Я наконец-таки приехала в санаторий, который располагается на северном Кавказе. Отличная возможность для меня обрести вожделенное одиночество и отдохнуть. Заодно и полечиться, а то мой пламенный мотор стал слишком часто беспокоить. Четверо суток я провела в поезде. Удручающая ситуация - вроде бы и не делаешь ничего, а устаёшь смертельно. Моими попутчицами были две нелицеприятные особы. То и дело они шептались между собой, заставляя меня тем самым чувствовать себя, мягко говоря, неуютно. Но всё же после долгого пути, подъезжая к месту назначения, я смогла выдавить из себя :"До свидания,
всего Вам доброго".
Не успела я пройти и ста метров от вагона, в котором провела большую часть прошедшей недели, как меня остановила милиция. Долго-долго представитель власти смотрел в мои документы, но так ничего подозрительного и не нашёл. Почему-то после этой встречи внутри у меня осталось чувство какого-то разочарования. Я, конечно не ждала, что первый встречный кавказец меня расцелует, но подобное столкновение с блюстителем закона меня расстроило, и потому я садилась в такси до отеля уже без настроения. Как назло, моими попутчиками в машине оказалась семейная пара не особо привлекательного вида и их вечно чихающий, сопливый ребёнок. Таксист, как и положено ему быть, оказался редкостным болтуном. Всю дорогу он рассказывал, что у его внучки тоже аллергия на пыльцу, что пыльца бывает разная, и это всё при том, что мамаша ему несколько раз повторила, что у её ребёнка аллергия не на пыльцу, а на пыль. Далее он заставлял нас то и дело смотреть направо или налево - в зависимости от того, где открывался вид на, как ему казалось, самые лучшие пейзажи. И это при условии, что времени был четвёртый час утра, и, как можно легко догадаться, не видно ни зги. Мне не повезло вдвойне, так как я сидела на переднем сидении, и после каждой своей (опять же, как ему казалось) смыслонесущей фразы таксист с многозначительным видом смотрел на меня, требуя подтверждения своей правоты. То и дело мне приходилось кивать головой.
Наконец-то добрались. Я вышла из такси, не без труда процедив "спасибо" - этот шельма содрал с меня столько, что в Петербурге я бы могла купить проездной на два месяца.
Багажа моего было - спортивная сумка и рюкзак, и мне не доставляло трудностей нести его самой. Отель, в котором мне предстояло прожить без малого месяц, меня не впечатлил. Я ожидала увидеть здание минимум в десять этажей, и причём лелеяла надежду, что последний этаж окажется моим. Однако здание оказалось не только четырёхэтажным, но ещё и наглухо закрытым. Недолго постучавшись, и не дождавшись хоть каких - нибудь признаков жизни, я отошла к лавочке и закурила. Огляделась вокруг себя. Обычная здравница советского периода, на пятачке возле входа огромный мутный водоём с железными палками, торчащими из центра - оказалось, фонтан; несколько скамеек, покрашенных зелёной краской, и видно, не раз.
В очередной раз затягиваясь, я про себя искренне посмеялась над самой же собой: приехала в здравницу, и первым делом - за сигарету.
Прошло порядка десяти минут, а я всё ещё не знала, что делать. Заселение начинается лишь в восемь часов утра, так что я оказалась совершенно не к месту со своей спортивной сумкой и рюкзачком. Позвонила по телефону своего туроператора, который в договоре числился как "встречающая сторона", но меня встретил лишь писклявый до тошноты женский голос:"Данная услуга не поддерживается". Я по непонятным мне причинам даже не расстроилась, просто констатировала про себя факт, что несколько часов мне предстоит провести на зелёной лавочке, потирая ладошки - холод ночью, а особенно под утро в горах нешуточный.
Но тут я узрела возле парадного входа звонок, и не медля ни секунды, настойчиво позвонила. При этом я испытала жуткий стыд. Хотя, чего мне стыдиться? Это не я их, а они меня держат на холоде ночью, с турпутёвкой на руках. Мысленно я была готова выпалить сразу же слова извинения, и проситься подождать до времени расселения в теплом фойе. Сквозь стеклянную дверь пресловутого парадного входа был виден заспанный охранник, идущий на меня. Но не успела я и рта раскрыть, как этот секунду назад недовольный мужчина вдруг разулыбался, и любезно пригласил войти, открывая передо мной все двери и пропуская меня же впереди себя. Он кинул пару фраз насчёт похолодания, и повёл меня по длинным тёмным коридорам, продолжая на ходу разглагольствовать о погоде.
Когда мы подошли к какой-то деревянной двери, мужчина постучал и громко объявил:"Открывай, я привёл постояльца!"; и удалился. Я смотрела ему вслед, наблюдала, как он идёт по этому узкому длинному коридору своей грузной походкой, и в ушах моих всё звучало эхо "постояльца...яльца....".
