Предметом обсуждения далее будет способ получения смысла из абсурда, этот многовековой и наиболее продуктивный тип духовной технологии. Абсурд - это стартовое противопоставление понятий, представлений, эмоций и т.д. Но наша позиция противоположна схеме Камю: абсурд не обнаруживается, а задается. Абсурда в мире нет, его следует (и желательно) добыть, постулировать. Абсурд участвует не в описании готового, а в построении осмысленного мира.
Анаксимандр ввел в философию понятие противоположности. Пифагорейцы составили таблицу из десяти пар антиномий, состоящих из антонимов (чет-нечет, предел-беспредельность, доброе-злое, женское-мужское, покой-движение ...). И это событие считается началом диалектического способа производства смысла, состоящее в создании напряжения путем сближения противоположных понятий, поставленных в ситуацию борьбы значений. Эта концепция имеет дело с оппозиционными или эквивалентными терминами и с противоречиями, порожденными их столкновением (верх/низ, правое/левое, священное/профанное, мужское/женское ...)
Мода на диалектику, снабдившую классический период философии большим числом апорий, совсем заглушила принцип-антипод - аналектику (Б.Лакебринк). Принцип аналектики состоит в том, что все формы бытия могут получить смысл, если разложить его на полярные структуры и поставить пары в позицию сотрудничества, а не борьбы. Но и не как примирение Лао-Цзы. Позитивность отношений дает интересные эффекты, терявшиеся совершенно при негативной оппозиции, дает мышление вне традиционных понятийных оппозиций типа "субъект-объект", "целое-часть", "внутреннее-внешнее", "реальное-воображаемое".
Мы попытаемся в геометрическом стиле схематизировать возможную ситуацию в пространственной модели. Сделаем вид, что нам понятно как работать со словами потому, что уже существует пространственная метафора "мысленный пейзаж". Обопремся на туманное ощущение объема (зазора), открывающегося между словами, имеющими противоположные значения. Воспользуемся этой картинкой буквально.
В мире, "где все дано и ничего не объяснено", человеческая реальность управляется смыслом. Ситуации посредством игры значений дают смысл, обладающий достоверностью только для участников ситуации. Обобщенные смыслы, смыслы, которые могут быть признаны широким кругом людей, создаются поляризацией (дихотомией) понятий. Диполь (парная оппозиция), принятый группой субъектов для создания зазора, соединяет всех в общем смысловом объеме с признанной всеми конфигурацией.
Корректной операцией для превращения ситуации в смысловую можно назвать предшествующую синтезу субъекта и объекта операцию поляризации. Это то же деление на субъект-объект, но не аналитическое, а метафорическое. Аналитический разрыв комплекса впечатления создает пропасть. Метафорический же - зазор. Зазор не отрывает субъект от объекта, а растягивает их связь, для того чтобы сама эта связь показала себя, заняла больше места в сознании, стала третьим членом троицы. Ведь именно там, в зазоре, мы можем рассчитывать на появление чего-то. Преобразование субъект-объектного комплекса в диполь открывает нам не свойства объекта, не наши свойства, а свойства нашей встроенности в мир. После получения диполя мы становимся участниками мировых событий и начнем чувствовать как реагирует мир на наше присутствие в нем. Нас тут же обступают те предметы, на которых есть знак нашего присутствия - предметы в виртуальной оболочке, включенные в ситуацию в зазоре диполя. Дуальный по понятиям мир исследуется бинаризмом, а познается тринитаризмом.
В образованные поляризацией зазоры можно втиснуть что угодно, любую жизнь. Только в них образуется место для жизни. И чем больше такого "пустого", а точнее - неопределенного, но полного магии места, тем больше жизни мы получаем. Христос обещал много жизни своим адептам. Это все, что он мог им дать (не одноразовые акты кормления и исцеления). И его личный диполь (Сатана - Бог), как место его собственного значимого существования, давал и дает именно это благо. Все остальное раскручивает судьба и личное искусство внутри зазоров (в поле Символа). "...перед нами уже не тождество противоположностей, неотделимое от движения отрицания и исключения. Мы имеем дело с некой позитивной дистанцией между различными элементами... утверждение дистанции как того, что связывает в силу различия. Позитивную дистанцию не нужно ни устранять, ни преодолевать" (Ж. Делез). Таким образом упраздняется боязнь согрешить перед строгим законом противоречия, напрасно распыляющая силы на снятие антиномии. Популярная фикция тождества и борьбы противоположностей вампирична и нерентабельна.
Поле смысловых возможностей в общем виде может возникать, казалось бы, в зазоре различения, но не обязательно в градусе агрессивной (полярной) оппозиции. Однако, опыт показывает, что игра мягких оппозиций, игра на различиях возможна только в тени сильной (тактически привилегированной) оппозиции или антиномии. Тогда это может дать тонкие оттенки смысла, когда ощущение смысловой правоты работает за кадром. И располюсовка по различию должна иметь один фиктивный полюс. Псевдорациональный, имитирующий виртуальный полюс в символе.
Франкл выводит из "субъект - объектного" зазора смысл, который там уже должен быть вследствие напряжения. Но зазор "субъект-объект" не смысловой, а созерцательный, это ситуация отсутствия модифицированного субъекта. Чтобы сделать его смысловым, необходим символ, один из полюсов которого виртуален. Если этого не сделать, то можно рассчитывать на появление виртуальных оболочек, изменения самочувствия, от выхода в сознание ювенильных впечатлений, которые есть чистый контакт, лишенный смысловой компоненты. Но это реализуется в другом поведении.
Религиозная настроенность может устойчиво держать в зазоре поляризации, если я часто вспоминаю имя или образ Бога. Инстанционная структура мира держится опорной силой - верой. Верой в то, что есть во вселенной инстанции, мною занимающиеся. Вспышки мистических состояний, ненормально учащающиеся в зазоре и получаемые от литургий или от припадков чувства уверенности в том, что происходящее со мной приходит со стороны, укрепляют мою веру. А в промежутках я не брошен и мною руководит все - "пример", образец жизни и судьба Христа целиком спланированная инстанциями. И вера - это форма связи с этими инстанциями. Они видят и ведут меня только в том случае, если я сам вышел на связь с помощью чувства. В сущности - это одна из техник образования зазора.
Как заставить сработать понятие, не разлагая его? Следует найти ему оппозиционную пару и в дипольной компоновке заставить его показать свою скрытую смысловую активность. В зазорах из разведенных понятий появляется возможность говорить, конструировать вербальное поле смысла. Наполнять зазоры узорами словесной ткани. В зазорах уже можно получать весь спектр мнений, локальных пониманий и т.п. В нем можно пользоваться относительным различением, а не предельной поляризацией. Мягкие формы поляризации - операции различения, и обобщения (по сходству) создают смысловое потенциальное поле рефлексии. Оно относительно в принципе, в отличие от абсолютного поля символа. Термы различия и сходства реализуются полностью в языке. Здесь язык - основной инструмент строительства градаций, опор. Понятия легко, на стадии их определения (отграничения), ставятся в положение оппозиции. И так легко становится играть, эксплуатируя зазор, но так же быстро мы забываем, что это легкость области относительности. Достаточно вспомнить как спорящие неизбежно поляризуются даже при самых мягких стартовых различиях Центробежные силы поисков опоры, относят их в оценочную, а затем и в символическую область. Эксклюзивная и принудительная оппозиция между Богом и Сатаной подавляется империализмом Бога. И все утяжеляется и противостояние порождает вражду. В религиозном смысловом поле - это ссылка на авторитеты, затем апелляция к Богу и - все, дальше спорить нельзя. Мы выехали из вербальной области в зону грозных символов, где уместна только музыка, но это - последнее. Но смысл из символической области перенести в легко-вербальную никак нельзя. Не получается превращение абсолютного в относительное, потому что оно происходит на разных этажах сознания, связь между которыми только ощущается, но не может быть предъявлена.
Бессубъектная жизнь есть жизнь бессмысленная или, что то же, жизнь, управляемая готовыми смыслами. Первичным актом организации разумной жизни можно считать создание субъекта. Но такую операцию без внешней опоры сделать нельзя. Мы лепим себя на объектах. Поэтому дальнейшее, вошедшее в технологию, субъект-объектное различение уничтожает ситуацию. А ситуация состоит в том, что я построил себя в опоре на объект, тем самым связал себя с объектом, а анализ нас разъединяет. Так образуются условия впечатления, но не смысла.
"Мир приемлет тебя на уровне твоей бессубъектности, а ты приемлешь мир на уровне его беспредметности. Смысл лишает событие его событийного состава, а событие обессмысливает смыслы" - точно замечает Ф.Гиренок. И ситуацию отсутствия субъекта (безопасную жизнь повседневности) описывает как жизнь, организуемую системой готовых смыслов. Если вблизи от события не проведена поляризация, не появился субъект, то основной мыслительной процедурой становится отыскание в архиве смысла, который смог бы закрыть вопрос к событию. "Смыслы устанавливаются не на уровне понимания события, а на уровне его обживания", то есть покрытие его полем готовых установлений (нравственного закона, заветов). Но сепарация смысла - это не интеллектуальная процедура. Она идет от состояния субъекта. Поэтому кроме учения в религиозных системах есть еще обрядность, службы и т.п. Человек должен быть настроен так, чтобы указания учения стали для него еще и ценностями его личной жизни, но не протокольными рекомендациями, а устанавливаемыми каждый раз заново, рождающимися в ситуации. А иначе от преступления против нравственности нас сдерживал бы только страх наказания. Как это происходит в сфере государственных отношений, не подпираемых церковной опекой.
