву, разложенную перед ними, изредка оглашая ущелье ржанием - но их крик, подхваченный вьюгой, в один миг растворялся в необъятной вышине.
   Даже привычные ко всему верблюды жались ближе к лошадям, и те, забыв о своей нелюбви к горбатым животным, позволяли им согревать себя лохматыми боками.
   Диокл на миг приоткрыл занавес палатки - и не увидел ничего. Мир словно пропал, исчез за белыми летящими хлопьями.
   - И огонь не разожжешь, - ворчал Ликофор. - Все промокло. Замерзнем тут, как собаки, и останемся в назидание путникам, идущим по этому пути, ледяными статуями.
   - Многие наши люди ходят этими тропами по много раз в год, - не преминул заметить сидевший тут же, в палатке наставника, проводник. - Всякое случается, но ледяных статуй я пока не встречал.
   - Значит, мы будем первыми, - отозвался Ликофор. - Как там, наставник Дхармы, говорится в вашем учении? Изменения постоянны по своей природе, но каждое из них отличается новизной?
   - Важно принимать изменения, а не противиться им, тем более, что обратить их вспять человек бессилен - отвечал наставник с улыбкой. - Не волнуйся, Ликофор, если ты призовешь на помощь стойкость, которая присуща тебе по праву рождения, ты осознаешь, что даже эта, кажущаяся столь ужасной буря - всего лишь мелкое испытание на твоем долгом пути.
   - Неужели ты подумал, что я мог испугаться? - встрепенулся Ликофор. - Клянусь Геей, породительницей земли, я готов хоть сейчас продолжать путь!
   - Не стоит, - удержал его наставник. - Подумай хотя бы о лошадях. Вряд ли мы заставим их сейчас сдвинуться с места даже на два шага. Хотя, возможно, многим из людей не помешало бы укрепить свою волю в этом состязании с ветрами.
   Каллимах и Видрасена укрылись в другой палатке - даже страшная стужа не заставила царского эпистрата, привычного к одиночеству, искать тепла в кругу товарищей по походу. До них было совершенно не докричаться. Ликофор несколько раз пытался это сделать, но голос его неизменно тонул в разгуле стихий.
   Между палатками уже появились снежные холмы, а выходы оказались завалены.
   Внезапно ветер стих. Звенящая тишина ударила по ушам.
   - Неужели кончилось? - спросил Ликофор недоверчиво. - Ну-ка, Диокл, выгляни наружу и скажи нам, что там творится. У меня такое чувство, что мы - единственное, что уцелело от этого несчастного мира.
   Диокл осторожно отодвинул отяжелевшую шерстяную занавесь - за ней оказался высокий горб снега. Руки сразу заныли, лишь только он принялся разгребать эту ледяную преграду. Снег нехотя поддался, осыпав юношу с головы до ног, но он выбрался наружу.
   Здесь Диокл замер. В немом восторге оглядывал он бескрайние белые просторы, заметенные горной вьюгой. Где-то еще бушевала метель, улетавшая на восток по ущелью, а позади, сквозь ставший совсем прозрачным воздух, сияло алое закатное солнце, и лучи его играли на мраморной вершине горы, высящейся перед лагерем, и рассыпались брызгами радуги в снежных искрах.
   - Ну, что там? - спросил Ликофор, недовольно выглядывая из палатки.
   - Если тропу не занесло, мы можем ехать дальше, - проводник оказался проворнее и выскочил наружу раньше посланника.
   Медленно из заметенных снегом палаток выползали воины. Появился Видрасена, его смуглое лицо приобрело синеватый оттенок. Закутанный в одеяла, он напоминал скорее кого-то из одичавших горцев, но только не благородного индийского воина. На бровях его, будто серебро, поблескивал иней.
   -Каллимах - упрямец, - буркнул он, с трудом ворочая языком. - Нужно было бросить его замерзать одного, а самому найти приют в вашей кампании.
   - Он жив? - обеспокоился Ликофор.
   - Жив, хвала богам, - раздался невозмутимый голос, - даже если ты и мечтал избавиться от своего старого товарища.
   Каллимах, так и не поменявший свой бордовый плащ - паллум на более теплую одежду, выглядел спокойным, как и всегда. Лицо его было розовым, но без признаков обморожения. Эпистрат разминал плечи.
   Между тем остальные участники похода забавно перепрыгивали с ноги на ногу, чтобы быстрее согреться, растирали и охлопывали тело. Несколько воинов отправились проверить лошадей.
   - Тут мы не сможем остаться на ночлег, - заметил проводник. - Надо спуститься ниже. Ночь в горах наступает внезапно.
   Торопливо путники погрузили пожитки на вьючных животных и тронулись по тропе вниз. Первым шел проводник, ведущий в поводу своего верблюда. Рядом с ним ехал Видрасена - он так и не согласился расстаться со своим любимым скакуном, убеждая всех, что с седла может гораздо дальше обозревать окрестности и быстрее увидеть любую опасность, грозящую отряду. Что мог он увидеть с коня в этом царстве скал и мхов, Диокл не вполне понимал, но Видрасена признался ему однажды, что командиру важно всегда быть на виду у своих солдат, поддерживая их боевой дух и спокойствие. Потому он готов был рисковать, перемещаясь верхом там, где и не всякий пеший сумел бы пройти.
   Затем двигались трое главных послов, Ликофор, Каллимах и Сангхабхадра. За учителем шел Диокл, придерживая узду верблюда, на которого были погружены одежда, утварь и одеяла. А дальше, по трое в ряд двигались пешком солдаты, кто с копьями в руках, кто - ведя вьючных животных. Щиты с умбонами, превратившимися в ледышки, болтались у них за спиной, издавая глухое постукивание.
   Однако, едва настрадавшиеся от холода люди спустились по тропе вниз ущелья, их встретила самая главная неприятность.
   -Похоже, мы сбились с правильной дороги, - в испуге сообщил проводник, не решаясь поднять глаза на путников.
   -Что ты сказал, убогое существо? - так и вскипел Ликофор, перенесший снегопад тяжелее других.
   -Нужно вернуться к прежней стоянке и от нее искать тропу к перевалу. Мы отклонились в сторону, - попытался объяснить сер.
   -Клянусь этим проклятым снегом, я сделаю тебя еще безобразнее, чем ты есть сейчас! - потерял посланник всякое терпение. - Запомни, если ты немедленно не выведешь нас из этой ледяной пустыни, наши солдаты сдерут с тебя кожу живьем.
   -Не горячись, - осадил Сангхабхадра.
   Пока люди спорили и ругались между собой, так и не определившись в своих дальнейших действиях, Диокл приметил впереди, на подъеме, темный силуэт человеческой фигуры. Сначала он даже не поверил своим глазам и протер их, убирая скопившуюся на ресницах влагу. Но фигура не исчезла. Она медленно приближалась к отряду, остановившемуся посреди горной тропы.
   Наконец и другие путники заметили ее. Недосказанные слова повисли у многих на устах и люди замерли в ожидании. Многие инстинктивно напряглись.
   Но незнакомец, закутанный в черную накидку с капюшоном с головы до ног, шел совершенно спокойно. Даже перестроение авангарда воинов, выдвинувшихся ему навстречу шеренгой в шесть человек, ничуть его не смутило. Когда он оказался всего в нескольких шагах от Видрасены, удалось увидеть его опрятную окладистую бороду и чистый, словно снег, взгляд бездонных глаз.
   -Ступайте за мной! - сказал незнакомец.
   То, что он обратился к ним на правильном греческом языке, посланцы осознали не сразу. Было что-то гипнотическое, завораживающее и во взгляде, и в звуке голоса этого человека.
   Воины опустили копья. Сангхабхадра кивнул остальным, и отряд, покачиваясь на неровной тропе, тихо двинулся следом за неведомым проводником.
   Вскоре путники миновали горное плато, с которого открывался вид на далекие ледники, а потом несколько раз спускались и поднимались по едва различимой бугристой дороге, на отшибах которой скрючились редкие можжевеловые деревья.
   Наконец человек привел отряд в поселок. Греки, осмотревшись, почувствовали легкое недоумение. Люди жили здесь не в домах, не в хижинах и не в палатках, а в многочисленных пещерах, выдолбленных в самой толще скал. На глаза попадались мужчины, женщины, дети. Они были мало похожи на те горные племена и народы, что уже встречались на пути посольства. Во взгляде их была глубина и невозмутимость, вызывавшие непривычное волнение.
   -Оставьте здесь своих лошадей, верблюдов и мулов, - сказал незнакомец, - им дадут хорошего овса и напоят чистейшей родниковой водой.
   Потом он подозвал к себе двух крепких юношей в войлочных шляпах и таких же широких черных плащах, как и у него. Судя по его жестам, он дал им какие-то распоряжения. Слов его грекам разобрать не удалось, но они увидели, с какой почтительностью отнеслись к их провожатому молодые жители поселка. В поклоне они приложили ладонь к сердцу и звучно назвали его "Отец".
   -Трапеза для ваших воинов тоже готова, - сообщил незнакомец, оборачиваясь к путникам. Его взгляд, остановившийся на Видрасене, показал, что он безошибочно сумел определить командира боевого охранения отряда.
   -Если вы чего-то опасаетесь, вы можете взять оружие с собой, - добавил человек.
   Однако его чистосердечный голос, а главное, переполняющее всю его фигуру безличное спокойствие, развеяли сомнения почти у всех. Только Ликофор еще продолжал хмурить брови, но это был, скорее, результат привычки.
   Каллимах собрался уже было последовать за солдатами, которые отвели в сторону лошадей и снимали с них мокрые потники, а с себя - отяжелевшие дорожные плащи, но незнакомец остановил его.
   -Вас пятерых ждет угощение в моем жилище.
   Он указал на Сангхабхадру, Диокла, Каллимаха, Ликофора и Видрасену.
   Послушник нерешительно взглянул на учителя, но наставник только хладнокровно склонил голову, выражая свое согласие. Остальные не стали спорить. За своим неведомым провожатым они проследовали почти на самую окраину поселка, туда, где округлая высокогорная площадка заканчивалась крутым обрывом. Неподалеку располагался приземистый каменный кряж, запорошенный снегом. Незнакомец провел своих гостей в его узкий входной проем, от которого начиналась ступенчатая лестница вниз, также прорезанная в скале.
   Вскоре посланники оказались в просторном и почти равностороннем помещении, освещенном настенными факелами и масляными лампионами. Потолок и стены были покрашены желтой темперой. Здесь стояло несколько лавок, накрытых шерстяными покрывалами, два бронзовых треножника и несколько высоких ваз, заполненных эфедровыми ритуальными палочками. Еще был длинный стол, вырезанный из гранита. Он был обильно заставлен яствами. Греки рассмотрели на больших блюдах рыбу и мясо, как видно, запеченных в глиняной печи и приправленных ароматными травами. Были здесь широкодонные кувшины, похлебка из желтой чечевицы и рисовые лепешки.
   Незнакомец тем временем снял с себя плащ и путники с изумлением увидели надетый на нем белый диплодойон, спадающий ровными фалдами, ожерелье на шее из неизвестных грекам камней, а на ногах, поверх штанин, - застегнутые пряжками ножные браслеты - перисцелиды с гравировкой.
   -Садитесь, - пригласил хозяин пещеры, - эта пища и это вино предназначены вам.
   -Прежде, чем мы сядем за этот стол, мы хотели бы знать, кому обязаны за столь щедрое гостеприимство, - за всех высказал Сангхабхадра.
   -Хорошо, - согласился незнакомец и впервые улыбнулся, - я отвечу вам. Тем более, что я жду вас уже два дня.
   Путники переглянулись.
   -Мы дарды, - тихо произнес хозяин пещеры и сделал паузу.
   -Уж не те ли дарды, о которых говорили Неарх и Мегасфен? - не удержался от вопроса Ликофор. - Стражи золотого песка?
   -Да, - невозмутимо подтвердил незнакомец. - И мы вынуждены постоянно менять места нашего проживания, чтобы избегать преследования дурных людей, обуреваемых жаждой наживы. А теперь еще царь Ийцев, или дяней, как называют их серы, устроил на нас большую охоту. Ему нужны наши золотоносные муравьи.
   -Зачем? - спросил Сангхабхадра.
   -Воители из страны Серики захватили его земли. Но он восстал и сбросил чужеземную власть. Теперь ему нужно золото, чтобы строить крепости и вооружать людей. Также он хочет нанять степняков в свое войско. Вот потому лазутчики ийцев рыщут и днем и ночью, стараясь выйти на наш след. Но наша община еще сильна, несмотря на тяжелые времена. Во многих уголках Великих Гор у нас построены тайные поселения, где мы находим себе убежище. Мы нигде не задерживаемся надолго.
   -Мегасфен описывал дардийцев, как грубый горный народ, не имеющий сложившейся культуры и традиций, - не сумел удержаться от замечания Каллимах, - он называл их...
   -Дикими варварами, - подсказал незнакомец, - именно это слово ты собирался сказать?
   -Да. Но если слух мой мне не лжет, а рассудок не помутился после перенесенного снегопада, я слышу отчетливую эллинскую речь в твоих устах. Да и то, что видят мои глаза, мало похоже на условия быта невежественных горцев.
   -Мегасфен был первым посвященным наставником для нас, и он создал уклад первой общины дардов, - внезапно ошеломил своих слушателей хозяин пещеры. - Но это была община особого типа. Вот потому он и говорил эллинам, что в высокогорьях Джамбу обитают лишь безграмотные дикари, по виду и привычкам мало отличные от горных козлов.
   -Что же это за община и кому вы поклоняетесь? - спросил Сангхабхадра.
   -Мы следуем Культу Кабиров, Великих Богов.
   Увидев некоторое оживление в глазах греков, незнакомец добавил:
   -Вы, конечно, знаете, что в самой Элладе этот культ либо давно выродился, либо находиться под запретом. Именно поэтому Мегасфен основал Священную Колонию на самом краю Ойкумены. Он обучил нас греческому языку, а также знаниям из разных закрытых разделов, развивающих тело и сознание.
   -Я никогда не слыхал, чтобы Мегасфен принадлежал к каким-либо религиозным сектам, а тем более, возглавлял их, - покачал головой Ликофор.
   -Мегасфен - Великий Кормчий Учения, - произнес незнакомец твердым голосом, - он пришел в Индию только для того, чтобы заложить основу первого идеального общества людей, прозревших свою богочеловеческую суть.
   -Я слышал, что Культ Кабиров ведет свои историю с острова Лемнос, - припомнил Сангхабхадра, - а первым его пророком был Ликомид Мефап.
   -Может и так, - равнодушно кивнул хозяин пещеры. - Но это важно для вас, жителей окрестных земель. Для каждого дарда Мегасфен - первый и единственный Пастырь Святого Учения.
   -В чем же состоит ваш культ, если, конечно, ты можешь нам об этом поведать?- осторожно спросил Каллимах.
   -Мы чтим Святую Троицу. Это Зевс Первоначальный, это Дионис, предводитель всех воспроизводящих сил природы и духовного экстаза, это Гермес, бог дальних путей и покровитель магии. Конечно, Зевс и Дионис были первыми. Но потом они взяли к себе Гермеса, убив и воскресив его, чтобы таким образом воссоздать первозданный порядок мира, подвергшийся искажению.
   Ликофор хотел было что-то сказать, но промолчал.
   -Я попытаюсь объяснить вам суть нашей традиции, - продолжал незнакомец, - поскольку имею на то прямое право. Я Верховный Иерофант общины дардов.
   На мгновение установилось затишье, но его нарушил Каллимах:
   -Было бы не лишне внести ясность в твои слова, почтенный. Потому как пока я мало что понял.
   -Святая Троица - это Ум, Энергия и Дыхание, - терпеливо продолжил иерофант. - Зевс воплощает собой Ум, Великое Наличие. Дионис-это Энергия, отсутствие. Субстанция тонкая и неуловимая, не доступная поверхностному взгляду. О ней говорил еще Аристотель. И, наконец, Гермес-Наличие и Отсутствие, их неразрывная сопричастность. Таковы смерть и воскрешение, нарушение и восстановление исходной истины мира. Гермес воплощает собой Дыхание миропорядка в его целостности.
   Иерофант немного выждал и обвел взглядом своих гостей. Ликофор и Каллимах, как видно, отчаявшись разобраться в мудрости, сообщаемой им рассказчиком, уже налегли на мясо и вино, придвинув лавки к столу. Сангхабхадра и Диокл неторопливо подсели к ним, протянув руки к мискам с похлебкой, но продолжая при этом внимательно прислушиваться к речи хозяина пещеры.
   Иерофант возвысил голос и вложил в него какое-то непривычное, волнующее чувство:
   -Отдаляясь при рождении от своего божественного первоначала, человек оказывается ввергнутым в мир, который сразу подавляет его своим натиском. И здесь появляется главное ощущение, сопровождающее человека на протяжении всей его жизни: страх. Навязчивый и незаглушаемый страх перед бытием и его неизведанностью. Лишившись всякой поддержки божественного тепла, каждый смертный видит себя по-настоящему бездомным в этом огромном чужом пространстве. Он, который вышел из родительского лона первостихий безмерным в своей сущности, вдруг превращается в потерянное существо, загнанное в тесные рамки. Эти рамки-границы его человеческой оболочки. Отныне ущербное бремя смертности сопровождает его до гробовой доски, сгибая под грузом всего мириада вещей.
   От этих слов оживился даже Каллимах, перестав на миг жевать.
   -Каждый человек испытывает страх на протяжении всего своего существования, - говорил иерофант, - но только потому, что он не в силах разорвать цепи своей жалкой личины и освободиться от их гнета. Вместо этого он привыкает к железному плену цепей и запирает их на ключ своей судьбы. Он уже потерян для мира и в сердце его не осталось божественного огня. Человек больше не способен служить божественному и не способен его воплощать.
   Диокл затаил дыхание.
   -И эллины, и инды не понимают своей ошибки, - иерофант едва заметно усмехнулся, - структура их общественных отношений лишь теснее сжимает тиски на шее человека, усугубляя глубину размолвки с родительским предначалием жизни. Но мы учим тому, как преодолеть последствия таких ошибок. Мы пытаемся вновь возжечь в душе смертного божественный свет и сделать его бессмертным на века. Чтобы человек сам стал светочем и пастырем всеобщей божественной природы. Чтобы он возвратился к родовой оси мира.
   Иерофант замолчал и присел на лавку.
   -К чему ты говоришь это нам и чего от нас хочешь? - внезапно спросил Сангхабхадра, устремляя на хозяина пещеры пристальный взгляд. - Ведь ты не случайно привел нас сюда сегодня. Пусть мои товарищи узнают, что двигало твоими истинными побуждениями, скрытыми под поверхностью гостеприимства и просвещения.
   -Хорошо, - решительно ответил иерофант. - Ты прав, никакой случайности здесь нет. Все мы ждали вас на протяжении двух последних дней. Мы давно бы уже оставили этот поселок и поднялись выше в горы, если бы не прорицатели. Они сообщили, что из страны Джамбу к перевалу идут люди, которым потребуется наша помощь.
   -И какая же помощь, по-твоему, нам нужна? - не без иронии осведомился Ликофор.
   -Вы не пройдете через землю ийцев, - жестко вымолвил иерофант, и от его убежденности на путников повеяло холодом. - В лучшем случае, вам придется вернуться назад. В худшем - вас ждет мучительная смерть. Царь ийцев не позволит вам попасть в страну серов. Его свирепый нрав известен всем Гималаям.
   -Чем же ты можешь нам помочь? - напрямик спросил Каллимах.
   -Я могу дать вам золото, которое откроет ворота земли ийцев. Вы купите на него право прохода через их край. В ином случае, ваш поход обречен.
   Воцарилось глубокое молчание. Его нарушил Сангхабхадра.
   -Насколько я понимаю, твоя помощь далеко не бескорыстна. Чего ты хочешь?
   -Один из вас должен остаться здесь навсегда. Он станет дадухом, "Светоносцем", и поможет нашей общине вступить в новый цикл развития.
   Греки онемели.
   -Зачем вам эллин в вашей общине? - недоуменно поднял глаза Ликофор.
   -Таково пророчество экзегетов. Они прочли знаки судеб, согласно которым эллин из Джамбу должен насытить свежей кровью древнюю традицию Кабиров. Подобно достохвальному Мегасфену, он начнет новый отсчет в нашем восхождении к истине и поможет распространить Великое Учение на соседние страны. Время этому пришло. Мы слишком долго хранили наши знания в уединении и ждали часа, чтобы явить откровение людям. Пусть человек греческого племени осуществит древнее предначертание "потомка владык" Мегасфена.
   -Кого же ваши жрецы уготовили на роль этой "жертвы?" - саркастически ухмыльнулся Ликофор.
   -Вы выберете его сами. Это может быть любой человек из вашего отряда. Но есть условие: он должен отличаться проницательным умом, терпением и незаурядной физической силой. Иначе ему не выдержать испытаний.
   -Каких еще испытаний? - недовольно спросил Каллимах.
   -И что будет, если он их не пройдет? - вторил ему Ликофор.
   -Об испытаниях узнает тот, кого вы выберете. Если ему будет суждена удача, вы все, кроме него, отправитесь дальше. Если же он не справится - его ослепят и сделают рабом в подземном капище Гермеса, - равнодушно отозвался иерофант. - Но тогда вы не получите золота и вынуждены будете вернуться в Джамбу. Либо упрямо пойдете навстречу собственной смерти.
   -Хороши дела! - Ликофор даже всплеснул руками.
   -Нам нужно время, чтобы посовещаться, - ответил за всех Сангхабхадра.
   -Пусть будет так, - согласился иерофант, - тогда я оставлю вас одних. Вы можете переночевать в этой пещере. Здесь вы найдете все, что вам необходимо. А утром, когда начнется ритуал, вы покажете мне вашего человека.
   Хозяин пещеры уже сделал шаг к каменной лестнице, но вдруг обернулся:
   -Только помните, что права на ошибку у вас нет. Второй попытки не будет.
   Когда царские посланники остались одни, они начали оживленно спорить и выражать скопившиеся под спудом чувства.
   - Ну и кто же из нас обладает умом, терпением, да еще и незаурядной силой? - своим обычным саркастическим тоном спросил Ликофор. - Эпоха героев, умевших развивать свои способности в единой гармонии, давно умерла. Да и сам Геракл Мусагет, обладавший недюжинной силой, не мог похвастать большим умом!
   - Знать бы, что именно они считают главным из трех этих качеств, - задумчиво произнес Каллимах. - Мне кажется, ум и терпение всегда были моими достоинствами.
   - Жаль, что скромность не является твоим достоинством!- рассмеялся Ликофор,- но пусть бы и так. Только не забывай, что ты - один из руководителей посольства. Ты должен продолжать путь.
   Он посмотрел на Видрасену.
   - А вот наш молодой командир вполне обладает и живым умом, и немалой силой. Вот только терпением его боги наградить забыли.
   - Я готов, - просто сказал Видрасена.
   Но Сангхабхадра быстро остановил споры.
   -Пойдет Критобул, - уверенно сказал он, - если не справится он, то не справится никто. Мы можем пожертвовать им, но все вы необходимы царю для выполнения иных задач.
   Возражений не последовало.
   На другой день предводителей посольства пригласили в святилище Триединства, сокрытое в глубоком подземелье. Несмотря на обилие залов, прорезанных в камне, дышать здесь было совсем трудно. К тому же испарения каравиры и кедра, истекающие от треножников в боковых приделах, забивали ноздри и слезили глаза. Из дардов здесь присутствовал сам иерофант, три жреца-неокора в плющевых венках и льняных хламисах с золотыми бретелями, кераки-глашатаи и три экзегета, толкователя символов. Со стороны царских посланников были Сангхабхадра, Диокл, Ликофор, Каллимах и Видрасена.
   Перед алтарем агитома, центральной культовой площадки, стоял Критобул в одной набедренной повязке. Тело его, растертое камфорным маслом, переливалось в тусклом свете лампад. Лицо казалось спокойным и непроницаемым. Даже если волнение и бродило в его душе, заметить его не смог бы и самый придирчивый взгляд.
   Вечером минувшего дня Сангхабхадра провел с атлетом долгую беседу. Он объяснял ему принцип атмаяджны, самопожертвования во имя общих интересов. Также наставник дал Критобулу несколько советов, научил методу уравновешивания дыхания и простейшим способам концентрации.
   Вязкий полумрак застилал агитом, делая детали помещения почти неразличимыми. Один из жрецов, держа обеими руками длинный золотой кубок, протянул его Критобулу:
   -Во имя необоримого в мудрости Зевеса -Астрапея, первого среди Владык Мира, вознесем свои мольбы о славной доле для смертных!
   Атлет принял кубок, тогда как другой жрец с широким лекифом приблизился, чтобы наполнить его священным вином. В последнее мгновение, когда лекиф уже склонился над кубком, Критобул неведомым чутьем осознал, что у кубка нет дна.
   Он среагировал молниеносно. Могучим движением сорвав с себя повязку левой рукой и скомкав ее, он успел зажать коварное отверстие как раз в тот момент, когда терпкий нектар струей хлынул из храмового сосуда. Вслед за тем, кубок был осушен одним глотком.
   -Ты справился с первым испытанием, - отметил иерофант, - ни одна капля божественного напитка не упала на землю, а значит, своей прозорливостью и быстротой мышления ты доказал, что можешь служить Зевсу Вседержавному.
   Вторым было испытание в целле Диониса-Апатурия. Это было испытание силы.
   Из храмового хранилища-эпистодома вынесли огромный золотой чан с фигурным орнаментом. Одного беглого взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что весит он не меньше двух талантов.
   Керики торжественно возгласили:
   -О, гряди, Дионис всеблагой в кругу хариты!
   Критобул уже понял, что его ждет, и теперь разминал плечи и поясницу, чтобы ненароком не получить травму. По знаку иерофанта он приблизился к чану и чуть согнул колени. Но это оказалось еще не все. Из дальнего храмового придела показались трое младших служителей, несших большие бронзовые кратеры, надетые ручками на деревянную жердь. В них было кипящее масло. Иерофант кивнул, и служители стали заполнять чан шипучей и дымящейся жидкостью.
   При виде такого зрелища Ликофор и Каллимах безнадежно опустили глаза. Когда емкость заполнилась примерно наполовину, Критобулу было велено поднять ее и водрузить на каменный пьедестал перед статуей Диониса-Эсимнета, владычествующего бога-сына. Для этого предстояло сделать несколько шагов с раскаленным чаном в руках.
   Посланники видели, как атлет собирает дыхание и, одновременно с этим, старается осадить вниз центр тяжести тела. Наконец, глубоко вдохнув, он охватил уже раскалившийся чан ладонями и сделал попытку оторвать его от земли. Последовало небольшое колебание сосуда, но чан устоял.
   Тогда Критобул изменил тактику. Сосредоточив всю энергию тела в животе, он применил прием "Передвинуть горы и заполнить моря", сжав стенки чана предплечьями. Еще один миг, и он приподнял его.
   Посланники в душе ликовали. Тем временем атлет с усилием сделал шаг вперед. Он покачнулся, но сохранил равновесие. По целле пополз горклый запах паленой кожи. Однако грек не думал сдаваться. Преодолевая мучительную боль и беспредельную тяжесть, он добрался до пьедестала на полусогнутых ногах. Чтобы не упасть и не выпустить свою ношу, он вынужден был подпереть ее еще грудью и животом. Кожа его, прижатая к перегретому металлу, начинала потрескивать и лопаться. Но после последнего, решающего усилия чан был все-таки водружен перед статуей.
   Критобул едва стоял на ногах, но сдерживал себя, чтобы не показать слабость. Предплечья, грудь и живот его были покрыты глубокими багряными ожогами. По знаку иерофанта, жрецы увели атлета, чтобы мазями обработать его раны.
   -На сегодня это все, - объявил предводитель общины, - у вашего человека есть время, чтобы восстановить свои силы до наступления утра.
   -Осталось одно испытание? - спросил Сангхабхадра.
   -Да. Испытуемый подтвердил свое право служить Зевсу, так как его восприятие событий соответствует уровню будущего дадуха. Также он оказался достоин почитать Диониса, поскольку умеет использовать жизненную энергию своего тела. Но самое трудное ждет его завтра. Если он выживет в третьем испытании, он пройдет через врата Путеводителя Гермеса.
   -Что он должен будет для этого сделать? - не совладал со своим волнением Ликофор.
   -Умереть и воскреснуть, - холодно ответил иерофант, указывая грекам, чтобы они покинули подземный храм.
  
   Глава 4. Восхождение
   Лишь только бледные проблески рассвета оживили вековую дрему горных вершин, в поселке начались приготовления. Экзегеты дардов вознесли моления богам в подземном храме, а потом, умащенные маслом кадамвы, пришли за предводителями посольства. Они повели греков в верховье узкой долины, покрытой промоинами и оврагами. Ветер здесь гулял вольготно и очень скоро эллины начали ощущать на себе его пронизывающее дыхание.
   Хуже всего пришлось Критобулу. Жрецы облачили его лишь в длинный белоснежный саван.
   Процессия остановилась у края ямы глубиной не менее пяти локтей, вырытой ночью в самой толще обледенелой земли. Служители, одетые сегодня в белые гиматии, наброшенные поверх шерстяных курток, принесли с собой какое-то подобие продолговатого дощатого ящика из кедрового дерева и поставили его рядом. Он был лишь немногим длиннее человеческого роста. Под днище они продели два толстых троса и теперь безмолвно стояли, ожидая дальнейших указаний.
   Иерофант подал знак, и жрецы-неокоры закутали атлета с ног до головы в ворох лисьих шкур, оставив открытым только лицо. Потом они уложили его в ящик, вся внутренняя часть которого также оказалась выстелена звериными шкурами. Сделано это было для того, чтобы сохранялось тепло тела.
   Критобул посмотрел на Сангхабхадру и его спутников. Он пытался выглядеть бодрым, но было заметно, что уголки его губ подрагивают, а скулы напряжены. Греки не знали, о чем он думал в этот миг, да и вряд ли хотели это знать. Ликофор неожиданно так разволновался, что отошел в сторону и наблюдал за происходящим издали.
   Последний раз обвел Критобул глазами светлеющее, но еще безоблачное небо над своей головой, а через мгновение массивная крышка, казалось, навеки отделила его от мира живых. Сверху к ящику были прибиты железные засовы и петли для замков. Теперь их закрыли и деревянный склеп медленно погрузили на самое дно ямы. Пока служители работали лопатами, сбрасывая вниз жесткие комья земли, керики пели гимн во славу Гермеса Хтония, Подземного Владыки:
   -Триждывеличайший (Трисмегист)! Пересекаешь ли ты Арехонт в краю теней, или восходишь в земли, озаренные солнечным светом, ты всюду на своем пути. Провожаешь ночь и встречаешь день, загораешься как новая звезда на небосклоне миров и сопровождаешь людей и богов в неведомые дали...
   Когда яму полностью засыпали, а поверхность ее сравняли с землей, неокоры положили сверху большую гранитную плиту.
   -Используя дыхание и скрытые возможности организма, он должен провести под землей сутки, - сказал иерофант грекам, - завтра мы поднимем его на поверхность и тогда вы узнаете веление судьбы: его судьбы и судьбы вашего общего дела.
   И дарды, и греки возвратились в поселок. День прошел совершенно уныло, хотя дарды радушно угощали своих гостей, зажарив для них большого оленя. Также они подарили путникам много теплой одежды и пытались развлекать их песнями и танцами.
   Диокл чувствовал на душе тяжесть. Видрасена метался в сомнениях - не должен ли он был занять место Критобула? Ликофор по обыкновению изливал свои чувства в ругани и ворчании.
   Один Сангхабхадра сохранял непоколебимое спокойствие, недосягаемый для душевных терзаний. Диокл в этот момент ощущал сильную потребность в поддержке учителя. Он несколько раз пробовал с ним поговорить, но наставник хранил молчание. Видимо, он полагал, что любые разговоры сейчас излишни.
   Тогда послушник набрался смелости и на вечерней трапезе в пещере иерофанта, где присутствовал хозяин, спросил его о смысле третьего испытания. Юноша ожидал, что старейшина либо уклониться от ответа, либо посмеется над беспокойным любопытством эллина, но тот неожиданно заговорил:
   -Человек исконно божественен в своей абсолютной природе, составляющей всеобщую плоть мира. Но лишь только он рождается на свет, получая телесную форму и ум, способный эту форму опознать, божественное сразу же несет убыток. Оно ограничивается самосознанием смертного, полагающего себя чем-то особенным. Вот потому каждому из нас надлежит совершить настоящий подвиг, чтобы превозмочь власть формы и ума.
   Иерофант взглядом подбодрил Диокла:
   -Именно поэтому ваш человек лежит сейчас в холодной земле, укрытый от тепла солнечных лучей и заботы товарищей. Это действие, разрушающее меру вещей, которой смертный ограничил себя в мире. Это путь к воскрешению божественного. Расколов склеп своей материальной формы, он сможет высвободить свой абсолютный дух, подобно цыпленку, вырвавшемуся из клети скорлупы, или бабочке, превзошедшей свой кокон.
   Греки сидели молча. Спорить или задавать какие-либо вопросы сегодня никто не хотел.
   -Если ваш человек выживет, - сказал в заключение глава общины, - он станет богочеловеком, подобным первым владыкам Вселенной. Он сможет утолять свою жажду молоком изначалия, а голод - пищей бессмертных стихий...
   Утром следующего дня посланцы Гермея вновь спустились в долину, сопровождая иерофанта и жрецов. Лица греков были угрюмыми. Младшие служители вонзили свои лопаты в землю, уже успевшую основательно закостенеть, и принялись разгребать ее слой, чтобы добраться до деревянного склепа. Диокл мельком глянул на Каллимаха и Ликофора. Было ясно, что они уже ни на что не надеются.
   Когда в толще земли обнажился большой проем и стали видны доски ящика, служители подтянули тросы и осторожно вытащили его наверх . Стояла зябкая тишина. Экзегеты сбили замки и сняли крышку.
   Первым к открытому ящику подступил иерофант, за ним - неокоры. Греки робко последовали за ними. Среди нагромождений шкур белело, словно мрамор, бездвижное лицо Критобула. Это было даже не лицо, а, скорее, маска, лишенная всякого выражения. Атлет не дышал, глаза его были закрыты.
   Иерофант вытянул руку и коснулся шеи Критобула, пытаясь уловить движение пульса. Потом он выпрямился и подозвал экзегетов. Те принялись разминать лицо грека и хлопать его по щекам. Спустя какое-то время, показавшееся Диоклу вечностью, атлет раскрыл глаза и с шумом выдохнул воздух из легких. Пахучая смесь из листьев вакулы привела его в чувство, но он еще долго кашлял.
   -Свершилось! -протяжно произнес иерофант, - на утренней заре родился новый человек, сбросивший ветхую шелуху образов и отличий. На землю ступил герой, узнавший слово от Владык Мира.
   Неокоры подняли Критобула на ноги и подхватили под локти, так как стоять сам он не мог. Диокл только на миг заглянул ему в глаза и сразу похолодел. Он увидел незнакомый, совсем потусторонний взгляд. Возникло чувство, будто эти глаза смотрят на него из какого-то неведомого мира, с другого конца Вселенной. Однако этого короткого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, какое непреодолимое пространство пролегает теперь между этим человеком и его прежними товарищами.
   После полудня в поселке начались торжества, предваряющие обряд посвящения в дадахи. Грекам было позволено увидеть только его начало. Критобула окурили полынью и посыпали ему голову можжевеловыми иглами.
   Иерофант пропел:
   -Из темных глубин, из священного устья рожден ты в обители древних. Посланник бессмертных богов, несравнимый в деяниях духа. Силу Ураний и Хтоний соединил, чтобы истоком стать для законов земных...
   Потом была ритуальная трапеза и общинные таинства, до которых посланников не допустили. Они узнали только, что Критобул получил при посвящении имя Дигон, означающее " Дваждырожденный", и принес на алтаре Триединства клятву "по чести и правде служить первородной истине во славу Великих Отцов".
   Зато всему эллинскому отряду было разрешено увидеть другое уникальное зрелище: золотоносных муравьев. Иерофант привел греков к месту, которое называлось Плато Небесного Согласия. Острые уступы перемежались здесь с покатыми склонами, покрытыми лиственными деревьями. В долинной части плато посланникам открылись целые участки, изрытые темными норами. Возле них скопились конусоверхие земляные горки. Диокл сразу заметил копошащихся рядом проворных пушистых существ, размером с лисиц. Отчетливо видны были их круглые головы, круглое тело и вытянутое брюшко, в точности, как у муравьев. Они быстро шевелили маленькими лапками, то забегая в черные провалы нор, то выскакивая оттуда.
   Греки оживились и зашумели.
   - Вон, вон они! - радуясь, как ребенок, указывал Видрасена на блестящих золотыми шкурками зверьков.
   -Золотоносные муравьи, - вымолвил Каллимах, не веря своим глазам.
   -Да, это золотоносные муравьи, - подтвердил старейшина общины, - здесь они роют себе норы, чтобы делать в них запасы съедобной травы. Но они выбирают для них только те места, в земляном слое которых есть золотой песок. Выкапывая свои хранилища, они выбрасывают этот песок на поверхность вперемешку с кусочками почвы, а наши служители собирают его в мешки. Также служители охраняют муравьев от хищных зверей и недобрых людей.
   -Удивительно, - только и вымолвил Ликофор, присаживаясь на корточки в нескольких шагах от норок и разглядывая необычных животных.
   -Во времена Ахеменидов дарды платили дань персидским царям и через Бактрийское нагорье отправляли золото в Сузы и Персеполь, - продолжал иерофант, - поэтому персы называли муравьев "бактрийскими". Но потом дарды добились независимости и научились столь ловко скрываться в горах, что их не могли обнаружить даже самые опытные следопыты. А ведь Александр Великий и Чандрагупта Маурья мечтали овладеть муравьями-золотодобытчиками.
   -Как же вы прячете их от людей? - спросил Каллимах.
   -Переходя с одного места на другое, мы берем с собой муравьев. И они неизменно находят нам зоны земли, богатые этим благородным металлом. Таково их предназначение в судьбе нашего народа.
   -Надеюсь, почтенный, ты не забыл про наш уговор? - бесцеремонно напомнил
   Ликофор.
   -Я не привык сотрясать воздух пустыми обещаниями, - усмехнулся старейшина, - вы помогли общине встать на путь нового самоопределения и получите от народа дардов десять мешков золотого песка. Завтра, когда вы отправитесь в дорогу, вы заберете их с собой вместе с провизией и запасом одежды из шерсти и меха.
   С самыми противоречивыми чувствами покидали греки поселок. А впереди их уже ждали новые тропы, проторенные в каменном поясе высокогорий, и угловатые зубья скалистых исполинов, которые серы называли Синими Горами. Путники шли к перевалу.
   Воздух стал не таким разреженным, хотя ветер свистал неистово ,вздымая плащи людей и гривы лошадей. Пики горных массивов были здесь такими отвесными, что снег просто не мог на них удержаться. В долинах гуляло раскатистое эхо.
   Большая часть деревьев на отрогах была хвойной. Это были скрипучие сосны и совершенно чахлые лиственницы. Своей жидкой тенью они закрывали лишайники и жесткий бесцветный травостой. Иногда путники видели рядом с ними диковинных зверей: белогубых оленей и черношейных журавлей, горных уток и ушастых фазанов.
   Проводник умело обходил самые опасные участки: проходы между склонами, угрожающие ледопадом, и, подверженные оползню, дороги над впадинами и ущельями.
   Но чем ближе подбирались посланники Гермея к перевалу, отмечавшему границы владений могучего племени И, тем тревожнее становилось у них на душе. Сангхабхадра попросил проводника рассказать ему о дянях.
   -Это очень древний народ, -начал свой рассказ сер ,-никто толком не знает, от кого они ведут свое происхождение. Но род Мэн, которого вышли все их ваны, верховенствует в долине Священного Озера не одну тысячу лет. Власть их правителей передается по наследству.
   -Что представляет собой общество дяней? -спросил наставник.
   -Как и в вашей стране Джамбу, оно делиться на касты. Самая главная из них- "Люди Черной Кости". Это ваны, воины и жрецы из родов Мэн, Гухоу и Лаху. Каста "Людей Белой Кости"-самая низшая. Это переселенцы, выходцы из других земель. Еще рабы, которых много у них на рудниках. Но есть и касты, расположенные как бы в промежутке между ними. Я их не знаю.
   -Чем занимаются жители страны?
   -Большинство из них земледельцы. Они выращивают ячмень и чечевицу. Из ячменя пекут хлеб. Есть у них и плодовые сады. Но в их степных областях Куньмин и Сэй еще много скотоводов. Дяньские пастухи охраняют своих быков и буйволов, верхом на быстроногих лошадях, потому что все они - отличные наездники. В деревнях держат кур и свиней.
   Также земля эта славна своими ремеслами. Изделия дяньцев столь искусны, что их любят даже при дворе нашего Владыки. Например, лаковые и перламутровые шкатулки, фигурные зеркала в оправе из яшмы и рельефные браслеты. Дяньцы поразительный народ. Они украшают мудреным орнаментом не только свое оружие - мечи, алебарды и клевцы, - но даже свой земледельческий инструмент - плуги, мотыги, лемехи. Такого я не видел больше ни в одной стране. У нас очень любят их колокола. Дяньцы льют их из бронзы по секретному рецепту и звук получается неземной. Многие храмы мечтают иметь такие колокола. К тому же их гравируют фигурами волшебных драконов. Любят жители Дянь делать разные литые скульптуры. Это все больше их боги и герои. В прошлом племя это было очень воинственно и наводило страх на соседей, пока на втором году Юаньфэн божественный У-ди не завоевал их край и не сделал округом Ичжоу.
   -Во что они верят? - полюбопытствовал Каллимах, решивший присоединиться к беседе.
   -Богов их я не знаю, - развел руками сер, - но мне известны разные предания, которые свято чтит их народ. Я от многих уже слышал про некий "Золотой Город", где живут совершенномудрые существа гигантского роста. Они сохраняют какие-то древние знания. Умеют поворачивать русла рек, заговаривать паводки. Говорят, все пять стихий полностью им подвластны. Бывали и такие, кто этих гигантов видел. Но город этот скрыт от постороннего глаза, и дорогу туда знают только жрецы.
   -Что еще интересного ты слышал о ийцах? - сразу оживился Каллимах.
   -Я слышал про озерное чудовище.
   -Что за чушь! - загоготал Ликофор, незаметно приблизившийся со спины. - Ты, верно, считаешь нас столь невежественными, что мы примем твои нелепые сказки за чистую монету?
   -Я передаю только то, о чем толкует их народ, - попытался оправдаться сер, смертельно боявшийся Ликофора.
   - Тебе пора бы уже перестать насмехаться над чужими традициями, - заметил Сангхабхадра, бросив на царского посланника укоризненный взгляд, - особенно после всего того, что нам довелось увидеть.
   -Продолжай, - нетерпеливо попросил Каллимах проводника, - ты начал говорить о чудовище.
   -Оно живет на Священном Озере, - более робко заговорил проводник. - Так называется их главный водоем. А мы зовем его Дяньчи. Это озеро размерами не меньше двухсот ли. Я его видел. Там очень красиво, а в округе много попугаев. Но главное, что толкуют об этом месте - на дне озера таится ужаснейшее создание. Иногда оно выходит на поверхность и пожирает крестьянских коров.
   -Прямо так и пожирает? - издевательски переспросил Ликофор.
   -Крестьяне даже жаловались на него своему главному вану, - поспешил оправдаться сер.
   -Что еще ты слышал? - не отступал Каллимах.
   -Говорят, в Дянь есть заводи, в которых живут подводные кони и подводные люди. И все они питаются водорослями.
   -Ну чем же еще, - бурчал Ликофор, - конечно, водорослями.
   -А еще есть Волшебный Лес, который останавливает время. Если пробыл там одну дневную стражу - в обычном мире протекло уже сто лет. Но где он находится, тоже не известно.
   - Коротко говоря, никто ничего толком не знает и все рассказывают сказки, - подвел итог сообщениям проводника Ликофор.
   - Скоро мы сами сможем проверить, сказки ли это, - заметил Каллимах.
   Еще через день путники достигли окраинных земель ийцев. Сразу за косогором, облепленным кедрами, открылся вид на пологую низину, в нескольких местах рассеченную оврагами. Здесь, за маленькой, но шумной речкой, виднелись плетеные хижины, обнесенные бревенчатым забором. Это была деревня.
   Греки спустились с травянистого склона и осмотрелись. Еще издали они увидели на реке пятерых людей, стоящих по колено в воде. Видимо, это были рыбаки, которые ставили переметы или натягивали сеть. Подступив ближе, царские посланцы рассмотрели их костлявые лица с выступающими скулами, заплетенные в косы иссиня-черные волосы и голубые распашные халаты.
   Заметив незнакомцев, ийцы какое-то время молча глядели на них во все глаза, а потом все как один подняли истошный крик. Показывая рукой на проводника греков, они
   что-то резко выкрикивали ему на незнакомом языке и плевались. Потом в сторону путников полетели камни. Сер, понимавший по-дяньски, поспешил сообщить посланникам неприятную весть.
   -Хозяин муравьев не обманул вас, -сказал он скорбно, -дяни сбросили власть Сына Неба и теперь грозят смертью каждому жителю Поднебесной и всем тем, кто их поддерживает. Селян здесь немного, но они уже послали за помощью к окружному вану. Нам нужно скорее уходить отсюда и искать другой проход в горах.
   В деревне забили медные барабаны и залились протяжным лаем собаки.
   -Будь ты проклят, желторожая обезьяна! - вскипел Ликофор, -Это ты впутал нас в эту историю. Из-за тебя мы угодили в западню и лишились лучшего из наших людей. А теперь эти косоглазые твари снесут нам головы и насадят на колья для всеобщего любования.
   -Попробуем обойти деревню со стороны ущелья? - предложил Видрасена.
   -Ты прав, - вдруг согласился Сангхабхадра, - крестьянам мы ничего объяснить не сможем. Все закончиться только стычкой и человеческими жертвами, которые усугубят и без того непростое наше положение. У нас будет шанс, только если мы доберемся до населенного города.
   -И что дальше? - с сомнением спросил Каллимах.
   -Сдадимся властям, - хладнокровно молвил наставник.
   -Нам сразу наденут на шею колодки, - предупредил сер.
   -Даже если и так. Но другого выхода нет. Важно, чтобы нас доставили к городским властям. А уж с ними мы попробуем договориться.
   -Все из-за этого паршивого мула! - снова вспылил Ликофор, хватая проводника за отворот халата, - может, сразу выпустим ему потроха, а голову поднесем ийцам как дар? Тогда они нас пощадят.
   - Клянусь небом, я ничего не знал! - проводник бил себя в грудь, склоняясь почти до земли. - Когда я в последний раз уходил из дома, здесь, на перевалах, все было мирно, никто не слышал о войне, а дяни покорно служили моему владыке!
   - Ликофор, -остановил его Сангхабхадра, -почему каждый раз ты ищешь виновных в событиях, которые противоречат твоим ожиданиям? Мир меняется, и никто, будь даже он самый великий из людей, не в силах предвидеть, что ждет его в следующее мгновение. Нам выпали эти испытания; возможно, впереди нас ждет еще более тяжелая доля; так постараемся быть готовыми к ним духом и телом, а не распылять силы на борьбу между собой.
  