Прошло несколько минут, и вот из упомянутой двери вышла женщина, высокая, крупная и тоже с заспанным лицом. Ожидая холодного отношения, как собственно, от любого человека, которого только что разбудили, я немало удивилась неожиданно возникшей на её помятом лице улыбке. Она любезно пригласила меня пройти внутрь, где практически не глядя на мою путёвку, положила её в стол, достала ключ, и повела меня через коридор к лифту.
"Сейчас я покажу Вам вашу палату. На третьем этаже"- говорила она, пока мы поднимались на лифте, и вдруг зевнула. Я решила, что это вполне подходящий момент, и попросила прощения за столь раннее вторжение, но она пресекла меня, сказав "Ничего страшного, это моя работа". Когда же дверцы лифта раскрылись, женщина подтолкнула меня к выходу, я повиновалась, а сама она уехала дальше, предупредив, чтобы я стояла на месте, пока она не вернётся.
Передо мной возникла холодящая душу картина: справа и слева тянулся длинный узкий коридор, на одной стороне которого располагались комнаты, а на другой - стеклянные балконы, сплошь завешенные белым тюлем. Метрах в десяти от меня дверь балкона была раскрыта, и огромное белое полотно развевалось как парус. Тишина казалась мне чуть ли не зловещей, темные бесконечные коридоры давили на глаза, персонал представлялся мне странным, хотя, возможно, я просто устала с дороги. Но те несколько минут, что я созерцала описанный уже интерьер, навеяли на меня воспоминания о "Замке" Кафки. Во рту всё пересохло.
Дверь лифта открылась, и уже знакомая мне тётя, извиняясь, сообщила, что я буду жить в другом конце коридора. Она снова повела меня по этому бесконечному лабиринту.
Глава 2. Адаптация.
Первым делом я приняла ванную - четверо суток в душном поезде давали о себе знать; погрузившись в горячую воду я и не заметила, как пролетело время.
Апартаменты оказались вполне сносными: кровать, диван, замечательное зеркало, в котором я выглядела стройнее, стол, шкаф, тумбы - словом, всё, что надо. А балкон с видом на лес, где постоянно видны белки, скачущие с ветки на ветку - настоящий подарок ищущему уединение человеку.
Некоторое время спустя незнакомая девушка принесла мне документы: санаторно-курортную карту, что-то ещё и забрала мой паспорт. Она же пригласила меня в столовую, что было как раз вовремя - мой желудок беспрестанно урчал; и она же сказала мне подойти к врачу в какой-то там кабинет после обеда.
Я поблагодарила её за службу и направилась завтракать.
В столовой меня посадили за один стол с двумя женщинами, которые сразу же стали расспрашивать меня - как зовут, да откуда. Не знаю почему я соврала, что приехала из Воркуты. На протяжении всей трапезы я слушала, как они обсуждают свои процедуры, вчерашние тефтели и творог. Должна заметить, что мои соседки произвели на меня хорошее впечатление. На вид им было лет по пятьдесят, и присутствие болезней выдавала излишняя полнота и вечно слезившиеся глаза. Но всё же мне было даже весело слушать их разговоры, а их отчаянные попытки вовлечь меня в эти разговоры просто заставили меня влюбиться в этих "мадамов". Я решила, что буду называть их так. Не в лицо, конечно.
Одна из них отдала мне свой винегрет, пока я ждала официантку, и я конечно же, с благодарностью приняла её заботу. Потом я приняла всё, что мне принесли, и встать из-за стола больше не являлось простой задачей.
Тем не менее, спустя несколько мгновений, я поднялась, и радуясь своей сытости, направилась к выходу, где заметила, что на меня во все глаза смотрит некий молоденький парнишка. На вид ему было не более двадцати пяти, и мне льстила его заинтересованность моей персоной. Я пристально посмотрела в его глаза и пошла дальше. Как ни удивительно, но я поймала себя на мысли, что минут семь я посвятила раздумьям об этом молодом человеке. Он явно работал здесь же, в санатории - об этом говорил его белый халат; внешность его не выделялась чем-то особенным, но всё-таки каким-то образом он меня заинтересовал. Наверное, мне просто понравилось, что он не отвёл взгляд сразу, как я поглядела в его глаза. Обычно парни не радуют меня такой откровенностью взгляда. Всё же я склоняюсь к мысли, что человек, прячущий свои глаза - неинтересен, а вот тот, кто может так запросто распахнуть, обнажить свой взгляд, как будто давая прочесть свои мысли - вполне достойная личность. И дело вовсе не в том, что человеку нечего скрывать. Хотя, я, пожалуй, как всегда слишком субъективна. Но с другой стороны, по кому ещё мне судить, если не по себе?
До обеда я успела принять нарзанную ванну - волшебно! Всё тело покрылось пузырьками, я себя почувствовала плюшевой игрушкой, которую забыло в ванной дитя. А после процедур я отправилась в горы - покорять хоть что-нибудь. Из отеля был виден высокий-превысокий холм, и мне просто нельзя было в первый же день не побывать на его вершине. И вот я отправилась в нелёгкий путь.