Поляризация не универсальный прием, но наиболее распространенный среди смыслообразующих технологий. Правда, если формализовать и тем самым упростить например, символ, то он тоже станет в общий ряд способов проблематизаций. Вот только он не диполь, а мультиполь. А мультиполь открывает фантастический многомерный объем, а не зазор. Он строит фикцию мистического состояния. Упорядоченность души от действия мультиполя та же, но нет выхода в мистическое состояние. Я четко ощущаю себя либо дураком, либо очень умным за чужой счет. Образ полярен, но текуч, концепт устойчив, но имеет множество полюсов.
Злоупотребление (с точки зрения линеарной логики) всеми видами переноса значений, которое является не только признаком "поэтичности", но и инструментальным приемом смыслопередачи, при более широком взгляде оказывается элементарным приемом строительства метафорической модели в зазоре. Просто, когда дело ограничивается единичными и простейшими актами этих интуитивных попыток, то, они выделяются и классифицируются как фонетические приемы "смыслопередачи" и описания, а не приемы технологии смыслообразования.
С уверенностью можно утверждать только, что состояние не может гарантировать переживание смысла, не может обеспечить его конкретику, состояние освобождает энергию, завязанную на старых опорах и делая ее беспризорной, синхронно указывает новую привязку. Освобожденная энергия должна попасть в промежуток, в зазор поляризации, в "пространство мыслящего диалога", как неуклюже называли это переводчики М.Хайдеггера. Она наполнит промежуток огнем страсти и воли. Сам Хайдеггер, надо думать, имел в виду пространство, которое открывалось в опоре на оппонирующего автора, или автора, насильственно поставленного в позу опонирования.
Вводя фигуру поляризации, я понимаю, что она может жить только в среде, где обитает вопрос о природе смысла или знания. Но я не даю решения проблемы, а предъявляю возможный механизм циркуляции этого вопроса в среде. Результатом указанной динамики является не ответ, а непересказуемое переживание. И уверенность в правоте, опирающуюся на веру в безусловность зазора. И тем не менее, это движение может дать обильную рефлексию, но она обращена уже не к самой проблеме, а к некоторому рациональному опыту, относительно которого свойство всеобщности, или хотя бы похожести, может иметь только гипотетическую форму.
Языковая среда (как только в комнате заговорили, она наполнилась смыслом) в классическом представлении - это некое пространство знаков и их значений. Но давно замечено, что для получения смысла необходимо, чтобы эта среда имела области контраста, особенные области. "Выделение топоса это, конечно, уже не просто топическое, но топологическое мероприятие: топос должен быть назван". (А.Родин). Но это опять что-то готовое, которое только ждет имени и тут же, в свете имени станет сингулярной, особенной. Мне же приятней думать, что выделение топоса - это технологическая процедура: топос должен быть получен. Форму топосу дает интенция. И процедура получения топоса - поляризация любого сорта, даже между знаком и значением, хотя это дает наиболее худосочный, формальный зазор, который в силах произвести только слабую тень различения.
Операция извлечения смысла берет противоположные точки зрения и ставит себя между ними не для того, чтобы соединить их, примирить или разрешить, а потому, что только здесь идут силовые линии, которые можно преобразовать в смысл. Смысл здесь получает свой язык, неотделимый от самого себя. Философскую тавтологию, то есть - самоговорящую форму. Комментарий, как типичный продукт этой позиции, является способом раскрутки мысли в зазоре между выбранными полюсами доктрин. Получив такое употребление, начинает жить все, когда - либо изобретенное. Все может быть поставлено в парную оппозицию и оживить то пространство, где это сделано, при этом ожить само и дать место мышлению самого автора ситуации.
Антропология ставит меня в центр, организуя систему сравнений, отношений. Поэтому я и вижу только относительное, контрастное. Метафизика, оперирующая оголенными парами понятий, вынуждена вводить некую космическую правовую норму, уравнивающую в правах силы полюсов и периоды действия оппозиционных понятий. Постметафизика помещает меня в середину пространства между полюсами. Но это не прекраснодушное "между" Бубера, не любовная беседа с "другим", который в принципе непроницаем, а это технология получения смысла, прием, отражающий структуру мира в той степени, в какой он, этот прием, эффективен. И я вижу при этом не контраст, а излучение вещей в этом поле. Сдвиг из центра зазора искривляет силовые линии и искажает смысл. В антропологическом монополе все мои смещения образуют значащие искажения, изменяющие интерпретацию. Для того, чтобы получить новый смысл при помощи монополя, нужно лишить опорное понятие его прежних значений, фактически превратить его в пустой знак, далее произвольно наполняемый. Дипольно-метафорический способ получения смысла извлекает его из всего прошлого богатства значений обоих полюсов, но в условиях игры их теней на ядре (метафоре) для обнаружения оттенков и полутонов. Эти значения не пополняют тезаурус слов, а работают только в пределах метафизического зазора.
Модифицирование производящих напряжений выполняют путем изменения симметрии зазора. Каждая новая метафора находит свое место на территории диполя, используя только потенциал моего участия, заинтересованности. Метафора в зазоре сама перераспределяет силы. Меня в этом деле ведут туманные мотивы: мой вкус, мои ожидания, мой такт. И, тем не менее, симметрия устанавливается так твердо, так ново, что я получаю другой зазор, формально отличающийся от всех прежних своей симметрией, а по сути - являющийся другой опорой. Это не поле согласованного знания, которое насильственно выглаживают и без конца латают для получения непрерывной "системы". Это принципиально дискретное поле, движение по которому возможно только при помощи метафорических моделей (слов, фраз, представлений), но только не абстракций, то есть похожих моделей, но не связанных с чувствами. Метафорической моделью может вполне стать фрагмент уже осуществленного мышления, но не в качестве трамплина (встать на плечи гиганту, чтобы увидеть больше него), а в скромной роли провокатора.
Чисто технический прием, когда мы создаем противоречие в косном объекте, не обладающим саморазвитием, мы далее выдаем за движущую силу его развития, причем, развивающегося в сторону аннигиляции этого противоречия. Этим мы создаем стихию (как говорил Гегель) существования понятий. Но работа с понятиями идет как-то поверх объекта. О нем так же забывают, как о понятии, положенном в основание отвлеченного дискурса. Здесь просматривается чистая власть приема освобождения сил. Сами фиктивные силы, способные заварить работу языка, превосходящие порог его инерции, его странного начального сопротивления, составляют приманку и цель указанных действий. И противиться тому глупо, если только вести себя корректно и время от времени напоминать себе, что не об исследовании взятого в опору объекта идет речь далее, а о чистом мышлении, страсть к которому сильнее всего. Не знание - пафос добытого состояния, а сам процесс.
Когда мы работаем на противоречии, то не должны верить правилу логики о признаке неистинности, якобы тестируемым обнаружением самого противоречия. В работе мы опираемся на противоречие, получаем пружину своей азартной и изысканной активности. Противоречие - это ментальный деликатес, на счет которого мы вдвойне заблуждаемся. И второе заблуждение в том, что отношение между понятиями, излучающими противоречие не антагонистические, а почти скалярные. А первое - это что противоречие нужно снять.
С идеями дело обстоит иначе. Оказалось, что отжившие свой век идеи, могут стать мощными генераторами новых идей, если найти им активную "пару". И этот механизм оживления архива показывает, что время не примиряет взгляды, что споры не могут быть объявлены оконченными и что дальнейшее движение мысли не отменяет прошлых идей, просто форма развития мыслей идет не из мыслей, а из их противостояния в зазорах. Не мысль рождает мысль, а поляризация мыслей. Живут не различные формы мудрости, а их отношения между собой. Должна быть стратегия форм.
Развитие идей не имеет успеха в форме ортодоксии или ревизии. Только в форме поляризации. Иначе идеи не живут.
Когда пишут, к примеру, о Спинозе, просто о Спинозе, то чтобы понять о чем это, нужен весь контекст написанного им, написанного о нем и написанного под его влиянием. Это всю жизнь можно проторчать около Спинозы, не дойдя до себя. Другое дело - работы в поляризационной манере. Допустим, в диполе "Спиноза и греки". Тут же на глазах оживают и становятся нашими современниками и греки, оживает и становится ясен Спиноза, и, самое главное, становится понятно зачем мне этот Спиноза нужен. Я могу видеть механизмы смыслов, которыми он правил и которые правили им и которые завораживают меня. И вообще, в этом поле напряжения мысли, почти материальном ее исполнении, речь идет если не обо мне, но для меня, что отличает философию от безличной науки, откуда меня выталкивают, чтобы я, не дай Бог, не дополнил мир от себя (не собой, а своими находками). Меня может согреть только перспектива личного исполнения мыслей (в данном варианте - по принципу Спинозы). Но если Спиноза один, или еще хуже - в обществе комментатора "от себя", то где я могу стать, куда мне поместиться в качестве участника? А другая поза (например - спинозоведа) меня унижает. А в зазоре Спиноза-греки я вправе рассчитывать на присутствие. Я получаю право на собственную локализацию и, как следствие, новые возможности.
Жизнь произведений вся в актах исполнения и переживаемая в них истина одна. Жизнь произведений в комментариях возможна только в испытании текста новыми диполями. Текст в этом случае стабилизирован, а диполи - разные. Таких процедур может быть великое множество. И все такие комментарии и дискурсы равноценны, поскольку справедливы в отношении к примененной проблематизации (поляризации). Но из всего массива комментариев, то есть, частных случаев вспышек смыслов вокруг текста, не может быть сложена путем суммирования, воссоздана истина, возбуждаемая текстом.
Существует, таким образом, поляризация высокого уровня (символ, образ), являющаяся причиной изменения состояния, и локальная поляризация, порождающая рефлексию. Сила религий в том, что они используют полюса художественного типа (личности) и метафорические модели уровня произведений (притчи).