   Глава 5. Хозяин перевала
  
   Путники двигались по узкому ущелью, стены которого у основания поднимались вверх почти вертикально, а еще выше - и вовсе наклонялись навстречу друг другу. Несмотря на то, что свет солнца не достигал дна ущелья, тут царил странный рассеянный свет.
   - Посмотрите, - Каллимах указал вперед и вверх.
   Путники подняли головы.
   Наверху, на вершине горы, высящейся в конце ущелья, сияло золотое изваяние.
   - Обратите внимание, какой странный символ. Солнце со сломанными лучами...
   - Мне кажется, я уже где-то его видел, - обернулся к нему Сангхабхадра.
   - Ты прав, - слегка смутившись, кивнул Каллимах. - Думаю, ты видел его на моем шейном амулете.
   - Который, клянусь Апатой, хранительницей тайн, ты упорно от всех прячешь! - встрепенулся Ликофор, - а ведь это худое дело - держать от своих верных друзей какие-то секреты.
   - Это было очень давно, - улыбнулся Каллимах своим внезапно нахлынувшим воспоминаниям. - Несколько молодых юношей из аристократических семей Джамбу отправились в странствия за пределы нашего царства, чтобы узнать, с кем из соседей можно заключить союз, а кого можно принять под власть вседостойного Филоксена. Мы побывали в Паталипутре, бывшей еще независимой областью, в дравидских царствах, достигли земель Лао и наконец оказались в княжестве Дянь. В ту пору ийцы жили под властью серов, и по их преданиям, знавали могущество Ахеменидов, помнили бесстрашных воителей великого базилевса, а иногда толковали о временах столь далеких и туманных, что история о них стерлась, не сохранив никаких свидетельств. Мы остановились у одного местного князя, который поведал нам поистине удивительные вещи. Правда, он не рассказывал ни о чудищах в озере, ни о подводном городе, но зато приоткрыл нам завесу знаний, таящихся в их роду многие сотни лет. Он говорил, что все древние семейства в их земле владеют главной тайной людей - тайной власти.
   - И вы, конечно, захотели ее узнать? - спросил Ликофор со смехом.
   - Конечно, - кивнул Каллимах. - Мы были юны, и все в мире нам казалось удивительным и достойным восхищения. И потому я порой завидую нашему юному спутнику, - Каллимах кивнул на Диокла, - у него еще все впереди, и он может смотреть на этот мир раскрытыми от удивления глазами. Я же, увы, слишком долго жил среди людей, чтобы сохранить веру в чудо.
   - Продолжай, прошу тебя, - попросил Сангхабхадра.
   - Продолжать особо нечего, - отозвался Каллимах. - Как всегда, все было обставлено тайной и обрядами. Нас провели через посвящение, которому я тогда не придал значения, вручили амулеты с солнцем со сломанными лучами и объяснили его смысл.
   - В чем же смысл этого изображения? - спросил Видрасена, тоже внимательно слушавший рассказ.
   - Человеку трудно стремиться к чему-то, чего он не видит и не понимает. Конечно, его можно заставить силой - но тогда он будет трудиться для тебя до тех пор, пока над ним довлеет постоянный надзор. Чтобы он делал то, что нужно тебе - но при этом сам чистосердечно этого желал, - надо создать образ, понятный для него, и связать его с тем, чего хочешь ты. Так вот, золото - символ солнца. Солнце - источник жизни и движения. Сломанные лучи - знак утраты человеком связи с источником, и мы должны успеть за краткий период нашей жизни восстановить эту связь. Таково значение солнечного знака для посвященных. Тогда как обыкновенные люди видят в нем не более, чем красивый золотоликий образ, который им вверено возводить во всех областях человеческого проживания как символ абсолютной истины, единой для всех смертных. Люди стремятся к этому, прилагая настойчивость и старание, ибо для них знак золотого солнца со сломанными лучами знаменует постоянный достаток и безграничную силу. А еще, это то, что может быть понято всеми. Нести этот символ во все края и веси- вот единственное назначение жителей земли И.
   Видрасена с сомнением посмотрел на Каллимаха.
   - И в этом суть власти?
   - Суть власти в том, чтобы убедить людей в необходимости это делать, - улыбнулся в ответ Каллимах. - Делать то, смысла чего они в точности не понимают, но что могут ощутить своим телом и увидеть своими глазами. В реальности же это всегда означает одно - обрушение чужих храмов, ибо никто не потерпит чужого символа в святилищах своих предков; и подчинение соседей, ибо если они примут символ добровольно - то признают свою зависимость от тебя по духу, если же не примут - будут повержены в прах, а знак утвердиться в их краях уже против их воли.
   - Как-то это все... - помахал рукой Ликофор, подыскивая нужное слово. - Глупо, на мой взгляд.
   - Не все, смысла чего мы не понимаем, является глупым, - возразил Каллимах. - Много раз по возвращении из земель Дяней я думал над этим и понял, что князь прав. Большинству людей нет нужды мучиться над пониманием сути вещей. Им достаточно дать знак, кто свой, кто чужой, к чему надо стремиться, чего следует избегать - и они будут действовать согласно этим знакам, даже не думая о том, каковы будут последствия их поступков. И тогда тот, кто ведет их по жизни с помощью нужного знака, сумеет управлять ими привольно и естественно, не прилагая к тому особых усилий.
   - В этом действительно есть смысл, - внезапно согласился Сангхабхадра, - у серов даже бытует выражение: "Кто в древности умел следовать истине, тот не просвещал народ, а делал его глупым".
   - Да, только важно, чтобы властитель знаков сам понимал, куда он ведет людей, - заметил Видрасена.
   Они достигли конца ущелья. Здесь дорога резко поворачивала вправо - и выводила на край немыслимого обрыва, от высоты которого захватывало дух. Где-то далеко внизу виднелась полноводная река, бурным потоком катившаяся на юг.
   Несмотря на всю их бдительность, город возник перед путниками внезапно. Им показалось даже, что стены и башни просто выдвинулись из скалы над ними, такие же серые и угрюмые, как окружающие их камни.
   От самой реки тянулись уступами террасы, на которых зеленели огороды и сады. Для их полива устроена была сложная система водяных колес. Внизу, в бурном потоке крутились два огромных колеса в семь локтей высотой. Вода ударяла в их лопасти, и черпаки поднимали воду на первую террасу, выливая в желоб.
   Из желоба вода частично шла на полив садов - а частично использовалась, чтобы вращать колеса второго уровня, поменьше, но тоже высокие, поднимавшие воду на вторую террасу. Здесь была использована любопытная система разделения потоков - колеса приводились в действие грязной водой, сливающейся с верхних террас, а зачерпывали воду чистую, только что поднятую из реки.
   Так, понемногу уменьшаясь в размерах, колеса доходили до подножия стен города, обеспечивая его водой как от реки, так и от слива дождевых осадков, запасавшихся в особые бассейны, устроенные наверху башен.
   Стрела, ударившая перед ногами коня Видрасены, показала путникам, что их давно уже заметили, и жизнь их теперь находиться во власти хозяев города.
   Оценив обстановку, Видрасена приказал своим людям убрать все оружие, демонстрируя, тем самым, мирные намерения. Сопротивляться сейчас было бы самоубийственно.
   Дорога шла самым краем обрыва, над верхней террасой, понемногу выдвигающейся все дальше из скалы и скрадывающей отвесную неприступность берега. Она завершилась возле ворот, прорезанных в большой квадратной башне, вытесанной из цельной скалы.
   Ворота открылись, и путников встретили трое воинов в панцирях и шлемах из кусков лакированной бычьей кожи и с прямоугольными деревянными щитами. Двое были вооружены длинными пиками, наконечники которых заканчивались железными клевцами, а один - бамбуковым самострелом. Ни слова не говоря, воины сделали знак путникам следовать за ними.
   За воротами, проезд в которых напоминал длинную пещеру, начиналась узкая улочка, поднимающаяся на вершину горы. Серые дома с небольшими черными окнами, сложенные из каменных глыб или же обустроенные в природных углублениях тянулись по сторонам, но в конце улицы, на самой вершине горы, высился дворец правителя, и его роскошь своим внезапным великолепием резала глаз.
   Прежде чем их завели в проем раскрытых резных ворот, Диокл успел различить на многоскатной черепичной крыше дворце знак золотого солнца со сломанными лучами.
   Посланники оказались в просторном зале со множеством деревянных столбов, к которым крепились поперечные балки под сводом. На каждой балке, а также на карнизах можно было разобрать резной орнамент, изображавший деревья, горы или траву. Пол был глинобитным. При каждом шаге он отзывался гулким стуком и разносил эхо по всему помещению.
   Когда греков подвели ближе к широкой платформе, на которой стоял правитель ийцев, они увидели по бокам от него большие зеркала в рельефной бронзовой оправе и бронзовые треножники. Треножников было два. Один целиком покрывали изящные фигурки птиц и бабочек: как поведал позже сер, это был треножник Дин - символ власти вана. Второй сверху донизу оказался испещрен надписями. Это был треножник Ли-знак связи с первопредками рода.
   Стены зала, выложенные кирпичом и плитами, покрывала линейная роспись. Сюжетов было много, но Диокла особенно привлекла сцена, на которой человек и обезьяна боролись с большим белым тигром. Также внимание приковывал к себе огромный ритуальный барабан, на стенках которого выступали литые контуры лягушек и плывущих на лодках людей.
   Лицо правителя казалось надменным и эту надменность особенно подчеркивали чуть выставленные вперед губы и острый подбородок с тонкой черной бородой. Волосы его на макушке были стянуты в плотный пук, который серы называли тяньпус, "Вместилище Небесного Духа", а в руках поблескивал скипетр из яшмы.
   Сангхабхадра выступил вперед и поклонился, произнеся заготовленную фразу приветствия. Он обратился к хозяину на авестийском языке, полагая, что упомянутое Каллимахом знакомство дяней с державой Ахеменидов делало их способными понимать персидскую речь.
   - Не утруждай себя понапрасну, - улыбнулся князь снисходительно, ответив ему по-гречески. - Я свободно владею языками всех народов от Восточного океана до Западных гор. Я могу беседовать с вами на языке саков, - говоря это, правитель переходил на тот язык, который называл, - на языке согдов, мы можем общаться на языке бактров; но тебе, как представителю южных племен, ближе других, наверное, будет пракрит. Только не заставляйте меня говорить на языке ханьцев! - лицо князя невольно исказила гримаса, - хотя, если потребуется, я способен объяснить серам их настоящее место в нашем мире. Да, еще язык тайных писаний зороастрийцев мне тоже известен, - закончил он на том же диалекте, на котором заговорил с ним Сангхабхадра.
   Подавленные этой тирадой посланники молчали. Князь оглядел их, наслаждаясь произведенным впечатлением.
   - Меня зовут Улацин Яо, властелин земель от Ацзя до Сяси - громко возвестил он. - Все караваны, проходящие через мои земли, платят мне дань.
   Когда ван сделал шаг вперед и фигуру его осветили стенные факелы, посланцы смогли рассмотреть одежду на нем. На Яо был надет распашной двубортный халат с широкими рукавами, разделенный как бы на две половины. Верхняя была красно-черной и символизировала Небо, нижняя - желтой, обозначая Землю. К расшитому серебряными нитями поясу крепились шнуры с шариками из нефрита. Орнамента на халате было очень много, но чаще других встречались изображения леопардов и коней, вставших на дыбы.
   -Теперь назовитесь и вы: кто такие, откуда и куда идете, - продолжал ван.
   -Мы верноподданные владыки страны Джамбудвипу, - вымолвил Сангхабхадра.
   -Йонаки? - щели глаз правителя сошлись в одну линию.
   -Да.
   - Что же вас занесло в наши края?
   - Неодолимая нужда, - ответил Сангхабхадра с поклоном. - Нашу страну разоряют племена саков, поставившие наше государство на грань гибели. И мы ищем союзников, на которых могли бы опереться в нашей борьбе.
   - Жаль, - лицо Яо потускнело, брови нахмурились. - Мне тоже нужны союзники и я ожидал найти их в вашем лице.
   - Какая же беда может угнетать тебя, светлейший ван? - спросил Каллимах.
   -Теперь это не важно - взмахнул рукой Яо. - Если вы не способны содействовать усилению моей страны, я поступлю с вами, как с обычными караванными людьми, проходящими через край И. Заплатите за свой проход и ступайте своей дорогой.
   По знаку Каллимаха двое сопровождавших его воинов положили перед Яо мешки с золотым песком.
   Глаза Яо сверкнули.
   - Вот как? Вы сумели найти дардов и получить от них золото? А теперь, насколько я могу судить по вашему проводнику, направляетесь в землю Хань? Не так ли?
   - От твоей проницательности ничто не скроется, - наконец, вымолвил Сангхабхадра, поняв, что отрицать очевидное бессмысленно. - Мы действительно следуем в земли Махачины, чтобы по велению нашего царя заключить союз с серами.
   -Наивные йонаки! - рассмеялся Яо. - Вы ищете союза с людьми из Хуася? А знаете ли вы, чем это обычно кончается? И сюнну, и царство Наньчжао уже испытали на себе "великодушие" дома Хань.
   -У нас нет другого пути, - без колебаний ответил Сангхабхадра.
   - Хорошо. Это ваш путь. Только я не допущу заключения союза с моими злейшими врагами. Это будет подобно петле, затянутой на шее моего народа.
   Посланники Гермея уныло переглядывались между собой.
   -Но ведь всегда можно договориться, - вступил в разговор Ликофор, словно не замечая предостерегающего взгляда наставника.
   -Вы собрались договариваться со мной? - ледяным голосом спросил Яо, и лицо его стало похоже на восковую маску. - Должно быть, по своему обычному легковерию вы решили, что перед вами очередной местный князек, которому достаточно бросить под ноги несколько звонких монет, чтобы заручиться разрешением творить что угодно в его уделе. Но вам придется распрощаться с вашими надеждами. Улацин Яо, потомок рода Мэн, не договаривается со своими врагами и милость его нельзя купить за деньги.
   -Мы не враги тебе, царь, - осторожно заметил Каллимах.
   -Вы ими станете, - презрительно глянул на них ван. - Союзники ханьцев - враги Дянь, и между нами нет и не может быть согласия, покуда армии Хуася терзают покой этой земли и льют кровь ее сыновей. Таков непреложный закон, от которого я не отступлю.
   - Видят боги, я совсем не это хотел предложить! - воскликнул Ликофор в отчаянии. - Когда мы отправлялись в этот путь, мы ничего не знали о твоей справедливой борьбе против угнетателей - ханьцев! Но сейчас, когда мы увидели тебя и поражены твоими знаниями, твоей образованностью и справедливостью твоей власти - мы готовы отказаться от мысли заключить союз с серами, мы готовы с тобой, благородный
   правитель, скрепить договор о вечной дружбе и военной взаимопомощи!
   Яо подошел к Ликофору. Для своего народа князь был высок, и его глаза оказались прямо напротив глаз посланника.
   Ликофор смутился под взглядом князя.
   Тот ухмыльнулся.
   - Тебя хорошо воспитывали в молодости и научили приемам тонкой дипломатии. Однако сдается мне, что вся твоя любезность происходит только от того, что вы сейчас всецело в моих руках.
   И не желая больше ничего слушать, ван повернулся к своим воинам:
   -В подземелье их!
   Из скупых рассказов охранявших их стражников, многие из которых были сельскими общинниками - цюйно, греки вскоре смогли воссоздать картину недавних событий. Улацин Яо поднял дяней на мятеж и перебил ханьские гарнизоны во многих горных районах. Тогда полководец из Поднебесной Тань Фэй вторгся в Дянь с карательным войском, чтобы восстановить власть дома Хань и наказать виновных. Яо долго уходил от столкновения, пока не привел неприятеля на берега Черной Реки. Это была земля, пользовавшаяся дурной славой. Именно здесь ходило сказание о диковинных существах, живущих на самом дне реки. О нем знали и ханьцы, а потому только подкравшаяся незаметно ночь заставила их разбить лагерь в таком неприятном месте.
   Под покровом темноты дяни напали на ханьцев. Яо велел воинам выкрасить лица и тела зеленой краской, а впереди строя пехоты погнал несколько сотен таких же крашеных буйволов, к рогам которых привязали мечи и серпы. Увидев в отблесках костров это жуткое воинство, издававшее звериные звуки, ханьцы пришли в ужас. Они решили, что демоны-призраки поднялись со дна реки. Подавленные страхом солдаты Тань Фэя не смогли найти в себе сил к организованному отпору. Яо разбил их войско без большого труда. Пятнадцать тысяч ратников из Поднебесной было убито, многих захватили в плен.
   Однако даже после победы у Черной Реки Улацин Яо не смог распространить восстание на все земли И. Помимо старых родов дяней, его поддержали племена сэй и куньминцы, тогда как цюнду и еланцы, выходцы из семей Гухоу, берущих начало от чусского Чжуанцзяо, сохранили верность императору Юань-ди. Колебания ходили и в среде ближайших к Яо чжахуа, вождей общин. Они сомневались в том, что им удастся долго противостоять могуществу Поднебесной.
   Вот тогда Улацин Яо начал искать пути в давно забытый народом И Золотой Город, чтобы возродить уверенность в собственных силах и извлечь из потаенных недр древние знания. Он расспрашивал жрецов, потомков тех служителей Небесного Жезла, которые побывали в священном краю. Но их сведения оказались слишком разрозненны и недостоверны. Люди, отправлявшиеся на поиски, либо возвращались ни с чем, либо исчезали бесследно.
   Подземелье дворца представляло из себя запутанный лабиринт пещер, вырубленных руками людей, либо проложенных водными потоками еще в незапамятные времена. На полу их отпечатались следы нескольких поколений. Возможно, изначально пещеры служили убежищем предков дяньцев, а потом на их месте вырос целый город - но сами дяни уже не помнили об этих временах.
   Стражники развели путников по нескольким гротам, каждый из которых на выходе закрывался тяжелыми бронзовыми дверями. Воинов рассадили вместе по несколько человек, а главы посольства попали в одну обтесанную продолговатую пещеру. Должно быть, в том было особое распоряжение правителя.
   - Ну, и что нам дала наша жертва? - сурово оглядел спутников Ликофор. - Мы отдали дардам Критобула, обольщенные надеждой, что без помех пройдем через земли дяней - а теперь сидим в этой темнице, где даже свет становится призрачным!
   - Я думаю, не все еще потеряно, - возразил Каллимах. - Я знал отца нынешнего вана и у нас могут оказаться с ним кое-какие общие интересы. Подождем.
   На другой день Улацин Яо потребовал к себе Сангхабхадру. Сангхабхадра настоял, чтобы Диокл - как писец посольства, документирующий события - отправился вместе с ним и присутствовал при разговоре. Яо не стал возражать.
   -Ты наставник йонаков? - напрямик спросил учителя ван.
   Сангхабхадра поклонился ему.
   -Тогда я хотел бы еще раз выслушать тебя. Я пока не решил, как поступить с вами, но, быть может, от итога нашей сегодняшней беседы ваше будущее для меня прояснится. В прошлый раз твои товарищи многое мне предлагали. Теперь я хочу знать, на что готов пойти ты, чтобы вызволить всех вас из той непростой ситуации, в которой вы оказались по воле судьбы.
   -Я полагаю, многочтимый ван, что ты не меньше заинтересован в нашей помощи, чем мы в твоей милости, - ответил Сангхабхадра.
   -О чем ты говоришь? - вскинул брови Яо.
   -О том, что волнует тебя больше всего. О процветании твоей страны и твоего народа, о благодатном будущем ваших детей и славе вашей земли.
   -А ты совсем непрост, наставник йонаков, - искоса гладя на Сангхабхадру, отметил Яо. - Ты слышал про Золотой Город?
   -Да. И я знаю, что он также необходим тебе, как растениям и деревьям солнечный свет.
   -Что ты можешь знать об этом, человек из Джамбу, - презрительно покачал головой ван. - Знания Бессмертных, о которых поведали нам наши отцы, превосходят все границы человеческих представлений. В них сокрыты возможности, способные поворачивать миры. Мудрецы из Золотого Города могли перемещаться по всей Вселенной, не ведая преград. Они разговаривали без слов и повелевали стихиями. Они превосходили своим могуществом самих богов.
   -Куда же исчезли сталь удивительные люди? - спросил Сангхабхадра. - И почему они не сделали вас хранителями своих знаний?
   Яо молча пожевал сомкнутыми губами.
   - Никто не ведает об этом. Связь с ними оборвалась много лет назад, и мы лишь можем совершать отчаянные попытки, чтобы воссоединиться с этой отчизной мудрости. Жрецы утверждают, что Город опустился под воду, дабы предоставить людям возможность самим найти свою судьбу. Другие говорят, что сами Бессмертные утратили правду неба и отошли от первозданной гармонии. Будто они стали зависимы от собственных знаний и лишились своей внутренней свободы.
   - Привязанность к средствам и возможностям действительно способна лишить свободы даже богов, - печально заметил Сангхабхадра. - Ибо свободен лишь тот, кто свободен от себя самого. Поистине велик и безграничен тот, кто сумел раствориться в явлениях, не мысля себя отличным от мира. Любое желание такого человека есть веление самосущего, каждый его вздох вплетен в узор Мироздания. Но чем больше ты стремишься обрести способности повелевать этим миром - тем сильнее он довлеет над тобой. Тем больше возрастает страх утратить это твое бытие. Тем сильнее твое противостояние с миром, и тем дальше ты отходишь и от счастья, и от свободы. Стоит лишь отпустить свой страх, цепляющийся за твою, созданную этим страхом, личность - и ты испытаешь истинное освобождение, в котором не понадобится уже вся мудрость древних.
   Яо грозно посмотрел на стоящего перед ним Сангхабхадру.
   - Зачем ты смущаешь людей сказками об освобождении? Освобождение - это смерть. Пока мы живем, мы несем груз обязанностей, навязанных нам самим телом. Мы должны есть, пить, спать. Нам нужен воздух, мы болеем, стареем и страдаем. Мертвый не испытывает ничего. Но лучше ли быть мертвым, чем живым - и связанным множеством условий? И не создаешь ли ты, освобождая людей от одних сказок - еще одну, которую проверить они не могут?
   - А что ты называешь жизнью? - спокойно возразил Сангхабхадра. - Если жизнь для тебя - это вечные ограничения - то ты прав. Но жизнь наша - это бесконечный поток, струящийся по бескрайнему простору Вселенной, в котором твое личное существование - лишь легкий вихрь на воде, лишь рябь от ветра и блик от Солнца. Ты прав, для того, чтобы сохранять наши тела, мы должны их питать и окружать заботой- но зачем нам нужны наши тела?
   - Значит, я прав! - воскликнул Яо. - Ты призываешь людей к смерти, не более!
   - Я говорил об ином, - нахмурился Сангхабхадра. - Твое тело дано тебе не просто так. Не для того, чтобы ты заботился о нем. Ты точишь свой меч - зачем? Чтобы он просто сверкал на солнце и веселил твоих гостей? Нет, ты заботишься о нем, потому что собираешься использовать его в бою. Ты заботишься о своем теле - но зачем? Оно - это некая нынешняя форма твоего бытия, которая дана тебе для реализации цели этого воплощения, не более. С его помощью ты выправишь те завихрения единого потока жизни, что созданы тобой в прошлых твоих воплощениях, и вместе с ним, слившись с ним и растворившись в нем, ты отправишься дальше - разве это смерть?
   - Я сам решаю, для чего дано мне тело. Исправлять ошибки прошлого моего существования - это для брахманов. Вся жизнь, весь тот поток, о котором ты говоришь - есть сплошные завихрения и блики. Их нет - но они есть. Вот в чем загвоздка. И есть я, который видит их. Я могу считать их миражами, а могу почитать смыслом существования - это мой выбор. Почему же ты навязываешь людям свой?
   - Я ничего им не навязываю, - пожал плечами Сангхабхадра. - Я всего лишь предлагаю взглянуть на жизнь с другой стороны. То, что ты полагаешь проблемой - всего лишь задача, которую надо решить, чтобы идти дальше, или указание, что идешь не туда. То, что ты полагаешь смыслом жизни - всего лишь блики солнца на воде. Но ты можешь к ним стремиться, это твой выбор, и я не собираюсь тебя его лишать.
   - Нет, - Яо обошел высокого индийца со всех сторон и вновь взглянул ему в глаза. - Ты несешь людям опасные учения. Может быть, наши телесные оболочки лишь временное скопление форм - но я не знаю, что ждет меня по другую сторону жизни. И потому люди пойдут за миражом, созданным мною, потому что не может быть миражом то, что видят все. Жизнь как бескрайний необъятный поток - это лишь образ, созданный тобой, и по твоим же словам, так же пуст, как и другие наши образы. Чем же он хуже моего?
   - Разве я сказал, что он хуже? - пожал плечами Сангхабхадра. - Я всего лишь говорил о свободе от образов. О понимании того, что они есть лишь порождение нашего сознания, нашего восприятия жизни. Не они властны над нами - мы над ними. Более того - мы сами есть лишь образ в этом потоке. Это надо прочувствовать, слова тут бессильны. Ты же хочешь возвести все, созданное тобой в ряд выбитых в скале истин, которые сами довлеют над нашим разумом.
   Яо посмотрел на Сангхабхадру торжествующе.
   - Не знаю, какие боги и как создавали наш мир, но все мы подчиняемся установленным ими законам. Я не могу заставить камень полететь, я лишь могу бросить его так далеко, насколько позволят мне мои силы. А потому, зная законы этого мира, я могу направлять его в ту сторону, которую угодно мне.
   - Уверен ли ты, что знаешь законы этого мира? - покачал головой Сангхабхадра. - Уверен ли ты, что камень не может полететь? И знаешь ли ты сам, в какую сторону ты хочешь, чтобы двигался этот мир? Не принимаешь ли ты сейчас желание твоего уставшего тела - за высший смысл? Может быть, ты ляжешь спать, проснешься - и все, сделанное тобой вчера, покажется тебе безрассудством и глупостью?
   - Ну, нет! - вскричал князь в гневе. - Не для того наш древний прародитель, наш первочеловек ступил на земли Срединной долины! Не для того мы подняли борьбу против дикарей с Желтой Реки, подобно тебе вещающих о растворении в мире, но при этом захватывающих наши дома и имущество, - чтобы теперь признать свои ошибки и отступить! Мы не будем сражаться, нет - мы заставим самих ханьцев придти к нам и признать нас своими вождями, ибо образы, созданные нами, поведут их туда, куда мы прикажем их повести! Это не моя прихоть - это законы божественные, и не мне, а тем более не тебе, их оспаривать.
   - Надо еще понять, какой бог тебе о них нашептал, - тихо произнес Сангхабхадра.
   Князь улыбнулся самодовольно.
   - Человеку дано достаточно разума, чтобы он сам мог понять законы, правящие этим миром. И решить, как и для чего их использовать. Я свой выбор сделал, и вы либо поможете мне - либо лишитесь возможности мне помешать.
   - Хорошо, - переменил тон Сангхабхадра. - Я скажу тебе, что надо сделать. Среди нас есть человек, который сумеет отыскать дорогу в Золотой Город.
   -Надеюсь, наставник йонаков, ты полностью отвечаешь за свои слова и понимаешь, какие последствия ждут всех вас в случае неудачи.
   -Понимаю, - твердо сказал Сангхабхадра, - надеюсь, что и ты понимаешь возможные последствия успеха. Если ты еще стремишься к нему - отпусти казначея нашего посольства и предоставь ему полную свободу действий.
   -Вашего казначея? - удивился Яо.
   -Он посвящен в культ Солнца твоим отцом Мэн Юном и без труда узнает среди твоим молчаливых жрецов истинного проводника в священный край.
   -Так вот в чем дело! - рассмеялся ван. - А ведь я с самого начала подозревал, что вы не те обычные послы, что скитаются по чужим странам, безропотно выполняя поручения своих правителей. Внутренний голос не подвел меня. Да, мне известно, что в правлении моего отца, бывшего удельным ваном Дянь, подвластным Хуася, несколько йонаков из Джамбу прибыли к его двору и имели с ним тайную беседу. Об этом есть свидетельства. Также йонаки удостоились чести видеть божественного Муе, возглавлявшего тогда жреческую общину носу.
   -Один из тех людей сегодня в твоей власти, ван. Позволь ему проявить свои умения. Жрецы поверят ему, так как он знает слово истины и владеет амулетом блаженного Муе.
   -Хорошо, - согласился Яо, - я готов довериться тебе. Пусть ваш человек приведет ко мне проводника. Но все остальные останутся в этом подземелье моими заложниками.
   -Сделай только одно исключение, - попросил Сангхабхадра,- для этого юноши, - он указал на Диокла, молча стоявшего рядом с ним, - может случиться так, что нашему посланцу потребуется помощь и надежная опора за спиной. Дело слишком ответственное. А тебе проку от него все равно будет немного.
   -Ты дергаешь тигра за усы, - предостерег наставника ван и бегло глянул на послушника, - но пусть будет по-твоему.
   На следующий день Каллимах и Диокл, облачившись в местную одежду, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, вышли в город. Эпистрат, ведомый своим чутьем, был уверен, что жреца, посвященного в таинство священной дороги, следует искать в столице И. До полудня греки обошли все обиталища жрецов. Узнать их было не сложно: перед дверями служителей культа всегда помещались ритуальные шесты с бычьими черепами. Каллимах заходил в дома и подолгу беседовал с каждым из жрецов.
   Как бы между делом он всегда вставлял в разговор специальную магическую формулу, которая призвана была выявить хранителя пути в Золотой Город. Но все было тщетно. Эпистрат даже начал подозревать, не выродилось ли древнее знание на корню, пока на северной окраине не разглядел покосившееся дощатое строение с заросшей сорняками земляной крышей.
   Отличив опытным глазом признаки служения культу, Каллимах смело вошел внутрь. Диокл последовал за ним. В квадратном помещении они увидели дяньскую железную печь, несколько керамических сосудов на полу, а также барабанную колотушку и тростниковую флейту-мапу на столе. На дальней неосвещенной окном стене можно было рассмотреть безыскусный рисунок углем: фазан держал в лапах плетеный короб, а из под хвоста его выглядывала раковина-каури. Гостей встретил низкорослый и худой старик в накидке чарва-символе жреческого сословия чернокостных дяньцев. Едва Каллимах обменялся с ним приветствием, как узнал на поясе служителя магический изогнутый нож-кхушри.
   -"Нарайана-пара веда нарайана-параншарах", - произнес эпистрат шепотом по-индийски.
   -"Нарайана-пара муктир нарайана-пара гатих", - так же шепотом ответил жрец.
   Тогда Каллимах достал свой амулет и показал его старику.
   -Чем я могу помочь носителю золотоликого знака Муе? - спросил тот, приглашая своих гостей присесть на деревянную лавку.
   -Я ищу дорогу к Бессмертным, - ответил Каллимах.
   Жрец задумчиво посмотрел куда-то в сторону окна:
   -Секреты древних, познавших глубины тонких миров, не дают покоя смертным здесь, в краю пыли и праха. Вместо того, чтобы воспитывать в себе голос Пути, они чахнут в битвах с превратностями собственного существования, и по-прежнему сжигает их огонь желаний и соблазнов, заставляя искать для себя лучшей доли. Так было и будет всегда: города рассыпаются под ударами бурь и завоевателей, целые страны и континенты уходят под воду, слава героев меркнет, как выжженная солнцем трава. Безраздельна глупость людская. Мечутся и страдают слабые духом человеки без опеки и присмотра Мудрых.
   -Пусть же тогда Мудрые помогут людям, -с надеждой в голосе молвил Каллимах.
   -Не мне это решать, - покачал головой жрец. - Они все видят и все знают. Мудрым всегда ведомо, когда нужна их помощь. Но сейчас они молчат и не видят знаков для вмешательство в судьбу смертных.
   -О каких знаках толкует Вседостойный? - осмелился спросить Диокл, не справившись со своим любопытством.
   Жрец поднял на него немигающие глаза:
   -О знаках, которые меняют течение жизни народов и стран.
   -Правда ли, почтенный, то, что говорил нам тридцать лет назад Муе, - подхватил Каллимах, - будто многими великими учителями человечества были Бессмертные из Золотого Города? Будто они сознательно покинули священную землю, чтобы наставлять людей в искусствах, науках и магии?
   -Ты слышал лишь отголоски правды, - заметил жрец, - и они так же сильно отличаются от нее, как эхо от порождающего его предмета.
   -Тогда объясни нам, почтенный,- попросил эпистрат.
   -Ни один из Бессмертных никогда не покидал Золотого Города.
   -Как же они передавали свои знания?- оторопел Диокл.
   -Бессмертные владеют техникой Странствия Души.
   -Что это такое? - Каллимах тоже выглядел растерянным.
   -Мы учимся этому после того, как преодолеваем начальные уровни работы со своей внутренней основой, - начал свой рассказ жрец. - Когда мы в достаточной мере контролируем свою энергию, мы можем сосредоточить душу в области живота. Оттуда ее перемещают по позвоночнику в макушку и выводят за пределы твердого тела. Для того, чтобы странствие прошло успешно, активный разум человека должен быть отключен. Вот потому подобная практика осуществляется во сне.
   -Но как выглядит само странствие? - не отступал Диокл.
   -Для души не существует ограничений рамками времени и пространства. Она легко минует обычную относительность человеческих форм восприятия реальности. Свободно перемещаясь по материкам Вселенной, душа встречает разных людей и может общаться с ними, приняв осязаемую плотскую оболочку. Она без усилий проницает те уровни бытия, которые мы, в силу своего невежества, относим к прошлому или будущему. Так Бессмертные получают возможность наставлять представителей разных культур, не покидая своего обычного обиталища.
   -Это те, кого принято называть пророками? - догадался Диокл.
   -Да.
   -Можешь ли ты назвать нам кого-нибудь из них? - попросил Каллимах.
   -Однажды один из Бессмертных Золотого Города в странствии своей души посетил знойную песчаную землю, лежащую между двумя большими пустынями. Там течет полноводная река, являющаяся единственным источником жизни для людей, кожа которых подобна коричневому дереву высокогорных лесов Гималаев. Мудрый наставник дал этим людям знания, позволившие им создать уникальную культуру. Он научил их строить большие гробницы, почти достигающие солнца, изготавливать писчий папирус из осоковых растений, составлять книги, врачевать раны и болезни. Там его прозвали Имхотеп, что на языке местных жителей означает "Пришедший в Мире".
   Душа другого Бессмертного снизошла в долину Желтой Реки, чтобы обучить людей музыке, письменности, умению готовить пищу на огне и ловить рыбу, обрабатывать шелк и создавать измерительные приборы. Но главным его даром было открытие таинств Небесного Узора. Из него местные жители вывели теорию Восьми Триграмм, схему Хету и Лошу, по которым можно было предсказывать грядущие события. Бессмертному дали имя Фуси, Правитель Востока.
   Я могу назвать вам еще много имен, которыми нарекали смертные являвшиеся им образы наших мудрецов. Всякий раз их души появлялись в краю людей тогда, когда этого требовала жизненная необходимость народов и наций. Но сейчас время новых откровений для людей еще не пришло. Пророчества молчат. Похоже, люди не заслужили поддержки Бессмертных, так зачем вы хотите растревожить их покой?
   -Как раз наша жизненная необходимость требует, чтобы мы этот покой нарушили, -после короткой заминки проговорил Каллимах.
   -А вы понимаете, чем это может для вас закончиться? - прищурил глаза жрец.
   -Думаю, мы догадываемся, - вздохнул эпистрат, - но отступать не намерены, если только ты не откажешься проводить нас в Золотой Город.
   -Я поведу вас, - тоже после небольшого раздумья согласился жрец, - но запомните одну важную вещь. После того, как вы перешагнете черту, судьба ваша больше не будет вам подвластна. Каждый, кто ступит в священный край, получит ровно то, что заслужил в
   этой жизни.
   Каллимах и Диокл переглянулись.
   -Если вы сами и те, кого вы возьмете с собой, уверены в искренности своих мотивов - ступайте смело, - добавил жрец, - но если в вас есть хоть малейшее колебание -отступитесь от этой затеи, ибо погибнете.
   Жрец внимательно посмотрел в глаза своих гостей:
   -Не отвечайте сразу. Подумайте. Если решение ваше не изменится, вы вернетесь сюда. А сейчас ступайте с миром.
   Каллимах уже привстал с лавки, но Диокл не пошевелился.
   -Ты что-то хотел узнать еще, юноша? - улыбнулся жрец.
   -От кого получили свои знания сами Бессмертные?- робко вопросил послушник.
   -От Великанов. Первочеловеков, заронивших начальные ростки жизни на этой земле. Я сам слишком мало об этом знаю, а священные книги хранят о них неизменное молчание. Но когда-то мой отец рассказывал мне, что Великаны и по сей день стерегут равновесие мирового порядка, восседая в созерцании где-то в скрытых горных пещерах. Но к ним уже не имеют доступа даже Бессмертные.
   -У меня есть еще один вопрос, - набрался вдруг смелости Диокл, - я не понимаю, как можно странствовать по миру в тонком теле и при этом принимать плотные формы?
   -У тебя есть сомнения?
   -Нет, достойнейший. Просто мне трудно это себе представить.
   -Хорошо, - произнес жрец, - ты юн и любознателен, это похвально. Я покажу тебе. Прямо сейчас воспроизведи из своих воспоминаний любое место на земле, где ты уже бывал, но не говори мне об этом.
   Диокл отстраненно обвел взглядом стены помещения и расслабился. Перед ним всплыл образ Сада Блаженного Мира в Индрапрастхе, где он любил гулять и наслаждаться тишиной и покоем. Он вспомнил восхитительные раскидистые деревья и особенно цветы - удивительные, дивные цветы, с которых бабочки собирали душистую пыльцу. Цветы, равных которым нет больше нигде на земле...
   Очнувшись от воспоминаний, разлившихся по телу приятным теплом и негой, Диокл заметил, что жрец-служитель неподвижно замер на своей лавке. Подбородок его чуть склонился к груди, но спина оставалась прямой. Он спал глубоким ровным сном и дыхание его было едва различимо. Через несколько мгновений он открыл глаза.
   -Это большой сад в самом центре древнего храма, - заговорил жрец, - в нем много деревьев и цветов, выращенных заботливыми руками.
   Послушник посмотрел на старика удивленно, но вдруг в сердце его закралось сомнение.
   -Прости меня, достойнейший, - нерешительно сказал он, - но ты мог просто прочитать мои мысли.
   Глаза жреца стали теплыми и лучистыми, хотя выражение их ускользнуло от юноши. Он просто вытянул свою правую руку:
   -Посмотри сюда.
   Когда ладонь жреца разжалась, Диокл увидел цветок анемоны - волнующий алый цветок, напоенный терпким и неповторимым ароматом монастыря Нарканда...
  