Всё же, русская душа всегда даст о себе знать - я как истинный русский человек нашла короткий путь и - О, Боже! - он действительно оказался коротким! Узкая тропа вела к вершине не серпантиной, а круто и прямо. Оказавшись на самом пике, со мной случилось невообразимое - как будто внутри меня вулкан проснулся. Сердце бешено колотилось в груди, не давая лёгким полноценно дышать, пульсировало даже в пальцах, не говоря о висках! И раскинув руки в стороны, тяжело дыша, но при этом громко смеясь, я впервые в жизни вспомнила, что забыла взять сигареты! Да, именно вспомнила, что забыла! Впервые! Бешеный ветер всклокочил мои волосы так, что они больше были похожи на клубок ниток, растерзанный котёнком. А ветер всё хлестал и хлестал меня по лицу, ветер не холодный, но свежий, ветер первого сорта, который может быть только на высоте.
Я стояла раскинув руки около пяти минут, а потом просто упала. На спину. Не больно, а так - плавно, как в замедленной съёмке.
В тот момент, лёжа на траве, возвышаясь от "большой земли" метров на триста, и глядя в небо я, по моему, впервые за годы почувствовала себя здоровой, сильной и немного особенной.
К обеду я вернулась слегка уставшей, но в прекрасном настроении. В голове то и дело всплывали картины Рериха, его слова, его философия, изученные мною в университете, и всё, что я знала захотелось изучить ещё раз, и на этот раз вдумчиво, с пониманием. Вдруг возникло желание самой взять холст и масло, да что там - хотя бы ручку и листок обычной бумаги и рисовать эти волшебные, удивительные горы. Когда стоишь на высоте, складывается впечатление, что горы - это вовсе не камни, никакие не глыбы, а горы - это просто люди, порой фрагменты людей, иногда тел, иногда характеров; да и зверей - вот например: самый далёкий, такой серо-синий - это слон. Отдыхает. А потом всё ближе к нам друг за другом лежат нос грузина, доброта мамы, профиль опоссума, злость брата - да сколько можно найти ассоциаций! Тем более человеку, давно сошедшему с ума...
И вот перед обедом забежав в свой номер, я рисовала.
Это только в самих горах хочется рисовать - я пришла к такому выводу, и потому перестала, просто решив, что в следующий раз лучше порисую на прогулке, так сказать, не отходя от кассы.
За обедом мои "мадамы" меня удивили. Я-то не смотрю по сторонам, когда держу путь куда-либо, а вот они смотрят, и замечают много интересного, между прочим. Они спросили, нравятся ли мне картины, которые висят практически на любой стене отеля. Мне стыдно было сознаться, что я их не видела, и просто согласилась с их положительным мнением, добавив от себя, что они прекрасны. "Сразу видно, что их рисовали с душой, но так же сразу видно, что это не рука мастера. И на мой взгляд, слишком уж большие рамки для них подобрали, надо бы поменьше, ведь невооружённым взглядом видно, что эти рамки обрезают картины со всех сторон на несколько сантиметров"- вот что сказала одна из моих сотрапезниц.
Вторая была тоже со своим мнением и вот как она отреагировала:"Возможно. Но по-моему, эти огромные рамки - необходимость, именно из-за того, что рука-то не мастера, как Вы уже справедливо подметили. Скорее всего, в тех местах, что скрывают рамки какие - нибудь погрешности. Лично я так думаю".
Пока они говорили, меня так и подмывало спросить, есть ли у них художественное образование, но я успокоилась, потому что не хотелось их обижать. Подобного образования у них явно не было, так как они ни к чему не апеллировали в своих домыслах и суждениях. А люди, знающие толк в искусстве, особенно изобразительном, всегда любят похвастаться своим знанием, как я замечала.
Отобедав, мы трое разошлись по своим комнатам. Я специально пошла самым длинным путём, чтобы рассмотреть картины. Да, действительно, они были хороши, буйство красок и нереальная причудливость форм выдавала талант, так кстати заменяющий профессионализм.
Масло и холст. Волшебное сочетание. Особенно, если оно хорошо пропитано чувствами, чего в данном случае было в достатке. На каждой работе присутствовали горы - то огромные, величественные, то еле уловимые за горизонтом; лес - то редкий, то наоборот, но обязательно переливающийся всеми цветами радуги.
Если бы не мои "мадамы", то я бы никогда не заметила, что рамки закрывают довольно-таки приличные доли шедевров по периметру. Я попробовала отодвинуть одну рамку - но тщетно. Она как на клею держалась на холсте. Попробовав проделать такое со следующей, я осеклась. Сзади кто-то стоял и наблюдал за мной. Обернувшись, я увидала того парнишку из столовой и сразу же почувствовала себя мелкой хулиганкой, этакой плохишкой. От стыда я покраснела. Он глядел на меня сквозь черные зеркальные очки. В этих двух линзах видно было моё отражение.