Символ - это по ощущению монополь, который ни на что сам не указывает, но который стремится стать диполем (имеет явно потенциальный полюс, напряженное место для него). Он обладает несимметричной амбивалентностью, которая провоцирует нас найти (бессознательно, только по предчувствию) себе свой второй полюс. И он может сделать это с нашим участием. Участие заключается в том, что мы со страстью начинаем хотеть оживить символ, сделать его гармоничным, убрать мнимую амбивалентность, превратить атом в зазор. Ведь оживленный (с раздвинутыми полюсами) он даст жизнь прежде всего нам. Мы сможем попасть внутрь символа, в открывшийся зазор между действительным, но бессмысленным и мнимым (виртуальным), но невыразимым полюсами. И вот эта связанность абсурдного с невыразимым дарит нам фундаментальное настроение или абсолютное состояние, которые служат единственной достоверной (объективной) опорой жизненной активности. Как сказал Мерло-Понти, "философия дает концептуальные пунктиры в глубине универсального, и они приобретают смысл лишь в безвозвратной и пристрастной жизни".
Может быть, религия, разводя чувства по двум полюсам (Бог - Дьявол), уводит из тупика амбивалентного отношения к монополю, создавая продуктивный дипольный зазор. Амбивалентность фиксирует нас в патологическом состоянии, религиозная догматика предлагает не просто лекарство, а эликсир. Мы не только выходим из оглупляющего ступора, но и получаем смысл. Переживая же синхронно два чувства, мы можем испытывать только отчаяние.
Состояния, которыми заканчивались контакты человека с духами (с духовными силами), не дают смысла. Они управляют как законы, бессмысленно. От этого и страх перед человеком, одержимым духами. Ведьма уже не женщина. Это женщина в припадке одержимости, в закрытом состоянии. С ней нельзя вступить в смысловые отношения. Она тебя либо погубит (неизвестно для чего, только потому, что сила, вселившаяся в нее, - темная), либо просто использует (как транспортное средство, например). Говорить с ней не о чем. Но когда одержимость уйдет, она станет обычной женщиной, которую уже нечего бояться. Страх внушает сила, не подчиненная смыслу. Состояния должны иметь смысловую опору(?).
"Вий" Гоголя прельщает, потому что в нем сведены для игры две системы: смысловая (Христианство) и формальная (язычество). Формальные системы рассчитаны на канализацию состояний, а смысловые - на получение смысла. И разыграна ситуация, где с человеком происходит то, во что он верит. Языческой нечисти христианская символика не преграда. Она приходит в церковь так же легко, как и на кладбище. Но это Хома привел нечисть туда, потому что реальность такова, какую технологию он взял. От нечисти защищает только магия (круг, например) и заклятия, но не молитва. Это царство форм, а не смысла. Хома дикарь, язычник. Он механически читает священные (в пределах христианской системы) тексты, но они не срабатывают. Чудовища исчезли бы, если бы Хома переключился. Нужно вызвать другую реальность, но он не знает как. Он не богослов, а философ. А философия бессильна против образов. Да и разум его спит, душа воплотилась в призраков, а они, когда разыгрываются душой, материализуются для нее.
"Вий" весь сыгран в тех временах, в которых не было еще расстояния между языческим и христианским. Все было в одной посуде: Хома спасался бормоча подряд все молитвы и все заклинания, какие знал. И то и другое еще действовало и помогало. Еще не было чинности различения. Еще стояло на хуторах детство мистики, не потерявшей сцепления с божками и еще не осерьезненное импортными образами. Церковь еще не стала эстрадой христианской экспансии. Силы земли и силы неба еще смешивались. Это был хмельной раствор. Он и сконструирован Гоголем. А то, что там есть психоаналитический материал, так это скучно. Играем на том, что бог послал. Но как чудесно все освещено то ли луной то ли солнцем с той стороны, из-под земли. Американский свет прошел землю и открывает зрению отражения основы всех минут века. А какие стояли минуты... Если верить Гоголю как богу тех краев. Их еще и сейчас к нам заносит, но держатся они недолго и только письмом или случайной мелодией. Недолго. Жаль.
А страхи там странные. Есть двойственные страхи христианских технологий и есть прямые неуравновешенные страхи архаики. Страхи как важнейшие компоненты мистики. Пройти через коктейль этих страхов можно безопасно. И только веселая жуть потом иногда берет.
Образы язычества сильнее виртуальных персонажей христианства, потому что силы связаны с образами, а не со смыслом. Но духи отнимают силы. И светлые, которые отнимают через наслаждение, и темные, обессиливающие страхом. Персонажи возвращают нам наши же связанные случаем силы, и мы переживаем подъем, а не апатию. В этом разница между духами и смыслом. Духи изнуряют нас элементарными эмоциями, Переживание смысла сопровождается подъемом и прибавкой сил. Концентрация коллективных агентов (виртуальных персонажей) в сознании дает эффекты, зависящие от их сорта. И если христианские персонажи связывают нас со смыслом, то языческие - с значением. Смысл вызывает чувства, а значение - эмоции.
Конечно, мистификация Гоголя в том, что он разыграл языческую ситуацию в христианских (монотеистических) декорациях. И от этого только глубже забрал он наше воображение, дополнительной (межсистемной) поляризацией. Здесь как и у Шекспира в "Гамлете" декорации играют свое, фигуры свое, а из-за кулис все согласует судьба. И именно ее силу и гибельный восторг подчиненности переживаем мы у Гоголя. Осмысленные чувства не страшны, на них можно найти управу с помощью технологий, смысл сам может образовать противочувствие, компенсирующее монополь страсти. Смысл может включить однополярное чувство в поле сильного диполя, связав его с управляемым, хоть частично, вектором. А от языческого страха защиты нет, он выпивает всю кровь.
И дело может быть вот в чем. Язычество с точки зрения теории смысла может быть отнесено к периоду удвоения реальности. В эти времена был найден эффективный способ канализации смутных состояний, способ награждения формой эмоций, способ элементарной привязки чувств к образам. Это было колоссальным открытием возможности управления эмоциями, упорядочения их. Образ, с которым связывалась эмоция обернулся объектом, против которого стало возможным действие. Заклинания, загово'ры, символические знаки стали инструментом отношений с образами. Но это еще не были виртуальные персонажи. Языческие образы чересчур тяжелы, непрозрачны, избыток материи тянет их вниз, к положению индекса, к удвоению причины эмоции. Эмоция, правившая по произволу и приходящая неизвестно почему, получила тело. Если раньше просто боялись грозы или темноты, то теперь можно было бояться Ведьмы или Перуна. Индексы не заселяли мир, а удваивали его. Они имели фиктивный смысл типа "объяснения". Но само объяснение могло обращаться причиной, поскольку над ним не было инстанции. Над актерами не стоял режиссер, они действовали от себя и были одновременно и индексом сил, и образом чувства, и причиной его же. Бояться Бабу Ягу - это уже не то, что бояться самого страха, Баба Яга приходила чаще, при каждом исполнении сказки, но могла просто мерещиться где угодно и терзать душу эмоцией. И если внутри сказки на нее была управа равных сил и были символы управления расстановкой сил, то вне сказки она получала статус элементарного духа и подчинялась только заклятиям.
В христианской смыслообразующей системе все духи, привидения и языческие образы потеряли материальность. И это случилось после открытия смыслового зазора. Это дало совершенно другую структуру миру. Образы прекратили манеру быть фигурами удвоения и стали самостоятельными виртуальными персонажами, поскольку были помещены в поле генерального дипольного символа. Они почти все остались: и домовые и ведьмы и многие. Но против них уже была другая сила, которая ими руководила, они поместились между Богом и Сатаной, возможности которых превосходили силу всех проклятий. В поле символа крест мог не просто обессилить ведьму, он ее отменял без материального остатка. Потому что она была уже не лицом, а виртуальным персонажем. Она перестала быть представимой, потеряла документальность. Она была персонажем смысловой, а не природной среды. А в этой среде работают не силы, а отношения. Сила попадает в полнейшую зависимость от структуры поля. Эмоция освободилась от опоры на объект и поступила в распоряжение смысла. И вдруг чудесным образом превратилась в чувство. Боялись ведь не темноты, не Кащея, а снисходительного "гнева" Божьего. У греков было множество богов, но это были простоватые языческие персонажи. К ним был доступ, они связывали эмоции. Бог христианства не удваивал эмоциональную сферу, он ее заново порождал. Но это было что-то качественно новое - это были чувства. А чувства имеют управляемую и фундаментальную причину - смысл. В поле опорного диполя духи перестали быть монополями. Началась монополия смысла. Мир, реальность которого держалась на осознаваемом действии, а не на терроре костюмов. Это был мир, порожденный поляризацией. Смысл переживался как чувство, а не как эмоция. Место удовольствия заняла радость, а место страха - печаль. Стало возможным чувство любви, не являющееся эмоцией, ведущей к ясной цели, а порождаемое стремлением к неизвестной жизни.
Архетипы в религиозных системах обезвреживаются путем понижения в чине. Превращаясь из фигур в виртуальные персонажи, они становятся подчиненными и управляемыми. И через них берутся под контроль смысла стихийные процессы высокоэнергетических затратных состояний сознания. В среде, детерминируемой смыслом, они уже не в силах сделать из человека потерпевшего.
Таким образом, магия - это техника управления персонифицированными системно закрытыми силами с помощью знаков. Религия же - управление образами с помощью смысловой поляризации.
В развитых религиозных системах все большую роль играют виртуальные "продвинутые" персонажи: Христос, Богородица, Будда, Святые... Поклонение уже им непосредственно не понижает уровня смыслового производства, поскольку они играют роль проводников в дипольном зазоре. За их спинами всегда стоят полярные лики (Всевышний - Сатана, Аллах - Иблис...). И в этой среде получает шанс личность.