   Глава 6. Камни под копытами коней
  
   ...Отряд из трех десятков всадников медленно пробирался под проливным дождем. Река вышла из берегов, и вода плескалась почти у самых копыт коней. Съежившись под плащами, путники с трудом двигались сквозь упругие струи по размытой скользкой земле.
   - Скирт, что ты тащишься, как старая кляча? - окликнул предводитель отряда всадника, едущего последним и то и дело останавливающегося. - Так мы до ночи не доберемся до жилья. Догоняй!
   Скирт в самом деле был мыслями там, далеко позади, а не рядом со спутниками. Его мучила неизвестность, а сильнее всего - тревога за Ликию.
   ...Когда похоронили убитых, а раненые залечили свои увечья, Скирт сдержал свое обещание и привез Ликию в Патталу. Здесь они вновь жили рядом с Могой, во дворце, который его греческие союзники, Афинион и Леонт, без споров уступили князю скитов.
   В тот день Ликия был особенно нежна и заботлива. Скирт сжимал ее в объятиях, когда она внезапно произнесла дрожащим от волнения голосом:
   - А ты бы мог ради меня убить князя?
   - Что? - трепещущий от страсти Скирт не расслышал ее слов, а вернее, не смог их понять.
   Ликия прильнула к его плечу и зашептала.
   - Вы здесь чужие, вас не любят. Между вами и жителями города слишком много крови. Мне говорили... Вас не оставят в покое. Они хотят убить Могу.
   - Кто? - Скирт взял ее за руки.
   - Я... Я не знаю, - отвернулась Ликия. - Эти люди мне не знакомы. Но они знают меня и тебя. И они обещали мне, если мы им поможем - тогда нас простят и разрешат остаться.
   - Поможем? - Скирт сжал ее руки в своих руках. - О чем ты говоришь?
   - Ты ведь близок с князем, он тебе доверяет. Ты часто сопровождаешь его на прогулках, как единственный его охранник. Смотри, - Ликия осторожно высвободила свои руки и вытащила из-под ложа тонкий стальной кинжал. - Внутри него проделан желобок с ядом. Достаточно легкой царапины, и раненого не спасти.
   Скирт выхватил кинжал из рук девушки, словно испугался, что она сейчас сделает это с собой.
   - Ты не понимаешь, о чем ты говоришь!
   - Я боюсь за нас! Я боюсь за тебя! Я рассказала тебе все - но если об этом узнает князь, мне не жить...
   Не прошло и двух дней, как Мога в самом деле собрался на прогулку - осмотреть крепления берегов Инда, бушующего в разливе, не понадобится ли восстанавливать опоры возле крайних домов, - и взял с собой одного Скирта.
   - Надо было захватить с собой и одного из эллинских инженеров, - пробормотал князь, разглядывая плещущие совсем рядом с его ногами серые воды Инда. - Если бы я еще хоть что-то в этом понимал. Подойди сюда! - позвал он Скирта.
   Юноша приблизился. Князь оказался от него на расстоянии вытянутой руки...
   - Князь, нам надо поговорить, - произнес Скирт негромко.
   - НАМ надо? - уточнил Мога. - Или ты хочешь о чем-то меня попросить?
   - Это решать тебе, - просто ответил Скирт. - Дело в том, что тебя собираются убить.
   - Вот как? - Мога на миг утратил спокойствие. - И кто же?
   - Я.
   Князь, при всем своем самообладании, вздрогнул.
   - Зная, что я - твой охранник, меня просили убить тебя, - Скирт опустил голову.
   - Кто?
   - Я... - Скирт запнулся, понимая, что если сейчас откажется говорить - то неминуемо выдаст Ликию. - Я не знаю этих людей. Это кто-то из местных.
   Глаза Моги сверкнули на миг и погасли.
   - Вот как! Кто-то подбирается к моим телохранителям? Ну, что же, я счастлив, что люди мои по-прежнему верны мне.
   - Но ради всех богов, князь! Если они поймут, что я их выдал... Я боюсь, они убьют Ликию!
   - За Ликию не бойся, - отмахнулся Мога. - Эта девочка не даст себя в обиду, и еще всех нас переживет.
   - Зря ты так говоришь о ней, - потупился Скирт. - Ты помнишь, как мы с ней встретились?
   - Да, у нее поразительные способности ввязываться во всевозможные заговоры и дворцовые игры, - покачал головой Мога. - Ты предупредил меня, значит, теперь я буду начеку. Они, если не получилось через тебя, попытаются подобраться через других - но я все-таки надеюсь на своих людей. Кроме тебя, у меня еще остается девятнадцать охранников; четверо из них, правда, еще слишком слабы после полученных ран, но я думаю, полтора десятка человек - это достаточно, чтобы меня защитить?
   - А меня ты уже не считаешь?
   - Тебя теперь надо спасать, - серьезно произнес Мога. - Приходи ко мне завтра утром. Я подумаю, как с тобой быть.
   Утром Мога ждал его в небольшой комнате дворца.
   - Лучший способ объяснить всем, почему ты не выполнил их просьбу - если ты внезапно исчезнешь. У меня есть для тебя поручение. Друзья донесли мне, что Гермей, не надеясь противостоять нам сам, решил принять подданство далекой Чины, которая взамен будет охранять его владения. Насколько я слышал, людей в Чине больше, чем листьев на деревьях в лесу, и если сюда прибудет их войско, справиться с ним нам вряд ли удастся. Выход один - перехватить это посольство на дороге, не дать ему дойти до Чины. Я отправляю на перехват Агдака с его людьми, ты присоединишься к ним. Они скоро выступают. Если его людей не хватит, я пришлю подкрепление по его просьбе. Дойти не должен ни один.
   - А как же Ликия?
   - Поверь мне, ни одна женщина в мире не стоит жизни верного воина! - воскликнул Мога с некоторым раздражением. - Но так и быть, я пригляжу за ней. Однако охранять ее не стану - это вызовет только больше раздражения у наших врагов. Подозреваю, это она тебя втянула - так пусть сама и выпутывается. Ступай, готовься. Отъезд сразу после завтрака.
   И вот уже который день Скирт в составе отряда Агдака ехал на восток, не зная, что он оставил на западе. Догнать их никто не мог - редкие дни прояснения сменялись ливнями, люди и звери предпочитали скрываться в жилищах, и только неугомонные и привычные ко всему скиты продолжали упорное движение на восток, на поиски ушедшего посольства. И Скирту оставалось лишь мучиться страхом неизвестности за оставленных позади.
   Агдак старался держаться ближе к горам, обходя Паталипутру и окружающие ее земли с севера, чтобы не попасться на глаза вражеским разъездам. Но они встречали только редких птиц, и почти никого из людей.
   Спасаясь от разлившегося Ганга, отряд ехал по узкой кромке холмов вдоль великой реки. На одном из холмов расположилось селение. Из-под навеса на всадников молча взирали люди - смуглые, черноволосые, - возглавляемые седовласым брахманом.
   По знаку предводителя скиты направились к навесу.
   - Далеко ли отсюда до Паталипутры? - запинаясь, с трудом выговорил Агдак трудное для скитского языка название города.
   - Вы оставили его позади, - медленно провел рукой брахман. - Вероятно, в тот день, когда пересекали реку Сон.
   Агдак растерянно осмотрел спутников.
   - Скажи, почтенный, - выступил вперед Скирт, - не проходил ли здесь караван людей, направляющийся к горам?
   - Здесь проходит много караванов, - отвечал брахман. - Но тот, о котором вы говорите, я думаю, был один. В самом начале сезона дождей, больше месяца назад, отряд, равный вашему, вел большой караван верблюдов и мулов на Восток, к руслу реки Брахмапутры. Среди них были последователи проклятого Шакьи! - глаза брахмана сверкнули. - Они не остановились у нас, - закончил он спокойно.
   - Должно быть, это те, за кем мы гонимся, - произнес Скирт негромко, чтобы услышал его только Агдак. - Что будем делать?
   - Нам остается только одно - попытаться настигнуть их в пути, пока они не спустятся на равнину. В горах не так много дорог, чтобы мы могли разминуться. Но придется ехать быстро.
   - Я бы советовал вам остановиться на ночлег, - произнес брахман. - С утра дождь должен закончиться, а по такому ливню вы далеко не уедете.
   Скиты разместились на ночевку в домах, Агдака и Скирта брахман пригласил к себе.
   - Поймите меня правильно, - говорил он, угощая гостей скудным ужином, состоявшим из чавры - сладкого риса и кунжутных лепешек - Я верный подданный моего царя, и не призываю к бунтам и переменам. Но кроме моего земного господина, я служу еще и господину небесному. Те же, кого привел сюда отец нынешнего царя, и с кем так долго боролись старые властители Паталипутры, отрицают всяких богов, сделав предметом почитания какого-то босоногого проповедника! Скифы же, насколько я знаю, спокойно относятся к вопросам веры. Они не убеждают других в истинности своей, позволяя каждому молиться его богам. И я надеюсь, вы понимаете, в случае распространения власти вашего царя на эти земли...
   - Ты сможешь спокойно молиться в своем храме, не видя из окон дома нелюбимые тобой ступы! - со смехом заверил его Агдак. - Клянусь, мне, как и моему царю, безразлично, во что будут верить те, кто платит мне подати - лишь бы платили исправно. Что же до зрелищ, устраиваемых представителями разных вер - то шествия буддистов, шествия брахманов или выступления монахов всегда радовали мой глаз, кто бы их ни устраивал.
   - То, что ты называешь зрелищами, во все времена несли в себе особый смысл, кроме развлечения праздных зевак, - заметил брахман. - Зрелище казни призвано показать людям, что в государстве есть справедливость, что злодей будет наказан и что князь имеет силу и власть творить суд. И это зрелище способно многих удержать от повторения чужих ошибок. Зрелище выступлений великих мастеров призвано показать людям новые вершины, к которым можно стремиться, показать способности нашего тела и духа. И многие, увидев выступления акробатов, или борцов, или воинов, бросали свои повседневные дела и уходили в ученики - чтобы обрести новые умения. Однако для чего устраивают увеселения сейчас? Это всего лишь способ для бездельников убить время и привлечь их в храмы для увеличения пожертвований. Тогда как каждое действие в нашем шествии изначально было наполнено великим смыслом... Весь тот упадок древних традиций, который вы теперь видите вокруг себя, есть плачевный итог повсеместной увлеченности учением Шакьямуни, учением, увы, ущербным для людей.
   -Скажи, жрец, - задал вопрос Скирт, - почему ты так не любишь буддистов?
   -Они попирают самые нормы Неба! - глаза брахмана вспыхнули, словно пламя. - Для них нет ни ритуалов, ни служения богам, ни благочестия. А богов они низвели до уровня бессильных существ, увязших в сансаре. Ох, и много смуты принес в этот мир человек из рода Шакьев...
   -То есть, до того, как началась проповедь Будды, на земле был порядок? - в лице Скирта сквозило недоверие.
   -Да. Порядок, освященный Небом. Люди этой земли, которую называют материк Джамбудвипу, извечно жили в соответствии с законом дхарм.
   -Что это значит? - чуть оживился Агдак. - Я где-то слышал это слово.
   -Нет - нет! - замахал руками брахман, - не путайте священное понятие, дарованное миру Тримурти, с тем богомерзким знаком, которым обозначают сейчас буддисты свое учение. Дхарма есть собственное предназначение каждого человека в мире. Все люди различны и каждый имеет свой путь, определяемый его происхождением. Таково веление богов, распределяющих принадлежность к варнам исходя из заслуг человека в прошлых жизнях.
   Брахман внимательно посмотрел на своих гостей:
   -Вы - воины. Что это значит? Значит, что, исходя из своего прямого назначения в мире, вы должны следовать дхарме воина. Ваша жизнь должна неуклонно сохранять соотношение между мужеством героя и великодушием победителя. А ваш царь? Он следует дхарме правителя, и его задача на этой земле - справедливое руководство страной и ее подданными. Никто, поверьте мне, не выполнит эту обязанность лучше него, так как она изначально уготована ему Небом по закону рождения.
   Уловив одобрение на лицах скитов, брахман продолжал еще более вдохновенно:
   -Моя дхарма - служить великим властителям света: Брахме, Вишну и Шиве. Никто не способен справиться с этим лучше меня, так как принадлежность к святому культу заложена в меня с материнским молоком. Вот поэтому каждый последующий земной удел, ниспосылаемый человеку, определяется результатами его земного труда. Если он настойчиво и невозмутимо следовал своей положенной дхарме, не пытаясь оспорить волю богов, он обретает плоды блаженства. Человек низшей варны поднимается к высшей, не встречая в жизни бед, а тот, кто выполнил свое назначение в высшей варне, соединяется с божественным.
   -Ты не сказал, что бывает, когда не следуют своей дхарме, - заметил Агдак.
   -Отступники гибнут на путях бесконечных страданий, ведь они нарушили естественный порядок жизни! И не важно, возликовала ли в человеке собственная гордыня, или подпал он под власть вредоносных учений.
   Брахман привстал с места и глаза его потемнели:
   -Что делают буддисты? Они отрицают закон дхармового предназначения и влекут человечество во мрак хаоса. Они не хотят понимать, что совершенный порядок мира - тот, в котором все роли и обязанности четко распределены исходя из наивысшего веления. И получается страшная картина. Человек, взбунтовавшийся против воли Неба и смешавший между собой все роли и обязанности, оскверняет святой закон. Он получает то, что заслужил - разгул насилия, падение правительств, нищету и разорение в стране, массовую смертность. Ведь не пристало пахарю строить города, а солдату проводить обряды в храме. Не может купец успешно править государством, а бродяга распоряжаться делами казны.
   Брахман тяжко вздохнул:
   -При Шунгах мы жили счастливо, в мире и согласии с Небом. Но пришел Деметрий Бактрийский и порушил закон богов. Он перемешал все варны и породил, тем самым, разгул безумия. Его сердце было отравлено ядом Шакьи. С того дня нет порядка на нашей земле. Ведь когда человек не знает, к чему приложить свои силы, когда мечется, запутываясь в паутине жизненных ролей, и забывает, что Небом предначертана ему только одна - прах застилает землю. Тогда дороги прорастают сорняками, крепости разрушаются, женщины становятся блудницами, а проходимцы добираются до власти и превращаются в тиранов. Здание Мира трещит по всем швам, ибо никогда нельзя построить ничего прочного из разнородного материала, не соотносимого между собой. Это все равно, что сцепы между кирпичами крепить не раствором, а маслом, или прорывать фундамент не в плотном грунте, а в сыпучем песке. Такое здание неминуемо рухнет. Вот поэтому вы сидите сейчас передо мной.
   -Что ты хочешь этим сказать? - не понял Агдак.
   -То, что рухнуло в пыль царство Гермея, потомка первых греко-буддийских завоевателей Джамбу. У него изначально не было будущего. Все те, кто пошел за проповедью о всеобщем освобождении, умылись смрадом и кровью невзгод. Их покарали сами боги...
   Агдак и Скирт переглянулись.
   - Нам доставила радость беседа с тобой, - признался Агдак. - И я надеюсь, когда наш повелитель воцарится и в этих краях, ты окажешь поддержку его власти.
   - Воистину так, если он будет искренне следовать своему предназначению правителя, - заверил брахман. - Сегодня же, как я понимаю, вам нужен хороший отдых.
   - Да, - признался Агдак. - И еще нам потребуется проводник, который помог бы добраться до гор.
   - Горы тянутся с запада на восток на многие дни пути, - заметил брахман. - Куда именно вы стремитесь попасть?
   - Мы преследуем караван, о котором ты говорил, - сказал Агдак. - Если наши сведения верны, он должен попытаться перейти через горы в царство Серов. Я не знаю, где это, но думаю, что ты должен знать об этом больше моего.
   Брахман размышлял.
   - Хорошо. Отдыхайте сегодня. Завтра я дам вам проводника, который проведет вас до того места, где великая река сына Брахмы прокладывает дорогу через горы. Но дальше пути неведомы моим людям, и вам придется рассчитывать только на свои силы.
   Наутро скиты продолжили путь. Молодой паренек, данный брахманом им в проводники, легко находил дорогу в раскисшей земле. Как и предсказывал брахман, дождь кончился, из-за лохматых туч пыталось пробиться солнце. Настроение у всадников поднялось, они поехали быстрее.
   Распрощавшись с проводником у долины Брахмапутры, скиты двинулись вдоль ее русла вверх по течению. Иногда Скирт видел места стоянок крупного отряда, судя по отпечаткам копыт и ног - близкого по размерам к тому, за которым гнались они, и двигавшегося в одном с ним направлении. Агдак присматривался и прислушивался к юноше - Скирт, как близкий к царю человек, находился под его особенным надзором, - и с удивлением - и досадой - понимал, что часто решения, предлагаемые Скиртом, были даже правильнее, чем его собственные.
   По расчетам Агдака, они постепенно настигали посольство. Правда, на каменистом грунте перевалов следов от прошедшего здесь до них каравана почти не осталось, но все еще можно было обнаружить остатки кострищ. И эти остатки становились все более свежими.
   - Мне понравилось то, что говорил этот жрец, - признался Агдак во время одного из кратких привалов на склоне горы, откуда открывался вид, испещренный вершинами гор и темными провалами между ними. Казалось, какой-то неведомый великан просто налепил здесь детские куличики, натыкав их почти вплотную друг к другу.
   - Что же ты нашел интересного в его словах? - спросил Скирт.
   - Если я воин, значит, война есть мое предназначение. И наилучшим образом жизни для меня будет тот, который я веду сейчас.
   - А если кто-то разбойник, то разбой для него - лучшее предназначение, - усмехнулся Скирт.
   - Не слышал, чтобы существовала дхарма разбойников, - отозвался Агдак.
   - Ты выучил это умное слово? - рассмеялся Скирт. - Да, разбойниками не рождаются, как правило, а становятся - но что делать тем, кто родился в семье разбойника?
   - Некоторые разбойниками называют нас, - возразил Агдак. - Весь вопрос в том, как посмотреть. Быть может, в самом деле кому-то уготован путь восстановления справедливости, чтобы те, кто забрал себе слишком много, все-таки делились нажитым добром с теми, у кого его не хватает.
   - При этом сами разбойники редко бедствуют, - Скирт поднялся на ноги, оглядывая горы. - Ты только взгляни, какая вокруг красота! У меня такое чувство, что всю дорогу нам словно бы указывает кто-то высший, наблюдающий за нами с высоты. Я понимаю, почему горы всегда почитали жилищем богов. Ты заметил, какая ясность в голове с того мгновения, как мы въехали сюда?
   - Я бы скорее сказал, у меня в голове ясность от постоянного чувства опасности, - признался Агдак. - Я не люблю горы.
   - Я думаю, недолго тебе осталось испытывать это чувство, - заметил Скирт, присмотревшись. - Видишь, дорога петляет между вершинами? Наверное, скоро нас ждет конец этого горного царства.
   - Но мы еще не знаем, что делать дальше, - покачал головой Агдак. - Я не говорю на языке серов; как мы найдем дорогу в их краю?
   - Существует понятный всем язык знаков, - отозвался Скирт. - И я не думаю, чтобы во всей Чине не нашлось никого, кто бы не понимал хотя бы по-гречески. Ведь от них ходят караваны в Патталу и Гандхару. Те, за кем мы гонимся - они же надеются как-то объясниться с правителями Чины, чтобы заключить с ними союз! Поверь, если высшие силы позволили нам добраться сюда - они позволят нам и найти наших врагов.
   - Но все-таки я бы предпочел нагнать посольство до того, как оно спустится в Чину.
   Агдак поднялся и встал рядом со Скиртом, пытаясь рассмотреть дорогу, ожидающую их.
   - В путь!
   Снова их ждали бесконечные восхождения и спуски, и там, где с высоты путь казался совсем коротким - он оборачивался бескрайним лабиринтом троп и ущелий.
   Агдак спешил сам, и погонял своих людей, невзирая на темноту и крутые склоны. Ночь в горах выглядела странно: верхушки гор еще сияли розовым отблеском солнца, а чуть ниже, там, где пролегал их путь, уже сгущалась синяя мгла. Но темнота не могла заставить Агдака отдать приказ становиться на ночлег, они продолжали двигаться, пока не наступала совершенная темень, такая, что даже кони не видели, куда им сделать следующий шаг.
   От такой поспешности один раз пришлось заночевать на узеньком пятачке, оканчивающемся обрывом. Утром не досчитались двух коней. Агдак с плохо скрываемым страхом заглянул за обрыв, но дна его не увидел.
   Поначалу думали, что делать с воинами, оказавшимися без коней. Впрочем, скоро всем пришлось спешиться, ибо дорога стала совсем непроходимой для всадника. Копыта коней скользили на покатом склоне, и отряд двигался все медленнее.
   - Быстрее, быстрее! - погонял Агдак. - Если мы упустим их, то на просторах Чины вряд ли догоним!
   Его торопливость в итоге и послужила причиной случившегося.
   Они проходили под высокой скалой, нависшей по правую руку от тропы, а по левую вниз уходил крутой склон, изредка поросший жалкими клочками травы.
   Агдак, едва предоставлялась такая возможность, требовал, чтобы отряд ехал верхом. По этому поводу несколько раз возникали у него споры со Скиртом и даже с собственными десятниками, но он оставался непреклонен, требуя, чтобы те, что остались пешими, бежали, держась за седла товарищей.
   Так и в этот раз, Агдак уже вскочил на коня и с несколькими воинами двинулся в путь, когда остальные еще только поднимались в седла.
   - Стойте! - успел крикнуть Скирт, заметив, как заколебалась вершина скалы. Гора вздохнула, и сверху покатился одинокий камень.
   - Быстрее, чего вы медлите? - обернулся к ним Агдак.
   Кто-то еще поспешил за своим вождем, и тут скала начала оседать. Из-под нее точно выдернули опору, и она, разлетаясь на множество смертоносных осколков, рухнула вниз.
   - Горда, нет! - предостерегающе крикнул Агдак воину, поскакавшему к нему. Тот натянул поводья, но было поздно - камнепад безудержным потоком накрыл его и увлек вниз по склону. Еще миг Скирт видел обезумевшие глаза коня, утратившего опору и скачущего копытами по воздуху - а потом пошедшая лавина скрыла и коня, и всадника.
   Оставшиеся отпрянули назад, и между ними и их вождем выросла стена из камней.
   Еще несколько мгновений продолжалась дрожь скалы, потом все стихло, будто испокон веков стояла на проходе эта каменная преграда.
   Прильнув к завалу, Скирт крикнул вверх, надеясь докричаться до оставшихся по ту сторону обвала:
   - Агдак! Ты жив?
   - Мы живы, - отозвался тот словно из немыслимой дали.
   - Выбирайтесь вперед! Мы поищем другую дорогу.
   Скирт обвел взглядом оставшихся рядом с ним. Тут было более двух десятков всадников, большинство из которых он знал только по именам. Но они смотрели на него с надеждой.
  
   Глава 7. Золотой Город.
  
   Небесная дымка над горизонтом колебалась от шороха ветров, который усиливался с каждым шагом и распадался на разрозненные голоса. Люди осторожно ступали по растрескавшейся тропе среди вздыбленных бирюзовых круч, а воздух вокруг них так и дышал какой-то особой сиятельной чистотой. Однако чем дальше они продвигались, тем больше крепчал напор ветряных струй. Он начинал со свистом сворачиваться в широкие спирали и втягивать в себя песок и пыль. Клубящиеся белоснежным паром облака уже приняли золотистый оттенок. Диокл мельком глянул
   на своих спутников и вспомнил, с чего все начиналось.
   ...Время в заточении словно остановилось. Ликофор метался по пещере, точно дикий лев, запертый в клетку. Сангхабхадра спокойно опустился на пол в позе созерцания. Диокл попытался было последовать его примеру, но быстро убедился в том, что ему не совладать со стремительным напором противоречивых мыслей.
   Видрасена был где-то закрыт вместе со своими воинами, и даже поговорить с ним или обсудить последние события возможности не представлялось.
   - О чем же они могут так долго беседовать? - замерев на миг, спросил неизвестно у кого Ликофор.
   Сангхабхадра приоткрыл один глаз, на губах его появилась тонкая понимающая улыбка:
   - Каллимах всегда был хорошим оратором. Думаю, он обговаривает с Яо наши условия.
   - Почтенный Сангхабхадра, иногда у меня складывается такое впечатление, что ты уже заранее все знаешь и только водишь меня за нос, желая подразнить! - с укором произнес Ликофор.
   - О, нет, - Сангхабхадра поднялся на ноги. - Всего я, конечно, знать не могу, потому как улавливаю лишь общий ритм грядущих явлений. Форма их, доступная распознаванию на уровне завязей, еще может изменяться. Но что бы ни случилось - это либо испытание для нашего духа, либо указание на дальнейший путь вещей. Не изнуряй себя сомнениями.
   Засов на двери заскрипел с наружной стороны.
   - Ну, наконец-то! - Ликофор обрадованно бросился к выходу.
   Лицо вошедшего Каллимаха светилось довольством:
   -Теперь все в порядке. Вы идете вместе с нами до Синей Лощины и там дожидаетесь нашего возвращения. Я договорился. Князь дал слово, что вне зависимости от исхода предприятия, отпустит всех после похода в Золотой Город.
   -А что будет, если никто из вас не вернется?- обеспокоенно спросил Ликофор.
   -Ду-вэй князя Сюн Цзю будет гарантом соблюдения наших условий.
   -И ты думаешь, он позволит нам уйти, если с Яо что-либо случится? - в голосе Ликофора звучало сомнение.
   -В конце концов, это и в его интересах,- уже шепотом промолвил эпистрат, - у князя нет детей. В случае несчастья, его главный военачальник становится прямым преемником власти. Но довольно разговоров. Нас ожидает, быть может, самый тяжелый путь среди всех, которые может пережить смертный.
   В селении еланцев, на окраине Синей Лощины, Улацин Яо разместил отряд греческих посланников, приказав исправно кормить их и поить. Для охраны к ним были приставлены тридцать дяньских копьеносцев Сюн Цзю, а также несколько цюйно, людей местного старосты.
   Вместе с Яо и проводником отправились только Каллимах и Диокл. Таково было их сознательное решение, которое никто не решился оспорить. И вот теперь эта четверка медленно преодолевала нагорья и покрытые расщелинами скалистые плато. Они были всего в сутках пути от Священного Озера.
   Повсюду шумело множество горных источников, щебетали птицы, искрились, как нефрит, еловые леса. На некоторых каменных валунах путники видели большие желтые грибы, которые, по словам проводника, возникали здесь из личинок бабочек, когда в них попадали споры мхов. Эти грибы назывались Божественным Подарком, так как обладали многими целебными свойствами. Иногда на тропу выбегали дикие бараны и тут же испуганно неслись прочь. Над головами совсем низко проносились силы и грифы. Это были хищные птицы, которые нападали на зайцев и других мелких зверей. По слухам, они были так сильны, что могли съедать и переваривать мясо вместе с костями.
   Вскоре путники достигли Каменного Леса. Это была целая гряда, усыпанная нескончаемыми скальными обломками, вздымавшимися в небо тонкими шпилями.
   -Дальше начинается земля Мудрых, - предупредил проводник, - теперь вы можете рассчитывать лишь на самих себя.
   Яо посмотрел на него с очевидным недовольством:
   - Чего же нам стоит бояться?
   -Всего, - многозначительно ответил жрец.
   Он обвел глазами оробевшие лица своих спутников и поведал им главное:
   -Сейчас перед нами самый опасный участок пути. Это дорога, ведущая к южной оконечности Священного Озера. Если вы сумеете ее пройти - увидите водопад. Он и есть врата в Золотой Город. Там вам придется нырнуть в водный поток и преодолеть его внешнюю завесу. За ним воды уже нет.
   Яо нахмурил брови.
   -Но первую и, часто, непреодолимую опасность таит в себе именно дорога к водопаду,- отметил жрец.
   -Что же в ней такого опасного? - не выдержал Каллимах.
   -Ее охраняет сила Бессмертных. Они испытывают человека в твердости его духа и чистоте сердца, чтобы узнать, достоин ли он приблизиться к вратам Золотого Города.
   -Ты так и не сказал, чего нам ожидать, - возвысил голос Яо, который, похоже, уже не мог справиться с охватившим его раздражением.
   Проводник поспешно приложил палец к губам:
   -Здесь нельзя громко говорить. Нельзя окликать друг друга по имени. Нельзя смотреть на свое отражение в горных ручьях. Нельзя оглядываться назад. И главное: поменьше смотрите по сторонам. Вам может почудиться все, что угодно. Если же увидите что-то необъяснимое - не теряйте спокойствия.
   -О каком необъяснимом ты говоришь? - с недобрым предчувствием прошептал эпистрат.
   -То, что вы увидите вокруг себя, может быть просто ловушкой вашего разума. Оставайтесь невозмутимыми, и все закончится хорошо.
   Ван наморщил лоб, как будто что-то вспоминая.
   -Старейшины рассказывали мне о нескольких юношах, которые когда-то отправились на поиски Золотого Города, но все погибли. Они увидели нечто настолько ужасное, что их сердца просто разорвались. Правда ли это, жрец?
   -Всякое может случиться на этой тропе. Возможно, в душе этих людей было слишком много хаоса.
   -Это Бессмертные покарали их? - спросил Диокл.
   -Нет. Единственный враг человека - он сам. На этой земле вы можете узнать о себе такое, с чем просто не сумеете жить дальше. Ведь пока никто из вас по-настоящему не знает себя. Дорога в вратам есть всего лишь отражатель. Она способна обнажить ваше естество и вытащить на свет то, что пока тихо дремлет в его глубинах. Запомните: все самое страшное существует только в вашем сознании. Но здесь ваши мысли и образы могут получить наличную форму. Будьте очень внимательны, чтобы не погубить самих себя.
   Разговор этот совсем не вселил бодрости в путников. Яо даже как будто на миг заколебался. Диокл не знал, о чем в этот момент думал Каллимах, но для себя, похоже, уже нашел способ победить накатившее волнение: юноша попытался воссоздать образ учителя Сангхабхадры, проникнуться его необъятным вселенским покоем, растапливающим любые сомнения.
   Тропа начинала петлять и осыпаться камнями. Появился запах каких-то минеральных отложений грунта. Диокл поднял голову и увидел, что еще недавно лазурные облака начали понемногу темнеть.
   Когда разбили привал на отшибе холма, люди устало опустились на землю, подложив под себя плащи. Откуда-то со стороны травяных оврагов донесся стрекот кузнечиков. Послушник наконец смог немного расслабиться. Теперь тяжесть пути по пересеченной местности напомнила о себе легкой ломотой в ступнях и коленях. Он задышал глубже и принялся рассматривать муравьев, которые копошились на земле, перекатывая сухую тростинку.
   Вдруг глухой выкрик Яо заставил всех разом вскочить на ноги. Ван сделал несколько глотков из плетеной фляги с водой, которую захватил в дорогу, но внезапно отшвырнул ее далеко от себя и начал судорожно вытирать ладонями лицо. Черты его исказила гримаса. Каллимах подбежал к нему, но ничего особенного не заметил. Водяной след оставил на земле длинную полосу. Не понимая, что происходит, эпистрат потряс Яо за плечо и заглянул в его безумные глаза.
   -Кровь... -едва смог выговорить правитель дяньцев, - она была в моей фляге и я ее пил.
   -Успокойся, князь, - попытался вразумить его Каллимах, - это всего лишь вода. Посмотри сам.
   -Надо идти, - напомнил проводник, - здесь нигде нельзя задерживаться надолго. Иначе вещи, окружающие вас, начнут изменяться.
   Люди поспешно отряхнули свои плащи и набросили их на плечи. Они продолжили путь, стараясь больше смотреть себе под ноги, чем по сторонам. К Улацину Яо постепенно возвращалось утраченное спокойствие.
   Ветер низко пробежался над землей и закружил маленькие камешки и гальку, швыряя их о выступы скал. Теперь встревожился уже Диокл. Еще несколько мгновений назад он начал напряженно прислушиваться. Ему показалось, что он слышит голоса, но юноша еще сомневался. Однако вскоре до слуха его отчетливо донеслись женские причитания и плач. С каждым пройденным шагом они становились все сильнее. Диокл хотел было поговорить об этом с Каллимахом, но не решился. Он лишь опустил голову, хотя на душе его стало тягостно и тоскливо.
   Впрочем, эпистрат тоже выглядел чем-то озабоченным, губы его были плотно сжаты.
   -И откуда здесь столько птиц? - наконец не выдержал он, шепотом обращаясь к послушнику, - заметь, что чем дальше мы продвигаемся, тем больше их становится вокруг нас. Они нас просто преследуют. У меня такое чувство, что они вот-вот вцепятся мне в волосы.
   Диокл пробормотал что-то несвязное. Он вообще не видел на этой дороге никаких признаков жизни. Только скальные уступы, камни, щебень и редкие деревья с потрепанной кроной. Один раз ему, правда, показалось боковым зрением, что под кривой серой сосной сидит какой-то старик с длинной бородой и внимательно за ними наблюдает, но когда юноша повернулся, он ничего не заметил. Почти ничего. На потрескавшейся коре засохшего дерева он прочитал вырезанные чем-то острым греческие буквы: "память о павших не меркнет в сердцах". Юноша вздрогнул, однако снова ничего не сказал своим спутникам.
   Горная гряда расширялась, но при этом делалась более рыхлой. Ветер клокотал, проносясь между крутыми склонами, и шумно низвергался в темень ущелий.
   Здесь Улацин Яо снова забеспокоился и как будто начал что-то напряженно искать.
   -Что случилось? - спросил Каллимах.
   -Кольцо, - пробормотал ван, - перстень Мэн Юна... Я где-то его обронил. Надо вернуться и посмотреть.
   -Возвращаться нельзя, - категорично откликнулся проводник.
   -Это перстень Мэн Юна, - то ли упрямо, то ли отрешенно повторил ван, - символ власти моего отца.
   -Мы найдем его на обратном пути, - попробовал утешить правителя дяньцев эпистрат, - а сейчас мы все должны идти дальше. До заката солнца нам надо попасть в Город.
   Яо смирился.
   Долгое время шли молча, сохраняя внутреннюю собранность. Но вот за маленьким высокогорным перелеском, на отшибе угловатого каменного кряжа все заметили небольшое свечение. Яо прищурил глаза.
   -Да это же мое кольцо! - пораженно вымолвил он, -вы тоже его видите?
   И Диокл, и Каллимах действительно увидели блестящий предмет, похожий на кольцо.
   -Может быть, это что-то, напоминающее кольцо? - осторожно предположил эпистрат.
   Ван сделал шаг вперед.
   -Стой, князь!- Каллимах не на шутку встревожился. - Ну подумай сам, откуда ему здесь взяться? Мы прошли не меньше тридцати стадий с того места, где ты обнаружил пропажу. Если это и перстень, то явно не твой.
   -Ты думаешь, я не узнаю подарок своего отца? - возразил Яо. - Да я отличу его среди тысячи ему подобных!
   И ван направился к бугристому кряжу, усыпанному валунами и камнями.
   -Прошу тебя, - взмолился Каллимах, - не бери его!
   Но все увещевания остались без ответа. Правитель дяней приблизился к самому отшибу горы. Теперь всего шаг отделял его от переливающегося в лиловых солнечных лучах золотого украшения. Яо уже наклонился, протягивая руку, но тут одна нога его соскользнула с камня и поехала вниз, осыпав целый кусок каменного грунта. Ван зашатался, потеряв равновесие.
   -Держись! - крикнул Каллимах, бросаясь к нему, но не успел.
   Яо упал на бедро, проехав вниз по склону. Он почти уже ухватился за выступ на краю обрыва, однако налетевший порыв свистящего ветра просто сдул его с площадки. Гулкое эхо стало знаком падения тела в пропасть.
   Каллимах и Диокл приблизились к отшибу.
   -Он мертв? - как-то странно спросил юноша.
   -Мертвее не бывает, - отозвался эпистрат, и лицо его застыло, - если упасть с такой высоты, даже кости рассыплются в прах.
   Оба в растерянности замерли на краю пропасти.
   -Где проводник? - возглас Каллимаха вернул Диокла к реальности.
   Послушник глянул на тропу и увидел, что жрец исчез.
   -Он же только что был здесь! - Диокл почувствовал настоящее отчаяние, - что нам делать?
   -Надо возвращаться, - глухо сказал эпистрат, - Улацин Яо погиб, и мы ему уже ничем не поможем. Проводника у нас нет и дальнейший путь не имеет смысла.
   -Разве ты забыл? - почти вскричал юноша, - возвращаться назад нельзя! Мы погибнем.
   -Мы погибнем, если пойдем дальше по этой проклятой тропе! - Каллимах заглянул послушнику прямо в глаза, - разве ты не видишь? Это дорога в Аид!
   -Успокойся! - начал было Диокл, но эпистрат уже потерял над собой всякий контроль.
   -Если ты хочешь умереть здесь - оставайся! А я возвращаюсь назад, - и Каллимах побрел прочь.
   Послушник попытался его удержать, подбежав и положив руку ему на плечо. Внезапно эпистрат развернулся и нанес юноше такой сильный удар кулаком в лицо, что сбил его с ног.
   -Не смей мне мешать! - глаза Каллимаха заплыли кровью, а рот исказился, - глупый щенок. Или ты так и не понял, что это была ловушка?
   Диокл попробовал подняться, но Каллимах снова обрушил его вниз и теперь еще навалился на него сверху всем весом своего тела. Пальцы эпистрата схватили шею юноши и стали судорожно ее сжимать. Послушник как мог сопротивлялся, но эта хватка была подобна железным тискам. Казалось, сила Каллимаха увеличилась в десятки раз.
   -Здесь может выжить только один... -откуда-то издалека донесся чужой, совсем незнакомый голос.
   Теряя сознание, Диокл шарил руками вокруг себя. Воздуха не хватало. Осознав, что сбросить с себя этот груз, подобный неприподъемной гранитной плите, невозможно, послушник старался дотянуться до камней. Что-то в нем еще заставляло цепляться за жизнь. Однако пальцы загребали только песок. И тут, уже проваливаясь в звенящую пустоту, юноша смог расстегнуть свой поясной ремень и краем его фигурной пряжки ударил куда-то наугад. Хватка сразу ослабла.
   Жадно хватая ртом воздух, Диокл выполз из под обмякшего тела. Видимо, он попал эпистрату в висок, потому что струйка крови из под его волос окропила землю. Послушник обессилено сел поперек тропы. К нему медленно возвращалось осознание происходящего. Он огляделся, а потом пододвинулся ближе к Каллимаху и с усилием перевернул его на спину.
   На него смотрело серое, окаменевшее лицо, которое казалось совсем незнакомым. Надбровные дуги и скулы как-то резко выступили буграми, под нижней губой пролегла глубокая складка.
   Юноша приник к груди Каллимаха: сердце чуть слышно билось. Эпистрат был жив. Тогда Диокл принялся приводить его в чувство, массируя активные точки на лице. Через некоторое время Каллимах открыл глаза.
   -Что это было? - слабо ворочая языком, спросил он, и стало сразу ясно, что эпистрат не помнит последних событий.
   -Ты упал, - отозвался Диокл.
   Каллимах со стоном приподнял голову. Он потер висок и пальцы его нашли засохшую кровь.
   -Откуда это? - недоуменно спросил он.
   -Нам нужно идти, - громко объявил юноша, решив ничего не объяснять. - Мы уже нарушили одно правило: не задерживаться на одном месте надолго. За это и поплатились.
   -А где Яо? Где проводник? - продолжал спрашивать эпистрат.
   -Они прошли немного вперед, чтобы разведать дорогу, - ответил Диокл, не поведя и бровью, - нам нужно догонять их. Вставай, пока не стряслась новая беда.
   Послушник помог Каллимаху подняться на ноги и они, пошатываясь, двинулись вперед. Оба сильно хотели пить, но, как оказалось, все дорожные вещи, взятые в поход, куда-то исчезли. Ничего не оставалось, как идти дальше по тропе. А день неуловимо начинал клониться к вечеру.
   Однако вовсе не темнота, а промозглый бесцветный туман встал новой преградой на пути. Он накрыл высокогорье нежданно, сделав расплывчатыми и вязкими сначала дальние гребни гор, а потом и ближнее окружение путников. Запах влажных сосновых игл коснулся ноздрей. Пространство теперь плавало в водянистом мареве, перемешавшем контуры предметов между собой. Диокл не на шутку встревожился.
   -Каллимах! - позвал он.- Как нам теперь быть? Тропы почти не видно и мы легко собьемся с правильной дороги.
   Ему никто не ответил.
   -Каллимах! - закричал послушник, отчаянно ощупывая руками сгустившийся воздух вокруг, - где ты?
   Только тишина гор отозвалась на этот призыв зыбким беззвучным одиночеством. Руки Диокла нашли лишь пустоту. Впервые юношу охватил безграничный страх. Быть может, впервые в жизни он ощутил это чувство абсолютной покинутости, безнадежности всех усилий дальнейшей борьбы, и с неизбежностью обреченного осознал, что жизнь человека есть всего лишь игрушка для потехи грозных мировых стихий.
   Послушник ничком лег на землю и закрыл голову ладонями. Ему хотелось кричать, плакать, звать на помощь. Он был совершенно один во всем Мироздании, выброшенный в безжалостную бездну бытия, которая, словно огромный жернов, перемалывала в себе вещи и судьбы. Дрожь разбила его тело, на лице выступил ледяной пот.
   -Вставай, - раздался откуда-то сверху безликий голос, - опасно долго лежать на холодной земле. Ты можешь простудиться.
   Диокл поспешно вскочил на ноги. Перед ним стоял проводник.
   -Где Каллимах? - спросил юноша с мольбой.
   -Боюсь, мы этого уже не узнаем, - все так же спокойно ответил жрец.
   Только сейчас Диокл увидел, что туман рассеялся, а предзакатное солнце освещает нагорья, холмы и долины ровным багряным светом.
   -Где же ты был?! - с гневным упреком выкрикнул послушник, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на жреца.
   -Здесь. Я не отошел от тебя ни на шаг. Просто глаза твои часто видят то, что хочет видеть сердце. Реальность слишком многомерна, юноша, а наш разум, взаимодействуя с ней, способен стать оружием, в тысячи раз превосходящим по своей разрушительной силе мечи, копья и катапульты. Этот разум беспощаден к окружающим нас вещам, но более всего он беспощаден к нам самим.
   Диокл затаил дыхание.
   -Возможно, это был один из главных уроков в твоей жизни, - жрец улыбнулся.
   -Что же мне теперь делать? - робко спросил послушник.
   -Жить. Жить с осознанием тщетности наших представлений о мире, которое ты получил на этой древней дороге. Жить с пониманием всей условности законов Вселенной, которые мы часто полагаем доступными нашему уму. Жить с признанием бесконечных возможностей человеческого сознания, способного из самого себя создавать сферы реальности и облекать их материальной формой.
   Диокл поднял глаза на жреца. Только теперь в них вновь появился огонь, успевший померкнуть от гнета перенесенных лишений. Это был огонь духа.
   -Ты войдешь в Золотой Город? - спросил проводник.
   -Нет, - решительно произнес послушник.
   -И тебя не прельщает соблазн увидеть Бессмертных?
   -Нет, почтенный. Я понял сегодня, что любое совершенство столь же иллюзорно, что и окружающий нас мир. Совершенство предполагает постоянство, а как раз этого не может быть в изменчивом пространстве между Небом и Землей. Даже боги ошибаются и теряют равновесие своего сердца. Вот потому мне незачем видеть Бессмертных. Да и сам я уже не стремлюсь ни к бессмертию, ни к совершенству. Я буду просто жить. Жить в согласии с токами Вселенной, подчиняясь тончайшей пульсации ее движущих сил...
   -Пускай так и будет, - согласился жрец, и взгляд его наполнился теплотой. - Тогда я выведу тебя отсюда. В селении ждут твои товарищи.
   Воздух снова стал чистым и свежим. Диокл выпрямил спину и тут увидел порхающую над ним белокрылую бабочку. Он вытянул вперед обе руки, соединив ладони, и бабочка уверенно села ни них, сложив крылья.
   -Это знак для тебя, юноша, - отстраненным голосом промолвил жрец, - подобно этой бабочке, ты выбрался сегодня из своего кокона, который был темницей твоих знаний о мире. Ты пробудился от долгого сна иллюзий к подлинной жизни...
  