Я не на шутку испугалась, что он меня заругает, или чего лучше - штраф потребует за порчу имущества. С минуту мы молчали, ни один мускул его не дрогнул, а потом он спросил: "Девушка, мне идут эти очки?"
Я растерялась. Побледнела.
"Да"- выпалила я через некоторое время, и поспешила уйти. Я шла вдоль по коридору не оборачиваясь, и лишь открывая комнату, одним глазком взглянула на место, откуда минуту назад позорно ретировалась, и - замерла на мгновение. В другом конце длинного коридора, под огромной картиной в диких тонах стоял он же, в темных очках, со скрещенными на груди руками, и наблюдал за мной.
И вдоль одной стены коридора, прикрывая раскрытую балконную дверь всё шевелилось белое полотно занавески, теперь так похожей на холст.
Глава 3. На вершине.
После обследования мой врач прописал мне различные минеральные ванны, ароматерапию и ещё кучу разных приятных процедур, которые я с удовольствием посещала следующие два дня. Кстати говоря, я больше в эти дни ничего и не делала, только ела в столовой с "мадамами", гуляла в лесу, в горах, и наслаждалась своим лечением. Мое спокойствие было нарушено, когда я в очередной раз сидела на своём излюбленном холме и читала. В библиотеке взяла Ремарка, и полностью погрузилась в атмосферу его творчества.
Я так искренне полюбила героев его "Трёх товарищей", что не могла оторваться от чтения даже на минутку.
Зато меня смог оторвать от столь приятного занятия всё тот же парень, с которым я пересекалась дважды.
Он поинтересовался, что я читала. Я ответила, и как будто в доказательство того, что я уверена в том, какую книгу я читаю, показала ему обложку.
Потом же мы разбеседовались. И во время разговора моё странно чувство по отношению к нему прошло. Я более не чувствовала себя неудобно в его присутствии. Скорее всего, в этом мне помогла его любовь к литературе. Мы обсуждали книги, которые имелись в санаторной библиотеке. Парнишка рассказал мне, что за два года, что он работает здесь на кухне, успел прочитать всё, чем располагала библиотека. Сказал, что ему очень нравится Ремарк, что он стал книжным червем после его книг. За полчаса, а то и того меньше, мы успели обсудить практически всю жизнь санатория, и под конец разговора он сделал мне предложение, от которого я не смогла отказаться - он пригласил меня после ужина прогуляться в горах, обещая показать мне такие выси, которые просто так приезжим не показывают. Предупредил меня, что надо одеться по-спортивному, и лучше взять с собой не сумочку, а рюкзак - чтобы руки были свободными.
В предвкушении вечернего похода я прожила следующие несколько часов, и вот, за ужином мы встретились.
Столик, за которым сидели я и "мадамы" обслуживала очень миловидная девушка. Женщиной назвать её не могу - слишком уж её глаза горели моложавым огоньком, а возраст её был, скорее всего, где-то чуть за тридцать. Она принесла "мадамам" блюда, а про меня как будто забыла. Всё ж, она успокоила меня, сказав, что моя еда будет через мгновенье.
Я удивилась, но, не скрою, мне было очень приятно, когда тарелку мне принёс тот парнишка. Он любезно поставил её передо мной, сообщив, что будет ждать меня в фойе через двадцать минут. "Мадамы" наблюдали за этой сценой широко открытыми глазами, а когда он удалился, напали на меня с расспросами.
Я без утайки всё им рассказала, на что они отреагировали более, чем живо. Одна сказала: "Ты смотри, поосторожнее. Знаем мы таких. Вот сначала говорит, что места красивые покажет, а сам.. покажет, но... не те места, в общем. Ну, сама понимаешь. Здесь же одни старики обитают, вот он и загорелся, тебя увидев. Вот заведёт куда! Ты обязательно возьми с собой что-нибудь, чтоб защититься при случае. Вот, нож возьми из столовой! И как только он полезет со своими местами, ты его..."- и она сделала такое лицо страшное, и так отчаянно стала протыкать невидимого насильника ножом, что я не на шутку испугалась.
Другая же высказалась иначе:"Да что ты, ей-Богу, её пугаешь! Эта твоя старая мечта об изнасиловании не приключится с ней! Да положи нож, на нас уже косо смотрят! Не слушай её, слушай меня! Ничего не бойся, иди спокойно. Он же здесь работает, и ничего он тебе плохого сделать не посмеет. Я бы и сама не прочь вот так запросто - с незнакомцем в горы, эх... где мои семнадцать лет!" - она тяжело вздохнула и добавила - "Завидую!"
Далее они ещё немного попрепирались, и потом пришли к выводу, что отпустить меня можно, но только с ножом. И насильно засунули мне его в рюкзак.