Личность, субъект, индивидуум появляются в мире объективно при одном условии: когда научаются управлять виртуальными персонажами сами, по своему таланту и интуиции. И в этой деятельности и талант и интуиция и мистическое чувство канализируются так же свободно, как эмоции в среде архетипов. (Но они сами себя чувствуют субъектами и сами так себя определяют). Самоопределяются, извлекают себя в ситуации упорного "молитвенного" состояния.
С полюсами поляризации нельзя вступить в прямые отношения. Полюса зазора - это сохраняющиеся величины, фальшивые константы. Попытки определения (описания) полярных областей заканчивались появлением моделей с запрещенной локализацией (Бог - это сфера, центр которой везде, а окружность нигде). Бог трансцендентен. Дипольная модель - полубесконечна (в своей крайней модификации), ограничена по крайней мере с одной стороны, и это сразу же дает способ локализации субъекта при исполнении произведений. "Подвижный горизонт" фабулы имеет тыл в виде фиксированных и узнаваемых знаковых объектов.
Духи были фиксированными полюсными формами, поэтому к ним относились как к законам природы - их только учитывали. Вступить с ними в диалог нельзя. Это закрытые сущности, которые живут своей жизнью и хотят нашей погибели (если это темные силы) и рвутся принести нам насильственную пользу, если это силы светлые. Действуют раздельно.
Сказочные персонажи (виртуальные) это способ или технология контакта с силами. Бабу Ягу можно обмануть, подкупить, обольстить, очаровать даже. Попробуйте обольстить солнце или ветер, или колесо.
С Богом-Отцом не может быть диалога. С Христом - может. Но Христос - это гениальный виртуальный персонаж. Он дает возможность не только знать смысл (а Бог и Дьявол создают своими отношениями смысловое поле), но жить смыслом, жить осмысленно, то есть - по - человечески. Он - пример осмысленного образа жизни внутри диполя. А образов жизни столько, сколько людей, умеющих жить смыслом. Жизнь - это импровизация в зазоре. Но для импровизации нужна технология, потому что человек сложно упорядочивается. Диполь прост, но временами непрост человек. Христос может и не быть богом. Сакральный статус нужен ему для роли, для авторитета, а не для сословной принадлежности. Его значение и сила определяется местом в смысловом (абсолютном, а не мирском) поле. Когда он - кентавр (богочеловек), то он застрахован от пошлости. Он должен оставаться виртуальным персонажем, высоким и потусторонним. Богородица в этой роли гораздо бедней, поскольку она статист без права на поступки. Она, как истинная женщина, обожает монологи, но на диалог, который составляет эссенцию христианства, она не способна. Она сочувствует, заступается, но не может сделать прямого добра, дать того, чего нет в жизни и за жизнью.
Магнитная модель смыслообразования использует метафорическую силу ее признаков. В кругу ее тяготения есть приманка в форме совпадения физикалистской структуры мира с духовной.
Идя на прямой контакт с Катодом, мы вызываем в зазор апокалиптического Зверя. Но тот же тип отношений со святым Анодом дал бы Зверя светлого, который сам не смог бы защитить души от своих сил и разрушил бы их вернее, чем Зверь темный. Ошибочно приватизированные хоть и светлые, но чрезмерные силы губительны. Мы во власти линейной векторной топологии. А нам под силу только смягченные проекции роторов могучего Поля.
И беда приходит не к тому, кто ошибочно принимает одного Зверя за другого. Оба Зверя смертельны. Ошибка в том что Светлый Дух идет не от Анода, а от очной ставки между двумя полюсами. И место встречи, поле пересечений - мы.
Гипостазирование - это то психологическое осложнение, та ошибка, которая нарушает законы зазора. Введя внутрь него фигуру, которой суждено стать маргинальной, мы нарушаем симметрию органа видения (теории, смысла). В итоге получаем ложный смысл. Истинность же смысла определяется соответствием его тому, чего до него нет, а есть только после него. И это - он сам. И тут спасает только строгое следование условиям технологии проявления смысла. Только это. Маргинальная фигура должна трансцендировать над зазором, тогда она превращается из знака в оператор.
Ни Бог , ни Сатана не могут стать в безопасное отношение к душам. Их активность субординативна - только между собой и с виртуальными персонажами. В идеале и Бог и Сатана - фигуры умолчания. А души живы в этом поле их взаимных отношений, этим полем только и живы..
Каждое событие в дипольном зазоре приобретает признаки реальности, и каждый сегмент реальности не блокируется непроницаемым "ничто", а связывается полем смысла со всем открытым объемом. Благодаря трансцендированию мы чувствуем себя как рыба в аквариуме - зазор нам кажется бесконечным.
Смысл сигнализирует о появлении субъекта. И Бог в этих событиях выполняет функцию постулата. Все случаи доказательства существования Бога обнаруживают у этого представления только постулативные свойства:
--
Без него нет смысла.
--
Без него смысл недостоверен (только Он останавливает логическую бесконечность).
Но далее обнаруживается, что это представление бесплодно в форме монополя (понятия). Доказывая существование Бога, мы синхронно доказываем существование Сатаны. Как, например, в понятиях Якоба Беме невозможно существование "светлого начала" Бога без его "темной основы".
И этот диполь продуктивен потому, что открывает зазор в бессмысленном мире. И в этом зазоре поселяется человек в форме личности, субъекта, производящего смысл. Именно субъект исполняет зазор, давая миру еще одно координатное поле: "абсурд - смысл". И хотя христианство старается делать вид, что оно - однополюсная технология, однако тело Христово помещается все-таки в манихейском объеме (между Добром и Злом).
Язычество производило пассивные, номенклатурные виды смысла. Список виртуальных персонажей маркировал силы, данные нам в откровении ювенильных впечатлений. Личность при этом положении дел не производилась, претерпевание - не свойство личности. Людей объединял труд именования и драматизации сил (как естественных, так и духовных), создания объяснительных образов и структурных метафор. Это был уже прасмысл.
Следующей фазой были (статические по Бергсону) религии, давшие смысл в форме инструкций. Доктринальные формы смысла есть продукт пассивного отношения к зазору. Смысл шел якобы от самого диполя. У смысла был автор, вернее - соавторы (полюса). Молились диполю, двуликому (многоликому) Богу, интернациональному Янусу.
И только динамические формы религии, в которых возник третий соавтор - личность, стоящая по рангу наравне с полюсами, открыли доступ к Истинам (живому смыслу). Эта троица образовалась сложным образом, через сюжетный мотив о богочеловеке, но это только для освящения положения личности, производящей смысл в зазоре между полюсами на свой страх и риск. Таким образом, Троица на самом деле, за рамками идеализирующего сдвига, так сказать, материалистическая Троица - это вот что: "Бог - Сатана - Человек". Дух святой - это энергия дипольного зазора "Бог - Сатана", а Человек отождествляет себя с Сыном Божьим (при его, длящемся вот уже два миллениума, отсутствии), который был виртуальным персонажем для примера жизни в поле осознанных энергий. И только операция отождествления производит исполнителя смысла, вернее, существо, живущее смыслом. Не смыслом инструкций, а смыслом, которыми бесконечно богат зазор, если жить в нем, сознавая силу поля, полагая себя автором (ответственным лицом) стиля жизни, находя в этом творчестве свободу, доступную, достижимую в бывшем мире "неумолимых обстоятельств". "Христианство не философия, а повествование и размышление об опыте" (Мерло-Понти). Об опыте стояния в поле диполя.
Церковь делает одну подмену, которая превращает христианство в муляж. Признавая в теории и в догматике диполь, она на практике заменяет его псевдомонополем: "Бог - человек". Это монополь только потому, что полюса катастрофически не равны по силе. Практически эксплуатируется несимметричный зазор, образуемый различием между несовершенством человека и идеальностью Бога. Это очень опасная позиция, поскольку комплекс неполноценности преследует человека при любой степени его труда по улучшению себя. В этом зазоре нет теней, поскольку негативом служит сам человек. И это униженное положение не дает ему свободы стать личностью. Человек не имеет права быть полюсом, такой зазор не работает, поскольку человека - личности практически никогда нет. Ее можно индуцировать только в зазоре симметричного диполя. И тогда он попадает в положение Христа, то есть становится человеком (личностью).
Все энергетическое наполнение христианства, переживаемое верующими, канализируется в метафорических моделях и не может служить предметом рефлексии, являясь чистой художественной техникой, которая гибнет при разрушении иррациональности. Учитывая способ получения истин в религиозном и художественном опытах, можно считать истины, полученные таким способом - абсолютными. Они одни и те же, независимо от способа получения и несмотря на то, что формы получения различны. Более того - способы оказываются, как ни странно, принципиально однотипными. Научные знания относительны, несмотря на то, что способы их получения всеми силами унифицируются, для возможности согласования результатов. Но эта процедура, увеличивая согласие научной общественности, не придает статуса объективности знаниям. Согласие держится на суеверии о главенстве рациональной компоненты объектов, что порождает современное язычество.
Смысл - это параметр строительства отношения, поэтому он не может быть объективным, вернее, объективированным, вынесенным за пределы ситуации. Но он относится к объективным параметрам человеческой реальности, единственной реальности, где он есть, где он вырабатывается и существует и является причиной организации энергий, усилий воли, динамики поступков. Отсутствие этого параметра делает жизнь человека плохо выносимой. Страх потери смысла толкает людей на другую крайность в ситуации смыслового поля - на грех самоидентификации с социальной ролью. Конечно при этом происходит потеря второго порядка, потеря высшего смысла, которую научилась возмещать религия.