   Глава 8. Пути пересеклись
  
   Когда минуло десять дней с момента ухода Яо, Каллимаха и Диокла, оставшийся в деревне наместником князя Сюн Цзю в задумчивости рассматривал стоящего перед ним Сангхабхадру.
   Его разведчики, уже несколько раз прочесавшие все склоны, перевалы и горные перелески на всех направлениях, не нашли никого. Следы ушедших терялись на краю обрыва скального плато, но под ним не нашли ни тел, ни следов падения.
   - Да, - протянул Сюн Цзю, прихлебывая чай из дорогой фарфоровой чашки, привезенной им с собой из похода на земли Ба и Шу. - Значит, ты хочешь, чтобы я вас отпустил?
   Сюн Цзю общался на языке эллинов с трудом, не в пример своему князю. Говор йонаков ему долго вбивали в голову жрецы на заре его юности, но военачальник все равно произносил чужие слова неуклюже и с сильным придыханием, как и все азиаты.
   - Иначе это может плохо сказаться и на тебе, - ответил Сангхабхадра. - Среди наших людей появилась непонятная мне болезнь.
   В боевое сопровождение посольства Видрасена сознательно набирал самых стойких и выносливых воинов, и потому долгие месяцы пути они успешно противостояли любым недугам. Но события последнего времени, когда одного за одним отряд лишился сразу нескольких человек, горные переходы, непривычная вода и еда, а главное - тягость разлуки с домом и близкими, наконец подточили здоровье путников. И вот сейчас, когда все пребывали в вынужденном бездействии, накопившаяся усталость дала о себе знать.
   Первым слег самый молодой из воинов, Ареостиг. С утра у него началась рвота, он не приходил в себя и не просыпался.
   Заболевшим занялся Сангхабхадра.
   Однако к вечеру слег еще один, а утром следующего дня - сразу трое.
   - Так, может, перебить вас всех? Для надежности? - ду-вэй в улыбке обнажил желтоватые зубы.
   - Твой князь обещал нас отпустить, чем бы ни закончилась его затея, - возразил монах.
   - Так князя больше нет, - ответил Сюн Цзю, разглядывая складки плаща Сангхабхадры.
   - Ты уверен в этом?
   - Десять дней скитаться по горам, без еды, без воды, без всякой связи с внешним миром - вряд ли кто выдержит. Да и где бы ему быть?
   - Возможно, он ранен и теперь ждет твоей помощи? - предположил наставник. Сюн Цзю пренебрежительно махнул рукой.
   - Мы осмотрели все окрестности на два дня пути вокруг. Я так думаю, он и не собирался возвращаться. Зачем ему сдался этот ничтожный мир пыли, если он нашел Золотой Город?
   Он вновь втянул в себя горячий напиток и посмотрел на Сангхабхадру.
   - Я подумаю, что с вами делать. До завтра.
   Но вечером на краю селения раздался стук многих копыт, и крупный отряд - более двух десятков всадников - остановился на околице селения.
   Затем раздались крики и ругань сразу на нескольких языках, и Сюн Цзю пришлось прервать свою вечернюю трапезу и направиться к дозорным.
   - Кто такие? - спросил он как мог грозно.
   Прибывшие всадники выглядели необычно. Кожаные и войлочные островерхие колпаки прикрывали их головы, в руках они держали круглые щиты с чешуйчатым покрытием и короткие копья. Кони у них были, как на подбор, одной масти, серые, мускулистые, только под предводителем ходил гнедой жеребец.
   - Ты тут архонт? - спросил подошедшего Сюн Цзю молодой командир отряда на ломаном греческом языке. Сюн Цзю напрягся, поставленный перед необходимостью вновь вспоминать нелюбимую речь.
   - Я тут базилевс, - как мог понятнее для гостей назвал он себя. - А вы кто такие?
   - Мы преследуем наших врагов, направляющихся в царство серов. Это яваны, их должно быть человек тридцать. Они здесь проходили?
   - А ты кто такой, чтобы я стал тебе отвечать? - удивился Сюн Цзю.
   - Я старший у скитов, Скирт мое имя.
   - Вот что, Скирт. Размести своих людей в селении. Я поговорю с тобой утром.
   Появление отряда скитов, явно охотившихся за поднадоевшими Сюн Цзю гостями, было удачей и проявлением милости богов. Теперь можно было предоставить дело истребления греков новоявленным союзникам, а самому возвратиться наконец в столицу из этого забытого Небом селения. Как ни крути, а после исчезновения Яо власть его по праву должна перейти к Сюн Цзю.
   Правда, ночью он вновь засомневался в таком решении.
   Всю свою жизнь Яо потратил на борьбу с царством Хуася за независимость народа дяней. И что дала ему эта борьба? Между тем, если теперь принести повинную и свалить все причины мятежа на пропавшего Яо, можно неплохо зарекомендовать себя при дворе - разве не он, не Сюн Цзю, будет человеком, вернувшим дяней под власть дома Хань? А тогда не лучше ли дружить с эллинами, которые тоже направляются к серам?
   К утру Сюн Цзю так и не принял решения, когда с первыми лучами рассвета в дом, где он остановился, постучал Сангхабхадра.
   - Проходи, - кивнул ему ду-вэй, сидя на своем походном ложе.
   Сангхабхадра легко опустился на земляной пол напротив Сюн Цзы и вопросительно посмотрел на хозяина.
   - Я готов отпустить вас, - начал Сюн Цзю, все еще не уверенный в том, что скажет дальше. - Но при одном условии.
   - Я весь во внимании, - сдерживая улыбку, чуть поклонился Сангхабхадра.
   - Добравшись до престола Юань-ди, напомни правителям Срединной империи, что вражда между нашими народами возникла по вине одного лишь Улацина Яо и его
   желания вернуть былое величие своего рода. Она не должна продолжиться при новом правителе народа Дянь.
   Сангхабхадра помолчал.
   - Прежде всего, - заговорил он наконец, - об этом следовало бы просить не меня, а Ликофора, как главу нашего посольства. На нем лежит обязанность всех дипломатических переговоров. Я же всего лишь скромный собиратель мудрости этого мира. Но если хочешь знать мое мнение, то я бы поостерегся на твоем месте выступать от лица всего твоего народа. Мне показалось, простые общинники тоже не слишком довольны властью серов и не желали бы возвращения их владычества. Кроме того, не думаю, чтобы император прислушался к нашим словам - какое мы имеем отношение к народу И? Вот если бы с нами отправился уважаемый среди дяней человек, который представлял бы ваш край с полным на то основанием - тогда наша просьба имела бы смысл.
   Сюн Цзю тяжко вздохнул. Гость недвусмысленно намекал военачальнику, что ему самому следует отправиться с посольством греков, чтобы добиться успеха в заключении мира с домом Хань. И неизвестно еще, удастся ли ему вернуться обратно. А он уже так соскучился по своим женам. С одной они прожили более двадцати лет и вырастили двух дочерей, вторую он взял недавно в надежде, что она наконец подарит ему наследника...
   Ду-вэй поднялся на ноги, подошел к небольшому, затянутому горной слюдой, окошку. За окном просыпалась деревня, по дороге брело стадо коров, подгоняемое пастухом. Появились селяне, с оглядкой на воинов занявшиеся своими повседневными делами.
   - Может быть, мы пойдем и спросим у них, у простых людей, желают ли они продолжать борьбу с серами - или готовы подчиниться им? - с вызовом обернулся Сюн Цзю к своему гостю.
   Сангхабхадра покачал головой.
   - Зачем говоришь это мне? Разве ты сможешь вызвать сюда императора, чтобы он убедился в искренности твоих слов? И как ты думаешь, что скажут они, селяне из этой горной деревни, где повсюду теперь твои воины - разве не станут они говорить лишь то, что угодно твоему слуху?
   - Если бы я сам знал, что мне угодно услышать, - пробормотал Сюн Цзю, медленно принимая решение. - Однако ты, мудрец, знаешь, чего хочешь - но все туже затягиваешь петлю на своей шее. Если бы ты сразу согласился похлопотать за меня - я бы тут же вас отпустил. Но теперь, без надежды на мир с серами, вы вновь становитесь моими врагами!
   - Я никогда не обещаю того, чего не в состоянии исполнить, - отвечал Сангхабхадра. - Или ты хотел, чтобы я тебя обманул?
   - Я надеялся, что твой опыт и твоя мудрость позволят тебе добиться успеха в этом непростом деле, - процедил Сюн Цзю.
   - Именно мой опыт и моя мудрость говорят мне, что приближенные правителя серов не столь глупы, чтобы поверить моим словам, сколь бы мудрыми они им ни показались. И лучше сразу тебе сказать это - чем потом тратить время на то, чтобы прятаться еще и от твоих людей. Я могу обещать тебе только одно - если мы доберемся до императора серов, мы расскажем ему о твоем намерении возродить мир с ним. Возможно, он сам соизволит прислать к тебе своих людей, чтобы заключить договор.
   - Ну, что же, - произнес Сюн Цзю, подумав. - Это тоже немало. В таком случае, ступайте своей дорогой и не забудьте о своем обещании.
   Сангхабхадра поклонился и покинул нового правителя царства Дянь. Сюн Цзю же, отпустив их, остался в глубокой задумчивости.
   Обещание греков, конечно, ничего не стоило. И если Сюн Цзю собирался изменить отношения с царством Хань, он должен был сделать это сам. Тут греческий мудрец был прав.
   Однако власть его пока слишком непрочна. Ему надо срочно возвращаться в город, приводить к покорности многочисленных владык гор и перевалов, которые вполне могут объявить о своем несогласии с его верховенством.
   Но тогда какой прок для него в посольстве греков? Известие, принесенное ими во дворец императора, только покажет ханьцам слабость дяней. И тогда - зачем они будут договариваться с тем, кого можно принудить силой?
   Греков надо было остановить. И Сюн Цзю отправил человека к Скирту.
   Посланники торопливо собирались в путь. Для больных соорудили носилки из копий и веток, настелив поверх плащи, и впрягли в них вьючных животных. Потом нестройной толпой двинулись к выходу из деревни, расположенному между двух старых амбаров.
   За ними высыпали копьеносцы дяней во главе с военачальником, а также староста селения с двумя общинниками. Сюн Цзю облачился сегодня в двубортный халат, запахнутый на правую сторону, как это делали серы. На нем выделялись фигурки летучих мышей - символы долголетия. К поясу ду-вэя были прикреплены нефритовые подвески. Лицо Сюн Цзю носило какое-то загадочное выражение.
   Не успели греки отойти на нескольких шагов, как путь им загородили всадники скитов.
   Видрасена, ехавший во главе каравана, мгновенно оценил обстановку. Он сосчитал степняков, что встали перед ними, затем оглянулся назад. Сюн Цзю уже построил своих людей в сплошную линию, выставившую копья и алебарды. Скиты потянулись за луками.
   - Я прикажу троим своим людям прикрывать тебя, Ликофора и проводника, - тихо сказал он Сангхабхадре. - Вы отойдете в ущелье, а мы попытаемся прорваться вперед.
   - Нет, Видрасена, - остановил его наставник. - Нам все равно не уйти, их втрое больше, чем нас, и мы не найдем дороги в горах. Так что ты лишь погибнешь с честью, но посольство это не спасет. Кладите копья. Мы сдаемся.
   Выехавший вперед Скирт с удивлением всматривался в смуглое лицо пожилого индийца в одежде буддийского монаха. Высшие силы, на помощь которых он так надеялся, выбрали странный способ указать ему свою волю. Думал ли он, когда отправлялся в погоню, что именно здесь сведет его судьба с тем, кого он когда-то поклялся спасать, чего бы ему это ни стоило?
   Точно во сне, он отдал приказ своим людям забрать брошенное оружие и отвести греков обратно в деревню, пока сам он пытался понять, что ему делать с внезапно свалившейся на него удачей.
   Договариваться с Сюн Цзю было одним мучением. Сам Скирт не был большим знатоком греческого языка, а Сюн Цзю говорил на нем с такими помехами и запинками, будто телега ехала по камням. Попытка найти еще хоть какой-то диалект, понятный обоим, окончилась ничем.
   Впрочем, чтобы понять смысл того, что пытался передать скиту Сюн Цзю, не требовалось широких языковых познаний. Судя по всему, тот откровенно ругался.
   - Почему вы их не убили? - разобрал Скирт.
   - А почему мы должны их убить? - вопросом на вопрос отозвался юноша.
   Снова послышались незнакомые ругательства, о смысле которых догадаться было несложно, судя по жестам, которыми ду-вэй их сопровождал.
   Негодный мальчишка! О Великие Бессмертные, ведь как все удачно складывалось! Йонаки и всадники поубивали бы друг друга, он бы остался в стороне и, смотря по тому, кто одерживал верх в борьбе за горами, смог бы вступить в союз или с теми, или с другими. А уж потом, имея за спиной союзную державу, можно было поговорить с серами на равных...
   И вот теперь придется все-таки выбирать самому, на чьей стороне выступать. Или опять прятаться по перевалам и кручам.
   Впрочем, ночь все может изменить...
   ...Проводник вел Диокла старой дорогой обратно - однако Диокл не узнавал мест. Вокруг простирался новый мир, похожий на прежний - но иной, незнакомый...
   - Почему ты, совсем юный, ушел вслед за старым монахом искать неведомую тебе истину? - вдруг спросил проводник. - Почему ты покинул своих отца и мать, видевших в тебе единственную опору - и теперь скитаешься на чужбине? Кто позаботится о них в старости? Ради чего ты отказался от радостей жизни, от своего сыновнего долга?
   - Я позабочусь о своих родителях, - отвечал Диокл. - Однако, хотя они привели меня в этот мир - не они владыки души моей. И какие еще радости нужны мне, когда...
   Он замер на полуслове, вдруг осознав, что разговаривает сам с собой. Проводник исчез.
   Вместо него навстречу Диоклу выехали пятеро всадников, удивительно похожие на тех, кого он видел несколько месяцев назад, в день падения Патталы.
   - Эй, парень, - воин лет тридцати, с аккуратной небольшой бородкой, окаймляющей широкое лицо, склонился через шею лошади ему навстречу, - не торопись.
   Диокл не ощутил ни страха, ни волнения. Он вплотную подошел к скитам, сгрудившимся вокруг и направившим на него острия копий.
   - Ты ведь из яванов? Мы не тронем тебя, если ты покажешь нам, где остальные твои спутники.
   Диокл усмехнулся.
   - Разве же это должно тебя сейчас волновать? - глаза юноши были ясными и невозмутимыми, но под их взглядом Агдак испытал настоящее беспокойство. - Насколько я понимаю, ты заблудился в горах и отстал от своего отряда. И теперь вместо того, чтобы искать воссоединения со своими товарищами, ты берешься угрожать мне на этой пустынной дороге. Ну разве это не смешно?
   Остальные скиты тоже слегка оробели от уверенного, чуть насмешливого голоса послушника. Они даже переглянулись между собой, словно спрашивая, как им относиться к тому, кто стоял сейчас перед ними, - как к человеку или как к призраку?
   Агдак удивленно распрямился.
   - Откуда ты знаешь, что мы заблудились? Мы просто передовой дозор, за нами скачет большой отряд, и если ты не будешь говорить... - несмело начал он.
   - То что? Ты убьешь меня и останешься блуждать в этих горах до скончания времен? - рассмеялся Диокл и горы раскатистым эхом подхватили этот смех.
   Скиты испуганно опустили копья.
   - Следуйте за мной. Я выведу вас отсюда, - внезапно сказал Диокл.
   ...Дверь в сарае, где были вновь заперты греки, резко открылась. На пороге стоял Скирт.
   - Я пришел за тобой, монах, - обратился он к Сангхабхадре.
   Успокоив взглядом поднявшихся на ноги Видрасену и Ликофора, наставник вышел вслед за Скиртом.
   - Я слушаю тебя, - скрестил руки на груди Сангхабхадра.
   - Ступай, - указал Скирт рукой ему на дорогу. - Ты свободен.
   Наставник учтиво поклонился и остался стоять.
   - Чего же ты ждешь? - нетерпеливо спросил Скирт. - Если ты останешься, мне придется или вернуть вас в Джамбу, к моему предводителю - или, быть может, убить, чтобы выполнить его волю. Ни того, ни другого я делать не хочу. Причинить же вред тебе или твоему ученику я просто не могу. Разве ты не хочешь жить?
   Сангхабхадра продолжал стоять, пристально всматриваясь в черты лица скита. Удивительным было веление времени, которое показало этому юноше путь через горы и привело его к желанной цели. Но сам он, похоже, даже не задумывался сейчас о тех неведомых ему причинах, столь настойчиво ведущих его к удаче...
   - Нет, друг мой. Я вижу, ты пытаешься быть благородным - так будь таким до конца, - твердо произнес Сангхабхадра. - Отпусти всех.
   - Остальным я ничем не обязан, - возразил Скирт. - Так случилось, что мы оказались врагами. Я сдержу свое слово, и ты можешь уйти. Но твои спутники останутся у нас.
   - Посуди сам, - спокойно заговорил Сангхабхадра. - Куда я пойду один в чужом краю, без проводника, не зная местных обычаев и законов? Я не могу ни вернуться назад, ни продолжать свой путь. Ты выполнил свой справедливый долг - и в то же время погубил меня. Это называется игра словами, а не благородный поступок. И что ждет остальных? Неужели ты полагаешь, что я могу уйти, зная, что их ждет гибель?
   Скирт молчал. В такие мгновения он ненавидел себя за то, что появился на свет. Он понимал правоту Сангхабхадры, но тот требовал слишком многого. Неужели напрасными окажутся месяцы скитания, долгий путь под проливным дождем, блуждание в царстве холода? Напрасно погибли те, кто остался в горах?
   Наконец, он сделал выбор. Взявшись за дверь сарая, Скирт рывком распахнул ее.
   - Хорошо. Уходите все.
   Люди потянулись к выходу, но Сангхабхадра вновь остановил их.
   - Далеко ли мы уйдем без вьючных животных? Без еды? С нами несколько раненых и больных - как пойдут они? Мы в твоей власти, и ты можешь убить нас - но если ты желаешь совершить достойное дело, то иди до конца.
   Скирт колебался, переводя взгляд с открытой двери сарая на Сангхабхадру.
   - Да будет так. Ступайте и ждите на краю деревни.
   За деревней открывался крутой обрыв, на дне которого журчал ручей - и с другого берега ручья поднималась такая же круча. В темноте беглецы достигли обрыва и тут остановились. Больных несли на руках, кто-то шел, опираясь на плечи товарищей.
   Сангхабхадра сошел на несколько шагов вниз по обрыву - и опустился прямо на землю.
   Скирт подошел к конюшне, где стояли вьючные лошади, отобранные у греков. Однако он не успел отодвинуть щеколду, как на плечо ему легла чья-то тяжелая рука.
   - Что ты тут делаешь?
   Скирт сбросил руку с плеча, перехватив ее в запястье - и в удивлении узнал Сюн Цзю.
   Вокруг толпились его люди.
   - Отпусти меня, мальчишка! - со смесью злобы и страха потребовал Сюн Цзю.
   Скирт выпустил руку князя.
   Из темноты вынырнул один из местных воинов, что-то доложил своему князю.
   Сюн Цзю посмотрел на Скирта с ненавистью.
   - Вот как? И я тебе поверил! Да ты, оказывается, не только обманщик - ты еще и трус, боящийся открыто признаться в своих делах!
   - В чем ты меня обвиняешь? - Скирт потянул меч из-за пояса, но на него нацелились копья воинов Сюн Цзю.
   К счастью, в конце проулка появились скиты, отправившиеся на поиски своего командира. Обрадованный Скирт помахал им рукой.
   Дяни расступились.
   - Что тут творится? - Харив, один из спутников Скирта, во главе своего десятка подходил к ним по залитой лунным светом дороге.
   Сюн Цзю собрался, припоминая весь свой запас греческих слов. Он почувствовал вдохновение.
   - Знаете ли вы цель своего пути? Правду ли мне сказал ваш предводитель, что вам велели нагнать посольство яванов и остановить его?
   Харив посмотрел на Скирта, потом на Сюн Цзю.
   - Да, это так.
   - А знаете ли вы, что сделал этот человек? - Сюн Цзы указал на Скирта. - Он только что отпустил всех, кого нам удалось захватить с таким трудом!
   - Это правда, Скирт? - спросил Харив с горечью.
   - Да, - отвечал Скирт, глядя ему в глаза. - И я поступил правильно.
   Харив помолчал, глядя в глаза Скирту.
   - Я верю тебе, - Харив встал спиной к спине Скирта, прикрыв его от возможного удара. - Друзья мои, помните, кто нас провел через непроходимые горы? Кто сумел вывести нас из этого ледяного царства? Благодаря кому мы выжили и дошли? И мы будем слушать наветы какого-то местного князька?
   Десяток Харива сгрудился вокруг обоих предводителей, выставив копья.
   Сюн Цзю огляделся.
   - Вы четверо - осмотрите окрестности. Беглецы не могли успеть уйти далеко. А остальные пока разделаются с предателями.
   Черные тени нырнули в проемы между домами.
   - Теперь придется вспомнить молодость, - покачал головой Сангхабхадра.
   - Что ты имеешь в виду? - удивился Ликофор.
   - Бежим!
   Теряя сандалии и плащи, скользя по влажной глине, увязая в ней, падая и вновь поднимаясь, греки покатились вниз по склону обрыва.
   - За что сражаемся? - спросил Харив, глядя, как подступают, не смея нападать, воины дяней.
   - За правду, - отвечал Скирт.
   - Это хорошо, - подняв меч, Харив первым бросился в атаку.
   Внезапно с другого конца деревни раздался стук копыт. Дяни бросились врассыпную.
   Замешкавшийся Сюн Цзю попытался удержать разбегающихся воинов - и упал, сраженный копьем Агдака.
   - Не думал, что найду вас здесь! - крикнул новообретенный вождь. - Держитесь!
   Впрочем, после гибели князя дяни уже и не пытались сопротивляться. Разбежавшись по темным углам, они предоставили скитам возможность праздновать победу.
   Агдака встречали с радостью, хотя и не столь бурной, как он ожидал.
   Все вместе они вернулись в свой лагерь, разбитый за окраиной деревни.
   - Как вы выбрались? - спросил Агдак Скирта.
   - Я хотел спросить то же самое, - произнес Скирт.
   - Ну, нас вела старая тропа, уцелевшая от обвала. Вам же пришлось искать новый путь.
   - И он был не из легких, - поежился Харив. - Но Скирт каким-то чутьем нашел верный путь, и мы сумели вернуться на тропу. Однако не думаю, что захочу еще хоть когда-то вернуться в горы.
   - Нам еще предстоит обратный путь, - напомнил Скирт.
   - Я думаю, удача будет благосклонна к тебе и впредь, - усмехнулся Харив.
   - Не рано ли ты заговорил о возвращении? - нахмурился Агдак. - Мы пока не выполнили приказа.
   - Мы нашли яванов, - заговорил Скирт, понимая, что далее молчать бессмысленно. - Я забрал у них все, что они везли, отобрал коней, верблюдов, мулов - а самих отпустил. Не думаю, что они теперь опасны для нас.
   - Ты спятил? - вскричал Агдак. - Отпустить наших злейших врагов!
   - А что они могут сделать? - возразил Скирт. - Они не доберутся даже до следующей деревни!
   - То есть, ты выбрал для них такой способ казни, - покачал головой Агдак. - Если они добрались досюда - неужели ты думаешь, что они остановятся на полпути? Они пойдут пешком, теряя людей, стирая ноги, они поползут, цепляясь локтями и зубами - но они достигнут своей цели. Я видел сегодня одного из них...
   - И тоже его отпустил? - усмехнулся Скирт.
   Агдак даже вздрогнул от воспоминания о послушнике, но быстро взял себя в руки:
   -Да. Я расстался с ним и даже не расспросил, где остальные. А ты в это время держал их в своих руках! Но ты вдруг наплевал на все наши труды, забыл о долге и отпустил их... За такой проступок в нашем братстве полагается смерть.
   - Можешь убить меня, - просто сказал Скирт. - Я сделал только то, что должен был сделать.
   - Не трогай Скирта, - тихо сказал Харив.
   И Агдак вновь с досадой и тайным страхом понял, что, хоть он и остался вождем своих людей - их сердца уже давно склонились на сторону Скирта.
   Он помолчал, пытаясь успокоиться.
   - И что, по-твоему, теперь мы должны сделать?
   - Пока - лечь спать, и подумать до утра. Утро, оно вечера мудренее, - напомнил Скирт и отправился в свою палатку.
   Дрожащие, мокрые, грязные, эллины выбрались на противоположный склон обрыва. Ликофор ругался не переставая. Видрасена молча отряхивался от грязи.
   - Что же нам теперь делать? - вопросил, наконец, Ликофор, обращаясь к Сангхабхадре.
   - Это первый разумный вопрос, который ты сегодня задал, - усмехнулся наставник. - Пойдемте.
   Он двинулся вперед, за ним побрели остальные. Больные, покачиваясь, шли, опираясь на плечи товарищей.
   За небольшим гребнем оказалась тропа. По ней навстречу им шел улыбающийся Диокл.
   Все те дни, что ученик был вдали от него, Сангхабхадра никак не выдавал своих переживаний. Однако сейчас, радостно обняв потерявшегося и вновь обретенного ученика, он на миг позволил Диоклу ощутить неожиданно теплое чувство, исходящее из его сердца.
   - Где ты пропадал? - подскочил к нему Ликофор.
   - И где Каллимах? - спросил Видрасена.
   - Каллимах исчез, - отозвался Диокл. - Князь Яо погиб. По крайней мере, я видел, как он погиб, - добавил он загадочно. - А мы должны продолжать путь.
   - Мы не уйдем далеко пешком, без еды и оружия, - покачал головой Видрасена.
   - Зато у нас появились друзья, - Диокл махнул рукой, и навстречу им выехали пятеро ятиев.
   - Я узнаю наших коней! - рассмеялся Видрасена.
   Диокл подошел к предводителю ятиев. Вождь слез с коня и с поклоном подошел к Сангхабхадре, склонив голову и протягивая монаху поводья своего коня.
   - Когда-то я пожелал, чтобы наши пути более не пересеклись, - произнес Диокл. - Но вот и их помощь понадобилась нам, и они готовы служить тем, кто помог им когда-то.
   Сангхабхадра посмотрел на своего ученика совершенно новым взглядом. Словно бы никогда раньше его не видел.
   - Тогда в путь. Нам потребуется еда, и нужна помощь для наших больных, - произнес он. - Однако возвращаться в деревню нельзя. Осталось не более тридцати стадий до великой реки, которая приведет нас в Махачину.
  
   Глава 9. Тропа к великой реке
   Несмотря на усталость, несмотря на то, что находились они в чужой и враждебной стране, несмотря на недавний бой и упущенную добычу, из-за чего их возвращение домой вновь откладывалось на неизвестный срок - ничто не могло помешать скитам радоваться тому, что они снова вместе.
   Агдак послал пятерых всадников в деревню, не только чтобы разведать, что собираются предпринять дяни - но и чтобы закупить, если найдут, вина у местных жителей. Разведчики вернулись быстро, принесли весть, что воины дяней из деревни ушли, и привезли бурдюк вина.
   Напиться почти трем десяткам мужчин с такого количества вина было просто невозможно, но языки оно развязало. Агдак попробовал, по примеру эллинов, пить вино разбавленным, чтобы растянуть удовольствие- и с отвращением выплеснул получившуюся слабо розовую жидкость.
   - И как они это пьют?
   - Это дело привычки, - отозвался Скирт. - Я все думаю, что нам делать дальше...
   - И какие у тебя мысли? Собственно, ты прав, что думаешь - именно твое упрямство завело нас в наше нынешнее положение.
   - Видишь ли, Агдак, - Скирт собрался с мыслями; длинные речи ему всегда давались нелегко. - Если бы мы перебили посольство, мы бы лишили, конечно, яванов надежды на помощь из Чины, но не помешали бы самим серам перейти горы и воевать с нами.
   - Я тебя не пойму, - нахмурился Агдак. - А сейчас как мы можем помешать?
   - Вот что я думаю... - протянул Скирт, прихлебывая из чашки крепкое вино, - чтобы быть уверенными в том, что серы не вмешаются в нашу войну, надо пойти к ним и самим с ними договориться!
   Агдак в изумлении вытаращил глаза на Скирта.
   - Да ты и двух слов связать не можешь, что по-явански, что по-нашему! А теперь решил стать переговорщиком с людьми, чей язык ты вообще ни разу не слышал? Да и кто давал тебе такое право?
   - А ты полагаешь, Мога не одобрит, если мы привезем ему союз с Чиной?
   Вождь задумался.
   - Посуди сам, - продолжал Скирт, все более увлекаясь собственной мыслью. - Дары, что везли яваны в Чину, теперь достались нам. Мы разбили яванов в битве при Паттале, значит, мы сильнее. Мы убили князя Дяней, которые, как я понял, восстали против серов. По-моему, мы можем рассчитывать на благосклонность их правителя!
   - А что делать с яванами?
   Скирт махнул рукой.
   - Если они и доберутся до императора, кто их пустит во дворец? Ты только представь - приходит два десятка оборванных нищих и утверждают, что они послы великого царя! Да и мы успеем раньше...
   - Да, жаль, что я уже не так молод, как ты! - рассмеялся Агдак. - В юности мне тоже приходили в голову не менее забавные мысли, и я даже порой решался их воплотить... Но ты прав, я не вижу теперь иного пути выполнить то, что нам велено. Яваны либо попытаются вернуться - во что я не верю, - либо пойдут дальше. Какой дорогой они пойдут отсюда, после спуска с гор, мы не знаем - значит, мы сможем их перехватить только в конечной точке пути, до которой нам надо добраться раньше них.
   Несмотря на буйное веселье, дозор скиты все-таки выставили, и сейчас один из дозорных сломя голову мчался к Агдаку.
   - Что-то случилось, - заметил Агдак, обозревая пространство поверх головы несущегося во весь опор разведчика. Там, потрясая оружием, собирались воины дяней. - Похоже, дяни не очень довольны тем, что мы убили их вождя. Так что сейчас у нас выбора нет, кроме как бежать отсюда. По коням!
  
   ...Сырость и ветер пронизывали насквозь. Стояла поздняя осень, и кроны деревьев сделались красно-бурыми, а водная гладь ручьев и озер приняла изумрудный оттенок, и в ней плавали облетевшие листья и лепестки цветов. Люди, поеживаясь от холода, ступали среди серых проплешин нагорья. Они шли к реке Янзцыцзян, течение которой должно было указать им путь в Срединные Земли. Теперь, когда негостеприимная страна И осталась позади, будущее по-прежнему выглядело туманным.
   Путники уже преодолели Долину Золотой Обезьяны и добрались до Цзюйжайгоу, Ущелья Девяти Оград, но местность вокруг казалась совершенно безжизненной и даже признаков человеческого жилья здесь не было. Одни ругали проводника, другие уныло молчали. Люди были столь изнурены дорогой, что утратили весь свой жизненный дух. Если бы не помощь ятиев, охотно выполнявших роль и разведчиков, и гонцов, и добытчиков, оставшийся путь они вряд ли смогли бы одолеть.
   Еще им приходилось нести своих больных товарищей, многим из которых уже не суждено было подняться на ноги. Кто-то умер от жара, кто-то от обезвоживания или переохлаждения организма. Могилы копали сколами камней и ременными пряжками, поскольку ни оружия, ни дорожных вещей ни у кого не сохранилось. Над почившими в пути были произнесены поминальные речи.
   Так из тридцати двух человек, выступивших с караваном из Паталипутры, осталось лишь семнадцать. Но и среди них пятеро пребывали в тяжелом состоянии. Тех, кто не мог идти сам, везли на конных носилках, в которых впрягли возвращенных ятиями коней. На переходах те честно делили с путниками тяготы их пути, бредя рядом с ними пешком. Ликофор, не приспособленный к долгим пешим переходам, вскоре растянул ногу. Сангхабхадра вправил ему связку, но посланник царя Гермея впал в столь тягостное уныние, что с этих пор даже перестал разговаривать со своими спутниками. Его посадили верхом, и Ликофор в одиночестве ехал позади всех.
   Наконец греки достигли широкой равнины на подступах к Янцзы. Высокий травостой здесь перемежался с разрозненными пихтами и кипарисами, а кое-где сверкали маленькие пруды, совсем бирюзовые от обилия в воде минералов. Проводник сообщил, что некогда здесь начиналась граница древнего царства Саньсиндуй, позже распавшегося на княжества Ба и Шу. Еще позднее они были завоеваны могущественной державой Цинь.
   Здесь путникам повезло. За равниной они нашли бамбуковую рощу и большое рисовое поле, которые почти вплотную подходили к покосившейся деревянной стене поселения. Как объяснил проводник, это была тулоу, типичная для Ба укрепленная деревня с внешней стеной и воротами, которые в старину ограждали от разбойников и опасных соседей. Правда теперь стена имела провалы в нескольких местах, а совсем трухлявые ворота были распахнуты настежь. Зато само расположение деревни было четко выверено в соответствии с астрологической схемой Двенадцати Ветвей.
   Внутри обширного прямоугольного пространства путники насчитали не менее сорока домов. Большинство из них были тростниковыми, другие дощатыми. Только пять строений в центре были прочно выложены из сырцового кирпича, имели круглую форму и плетеные ограды. Также на самом отшибе высилось сооружение, напоминающее кузницу.
   -Кто здесь живет? - спросил Сангхабхадра проводника. За время пути наставник и его ученик научились уже сносно говорить по-ханьски.
   -Цяны. Они подданные нашего императора, хотя сохраняют свои законы и обычаи.
   Греки присмотрелись к поселку. Людей на улицах не было, но из загонов доносилось блеянье овец и коровье мычание.
   -Наконец-то мы у нас будет нормальный ночлег, - с облегчением произнес Видрасена. Он мужественно переносил все невзгоды пути, и только этот вздох выдал накопившуюся в нем усталость.
   Путники принялись стучать в окна и двери домов, но им никто не открыл. Быть может, цяны издали приметили чужаков и теперь решили затаиться. В самом деле, весь вид путников - изможденных, грязных и оборванных, совсем не вызывал доверия. Безрезультатно обойдя всю деревню, греки собрались на круглом пустыре, который, судя по всему, служил местом собраний. Проводник все еще пытался докричаться до жителей, пугая их гневом Сына Неба, Видрасена бил деревянной колотушкой в бронзовый гонг у ворот, однако остальные уже оставили всякую затею привлечь к себе внимание.
   -Что будем делать? - внезапно нарушил свое молчание Ликофор. - Не вламываться же в их дома силой?
   Сангхабхадра вместо ответа молча указал рукой на кузницу. Диокл понял учителя и первым зашагал к окраине. Перед путниками предстала огромная мастерская из тесаного камня с земляной крышей, в которую были выведены печные трубы. Изнутри доносились металлический стук и шипение горячего пара. Перед высокими дверьми стояли чугунные чаны с водой и песком.
   Сангхабхадра и Диокл вошли в кузницу, тогда как остальные остались дожидаться их снаружи.
   -Пусть боги пошлют мир и благодать этому крову, - громко сказал наставник по-ханьски, переступая порог.
   В мастерской пахло сплавами олова и бронзы. Густой пар застилал пространство, но за этой завесой угадывалась невысокая фигура человека, склоненного над наковальней. Рядом вырисовывалась литейная печь, печь для руды и подставка с заготовками. Когда кузнец отложил свой молот и вышел на просвет ,Диокл увидел черную повязку, обмотанную вокруг его головы и кожаный фартук. На путников смотрело смуглое лицо с глазами, слившимися в одну линию.
   -Пусть и вам Небо не откажет в милости, - ответил он, разглядывая гостей.
   -Добрый человек,- обратился к нему Сангхабхадра, - подскажи путникам, измученным лишениями дальних дорог, где можно найти еду и ночлег в этом краю. У нас нет денег, чтобы заплатить за гостеприимство, но...
   -Не стоит беспокоиться об этом, - прервал его кузнец, - долг каждого, кто повинуется законам Неба, помогать странникам и скитальцам. Великомудрый Мэн-цзы учил: "Благожелательность - суть человечества. Если вы понимаете это, вы понимаете Путь". Оставайтесь в деревне, и я позабочусь о том, чтобы вы получили все необходимое.
   -С нами еще двадцать человек, - предупредил Сангхабхадра. - Многие из них ослаблены болезнями. Но селяне не пускают нас в свои жилища.
   - Мы живем в смутное время, - молвил кузнец, - а потому опасения и страхи часто становятся нашими спутниками. Но если вы пришли с чистыми намерениями, трудностей у вас здесь не будет. Я поговорю со старостой, чтобы ваших людей накормили и разместили на ночлег.
   -Кого нам благодарить за эту заботу?
   -Меня зовут Бай Гу. Я потомок коренных ханьцев, хотя с рождения живу на земле цянов. Мой предок пришел в этот край по императорскому приказу вместе с Ли Бином, чтобы обуздать реку Минь и построить плотину. За десять лет он проникся красотой этих мест и не захотел возвращаться в Чан-ань. Отец же мой преуспел в кузнечном деле и передал мне свое искусство. Так и вышло, что я, ханец по крови, ни разу не бывал в Срединных Землях. Но торговцы доносят до нас вести обо всем, что происходит в столице.
   Однако, спохватившись, что держит в дверях уставших и голодных людей, кузнец снял фартук и затушил горн.
   Греков разместили в четырех крестьянских домах. Больным дали травяные настои, выводящие из тела ущербную энергию. Потом всех накормили лепешками с мясом и имбирем, лапшой и хлебцами на пару, напоили молоком. Бай Гу, пользовавшийся огромным влиянием в деревне, убедил старосту снабдить странников теплой одеждой из хлопка с вышивкой "шу", которой так славился народ цянов.
   Вечером, за беседой с руководителями посольства, кузнец с увлечением начал рассказывать о Ли Бине и его грандиозном проекте. До эпохи Цинь земли Ба извечно страдали от разливов капризной и непредсказуемой реки Минь. Тогда Сын Неба отправил своего лучшего инженера для создания самой совершенной в Срединной Империи ирригационной системы. На первых порах Ли Бин и его люди встретили отчаянное сопротивление местного крестьянства, опасавшегося мести "речного владыки". Тогда инженеру пришлось проявить все свое хитроумие. Он придумал несколько красочных обрядов, для того, чтобы умилостивить реку. Одним из них было костюмированное противоборство человека с быком, который олицетворял бога реки. И только после многочисленных ритуальных действий цяны поверили Ли Бину, позволив ему начать работу.
   Императорский инженер потратил первые семь лет только на то, чтобы разрушить толщу скального хребта, разогревая ее кострами и заливая ледяной водой. Наконец Ли Бин сумел разделить Минь на два рукава и проложить между ними прочную насыпь. Одну часть водного потока стали использовать для орошения полей, а специальные каналы могли сохранять в себе воду даже в периоды сильной засухи. Вся же лишняя вода возвращалась в течение реки, уравновешиваясь в дальнейшем с помощью специальной запруды-вереницы бамбуковых клеток, набитых камнями.
   Так возникла ирригационная система Дуцзянъянь, способствовав великому процветанию округов Ба и Шу. Крестьянские хозяйства росли стремительно. На этой плодородной теперь земле цяны выращивали рис и пшеницу; собирали коконы шелкопряда, не страшась свирепого нрава Минь. В честь обожествленного Ли Бина местные жители построили храм с красными стенами и деревянной восхвалительной табличкой над входом.
   Пока Бай Гу рассказывал о чудесах покорения водной стихии, его гости, сидевшие за накрытым столом сельского старосты, наслаждались теплом угольной жаровни в углу дома и благоуханием ладана из фарфоровой горелки. Они разглядывали керамические пиалы и тонкие кувшины с изображением масок, цирту и музыкальные раковины, лежавшие на стульях.
   Сангхабхадра поведал новому собеседнику о цели греческого посольства, но умолчал о злоключениях путников в землях дардов и дяней. Наставника интересовало положение дел при императорском дворе, о котором Бай Гу, судя по всему, был неплохо осведомлен.
   -Можем ли мы рассчитывать на расположение вашего повелителя в столице? - спросил он напрямик.
   -Сяо Юань-ди правит достойно, - отвечал кузнец. - Он повинуется Небу и он служит Правде, как и завещано Желтым Предком. Конечно, дикари - дяни относятся к нему с пренебрежением, поскольку кичатся своим кастовым происхождением, тогда как родители императора вышли из простого люда.
   -Не значит ли это, что простой смертный в Поднебесной может возвыситься с пахаря до правителя?- с недоумением спросил Диокл.
   -Да. Эта возможность существует всегда. У нас часто личные способности человека определяют его судьбу и место в обществе. Великий Гао-цзу, заложивший основы дома Хань, выбился из самых низов. Блистательные полководцы У-ди, прославившие свои имена среди Четырех Морей: Вэй Цзин и Хо Цюйбин - были простыми рабами. Потому есть шанс и у вас. Сын Неба уважает выдающихся людей. Если вы сумеете произвести на него впечатление, сердце императора будет открыто для понимания ваших слов.
   -Это хорошо, - отметил Ликофор, взбодрившись, которому Диокл передал шепотом общий смысл слов кузнеца - но что еще ты можешь поведать нам о вашем правителе?
   -Юань-ди следит за тем, чтобы высшее благо не иссякало в стране, чтобы нормы Трех Августейших не искажались среди высших и низших, а Дао - Путь вещей не нес ущерба. Но при дворе есть и противники его воли, которые своими неуемными раздорами способны вернуть всех нас во времена Семи Царств, когда чжухоу утверждали собственные законы и подменяли небесное человеческим.
   -Кто же это? - удивился Ликофор.
   -Двоюродный брат императора Ши, императорский секретарь Хун Гун и старший евнух Ши Сянь. Они уже нанесли немалый вред стране, сгубив затею Гао-цзу: сделать подданных Срединных Земель одной семьей. С этими людьми вы вряд ли сможете договориться.
   -Но, наверняка, есть и те, кто поддерживает линию правителя? - осведомился
   Сангхабхадра.
   -Да. Это конфуцианская партия. Ее возглавляет сян Лю Гэншэн и советник Цзинь Чан, а также тай-ши Сяо и Чжоу. Именно они воспитали Юань-ди. Они научили его смотреть на мир глазами Поднебесной, слушать звуки ушами Поднебесной, ощущать события сердцем Поднебесной. Они научили его сохранять равновесие страны незыблемым. Ведь еще первые наши предки завещали правителям видеть в Поднебесной Алтарь Неба, на который император кладет свою жизнь во имя служения народу.
   -Если мы тебя правильно понимаем, у вас идет борьба двух партий между собой?- подытожил для себя Ликофор, - а что же государь? Разве он не может в нее вмешаться?
   - Юань-ди за гранью приятия и отвержения. Он не желает делать выбор между своими родственниками и своими учителями. Поэтому они сами определяют соотношение своих сил, что совсем не идет на пользу стране. В эру Чуюань соблюдалась гармония: весна дарила жизнь всему живому, лето взращивало посевы, осень приносила щедрые урожаи, зима сберегала собранное. Среди людей установилось Великое Спокойствие. Шаньюй сюнну Чжичжи подносил дары и оставил при дворе в заложниках своего наследного сына. Войн не было. Но грянула эра Юнгуан, и хаос сотряс Поднебесную. Партия двора, влияя на императора через наложницу Фэн Юань, развязала кровавые раздоры на всех границах державы. Они живо напомнили всем времена деспотов Цинь и Чу, алкавших бесконтрольной власти над людьми, и Сяйского Цзе, поправшего нормы Небес. Страна в одночасье утратила Дао Пяти Предков. Люди забыли меру справедливости. К счастью, в этот тяжелый момент при дворе появился новый мудрец Чжан Мэн, внук знаменитого Чжан Цяня.
   -Он учит императора, как восстановить равновесие? -спросил Сангхабхадра.
   -Да. Чжан Мэн вещает идеи Кун-цзы, но он не чуждается и заветов престарелого Лао. При нем Юань-ди может стать подлинным пахарем государства, умеющим не хуже Шэнь Нуна увлажнять почву и заботиться о посеве. Сейчас дому Хань нужно примириться и с сюнну, и с юэчжу, и с дянями. Ведь истинный правитель владычествует без произвола, и в решениях его нет ни многого, ни малого. Он смиряет дух, как Цзы Фа, и он искусен в любом деле, как Ван Лян. При нем все гуны и цины выполняют распоряжения так, словно служат самим себе. У нас говорят, что управлять большой страной - все равно что готовить мелкую рыбу.
   -Что это значит? - поинтересовался Диокл.
   -Это столь же ответственное занятие. Правитель - сердце народа. Он действует, исходя из добродетели Великого Пути, не создает запутанных законов, а предоставляет людям порядки простые и завершенные, словно Небо и Земля. Не зря Чжан Мэн говорит, что владыка, который отступил от добродетели Пути и поверил в разум - пребывает в вечной опасности и подвергает опасности своих подданных. Еще он говорит, что совершенный правитель тот, кто находиться вверху, но не становиться для низов обузой, кто полноводен, как огромная река и питает жизнью все существа. Таковы были в прошлом великодушные Цзы Хань и Яньлиньский Цзи-цзы, чистосердечные Тайгун и Гун Сяо.
   Бай Гу пристально посмотрел на своих собеседников:
   -Сын Неба не должен зажимать страну в застенках темного колодца. Он должен позволить ей свободно плескаться на волнах жизни, подобно великому океану. Это как в притче о лягушке и черепахе.
   -Что это за история? - спросил Диокл.
   -Лягушка, жившая на дне каменного колодца, считала свой дом лучшим и счастливейшим местом на земле. Но однажды в колодец заглянула черепаха и рассказала
   лягушке о своем доме - бескрайнем Океане, в котором пространству не отмерен предел.
   Сангхабхадра поднял голову.
   -Что ж, значит не все наши возможности исчерпаны, - сказал он, обращаясь к своим спутникам, - быть может, у нас найдется, чем заинтересовать повелителя Хань.
   В ближайшие дни греки восстанавливали силы и общались с местными жителями. Те, кто уже достаточно окреп, помогали крестьянам в поле, под главенством старосты чинили ветхие заборы и строения, наполнили обмелевший пруд в центре деревни.
   Видрасена с одним из своих старейших воинов Гарпалом внезапно проявили интерес к кузнечному делу. Они поселились в мастерской Бай Гу и помогали ему носить руду, чистить и раздувать горн. Кузнец показал своим новым помощникам, как растапливать заготовки из олова, бронзы и железа, как заливать их в формы. Он объяснил им особенности разных сплавов, позволяющих делать материал прочнее, премудрости закалки и обтачивания готовых изделий. Ученики успешно осваивали новую науку. Больше всего их интересовало оружие, и они с воодушевлением пытались делать мечи, кинжалы и наконечники для копий.
   -Теперь, если нам нечем будет прокормить себя в Срединных Землях, мы откроем литейное дело и будем продавать оружие ханьцам, - со смехом сказал Видрасена Сангхабхадре.
   Ликофор тем временем отлеживался на крестьянских циновках и почти не выходил из дома, в котором его поселили.
   Диокл с наставником, напротив, полюбили прогулки по окрестностям. Они покидали поселок засветло и бродили по равнинам и косогорам, добирались до речных дамб, от которых открывался вид на величественную гору Цинчэншань и заглядывали в перелески, чтобы посмотреть на знаменитых золотистых обезьян. К большому удивлению послушника, животные эти не убегали при их приближении, а продолжали привольно резвиться среди травы. Однажды обезьяна подскочила к Диоклу совсем близко, словно играя с ним, а потом, сделав легкий прыжок, взобралась на дерево и исчезла в ветвях.
   В долине, с южной стороны от деревни, учитель и ученик обнаружили остатки каких-то каменных сооружений. От Бай Гу они узнали, что это следы древнего города эпохи Шан.
   Как-то в полдень, оставив свое хозяйство на Видрасену и Гарпала, кузнец сам отправился на прогулку вместе со своими гостями.
   -Несмотря на травы и припарки, трое наших спутников не могут побороть внутренний жар, - поделился своим беспокойством Сангхабхадра.
   -Вам нужно идти в горы Эмэй, - неожиданно сказал Бай Гу, -там живет мудрец, который быстро поставит их на ноги. Он в совершенстве владеет Небесным Искусством и силами пяти стихий.
   -Ты его видел? - спросил Диокл.
   -Когда-то я у него учился, - признался кузнец, - это было очень давно. Отшельника зовут Яшмовый Человек Восьми Столбов, и обитает он в Павильоне Чистого Звука. Это самый северный пик Эмэйшань.
   -Чему же ты учился у него?- с интересом осведомился Сангхабхадра, - если, конечно, ты можешь об этом нам поведать.
   -Яшмовый человек Восьми Столбов преодолел пределы человеческих возможностей, - тихо заговорил Бай Гу, - ему доступны все методы Пути. Меня он учил пониманию системы У-син, Пяти Первоэлементов, потому, что без знания ее любые наши попытки постичь мир беспочвенны. Это очень древнее учение, которое проливает свет на взаимодействие вещей между собой.
   -За время наших горных странствий мне уже приходилось слышать о пяти стихиях,-
   промолвил в задумчивости Сангхабхадра, - но я хотел бы, чтобы ты объяснил нам их принцип.
   Бай Гу жестом пригласил спутников присесть на поваленный ствол дерева:
   -Существует единый и неделимый первопорядок мира. Но для того, чтобы действовать и порождать из себя вещи, он должен разделиться на два противоположных начала. Через взаимодействие друг с другом эти два начала приводят в работу механизм бесчисленных вещей. Так покой превращается в движение и абсолютная энергия Вселенной производит полюсы Инь и Ян. От них рождается вся тьма сущего: сначала Четыре Фазы, а потом пять стихий.
   -Что такое Четыре Фазы?- поинтересовался Диокл.
   -Это четыре стороны света и четыре времени года. Когда они помещаются вокруг общего центра - образуется пять первостихий. Стихии создают явления и вещи. Это дерево, огонь, земля, металл и вода. Все явления и все вещи в нашем мире имеют четкие соответствия пяти первоэлементам. Отсюда берут начало схемы пяти цветов, пяти вкусов и пяти запахов, а также цикличность этапов жизни: рождение, рост, изменение, ослабление и гибель.
   -А человек?- послушник оживился,- какие еще связи пяти стихий есть в нашем теле?
   -Это внутренние органы, являющиеся главным источником нашей жизненности. Если мы разберем их в системе пяти сфер, то получиться, что дерево - это печень, огонь - сердце, земля- селезенка, металл- легкие и вода- почки. Также есть деление на пять тканей, пять эмоций и пять отверстий: глаза, язык, рот, нос и уши.
   Диокл был несколько удивлен таким открытием.
   -Существует круг взаимного порождения элементов и круг их взаимного подавления, - продолжал Бай Гу. - Дерево порождает огонь, огонь - землю, земля - металл, металл- воду.
   -Ты не мог бы объяснить нам это на примере? -попросил Сангхабхадра.
   -Посмотрите на окружающий нас мир, - предложил Бай Гу, - вы увидите удивительные метаморфозы. Внутри дерева дремлет огонь. Иногда жарких солнечных лучей бывает достаточно, чтобы воспламенить его, извлекая огонь наружу. Это первое порождение. Огонь, испепеляя дерево и превращая его в пепел и прах, формирует почву земли. Земля создает высокие горы, в которых зарождаются и созревают все металлы.
   Влага медленно плавит металл, делая его жидкостью - так порождается вода. Вода же питает деревья, и круг замыкается.
   -Я понял тебя, - заметил Сангхабхадра, - схема пяти стихий объясняет причинно-следственные связи вещей.
   -Так и есть, - признал Бай Гу. - Теперь я расскажу вам о круге взаимного угнетения элементов. В нем вода разрушает металл, металл губит дерево, дерево поглощает воду, вода заливает огонь, огонь плавит металл. Я даже могу показать вам это наглядно.
   -Как же ты это сделаешь? - спросил Диокл.
   -Внутренняя работа с нашей сущностью и воспитание жизненности дает поразительные возможности, - загадочно улыбнулся кузнец. -С их помощью мы не просто можем созерцать в себе действие принципа первостихий, но можем влиять на стихии, окружающие нас.
   -На это действительно стоило бы посмотреть, -согласился Сангхабхадра.
   Бай Гу с интригующим видом снял с шеи ожерелье, состоящее из квадратных бронзовых пластин с гравировкой, и разорвал его. Затем он отделил одну из пластин и зажал ее в ладони. Было слышно, как дыхание его сгустилось. Кузнец сосредотачивал внимание на пластине. Наконец, с шумным выдохом, Бай Гу разомкнул ладонь и отбросил от себя шипящий красный шарик.
   -Это способ воздействия огня на металл, - объявил он.
   Диокл с некоторым недоверием подобрал то, что осталось от пластины, но сразу же вскрикнул от боли. На пальцах растекся багрянец ожога, словно они прикоснулись к плавильной печи.
   -Сомнение - начало Пути и ключ к истоку всех причин, - по-доброму улыбнулся Бай Гу.
   Он попросил юношу вытянуть обожженную руку и простер над ней свою ладонь. Через несколько мгновений послушник ощутил легкий ветерок и приятную прохладу. Боль прошла. Когда Диокл бросил взгляд на свои пальцы, он увидел, что красное пятно исчезло.
   -Это способ расщепления огня водой, - сообщил Бай Гу.
   -Я вижу, ты весьма преуспел в изучении первоэлементов, - отдал должное Сангхабхадра, - похоже, у тебя действительно был хороший учитель.
   -Искусство воздействия на вещи интересовало меня с детства, - усмехнулся кузнец, - как говорят мудрецы, тело человека есть точное подобие тела Вселенной. Потому в юности, когда сердце мое было открыто Пути, я поднялся на гору Эмэй, чтобы поклониться отшельнику Восьми Столбов. Он научил меня созерцать связи вещей и претворять силу пяти первосфер в действиях.
   Видимо, чтобы подкрепить свои слова, Бай Гу подобрал у своих ног сухую ивовую ветку и вытянул ее перед собой. Другой рукой он оторвал прилипший к древесному стволу желтый лист ясеня и занес его, как заносят нож, над головой. Какое-то время кузнец сосредотачивал свое сознание. Потом одним ударом он перерубил листком ветку в самом широком месте, да так, что металлические искры посыпались в разные стороны.
   -Так выглядит преобразование вещей,- пояснил Бай Гу, - с помощью нашего ума простой листок ясеня можно превратить в оружие, обладающее качеством железа. И тогда металл без труда одолеет дерево.
   -Почему же ты прервал свое обучение в Эмэйских горах? - внимательно посмотрел на кузнеца Сангхабхадра, - или ты просто получил то, что мог воспринять, не пожелав далее углубляться в учение Пути?
   -У меня были на это разные причины, - вздохнул Бай Гу. - Скорее всего, я был не готов сам стать отшельником, ушедшим от мира. Молодая кровь бурлила во мне, как река. Мне хотелось странствовать, создать семью, получить признание среди людей. Теперь, когда прошло много лет, я понимаю свою ошибку. Жены моей давно уже нет на этом свете, детей мне Небо не подарило, а земные пристрастия исчерпаны до конца.
   Кузнец поднял глаза на облачное небо:
   -Сейчас же я слишком стар, чтобы продолжить прерванную учебу и совершенствоваться в деле Великого Пути. Такова моя судьба, и я принимаю ее спокойно. Мое назначение в этом мире - служить людям. Я вкладываю всю свою душу в создание предметов, необходимых для их повседневной жизни. Я делаю мотыги, лопаты и плуги для мужчин, я делаю кольца, бусы и ожерелья для женщин. В этом мое призвание, в этом - путь моей души. Мэн-цзы сказал когда-то: "Если ты понимаешь свою душу, значит, ты понимаешь свою природу, значит, знаешь Небо. Если ты уважаешь свою душу, если полностью выражаешь природу, то ты служишь Небу".
   Бай Гу еще немного помолчал, но внезапно глаза его заискрились:
   -Однако ваше дело иное. Вы следуете Великому Пути всеми силами своего естества, и вы стремитесь раскрыть в себе все тайны Мироздания. А это значит, что письмена истины, сохраненные вековечной горой Эмэй, еще дожидаются вас...
  