Я решила не сопротивляться, поблагодарила их за заботу и направилась в фойе, где мы и договорились встретиться с моим "страшным насильником". Ей-Богу, эти "мадамы" меня когда-нибудь доведут до смехового приступа, если такие бывают.
Он уже ждал меня, когда я спустилась. На нём тоже была спортивная одежда и рюкзак.
И вот мы тронулись в путь. Сначала вышли за пределы санаторного парка, и далее я уже не смогла разобрать, в какую сторону от отеля мы направлялись -дорога была извилиста, мы шли сквозь лес по узкой тропе, пересекли несколько полей, взбирались вверх по оврагу, и всё это мы проделывали молча. Мой спутник говорил только, где мне быть осторожнее и смотреть под ноги.
Мы шли уже около двух часов, когда я поняла, что устала смертельно. Но он же продвигался вперёд так же бодро, как и в самом начале пути. Сразу видно - не в первый раз он сюда идёт, уже натренированный.
Меня волновала его молчаливость, на мгновение мне показалось, что меня ведут на расстрел - мрачно и тихо, как будто боясь нарушить спокойствие моих последних минут. Тогда-то я порадовалась факту, что за спиной у меня покоился нож. Хотя я не представляла, как буду им пользоваться в опасной ситуации.
Наконец-то мы пришли. Сначала я была рада просто тому, что мы в конце концов перестали идти, но, увидев панораму, открывшуюся взору, я напрочь забыла о своей усталости, как будто и не проходила самой длинной дистанции в своей жизни. "Вот и добрались,"- сказал мой провожатый, - "Можно и передохнуть".
Он скинул с плеч рюкзак и сел на несмятую траву. Я же подошла к самому краю горы, и стала поглощать глазами самый прекрасный пейзаж, который я когда-либо видела. Когда парень спросил меня, нравится ли мне здесь, я просто развела руками и глубоко вдохнула свежий прохладный воздух - слов у меня не находилось.
И вдруг, там, на высоте, скорее, от пьянящего горного воздуха, мне захотелось громко-громко закричать. Что я и сделала. "Е-эй!"- звучал мой голос громче грома, распространяясь на всю округу. Никого рядом, ни одного человека, который бы сказал мне соблюдать правила приличия и быть потише. "Е-э-эй!"- разошлась я ещё пуще. Как будто бы горло моё - труба; мне было так легко кричать, словно голосовые связки и не напрягались вовсе. Так бы стояла и кричала, кричала, никому, ни для чего, а просто так. Представляя, что вместе с криком из горла душа вылетает из тела и парит тут же, рядом, смешиваясь с туманом горных облаков, так же, как и тело, расправив руки - крылья. Перед глазами - калейдоскоп, изумруд деревьев внизу, красно - карий постамент для меня, и ветер, так похожий на объятия кого-то свыше. Я - как та статуя в Бразилии. Но выше.
Парень сидел за моей спиной, и когда я обернулась, то увидела искреннюю улыбку на его лице. "Я знал, что тебе понравится".
"Посмотрите на него, какой он умный! Кому же это не понравится!"- пронеслось в голове, но сарказм прошёл, когда я опять взглянула вдаль, и потому просто промолчала, улыбаясь так же, как и он - широко, даже отчаянно.
Потом я села к нему рядом, и во взгляде его прочитала многое. Нет, он никакой не насильник, он даже не ловелас, он - просто романтик. Горный романтик, который видит красоту, которую свыкшиеся с ней обычные жители гор уже не замечают. Для них горы - местность, а для него - изумительный пейзаж. И ему просто хочется дарить эту красоту людям. Таким, как я, таким, как он - молодым и очарованным.
Он прервал мои мысли: "Эту гору редко посещают. До неё долго добираться, да и утомительно. Ты знаешь, её очень любил Лермонтов. Это его любимая здесь гора".
Я удивилась:"Откуда ты знаешь?" Он выплюнул травинку, которую жевал:"Мама говорила, а ей - бабушка, а той - прабабушка, и так далее".
Ещё он рассказал, что Лермонтов приезжал сюда несколько раз. Отель, в котором я жила, построили в 1985 году, а раньше на этом месте стояли простые дома, обычные хозяйства. Поэт останавливался у какой-то своей родственницы, и ещё у Реброва. И с самого утра уходил в горы, и возвращался только под вечер
Я его прекрасно понимала, трудно уйти от такой красоты.
Потом парнишка читал мне стихи. Он делал это с таким чувством, с таким выражением, что я в него чуть не влюбилась. Он назвал мне имя поэта, стихи написавшего, но я, к сожалению, не запомнила его.
А дальше мы разговаривали о моих процедурах; я пожаловалась, что мне очень щекотно от циркулярного душа, что я не могу сдержаться, и смеюсь как сумасшедшая; он засмеялся.