Ничто не спасает от законного ритма, нельзя быть сложным непрерывно, нет вечной личности. И вот эти пассивные промежутки в летаргии жизненных сил структурируются механически. Жизнь в зазоре, когда меня на самом деле нет, участие в декорациях готового смысла - вот благодать сильного диполя. Благодать имитации осмысленной жизни, танец на месте, взгляд из окна поезда, когда ты участник дороги с механическим движением. Благодать перемещения без личного движения, захват готовым потоком. Покой и уверенность от знания цели. Яркая возможность проскочить свое собственное отсутствие, двигаться по вспышкам следов прошлых событий. Следы проступают только в условиях мнимого движения. На них тянет вернуться, потому что жива не память, а живы виртуальные оболочки, которые напоминают мне самого себя. Вера слаба, она не дает гарантий возвращения себя без поддержки следов. Позади должны быть доказательства жизни, оттиски и гравюры живых форм. Путь к пустым еще формам должен быть благоустроен. Наше отсутствие должно тоже происходить. А это возможно только среди полных сосудов, которые уже не ждут нас, но заполнены нами и держат наши галлюцинации. Сон должен длиться только в обжитых местах. Иначе мы увидим чудовищ. А чудовища - это формы, наполненные не нами. Спасти от них может диполь. Разграфленный диполем мир, приспособлен для ходьбы во сне с открытыми глазами, для жизни в равнодушном к нам мире, в состоянии выпадения. Мир с отсеченной виртуальностью мертв, но в нем есть окна для света, и эти окна - зазоры. Существование зазоров дает нам твердость. Мы существуем не в своем мире, а вокруг него, как вокруг костра. Быть в костре можно только мгновение, но отходить далеко от костра нельзя.
Картины и схемы мира склеивали фрагменты, освещаемые понятиями. К этой работе принуждают теории. Технологии, напротив, в неизвестной бесформенной ткани мира сооружают зазоры, не через которые, а внутри которых обнаруживает себя космос, преобразованный в мир.
Актом поляризации мы структурируем пространство, открываем зазор, но это пространство чисто структурное, топологическое. И только в таком пространстве возможен смысл, как в фазовом - значения. Структурировано оно только в зазоре. И организация зазора - это способ получения структурированного пространства. Перефразируя Витгенштейна ("форма есть возможность структуры") - поляризация есть возможность смысла. Но только структурированное поле состоит не из мест, а из персонажей. Это не система мест, а театр теней. За спинами участников стоят виртуальные персонажи, они не дают делать что угодно, а держат внутри фабулы, в которой смысл разыгрывается. От чистой игры мест такая игра отличается тем, что персонажи текучи, и что прорастет из их связанной пластики неизвестно самому автору пьесы. Топологические "места" меняют значения комбинаторным способом. Персонажи - трансформацией драматического наполнения места. Эквивалентно ли это? Драматическая привязка не нуждается в движении и в суетливом или систематическом переборе. Можно не сходя с места попасть в другую ситуацию. Это как различие между старым кинетическим кинематографом и новым подтекстовым. Движется и меняется виртуальный слой событий, и нашим движением становится левитация.
Без особой "материализации" виртуального оно недействительно. Виртуальные персонажи выполняют сразу две операции: структурную разметку и взаимозависимость величин и останавливают теоретическое поведение "мест", серийность разрешающих напряжений. Виртуальный персонаж сам себе "серия", поскольку мерцает.
В зазоре многое происходит так, как предлагал видеть структурализм. И свобода там может быть определена долей пустых "мест". Но произведения ставят нас на границу, за которой вся земля - наша. Это не точки, а поле. И это - "Ничто".
Понятие серии развертывания смыслов опасно. Опасность здесь та же, что и в математике и в физике - опасность ошибиться в форме представления, свести непрерывное к дискретному. И если в естествознании это делается поневоле, для того, чтобы упростить и вычислить, то в философии - ради возможности описания, то есть - ради заблуждения. Ведь описание считается единственным приемом вывода умозрительного объекта в интерсубъективное поле. Движение отдается только месту "х" ради того же гибельного удобства. Конечно, соблазняющий стиль математического описания, особенно близость его дифференциального раздела к принципам виртуальной среды, и, главное, - возможности для говорения, открываемые этим стилем, склоняют к энтузиазму. Снятие проклятия немоты в такой важнейшей для души области толкает на подчинение готовой системе. И это не плохо, если все время помнить на чем все держится, не увлекаться буквальностью соответствий. Помнить, что аналитические операции здесь не зря выводят к театру, к искусству. Именно искусство - практическая сфера смысла. Но не из них следует выдавливать смысл. Серии, выделяемые в структуре текста, там есть, но это не то, очень не то... Здесь снова оживает старинный и бессмертный анекдот - красивая и мощная теория обламывается на явлении, которое она принимает за свой объект, назначает его объектом. Но ведь это объект, держащийся только на субъекте. И вот субъект, являющийся единственной причиной такого объекта, пытается найти еще одну причину, стоящую вне этого комплекса, и ставит себя в ложное положение актера, который пытается стать еще и зрителем самого себя, и лишающий таким жестом себя возможности лепить, порученный ему образ. Серии - это выстрелы смыслов за пределы зазоров. Выбросы, питаемые энергией напряжения между базовыми полюсами, но направленные по третьей координате, которую восстановил под доступным его душевным силам, человек и пока держит, путешествует над зазором. И это один из редкостных и драгоценных способов левитации над рефлексами, эмоциями и заботами.
Очень похоже, что серии Делеза - это танец множества пар полюсов вокруг одной породистой метафоры. Зазор остается, но динамика его переходит в дискретную подмену полюсов родственными парами. Мне больше по вкусу ритмичные колебания отличий полюсов способом ассоциативного пробега вокруг избранной незаменимой метафоры. Это заставляет метафору размножать вариации.
Наиболее призрачный зазор - это расстояние между мной и целью, то есть мной будущим. Действие в этом зазоре отличаются крайней "автоэротичностью". Самое странное в этом положении, что, как раз потому, что я не имею других объектов кроме себя самого, что весь мир становится только средством, я тут более всего стабилизирован и закрыт. Я здесь всегда один и тот же, наблюдающий приближение цели. Смысл, придуманный мною для себя, но превращенный в цель и потерявший поэтому статус свободного действия, лишает мою жизнь перспективы. Я начинаю убирать препятствия не творчески, а по схеме и упрощаю для этого все вокруг. Но эта простота опасна и даже гибельна как для невольных участников моего стремления, так и для достижимости самой цели.
Допустим, между мной теперешним и мной же будущим может быть открыт зазор только внутри гораздо более общей смысловой установки, более сильной смысловой мотивации, например, религиозной. И только в условиях произведенной уже поляризации на символе. Чтобы разнесенные полюса не сошлись и не погасили вектор движения смысла, зазор в динамике направленных и необратимых изменений должен быть величиной сохраняющейся. И зазор можно стабилизировать и оставить на статусе пафоса (вектора) только тем, что второй полюс зазора должен быть достаточно неопределенным, или пластичным, меняющимся при уменьшении волевого напряжения в зазоре. Он не должен стать твердой и чересчур отчетливой целью. У нас всегда должно быть право на состояние неопределенности. Нужно довести ситуацию до того, что цель почти невозможно сформулировать. Именно этот бесформенный полюс дает смысл дороге. Роль смысла - создать путь, а не его конец, дать направление, а не цель. Вредно знать чем он закончится, интересно только то, что случится по дороге. И крайне полезно знать, что без дороги ничего в жизни не произойдет.
Трансцендентное (виртуальное), сведенное к форме цели, руководящей нами издалека, имеет иногда такую степень неясности, что достигшие цели, не признают, что мерещилось им именно это. Оно долго было самим собой, а когда стало чем-то для нас, то исчезло, оставив только разочарование. Но это оттого, что слишком очаровательна была его предчувствуемая бесформенная форма. И это наказание за ясность цели, за чрезмерную определенность полюсов. Я начинаю с ошибочного убеждения, что знаю себя теперешнего, и что представляю себя будущего. Но я стабилизирую мир, который не изменится за время движения цели ко мне. А ведь мир может измениться до такой степени, что в нем не будет меня. Я ставлю целью мир, в котором меня нет. Или я изменюсь так, что потеряю интерес к давней заветной цели. И тогда тоже меня нет теперешнего в будущем.
Человек получает самочувствие между парой "я". Если он совместит себя с одним из полюсов, то может не выбраться и получит шизофрению. Вернее, потеряет искусство лавирования между ловушками двух "я".
Повседневность можно охарактеризовать как жизнь со слишком конкретной целью. Целью мы можем пользоваться как задачей при стабилизации себя, идентификации себя. Чтобы сделать себя изменяющимся, нужно назначить иллюзорную, вечно ускользающую от формулировки цель. Жизнь с виртуальной целью дает возможность узнать свою судьбу, чему препятствует повседневность.
Можно грубо выделить два типа поляризации: вертикальная (между уровнями) и горизонтальная (на одном уровне). Вертикальная осуществляется в произведениях, а горизонтальная во всех остальных случаях (в теориях, в личных смыслах, в идеологиях).
Идеал - тоже диполь, подразумевающий цель в качестве результата, позитивный полюс в качестве цели и негативный - в качестве только сравнительного пассивного объекта. Действие анодного образа не прекращается вплоть до конца движения к цели. С него движение не только начинается и оценивается на всех этапах, но призрак темного полюса всегда стоит рядом со светлым, сообщая последнему реальность.
Самое удивительное, что все жанры смыслообразующих технологий равноэффективны, хоть и имеют разные опоры. Практически все зазоры, созданные дихотомией, дают возможность получить смысл. И в сущности все равно какие полюса взяты, хоть пень с колодой. Спорить об истинности смысла внутри зазора невозможно, поскольку сам смысл там порожден развернувшейся структурой зазора. А суждение со стороны, или из другого зазора должны учитывать как реальные только те состояния жителей зазора, которые происходят спонтанно. Спонтанные процессы в духовной сфере, вызванные какими угодно причинами, дают истинные следствия. То есть, старт снизу может быть любой, важно выйти в верхнее виртуальное поле, которое станет затем руководить процессом, затеянным внизу. Это чудо, что попадание в зазор локализует нас, дает нам опору и силы производить смысл.