   Глава 10. Зов Первоначала.
  
   Горы Разлета Бровей возносились над туманными долинами буйным многоцветьем вершин. Здесь самым непостижимым образом уживались все времена года: цветы азалий и белый снег, духота низин и прохлада высокогорий. Согласно древнему преданию, странствующий художник нашел здесь когда-то приют в монашеской хижине. В благодарность за гостеприимство, он подарил монаху свою картину с изображением четырех прекрасных девушек, но попросил до поры спрятать ее в стволе дерева. Не послушавшись совета, монах в тот же день повесил картину на самое видное место, чтобы скрасить однообразие своего скромного жилища. Потом он ушел на озеро, а когда возвращался, еще издалека услышал задорный женский смех. Девушки с картины пропали. Бросившись в погоню, монах нагнал их на дороге и даже успел схватить одну из них за рукав. Но в тот же миг она превратилась в гору. То же самое произошло и с остальными. Так местные жители объясняют близость расположения трех пиков Эмэйшань и удаленность четвертого - Павильона Чистого Звука, к которому держали теперь путь греческие посланники.
   Одолевая неровные склоны, усеянные белоснежными цветами с двумя пестиками, делавшими их похожими на голубей, и кряжистые террасы известкового туфа, они двигались к высотам, которые неуклонно вздымались вверх, подобно крепостным стенам. Воздух, насыщенный плеском родников и криками фазанов, становился все более липким и сырым, но путники не ощущали холода. Вскоре они вступили в черту горного леса, в котором пихты и сосны растворялись в жемчужных волнах облаков. Открывающиеся пейзажи поражали своей завершенной гармонией. С возрастающей прямо к небесам тропы греки видели серебро озер и извилистые бамбуковые рощицы, напоминавшие формой свернувшихся драконов, видели диковинных черно-белых медведей, которых цяны и ханьцы называли пандами или медведями - кошками.
   Отряд медленно пробирался пешком по неровному склону. Видрасена шел первым. За ним поспевали трое самых выносливых воинов и проводник. Сангхабхадра и Диокл ступали следом, а в самом хвосте отряда, вместе с больными, которых несли на носилках, плелся, хромая, Ликофор.
   Бай Гу подробно разъяснил, где искать обиталище горного отшельника, поэтому люди двигались уверенно. Целью этого восхождения, во всеуслышанье объявленной отряду, было исцеление недужных. Другие мотивы похода учитель и ученик оставили при себе.
   Осилив подъем по нескольким скальным отрогам, оглашаемым безудержным хором цикад и сверчков, путники смогли добраться до вершины пика, где перед ними распростерлась просторная площадка, словно защитным валом окруженная нагромождениями валунов. Это природная преграда ослабляла набеги ветров на самом подступе к Павильону, позволяя привольно цвести среди камней камелиям и жасминам.
   За рассеянными можжевеловыми кустарниками открылся вид на тростниковую хижину, окаймленную прямоугольниками грядок. С правой стороны от хижины вытянулась изгородь, на колья которой были надеты перевернутые кувшины и плошки; с левой выделялась утоптанная лужайка, на которой стремительно, но очень грациозно двигался человек в желтых одеждах, подпоясанных черным поясом. Его белоснежные волосы были стянуты в пучок на затылке, а длинная борода вздымалась на груди, будто пенящиеся волны. В руках старца блистал, подобно молнии, клинок с прикрепленным к рукояти красным темляком. Этим клинком он выписывал широкие дуги и выполнял глубокие колющие выпады. Происходящее напоминало какой-то магический танец.
   Видрасена, первым приблизившийся к лужайке, остановился как вкопанный. Индиец слыл признанным знатоком боя на мечах, но движения, которые он видел сейчас перед собой, слишком сильно отличались от всех известных ему техник работы с оружием.
   Старец будто кружил над землей в безопорном пространстве. Он совершал бесконечные вращения, а тело его то скручивалось, то распрямлялось, как пружина, неустанно меняя высоту и форму позиций. При этих постоянных изменениях сохранялась неизменная округлость движений, перетекающих из одного в другое. Свист металла, разрезающий слои воздуха с ураганной скоростью, закладывал уши.
   Старец казался полностью поглощенным своими упражнениями. Взгляд его был сфокусирован в одной точке, брови сливались с переносицей. Закручиваясь по спирали и встряхивая поясницу, он посылал могучий импульс в каждый удар, замедлялся на миг и вновь взмывал в воздух подобно комете, даже в высоком прыжке успевая делать несколько последовательных движений.
   Наконец старец остановился, опустив меч, и глаза его обратились на зрителей, потрясенных увиденной картиной. Греки заметили, что дышал он совершенно свободно и ровно, а изо рта его не вырвалось даже маленького облачка пара.
   -Уважаемый!- с поклоном обратился к нему Сангхабхадра, - не ты ли тот святой муж, которого называют Яшмовым Человеком Восьми Столбов?
   -Зачем вы ищете его? - глаза старца блеснули лукавым огоньком.
   -Нам нужна помощь, - Сангхабхадра оглядел своих спутников.
   -Все сущее питает и поддерживает друг друга, - отвечал старец. - Солнце помогает растениям взращивать токи Ян, Луна умиротворяет родник Инь. Но если слабеет корень жизненной силы человека, Небо и ему не откажет в милости, указав путь к избавлению от невзгод.
   -Поэтому мы здесь, - объявил Сангхабхадра, - Небо указало нам эту горную хижину, где мудрый живет наедине с Путем. Хотелось бы надеяться, что мы верно истолковали его знак.
   -Если в недрах горы храниться яшма, деревья и травы не увядают, - многозначительно сказал старец.
   Вдруг он приметил Видрасену, который по-прежнему, точно завороженный, смотрел на его меч, разглядывая выгравированные на клинке Семь Звезд Большого Ковша.
   -Похоже, юноша знает толк в воинском искусстве, - старец улыбнулся, - мне хотелось бы убедиться в этом воочию.
   -Не уверен, что мы правильно тебя понимаем, благородный муж, - с некоторым сомнением проговорил Сангхабхадра, переводя Видрасене просьбу отшельника.
   -Я готов, - взгляд индийца вспыхнул как костер.
   Старец отошел на несколько шагов, знаком приглашая командира боевого охранения греков к состязанию на мечах. На поясе Видрасены висел железный меч в чехле из бычьей кожи, который он сам с любовью и усердием ковал в мастерской Бай Гу.
   -Природа меча очищает и вскармливает подлинную ци человека, - громко сказал отшельник, принимая низкую позицию. Правую руку с клинком он отвел немного назад, а левую выставил перед собой, соединив два передних пальца в ритуальном жесте. - В движении меча мудрец познает законы Дао-Пути.
   Своим взглядом старец пригласил противника к атаке, и Видрасена, обнажив меч, стремглав ринулся вперед, выполняя непрерывную серию поперечных режущих ударов. Это был страшный натиск, перед которым мало кто смог бы устоять. Однако клинок индийца рассек лишь воздух.
   -Это называется Спящий Дракон Переворачивает Тело, - произнес отшельник, оказавшийся уже на другом краю лужайки. - Не направляй свою волю во внешнее, стремись понять корень вещей.
   Видрасена сделал несколько крадущихся шагов, сокращая расстояние до противника, а потом принялся кружить, изображая телом и мечом всевозможные обманные пассы и финты. Он хотел этим хитрым маневром запутать старца и нанести ему в решающий момент настоящий удар.
   Однако отшельник, гибко обтекая воина то слева, то справа, вдруг выбил его клинок каким-то неуловимым движением. И тут же лезвие меча со свистом приблизилось к шее юноши, остановившись на волосок от артерии.
   -А этот способ называется Смахнуть Луну с Небесного Моста, сообщил старец. - Никогда не следует рассчитывать на то, что противник окажется глупее тебя. Если и прячешь подлинное в искусственном, ты первым должен верить в свой обман.
   Отшельник позволил индийцу поднять с земли оружие. Когда меч снова оказался в его руках, Видрасена перестал сдерживаться. С самого детства он не помнил, чтобы его так выставляли на всеобщее посмешище. Юноша собрал всю свою решимость и начал связанные атаки, чередуя рубящие и колющие удары. Он старался делать так, чтобы в движениях его не было ни малейших прорех, создавая вокруг себя грозную сферу поющего металла. Также индиец постоянно менял уровни своих выпадов, умело переводя их с корпуса на голову и с головы на ноги.
   Но увы, клинок воина, ведомый многоопытной рукой, по-прежнему разил лишь воздух. Видрасене даже ни разу не удалось скрестить свое оружие с мечом отшельника. Тот вращался, как колесо, выскользал из всех ловушек и растекался в стороны, словно водный поток, не имеющий формы. Пару раз он даже перелетел через спину индийца, выполнявшего глубокий выпад.
   Когда же старец сам начал атаковать, Видрасена сразу обнаружил в руках и ногах каменную тяжесть, а в душе - отчаяние. Единственное, что он успел сделать, так это отбежать немного назад. Однако отшельник покрыл эту дистанцию одним скачком, и вот уже ледяное острие его клинка уперлось в горловую впадину юноши.
   -Белая Обезьяна Подносит Фрукт, - возвестил старец с улыбкой.
   -Ты победил, - уныло признал индиец, бросая меч себе под ноги. Ему было сейчас нестерпимо стыдно перед своими солдатами. - Клянусь, твое искусство способно посрамить даже богов!
   -Ты хороший воин, - утешил его старец, опуская оружие, - но тебе недостает концентрации ума и умения распределять тонкие сущности своего тела. А самое главное, ты должен научиться через движение овладевать покоем.
   Видрасена смотрел на отшельника глазами, которыми дети смотрят на взрослых, поражаясь какому-нибудь неожиданному открытию.
   -Метод, который я тебе показал, называется Формой Меча Восьми Триграмм, -продолжал старец. -Это принцип постоянных трансформаций сущего, который берет начало в схеме прежденебесного порядка мира. Он известен нам от Фуси. Все изменения видимого и тонкого пространства коренятся в структуре Ба Гуа. Это, своего рода, вечный круговорот вселенской энергии, это закон превращения вещей и это Путь Недеяния, самоестественно откликающийся на все позывы существования. Если телом и умом мы постигаем суть восьми триграмм - мы возвращаемся к Истоку и обнимаем первозданную Пустоту.
   -Светлейший! - воскликнул Видрасена, преклоняя колени перед горным отшельником, - умоляю тебя, научи меня науке восьми триграмм. Это самый совершенный метод, который я видел в своей жизни.
   Старец велел ему подняться. Самым удивительным в этой сцене было, пожалуй, то, что оба собеседника говорили на разных языках, но понимали друг друга без всяких усилий.
   -Каждый человек единотелесен с великим Дао-Путем и он с первого вздоха воплощает в себе энергии Неба и Земли, - молвил отшельник в раздумье, - а потому любая наша учеба есть возвращение назад, к тому изначалию свойств, которые Вселенная вдохнула в наши сердца, но от которых мы отступили, погнавшись за многообразием форм видимого мира. Быть может, я смогу разъяснить тебе это.
   Потом старец повернулся к спутникам Видрасены и посмотрел на них глубоким, как океан, уносящим в бесконечность взглядом.
   -Если бы вы были немного расторопнее в Ущелье Девяти Оград, еще несколько ваших друзей смогли бы сегодня обрести над своей головой второе небо, - с легким упреком сказал он.
   -Но откуда тебе, Мудрейший, известно о том, откуда мы пришли, и о тех, кого мы потеряли в пути? - удивился Диокл.
   -Судьба человека следует впереди него, - молвил отшельник. - Если открыл в себе природу Беспредельного -видишь далекое и близкое так же ясно, как линии на своей ладони.
   И старец махнул в сторону своей хижины:
   -Идите в дом. А я займусь теми, чей жизненный дух блуждает между двух берегов.
   Так путники остались на горе Эмэй, в Павильоне Чистого Звука. Для того, чтобы разместить всех воинов отряда, пришлось соорудить еще несколько хижин неподалеку от жилища Яшмового Человека.
   Отшельник врачевал больных греков с помощью бяньши - каменных игл, воздействующих на меридианы и точки жизненной энергии человеческого тела. Согласно древней зодиакальной системе Ганьчжи, эти меридианы и точки соотносились с циклами суточной активности Земли и часовыми углами Солнца. Через активизацию ослабленных центров, можно было выровнять баланс инь и ян в организме, восстановив целостность энергетической структуры человека. Также он применял прижигания палочками тлеющей полыни. Диокл узнал, что сам метод Чжэнь-цзю- Укалывания и Прижигания, был преподнесен народу хань первыми Благородными Мудрецами, а позднее обобщен Хуаном Фуми в каноне "Цзя-и-Цзин", перечислившим там шестьсот сорок девять активных точек на теле человека.
   Для того, чтобы отслеживать перемены в состоянии больных, Яшмовый Человек использовал способ, называвшийся Бянь- Цяо, диагностика по пульсам. С его помощью он безошибочно отслеживал течение энергии по организму, а также образование либо устранение энергетических преград - "застав".
   За то время, что Сангхабхадра и Диокл жили в хижине горного отшельника, они заметили одну странную деталь: обильно угощая гостей овощами со своего огорода, старец ни разу сам не притронулся к пище. Когда послушник, не удержавшись, спросил его об этом, Яшмовый Человек рассмеялся:
   -Это тоже один из методов пестования Пути. Он называется Бу Чифань, Существование Без Пищи. Дело в том, что вся потребляемая человеком пища есть не более чем заменитель энергии Солнца, Луны и звезд. Не имея возможности поглощать ее напрямую и, тем самым, растить свою жизненность, люди вынуждены использовать вторичное природное сырье из окружающей их среды. Но совершенномудрый Высшей Пустоты равен Небу и равен Земле. Поэтому он получает питательную ци вместе с воздухом первостихий.
   -Тогда для кого, Достойнейший, ты выращиваешь столько овощей на своей горе? - недоуменно спросил Диокл.
   -Они предназначены нуждающимся. В периоды неурожая крестьяне приходят ко мне, и я с радостью раздаю им продукты, чтобы поддерживать голодающих в деревнях.
   Послушник о чем-то задумался, а потом поднял на отшельника горящие глаза:
   -Насколько трудно освоить метод Существования Без Пищи?
   -Для этого необходимо воспроизвести в самом себе вещество Прежних Небес.
   -Что это такое? - спросил Сангхабхадра.
   -Дыхание первоисточника жизни, в котором человек нерасторжим с силами светил, созвездий и стихий. Мы рождаемся в результате сгущения прежденебесной ци, но затем утрачиваем с ней всякую связь. Поэтому все дальнейшее существование человека подобно жизни дерева с усохшими корнями.
   -Но пока человек жив, в нем течет энергия, - возразил Диокл.
   -Да, - признал отшельник, - это ци Поздних Небес. Утратив родство с изначальной эссенцией жизни, мы вынуждены чем-то ее восполнять. Потому мы потребляем пищу и вдыхаем окружающий нас воздух. Но это порядок искажения целостности нашей природы. В нем три сокровища нашего естества: семя, дыхание, дух - подвергаются постепенному разрушению.
   -Поэтому существует практика возврата к истоку? - догадался Диокл.
   -Да. Мы можем восстановить прежденебесную форму нашей сущности и даже сделать ее неуничтожимой. Это способ преобразования вещества Поздних Небес в
   чистую первозданную ци. Его передали нам Бессмертные Персикового Источника.
   Послушник насторожился, но удержался от лишних расспросов. Он только посмотрел на Сангхабхадру, как бы испрашивая у него позволения изложить Яшмовому Человеку свою просьбу. Индиец ободряюще улыбнулся.
   -Могу ли я, Достойнейший, попросить тебя показать хотя бы несколько несложных упражнений, возвращающих нас к первоисточнику? - юноша с надеждой повернулся к отшельнику.
   -Что ж, кое-что я, пожалуй, покажу тебе, - согласился старец.
   С этого дня Яшмовый Человек начал понемногу учить Диокла различным дыхательным упражнениям и формам созерцания. Некоторые из них показались юноше сходными с техниками индийской дхьяны: нэй-гуань, внутреннее созерцание, напоминало випашьяну; чжи, остановка ума - шаматху. Но большинство способов были неизвестными, поразительными по силе воздействия на организм и по охвату всех его разнородных функций. Это была цельная и завершенная система знаний.
   Когда Диокл успешно освоил разновидности синци, работы с дыханием, отшельник познакомил его с визуализацией - методом создания мыслеобразов силами своего сознания. Именно из него проистекала интригующая техника Цзю Ши, Вечного Видения, позволявшая пронизывать взглядом не только предметы ближнего и дальнего окружения, но даже уровни различных миров.
   Также старец научил юношу нескольким способам активизации Киноварных Полей тела и управления энергией основных меридианов. А однажды в разговоре Диокл, не утерпев, спросил отшельника о технике Странствия Души во сне, о которой услышал в землях И. Однако здесь Яшмовый Человек ограничился лишь общим объяснением.
   -Мы называем это Дунмянь Фа, Дыхание Спячки. Оно позволяет перемещаться по всей Вселенной, не ведая преград. Но, находясь на твоем уровне, изучать его еще рано.
   Послушник немного потупил взор, но вдруг снова оживился:
   -Скажи, Мудрейший, правда ли то, что все эти удивительные практики и теоретические знания берут свое начало от Бессмертных, тех совершенных людей, что давно преодолели рамки жизни и смерти?
   Яшмовый Человек рассмеялся.
   -Да, это действительно так. Сяни, как мы зовем их, в далекие времена жили среди простых людей, помогая им создавать цивилизации, развивать культуру. Однако потом среди смертных появился переизбыток знаний, который пробудил самые низменные инстинкты человеческой души. Люди стали жертвами своего иллюзорного величия. Они стали использовать дарованную им мудрость во вред самим себе. Вот тогда Бессмертные отвернулись от них и удалились в труднодоступные земли Матушки Западного Края Сиван-му, туда, где заснеженные вершины Кунь-Луня упираются в поднебесье. Больше никто из людей не мог отыскать их следы.
   Диокл внутренне улыбнулся.
   Отшельник внимательно посмотрел на юношу, прищурив глаза. И Диокл ощутил его понимающую улыбку, хотя губы отшельника остались неподвижны.
   На мгновение установилась такая тишина, что стало слышно шелест деревьев в низинах.
   -Но Бессмертные не были первыми мудрецами, явившимися в наш мир, - продолжил свое повествование отшельник. - Они следовали за теми, кто явился ровесником самой Вселенной и всех ее миров. Мы называем их Первозданными или Первочеловеками, а другие народы - Великанами. От них сяни приняли огонь мудрости.
   -Кто же они были такие, эти Первочеловеки? - с волнением спросил Диокл.
   -Мы почти ничего о них не знаем, - отшельник лишь развел руками. - Но я открою тебе, юноша, сегодня самую главную истину.
   Послушник замер, а старец заговорил протяжно и задумчиво:
   -Все знания, сохраненные человечеством - всего лишь воссозданная память о
   Первозданных. Лишенные доступа к их безграничной мудрости, мы можем через различные внутренние практики восстановить в себе часть их способностей. Дело в том, что духовные и энергетические центры, точки и каналы, давно потерянные людьми, присутствовали у них от рождения в явленной форме. А мы лишь воспроизводим их отголоски в нашем организме с помощью специальных упражнений.
   Диокл, казалось бы, давно привыкший к различным откровениям, теперь был просто обескуражен.
   -Первочеловеки смотрели на мир с помощью Третьего Глаза, слышали его Третьим Ухом и понимали Вторым Сердцем, - говорил отшельник. -Для них не существовало тайн. Они никогда не болели и никогда не умирали. Они свободно путешествовали по всей Вселенной, а дух и материя являлись для них единой и неделимой сущностью.
   Старец посмотрел куда-то вдаль:
   -Я не знаю, куда и почему ушли Первозданные. Сменившие их люди не обладали никакими способностями и талантами. Они забыли мудрость мира, их тела были слабы, а ум беспомощен. Жизненные центры их организма были закрыты, тонкое видение утрачено, каналы движения энергии не действовали. Вот тогда появились Бессмертные, чтобы помочь им вспомнить силу первопредков. Говорят, что это Первозданные послали их к людям и сделали посредниками между Высшими и Низшими существами. Бессмертные показали им путь возрождения потерянных знаний.
   Диоклу внезапно стало грустно на душе. Отшельник заметил это и улыбнулся:
   -Да, юноша, все мы обыкновенные существа, не помнящие своего родства. Мы давно отдалились от изначалия мира, мы перестали быть с ним одной общностью. Мы не можем даже управлять собственной жизнью. Но для нас открыта дорога к вспоминанию о былых возможностях Первочеловеков. Практики, которые мы выполняем, воскрешают образы в нас и эти образы действуют. Мы способны снова чувствовать жизненные зоны, связывающие нас с энергией Мироздания, раскрывать загадки явлений и предвидеть грядущие события. А это значит, что наш жизненный путь далеко не безнадежен...
   Немало сил потратил Диокл, чтобы смириться с открывшимися ему знаниями. Самые противоречивые чувства боролись в его душе, но когда пришел срок покидать гору, юноша был уже совершенно спокоен. Борьба внутри него улеглась, и невиданная по красоте картина Мироздания и места человека в ней открылась ему во всей своей недоступности.
   Почти месяц прожили греческие посланники на вершине Эмэйшань. За это время больные уверенно встали на ноги, Видрасена преуспел в искусстве владения мечом, воины отряда освоили несколько уникальных способов кулачного боя, которые преподал им Яшмовый Человек. Никто не жалел о задержке. Теперь путь не казался им уже столь тяжелым, а цель - недостижимой. Даже Ликофор по большей части молчал, и никто не слышал от него ворчания и неодобрительных высказываний.
   Когда же Сангхабхадра счел, что пора продолжать путь, перед ним внезапно склонили колени ятии, до сего дня верно сопровождавшие греков и помогавшие им. Их предводитель от лица всех своих людей попросил дозволения остаться у отшельника в учениках.
   Сангхабхадра перевел взгляд на хозяина. Прикрыв глаза, тот едва заметно кивнул с благожелательной улыбкой.
   Так путники простились со своими помощниками и друзьями, спасшими их в самый тяжкий миг, а Диокл почувствовал, что немного завидует им, ибо должен был продолжать свой путь, тогда как они - вольны остаться рядом со старцем горы Эмэй.
   Покинув Павильон Чистого Звука и спускаясь в долину, путники еще долго видели перед глазами неподвижную фигуру горного отшельника, который стоял на краю скального обрыва, смешиваясь с пеной облаков и бирюзовыми разливами небес.
  
   Глава 11. Махачина.
   За цепью холмов, закрывающих край плоскогорья, внизу, у подножия длинного пологого откоса путникам открылась бескрайняя ширь Великой Реки. Волны накатывались на берег с раскатистым гулом, в недрах которого тонули все голоса и звуки. Мокрый воздух перехватывал дыхание.
   - Я думаю, будет правильнее не тащиться дальше пешком, а соорудить плоты и сплавляться вниз по реке, - предложил Видрасена, оглядывая необъятный водный простор, на поверхности которого отражалось солнце и тени кружащих в вышине птиц.
   - Это разумно, - согласился Сангхабхадра. - Хотя такое путешествие таит в себе немало опасностей. Проводник говорит, что в местах расширения реки встречаются зоны с сильными водоворотами.
   -Не беспокойся, наставник, у меня есть несколько толковых людей, привычных к таким делам, - заверил командир охранения.
   Видрасена распределил солдат для подготовки плавучих платформ. Из крепких сосновых стволов связали два широких плота, на которые поместили дорожные вещи и припасы, взятые в деревне цянов. Для большей надежности толстые бревна разместили по краям, а более тонкие посередине. Два других, более легких и подвижных плота, сделали из тростника, но утяжелили их борта жердями.
   На каждой из платформ Видрасена поставил кормчего из числа воинов, имевших опыт сплава по рекам в индийских походах. Они должны были следить за сохранением устойчивости относительно водного потока и совершать обходные маневры при прохождении через пороги. Также они руководили гребцами, поставленными с каждого края, чтобы те могли согласованно направлять плоты длинными шестами, а в случае необходимости осуществлять торможения и притапливания.
   Согласно расчетам, отряд должен был пройти по течению до окружного города У, после чего пешими переходами продвигаться на север до столичного Чан-аня.
   Гигантская водная артерия, которую одни называли Цзин Ша, Рекой Золотого Песка, другие Янцзы, по имени старой паромной переправы у города Янчжоу, а третьи просто Чан Цзян, Длинная Река, начиналась где-то в ледяных отрогах Тангла, а потом петляла вдоль равнин и плоскогорий, то расширяя, то сжимая свое русло. Кое-где она словно застревала, попадая в рельефные впадины и котловины, в других местах -неистово вырывалась на волю посреди ущелий и скальных массивов. Там, где зазубрины берегов были покрыты зеленью хвойных и смешанных лесов, встречалось больше всего порогов и неровностей.
   Ликофор с самого начала неодобрительно отнесся к затее Видрасены. Плавать он не умел и малейший крен или разворот плота вызывали у него сильную панику. Однако все шло благополучно. Временами греки видели очертания деревень на высоких береговых склонах, а иногда встречали дома на сваях, неожиданно выраставшие посреди сплетения тутовых деревьев и удивлявшие путников своими выгнутыми крышами. В Ущелье Туманов, где, по словам проводника, обитал древний народ бо, греки заметили целое кладбище в скалах. Это были многочисленные висячие гробы, в которых согласно обычаям бо, подвешивали умерших.
   Когда сумрак окутывал водную гладь, делали стоянки на берегу. Путники вытаскивали плоты на сушу и разжигали костры, чтобы согреться. Они обратили внимание, что леса в округе становились все более густыми и разнообразными. Проводник поведал, что еще каких-нибудь сто лет назад здесь водились слоны и носороги, но потом их истребили охотники береговых народов, которых коренные ханьцы, считавшие себя потомками драконов, с презрением называли ванминь, толпа. Однако в поселках этих людей греки пополняли запасы продовольствия, выменивая мясо
   и молоко на бронзовые украшения и ножи, отлитые Видрасеной и Гарпалом в краю Ба.
   Через несколько дней стало понятно, что отряд достиг Срединных Земель. Селения, оплетенные густой сетью пастбищ и пашен, выглядели очень организованно. Путники видели многочисленных крестьян, которые работали на земле, погоняя впряженных в парную соху быков. Глядя на их сосредоточенные лица и обветренную кожу, Диокл вспомнил о том, что и сам создатель Ханьской Империи вышел когда-то из среды таких же упорных пахарей - тружеников полей.
   Еще через день грекам открылась пестрая панорама города У. Это был огромный, но четко выверенный массив стен, домов и храмов, стройными линиями расходящийся от центра к середине. От высоких глинобитных укреплений со множеством ворот тянулись замощенные дороги к сельской округе, обросшей общинными хозяйствами.
   Путники подогнали плоты к песчаной отмели и ступили на берег.
   Первым сошел проводник - и упал на колени, целуя прибрежный песок и рассыпаясь в благодарностях Небу за успешное завершение странствий. Потом, приведя в порядок свою одежду, он уверенно заспешил к крепости. Уверенность его невольно передалась посланникам, и они впервые, похоже, по-настоящему почувствовали успокоение, следуя за своим проводником.
   Через высокие деревянные ворота, окованные железными скобами, греки вступили в город, не обращая внимания на удивленные возгласы и жесты женщин и детей, останавливавшихся при виде чужеземцев.
   Как и в Индии, где планировка и застройка городов регламентировалась уставом Арташастры, в Поднебесной города возводили в соответствии с нормативным текстом Чжоу-ли. По нему отмерялась толщина стен, высота зданий и ширина улиц. Для окружных городов пространство между домами должно было составлять расстояние в пять осей повозки, для столичных - в девять. Административные здания и храмы предписано было обращать фасадами на юг, что знаменовало становление жизненного начала. По сторонам света распределялись и другие строения, так как призванием города в Срединных Землях было неуклонное сохранение небесной гармонии, выраженной в графической диаграмме.
   Город У имел идеальную равностороннюю форму, но был разделен на Нэйчэн, Внутренний Город, и Вайчэн, Внешний Город, а пространство между ними заполняли сады и водоемы. Самые высокие здания были видны издалека: это были Храм Предков и Храм Сельского Хозяйства, а также выложенные из желтого кирпича постройки Городской Управы с многоярусными черепичными крышами, связанные между собой подвесными галереями. Дома знати представляли собой четырехугольные павильоны, поделенные деревянными колоннами на три нефа. Иногда они имели каменные террасы с балюстрадами и декоративные сады, в просветах которых можно было рассмотреть статуи из лакированного сандалового дерева.
   Рынки, ремесленные мастерские и постоялые дворы размещались во Внешнем Городе. Туда и отправились путники первым делом. Было решено остановиться на гостином подворье "Утренняя Звезда", рядом с кабачком, разжиться какой-нибудь провизией и отдохнуть после тяжелой дороги, прежде чем идти на аудиенцию к городским властям и просить о содействии посольству. В успешность такого визита мало кто верил.
   -Пусть молодые заглянут на рынок и раздобудут немного рыбы и хлеба, -предложил Ликофор, кивнув в сторону Диокла и Видрасены.
   -Хотелось бы знать, на какие средства, - нахмурился командир охранения. -Чтобы оплатить здесь ночлег, я отдал последнее ожерелье, да еще и перстень с ограненным аметистом, что подарил Бай Гу.
   -Проявите свою смекалку, - Ликофор усмехнулся и повернулся к проводнику. -Я видел в городе оживление. Что за праздник сегодня у вас?
   -Чжунцю, восхваление лунного божества. Все пекут сдобные пряники из муки, которые называются "лунными", - мечтательно вздохнул тот.
   -Ну вот, хороший повод привлечь к себе внимание и заработать немного денег.
   Диокл нерешительно посмотрел на Сангхабхадру:
   -А что ты думаешь об этом, Учитель?
   -У нас действительно нет денег, - признал наставник, -и если завтра наместник города откажет нам в помощи, боюсь, нам будет непросто продолжить свой путь к столице.
   -Может, послать кого-нибудь из солдат? - с надеждой спросил Видрасена.
   -И что нам это даст? -Ликофор усмехнулся, -даже если они будут просить подачек вместе с уличными бродягами, им вряд ли что-то перепадет от серов. У вас двоих возможностей не в пример больше.
   -Хорошо, - смирился Видрасена, -мы пойдем, раз этого требует дело.
   -Только будьте внимательнее в городе и не нарушайте местных порядков, - напутствовал Сангхабхадра. - Нам не нужны неприятности.
   Рынок У был большим и шумным. В отличие от индийских и греческих рынков, бойкая торговля кипела здесь не только на площади, заполненной лотками, но и на нескольких прилегающих улицах, вдоль которых продавцы выстраивались тесными рядами с мешками и плетеными корзинами. Это был город внутри города, населенный снующей толпой в разноцветных головных платках и соломенных шляпах. На одних его окраинах продавали мясо, рыбу, птицу, соль и даже живых животных, на других - фарфор, ткани и украшения. Иногда между торговых рядов стояли желтые щиты с прибитыми к ним досками объявлений.
   Диокл и Видрасена несмело протискивались среди оживленно кричащих людей в лиловых рубахах, узорчатых безрукавках, надетых поверх халатов, и широких пеньковых штанах, подпоясанных кушаками. Труднее всего юношам было проходить, не останавливаясь, мимо столов с разложенными на них сладостями и паровыми пампушками -запеченные булочки, фрукты в сахаре и миски с печеньем манили их с непреодолимой силой. У этих столов, в основном, собирались женщины в расшитых цветами кофтах, чтобы посплетничать о своих знакомых. Встречали путники также акробатов, фокусников и музыкантов с цинями и флейтами. Беззубый старик с жидкой бородкой напевал, отбивая такт по лавке колотушкой:
   "Дикая вишня в той влажной низине растет,
   Нежные ветви на вишне слабы и гибки.
   Вишня, ты блещешь своей молодой красотой,
   И ты не знаешь ни тоски, ни забот..."
   Наконец юноши нашли деревянный помост, на котором проводились театральные представления и выступления силачей. Перед ним тянулись длинные лотки, на которых продавали сельскохозяйственный инструмент, прессы для выжимания сои и кухонные котлы.
   В самом разгаре были "Танцы Журавлей", представление, во время которого костюмированные актеры развлекали зевак, срывая одновременно аплодисменты и насмешки из рядов сгрудившегося под помостом народа. Помощники актеров собирали в ларцы звонкие медяки, которые им кидали зрители. Пока Диокл с Видрасеной наблюдали за сценой, они пару раз видели нарядные паланкины, которые останавливались неподалеку. Из них выглядывали надменного вида люди в высоких головных уборах и шелковых халатах, и с прищуром оценивали происходящее.
   Когда актеры завершили свое выступление, путники переглянулись.
   -Это наш шанс, - шепнул Видрасена на ухо Диоклу.
   Индиец первым поднялся на помост, послушник последовал за ним после недолгих колебаний. Установилась холодная тишина. Люди разглядывали оказавшихся перед ними чужеземцев во все глаза.
   -Почтенные жители города У! -возвестил по-ханьски Диокл. -Пусть пошлет Небо радость и процветание вам и вашим близким. Дозвольте привлечь ненадолго ваше внимание и продемонстрировать свое нехитрое искусство.
   В ответ из толпы раздались недовольные выкрики и смех, кто-то запустил в путников недоеденным яблоком.
   -Пусть убираются вон! Не иначе, как железный Якша призвал сюда этих пучеглазых дикарей! Только посмотрите на их лица! Воистину: из куриного гнезда лебедь не вылетит. Смердящие бродяги! Не зря говорят: каждая лягушка мечтает влезть на дерево!
   Не придавая значения этим репликам, Видрасена вытащил из ножен меч. Мгновенно все голоса смолкли.
   -Мы странники из далеких земель за Огненными Горами, - продолжил Диокл, - и сегодня просим вас взглянуть на наше представление.
   Видрасена широко расставил ноги и выровнял дыхание. На миг он прикрыл глаза, а затем сверкнул ими так, словно две молнии грянули с небес, и начал исполнять Форму Плывущего Дракона -одну из ключевых техник Меча Восьми Триграмм.
   Сначала воин двигался очень мягко и плавно, выписывая клинком и ногами разные сферические фигуры, но постепенно темп его ускорился, и вот уже молодой индиец, точно вихрь, ворвавшийся в ущелье, взвился над помостом, сочетая в непрерывных комбинациях скачки, вращения и удары. Оглушительный свист заполнил все пространство. Воин извивался так, словно тело его не имело костей. Меч превратился в размытую линию, и рассмотреть его стало уже невозможно. Видрасена уклонялся, приседал, рубил, колол и совершал удары ногами, ни на мгновения не замедляя своего импровизированного сражения. Воздух клокотал вокруг, с помоста поднялась серая пыль. Вскоре человек и его оружие слились неразделимо и этот текучий, грозный и непредсказуемый организм стал похож на вздыбленного дракона, вынырнувшего из подводных глубин, чтобы разогнать своим хвостом облака в поднебесье.
   Зрители пораскрывали рты. Каскад приемов не затихал, как будто своевольная и величественная река вырвалась наконец из тесных берегов, сметая все преграды на своем пути. Звон металла перешел в завывание урагана, грозящего разорвать на куски простор четырех сторон света. Некоторые люди в толпе даже сжались от страха.
   Наконец индиец завершил свое упражнение и грациозно вернулся в исходную позицию. Вложив клинок в ножны, он поклонился зрителям.
   После короткого затишья грянул целый шквал восторженных откликов. Диокл только поспевал собирать в полотняный мешок, прицепленный к поясу, падающие на помост монеты. Выступление Видрасены явно покорило толпу.
   -А теперь ты! - закричали послушнику. - А ну, покажи, что умеешь! Давай, не робей.
   Диокл с сомнением огляделся, но тут заметил лавку с кухонной посудой и взгляд
   его сразу наполнился уверенностью. Он попросил Видрасену поднять на помост самый большой железный чан, а затем обратился к торговцам, чтобы они одолжили ему несколько ведер с водой. Когда юноша, под ободряющий посвист зрителей, заполнил чан почти до краев, он выпрямился и собрал ладони на животе. Какое-то время он сосредотачивал ум, а потом начал скапливать в низу живота жизненную энергию. Толпа снова притихла, инстинктивно почувствовав, что сейчас должно произойти что-то необычное.
   Тепло раскалило тело Диокла изнутри, кровь заструила по венам густым потоком. Юноша простер руку над чаном, стягивая всю свою энергию в центр ладони, и, наконец, высвободил наружу весь свой внутренний жар. Тем, кто стоял ближе к помосту, было видно, что вода, нагреваясь, медленно приходит в движение. Через несколько мгновений поверхность ее забурлила и над чаном заклубился белесый пар.
   Люди ахнули и загалдели. То, что показал им Диокл, было Методом Единого Ян, искусством, освоенным под началом отшельника с горы Эмэй. Однако юноша решил не довольствоваться произведенным эффектом. Он почувствовал вдохновение и безграничную силу. Теперь он собрался поменять технику.
   Вобрав энергию в ладонь, Диокл принялся раскачивать ее в животе, а потом, единым усилием всего своего естества сделал мощный выброс. Словно невидимый удар сотряс водную поверхность, и часть воды тут же с шумом выплеснулась на помост.
   Народ рукоплескал этому зрелищу. Вопли восторга прокатились по всем рядам. Диокл уже повернулся к зрителям с торжествующим видом, как вдруг заметил, что голоса неожиданно смолкли. К помосту приближался рослый человек в доспехах и малиновом плаще, а сопровождало его не менее десятка стражников с пиками. Воин всем видом своим походил на командира: на нем искрился чешуйчатый панцирь с высоким шейным воротником, наплечниками и наборной юбкой. Шлема на голове не было, и расчесанные волосы стягивала пурпурная тесьма. Солдаты едва поспевали за своим начальником, громыхая амуницией. На них были куполовидные шлемы с бармицами и панцири из продолговатых пластин, скрепленных скобами.
   Народ на площади поспешно расходился.
   -Вы двое! - прокричал воин в плаще, -Приказываю: подчинитесь тин-вэю Цянь Синю! Следуйте за мной или мы применим к вам силу.
   -Что делать? - брови Видрасены взметнулись в растерянности.
   -Никакого сопротивления, - твердо сказал Диокл, -в конце концов, разбирательство нам ничем не грозит. Все выяснится, и нас отпустят.
   Однако сомнение пустило свои ростки в душе обоих. Юноши сошли с возвышения, и у Видрасены сразу же забрали меч. Под охраной путников доставили в окружное полицейское управление города У.
   Арестовавший их человек оказался начальником управы Цянь Синем, по прозвищу Каменная Изгородь. Едва пленники оказались под сводами темного приземистого здания с длинными коридорами, тин-вэй объвил:
   -Именем Сына Неба вы задерживаетесь за нарушение общественного порядка и подстрекательство к мятежу.
   -Что?! - вскричал было Видрасена, но его тут же скрутили.
   -Принести две канги весом в семь цзиней! -крикнул Цянь Синь.
   Юношей подтолкнули к узкому столу, за которым, судя по виду, сидел полицейский секретарь - плешивый старичок с морщинистым лбом. Он уже растирал тушь в тушечнице.
   -Пиши! -велел ему Цянь Синь. -Сегодня в пятую стражу задержаны два государственных преступника и помещены под арест до особого разбирательства в окружном суде.
   Между тем подручные тин-вэя вынесли две железных колодки из одинаковых половин с вырезами для шеи и замкнули их на Видрасене и Диокле. Цянь Синь скрепил их казенной печатью.
   -Увести! - приказал он.
   Похоже, только оказавшись в камере подвала, где не было окон и царила кромешная темнота, юноши осознали всю серьезность своего положения.
   -Что с нами будет? - нотки отчаяния прозвучали в голосе Видрасены, который в отсутствии наставника Сангхабхадры не чувствовал себя достаточно уверенным. -Мы не знаем законов этой страны, наши товарищи не знают, где мы. А что, если нас казнят или мы просто не выйдем из этого подвала до конца наших дней?
   -Успокойся! - почти взмолился Диокл, который не потерял присутствия духа, но хотел спокойно поразмыслить в тишине, - учитель непременно найдет нас и освободит. Надо только ждать.
   -Никто не знает, где мы, - упрямо повторил индиец, - в этом огромном городе найти нас ему будет так же трудно, как отыскать просяное зернышко в пустыне! Почему ты помешал мне на площади? Я мог раскидать солдат, и мы бы ушли.
   -И ты поставил бы под угрозу всю нашу миссию! - укорил Диокл, - такой поступок мог бы сорвать заключение союза с ханьцами. Поверь мне, все будет хорошо. Умей только ждать.
   Оставшись в тишине, Диокл попытался, как тогда, в горах, вызвать перед собой образ Сангхабхадры. Почему-то он был уверен, что наставник должен услышать его.
   Однако ожидание тянулось мучительно долго. В темноте узники не могли даже определить время суток, а толстое каменное перекрытие не доносило с улицы никаких звуков. Надсмотрщики кинули им пару циновок и поставили в углу плошки с водянистой рисовой кашей и кувшин воды.
   Но вот прошел день, как показалось юношам, и стражники с фонарями в руках спустились в подвал, чтобы доставить задержанных в Ямынь, присутствие окружного суда.
   Равнодушный и холодный вид солдат не помешал Диоклу сделать попытку разговорить их, чтобы узнать, чего стоит ожидать в суде.
   -Дела ваши плохи, - наконец смягчился один из стражей. - Если вы не найдете в городе уважаемого человека, который выступит вашим поручителем и внесет за вас залог золотом или шелком, вас осудят, и тогда даже ши-цзюнь области не сможет повлиять на вашу судьбу. Тогда либо казнь, либо ссылка в провинцию до конца жизни.
   Диокл решил не делиться с Видрасеной этой неприятной новостью.
   Здание Ямыня было длинным строением с большим количеством лакированных опорных столбов. Его изогнутая черепичная крыша чем-то напоминала простертые крылья летящего фазана. Юношей провели в просторное помещение, над входом в которое висела табличка "Зал Справедливости". За обилием красных восьмигранных столбов они вскоре различили деревянное возвышение, на котором восседали судебные чиновники. Здесь Диокла и Видрасену заставили опуститься на колени, а сопровождавший их ху-вэй, глава стражи и подручный Цянь Синя, приблизился к возвышению и с поклоном представил полицейские таблички, скрепленные печатью своего начальника.
   Судьи совещались недолго. Один из них, в красном халате, расшитом фениксами и луанями, громко объявил:
   -Если у задержанных нет поручительства или сопроводительных прошений на высочайшее имя, мы можем сразу перейти к сути дела.
   Ху-вэй утвердительно кивнул головой.
   -За публичную демонстрацию магических умений, подрывающую устои государственной власти и склоняющую народ к беспорядкам, а также за вымогательство, приговорить к тридцати палочным ударам, заклеймлению лица и пожизненной ссылке в
   Гуйян.
   Услышав решение суда, Диокл растерянно посмотрел на Видрасену. Индиец уже сам, похоже, догадался, что вынесенный приговор не сулит им ничего хорошего.
   -Увести! - приказал высший судебный чиновник.
   Стражники бесцеремонно подняли юношей и, подталкивая их в спину, повели через все помещение, но в другую сторону. И вот, когда надеяться, казалось, было больше не на что, сильный шум и поступь тяжелых сапог нарушили тишину присутствия. Юноши обернулись: в зал ворвался, сверкая глазами, коренастый человек в шелковом двубортном халате, поверх которого был наброшен алый фартук, расшитый изображениями тигров. Фигура его была величественной, с волос спускались две желтых ленты.
   Стражники испуганно приникли к стене, а судебные чиновники склонились в поклоне:
   -Многие лета почтеннейшему цы-ши Гуань Шэну!
   -Что здесь происходит? - загремел сановник, обводя помещение тяжелым взглядом.
   -Первый Господин! - подобострастно обратился к нему высший судебный чиновник. - Закончено судопроизводство по делу о беспорядках на рыночной площади. Двум бродягам вынесен обвинительный приговор.
   -От имени нашего всемилостивого императора, повелителя Неба и Земли Сяо Юань Ди, приказываю освободить задержанных!
   -Но приговор вынесен, - пробормотал судья, втягивая голову в плечи.
   -Как должностное лицо, поставленное для контроля за ведомствами округов и выявления неправомочных действий на местах, я отменяю приговор данной мне властью! - возвестил сановник громоподобно.
   -Вседостойный цы-ши желает, чтобы дело было пересмотрено? - робко осведомился судья.
   -Я желаю, чтобы оно было ликвидировано, - непреклонно сказал Гуань Шэн, -как и все следственные протоколы по нему. Этих людей я забираю с собой, и к ним будет приставлена моя личная охрана. Снимите с них канги и освободите им руки.
   Полицейские стражники поспешили выполнить распоряжение сановника. Такой же громкой поступью Гуань Шэн покинул присутствие, а Диокл и Видрасена последовали за ним.
   На улице, перед Ямынем, они увидели четверых воинов из свиты сановника и своего учителя Сангхабхадру.
   -Похоже, мы не опоздали, - с благодушной улыбкой произнес наставник, оглядывая своих учеников.
   Юноши опустили головы.
   -Вы все еще словно дети, - с легкой укоризной заметил Сангхабхадра, -вас совершенно невозможно оставить одних на долгое время. Вы сразу же попадаете в какие-нибудь истории. Благодарите благородного Гуань Шэна за свое спасение.
   Диокл и Видрасена склонились перед сановником в искреннем поклоне.
   -Довольно церемоний, - рассмеялся тот, -здесь поблизости есть замечательная харчевня под названием "Тутовая Роща". Там все мы сможем изрядно перекусить.
   И Гуань Шэн жестом отпустил своих охранников.
   В юности Гуань Шэн был знатоком многих древних текстов и канонов. Он в совершенстве освоил Пятикнижие Кун-цзы, произведения легистов и моистов, а также учение Ян Чжу и идеи Престарелого Ли Эра. На экзаменах в столице он даже получил титул "Маоцай", Цветущий Талант, и должность сы-чжи, чиновника, ведающего
   докладами при дворе. Позже он пошел на повышение и принял звание цы-ши - надзорного сановника по делам всех округов Империи. Перспективы подобного рода были открыты перед жителями Поднебесной после коренных реформ У-Ди, полностью преобразовавшего старую систему административной власти. С той поры поощрялись любые молодые дарования, замеченные в области искусств и наук. Отличившимся предоставлялась возможность вступить в чиновное сословие и своей мудростью служить делу процветания государства. У-Ди сделал конфуцианство господствующей идеологией. Также он учредил столичные инспекции по контролю за окружными чиновниками, чтобы бороться с произволом в стране и способствовать большей централизации управления.
   Гуань Шэн уже двадцать пять лет находился на императорской службе, используя всю проницательность своего ума во благо Поднебесной. Встретить его в резиденции тай-шоу, начальника округа У, было большой удачей для Сангхабхадры. После того, как Диокл и Видрасена не вернулись на подворье, наставник лично отправился в Городскую Управу, чтобы, помимо всего прочего, попытаться выяснить причину их внезапного исчезновения. Там он и столкнулся с Гуань Шэном, который приехал в окружной город У с инспекцией и разбирал материалы по уголовным делам.
   Сановник оказался человеком поистине любезным и благодушным, поражавшим своей образованностью и умением понимать корни человеческих проблем. Гуань Шэн и Сангхабхадра сразу почувствовали друг к другу взаимное расположение. Наставник посольства поведал о многотрудном странствии эллинов из страны Джамбу, об испытаниях, лишениях и прочих превратностях судьбы, повстречавшихся им на пути. Лишь только Гуань Шэн узнал о бесследной пропаже двух посланников, он поднял на ноги все управление и вскоре узнал от тин-вэя о двух задержанных на рынке иноземцах. Сановник тотчас поспешил в Ямынь, взяв с собой Сангхабхадру. Так благополучно завершилась эта непростая история.
   И вот сейчас, сидя за столом в харчевне и поднимая кубок с вином за здравие недавних страдальцев, Гуань Шэн вовсю улыбался и беседовал с наставником греков о премудростях Дао - Пути. Диокл и Видрасена, между тем, жадно налегали на похлебку и овощи.
   -Совершенные люди говорят, что после того, как человек узнал истину, тело его становиться телом Пути, - говорил сановник.
   Сангхабхадра чуть улыбнулся:
   -Любой из нас уже изначально является Путем и его необъятным телом. Только мало кто об этом догадывается, потому как людям свойственно жить с закрытыми глазами. Пелена невежества часто закрывает весь простор их ума, делая реальное нереальным.
   -Уважаемый наставник, - мягко возразил Гуань Шэн, -если это так, то человек больше не служит Небу, как предписано древними мудрецами, а служит самому себе.
   -Так в чем же здесь противоречие? -спросил Сангхабхадра. - Совершенномудрый служит Небу, будто самому себе, и служит самому себе, будто Небу. Вот тогда на земле устанавливается вселенская гармония: засуха не терзает землю, реки не выходят из берегов, звери и птицы не теряют своего потомства.
   -Ты говоришь, почтенный, очень любопытные вещи, - признал сановник. -Быть может, правда заключена в твоих словах. Но мы, жители Поднебесной, привыкли разграничивать небесное и человеческое. Этому научили нас Пять Предков и
   благомудрый Кун-цзы. О том же говорил и Лао-цзюнь.
   Сангхабхадра от души рассмеялся:
   -Да, Престарелый Ли Эр необъятно глубок! Но разве же ты не помнишь лучшее из всех его высказываний? "Знающий не говорит, говорящий не знает". Не кажется ли тебе, что совершенномудрые древности должны были умолчать о самом сокровенном, чтобы позволить человеку самому найти его в себе? Ведь любое указание, направляющее нас на какой-либо путь, неизбежно этот путь изменяет и утрачивает. Но остается невидимый Путь, который невозможно выразить словами и знаками. Это путь нашего сердца.
   - И этому пути ты учишь своих учеников, - снова развеселился Гуань Шэн, бросив взгляд на двух угрюмых юношей, - что же они так плохо усвоили науку держать сокровенное в самих себе, не смущая и не сбивая с толку других людей?
   -Они уже вполне поплатились за это. Ваш мудрец Мэн-цзы, кажется, говорил, что люди обретают мудрость через познание своих бедствий. Но здесь есть и другая сторона. Эти юноши настолько прониклись пониманием единотелесности с Путем, что готовы были принести себя в жертву делу процветания Дао - Пути своей родной земли. Презрев себя, они показали, что могут служить Небу.
   -Возможно, ты и прав, наставник, - сановник налил себе еще вина. - Насколько я понял из твоих рассказов и сегодняшнего происшествия, вас действительно вряд ли что-то сможет остановить на вашем Пути. Испытания и потери, как будто, даже делают вас сильнее.
   -Ослабление и утрата в одном месте неизменно оборачиваются усилением и приобретением в другом, - молвил Сангхабхадра, - ты наверняка должен помнить об этом из Канона Перемен.
   -Да-да, - засмеялся Гуань Шэн. - Ну что ж, тогда я позволю себе слегка поспособствовать вашему делу. Не случайно же судьбы наши пересеклись сегодня в этом городе? Я усматриваю в этой встрече волю Небес.
   Сановник обвел путников спокойным уверенным взглядом:
   -Завтра я возвращаюсь в столицу, и вы можете отправиться со мной. Я постараюсь устроить вашу встречу с Юань-ди.
   Глава 12. При дворе
  