Ещё парень рассказывал мне о своей семье, он знал своё генеалогическое древо чуть ли не с начала времён. Все его родственники - горцы, только вот он сам, почему-то имел ярко выраженные славянские черты лица, разве что кудри были черны, как ночь.
Когда мы вернулись, до отбоя оставалось несколько минут, и потому мы попрощались, и он пошёл к своему дому, который располагался недалеко от санатория. Но перед тем, как охранник закрыл за ним дверь на ключ, я всё-таки поцеловала моего "экскурсовода" в щёчку. Просто благодарность, я действительно была ему несказанно благодарна за этот вечер, да, чего и говорить, я была очарована моим горным романтиком.
А ночью мне снились горы, Лермонтов, облака, горный романтик, читающий стихи неизвестного поэта и во сне, совсем как наяву отчётливо, я слышала музыку - играла флейта.
Глава 4. В мастерской.
На следующее утро я проснулась в прекрасном расположении духа, всё ещё пребывая под впечатлением от вчерашнего чудесного вечера. Солнышко приветливо светило в окно, и я, не снимая улыбки с лица, пошла на процедуры. Опять смеялась в циркулярном душе и представляла себя плюшевой игрушкой в минеральной ванне. Теперь я поняла, почему весь персонал так подозрительно вежлив и постоянно улыбается, почему каждый из работающих здесь считает своим долгом говорить каждому встречному "доброе утро" и "добрый день"; всё просто - у них у всех хорошее настроение. Да и откуда появиться плохому? Жизнь здесь проста, воздух свеж, природа прекрасна, и почти совершенно нет атрибутов пыльных городов с их новыми технологиями.
За завтраком "мадамы" принялись допрашивать меня. "Почему ты опоздала на пять минут? Мы уж испугались - вдруг и впрямь что случилось? Ну, давай, рассказывай всё по порядку. Где были?" - они спросили и начали поглощать еду. Я тоже была очень голодна, но, поняв, что они от меня не отстанут, пока я не расскажу, как всё прошло, я отодвинула тарелку, чтоб не соблазняла мебя говорить с набитым ртом; и начала свой рассказ. Я рассказала где мы были, как мы шли, как там красиво. "Мадамы" не могли поверить, что это всё, что ничего особенного мы не делали. Тогда я сказала, что поцеловала его на прощанье в щёчку. И вот после этого они понимающе помотали головами и успокоились, больше меня о нём ничего не спрашивая. Они вскоре опять говорили о своих процедурах и о том, что вчерашний омлет был несколько вкуснее сегодняшнего. Я не стала им говорить, что парень читал мне красивые стихи, не рассказала о его семье; мне почему-то казалось, что если я об этом расскажу, то выдам большой секрет моего друга.
"Мадамы" поели быстро, и заторопились на процедуры, оставив меня доедать свой омлет в гордом одиночестве. Тогда-то, сразу после их ухода, рука одной официантки положила на мой столик сложенную вчетверо записку. Неудивительно, что она была от моего вчерашнего спутника. Красивым, совсем не обычным мужским почерком, она гласила:"Привет, как можешь догадаться, это снова я. Выйти из кухни не могу - много работы, поэтому остаётся старый добрый "записочный способ". Что ты делаешь сегодня вечером? Если занята, то можешь дальше не читать. Ага, ты не занята. Ура! Я предлагаю тебе сегодня пойти опять со мной, но уже не в горы. Это будет сюрприз. Я жду тебя возле ворот вечером, после ужина, в семь".
Я испытала облегчение. Нашёлся. Я, по правде говоря, всё думала, что он принесёт мою тарелку на завтрак, и даже слегка расстроилась, когда это сделала официантка. Но теперь можно успокоиться, с ним всё нормально, да к тому же вечером меня ждёт сюрприз. Чудненько.
После утренней трапезы я, взяв "Трёх товарищей", пошла загорать на лавочку у фонтана. И, совершенно не заметив, как пролетело время, оттуда отправилась прямиком на обед. Вот она, книжная сила! Совершенно захватывает, и ни до чего уже нет дела.
Моих соседок по столику почему-то не было, а я, уже сытая, пошла в свой номер. Наверное, меня сильно разморило на солнышке, и я уснула. И проспала до четырёх часов - ни то, ни сё, как говорится. Гулять не пойдёшь - скоро ужин, и в комнате сидеть не хочется. Я приняла решение посидеть у центрального входа на лавочке, - благо, книга ещё не была прочитана полностью.
А далее ужин, на который мои "мадамы" вновь не пришли, и долгожданное свидание у ворот.
Я заметила его ещё издалека, он стоял, опершись рукой о дерево. Опять одет по-спортивному. Опять широко улыбается. Очень искренне.
Улыбнулась я и сама, не в ответ, а тоже искренне.
"Привет, куда пойдём? Что за сюрприз?"- я, как всегда, нетерпелива.
"Не торопись, скоро узнаешь".