Мыслить мир значит наполнять его смыслом, различиями, структурировать. Пространство между коллективами светлых богов и группой темных богов открыло целую Грецию, откуда метод открытия мира заразил всю Европу.
Для извлечения смысла поляризовать приходится все. Даже понятия по-настоящему срабатывают только после того, как их растягивают на то, что они означает и на "что-то другое", на что они, якобы, намекают. И таким образом, сами того не замечая, создают зазор, не просто повышающий емкость понятия, а имеющий силу производства, уже и независимо от самого понятия. Эта независимость образована второй частью - намеком, которая в зависимости от степени виртуализации, делает работу такого зазора все интенсивней. Но непреодолима страсть обходиться монополями (чистыми понятиями), а для получения видимости смысла - еще и фантомами понятий. Но фантом - не виртуальность. "Виртуальное реально" (Делез), а воображаемое - призрачно. Виртуальное невообразимо. Оно срабатывает только в составе населенного диполя. Метафорические фантомы никогда не становятся полюсами. Они образуют псевдовиртуальную оболочку вокруг понятия, которую невозможно отделить от базы. Такое увеличение площади покрываемых понятием значений плодит все новые определения, бесчисленные доопределения. Поэтому теории страдают страшным недостатком - грехом переопределенности понятий, который выдают за строгость и ясность. Но понятия могут получить ясность только от сопряжения с виртуальным откликом, но для этого они должны перестать быть понятиями, должны быть переформатированы в образы.
"... следы и траектории, которые прочерчивали самостирающиеся понятия" - вот все, что остается у нас на руках при развитии понятийного аппарата. Но самостирание - это уже территория образа. "Самостираемость нужна понятиям для того, чтобы не затвердеть, не превратиться в абсолют" (Деррида). Так что самостирающиеся понятия - это либо промежуточный сорт агентов (между образом и понятием), либо это образ, выдаваемый за понятие, маскировка при попытке сказать что-то живое, и не выйти за поле научной догматики. Это смахивает на попытку обмануть природу в физике, когда прячут наблюдателя, хотя без него все понятия и результаты теряют смысл. Классическая физика боялась философа в естествоиспытателе.
В любом случае, получив смысл, удачно попав в лично придуманный зазор, следует помнить, что следует находиться (как предупреждал В. Джемс) "на точке зрения, не допускающей превращения полезного приспособления в синоним истины". Если нам удалось "получить хоть немного порядка в мировом "хаосе", то это произошло в зазоре и это -смысл.
Способ поляризации есть формула зазора. И формула всякий раз должна быть указана. Указаны фигуры полюсов (например, Бог и Сатана), метафорическая модель со старшим виртуальным персонажем (к примеру, символы веры: верю в то, что Иисус воскрес на третий день и вознесся и т.п.) и список пирамиды виртуальных персонажей (например, ангелы, херувимы и серафимы). Все возможные смыслы, полученные в таком зазоре называют религиозными истинами. И такой мир будет держаться на них. Судить об этих истинах, расширительно толкуя фигуры, модель и роли персонажей, дополняя структуру элементами других зазоров (особенно естественнонаучных, открывающих не смысл, а отношения) недопустимо. Вера привлечена в механизм зазора для отсечения губительной произвольности, ведущей в бесконечность. "Божий человек" - это человек, добывающий духовное пропитание в зазоре христианского диполя.
Так незаконны рассуждения о Боге ходячего теизма, пытающегося смотреть из мира, построенного на других основаниях, на сакральный мир, где Бог не единственный источник смысла этого мира.
Признание Бога объектом, а не формальным полюсом диполя, приводит к тому, что о Боге говорят всерьез даже физики, которые вообще не занимаются проблемами смысла, и которым Бог не нужен поэтому ни в оном из своих "качеств". И против него срабатывает лезвие Оккама.
Смысловые зазоры нельзя вскрывать со стороны, производя подмену полюсных образов. Они закрыты. Нет универсальных зазоров, есть только универсальные принципы их построения, как универсален принцип жизни животных, но они сами, такие разные и не объясняют друг друга.
И тогда становится ясной бесперспективность удержания непрерывности истории путем опоры на прецеденты мышления и поступков. История не держится уже сделанным, она продолжается возобновлением условий получения смысла, принципами организации смысловых и инструментальных зазоров. Поэтому каждое новое поколение проживает новый смысл, поэтому идеология, вечные истины и т.п. прекращают жизнь, превращают ее в инсценизацию готового, в поддержание отжившего. Зазоры должны создаваться каждый раз заново. И объединяет их в историю только принципы и стили их получения. А интерпретация - это не смысл, это рефлексия по поводу смысла, одна из форм участия в духовной жизни, содержание интимной жизни каждого поколения. Изучать прошлое важно только с той целью, чтобы освоить принципы, а не получить образцы. Держать историю в качестве эталона или примера опасно, можно растерять свои смыслы в усилиях оживить чужие. Смысл не живет за пределами механизма его получения. Он должен быть получен, а не воспроизведен.
В зазоре другой словарь. Языковая практика употребляет слова внутри диполя. И они меняют свое значение под давлением метафорической модели, то есть не в процедуре описания (как в ходячем объяснении), но в акте производства смысла. Слова изменяются для нужд формы модели. В хорошо темперированной модели слова не торчат, а уложенные искусно, составляют плавную поверхность.
В зазоре свой синтаксис, превосходящий все школьные макеты строительства предложений. И своя логика, которая использует абсурд для синтезирования смысла. Каждый раз это не новая логика и не нарочитый уход от нормативной логики, а методическая последовательность. Концепт движется в среде диполя не по законам, а по собственному вкусу и стилю. Своеволие - свойство живой языковой единицы, жизнь которой обеспечена как устройством самого концепта, так и структурой созданной нарочно для него среды ("плана имманенции" Делез). Среда может быть построена в зазоре путем поляризации, а концепт - это и вовсе авторское изделие. И когда автора одергивают, указывая на закон, то тащат его в круг банального и на все лады переговоренного.
Диполь "Бог-Сатана" как будто определяет структуру поля в зазоре и обеспечивает появление смысла. Но в данном случае оба полюса виртуальны, поэтому без метафорической модели нельзя этот смысл выделить, поскольку я должен вначале получить свое место и тело, установиться в модели в окружении виртуальных персонажей, в отношениях с ними. Полюса оживают взаимодействием. Но мы ощущаем это как игру крайних возможностей, потому что сами силы непредставимы. Эти смутные ощущения толкают на ошибки при рефлектировании этих процессов.
Эти тайные силы, не могут сами стать видимыми в обстоятельствах обычных экспериментальных поступков (то есть, поступков, открытых всем как для наблюдения, так и для копирования), но их рисуют художники. И когда они нарисованы или спеты, тогда они ощущаются интимно, всем нашим телом, измененным априорно технологическими приемами художественного уровня. Я получаю тело, вживаясь в форму, о которой не имел ни малейшего представления, а тут она стала моим телом. Я стал не подсолнухом Ван Гога, а просто почувствовал как по мне пошли соки прямо из воздуха, окружающего подсолнух.
Теории обладают нулевой объяснительной способностью. Они только делают видимым что-то. Диполи постулированы только для реализации возможности объяснения.
Кроме того, нельзя сделать подмену полюсных фигур. Невозможно поставить на место Бога Мировой разум или Абсолют, что тем не менее широко делают в полемической практике. Это запрещено, потому что смысл гарантирован целостностью диполя. А после замены полюсов придется заменить метафорическую модель (история жизни Христа уже не годится) и состав виртуальных персонажей. После всех трансформаций мы получаем качественно другой зазор, не являющийся эквивалентом исходному. С другой лексикой, логикой и смыслами. Бог, Бес, Христос и ангелы - это не понятия, которым можно найти массу синонимов с похожим готовым значением. А это элементы конструкции по производству будущего смысла, который не устанавливается до запуска работы самой структуры.
Технология получения смысла такова, что даже самые иррациональные зазоры типа религиозных, внутри зазора пользуются логиками. И это совершенно корректное поведение. И то, что логика приводит к опоре на полюсную фигуру - это неизбежно. И то, что на этом месте все объясняется - это нормально. Но вот доказывать, к примеру, существование Бога или субстанции янь, пользуясь теми же логическими средствами, что прекрасно работают внутри зазора - совершенно недопустимо. Полюса произвольно постулированы. Они ниоткуда не могут быть выведены. И не нуждаются в доказательствах. Их реальность гарантирована верой, которая запускает мыслительные процессы, являющиеся объективным следствием абсолютно условного начала. Важна не причина начавшихся спонтанных событий, не общая первопричина, а удачная выдумка, которая чудесным образом запустит труднодоступные способности. Принцип известен - для запуска мышления необходимо дать миру структуру. Какую - это не связано с устройством мира, а только с устройством нашей души. Зазор может иметь любые полюса. И это обязательно даст смысл или мнение. Зазоры, оснащенные метафорическими моделями и рефлексией по поводу собственной структуры, дают эффект объективации полюсов. Таковы религиозные зазоры. Работа смысла в зазоре не снимает противоречия полюсов, не стягивает значения в точку, нейтрализуя их, различия не исчезают. Поле производит то, что переключает сознание, качества полюсов раскручиваются где-то за кулисами, центром же становится преобразование введенного в зазор материала. Таким образом сами полюса не являются предметами, с которыми нам предстоит работать, а квазиобъектами, силами, элементами технологического насилия.
Есть прием математического толка, когда полюса последовательно заменяют синонимами, чтобы получить разные оттенки одного смысла или близкие смыслы, а затем суммируют, в надежде получить статистически объективный смысл. Но смысл зависит больше от типа модели, а не от качеств оппозиционных групп. Группы сходного значения полярностей можно объединить, а мнения, сформированные на разных моделях, - ни в коем случае.