   Город медленно вырастал из-за синих хребтов Циньлина. Путники ехали молча и наблюдали, как упиваются солнцем роящиеся над их головами мошки. Воздух сочился утренней чистотой, а с дальних полей ветер доносил сладковатые ароматы цветов.
   Диокл пригляделся. Пылающие нити солнечного диска, снизойдя на землю, уже явственно очертили контуры дальних строений, оттеняя бледнеющий горизонт. Навершия зданий, все увеличиваясь в размерах, вставали теперь перед путниками сверкающей стеной. Это был город, блистающий словно золото, переливающийся, точно перламутр.
   Окружающие его со всех сторон оросительные каналы, пашни, дороги и селения были отсечены сплошной сферой крепостных стен, немного ломанной и покрытой широкими выступами. Они напоминали отполированные грани большого драгоценного камня. А за ними возносились в небеса ровные языки чуть колеблющегося светового
   пламени: это были башни, кровли и скаты.
   Когда путники приблизились еще ближе, золотой ореол немного рассеялся и люди смогли различить другие цвета: желтые, белые, синие, изумрудные. Они делали город похожими на радугу, упирающуюся в небосвод.
   Трехцветными оказались крепостные стены. Как и большинство домов, они были выложены из обожженного сырцового кирпича и окрашены разными минеральными растворами. Дальше взмывали ввысь удивительные храмы, подобных которым Диокл еще не встречал. Все они стояли на огромных платформах, имели пирамидальную форму и восходили вверх усеченными квадратами. К их входным арочным проемам вели длинные ступенчатые лестницы и наклонные площадки.
   Обилие цветущих садов и парков с незнакомыми юноше деревьями охватывало со всех сторон цилиндрические дома, окна которых походили на узкие щели под самой кровлей. Много деревьев было и вокруг пилонов дворцов, покрытых многоярусными рельефами. На них можно было разобрать фигуры быков с человеческими головами, образы Солнца и Луны, а также надписи, сделанные в форме косых клинообразных углублений в стене.
   Греки и свита Гуань Шэна на миг остановились в некотором отдалении от города. Спутники Диокла тоже внимательно разглядывали ханьскую столицу. От города, заполненного прохладой зелени и многочисленных бассейнов, исходило удивительное спокойствие. И все же, во всей этой уравновешенной картине было что-то такое, что вселяло в сердце послушника легкое недоумение.
   Диокл уже отчетливо видел людей. По улицам проносились боевые колесницы с воинами, одетыми в кожаные латы, мелькали культовые процессии горожан в набедренных покрывалах, скрепленных плетеными поясами. На одной из высоких храмовых площадок помещался золотой алтарь. Вокруг него неподвижно застыли трое жрецов в плащах с шарфами и накидками, отороченными длинной бахромой. Их завитые волосы и бороды, с вплетенными в них золотыми нитями, искрились, перекликаясь с бликами браслетов и тиар. Один жрец держал в руках глиняные таблички, другой -золотую арфу. Третий, головной убор которого был похож на феску со звериными рогами, возносил молитву. До Диокла долетели его приглушенные слова:
   "Когда наверху небеса не назвали,
   Именем суша внизу не звалась,
   Апсу их начало осеменил,
   Пучина Тиамат всех их рождая,
   Воды свои воедино смешала..."
   Внезапно говоривший повернулся в сторону послушника и устремил на него немигающий взгляд. На шее его зажглось фигурное ожерелье в форме двух бегущих оленей. Диокл, холодея с каждым мгновением, всматривался в эти тонкие, точеные черты немного удлиненного лица, в эти открытые голубые глаза. Все это казалось ему до боли знакомым. И тут озарение настигло его: Каллимах!..
   -Эй, Диокл! Что случилось? -Видрасена настойчиво теребил послушника за плечо, -Ты что, призрака увидел? Мы въезжаем в Чан-ань.
   Юноша встряхнул головой, и видение Золотого Города сразу же исчезло. Перед ним поднимались зубцы укреплений ханьской столицы, на миг показавшиеся Диоклу сияющими золотом.
   Многоцветные кирпичные стены тотчас же превратились в серые и каменные, ступенчатые башни растворились в воздухе, уступив место длинным изогнутым кровлям. Должно быть, солнце, ослепившее Диокла своей фееричной иллюзией, уже отдалилось, обнажив реалии городского облика Чан-аня.
   В столицу вело девять огромных ворот, возле которых, точно монументы, выстаивали стражники с дощатыми щитами и алебардами. Но едва только конная и
   колесничная свита цы-ши, пополненная семнадцатью посланниками из Западного Края, приблизилась к одному из входных проемов, воины поспешили воздать почести Гуань Шэну. Они еще издали узнали его кортеж по цвету знамен и надписям на них.
   Название города, раскинувшегося в долине реки Вэйхэ, в переводе означало "Вечный Мир". Со времен эпохи Чжоу он был важным торговым и политическим центром Срединных Земель. При Лю Бане Чан-ань стал столицей объединенной Империи. Блистательный Гао-цзу возвел в городе два дворцовых комплекса, ставших жемчужинами архитектурного зодчества Поднебесной. Это были Дворец Вэйян, обнесенный неприступной стеной, и Дворец Вечного Счастья, воздвигнутый на останках строений эпохи Цинь.
   Помимо дворцов в этом многолюдном городе выделялся Храм Заоблачных Высот, "Гранитный Лес" с собранием памятных стел, и Сигнальная Башня, от которой расходились четыре главных улицы столицы: Бэй, Нань, Дун и Си, обозначавшие Четыре Предела Бытия. Улицы, в свою очередь, делились на шестьдесят кварталов. Чистейший воздух Чан-аня сохранялся благодаря многочисленным паркам, бассейнам и источникам, крупнейший из которых -Источник Хуацин, был излюбленным местом прогулок ханьских императоров.
   -Едем к Павильону Девяти Чистых Сфер, - объявил Гуань Шэн, - всем нам нужно отдохнуть с дороги.
   Диокл в задумчивости разглядывал повозки и экипажи, сновавшие по шумным улицам, суетливых людей, одетых в атлас и парчу. Но вдруг что-то в его памяти как будто всколыхнулось, и он придержал коня.
   -Стойте! - взволнованно сказал юноша своим спутникам. Он уже все понял. Перед его мысленным взором вспыхнуло фигурное ожерелье в форме двух бегущих оленей.
   -Да в чем, в конце концов, дело? - возмутился Ликофор.
   -Они уже здесь, - без тени сомнений произнес юноша.
   -Кто здесь? - не понял Видрасена.
   -Скифские посланники в ханьской столице.
   Греки, все как один, растерянно посмотрели на Диокла. Никто не нашел, что сказать.
  
   ...Три десятка всадников быстрой рысью мчались по пыльным дорогам огромной страны Чина.
   - Ты только глянь! - иногда поражался Агдак, когда в поисках пристанища они сворачивали в ближайший город. - То, что у нас продается как немыслимая роскошь, тут можно найти на любом самом дешевом рынке! Ты посмотри на этот шелк! А на фарфор!
   Он вдруг спросил что-то торговца, тот ему ответил, и Агдак запустил руку в мешок у седла, вытаскивая серебряную монету.
   - Вот как? - воскликнул Скирт с удивлением и восхищением. - Ты понимаешь язык серов?
   - Я вообще очень способный к языкам, - рассмеялся Агдак. - Между прочим, я недавно выяснил, что знаю даже дяньский язык! Когда мы с вами расстались в горах и блуждали в поисках выхода из ущелья, нам дорогу преградил отряд дяней; так вот, когда они наставили на нас копья, оказалось, что я прекрасно понимаю, как на их наречии будет слово "стоять!"
   Скирт улыбнулся.
   - Но должен тебя утешить, - продолжал Агдак, - сейчас я говорил по-явански. Просто, как видно, ты не большой знаток говора яванов, чтобы узнать его в таком искаженном виде.
   После общения с торговцем выяснилось, что тут не раз появлялись гости из их краев, закупая чудесные произведения Срединных Земель. Правда, родным для скитов языком никто не владел, но и познаний торговца хватило, чтобы найти проводника, согласившегося довести их до столицы.
   Звали проводника Ли Унь, он часто путешествовал до столицы и обратно, выполняя самые разные поручения, в том числе и иноземных купцов, а потому неплохо владел греческим языком. И вот скиты бодро скакали по дорогам, почти не задерживаясь в пути, и вскоре на горизонте появился Чан-ань, столица всей Чины, величайший город, который они когда-либо видели.
   Когда-то Скирт был поражен видом Патталы, который показался ему Белым городом, сияющим собственным светом. Чан-ань тоже сиял, но особым, золотым блеском, видимым издалека.
   Скиты отобрали у греческого посольства все их имущество, включая вьючных лошадей и верительные грамоты, а главное - всю казну посольства, так что теперь перед ними легко открывались любые двери и с ними с удовольствием разговаривали чиновники.
   Однако вход в Чан-ань оказался неожиданно закрыт. Такую толпу вооруженных людей стражники отказались пускать наотрез.
   - Не везет тебе в посольствах, - усмехнулся Агдак, поглядев на опечаленное лицо Скирта. - Слыхал я, в прошлый раз, когда тебя посылал Мога, все посольство погибло? Не страшно повторить его судьбу теперь?
   - Я надеюсь, что поумнел с тех пор, - произнес Скирт и обратился к проводнику. - Скажи им, что мы послы могущественной державы Ария, расположенной за горами. И скажи, что мы хорошо заплатим.
   Проводник вновь побрел договариваться со стражниками.
   Рядом со скитами уже столпился недовольный народ, которому чужеземцы перегородили вход в город. Внезапно проводник опрометью кинулся назад, к скитам, и, добежав, бухнулся на колени; а следом за ним и остальные местные жители поспешно упали на землю.
   - Чего это они? - удивился Агдак.
   - Умоляю вас, опуститесь! - прошептал проводник, притягивая Агдака вниз за штанину.
   Пожав плечами, Агдак опустился, и следом за ним встали на колени все его воины.
   Из ворот появилась процессия.
   - Это что, император? - прошептал Скирт на ухо проводнику.
   - Что вы! Это же сам Ши Сянь! - отозвался тот.
   Скирт распрямился, хотя все еще стоял на коленях.
   На колеснице с огромными - в рост человека - колесами, запряженной четверкой соловых лошадей, под пышным балдахином ехал невысокий кругленький человечек в синем шелковом халате и красной остроконечной шапке со свисающей с нее золотой кисточкой. Узкие глазки человечка быстро скользнули по склоненной толпе и уперлись в Скирта.
   Он что-то быстро сказал, и двое воинов в широкополых деревянных шлемах, в синих коротких кафтанах и широких штанах, с копьями и квадратными щитами в руках бросились к Скирту.
   - Эй, ты, как тебя там, - негромко обратился Скирт к коленопреклоненному проводнику, целовавшему пыль, для убедительности потрогав его коленом, - Ли Унь! Объясни им, кто мы такие!
   Стражники подскочили к Скирту и поставили его на ноги, вопросительно глядя на загадочного Ши Сяня.
   Тот высунулся из колесницы и что-то произнес.
   - Что он говорит? - спросил Скирт проводника.
   - Спрашивает, кто ты такой и откуда прибыл, - повернув голову на бок, прошептал проводник.
   - Я - Скирт из рода Гнедого коня, личный охранник великого князя саков, правителя державы Ария за горами, - гордо ответил Скирт. - Переведи ему.
   Ли Унь только глубже зарылся в пыль.
   Человечек вновь что-то сказал, и один из стражников, встряхнув, поставил проводника стоймя. Тот сделал попытку вновь упасть на колени, но стражник его вовремя поймал.
   Запинаясь от страха, Ли Унь перевел слова Скирта. Ши Сянь задумчиво рассматривал Скирта и его товарищей, понемногу тоже поднимавшихся на ноги. Наконец, он что-то произнес.
   - Мудрый Ши Сянь, да пребудет с ним вечное благословение Неба, спрашивает, как ты можешь доказать свои слова?
   - Там, где я вырос, принято верить на слово, - отозвался Скирт. - Но если ему нужны доказательства - вот грамота, - и он протянул одну из грамот, отобранных у греков. Сам он понятия не имел, что там написано, но был уверен, что вид грамоты, скрепленной печатью Гермея, должен произвести впечатление на сановника.
   Тот повертел грамоту в руках и отдал обратно.
   - Мудрый Ши Сянь, да пребудет с ним вечное благословение Неба, спрашивает, зачем вы прибыли к нам, - произнес проводник.
   - Я бы предпочел говорить об этом в другом месте, - уклончиво сказал Скирт. - Но если он хочет знать - мы прибыли для заключения договора с его императором.
   Проводник перевел не сразу, задумавшись поначалу. Видно было, что и Ши Сянь задумался над ответом. Наконец, он медленно процедил слова.
   - Мудрый Ши Сянь... - начал проводник.
   - Да пребудет с ним вечное благословение Неба, я понял, - нетерпеливо произнес Скирт. - Что он сказал?
   - Говорит, что варвары, прибывшие из-за гор и желающие удостоиться чести лицезреть милость императора, могут войти в город и остановиться в гостинице "Напиток Лунного Зайца", где их найдет позднее личный ши-чжун Ши Сяня.
   Скирт поклонился, приложив руку к груди. Отозвав охранников, Ши Сянь тронулся дальше.
   - Надо же, - Агдак встал рядом со Скиртом, отряхивая пыль со штанов. - И тут мы варвары! А вроде бы еще ничего не делали...
   - Может, у них так принято - всех чужеземцев называть варварами? - предположил Скирт. - Или наш проводник не нашел другого греческого слова? А, Ли Унь?
   - Вы все смеетесь, - недовольно пробурчал тот. - А ведь вы были на волосок от смерти. Если бы вы вызвали неудовольствие Ши Сяня, вряд ли бы дожили до утра!
   Все время, пока колесница сановника не скрылась из виду, прочие местные жители лежали лицом в землю.
   - Да кто он такой, этот Ши Сянь? - удивленно спросил Скирт.
   - Но это же Ши Сянь,- с благоговейным ужасом повторил проводник, уверенный, что все должны знать это имя.
   - Чем же он знаменит?
   - О, чужестранцы! - горестно воскликнул Ли Унь, глядя на своих спутников с сожалением. - Мало найдется в нашей стране людей, которые могли бы сравниться с Ши Сянем своим влиянием и положением.
   - И какое у него положение? - теряя терпение, однако все еще надеясь получить ответ, спросил Скирт.
   - Он главный евнух двора, - с серьезным видом произнес Ли Унь.
   Скирт перевел взгляд на Агдака и увидел, как тот покраснел от натуги, пытаясь удержать смех. Из горла вождя донеслись сдавленные всхлипы. Скирт прикусил губу, чтобы не обижать Ли Уня усмешкой, хотя ему тоже хотелось расхохотаться.
   - Да, - в тон Ли Уню произнес Скирт. - Это, конечно, важная должность. Как думаешь, Агдак?
   - И эти люди еще называют нас варварами! - сумел выдавить из себя Агдак на родном языке. - Да, там, где заправляют евнухи, мы вряд ли найдем понимание.
   Он перешел на греческий, сумев справиться с приступом смеха и вытирая слезы, выступившие на глазах:
   - Я полностью с тобой согласен. Это достойная цель для всякого жителя Поднебесной империи - стремиться стать главным евнухом. А не удастся главным - так ведь у императора, наверное, есть и не главные? И я понимаю, как нам, судя по всему, несказанно повезло. Мы сразу попали на глаза одному из ближайших людей императора. Ли Унь, отведешь нас в гостиницу, о которой он говорил?
   На этот раз, после приказа Ши Сяня, ни один стражник не посмел задерживать скитов, с гордым видом проехавших в ворота города.
   Внутри город оказался теснее, чем выглядел издалека, но тем не менее его строгий порядок и прямые улочки создавали некое впечатление уюта.
   Дом, который Ли Унь гордо назвал "гостиницей" - то есть, домом для гостей, - на вид ничем не отличался от соседних. Однако по каким-то загадочным знакам, нарисованным возле входа, проводник безошибочно определил, что тут могут остановиться приезжие и что хозяин дома считает себя наследником "мудрости лунного зайца", о чем говорил Ши Сянь.
   Скиты наконец смогли отдохнуть от долгой дороги. Раздобыв у хозяина медное корыто, Скирт вымылся сам и стал приводить в порядок свою одежду - не хотелось выглядеть перед императором грязнулей и оборванцем.
   Обернувшись в походный плащ, Скирт развесил сушиться свой наряд и устроился на скамейке напротив Агдака. Тот уже купил у хозяина местного вина и потягивал его из глиняной чашки.
   - Помнишь, мы говорили о том, что нас называют разбойниками? - заговорил Скирт, глядя, как Агдак поглощает вино. - И чем же мы от них сейчас отличаемся? Отобрали у путников все средства и пожитки, приехали в столицу и теперь проедаем и пропиваем награбленное!
   - Что ты предлагаешь? - нахмурился Агдак.
   - По крайней мере, не тратить добытое в бою добро на собственное увеселение. Как я понял, местные начальники не против помочь нам в нашем деле, если мы как следует им заплатим. А это значит, у нас будут серьезные расходы.
   Агдак с неудовольствием отставил в сторону кувшин с вином.
   - Я мог бы и с тобой поделиться, - заметил он.
   Ли Унь куда-то пропал, и даже побродить по городу скиты не могли, обреченные на бездействие. Впрочем, большинство их наслаждалось отдыхом, и только Скирт мучился в сомнениях, пытаясь представить, как ему поступить дальше. Он вспоминал все подробности своего прошлого, неудачного, посольства, и старался понять, что же было не так и как ему следует себя вести в этот раз.
   Ли Унь объявился только вечером следующего дня, и с ним пришел человек от Ши Сяня.
   - Мудрый Ши Сянь... - под предупредительным взглядом Скирта проводник проглотил оставшуюся часть положенной формы титулования сановника, - зовет к себе главу посольства варваров.
   - Что же, пойдем, - Агдак стал подпоясываться мечом.
   Человек, пришедший с Ли Унем, остановил его.
   - Нет, - перевел проводник. - Только он, - Ли Унь указал на Скирта.
   Агдак пожал плечами.
   - Ну, что же. Ты это затеял, тебе и выпутываться. Но как бы там ни было - удачи!
   На дальнем конце города был как бы еще один город, поменьше. Там, за толстыми стенами, располагался дворец императора и дома его ближайших приближенных. Загнутые крыши сияли золотом, устремляясь легкими очертаниями в небо.
   Скирт с удивлением осматривался, пока его вели по тихим спокойным дорожкам садов, и не заметил, как оказался в просторном зале, завешенном шелковыми знаменами.
   Навстречу ему вышел Ши Сянь. Проводник попытался упасть на колени, но сановник удержал его жестом, позволив стоять.
   - Ты не все мне сказал, - начал свою речь сановник. - Почему на твоей грамоте печать греческого царя, с царством которого наши люди ведут торговлю, надеясь просветить этих варваров светом истины через наши товары?
   Этого вопроса Скирт не ожидал, а потому решил говорить правду. Ну, или почти правду.
   - Мой повелитель, царь саков Мога, разгромил царство Гермея и считает себя его наследником. У нас и монеты с изображением Гермея, - просто добавил он.
   Ши Сянь усмехнулся.
   - Вы проехали через земли Дяней, которые в беспросветной глупости своей решились отойти от милости нашего повелителя и попытаться жить своим умом. Насколько мне известно, никого, кто бы ехал к нашему двору, они не пропускают через свои территории. Как проехали вы?
   - Но ведь торговцы как-то проходят, - возразил Скирт.
   - Одно дело - торговые караваны, - бойко переводил Ли Унь, - другое - вооруженный отряд.
   - Вот так нам и пришлось пройти, - признал Скирт. - С боем. Мы убили вождя дяней!
   Ши Сянь с удивлением посмотрел на него.
   - Я проверю твои слова, и если они окажутся правдой, наша милость будет на вашей стороне. Но теперь говори, чего же ты хочешь от нашего императора? Что вы, люди из-за гор, можете предложить нам такого, чего бы мы не могли добиться сами?
   Скирт не торопился с ответом. Он вспомнил все, что слышал о серах, о Чине, о его соседях, но в голову упорно лез Варох с шелковым платком в руках. Наконец, Скирт заговорил.
   - Скажи ему, - обратился он к проводнику, - что вашим границам угрожают юэчжи с севера, что на юге поднимают восстание дяни. Мы же можем быть ему хорошими союзниками против юэчжей, ибо власть моего повелителя простирается в степи, а если она распространится до гор - то и в борьбе с дянями он тоже может рассчитывать на нашу помощь.
   - С этими глупыми повстанцами мы расправимся сами! - возразил Ши Сянь. - Что касается Юэчжей, то их отряды уже бегут от наших доблестных воинов, и тут вы нам вряд ли поможете. Что еще ты мог бы предложить?
   - Ну... Наша земля славится прекрасными скакунами, и мы могли бы поставлять их в твою страну! - выпалил Скирт последний свой довод. Он не знал, как будет выполнять это обещание, но пока выбора у него не было.
   На сей раз задумался Ши Сянь.
   - Что же, это существенное слово в вашу пользу. Я доложу о вас императору. Вскоре вы предстанете перед его очами.
  
   Глава 13. Выход императора
   Рассказывали, что во втором лунном месяце третьего года эры Юнгуан божественному Лю Ши, небесному владыке Сяо Юань-ди, приснился странный сон. Он увидел, что средь бела дня в Зал Яшмы с облака спустились несколько чужеземцев диковинного вида и поднесли ему сверкающий золотом плащ. Когда император развернул его, плащ сразу закрыл половину неба.
   Проснувшись, император тут же призвал к себе советника Чжан Мэна и попросил разъяснить его сон. Советник думал недолго.
   -Дни твоего благоденствия, Государь, будут долгими, а правление счастливым. Люди из далеких земель предстанут перед твоими очами, чтобы помочь тебе укрепить свою власть над Поднебесной и всеми ее дальними и ближними пределами.
   Очень возрадовался тогда император и повелел возжечь благовония перед Алтарем Предков, а во все храмы столицы отправить щедрые пожертвования.
   В действительности же, власть одиннадцатого ханьского монарха Юань-ди совсем не была прочной. Многие годы мятежи и пограничные раздоры терзали страну, изнуряя казну и людей. Для того, чтобы усилить армию и подавить беспорядки, император вынужден был увеличивать налоги.
   Однако самая непримиримая борьба кипела при дворе Владыки. Противники не могли простить императору его низкого происхождения - отца Юань-ди воспитал простой тюремщик Бин. С самой юности жизнь правителя подвергалась опасностям. Недруги сумели извести ядом его мать и несколько раз пытались отравить самого Юань-ди.
   Позже, когда Владыка Поднебесной начал возрождать в Срединных Землях идеалы совершенного правления эпохи Чжоу, он столкнулся с отчаянным сопротивлением сановников Партии Двора. Так, на сорок седьмом году правления под девизом Чуюань, секретарь Хун Гун и главный евнух Ши Сянь составили заговор против учителей императора Сяо и Чжоу, добившись отстранения их от власти и лишения всех должностей. Не снеся преследований и издевательств, Сяо принял яд.
   На сорок третьем году эры Юнгуан небесные знаки были истолкованы не в пользу конфуцианцев, и представителей их партии отстранили от двора. Под давлением Ши Сяня блистательный наставник Чжан Мэн покончил с собой. Но даже после этого тяжбы продолжались, разрывая единство страны.
   В придачу ко всему началась череда неурожайных лет, а все небесные знамения неизменно были неблагоприятными для Поднебесной. Шаньюй сюнну Чжичжи убил ханьского посла и развязал большую войну. Против него был направлен да-цзян Чэнь Тан с многочисленной армией.
   Все эти неурядицы и тревоги ранили душу императора, который мечтал править государством подобно Трем Августейшим Владыкам, являть народу добродетель и пребывать в покое ради совершенствования ближних, как завещано древними мудрецами.
   Вот потому встреча с греческими посланниками в городе У пробудила в сановнике Гуань Шэне смутную надежду на восстановление благоденствия Поднебесной и на душевное оздоровление Сына Неба. Теперь он настойчиво искал повода, чтобы представить Юань-ди своих новых знакомцев. Выяснив наконец, от секретаря Хун Гуна, что государь последние дни пребывает в хорошем настроении, сановник попросил его организовать аудиенцию, преподнеся в подарок нефритовый браслет.
   Так в шестую стражу восьмого дня, в сезон Бай Лу, Белых Рос, посланники царя Гермея были допущены во дворец для лицезрения ханьского владыки. Вместе с Гуань Шэном к престолу Сына Неба отправились Сангхабхадра, Ликофор и Диокл. Все они облачились в парадные шелковые кафтаны с подкладкой -цзяпао, скрепленные поясом -гэдай, и широкие штаны -таоку.
   Им было позволено переступить черту так называемого "Императорского Города", негласно называемого Долиной Власти. Посланники шли по мощеной аллее, разглядывая бесчисленные водоемы, каналы с мостками, павильоны и дивные сады, главными среди которых были Сад Долголетия и Сад Спокойствия. Запахи цветов, благовоний и масел стелились по земле и вздымались к небу терпкими облаками. На подступах к Внешнему Дворцу, состоящему из Залов Небесной Чистоты, Земного Спокойствия и Сохранения Гармонии, вдруг выросли грозные стражи: это были гигантские скульптуры крылатых львов и свернувшихся в кольцо драконов.
   Миновав Полуденные Ворота, послы прошли через несколько галерей и павильонов, пока не достигли Внутреннего Дворца, включавшего в себя Зал Яшмы, Зал Золотых Колокольчиков, а также Зал Объединения и Мира. Все крыши его строений были покрыты позолоченной черепицей, а на углах скатов имели глазурованные изваяния: здесь были и бессмертные, оседлавшие фениксов, и волшебные цилини, и небесные воины. Внешние стены всюду были пурпурными.
   Оказавшись внутри, Диокл заворожено рассматривал длинные мраморные балюстрады, пандусы и перила, покрытые изысканной резьбой. Лакированные колонны и столбы оканчивались золотыми навершиями в форме распускающихся цветков. Стены бесконечных галерей были выстелены сплошной тканью рельефов, раскрашенных в разные цвета. Чаще других на них встречались драконы, но можно было увидеть также горы, воды и облака. Перед каждой галереей путников неизменно останавливала караульная стража во главе с дежурным чиновником, но после нескольких фраз Гуань Шэна пропускала дальше.
   Наконец посланники добрались до Зала Объединения и Мира. Здесь им вновь пришлось остановиться, ожидая, когда их, в числе других посетителей, допустят в главный зал. Греки застыли перед закрытыми створками, по обеим сторонам от которых блестели изваяния больших черепах с оскаленными мордами - символ долголетия небесного владыки.
   Удар в гонг оборвал невольные размышления посланников Гермея.
   -Пора, - шепнул Гуань Шэн.
   Фигурные створки шумно отворились, и в главный зал устремились все удостоенные милости лицезреть императора в этот день.
   Послы следом за сановником вступили в ярко освещенный зал. Предупрежденные о правилах дворцового ритуала, они сразу же опустились на колени и совершили девять поклонов, касаясь лбом устланного коврами пола, после чего по знаку Гуань Шэня отошли в сторону. Грянул целый оркестр из флейт, цитр и барабанов.
   Наконец, всем гостям было позволено поднять глаза на лучезарного Владыку. Впрочем, за всем великолепием царственного облачения было невозможно различить лицо императора. Головной убор Юань-ди, который назывался "мянь", был громоздкой и угловатой конструкцией, с краев которого спускались нити нефритовых подвесок пэйюй. Сверкающее словно солнце, Драконье Одеяние Лунпао слепило глаза. Это было традиционное облачение правителей Поднебесной с подковообразными рукавами и воротником-накидкой, известное со времен Чжоу. Драконы, вышитые шелковыми нитями по методу буцзи, покрывали грудь, бока и спину императора. Всего их было девять, но при взгляде спереди были видны только пять, что соответствовало знаку Престола Неба.
   Спинка трона Юань-ди тоже была покрыта резными изображениями драконов. Сам трон стоял на высоком цоколе и был инкрустирован драгоценными камнями. На нем выделялись державные знаки: Солнце, Ян, и Луна, Юэ, означающие всеобщую гармонию; Насекомое, Хуа -мудрость владыки; Водоросль, Цзао -милосердие; Огонь, Хо -справедливость; Рис, Фень -богатство, Гора, Шань -защита от невзгод и Звезда, Син -объединение судьбы императора с законом Небес. Перед троном гордо возносили свои клювы бронзовые журавли -символ успеха, искрились курильницы и треножники. За троном была развернута расшитая диаграммой Вселенной парчовая ширма и флаги - ци.
   Даже не само убранство Зала Объединения и Мира с его лепными сводами и многоцветными орнаментами, а выложенный из золота, нефрита и самоцветов искусственный пруд увлек внимание Диокла. Кайма его обрамлялась лилиями и лотосами, а за ними открывалась модель Мирового Океана со всеми странами и островами.
   Раскатистый голос, доносящийся словно прямо с небес, неожиданно возвестил:
   -Тот, кто увенчан благостью Неба и опирается на силу Земли; кто одухотворен дыханием вселенских стихий и опоясан властью Четырех Пределов; тот, кто овладел рукоятью Пути и воцарился в центре для того, чтобы сердце его, сопутствуя изменениям мира, стало опорой для всех живущих - готов принять сегодня знаки покорности от чужеземных варваров и явить им свою безграничную милость. От превысокого престола божественного Сяо Юань-ди нисходит благодать к низшим и смиренным.
   - А вот и наши противники, - незаметным кивком головы Сангхабхадра указал на входящих в зал скифов.
   К приему у императора Скирт готовился особенно тщательно. Агдак полностью переложил дела на Скирта, справедливо рассудив, что, раз он не понимает до конца замысла юноши, то и вмешательством своим скорее может лишь навредить. В конце концов, Скирт был телохранителем Моги; быть может, князь в самом деле дал ему указания на этот счет?
   Во дворец они отправились впятером: Скирт, Агдак, Харив и еще двое десятников - Лода и Раздак. Как могли, они принарядились. Агдак хотел купить местные наряды, но, посмотрев на пестрые одеяния жителей, передумал.
   - В конце концов, мы же варвары, - усмехнулся он. - Зачем нам подражать их великолепию?
   Вел их все тот же человек от Ши Сяня, что уже приходил за Скиртом, а переводчиком был все тот же верный Ли Унь. Скирт уже видел дворец императора - издалека, когда ходил к Ши Сяню, - а вот на его спутников он произвел сильное впечатление. Агдак умолк, и молчал всю остальную часть пути. Харив и Лода только вздыхали, причмокивая.
   - А все-таки строить они умеют, - заметил Раздак. - Надо это признать.
   Войдя в зал, где перед ними в золотом сиянии восседал император, они по знаку Ли Уня опустились на колени. Скирт различил на губах Агдака тонкую улыбку, скрываемую в усах.
   Наконец, Ши Сянь оповестил от лица императора, что прибывшие варвары могут подняться.
   Скирт положил перед собой принесенный мешок и раскрыл его, пододвинув в сторону престола. Перед глазами окружения императора оказались золотые чаши, украшенные самоцветами, золотые цепи и дорогие резные камеи, блестящее золотой насечкой оружие.
   Скирт присматривался к императору. Еще молодой человек, хотя - при том слое белил, которым покрыли его лицо, угадать возраст было сложно. Глаза ничего не выражали, казались полуприкрытыми. О чем он думал?
   Сановники рассматривали дары. Наконец, кто-то - не император, а один из приближенных, Скирт не разглядел, кто, - громко произнес.
   - Император дозволяет послам варваров изложить свою просьбу.
   Ликофор, до того прятавшийся за спинами своих спутников, чуть не выпрыгнул на середину зала.
   - Это уже наглость! - пробормотал он на ухо Сангхабхадре. - Привести то, что украли у нас, и подносить как дары от своего имени!
   - Тихо, мой друг! - едва слышно отозвался наставник. - Если ты не хочешь лишиться и той тени милости, что сейчас нам отпущена, соблюдай приличия и веди себя спокойно.
   Скирт собрался с мыслями, подтолкнув вперед Ли Уня.
   - О великий император, владыка основ жизни, осиянный благодатью Неба! Мы прибыли из-за гор, движимые лишь одной целью - служить великому царству и охранять его рубежи от врагов, не способных оценить милости его всемогущего повелителя! Весь наш народ готов нести эту службу там, за горами, всюду карая силой оружия противников твоей власти. В знак нашей покорности шлем тебе эти дары, умноженные двадцатикратно, - Скирт прикинул в уме число мешков, привезенных с ними, - и готовы поставлять тебе как наших коней, так и наших воинов!
   - Ты доведешь нас до войны со всей Чиной! - прошептал ему Агдак за спиной, пока Ли Унь переводил сказанное Скиртом. - Как ты собираешься все это выполнять?
   Скирт и бровью не повел, словно не расслышав сказанное Агдаком.
   Но внезапно он разглядел в толпе однообразно накрашенных и одетых людей знакомое лицо. Он вздрогнул - на него смотрели глаза Диокла, тем самым взглядом, который он помнил со дня своего ранения. Но теперь в этом взгляде сквозил холод и немой упрек.
   Мысли Скирта сбились. До сих пор он не сомневался в своей правоте; все происходящее напоминало ему детскую шалость вроде тех, когда они пугали коней на чужом пастбище или убегали на дальнюю речку купаться. Обвести вокруг пальцев этих зазнавшихся "детей Неба", почитающих варварами всех остальных, ему тоже казалось почетным.
   Но вырывать победу из рук Диокла было стыдно.
   Однако, он колебался недолго. В конце концов, самому Диоклу он ничего плохого не делает. Как и его наставнику, стоящему рядом. Они хотят состязания? Что же, посмотрим, кого в конце концов послушает император.
   Кто-то из приближенных императора заговорил в ответ, и Ли Унь торопливым шепотом начал переводить.
   - Император принимает под свою руку далеких варваров и дарует им свое милосердие. Взамен они обязуются каждый год поставлять табун лошадей в пятьсот голов для нужд императорской кавалерии.
   - Высоко император ценит свое милосердие, - чуть не присвистнул Агдак.
   - Милость, оказанная вам, так же высока, - уже от себя добавил Ли Унь.
   - Но он при этом ничего не теряет, зато получает пятьсот лошадей каждый год!
   - Ты хочешь поторговаться? - шепотом образумил его Скирт. - Сейчас нам важно его согласие, а все условия обговорим потом.
   - Император ждет также обещанные двадцатикратно умноженные дары, - напомнил Ли Унь, уже от лица придворного.
   - Они будут доставлены завтра же, - поклонился Скирт.
   Император сделал легкий знак бровями, и скиты, пятясь, как велел им Ли Унь, удалились из зала.
   Скирт наконец с удовольствием распрямился.
   - В конце концов, именно потому, что он ничего не теряет, он ничего не получит, - заметил он Агдаку на их родном языке, чтобы Ли Унь не услышал. - Если бы я просил у него войска для победы над яванами - тогда было бы, о чем говорить.
   - Но ты связал бы его с нами прочным союзом. А теперь - ты видел, что греки тоже умудрились добраться до дворца? Кто знает, что они сумеют ему пообещать?
   - Что же, значит, все только начинается, - Скирт расправил плечи.
   После ухода Скирта перед императором с глубоким поклоном выступил Гуань Шэн.
   - Позволь, повелитель, представить моих друзей, прибывших из далекого Западного Края, - он указал на своих спутников. Те вышли и замерли, согнувшись на полу.
   - Император дозволяет вам встать, - объявил Цзинь Чан, помощник императора, носивший звание чжун-чанши, постоянного камердинера двора. - Чего желают твои друзья?
   - Они выдержали долгий путь, их ограбили разбойники, они лишились всего своего достояния и просят твоей милости.
   - Милость наша будет им дарована, - повторил Цзинь Чан, после того как император что-то нашептал ему на ухо. - Если они докажут свою полезность Сыну Неба и его благословенной богами власти.
   - В самом деле, - добавил Ши Сянь. - Пусть берут пример с варваров, только что побывавших здесь! Они изъявили готовность служить нам без всяких условий; люди больше ценятся за то, что они предлагают, чем за то, что они просят. Но ты, Гуань Шэн, вполне можешь их одарить из своего собственного состояния.
   Гуань Шэн поклонился, и они с послами покинули зал.
   - Ради чего было устраивать нам такую встречу? - спросил Ликофор. - Нам даже слова не дали сказать.
   - И это хорошо, - ответил Гуань Шэн. - Теперь мы видим, что Ши Сянь договорился с вашими врагами. Ссориться с ним опасно. Но есть и люди, которые могут ему возразить.
   - А что, если обвинить скифов в грабеже и воровстве и потребовать справедливости?
   Гуань Шэн усмехнулся и промолчал. Ответил Сангхабхадра:
   - Суд не всегда стоит на стороне справедливости. К тому же, нам нечем доказать свои притязания.
   - Нас могут просто поднять на смех, - поддержал наставника Диокл. - Мы прибыли в числе семнадцати человек, скифов почти столько же - кто нам поверит, что мы не смогли отстоять свое добро?
   - Есть и еще одна причина, по которой не стоит обвинять скифов открыто, - заметил Гуань Шэн. - Слишком часто наше правосудие напоминает траву под ветром. Оно клониться туда, куда угодно императору и его ближнему окружению. И если Ши Сянь - не знаю ради чего - принял сторону скифов, значит, нам надо заручиться не менее весомой поддержкой, чтобы увидеть хотя бы призрачный берег справедливости.
   - Ты прав, - согласился с ним Сангхабхадра. - С точки зрения и Ши Сяня, и императора, скифы явно предпочтительнее нас. Они прибыли с золотом и обещаниями и ничего не просят взамен. Мы прибыли нищими и просим помощи, да еще и хотим получить войско, которое надо кормить и содержать, и еще неизвестно, вернется ли оно обратно. Если бы я был Ши Сянем, я бы, безусловно, выбрал скифов.
   - Но каковы эти варвары, а? - продолжал возмущаться Ликофор. - Явиться ко двору вместо нас, и пользуясь нашими же грамотами и нашим же добром, договариваться о том, о чем должны были договориться мы!
   - Да, - кивнул Сангхабхадра задумчиво, - мальчик не так прост, как я подумал.
   - Значит, вы знакомы с ними? - уточнил Гуань Шэн. - Это многое меняет.
   Они шествовали по цветущему саду, и в конце аллеи заметили пятерых скитов, о чем-то советовавшихся с проводником.
   Гуань Шэн решительно направился к ним.
   - Быть может, не стоит? - попытался удержать его Диокл.
   Но сановник уже подошел к скифам, заблудившимся в дорожках и тропках, и положил руку на плечо Скирту.
   - Скажи мне, юноша, знаешь ли ты, что такое Путь всех вещей, называемый у нас Дао?
  