Он вёл меня по дороге в селение, что раскинулось недалеко от отеля. По этой дороге мы шли минут с двадцать, и всё это время он молчал. Я не раз смотрела на него, и чувствовала, что он очень волновался; волнение выдавала его походка, и то, как он не знал, куда деть свои руки - то он совал их в карманы, то скрещивал на груди, то просто будто кидал их вниз, по швам, то праздно размахивал ими, как отслуживший моряк.
Вот мы подошли к ветхому дому. Он стал искать ключи, я в это время огляделась - абсолютно неприбранный участок, тут и там валяются всякие вещи - и колёса от машины, и каркас велосипеда, и какие-то котомки, и коробки и ещё много всего. Домик не самый большой, и видно, что женщин здесь нет - иначе бы такого беспорядка не творилось, да и на окнах тогда висело бы что-то поприличнее каких-то тёмных тряпок. Но всё ж деревья, что росли всюду, выгодно обрамляли постройку, и холмистая местность вносила свою изюминку.
Наконец он отворил дверь и жестом пригласил меня войти. Пахло чем-то странным. Вдруг он захлопнул дверь, и стало совсем темно. Я не поняла, зашёл он вместе со мною или нет. Стало страшно. А вдруг он закрыл меня здесь одну? Сердце учащённо забилось, но вот я почувствовала чьё-то дыхание рядом с собой. Наверное, это он. Чертыхаясь, он стал чиркать зажигалкой, и вот тусклое пламя свечи озарило помещение. Я успокоилась. Это был он. При таком свете его глаза горели ярче, безумнее, и улыбка уже не казалась приветливой.
"Погоди немного, я зажгу остальные свечи. Сядь пока что сюда", - и он смахнул что-то стула. Я присела, а он в это время ходил с зажигалкой по периметру комнаты, поднося её к каждой свече. Их тут было штук пятьдесят, если не больше. Когда свет стал более или менее приемлемым, я смогла рассмотреть нехитрое убранство - несколько стульев, бесконечно много баночек, тюбиков, валяющихся везде на полу, а вдоль стен, и на некоторых стульях покоились какие-то странные вещи. Сначала я подумала, что это двери, возможно, фанера, но когда свет стал достаточно ярок, я поняла, что нахожусь в мастерской художника. Баночки и тюбики - с краской, а "двери" - это полотна, просто повёрнуты ко мне не лицом.
"Ты рисуешь!"- воскликнула я. - "Поверни картины ко мне лицом". Он повернул. И я увидела горы, леса - волшебные пейзажи. Чем-то они напоминали картины, висящие в отеле, но явно не техникой, скорее всего - настроением. Мне понравились его работы. Он же стоял, смущённо глядя себе под ноги. "Я не художник, - наконец он молвил, - но мне очень нравится рисовать. Я даже не знаю, правильно ли я развожу краски, меня этому никто не учил". Улыбаясь по-доброму, он продолжал:"Знаешь, я развожу их растительным маслом. Нерафинированным". Я подходила к каждой картине, пытаясь рассмотреть каждый мазок кисти. "О, они прекрасны!" - сказала я. Они и впрямь были великолепны, я не лгала. Иногда на его холстах деревья были начерчены двумя мазками, тень на вершинах гор была неверно обозначена, кое-где оставались открытые участки холста, и это было чудесно. Я попросила его рассказать о своих картинах, и он стал страстно говорить. Его речь была прерывиста, экспрессивна, и мне стало ясно - передо мной стоит гений. Он видел природу не такой, как её изображает академическая живопись, он видел всё по-другому. Он сказал:"А ещё, ты знаешь, я пишу стихи. Прочитать?"
"Конечно!" - я приготовилась услышать нечто, не менее прекрасное, чем то, что я увидела только что. "Вообще-то, я уже читал тебе свои стихи..." Вот тогда я поняла, что там, на вершине, он читал с таким чувством не потому, что сопереживал поэту, а потому что он сам - поэт.
И он снова читал мне свои стихи.
Потом он стал читать про меня, воспевая мою красоту,(мне очень понравилось), и признался, что это - экспромт. Приятно, чёрт возьми!
Ещё он признался, что никому никогда не показывал своих работ. Стеснялся. Он рисовал всего с полгода, и всю зарплату тратил на краски, кисти и холсты. "Родители думают, что я живу в селении, снимая комнату. Сами-то они в другом городе. На самом деле, я банально нашёл этот дом, знаешь, как в том мультике. Он был открыт, а я приделал замок, и вот живу здесь. Раньше, конечно, я снимал комнату и в самом деле. А потом, когда я наткнулся на сборник сочинений Лермонтова, совершенно поменял свою жизнь. Стал рисовать, писать, не знаю, что во мне проснулось, и вот зарплаты стало не хватать и на жизнь и на творчество. Тогда я решил, что спать в конце концов можно и на полу, накрывшись пальто, а кормят меня и на работе", - рассказывал он. " Ты видела картины Лермонтова ?"- я кивнула, - " А ты знаешь, что кроме тех рисунков акварелью и карандашом, что он оставил в своих рабочих тетрадях с поэмами, у него огромное количество холстов? Он и маслом и акрилом писал..."