Мы понимаем мысль другого только когда об этом же у нас есть своя мысль. И это инструментальный эффект. Понимание, смысл возникают только в зазоре. Если у нас есть своя мысль, то зазор создается сам, машинально, силой технологической процедурной инерции. Наша мысль и мысль автора самоорганизуются в полюсную пару и в этом зазоре возможна ситуация отношений мыслей, дающая новые смыслы. Если же своей мысли не было, то чужая ничего не даст - мы упираемся в непроводящую среду. Вот художественные произведения насыщены готовыми зазорами, создаваемыми игрой персонажей. Составляя пары персонажи открывают множество зазоров. Причем состав этих пар может очень разнообразен: от виртуальных до фантастических.
Греки, открывшие элементарную диалектику, работали с пустыми зазорами, симметрично опирая рассуждения на монопонятия (антонимы). Работа в неструктурированном поле между предельными значениями давала возможность обильно но впустую рассуждать. Метафорическая модель устраняет неопределенность (дисциплинарно раскрывает неопределенность) снимая бесконтрольный произвол.
"Классический дискурс - это текст репрезентации, представление первичных смыслов в производных формах". Первичный смысл - это базовый смысл смутной формы, наведенный полюсами. "Всякое событие получает смысл только из-за причастности к абсолютной полноте первосмысла, оно истинно только если может быть сведено к первосмыслу как к истоку". Полюса считались определенными и служили опорой, смысл сгонялся в окрестности полюса, под давлением уверенности, что на полюсах существует некий абсолютный вариант смысла.
Следующая за этим эпоха реконструкции экспериментировала с наполнением зазора. Полюса "восстанавливались" из вариативной структуры, на которую опирались, хотя она и ускользала. Такое мышление дает успокоительный для науки эффект пропажи субъекта. В прежней парадигме он был гарантом опоры. Здесь он - рядовой виртуальный персонаж. Но как ни странно, он получает в этой роли статус фигуры, от которой зависит результат. Полюса ставятся в ситуацию самообнаружения. Текст синкопируется. При этом слабые узлы (слабозначащие) центрируются (Деррида), а сильные вытесняются на периферию. Внутри зазора организуется сеть взаимоуказательных знаков (меток). Этот прием частично уводит от пропасти бесконечных интерпретаций. И самое главное - не дает срабатывать оппозициям по привычной метафизической схеме (напрямую). Любым приемом дать застрять словарному взаимодействию полюсов, запутать его в метафорах. "Квазитекст перестает что-либо означать, зато определяется всеми другими знаками". Производят не нейтрализацию оппозиции (как эту операцию привыкли понимать), а сублимацию её энергии, перенос энергии в кровеносную систему метафоры.
Реконструкция полюсов при переживании яркой метафорической модели не удается при рефлекторной схематизации последней. Разум ничего не увидит, поскольку полюса виртуальны и должны померещиться. Проблема состоит в усилении призраков, а не в подборе им референтов. Референты опознаются потом, при прокрутке других проблем. То есть, сильную модель можно вмонтировать в любой свободный зазор и получить урожай. К объекту ведет не логика, а игра тайных возможностей. Поэтому и можно обходиться небольшим запасом правил. Но это уже упрощенный путь.
Постмодернизм перестал комментировать тексты и принялся цитировать. Изменение способа жизни текстов разделило эпохи. Мы по-разному цитируем. Сейчас уже почти без кавычек. Цитирование втягивает в интерпретацию на опорах. И если комментирование держится на скепсисе, то интерпретация - на страсти присвоения. Энергия синтеза на структурах меньше энергии расщепления смысла за счет активности валентностей цитаты. Удовольствие от предвкушаемого движения энергий меньше радости связывания невразумительного образа с энергично завихренной фразой.
Но базовый принцип бинаризма проступает во всех эпохах и во всех стилях, даже в художественных созданиях. Правда, лобовое противопоставление постепенно сменяется окольным и даже парадоксальным. Так Шкловский противопоставляет видимое не невидимому, а узнаваемому, привычному. Это дает более содержательные смыслы. Бинаризм прячется даже в понятии симметрии (возведенным наукой в ранг суперфундаментального), которая везде высвечивается либо как результат рассечения, либо как намерение раздвоения для получения оппозиционной пары.
Дуализм, на котором держится мышление есть поляризация отношений (обозначаемое - знак), дуализм извлечения смысла - это поляризация объектов, вернее, приписываемых им свойств ( плохой - хороший). Невозможность переживания сразу двух состояний заменяется знаковым или качественным контрастом.
Бинарное мышление часто прикидывается монопольным. Например, в диалоге Я и Бог. Но Я не антоним Бога и не парная оппозиция ему. Символы так же открывают доступ к жизни сознания, как парные оппозиции - к смыслу. И эта начальная бинарность фиксируется, если к ней приближаются для "рассмотрения", и преобразуется в личностную бинарность, не отчужденную, как в первом случае, если ею пользуются как технологией. Изучение и использование - это разные ситуации. При изучении я отстраняюсь от предмета, вывожу его из сознания, подчиняюсь алгоритму, а при использовании - соединяюсь с ним, ввожу его в сознание, подчиняюсь себе, "трансцендентальным условиям своего мышления".
Механизм аналектики более всего чувствуется в динамических комплексах. Так поле напряжения между рефлексивным и нерефлексивным дает нам только осознание их различения. В то время как фактическая работа в зазоре этих понятий, все ее содержание состоит в том, чтобы через рефлексию выйти на чувствительность к нерефлексивному, при помощи текста выявить контекст, то есть сделать доступным для сознания то, что невозможно высказать словами, а только с помощью системы промежутков между ними. Мы говорим не о том, что можно в нашем тексте переформулировать, а о том, что всплывает внутри текста и пропадает за его пределами. Это и есть аналектический эффект динамического зазора. Зазор - это всегда готовая к началу употребления ситуация. Дальнейшее - шахматы.
Кинетической опорой мышления является не "недеяние" как состояние, а торможение действия, как предпосылка мышления. Торможение есть действие над возможностью действия. Распоряжение возможностью в обжитом биполярном пространстве, где сгущаются чувства, разряжаясь мыслями. Действие же порождает "гуну невежества".
Незакрепленные знаки и необрамленные знаками символы настолько неприкаянны, что неотличимы, в сущности, от непоименованного предметного мира и наводят на устойчивое подозрение о необходимости формального макета. Закрепление на субъекте - это неопределенная процедура в поле сознания. Как сразу чувствуется это в том смысле, что когда нет субъекта, то сразу же нет и объекта. Но он есть, просто не закреплен и поэтому неощутим, неотличим от фона. Чем представлен в сознании субъект - неясно. А вот формальная структура зазора - прекрасный и легко субъективируемый каркас для фиксации, придания инерционности знакам и тяжести символам. Субъект ощущается как сила, устанавливающая и поддерживающая макет. Незакрепленный знак существует для нас как пустая метка, с которой можно делать до такой степени что угодно, что ничего делать не хочется, да и невозможно. Без сопротивления среды нельзя приложить силу, а без силового азарта мы не ощущаем движения. Символ же, вне знакового оклада не может стать иконой, не может дать искру замыкания с виртуальным.
Шизоанализ нашел способ протащить метод дихотомии на уровень целостностей (раздвоение без потери целостности).
Аналитическая техника просто тяготеет к дихотомии. И тогда вместо того, чтобы подойти к двум сравниваемым объектам с парной оппозицией, построенной на стороне (но с полем одного и того же напряжения), сами объекты устанавливают на полюсах. Таким образом получают картинку типа "найди семь отличий!". Так можно заварить и более сложную кашу, но только ради желания поговорить.
Зазор строится не из объектов, которые участвуют в ситуации, а из квазиобъектов или абстракций и составляет саму сцену, которая вся умещается в поле напряжения, созданное в зазоре. И это поле сепарирует и расставляет своей эманацией силы те объекты, которые были обособлены. В зазоре они - элементы системы, цена которых меняется по мере развития позиции.
Модель "ризомы", которая в теории как будто бы убивает принцип различения, на практике срабатывает только когда берется в роли метафорической модели, размещенной внутри зазора с фиксированными и предельно абстрактными полюсами. У.Эко, в комментариях к своему же роману "Имя Розы" признается, что держал образ ризомы при написании. Но этот образ оживает только в поле напряжения христианского диполя (?). А предоставленный самому себе, он не порождает форм, а только хаос. Как заключил Ильин - теории Делеза не хватало "политического измерения", чтобы стать сильной. А это, по отношению к генеральной метафорической модели Делеза, означает, что образ начинает работать только внутри зазора. Политические или религиозные полюсные пары более всего подходят по масштабности получаемого на выходе смыслового напряжения. И это - лучшее свидетельство того, что принцип различия имеет в пределах этой технологии постулативный характер и не подлежит варьированию и отдельному исследованию (в отрыве от общей структуры зазора), а только фиксации. Без бинарных аксиом в виде метакоординат, установленных произвольно, с неподвижной степенью различия невозможно все дальнейшее, которое не должно задевать опору. Опора в данной ситуации - это назначенная фундаментальность, неприкосновенность которой - единственная гарантия достоверности результатов.
Все семиотические труды, модели которых не поставлены в генеральные смысловые зазоры - это математические упражнения с практически нулевой достоверностью выводов, выводов, которые ни для чего не обязательны. ""Анти-Эдип" нельзя понять, не учитывая его антикапиталистического, антибуржуазного пафоса" (Ильин).