   Глава 14. Дао
   В Павильоне Алых цветов благоухали пионы и струились ароматы изысканных блюд, которые слуги разносили по главному залу на лакированных подносах. Сюда Гуань Шэн провел своих гостей и Скирта после встречи в императорском саду.
   Агдак хотел сопровождать Скирта, но тот только покачал головой. Удивленный Скирт последовал за ханьским сановником, обратившимся к нему по-гречески, без особых колебаний. Со спутниками своими он расстался на выходе из сада, так как Гуань Шэн ясно дал понять, что хочет говорить только с ним. Однако для начала хозяин решил угостить всех прекрасным обедом.
   Сановник заказал для своих гостей самые изысканные деликатесы, которыми так славилась ханьская столица. Вскоре им поднесли дымящиеся рыбные и мясные блюда с диковинными названиями: "Драконьи потроха из Юэ", "Летучие рыбы с озера Гуань", "Фениксы с горы Даньшань". Музыканты слаженно заиграли для сановника мотив "Небесного Цветения".
   Однако ни музыка, ни прекрасная еда не могли развеять царящего за столом напряжения. Ликофор уткнулся в фарфоровое блюдо и жевал, насупившись и ни на кого не обращая внимания. Диокл напротив, избегал встречаться взглядом со скифом и старательно смотрел в сторону, изучая открывающийся из окна заведения вид. И только Сангхабхадра оставался непроницаемым и спокойным.
   Павильон Красных Цветов располагался на южной оконечности Императорского Города. С его верхнего этажа было видно Южную Стену Чан-аня. Это была самая высокая стена крепости, так как по своему направлению она призвана была олицетворять зрелую силу Ян. Диокл видел непривычно широкие улицы, по которым то и дело катились скрипучие повозки, запряженные быками или лошадьми, проносились носилки вельмож, вокруг которых стремглав бежали слуги и размахивали разноцветными флагами.
   Некоторые улицы вели к Южным Воротам, другие переходили в более узкие переулки с многочисленными глиняными водостоками, предназначенными для отвода дождевых вод. Вблизи от Императорского Города выделялось множество усадеб чиновников, обвитых благоухающими деревьями. Стены их были раскрашены в белые и красные тона, а черепичные крыши соединялись выпуклыми краями. На них можно было заметить резные украшения, оповещающие о ранге владельца. И почти всюду по городу разносились бойкие зазывания гадальщиков и уличных предсказателей судеб.
   Скирт молчал, с увлечением поглощая стоящую перед ним еду, происхождение которой он бы не взялся угадать. Он тоже старался не смотреть на людей, сидящих рядом с ним, особенно боясь встретиться взглядом с Сангхабхадрой.
   - Не правда ли, прекрасное место? - спросил Гуань Шэн, обводя рукой открывающийся вид.
   Скирт чуть не поперхнулся.
   - Что? - переспросил он, проглатывая все, что было у него во рту.
   - Я говорю, что отсюда открывается прекрасный вид, - спокойно повторил Гуань Шэн. - Вас, наверное, удивляет, что мы называем всех чужеземцев варварами. Но дело в том, что почти все, окружающее нас, создано нашими руками или руками наших предков, тогда как вы живете милостями природы. Наш император Хуанди, Желтый Владыка, первым научился перегораживать реки и направлять их в нужное русло. Он же преподнес нам искусство строить дома, крепости и храмы, одарил навыками различных ремесел. Так что вся красота, которой мы наслаждаемся здесь в мире и покое, создана нашими трудами, и мы имеем право взирать на другие народы несколько свысока.
   Скирт пожал плечами.
   - Зачем исправлять то, что и так прекрасно? Наши старики учат нас, что великие творцы мира предусмотрели в нем все, что нужно человеку для жизни - и не нам переделывать его. Мы учимся наслаждаться тем, что есть, а не гоняться за призрачной красотой нашего воображения.
   - Наше воображение тоже дано нам творцами не просто так, - заметил Гуань Шэн. - Направленное должным образом, оно способно творить удивительные вещи.
   Сановник окинул взглядом сады, простирающиеся за стенами города, весело загнутые вверх крыши домов, неторопливые повозки, катящиеся по широким улицам, словно видел все это в первый раз.
   Скирт отодвинул от себя блюдо.
   - Насколько я понимаю, ты позвал меня не для того, чтобы показывать красоты вашего города?
   - Почему ты так считаешь? - улыбнулся Гуань Шэн. - Разве наслаждаться красотой мира, пусть созданного и не твоими стараниями, не есть по-настоящему достойное занятие для человека?
   - Потому что рядом с тобой находятся те, кто уже успел представить меня перед тобой не в лучшем свете, - ответил Скирт.
   - Они не говорили ничего. Все, что я знаю сейчас о тебе - то, что ты чужеземец, из племени степных кочевников, выступающий, как будто, от имени князя ваших земель. Еще я знаю, что когда-то в прошлом пути ваши с этими людьми уже пересекались. Вот и все. Почему же они должны были рассказать о тебе что-то дурное? Или ты совершил по отношению к ним какой-то недостойный поступок, посеявший в их сердцах семена непримиримого раздора?
   Скирт опустил глаза.
   - Мы умеем уважать достойных врагов, - произнес он. - Но я не уверен, что так же умеют поступать и эллины.
   - Да что ты понимаешь в благородстве! - внезапно взорвался Ликофор. - Наш хозяин уговорил меня сесть за один стол с варваром, и я согласился из уважения к нему; но видят великие боги, я бы с большим удовольствием отдал тебя страже и посмотрел бы, как тебя обезглавили на рыночной площади! Ты, вероломно обокравший нас, бросивший голодных и больных умирать на дороге, теперь осмеливаешься смотреть нам в глаза?
   При этих словах Скирт поднял взгляд и посмотрел в глаза Ликофору.
   - Да, - ответил он. - Мне не в чем себя упрекнуть. И сейчас я уже жалею, что когда-то вернул вам свободу.
   - В самом деле, Ликофор, - внезапно вмешался Сангхабхадра. - Ты, должно быть, забыл, что именно Скирт освободил нас из заточения в краю дяней. И кто знает? Уж не спас ли он нас тогда от доли безвременной смерти?
   Скирт посмотрел на Сангхабхадру с благодарностью.
   - Но твое благодеяние, - ворчливо продолжал Ликофор, медленно успокаиваясь, - никак не отменяет той очевидности, в которой мы являемся друг для друга кровными врагами. И в этой жестокой распре ты без зазрения совести используешь против нас наше имущество и наши регалии.
   - Добыча, взятая с бою, всегда считалась законным владением победителя, - отозвался Скирт. - Сначала она досталась дяням, но мы разогнали их и забрали то, что нашли. Так что теперь она наша по праву.
   Ликофор побагровел, но смолчал.
   - Я не собираюсь тебя убеждать возвращать отнятое, - заговорил Гуань Шэн. - И уж менее всего я хочу с тобой ссориться. Не для того я тебя позвал. Но по твоим словам я понял, что ты бы хотел поступить на службу императору. Это я могу тебе устроить.
   Скирт поднял брови в изумлении.
   - Откровенно говоря, я имел в виду службу по охране границ, там, у себя на родине, - ответил он. - Мы готовы выполнять приказы императора, если они не будут для нас слишком обременительны.
   - Я понимаю тебя, - усмехнулся Гуань Шэн. - Но сейчас я говорю именно о тебе. Никакой двор в целом свете не сравнится с двором нашего императора. Наша империя не случайно называется Срединной и Поднебесной. Она поистине не знает себе равных под солнцем этого мира. Среди всего многообразия стран и народов ты нигде не найдешь больше места, в котором добродетель являлась бы основой правления, а справедливость и долг - условием существования простых людей. Страна наша пронизана светом древней мудрости, которая неугасимо живет в наших сердцах. Настоящие люди прошлого заложили фундамент нашего государства, научив нас жить в соответствии с дыханием мировых перемен. От них мы и приняли наследие небесных знаний. Так что, истинное величие и истинную мудрость ты можешь обрести только здесь.
   - Видел я вашу мудрость, - негромко произнес Скирт. - Как все падают на колени и бьются лбом об пол, как будто при виде божества!
   - Предназначение императора - служить посредником между миром богов и миром людей. В нем нет личности человека, и почтение, выказываемое трону, всего лишь форма сообщения с духом Небес. Император Поднебесной, чтобы тебе было понятно, есть как бы верховный жрец, через которого высшие силы Вселенной могут явить свою волю. Также через него на землю источается благодать и гармония небес божественной чистоты. Если бы ты был более проницателен, ты бы смог извлечь из всего увиденного тобой при дворе важные уроки.
   - А чему здесь надо учиться? - пожал плечами Скирт. - Запоминать все дворцовые ритуалы, правила одевания, как правильно сидеть, как правильно вставать - зачем?
   - Я могу тебе ответить на это. Вся система ритуалов обладает глубоким смыслом. Она позволяет не только императору, но и простым смертным вступить в соприкосновение с энергиями высшего мира. Это знание тоже завещано нам первопредками. В Поднебесной существует даже священная Книга Ритуалов. Выполняя предписанные правилами движения, ты принимаешь от богов и совершенномудрых духовную преемственность. Ритуал - тайный язык магических символов, проясняющий в человеке глубину вечно сокрытого.
   - Разве у вас нет обрядов поклонения богам? - спросил Ликофор.
   - Так это боги! Они - владыки мира, создатели его законов и правил. Они сами и установили, как им правильно поклоняться. Постигая эти обряды, я постигаю законы мира, а не то, что родилось в воспаленном воображении главного евнуха!
   - Тебе очень повезло, что мы разговариваем с тобой на греческом языке, - усмехнулся Гуань Шэн. - Если бы тебя услышали мои соотечественники, ты поплатился бы головой за пренебрежение нормами воплощенного на земле порядка.
   - Такая жизнь в вечном страхе - что-то не так сказать или не так сделать - и вовсе не для меня, - произнес Скирт, отворачиваясь. - Я готов погибнуть, но не готов унижаться даже ради великой цели. И сейчас я страшусь лишь одного - не выполнить возложенного на меня поручения.
   - Ты можешь мне о нем рассказать? - осведомился Гуань Шэн.
   - К чему мне откровенничать с тобой? - с вызовом встретил его вопрос Скирт. - Ты дружишь с моими врагами, ты пугаешь меня наказанием - почему я должен отвечать тебе?
   - Прежде всего, ты мой гость и гость моей страны, а потому должен соблюдать правила элементарного уважения, - ответил Гуань Шэн. - Я вовсе тебя не пугаю. Я объясняю нормы поведения, присущие нашему обществу, и особенности наших национальных порядков. Как чужеземец, ты действительно можешь их не знать. Но я не думаю, чтобы в твоем краю было принято гостям прилюдно оскорблять своих хозяев.
   - Прости, - потупился Скирт. - Возможно, я сказал что-то лишнее.
   - Так что за задача поручена тебе? - вернулся к своему вопросу Гуань Шэн.
   - Несмотря на все мое уважение к тебе, я не отвечу на этот вопрос в присутствии этих людей, - упрямо произнес Скирт.
   - Зато я легко на него отвечу! - воскликнул Ликофор. - Ему поручено воспрепятствовать переговорам с императором! И ради осуществления этой цели он пойдет на все, не гнушаясь никакими средствами.
   - Думаю, ты немного преувеличиваешь, - возразил Сангхабхадра. - Если бы дело обстояло именно так - он оставил бы нас в плену дяней. Или даже помог бы им от нас избавиться.
   - С чем связана такая сильная вражда? - спросил Гуань Шэн, обращаясь ко всем сидящим за столом. - Насколько мне известно, ваши народы веками сосуществовали бок о бок друг с другом.
   - Время неуклонно меняет облик мира и меняет саму сущность человека, - заметил Сангхабхадра. - Даже кровные братья могут стать однажды непримиримыми врагами. Процесс расслоения и преобразования народов тоже не затихает ни на мгновение. Так эллинская нация, уже утратившая связи со своей исторической родиной и питательную энергию древних традиций, отчасти, исчерпала себя. А скифов, напротив, стало очень много. Это молодая сила, ищущая все новые формы своего выражения. Им уже тесно в границах прежних степей и равнин, они претендуют теперь на земли последних греческих царей.
   - Я плохо знаю предания прошлого, - возразил Скирт, - но помнится мне, яваны тоже не всегда владели Джамбу. Их войска пришли туда менее двухсот лет назад, завоевав и подчинив себе то, что существовало там издревле! Так что мы - не захватчики, а освободители. И потому так легко подчиняются моему князю города и крепости, ибо и вас там не очень любят. И ты, монах, разве не принадлежишь ты к племени людей, исконно населявшему материк Джамбудвипу - почему же ты на их стороне, а не на моей?
   Сангхабхадра улыбнулся.
   - Действительно, когда-то наши деды сражались друг с другом до последнего вздоха, -наставник кивнул в сторону Диокла и Ликофора. -Но вражда эта разрешилась на почве понимания единой духовной традиции, прозрения общности человеческой природы, не знающей сущностных различий. Эллины, пришедшие с запада, помогли нам удержать и сохранить великое Учение об освобождении человека, которое мы сами, погруженные во внутренние раздоры, едва было не утратили навеки. Потом наши народы объединились, чтобы воздвигнуть цитадель равновесного общества, в котором власть духа преобладала над силой мятущегося ума. Так было при царях-махараджах Дхармы Деметрии и Менандре. Но время шло, и государство наше слабело. И вот теперь беспокойные дети степей стремятся обратить в пепел и прах то немногое, что еще осталось от его былого величия.
   - Мы ничего не разрушаем! - воскликнул Скирт в отчаянии. - Да, это правда, мы сражаемся - но мы сражаемся за право жить на этой земле, а не уничтожать ее!
   - Я искренне рад, что ты так думаешь, - с улыбкой сказал Сангхабхадра. - Главным
   разрушителем здесь выступает сама природа. Это ветер перемен, который закружил вас в своем необратимом потоке. Вы всего лишь проявление движущих механизмов самого Мироздания. Не сознавая этого своим умом и сердцем, кто-то из вас полагает, что пришел в Джамбу восстановить некую попранную справедливость, а кто-то - просто обогатиться за счет военной добычи.
   - Не мне судить тех, кто воюет за наживу, - ответил Скирт. - Чтобы следить за всеми, кто не собирается соблюдать волю богов, существует князь. И я должен исполнять его повеления. Вы же боретесь за дело давно проигранное и безнадежное, и только усугубляете страдания тех, кто еще уцелел! Если нас несет ветер перемен - ради чего вы противитесь ему?
   - Поражение часто учит гораздо большему, чем победа, - заметил Сангхабхадра. - Нередко нужно сначала проиграть, чтобы по-настоящему выиграть. В любом случае, две эти категории слишком условны. В битве под Патталой Афинион мог остаться верным царю - и вы бы проиграли сражение. Но проиграл битву Гермей и, кто знает, не стало ли то поражение дорогой к более совершенной победе, способной обновить и усилить одряхлевшие устои нашего государства? Ты мог оставить нас в плену дяней - однако отпустил. Как ты оценишь произошедшее событие, как поражение, или как победу? И какая сторона здесь по-настоящему является победившей, а какая - проигравшей?
   - Я просто не мог поступить иначе, - отвечал Скирт.
   - Ты всего лишь сделал то, что, по каким-то своим моральным соображениям, считал платой за оказанное тебе благодеяние. Но ты вряд ли осознавал истинный мотив совершаемого тобой поступка, - Сангхабхадра посмотрел на скифа очень внимательно. - Нам было суждено проиграть в той битве, это верно. И наше поражение было вызвано упадком духа нашего народа. Но это поражение послужило причиной похода в этот край, и главным итогом его станет великое обновление нашей земли. Вот потому я здесь, и буду стараться склонить императора к мысли помочь нам. И именно потому, что в этом состоит наше предназначение и веление времени, ты помог нам. Правда, ты до сих пор еще не различаешь горизонты собственных побед и поражений. Иначе уже отказался бы от всяких активных противодействий нам.
   -Этого не произойдет, - непреклонно вымолвил Скирт.
   -Что ж, тогда продолжай свою борьбу, - не меняя интонации, сказал Сангхабхадра, пожав плечами. - Когда-нибудь ты сам разберешься в причинах своих поступков. А пока можешь считать себя свободным от всех обязательств перед нами.
   - Нет, - выдавил Скирт. - Есть еще один человек, которому я обязан жизнью.
   Диокл наконец повернул голову и посмотрел на Скирта.
   - Значит, если этот человек попросит тебя отказаться от своих планов, ты выполнишь его просьбу? - с интересом спросил Гуань Шэн.
   - Я не стану его об этом просить, - сказал Диокл. - Он должен поступить сейчас так, как сочтет нужным.
   Ликофор что-то просопел себе под нос, Сангхабхадра удовлетворенно прикрыл глаза.
   - Пойдем, - позвал Гуань Шэн Скирта, поднимаясь из-за стола. - Я хотел бы еще поговорить с тобой наедине.
   Скирт последовал за сановником. Они вдвоем подошли к легкому ограждению верхнего яруса Павильона, за которым простирался плывущий, словно чешуйчатый дракон, город.
   - Твои глаза видят явное и близкое, но не видят скрытого и далекого, - неторопливо заговорил Гуань Шэн. - Именно на это тебе пытался намекнуть наставник. Посмотри на себя: когда тебе не нравится одежда, голос, имя, обряд - ты просто закрываешь свое сердце для постижения нового. Но это тени вещей, которые скрывают их истинный облик, это блики солнца на водной поверхности или отражения далеких звезд, которые бесконечно далеки от породивших их объектов, хотя и неотделимы от них. Так ты делаешь безграничный и многомерный мир крохотной скорлупой, в которой, словно в темнице, запираешь свой дух.
   - Боюсь, что разговор наш изначально обречен, - отозвался Скирт. - Если ты таким образом пытаешься на меня повлиять и заставить отказаться от заключения союза с императором, то это совершенно напрасно.
   - Я не собираюсь тебя ни в чем убеждать. Это только твоя судьба и твой путь. Я лишь предлагаю тебе обратить взгляд на самого себя. По своей сути ты - маленький напуганный мальчик, волею судеб оказавшийся в чужой стране и взявшийся за дело, в котором он не отдает себе явного отчета. Ты блуждаешь в потемках и гонишься за призраками.
   Скирт почувствовал странное щемящее чувство.
   - Дело в том, что человек - это не только то, чем он является в данный момент, - продолжал Гуань Шэн. - Это великое течение океана жизни, животворная пучина, заключающая в себе все образы Мироздания. Эти образы постоянно меняются и они меняют самого человека. Когда ты следуешь течению, исходящему из самого средоточия сущего, когда преобразуешься сообразно возникающим обстоятельствам - ты обретаешь душу своего единственного и неповторимого Пути. Однако вместо того, чтобы искать свое сугубое предназначение среди всего мириада вещей, ты настойчиво пытаешься удержать то, что никак не может быть сохранено.
   - Я не вполне понимаю тебя, сановник, - возразил Скирт. - Ты говоришь, с одной стороны, что у меня есть истинное предназначение. Но тогда то, что я делаю, и ведет меня к нему! Если же я ставлю перед собой цель внешнюю - добиться славы, богатства, положения при дворе - тогда я и удаляюсь от своего внутреннего пути.
   - Твоя проблема в том, что любые твои цели и устремления всегда будут внешними и далекими от истины Пути, пока ты упрямо ставишь их перед собой, дабы утвердиться в собственной правоте. Это нескончаемая сеть заблуждений. Но когда цель ставит не человек, но сам Путь, существующий внутри его естества - тогда результаты происходящих событий всегда безупречны. Позволь подлинной реальности Мироздания вещать через твое тело, освободи в себе голос Первоистока и тогда жизнь твоя станет совершенной. Она ни в чем не будет отличаться от естественного порядка бытия.
   Скирт задумчиво молчал.
   - Неужели сейчас шепот единого жизненного начала не говорит тебе, что ты движешься не туда? - спросил Гуань Шэн. - Неужели эти горы, облака и эта земля не предупреждают тебя о том, что ты вышел не на свою дорогу?
   - Нет, - Скирт покачал головой. - Мой внутренний советчик молчит и спокойно взирает на то, что я делаю.
   - Что ж, это уже твоя судьба. Однако что-то подсказывает мне, что ты никогда не был послом вашего князя, никогда не занимался переговорами с другими правителями, а конь и лук со стрелами куда ближе твоему сердцу, чем свитки грамот.
   - Ты ошибаешься, я уже был послом нашего князя! - с довольной улыбкой сказал Скирт.
   - И чем закончилось твое посольство?
   Скирт потупился.
   - На ошибках учатся, - вскоре собрался он с мыслями. - Думаю, на этот раз удача будет на моей стороне.
   - Я не ведаю, как сложатся наши судьбы, судьбы наших народов и наших земель, - задумчиво продолжал Гуань Шэн. - Но я всю свою жизнь считал необходимым учиться. Постигать новое. Пришедшие к нам эллины - носители многих знаний и мудрости. Нам есть чему у них поучиться, и им есть чем поделиться с нами. Они принесли то, что дороже золота и самоцветов. А чему можете научить нас вы? Люди степей, подобные тебе и твоим соплеменникам - разоряют наши города на севере и грабят торговые караваны. Завидуя древнему величию Поднебесной, они пытаются ухватить хотя бы его призрак - но остаются только лихими разбойниками. Ты волен выбирать - провести свою жизнь в склепе невежества и собственного бессилия, как они, либо высвободить в себе настоящее могущество. Решать тебе. Только сохранив приверженность первому пути, ты получишь иллюзию самостоятельного существования, но будешь обречен на вечную нищету духа.
   - Разве ветер по-разному дует для нас и для вас? - спросил Скирт. - Разве солнце у нас разное или луна? Разве вы не так же болеете и умираете, как и мы? Или вы уже обрели бессмертие? Я следую пути своего народа, ты - своего. Я желаю ему величия и счастья, но не ценой отказа от свободы.
   - Свобода? - удивленно повторил Гуань Шэн. - Свобода - это не просто право скакать туда, куда тебе вздумается. Это самоопределение истины мира через судьбу человека, это высвобождение своей исконной стези. Тот, кто это понимает, свободен даже в глубокой темнице. Кто не понимает - будет рабом даже в свободных степях. Там вы боретесь за свою жизнь, почитая ее высшей ценностью, сражаетесь с врагами, овладеваете добычей, но до последнего вздоха остаетесь привержены своим предрассудкам. Кто из вас может выбрать свой путь сам, не держась ни за какие привязанности и суеверия?
   - Ты не жил в степи, иначе понял бы, что ошибаешься, - ответил Скирт. - Мы не ценим свою жизнь. Ибо мы сами - часть степи, часть ветра, часть неба и Солнца. Души наши после смерти уходят в лучший мир - так нам ли бояться смерти? Только если гибель будет недостойной, ее стоит страшиться. Мы не пытаемся победить смерть - мы принимаем ее как необходимость. И неужели ты считаешь себя свободным от всех предрассудков?
   - Предрассудки определяются привязанностями человека, - улыбнулся Гуань Шэн. - Это привязанность к образу жизни, к представлениям о вещах и явлениях, это привязанность к своей личности, как некой постоянной и неизменной величине. Тогда как следование за тонкой нитью первоосновы мира и содействие естественному пути событий не позволяют предрассудкам пустить корень. Они будут беспочвенны, потому, что им не к чему себя приложить. Однако ответь мне, если вы не боитесь смерти - ради чего вы живете?
   - Мы просто живем, - отвечал Скирт. - Жизнь дана нам свыше, и мы наслаждаемся каждым ее мгновением. Мы стараемся не нарушить волю Богов, но не стремимся стать теми, кем мы не являемся.
   - Но понимаете ли вы, кто вы есть и зачем пришли в этот мир? Осознаете ли свою связь с Мирозданием, или же просто пытаетесь уподобиться животным или растениям, не способным осознавать причины всего существующего? Небо даровало человеку ум, позволяющий за гранью чувственного восприятия вещей постигать их начала. Если вы пренебрегаете им - значит, вы отказываетесь от своей собственной природы.
   - Мы с тобой сейчас играем словами, - покачал головой Скирт. - Невозможно отказаться от своей природы. Стремимся ли мы к чему-то, или уклоняемся от стремлений, преступаем через свои желания или следуем им - мы всегда следуем своей природе, которая и побуждает нас поступить так или иначе.
   - Здесь, сам того не понимая, ты оказался близок к речениям Лао-цзюня, - произнес Гуань Шэн, качая головой. - Ты умеешь воспринимать свое природное естество, но не умеешь пока правильно истолковывать его знаки. Если ты глубже заглянешь в себя, не прельщаясь хороводом внешних вещей, ты узришь одиноко стоящее Дао. И тогда ты сможешь содействовать миру всем течением своей жизни.
   - Что ты называешь Дао? - спросил Скирт.
   - Это сущностный путь всех вещей, - отвечал Гуань Шэн. - То, о чем я говорил тебе в самом начале. Хотя Дао само неустанно вещает о себе в полный голос, и только невежество человека не позволяет услышать его вдохновенное откровение. Все мы едины в Дао, и Дао есть у каждого из нас. Это та самая истинная природа, о которой ты говорил.
   - И Дао также есть у каждого народа, верно? - уточнил Скирт.
   - У всего сущего.
   - И мы так же не можем отказаться от своей природы, как и каждый отдельный человек. Наш путь - это путь воина. Скажи мне, как человек мудрый, кто из нас отступил от своего Дао, я или эллины? Они, пытающиеся спасти дряхлеющее и разваливающееся царство - или я, пытающийся не дать им уничтожить мой народ?
   - Наставник Сангхабхадра, полагаю, достаточно веско ответил тебе на этот вопрос, - отвечал Гуань Шэн. - Но будет лучше, если ты задашь его своему собственному сердцу. В нем изначально живут ответы на все вопросы.
   - Я уже спросил его и сделал свой выбор, - Скирт поклонился сановнику. - Благодарю тебя за беседу и за угощение.
   Сделав поклон в сторону сидевших за столом греков, Скирт вышел из Павильона.
   Он неожиданно быстро нашел дорогу в гостиницу, где они остановились. Там все было по-прежнему.
   Сидя на кухне хозяина, Агдак продолжал ехидно подтрунивать над Ли Унем.
   - А что, ты бы тоже хотел быть главным евнухом? Насчет главного не знаю, а насчет всего остального могу устроить!
   - Хватит зубоскалить! - оборвал его Скирт. - Ли Унь, мне нужна твоя помощь! Найди человека от Ши Сяня, который приходил к нам, и приведи его сюда.
   - Что ты задумал? - спросил Агдак. - Поверь, я бы охотно помог тебе, если бы понимал твой замысел.
   Скирт застыл. Он чувствовал, что его несет, как когда-то на охоте, когда загоняли табун диких коней. Он словно бы мчался в бешеной скачке, не смея остановиться, чтобы не вылететь из седла.
   - Нам придется затянуть пояса. Мы сегодня же передадим императору все золото, что привезли с собой. Я намерен идти до конца - и выиграть это состязание, чего бы оно мне ни стоило!
  
   Глава 15. Реликвия.
   После ухода Скирта за столом царило молчание.
   Видя понурые лица Ликофора и Диокла, Гуань Шэн решил пригласить их на загородную прогулку. Да и у самого сановника на душе было тревожно.
   Слова Скирта разбередили в нем сомнения, и он надеялся развеять их в небольшом путешествии.
   -Не стоит унывать, - сказал он, - сообща мы найдем способ, чтобы произвести на императора должное впечатление. А пока оставим в стороне вопросы дипломатии и отправимся любоваться видами окрестностей Чан-аня. Тот, кто не видел реки Вэйхэ и горы Ли, не видел Поднебесной.
   -Идите без меня, - глухо сказал Ликофор. - Я еще посижу, выпью вина. Потом пойду спать.
   Сановник не стал его долго уговаривать. Вместе с Диоклом и Сангхабхадрой они покинули Павильон Алых Цветов и направились к городским воротам.
   За городом веяло свежестью. Дождь только что омыл землю и запах цветущих слив витал в воздухе, смешиваясь с духом прелой травы. Вдоль дорог далеко протянулись поля гречихи. Резвые воробьи, прыгали на них, потряхивая своими серыми крылышками.
   -Я хочу показать вам сегодня поистине удивительное место, -сообщил Гуань Шэн. -Там, где извивы бурлящих вод Вэй достигают пышнозеленой горы Ли, находиться гробница первого объединителя Поднебесной Цинь Шихуана, человека, который был колоссом этого ветхого мира.
   Диокл, точно пробудившись от сна, поднял на сановника внимательные глаза.
   -Подобных ему не было прежде и вряд ли когда-нибудь появятся в будущем, -вздохнул Гуань Шэн, -а потому бесконечные смуты терзают простор земель меж Четырех Морей.
   С западной стороны от горных склонов виднелись белеющие останки разрушенных временем и людьми строений Сяньяна - старой столицы царства Цинь. А на северном отшибе вздымался, словно зеленый дракон, огромный курган, окруженный заросшими кустарником насыпями. Подступив ближе, путники увидели, что это даже не насыпи, а двойная линия стен, окружающих пирамидальную башню, выложенную из лессового грунта. Поднимаясь наверх по утоптанной тропе, греки набрели на целые заросли высоких кипарисов.
   -Это Губайюань, Двор Старых Кипарисов, - заметил Гуань Шэн. - Вон тот, самый большой, посажен руками самого Хуанди. Остальные появились позже.
   Диокл проследил за направлением руки сановника и увидел громадное дерево, крона которого чуть колыхалась на ветру. Ствол его был так широк, что даже два человека вряд ли смогли бы его обхватить.
   -Действительно, - промолвил задумчиво Сангхабхадра, - какой человек, такое и дерево.
   За кипарисовым лесом взгляду открылся изящный павильон, построенный из гранита. Над сводом его была прибита широкая табличка: "Отец Великого Народа", а перед входом стоял резной бронзовый колокол. Навстречу путникам вышли трое служителей, на одеждах которых бирюзовыми нитями были вышиты журавли. Узнав Гуань Шэна, они приветствовали его поклонами.
   -А мы можем войти в саму гробницу? - шепотом спросил Сангхабхадра сановника.
   -Это позволено только высшим лицам государства. Но я проведу вас с собой.
   Гуань Шэн взял у служителей масляный светильник на длинной рукояти и передал его Диоклу.
   -Там темно? - удивился юноша.
   -Да. Гробница Цинь Шихуанди это целый подземный город, протянувшийся на многие десятки ли связанными между собой гротами и галереями. Это настоящий лабиринт, в котором легко можно затеряться. Усыпальница повелителя находиться в самом центре и каждый из окружающих ее залов обладает своим особым назначением.
   -А как мы найдем усыпальницу? - поинтересовался Диокл.
   -Увы, юноша, это запретный склеп, куда нет доступа даже императорам. Он замурован и охраняется изнутри механическими арбалетами. Даже если человек сумеет проникнуть туда, он найдет мгновенную смерть. Я только знаю, что тело владыки мира покоиться в саркофаге из ртути и драгоценных камней, имеющем форму плота.
   -Тогда куда мы идем?
   -Я покажу вам несколько достопримечательностей этой подземной резиденции.
   Путники миновали проемы в земляных стенах, обносивших весь курган равносторонним четырехугольником, и вскоре оказались перед арочным входом в башню. За ним обозначилась лестница, ведущая в подземелье.
   -Смелее, - ободрил Гуань Шэн, первым ступив на широкие гранитные ступени.
   В чадящих отсветах светильника Сангхабхадра и Диокл спустились в галерею с высокими сводами, подпертыми медными балками.
   -Место это было словно уготовано самой природой для последней опочивальни Хуанди, - негромко рассказывал сановник, продвигаясь вперед. -С севера оно окружено полноводной рекой, с юга- высоким горным хребтом. Тридцать семь лет тысячи людей строили этот подземный город. Первым делом они выкопали на горе яму и добрались до трех ключей, потом отвели водные потоки в другое русло, а дно залили медью. Галереи строили под надзором жрецов. Когда гробница была готова, над ней насыпали курган, возвели пирамидальную башню и стены, а округу засадили деревьями.
   -Чем же был так знаменит этот человек? -спросил Сангхабхадра.
   -Еще в молодости Ин Чжэн, таково родовое имя будущего владыки мира, сумел одолеть и подчинить своей воле семь могущественных царств, веками боровшихся между собой за власть. Подобное деяние и сейчас кажется превосходящим возможности одного человека. Он сплотил все народы Поднебесной, создал блистательную империю и возвел Великую Стену в десять тысяч ли, каких еще не знали люди. Также первый император ввел единые письменные знаки для всех Срединных Земель, учредил законы, установил меры веса и длины. В своих достижениях он уподобился богам. Не случайно Ин Чжэн принял новый титул Хуан-ди, обобщивший два не соединимых прежде имени властителя.
   -Я слышал, Хуанди стремился к постижению Пути? -произнес Сангхабхадра.
   -Это правда. Владыка мира искал ключ к тайнам Дао. Это самая загадочная история, -Гуань Шэн остановился. -Говорят, что еще в период войны с царством У ко двору Ин Чжэна прибыл странствующий даос и поделился своим знанием о мудрости Бессмертных и безграничных возможностях, открывающихся перед тем, кто раскрыл в себе сердце Пути. Отшельник поведал императору о волшебном крае, в котором
   Бессмертные живут в полной гармонии с Небом. В том краю нет смертей, болезней, войн и невзгод, а существование человека наполнено всемерным счастьем и благодатью.
   -Я что-то слышал про поиски островов Бессмертных, - припомнил Сангхабхадра.
   -Да, - согласился Гуань Шэн. -Владыка искал Край Совершенномудрых. Таинственный даос сказал ему, что там есть высокие горы, назвав их Инчжоу, Пэнлай и Фанчжан. Будто бы на их вершинах блаженные люди нефритовых потоков странствуют по ветру, не нуждаясь в опоре, и управляют водами и огнем, как своим собственным телом. Сначала Хуанди исследовал все дали земель, куда только могли добраться его посланники. Но они ничего не обнаружили. Тогда император подумал, что раз Города Бессмертных нет на суше, то он может находиться в воде. И Хуанди стал изучать просторы дальних морей, отправляя экспедиции с непорочными юношами и девушками, чтобы умилостивить Бессмертных и снискать их расположение. Но и здесь его ожидала неудача.
   Путники между тем оказались в Звездном Гроте, и Гуань Шэн умолк, предоставляя Диоклу и Сангхабхадре возможность рассмотреть дивные своды помещения, на которых жемчугом и драгоценными камнями были выложены фигуры светил и созвездий. У посланников возникло чувство, словно над ними действительно простерлось бесконечное звездное небо, слепящее их своим магическим сиянием.
   Сановник показал своим спутникам еще несколько галерей, стены которых были расписаны прекрасными пейзажами, после чего вывел их к Площади Трех Рвов. Едва только светильник Диокла очертил ширину открывшегося пространства, послушник чуть было не выпустил его из рук. Даже Сангхабхадра на миг отпрянул. За зияющей чертой первого рва вырос целый лес солдат с луками и копьями.
   -Не бойтесь, они не живые, - поспешил успокоить сановник, - это всего лишь керамические статуи, посмертная охрана Хуанди.
   Диокл с замиранием сердца разглядывал сплошные шеренги облаченных в доспехи воинов, которые тянулись всюду, покуда хватало глаз. Ничего подобного прежде ему видеть не приходилось. Первыми линиями шли лучники, за ними - копьеносцы, еще дальше - кавалерия и боевые колесницы. Сотни и тысячи бойцов в разноцветных одеяниях, их командиры и лошади. Это было действительно устрашающее зрелище.
   -Удивительно, - вымолвил Сангхабхадра.
   Вглядевшись в лица солдат, Диокл ощутил, что они словно овеяны дыханием. Глаза их были сосредоточены, губы плотно сжаты. В руках подземные стражники держали оружие с таким решительным видом, будто готовы были прямо сейчас броситься в бой.
   -За вторым рвом находиться Личная Гвардия императора, за третьим - Ставка Главнокомандующего, - пояснил Гуань Шэн завороженным этой картиной посланникам.
   От Площади Трех Рвов сановник повернул на восток и через извилистую длинную галерею привел своих спутников в Грот Небесного Умиротворения. Пока они шли, Диокл как-то неспокойно оглядывал стены подземелья, будто что-то искал. С каждым шагом в нем возрастало необъяснимое волнение. Он ощущал клокочущую под ногами энергию земли. Пространство вокруг шевелилось, покачивалось и вибрировало. Юноша словно слышал пульс мира.
   Постепенно вибрации пола, стен и потолка передались самому Диоклу, и он почувствовал, как оживает его тело. Внутренние его токи, придя в движение, вступили в резонанс с внешним окружением. Над гранитными выступами галереи, под самыми сводами, послушник увидел едва заметные облачка пара, которые клубились и плыли по воздуху, скручиваясь и распрямляясь, подобно небесным фениксам.
   -Перед вами Грот Небесного Умиротворения, - объявил Гуань Шэн, - а это Схема Мироздания.
   На полу перед посланниками возник огромный макет Вселенной, сделанный из
   камня, меди и ртути. Горы, реки, долины и города были совсем как настоящие, но выполненные в миниатюре. Они заполняли весь грот целиком, создавая причудливый фигурный рельеф, раскрашенный в естественные цвета.
   Диокл и Сангхабхадра остановились, изучая искусно вырезанные и отлитые формы, плоскости и очертания. Здесь было все: дороги и заснеженные вершины, ущелья и перевалы, застывшие водопады и курчавые леса.
   Послушник присел на корточки, в немом восхищении разглядывая изломы скальных плато и отшибы высокогорий. Он не сразу понял, что же его так поразило в этой грандиозной модели. Но чем пристальнее он осматривал зубчатые линии пиков и отрогов, тем сильнее билось его сердце. Сначала Диокл решил, что увиденное сходство - всего лишь случайность или плод его воображения, но чем больше он смотрел, тем сильнее убеждался в том, что подобного совпадения быть не может. На макете явственно угадывались места, навеки отпечатавшиеся в памяти его сердца. Взгляд послушника перекинулся было на блестящие медью излучины рек и круглые, как блюдца, озера, но тут же вернулся назад. Сомнений не было. Синяя Лощина с еланским селением на отшибе, Каменный Лес и горная гряда с заветной тропой через Перевал, тропой, ведущей в Золотой Город. Здесь все было до боли знакомо: спуски, подъемы, площадки и низины.
   -Что с юношей? - беспокойно осведомился Гуань Шэн, заметив, как побледнело лицо Диокла.
   -Ты ничего не хочешь нам сказать? - Сангхабхадра наклонился к своему ученику.
   Послушник поднял голову.
   -Цинь Шихуан нашел Край Бессмертных, - произнес он с совершенной уверенностью. -И тогда он решил покинуть мир людей навеки. Император предпочел пожертвовать конечностью своего бренного существования для того, чтобы обрести себя в бесконечном...
   -С чего ты это взял? - недоверчиво спросил сановник.
   -Я не знаю, как он сделал это, - продолжал Диокл, словно не слыша обращенного к нему вопроса, - но он сумел обрести свой подлинный Путь. И этот путь привел его к Бессмертию.
   Сангхабхадра молчал, сановник поводил плечами. Наступило продолжительное затишье, которое снова нарушил взволнованный возглас Гуань Шэна.
   -Что ты там делаешь?
   Реплика эта была вызвана неожиданным поведением послушника. Диокл склонился над макетом горной гряды и скулы на его лице вдруг очертились, придав облику послушника какое-то новое выражение.
   Диокл ощупывал выпуклости и впадины модели. Пальцы его чуть заметно подрагивали.
   -Помогите мне! - внезапно попросил он, обращая глаза на учителя и сановника. Юноша нашел щель у основания скального утеса.
   -Что ты задумал? - спокойно поинтересовался Сангхабхадра.
   -Нужно чем-нибудь острым расширить проем.
   -Да ты с ума сошел! - взвился Гуань Шэн. - Я привел тебя в обитель Первопредка Нации, в святая святых Поднебесной, а ты, выходит, замыслил вопиющее святотатство против памяти Небесного Владыки! Я полагал, наставник, - он обратился уже к Сангхабхадре, - что твой ученик - добропорядочный последователь Пути. Но он ведет себя, как осквернитель могил!
   -Здесь находится то, что предназначено именно нам, - хладнокровно объяснил Диокл таким далеким и чужим голосом, что сановник сразу растерялся. Даже Сангхабхадре его интонации показались незнакомыми.
   После некоторых колебаний Гуань Шэн снял с пояса свой кинжал в яшмовых ножнах и протянул послушнику. Юноша поспешно извлек клинок и вставил его в щель. Затем, приложив усилие, он надавил плечом, и целый пласт облицовочного камня отвалился на пол, обнажив узкий проем. Теперь уже сановник изменился в лице.
   Диокл просунул руку в образовавшееся отверстие и вытащил на свет небольшой, всего лишь с ладонь, узорчатый ларчик. Гуань Шэн и Сангхабхадра подошли ближе.
   -Что это? - еле слышно спросил сановник.
   Вместо ответа Диокл ногтем открыл ларчик. Там оказался красный атласный мешочек с вышитыми цилинями. Запустив в него пальцы, послушник достал маленький блестящий предмет, который наставник осветил сверху, приподняв светильник.
   -О Небо и Земля! - потрясенно вымолвил Гуань Шэн. - Ведь это же личная печать владыки мира Хуанди.
   -Ты не ошибаешься? - Сангхабхадра с интересом изучал находку.
   -Здесь его имя и символ, - убежденно ответил сановник. - Долгие годы эта реликвия власти считалась утраченной. Ее искали все. Предание гласит, что правитель, который вернет печать, станет духовным преемником Цинь Шихуана, снискав его всемогущество и удачливость.
   Диокл тоже тщательно рассматривал печать. Это было изделие из красного камня, называемого Тяньхуан, в форме продолговатого брикета. Оно принадлежало к категории Синмин Инь - именных печатей высокородных особ. На внешней ее поверхности были резные фигурки слившихся воедино тигра и дракона, на внутренней - прорези, заполненные красной краской. Каллиграфическая надпись означала "Небесное Благоденствие".
   -Она исчезла сразу после кончины Властелина Четырех Сторон Света, -заговорил снова Гуань Шэн. -Сначала ее долго и безуспешно искал Ху Хай, сын Хуанди, чтобы упрочить свое шаткое положение на троне. Потом овладеть ей мечтали лидеры двух воюющих царств: Чу и Хань - Сян Юй и Лю Бан. Вся сложность заключалась в том, что Цинь Шихуан скрыл эту печать, вместо того, чтобы завещать ее достойному преемнику. Никаких письменных или устных свидетельств о ней, кроме описания, не сохранилось. Последующие ханьские правители тоже пытались собирать сведения о печати, да только все было безрезультатно.
   -Это действительно такая важная вещь? - спросил Сангхабхадра.
   -Для правителя страны она может быть незаменимой. Мудрецы говорят, что если вернуть этот символ трону, то в Поднебесной установиться вечный мир и процветание.
   Наставник казался удивленным. Он повернулся к Диоклу:
   -Выходит, ты принял в свои руки послание первоправителя Срединной Империи?
   -Да, - подхватил Гуань Шэн, - как ты узнал, где она?
   Юноша хранил молчание. Даже самому себе он не смог бы внятно объяснить движущие мотивы своего поступка.
   -Давайте возвращаться, - предложил наставник. - Сегодня скифы поднесли императору по-настоящему щедрый подарок. Пришло время и нам оказать благородному Юань-ди подобающие ему знаки внимания.
  