"Откуда ты это знаешь?" Он закурил и сказал:"Опять же, мама от бабушки, бабушка от прабабушки... ".
"А они-то откуда знают?"
"Я же говорил, что здесь он жил... Приезжал несколько раз в детстве, да и последние месяцы он прожил в своём любимом Пятигорске, и на Машуке погиб... Он в четырнадцать лес написал свою поэму "Черкесы", а рисовать стал и того раньше. А у детей ведь самые чувственные картины получаются, ... если можно так сказать..."
"Подожди, - было несколько трудно переварить всю полученную информацию, - ты хочешь сказать, что где-то здесь сохранились картины Лермонтова!?"
"Я ничего не хочу говорить... Закуришь?"
Я закурила. После испытанного культурного шока я снова вернулась к своей пагубной привычке.
Повисло гробовое молчание. Только горевшие свечи нарушали его лёгким треском. Я даже не знала, что бы такого сказать, чтобы было не так неловко.
Но молчание нарушил он. "Хочешь порисовать?"
"Да".
Он дал мне краски, кисти и направился к выходу. "Ты куда?" - спросила я.
"Ты рисуй, а я пойду прогуляюсь."
"Ничего себе поведеньеце!" - подумала я, но когда он ушёл, полностью погрузилась в рисование. Сбылась моя мечта - маслом по холсту, и про горы. Уж не знаю, что у меня там вышло, но мне в полумраке освещённой свечами комнаты, нравилось своё творчество. Как ни крути, а даже профан с кистью в руке - творец. И потому по окончании работы жирно, ярко-красным цветом оставила свои инициалы и дату в правом нижнем углу. Во время рисования время не ощущалось, и очнулась я лишь когда оно неумолимо приближалось к отбою. Его всё не было, видать далеко гулять пошёл. Я не стала его ждать дальше, а, прикрыв за собой дверь, пошла в отель, спать очень тянуло.
Глава 5. В коридоре.
Я проспала процедуры, проснулась только к полудню. Никак не могла заставить себя открыть глаза, хотя сквозь сон и понимала, что время идёт. У меня были какие-то странные видения, сном бы я это не назвала. Сквозь какую-то пелену я видела горного романтика, гуляющего среди скал, и на него постоянно сыпались камни, но, долетая до него, они меняли своё направление и падали вверх. Ещё я видела картины, они переходили одна в другую, так странно и красиво. Уж не знаю, к чему бы это.
Приведя себя в порядок, я пошла на обед.
В столовой за столом уже сидели мои "мадамы". Впервые мне предоставилась возможность напасть на них с расспросами:"А где это вы вчера были? Ни на обед не пришли, ни на ужин..."
Одна как-то сразу уставилась в тарелку, начала ковырять вилкой в салате. А другая, та, что побойче, сказала:"А ты лучше вот у этой спроси", и посмотрела на свою подругу очень внушительно. Та продолжала ковырять вилкой, не поднимая глаз.
Другая вздохнула и поведала мне их историю:"Эта девица пенсионного возраста наслушалась про твои приключения со страстным молодым поваром, - я чуть не поперхнулась, - и говорит мне: "Давай купим вина, давай купим вина!" А я ей говорила, что мы, вообще-то в санаторий лечиться приехали, а она опять - "Давай, да давай". Ну мы и дали. У меня желудок, а у этого солнышка моложавого сердце прихватило. Потом нам как тяжелобольным принесли еду в номер. Ну, чего молчишь, молодуха?" - она смотрела на соседку. Та отодвинула тарелку, и с гордым, надменным видом собралась уходить, сказав мне "До ужина". Вторая "мадама" так же громко, как будто стараясь, чтобы её слышала вся столовая, следом вставая из-за стола сказала: "Ну, молодуха моя, погоди что ль, вместе пойдём". Та подождала, и вместе они покинули меня.
Я же после их ухода не смогла сдержать смех. Теперь люди смотрели на меня, недоумевая, чего смешного происходит.
Наверное, в старости мне бы хотелось иметь таких подруг. Они любым "молодухам" фору дадут!
Вот опять иду по длинному коридору, где с одной стороны - запертые комнаты постояльцев, а с другой - белые полотна закрывают балконы, и опять одно развевается одиноким парусом. А в самом конце этого коридора - картина неизвестного художника. На этом этаже она только одна. Подхожу ближе, уж очень хочется узнать, что там, на холсте, где рамкой закрыто. Осторожно, аккуратно, длинным ногтем пытаюсь её отодвинуть.
"А что это вы не спите, возвращайтесь в номер, уже тихий час!" - совсем не добрый голос из-за спины.
Отпрянула от картины, обернулась - мой лечащий врач.