   Глава 16. Состязание в красноречии.
   "Прекрасное время -
   Весь день посвящается счастью,
   Блаженно и радостно
   Мы обращаемся к небу"
   Древние строки Цюй Юаня, пожалуй, как нельзя лучше соответствовали тому настроению, которое преобладало на званом приеме императора в Зале Золотых Колокольчиков. Основным его поводом стало возвращение священной реликвии власти, которую от имени посланников царя Джамбудвипу преподнес Юань-ди Гуань Шэн.
   Как только дежурные слуги поднятыми фонарями и ударами в гонг возвестили о прибытии Сына Неба, в зале собрались высшие гуны и ланы, а также гуан-лу-сюань, Смотритель Дворцовых Храмов; да-сы-ма, Верховный Военный Министр и тай-ши-лин, придворный историограф и астролог.
   -Солнце взошло с Запада, - сказал Гуань Шэн, которому было позволено первым держать речь перед императором. С собой в тронный зал он привел греческих послов. -Дао естественного закона не ведает случайностей. Оно использует внешнее, чтобы указать внутренний источник благодати для мира. Все мы знаем, что проводниками небесной воли являются пути земных событий. Одно из таких событий может сегодня вернуть Поднебесную в русло великого цветения, в котором движение небес и неподвижность земли растят все живое, сообщая людям истинную меру вещей. Так это было при Цинь Шихуане, который обрел единый порядок и, неизменно находясь в его центре, сообразовывал дела людские с делами божественными. Поэтому благодать Небес для Поднебесной была столь же неиссякаема, как вода морей и океанов.
   И вот сегодня я прошу милости для тех людей, что преподнесли повелителю и народу Хань утраченный символ могущества Хуанди, сокровище наследной власти Срединных Земель. Я прошу снизойти к их просьбе и рассмотреть вопрос о союзе с царем Иньмофу, который стремиться стать удельным ваном страны Шэньду под властью и опекой дома Хань.
   -А для чего нам нужен союз с царством, которое уже повергнуто в пыль своими врагами? - спросил Юань-ди.
   -У большого дерева должна быть большая тень, - произнес Гуань Шэн. - Мудрые говорят так: "Когда страна обладает Дао, ее защищают все соседи, когда страна утрачивает Дао, ее защищают только правители". Для нас верховенство Иньмофу в долине Кипинь куда предпочтительнее власти своенравных кочевников сай, которые непостоянны, как ветер или морской прилив. Мы сможем защитить Шелковый Путь и распространить благовест мудрости Поднебесной на многие тысячи ли в земли Западного Края, о которых когда-то рассказывал Чжан Цянь.
   -Для того, чтобы восстановить Иньмофу на его троне, потребуются значительные усилия, - возразил Юань-ди, крутя в руках носороговый веер, - а также немалые военные затраты.
   -Повелитель! - ответствовал Гуань Шэн. - Сказано: кто хочет добраться до корней, того не должны смущать ветки. Наши несокрушимые армии имеют удачный опыт войн в землях Западного Края. Да-цзян Чэнь Тан уже возвращается в столицу, ниспровергнув смутьяна Чжичжи, осмелившегося бросить вызов самому Небу. Ни сюнны, ни ансы, ни сай не способны выдержать мощи ханьского оружия.
   -А что думает Фан Вэй по поводу возвращения печати Цинь Шихуана? -вопросил вдруг император своего второго помощника, носившего титул хуан мэнь сяоши, Малый Камердинер Желтых Ворот.
   Фан Вэй с поклоном выступил вперед.
   -Если повелитель позволит мне сказать, то я хотел бы напомнить ему напутственную речь Хранителя Покоев Яшмовой Драгоценности, произнесенную в год принятия Благословенным Небом Господином жезла дома Хань.
   Предназначение этой древней реликвии: возродить для Поднебесной померкший Дао-Путь и воссоздать родство с Утробой Мира. А потому, возвращение знака владычества над Четырьмя Пределами есть благостная весть.
   Предсказано святыми мужами: как только символ Единодержавного Повелителя скрепит опоры трона - гармония воцарится на земле. Тучи и облака рассеются, освободив венценосное солнце. Растения и злаки, напоенные соком проснувшейся жизни, взметнуться ввысь. Земля вздохнет спокойно, как во времена Шэньнуна и Хоу Цзи - засухи и разливы рек перестанут терзать ее плоть. Наступит эра процветания и небесного порядка. Птицы будут ласкать слух изысканными песнями, подданные государя - трепетно выполнять свой долг во имя умножения славы предков. Среди народа не будет больше сладкоречивых болтунов, смущающих сердца людей неискренними речами, а эпоха самозваных тиранов канет в забвение. Кладовые дворцов заполняться золотом и нефритом, амбары и житницы - отборным зерном. Небесные звезды над Срединными Землями не погаснут вовеки.
   -Слова твои услышаны, - возвестил Юань-ди без всякого выражения в голосе. - Займи свое место. Теперь выслушаем ми-гуаня Хун Гуна.
   -Государь! - главный секретарь двора вышел вперед. - Прошло не более трех лун с того момента, как были принесены жертвоприношения на Алтаре Неба, но судьбоносные знаки уже изменились. Теперь они сулят благоденствие нашему государству и возрождение совершенных порядков Раннего Чжоу, когда добродетель, долг и справедливость были главными основами жизни, а ближние и дальние народы мечтали взыскать милость повелителя Поднебесной. Знаки Высшей Чистоты предвещают, что рубежи нашего государства скоро раздвинуться далеко на запад, а благодать его станет приютом для многих людей с другими порядками, законами и обычаями. Все они будут смиренно служить Поднебесной, дабы возвеличить престиж дома Хань.
   Юань-ди на миг задумался.
   -Что ж, вы оба толкаете меня к одному решению: послать войска в Западный Край и, приняв знаки покорности от Иньмофу, восстановить его на троне его отцов, как проводника нашей власти в долине Кипинь. Что скажет Ши Сянь?
   Главный евнух предстал перед императором с едва уловимой улыбкой.
   -Повелитель! Я не стану призывать к поддержке какой-либо из сторон и делать выбор, опираясь на пристрастия или указания судьбоносных знаков. Возвращенная реликвия обязывает явить благодеяние посланникам Иньмофу. Но она не должна стать решающей для принятия решения. Как говорится, сколь бы ни был красив пион, его должны поддерживать листья. Что же касается небесных символов, то государю хорошо известна их переменчивость. Позволю напомнить, что в начале эры Юнгуан знамения указали на неблагонадежность сановников Чжана и Хуна, которые были отстранены от двора. Однако уже через год значение знаков неба изменилось, и опальные сановники были возвращены назад, чтобы лицезреть божественные очи императора.
   Я полагаю, нужно позволить каждой из сторон предстать перед нами в Зале Земного Спокойствия и принести клятву в чистосердечности мотивов и слов на Алтаре Звездного Проса. Пусть после этого они сами выступят с речениями в защиту своих интересов и представят свои доводы на суд Сиятельного Государя.
   После некоторого молчания император наклонился к Цзинь Чану.
   -Слушайте решение божественного Сяо Юань-ди, Сына Неба и наследника Желтого Владыки! -громко провозгласил чжун-чанши. -Повелеваем завтра в пятую стражу прибыть ко двору посланникам Иньмофу и Мугуа для проведения диспута перед троном Державного Господина Четырех Пределов.
   На этом прием был закончен.
   Утром следующего дня в тронном зале вновь собрались скифы во главе со Скиртом и Агдаком, а также Сангхабхадра, Диокл и Ликофор, ведомые Гуань Шэнем.
   - Кто желает начать? - звучно обратился к ним Хун Гун.
   - Мы полагаем, что, поскольку посланники Мугуа раньше нас прибыли к престолу Поднебесной, им и принадлежит право первого слова, - с поклоном сказал Сангхабхадра.
   Скирт в сопровождении верного Ли Уня выступил вперед и поклонился сначала императору, а потом своим соперникам.
   - Ну, Ли Унь, не подведи, - прошептал он.
   Он помолчал, вспоминая все, что пришло ему на ум за ночь.
   - Великий император, владыка неба и земли! И вы, благородные сановники! Я не был рожден для произнесения благозвучных речей, но волею судеб стою теперь перед вами, дабы высказать все то, что должно склонить ваше внимание к моим мыслям.
   Даже Ли Унь на миг запнулся, переводя эти слова. Сановники, не до конца поняв их смысл, переглянулись.
   Впрочем, Скирт и сам не очень понял то, что сказал. Однако вдохновение уже подкатило к нему как большая волна, и он начал говорить.
   - Люди, пришедшие из-за гор, склоняют вас к отправке войск для спасения их державы. Страна их была покорена нашими воинами, и только небольшая горстка во главе с их царем укрылась на дальних окраинах их земель. Мы преследовали их, где могли, однако Небу было угодно, чтобы они достигли твоего дворца и поднесли тебе священную для тебя реликвию. Возможно, в том и было их предназначение, я не ведаю. Они заслуживают награды, безусловно. Но следует ли прислушаться к их словам и вести свои войска в чужие земли, отделенные от Срединной Империи горами и реками?
   Ликофор кусал губы. Мальчишка хорошо научился говорить!
   - Я видел будущее Срединной Империи иным. По всем границам вашей державы несут неусыпную стражу конные воины, преклонившие свой ум и сердце перед ее величием. На севере, западе и юге появляются их разъезды, бдительно следящие за любым возможным врагом. Они охраняют караваны ваших купцов, они сопровождают ваших посланников. Возможно, они получают от вас дары, но они получают и нечто большее - возможность прикоснуться к вашей мудрости! Нет нужды в содержании дальних гарнизонов, ибо о любой опасности в один миг оповестят быстроногие гонцы. Чтобы покорить северных кочевников, вам пришлось выдвинуть крупные силы. Но мы готовы заключить с вами договор мирно и безо всяких условий!
   Ши Сянь довольно улыбнулся, незаметно кивнув для ободрения Скирта.
   - Вот что я могу вам предложить. Что же могут предложить люди, стоящие напротив меня?
   Скирт кивнул, уступая место своим противникам.
   - Что же, Ликофор, пришло твое время, - напутствовал главу посольства Сангхабхадра. Вести столь ответственный диспут мог только Ликофор, хотя накануне приема у императора он подробно обговорил с Сангхабхадрой все детали своей предстоящей речи.
   Ликофор вышел вперед и воздал почести Юань-ди.
   Посредником в передаче его послания согласился быть сам Гуань Шэн.
   -От имени моего повелителя Гермея, сына Филоксена, позволю себе испросить внимания у высочайшего владыки Срединной Империи и его вседостойных сановников.
   Сделав короткую паузу, чтобы Гуань Шэн успел перевести, посол продолжал:
   -Я не стану сейчас опровергать здесь слова этого юноши. Наше государство, которое мы называем Джамбудвипу, а вы - Шэньду, рухнуло под натиском внешних и внутренних врагов, сохранив к настоящему времени лишь бледную тень былого величия. Но люди совершенномудрые говорят, что если бы небо было непоколебимо, по нему не смогли бы двигаться солнце и луна, насыщая светом уголки многочисленных земель. Так и под небом нет и не может быть ничего незыблемого. Цивилизации и народы зарождаются из крохотных угольков бытия, расширяются и взрослеют, порождая искусство, традиции и культуру, достигают предела своего могущества, а потом неизбежно ослабевают и гибнут. Но на их обломках образуются новые формы жизни, потому как главное в пути всего мириада явлений - их способность к изменению.
   Ваше государство, величие которого освящено богами, также не единожды проходило этапы и циклы изменений. Когда долгий век просвещенной мудрости Чжоу исчерпал себя, пришло время распадения великих сил Поднебесной. Единородная держава превратилась в осколки, за которые вели смертельную борьбу династы Семи Царств. Но велению Неба и воле богов было угодно соединить их в еще более совершенное государственное образование - Империю Цинь.
   По залу прокатился одобрительный шепот.
   -История этого мира, - продолжал Ликофор, - знает множество примеров, когда дряхлеющая держава вдруг воскресала из пепла, преображая свой облик и свое содержание. Подобные метаморфозы происходят обычно при вливании извне новых потоков жизни. Так сила крайнего ян переходит в свою противоположность, чтобы с помощью глубинных трансформаций сделать свою позицию еще более сильной.
   Основы китайского мировоззрения Сангхабхадра тоже заставил Ликофора заучить наизусть, и теперь тот виртуозно применял усвоенные знания.
   - Сейчас будущее нашего государства всецело зависит от великодушия повелителя и народа Поднебесной. Но и сама Поднебесная, простершаяся меж четырех морей, должна изменяться и совершенствоваться, поглощая свет и энергию ближних и дальних земель. Она питает собой все сущее, но ее благо возвращается к ней многократно умноженным со всех концов света. И вот я говорю вам сегодня: возможности страны Шэньду еще не исчерпаны. Ее культурой и духом проникнуты все земли от Кипинь до Аньси и от Тяочжи до Рума. Это единый духовный слой пространства, понимание которого потребуется вам при освоении Западного Края. Это тот самый край, узнать горизонты которого несколько столетий тому назад отправился Престарелый Владыка Ли Эр.
   Снова рокот одобрения прошелся по рядам сановников.
   -Незримая мудрость и благодать Лао Цзюня, переступившая пределы горы Кунь-Лунь, упала питающей росой на подготовленную почву и произвела на свет щедрые плоды. Она вскормила своей энергией учения и традиции Западых Земель, указав путь к процветанию духа. И вот теперь Западный Край с благодарностью возвращает свой долг Поднебесной - преподносит к подножию трона Августейшего Повелителя реликвию священной власти его предка и вековечный союз, который будет прочнее кровнородственных уз.
   -Люди Сай тоже предлагают мне союз, - нерешительно заметил Юань-ди.
   -Да, Государь, - согласился Ликофор. - Но подумай сам: возможно ли заключить союз с бесконтрольной природной стихией? Стихию можно обуздать строительством водохранилищ и плотин, заставив служить своей воле, но в глубине ее неискоренимо живет вечная стремнина свободы, которая однажды прорвется наружу и сметет любые преграды на своем пути. Природный поток еще никому не удавалось приручить надолго.
   Скирт, услышавший слова Ликофора прежде, чем они достигли ушей императора, невольно сжал кулаки и едва сдержался, чтобы не прервать собеседника. С трудом он дождался окончания речи посланника и вновь выступил вперед.
   - Позволено ли мне будет ответить моему противнику?
   Император благосклонно кивнул. Сановники скрывали улыбки - спор доставлял им истинное удовольствие.
   - Этот человек прав - мы похожи на стихию, лишенную очертаний. Стихия кочевника - ветер, не знающий преград, летящий, куда ему вздумается.
   - Ветер, сметающий все на своем пути! - произнес Ликофор с плохо сдерживаемым гневом. Гуань Шэн перевел его слова.
   Скирт помолчал и продолжил.
   - Но когда ветер встречает ущелье - он летит по ущелью. А встретив ветряк, он крутит ветряк. Искусные руки и разум могут направить стихию ветра в нужную ему сторону. И разве сами вы не исправляете русла рек плотинами? Стихия - это сила, это жизнь. Да, без формы она может быть опасна - но вы можете дать ей форму. Что же могут дать вам мои противники? Возвысившись в своей мудрости, они не способны принять мудрость иную, ибо камень, обработанный камнетесом, нельзя вставить в другое здание. Его можно лишь разбить. Для нас мудрость эллинов была направляющим знаменем, к которому мы стремились - но чем они отплатили нам? Унижениями и насмешками. Они застыли в своем знании и не способны к изменениям; потому их государство и пало. Они не примут вашей мудрости, используя вашу силу лишь для возрождения своей державы.
   - Государь! - теперь пришел черед выступления Ликофора. - Можно ли заключать союз с дикарями, не имеющими своей собственной культуры, не обученных знанию письменных знаков и, соответственно, не ведающих цены данному слову? Такие люди не способны соблюдать своих обязательств. Лучший пример тому - вероломство племен сюнну и юэчжу, уже не раз нарушавших договор с домом Хань. Эти племена близки сай по крови и по духу. Если не принять сейчас должных мер, предводитель их Мугуа станет вторым Чжичжи. Усыпив твое доверие союзом, Чжичжи убил твоих людей, захватил Западные земли и развязал войну. Здесь вас тоже может подстерегать подобная угроза. Если Мугуа дойдет до восточных окраин Шэньду и Центральной Равнины, он объединиться с другими кочевыми племенами и нависнет над Поднебесной черной тучей, готовой разразиться страшной грозой.
   К лицу Скирта прилила кровь.
   - Верность слову - основной закон для кочевника! Мы верим друг другу на слово, безо всяких договоров и письменных обязательств! И как мы можем угрожать вам, отрезанные горами и реками? Большое конное войско не пройдет в горах. А вот отряды легкой пехоты, которой славятся яваны, легко преодолеют это препятствие. И уж совсем горько для меня слышать обвинения в непостоянстве от человека, обязанного мне жизнью!
   Ликофор и Скирт стояли, метая друг в друга молнии из глаз.
   Император задумался, а потом наклонился к Цзинь Чану.
   -Божественный Сяо Юань-ди, Сын Неба и наследник Желтого Владыки, - возвысил
   голос чжун-чанши, -повелевает посланникам Иньмофу и Мугуа удалиться до принятия Господином Четырех Пределов высочайшего решения. Они будут приглашены, чтобы узнать свою дальнейшую судьбу.
   Сангхабхадра и Скирт со спутниками, кланяясь, покинули Зал Земного Спокойствия. Гуань Шэн, однако, задержался.
   Соперники двумя группами стояли в широкой галерее, связывающей между собой несколько залов и павильонов.
   - Куда подевался Ли Унь? - спросил Агдак, оглядываясь по сторонам.
   Скирт, взволнованно ходивший взад-вперед, только пожал плечами.
   - Какая разница? Больше нам его услуги не потребуются. Мы сделали все, что могли!
   - А если бы мы перебили яванов тогда, в горах, теперь не пришлось бы волноваться, - заметил Агдак безжалостно.
   Тянулись долгие томительные мгновения ожидания. Внезапно рядом со скитами возник их переводчик.
   - Ты что такой взволнованный, Ли Унь? - спросил Агдак съежившегося переводчика, который украдкой выскочил откуда-то из бокового коридора, со стороны Зала Объединения и Мира.
   - Немедленно уходите из дворца! Я случайно услышал слова Ши Сяня: вас ждет смерть.
   Агдак глянул на Скирта, но ничего не сказал.
   - За что? - изумился Скирт.
   -Император вынес свое решение. Он поддержит людей из Шэньду. Это значит - гибель для вас! Ши Сянь сам вызвался исправить свою ошибку, чтобы не потерять расположения владыки. Он уже отдал распоряжение своим подручным и за вами скоро придут.
   Скирт растерянно огляделся.
   - Сюда, быстрее! - Ли Унь затрусил обратно в проход, из которого он вышел.
   Они оказались в дальнем уголке сада. Вокруг шумели фруктовые деревья. А где-то далеко позади уже слышались крики дворцового охранения.
   - Мне кажется, нас заметили, - спокойно произнес Агдак. - Если я хоть что-то усвоил за это время из местной речи, это восклицание означает: "Вон они!"
   - О великие Бессмертные! - прошептал Ли Унь.- Не хотел я так плачевно закончить свою жизнь! За что мне такое несчастье?
   - Уходи спокойно, Ли Унь. Мы отвлечем их внимание, - велел Скирт, поднимая с земли палку (с оружием во дворец не допускали). - Об одном прошу - скажи тем, кто остался в гостинице, чтобы уходили, и, если успеют, забрали наших лошадей.
   Ли Унь, глянув на скитов, опрометью побежал вглубь сада.
   - Да, ты прав, - спокойно сказал Хорив. - Это означает "Вон они", - он указал на бегущих к ним воинов с квадратными щитами в руках и в забавных желтых шлемах с широкими полями на головах. Их было много, они бежали широким строем, перемещаясь смешными короткими перебежками, неумолимо приближаясь к месту, где стояли скиты. В руках у воинов поблескивало непонятное оружие, напоминавшее не то вилы, не то мотыги.
   - Не стоит делать глупостей! - послышалось откуда-то из-за деревьев. - Идите сюда.
   Переглянувшись, скиты бросились на голос.
   Перед ними выросла сплошная каменная стена, охватывающая сад. Однако в ее массиве, между сандаловой беседкой и фонтаном, показалась распахнутая настежь деревянная калитка. Возле нее стоял Гуань Шэн.
   -Не бойтесь меня и послушайтесь искреннего совета. Если вы будете действовать стремительно, то, быть может, сумеете сохранить свои головы, - он указал на калитку. -Это ваш шанс. Немедленно уходите и постарайтесь выбраться из города. Потом двигайтесь все время на северо-запад, в обход гор. Старым путем возвращаться нельзя. Это все. Пусть Небеса будут вашими помощниками.
   После этих слов сановник отступил в сторону.
   Скирт пропустил вперед Агдака и десятников, и, закрывая за собой дверь, увидел позади Гуань Шэна спокойный взгляд Диокла. Все сразу стало понятно.
   Крики стражи позади уже смешались, но скиты больше не слушали их, они неслись туда, где ждала их бескрайняя свобода и вольный, холодный ветер.
  
   Глава 17. Горе побежденным!
   Под палящим солнцем сквозь раскрытые ворота медленно входила колонна пленных. Вокруг ехали победители - тяжелая кавалерия с красно-желтыми флагами. За ними четко, шаг в шаг, ступала пехота, бряцая секирами, копьями и алебардами. Это было войско победоносного Чэнь Тана, разгромившего армию сюнну.
   - Смотрите! - Диокл указал своим спутникам на небольшую группу людей, хромая, плетущихся среди пленных.
   Странно было увидеть здесь, в царстве Хань, одежды и лица, напомнившие грекам об их далекой родине. И еще более странно было видеть их в числе пленных.
   Посланники с недоумением разглядывали этих светлоглазых белолицых солдат в примятых и грязных кирасах, обхваченных перевязями с пустыми ножнами. На плечах некоторых из них свисали обрывки пурпурных плащей, из под панцирей проглядывали туники.
   -Что произошло? - боясь оправдать свои самые страшные предположения, спросил Ликофор, поворачиваясь к своим товарищам. -Неужели за то время, что мы находились в пути, серы разгромили последний оплот нашей власти в Джамбу? А мы, по своей наивности, ждем от них помощи!
   Пленники действительно слишком разительно отличались обликом от степных кочевников и любых азиатских народов.
   - Пойдемте к Гуань Шэну, - решил Сангхабхадра. - Лучше все разузнать у него.
   Сановника нашли в кабачке "Благоухающий Лотос", размещавшемся неподалеку от Сторожевой Башни Внутренней Крепости. Это было уютное заведение, пользовавшееся большой популярностью у чиновников и военных командиров столицы. Стены здесь были раскрашены фигурами белоснежных журавлей, проемы между залами закрывались полупрозрачными ширмами, а на деревянных рамах, стоящих у стен, висели картины и дорогая утварь.
   Сановник был не один. Он сидел за большим столом с человеком в розовых шелковых одеждах, на которых были вышиты чешуйчатые карпы. Слуги как раз поднесли им фаршированное мясо, фрукты и вино в высоком сосуде с серебряными ручками. Гуань Шэн и его знакомый играли в лю-по, разновидность настольной игры, в которой бамбуковые планки с рисунками перемешивались в чашке и сбрасывались, для того, чтобы сделать ход фишками на доске. С улицы доносились крики жонглеров саблями и возгласы метельщиков, сгребавших листья со внутреннего двора.
   -Приветствуем достопочтенного Гуань Шэна! -еще издали обратился к сановнику
   Сангхабхадра. - Прости нас, что мы потревожили тебя.
   -К чему все эти церемонии, - лишь отмахнулся тот, - присаживайтесь к нашему столу. Мы с гун-цао Лю Юаньмином проводим свой досуг, подобно скучающим небожителям. Изобретение этой игры приписывают бессмертным Персикового Источника.
   Трое греческих послов расположились поблизости от играющих.
   -А между тем, - продолжал Гуань Шэн, - в городе большой праздник.
   -Вот об этом мы и хотели тебя спросить, - нетерпеливо выговорил Ликофор.
   Сановник посмотрел на греков с удивлением:
   -Ни для кого не секрет, что столица празднует возвращение да-цзяна Чэнь Тана. Он разбил шаньюя Чжичжи, взял много пленных и большую добычу.
   -Да, - вступил в разговор Лю Юаньмин. -Теперь наши позиции на западе прочны, как никогда. Правители Даюани, Кангюй и усуней наперебой спешат воздать почести трону Юань-ди.
   -Мы видели этих пленных, - нерешительно произнес Диокл.
   -Ну и что? - не понял сановник.
   -Это не только сюнну, - Ликофор наморщил брови. - Чтоб ослепли мои глаза, если я не узнал среди пленников людей эллинской наружности.
   -Будь любезен, - мягко попросил Сангхабхадра, - просвети нас. Кто это такие и откуда они родом?
   Гуань Шэн пожал плечами.
   -Шаньюй покорил много земель и в его войске служили люди из разных краев.
   Иноземцы, которых захватил Чэнь Тан, сражались на стенах Таласа.
   -Но откуда они? - не отступался Ликофор.
   -Насколько мне известно, Чжичжи купил их в Аньси. Большего я не знаю.
   -Не слишком-то они похожи на парнов, - Ликофор остался неудовлетворен ответом, но покорно умолк.
   -Почему бы вам самим все не узнать? - спросил вдруг Лю Юаньмин. - У Вэнь Чуня?
   -Это командующий армией, которая отправляется с нами в Шэньду? - припомнил Сангхабхадра.
   -Да, - подтвердил Гуань Шэн. - Вэнь Чунь носит звание бяо-ци-цзян-цзюнь, "Военачальник пегого коня". Юань-ди поручил ему руководство вашим походом.
   -А причем здесь пленные? - удивился Диокл.
   -Вэнь Чунь уже выкупил у Чэнь Тана командира этих пленных наемников. Он хочет использовать его, как военного знатока по Западному Краю. Говорят, эти светлолицые иноземцы научили Чжичжи какой-то необычной тактике ведения боя.
   -Что ж, - заметил Сангхабхадра, - все это очень интересно. Тогда мы воспользуемся советом и пойдем в казармы императорской армии. Тем более, что нам нужно обсудить с Вэнь Чунем многие вопросы, связанные с походом.
   Греческие посланники откланялись и покинули "Благоухающий Лотос".
   Солнце еще разогревало землю, хотя в размытом осеннем небе уже появились стайки гусей, потянувшихся на юг. Казармы императорской армии стояли на восточной окраине Чан-аня, у внутренних ворот Белой Башни, которая нависала над столичной гаванью. Эта гавань на излучине реки Вэй связывала город с гигантской водной артерией Хуанхэ, и сюда грузовыми судами доставлялось зерно из южных и западных провинций.
   Захватив с собой Видрасену, посланцы Гермея достигли черты Внешнего Города. Целый квартал на подступах к казармам занимали оружейные кладовые с односкатными крышами, над некоторыми из которых выделялись черно-белые знамена. Войдя в ворота главной гарнизонной крепости, греки были оглушены лаем сторожевых собак, грохотом колотушек и больших барабанов. Миновав проход между двумя сигнальными башнями, они оказались на просторном дворе, вымощенном камнем. Здесь на глаза грекам попались воины караульной службы в черных пластинчатых доспехах. Отложив в сторону пики и щиты, они развлекались петушиными боями.
   Продвигаясь к башне главнокомандующего, над которой развевался заметный еще издалека пятицветный флаг, посланники ступили на территорию огромных тренировочных площадок. Здесь проводились занятия по бою на длинном и коротком оружии, а также стрельбе из лука. Вдоль стен тянулись длинные деревянные стои с развешанным на них оружием, стояли огромные многозарядные арбалеты, называемые "лянь лу чэ" - это было станковое оружие, действовавшее с высоких лафетов.
   Посланники на миг остановились, наблюдая за движениями солдат. Занятия с ними проводил цзюнь-ши, "Наставник Стотысячного Войска", коренастый человек в черной головной повязке и гравированных доспехах. На одной из площадок орудовали разбитые на ляны, по двадцать пять человек в каждом, пехотинцы с клевцами "цзи" - это было беспощадное оружие ближнего боя, предназначенное против конницы кочевников.
   Греки уже имели общее представление о технике и тактике ханьской армии. Из бесед с Гуань Шэном, они знали, что ханьцы использовали в качестве основных боевых построений пятиугольник и крест, активно применяли боевые колесницы, запряженные лошадьми для атаки, и колесницы с воловьей упряжью для обороны позиций. Также они искусно задействовали различные виды метательного огня. Все это казалось удивительным для посланников Гермея, привыкших к военным методам греческих, скифских и индийских войск.
   Еще более поражало то, что они видели сейчас собственными глазами. Здесь были пехотинцы, вооруженные бамбуковыми пиками с железными наконечниками и особыми круглыми щитами с крючьями посередине. Эти воины одинаково хорошо действовали и в
   плотном строю, и в рассыпных порядках. Крючьями на щитах они зацепляли оружие противника и ломали его, гибкими копьями кололи, кинжалами рубили.
   Видели греки и упражнения конных лучников Поднебесной. Для того, чтобы научиться точно попадать на скаку в маленькие мишени, они сначала передвигались вдоль узких канавок, чтобы не нарушать прямой линии передвижения.
   Тяжелая пехота работала копьями, алебардами и щитами, с укрепленными на них кинжалами и мечами. Все команды подавали барабанщики. Такого греки тоже еще не встречали. Разнообразие видов оружия и приемов боя просто слепило глаза. У некоторых солдат были трезубцы, пики с крючьями "гэ", для стаскивания всадников с седла и ручные арбалеты, в несколько раз превосходившие по дальности стрельбы знаменитые скифские луки.
   Посланники Гермея так увлеклись боевыми сценами, что, похоже, забыли, зачем пришли в казармы. Невольная реплика Видрасены словно пробудила их от дремы.
   -Выпады не очень точные, - молодой индиец будто разговаривал сам с собой. - И еще слишком много открытых мест оставляют при атаке. В реальном бою это может стоить жизни.
   -Что ты хочешь сказать? - Ликофор бросил не него неодобрительный взгляд.
   -У тех воинов, что работают мечом и секирой, есть недостатки, - пояснил Видрасена, - которые, кажется, никто не торопиться исправлять.
   Императорский инструктор стоял достаточно далеко от греков, да и вряд ли мог понять смысл эллинской речи. Однако что-то побудило его повернуть голову и посмотреть на индийца в упор.
   -Пойдемте, - будто предчувствуя неприятности, позвал Сангхабхадра. - Мы пришли сюда, чтобы увидеть Вэнь Чуня.
   Посланцы двинулись с места, торопясь уйти, но Наставник Стотысячного Войска поднял руку, велев им остановиться. В следующий момент человек тридцать солдат окружили греков тесным кольцом.
   -Кто посмеет угрожать союзникам высочайшего небесного владыки Сяо Юань-ди? - зычно возгласил Сангхабхадра и воины поспешно расступились. Однако цзюнь-ши приблизился к посланникам почти вплотную и загородил им дорогу.
   -Этот человек, - он указал рукой на Видрасену, - подверг осмеянию честь пятизнаменного войска. Такое оскорбление не может остаться без внимания. Пусть принесет извинения или ему придется ответить за свои слова.
   -Извинись перед ним, - тронул индийца за локоть Ликофор, - мы не можем сейчас ссориться с союзниками.
   -Как там говорят серы? - задорно спросил своих товарищей Видрасена. - Если в горах нет тигра, то и собака зовется царем.
   Ханец не знал греческого языка, но видно сама интонация голоса индийца или же пренебрежительное движение его губ вызвали вспышку пламени в его глазах.
   -Иди на площадку и выбирай себе оружие, - сказал он Видрасене.
   Потом инструктор поднял на остальных греков тяжелый взгляд:
   -Если после того, как вы досчитаете до десяти, этот безумец еще будет дышать, я сам буду умолять Яньло-вана забрать меня в свои чертоги.
   Видрасена между тем проследовал к деревянным стоям с оружием, над которыми висела табличка с надписью "Сияющее Совершенство", сопровождаемый любопытными взглядами воинов.
   -Что за несчастная жизнь! - не выдержал Ликофор, бессильно опускаясь на корточки, - ни дня не проходит без бед.
   Наставник войска взял в руку восьмигранную палицу. Видрасена вооружился прямым мечом. Оба противника, как бы примеряясь, сделали несколько шагов по
   площадке и застыли, выставив впереди себя свободную руку. Ханец принял низкую и широкую позицию, индиец - стойку Яшмового Кольца.
   -Начать! - крикнул цзюнь-ши, срываясь с места.
   Палица забуравила воздух словно огненный метеор. Она сделала несколько восьмеркообразных кругов и два или три прямых выпада. Но Видрасена уклонился от них с помощью обходных шагов и качаний туловища. Наставник войска, не растерявшись, тут же выполнил непрерывную серию разворотов, стремясь зайти противнику за спину. Видрасена предупредил этот маневр. Он сумел поймать ханьца встречным движением. Выбитая из рук палица упала на землю с таким гулом, будто это была чугунная болванка.
   Ярость превратила черты лица инструктора в хищный оскал. Он быстро отступил к стое и сорвал с нее два боевых топора. Затем он снова ринулся в бой. Этот новый натиск был гораздо опаснее, так как обе руки цзюнь-ши работали очень слаженно, и в технике его не было даже малейшей прорехи. Видрасене пришлось использовать клинок для подставок под свистящие удары. Диоклу со стороны показалось, что топор наставника войска пару раз пронесся прямо перед лицом индийца. Но Видрасена успевал увернуться. В момент самой неистовой атаки он подпрыгнул в воздух, разведя ноги в стороны, и сверху нанес нисходящий удар в плечо. От железного доспеха цзюнь-ши со звоном отлетел наплечник.
   Ханец отбежал назад на несколько шагов, однако не потерял присутствия духа. Он бросил в противника один топор, и незамедлительно сделал перекат вперед, пытаясь вторым топором совершить снизу подпирающий удар. Видрасена ушел в сторону. При повторной атаке наставника войска он присел на одно колено, и вонзил клинок в бок противника. Острие попало в промежуток между металлическими пластинами панциря.
   Зрители гудели. Ликофор тяжело и громко дышал. Все видели, как императорский инструктор опустил свое оружие и приложил ладонь к ребрам. Должно быть, он был ранен, но пропущенный удар не только не вывел его из строя, но даже не охладил его пыл.
   Возвратившись к стое, ханец снял с нее алебарду. Видрасена также воспользовался паузой, чтобы поменять оружие, так как на лезвии его меча появились глубокие зазубрины. Индиец взял в руки саблю.
   Бой возобновился. Диокл, бросив беглый взгляд по сторонам, приметил, что количество наблюдателей увеличилось в несколько раз. Они образовали несколько густых шеренг. Между тем накал противостояния только увеличивался. В схватке длинного и короткого оружия каждая сторона имеет свои преимущества и свои недостатки. Ханец атаковал под разными углами, держа алебарду обеими руками, но не сокращал дистанции. Видрасена, и без того превосходивший в скорости своего противника, с легкой саблей был подобен неуловимому ветру. Он скользил и кружился по площадке. Однако для того, чтобы достать цзюнь-ши, ему приходилось делать набегания вперед и прыжки. От разрубаний ханьца юноша уходил наклонами и скручиваниями. Наконец, улучив момент, когда наставник войска оступился, потеряв равновесие, Видрасена вскользь рассек ему кисть правой руки.
   Инструктор уронил алебарду под ноги. Кровь брызнула на каменные плиты.
   -Довольно! - обратился к нему индиец. - Благодарю тебя за поединок.
   Но цзюнь-ши не собирался сдаваться. Слабеющим шагом он откатился к стое и левой рукой снял с нее боевой молот.
   -Прекрасно! - послышался вдруг чей-то громкий голос. - Действительно прекрасно. Подобных боев я не видел уже много лет.
   Перед человеком в оранжевом плаще с высокими алыми перьями на шлеме все разом преклонили головы. Солдаты припали на одно колено, выставив перед собой
   оружие.
   -Приветствуем благородного бяо-ци-цзянь-цзюня, командира пятизнаменного войска! - объявил Сангхабхадра, сумевший безошибочно определить чин возникшего перед ними военачальника.
   Однако Вэнь Чунь смотрел только на Видрасену.
   -Кто обучил тебя искусству владения мечом? - спросил он.
   -Один добрый человек, - тихо ответил индиец, уже немного понимавший по-ханьски и научившийся составлять односложные предложения, - горный отшельник, живущий вдали от людской суеты.
   -Весьма похвально, - военачальник задумчиво прищурил глаза. - У тебя может быть большое будущее, если ты решишь связать свою судьбу с военным делом.
   -Благодарю за любезность, - отозвался Видрасена. - Однако моя судьба уже связана с военным делом. Я состою младшим командиром в армии моего государя.
   -Я мог бы предложить тебе должность Наставника Фехтования Стотысячного Войска.
   -Благодарю, - только и ответил индиец, - но я не властен принять подобного благодеяния. Позволь мне ограничить себя более скромной ролью.
   Вэнь Чунь повернулся к Сангхабхадре:
   -У юноши необыкновенный талант. Такое увидишь не часто. Мне искренне жаль, что он отвергает мое предложение.
   -Уважаемый главнокомандующий, - мягко произнес Сангхабхадра. - Этот юноша будет служить тебе верой и правдой, но только в другом качестве.
   Вэнь Чунь впервые посмотрел на наставника посольства с любопытством.
   -Должно быть, вы и есть верноподданные вана Иньмофу, которые отправляются в Шэньду в составе моей армии?
   -Имеем такую честь, - вежливо ответил Сангхабхадра. - Сын Неба поручил нам сопровождать твое непобедимое воинство в Западный Край.
   -Что ж, я никогда еще не пренебрегал хорошими советчиками, - военачальник наклонил голову. - Сегодня же я распоряжусь, чтобы мои конюшие подобрали вам лучших лошадей. В нашей стране военные и гражданские таланты ценятся дороже золота и яшмы.
   -Скажи нам, достойнейший, - подступил ближе Ликофор, - верно ли говорят, что ты взял себе в войско еще одного знатока военного дела? Из западных земель.
   -Так и есть, - со вздохом ответил Вэнь Чунь. - Увы, здесь мне повезло куда меньше. Мало того, что он изможден дорогой, так еще и не понимает ни одного нашего слова. Все время бормочет что-то бессвязное и просит пить. Это все равно, что купить подержанного скакуна.
   -Можем ли мы на него посмотреть? - осторожно осведомился Ликофор.
   -На что он вам? - Вэнь Чунь удивленно приподнял брови.
   -Видишь ли, почтеннейший бяо-ци-цзян-цзюнь, - Сангхабхадра говорил медленно, но с выражением. -Говорят, пока цветок не распуститься, он не сможет завязаться плод. Если бы ты позволил нам увидеть пленника, дело могло бы сдвинуться с места.
   -Хочешь попробовать разобраться в его нелепой болтовне? - усмехнулся военачальник.
   -Быть может, мы найдем способ общения с ним и поймем, кто он и откуда. Ведь у
   каждого дерева есть корень, у каждой реки - исток.
   - Будь по-вашему, - согласился Вэнь Чунь. - Его уже перевели в Белую Башню.
   Оставив тренировочные дворы, греки вслед за главнокомандующим и его телохранителями дошли до Золотых Ворот. Так назывался вход в главную смотровую башню порта. На одном из верхних этажей, в полутемном помещении, пахнущем сыростью, им показали человека, который сидел на деревянной скамье, вперив в пол неподвижный взгляд.
   Когда он поднял голову, посланники рассмотрели чуть удлиненное лицо, обрамленное кудрями пепельно-серых волос, прямой, хорошо очерченный нос и тонкие губы. Под глазами пленника залегли глубокие тени. При появлении Вэнь Чуня человек приподнялся, но военачальник жестом разрешил ему сесть.
   -Как твое имя? - обратился к пленнику Сангхабхадра, разглядывая его красную тунику с зеленой каймой.
   Несколько мгновений человек сидел тихо, а потом словно обезумел. Трудно было сказать, что поразило его сильнее всего: звуки эллинской речи или сам вид появившихся из-за спины ханьского полководца людей. Расширившиеся глаза лихорадочно перебегали с Ликофора на Диокла. Пленник беззвучно шевелил губами, желваки на его лице двигались, а пальцы правой руки дрожали, будто сведенные судорогой.
   -Как твое имя? - еще громче повторил Сангхабхадра.
   -Петроний Квинтий, - наконец еле слышно вымолвил человек. Он говорил по-гречески, но с каким-то незнакомым грубоватым акцентом, делавшем его речь едва понятной.
   Резко вскочив на ноги, пленник приблизился к посланникам и робко коснулся их одежды, словно опасаясь, что перед ним бесплотные духи.
   -Я гражданин Рима, - более внятно выговорил он. - Бывший трибун пятого галльского легиона. Солдат бесславно погибшей армии Марка Лициния Красса...
   Послы Гермея переглянулись между собой.
   -Ты римлянин? - спросил Ликофор.
   -Я из Калабрии. Мой родной город Тарент. Дед мой был италийским греком, женившимся на римлянке. Мой отец получил права римского гражданства.
   -Как же тебя занесло в такую даль? - Ликофор озадаченно покачал головой.
   -Не меня одного. И не я развязал эту войну. Сорок две тысячи наших граждан увязли в песках Месопотамии, прельстившись обещаниями богатой и легкой добычи. Безрассудная жадность Красса повергла этих несчастных в пасть лютой погибели. Многие пали в бою, другие умерли от ран, от малярии, лихорадки и других болезней. Были и те, что не выдержали тяжести плена, когда нас, словно свиней и баранов, парфяне гнали в Маргиану через всю страну.
   -Рим воевал с Парфией?- в задумчивости спросил Диокл.
   -Да. Нам всего было мало. Коммагена, Сирия, Иудея. Свалив понтийского Митридата после трех тяжелых войн, Сенат решил отобрать земли у Орода. Что из этого вышло, еще помнит багряный песок Карр...
   Римлянин затих, но потом в глазах его мелькнула робкая надежда.
   -Вы поможете мне? - он ухватил Сангхабхадру за край плаща.
   -О какой помощи ты говоришь? - наставник взглядом попытался успокоить пленника.
   -Я восемнадцать лет не был дома, - лицо римлянина передернулось, точно от сильной боли. - Восемнадцать лет ноги мои колесят по землям Азии, а тело знает лишь страдания и унижения. Мои уста иссохли. Они давно исчерпали имена богов, которых я знал на своей родине, они обращались к темным и надменным божествам Востока. Но мне отвечало только молчание. Мое сердце загрубело и ожесточилось. Моя душа умерла.
   Греки молча смотрели на пленника. Стенные факелы сейчас лучше освещали его лицо и выделяли разломы глубоких морщин, избороздивших его лоб. Пряди волос на висках, казавшиеся серебристыми издали, были отмечены сединой.
   -Я могу обещать тебе только одно, - подумав, ответил Сангхабхадра. - Мы приложим старания, чтобы ты смог вернуться домой. Но старания потребуются и от тебя.
   -Что мне надо будет делать? - с чувством обреченной покорности спросил римлянин.
   -Согласись на предложение полководца серов. Ему нужны от тебя услуги военного советника, разбирающегося в тактике степных кочевников.
   -Что потом? - голос пленника казался далеким и отчужденным.
   -Если общими силами мы восстановим эллинское правление в стране Джамбу, то царь Гермей и я лично сделаем все, чтобы отправить тебя на родину. - Сангхабхадра говорил твердым, уверенным тоном. - По суше или по морю, но ты доберешься до Рима.
   Пленник молчал, будто не слышал слов наставника. Потом он поднял глаза, и в них промелькнула робкая искра:
   -Я давно разучился верить и людям, и богам. Я похоронил весь свой мир и свое прошлое. Но годы лишений сохранили во мне одно: надежду. А потому, как бы ни сложилась в дальнейшем моя судьба, я готов связать ее с вами. Ибо нет у меня под этим небом другого пути...
   Покинув Петрония Квинтия и сказав несколько слов Вэнь Чуню, посланники поднялись на смотровую площадку Белой Башни. С высоты ее открывался будоражащий вид на лазурную гладь реки Вэй, желто-белые прогалины широких долин и голубеющие хребты далеких гор.
   Диокл взирал на все это с легким волнением. Вновь охватила его тревога о будущем. Казалось бы, совсем недавно он принял в сердце покой и умиротворение, открыл себя миру и доверился ему - но мир вновь чего-то ждал от него. Здесь, в блаженном краю Поднебесной, извечно являвшемся средоточием вселенских сил и стихий, он внезапно обрел себя. Судьба показала ему жизнь внутри жизни, смысл внутри смысла, Путь внутри Пути. Но ради чего это было? Для чего мир открыл его глаза и сердце к сокровенным таинствам бытия? Что теперь ему делать с этим безмерным знанием? Юноша смотрел внутрь себя, но не находил ответа.
   А вокруг, покуда хватало глаз, расступалось сияние древних просторов, обласканных богами; волшебного края, в котором Небо соединяется с Землей, чтобы стать единой тропой человека...
  
  
  
   Примечания.
   Брахма - бог творения в индуизме.
   Сын Неба - титул китайских императоров.
   Сюнну (хунны) - кочевой народ, обитавший к северу от Китая.
   Юань-ди (75-33 г.г. до н.э.) - одиннадцатый император династии Западная Хань.
   Гекатей (Гекатей Милетский) - древнегреческий географ.
   Никаи - корпус канонических буддийских текстов.
   Агон - спортивное состязание у греков.
   Неарх - полководец, мореплаватель и сподвижник Александра Македонского.
   Мегасфен - древнегреческий путешественник по Индии, автор труда "Индика".
   Иерофант - глава греческой религиозной общины.
   Экзегеты - толкователи символов.
   Неокоры - жрецы-охранители.
   Лекиф - древнегреческий керамический сосуд.
   Целла - главное святилище античного храма.
   Ахемениды - династия персидских царей.
   Чандрагупта Маурья - царь-объединитель Индии в 4 в. До н.э.
   Ван - правитель царства или удельный князь у китайцев и соседних народов.
   Тримурти (Три Сущности) - триединство главных богов индуистского пантеона.
   Варны - сословия Древней Индии.
   Ду-вэй - один из старших военных чинов.
   Шаньюй (Высочайший) -титул главы сюнну.
   Цзе -кровожадный тиран эпохи Ся.
   Шэньнун (Божественный Земледелец) -один из трех великих первоправителей Поднебесной.
   Мэн-цзы -древнекитайский философ, второй по значимости представитель конфуцианской традиции.
   Тин-вэй -чиновник, ведавший тюрьмами.
   Цзинь -китайская мера веса, соответствующая 500 гр.
   Стража -китайское исчисление времени, равное двум часам.
   Ши-цзюнь -правитель области.
   Цы-ши -чиновник, контролирующий незаконные действия властей на местах.
   Кун-цзы -Конфуций.
   Ли Эр, Лаоцзюнь -имена даосского философа Лао Цзы.
   Ян Чжу -представитель раннего даосизма.
   У-ди "Воинственный Император" (156 -87 г.г.до н.э.) -правитель, расширивший владения империи Хань.
   Апсу и Тиамат -элементы мироздания в шумерской мифологии, породившие небо и землю.
   Ши-чжун -помощник сановника.
   Юнгуан -вторая эра правления императора Юань-ди (43-39 г.г. до н.э.)
   Да-цзян -военачальник китайской армии.
   Цинь Шихуан (259 -210 г.г. до н.э.) первый объединитель Китая.
   Цюй Юань (340 -278 г.г. до н.э.) -поэт эпохи Воюющих Царств.
   Кипинь -Кабульская долина (кит.)
   Аньси -Парфия (кит.)
   Тяочжи -Малая Азия и Крым (кит.)
   Гун цао -чиновник, ведающий учетом поощрений и наград.
   Кангюй -название народа и владения в Центральной Азии.
   Усуни -кочевое племя, жившее на территории Семиречья.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"