Осознание принципиальной роли противоречий (оппозиций) пришло к современному отношению, от схематического описания этого приема (Гегель...) к технологическому его внедрению как систематическому производству различий. Деррида изобрел продуктивнейшую технологию - метод "различения": такое производство отличий, когда зазор составляет пара из предмета и знака его отсутствия (следа его бывшего присутствия). Наконец сформулировано в явном виде, что мышление начинается с производства зазоров на основе различий. "Различение" - это "систематическое порождение различий", "производство системы различий". Это уход из ловушки взгляда на парные оппозиции как на случай логического противоречия, которое тащит нас к его снятию. Система различий - это языковый производительный атом, а не формальный нонсенс. Наше действие состоит не в уничтожении или примирении противоположностей, но их синхронное существование в подвижных рамках процесса дифференциации. Это процесс репликации чувства понимания, питаемого энергией поддерживаемого зазора. Материя зазора производится не релятивизмом оснований, а их отношениями.
Постмодернистский метод последовательно схлопывающихся зазоров типа "или-или".
Подведем итоги.
Не все парные оппозиции могут стать диалектическими парами, будучи антонимически сведенными, а только те, которые допускают градацию оппозиционирования по степени или количеству. Поэтому их можно рассортировать по классам.
1) Релятивистские формы различия: "холодное-теплое", "мужское-женское", "свет-тьма", "единство-множество"... Именно они лежат в основе диалектической работы.
2) Абсолютные формы различия толкают на работу с самими понятиями в каждой паре. Это пары класса "нечто-ничто", ограниченность-бесконечность", "чет-нечет"... Но при этом в обработку поступают только значения понятий. И поэтому они запускают только интеллект и их действие подобно эффектам давления символов на сознание.
3) Неопределенные формы оппозиционирования типа "объект-субъект", "добро-зло" (включая сакральные пары), "язык-речь", "речь-письмо", "означаемое-означающее", "текст-контекст", "диахрония-синхрония", "нутура-культура" допускают аналектику символического типа. То есть, сами антонимы вступают в игру, но в качестве мистических знаков. По механизму: знак отсылает к символу, а не к предмету.
Степень абстрагирования пар определяет возможность прямого включения диалектической процедуры. Только низкие степени дают на это право.
Аналектическое отношение может быть установлено во всех случаях для оппозиционных пар с любой степенью абстракции. Высшие абстракции (типа сакральных) могут быть или понижены, сведены до уровня прямого отношения путем персонификации антонимов, или связь между ними реализуется через метафорическую модель без изменения степени абстрагирования.
Введение геометризованной модели зазора открывает преимущества этой конструкции по отношению к грамматическому методу парных оппозиций. И основное преимущество выражается в том, что здесь используются не контрасты прямых значений слов, а потенциал смыслового напряжения между полярными образами. Мы получаем производящий объем, а не плоскость для грамматических упражнений. Парные оппозиции (в традиционной форме) при этом поступают в качестве элементарного случая (в виде пустых зазоров) в более общий технологический класс. Дихотомическая процедура при этом из формального приема, непреодолимо затягивающего в синтаксическую стадию, преобразуется в единую технологическую операцию по извлечению смысла. Использование самого вещества напряжения загоняет структуру зазора в состояние далекого основания (по типу состава слова или каркаса предложения), которое работает подземным образом и уже явно никак не ощущается в результатах.
Подозрительная вещь: физическая теория единого поля (ставшая физическим мифом ТВО (теорией великого объединения всех физических взаимодействий) - это геометрическая теория (в 11-мерном пространстве-времени) так же как и объединительная философия Делеза (территоризация, складки...), которая математична по стилю и понятиям. Похоже, что все объединяющие описания тем больше захватывают явлений, чем геометричнее их модель. Делез для чистоты репрессирует даже время.
Таким образом, представление любой дихотомической или сведенной оппозиционной пары в виде языкового пространственного зазора дает право на упорядоченные умозаключения относительно всех мыслительных операций, использующих дихотомический (разделения на оппозиционные пары) или синтетический (сведения опозиционных пар) прием.
Проведенная схематизация не в состоянии стать ни технологией ни теорией извлечения смысла. Она может сойти за описание этих процессов, за внешней необязательностью которого неожиданно проступают пружины, но только в той степени, чтобы увидеть себя, пользующегося схемой в чисто гигиенических целях. То есть, я могу, поверив хотя бы в стадийность процесса, не торопиться выходить из зазора с результатом, который еще не сформировался, не получил последнего контура, не пытаться вынести из зазора знание, отдавая себе отчет в том какие претензии следует предъявлять к полюсам и другим элементам. Иметь представление о том как себя вести внутри зазора. И вот выявление принципов поведения - единственный улов этой работы. Ничего сверх. Нельзя по теории извлечения научиться извлекать смысл. Для этого нужна не теория, а технология - описание последовательности действий: стать там-то, подумать то-то, прочитать то-то... И не суетиться, а терпеть то, что по рецепту положено перетерпеть. Помнить, что следует пройти все этапы и только потом спрашивать о смысле. Помнить, что недозревший смысл - это всегда абсурд, но он станет смыслом, если додержать себя в ситуации до конца.
Понятийную дихотомию применяют к объектам, которые не имеют собственного развития, и тем самым динамизируют статический объект, размыкают его для мышления. То же и для виртуальных объектов. Их развитие, модусы которого нам не открыты, а доступны только по резонансу, мы получаем, производя произвольную дихотомию высокого ранга абстракции. Пока мы "держим различие" (ММ), пока находимся в состоянии различения (Добра и Зла, например), мы способны думать. При этом не выбирать между полюсами, а вариться в тумане их влияний.
Существенным выводом можно считать и то, что противоречие, добытое дихотомической процедурой может считаться положительным, если оно не относится к стадиям развития целостностей. Так нельзя считать диалектическим противоречием стадию "цветок отменяется плодом" и т.п. Плод-цветок не парная оппозиция по сути, хотя является ею по значению. Поэтому для самоизменяющихся объектов дихотомия используется некорректно. Они не синхронны, а последовательны, а бинаризм производит синхронности, он оттягивает только их аннигиляцию. Фазы развития в этих случаях, а также циклические изменения не могут быть противопоставлены ни в понятийном, ни в параметрическом плане. Целостности несопоставимы и неразложимы. А фазы развития - это переход от одного модуса целостности к другой. В живых объектах есть своя динамика: спонтанные стадии отличия от самого себя (циклические и фенотипические, линеарные).
Интересно, что для Востока характерно соединение противоположностей, что выражено в фундаментальном догмате Востока: "двойственности не существует". Скорее, они сворачивают двойственность на одном объекте (двуликий Кришна: и темный и светлый, и беспринципный и святой).
Динамика классического зазора - это движение противоречий, переходящих одно в другое, затем позитивный момент, превращающийся в отрицание и финальное позитивно разрешающееся отрицание. Это фактически оператор.
Современный зазор динамизирует систему внутренних сущностей объекта, которые зацеплены аксиоматизированной ситуацией. От успеха сцепления по интуитивным критериям можно судить только о применимости данной фабулы к объекту, об их драматургическом сродстве. Задеть сущность можно и другой провокацией, но естественней всего - так.
Бинаризм получил такое распространение только потому, что бинарный зазор - прекрасная опора, лучше взбадривающая работу сознания, чем просто "семена" слов. Мы, благодаря оппозиционной конструкции, начинаем опираться на готовое смысловое напряжение, на неудобство неоконченности, которое ловит наше внимание и чудесным образом становится удобством поддержки нашей сладкой атлетической неустойчивости.
Опоры не онтологичны, не являются основаниями истин, теорий, произведений. Они - фикции. Мы строим партитуру живого состояния, которое на этой структуре держится, но не может быть (или стать) его причиной, а только его включателем. Бытие поселяется на фикциях, отталкивается от них, поэтому и считается невозможным. Не картина мира дает нам покой, а технологическая инструкция выводит из покоя небытия. Мы любим быть взволнованными, не чем-то внешним, а предвкушая встречу с невидимыми сущностями. Которые заводят нас издалека и косвенно.
Мышление, опирающееся на фундаментальные значимые оппозиции (генеральный зазор), обязано избегать движений, которые способны противоречие нейтрализовать. Мы не должны думать об опоре. Противоречие спонсирует нам энергию на обзаведение посредниками и проводниками, которые циркулируют в зазоре, которыми мы играем, испытывая границы их возможностей, а не калейдоскоп их теоретических вероятностей.
Использование технологии зазоров дает возможность :
--
потребности преобразовать в желания;
--
эмоции - в чувства;
--
суждения (мнения) - в мысли;
--
задачи - в проблему.
Задача должна быть решена, проблема осуждена на вечное переживание: здесь корни представления о жизни как о вечном возвращении (внутрь проблемы), возвращении в ту форму тела, которая прилична для понимания проблемы, для переживания чувства радости, переживания вкуса желания.
То есть - целевые акты (даже физиологически) преобразовать в бесцельные. Бесцельный же акт интересен самой своей длительностью, своими производными, которые всегда неожиданны.
В инструментальном отношении это превращение реакции в напряженную реакцию, т.е. в творческий акт, для которого первой производной выступает чувство. Мы ставим себе задней целью чувство, мы его ждем и хотим, но не как мед или приманку , а как основную струю жизни, огонь для веры, с которыми сопряжены все другие струи. И этим сопряжением они получают смысл и даже порядок (последнее не так уже и важно).
Обустройство зазора эквивалентно созданию такого места, где у нас появляется свобода ("высвобождается свобода" ММ), потому что свобода действия (ментального типа) должна состояться в подготовленном месте, где есть воздух с установленной смысловой перспективой, а также тела проводимости, произвольный эталон для резонанса (базовый камертон чувств).
Не стоит втаскивать в зазор загромождающую метафору или расширять ее статические зоны. Метафора должна не распирать зазор, а наполнять. Громоздкая метафора производит сентиментальность.
Центризм делает две операции: вначале поляризует ситуацию, выбирая случайную парную оппозицию, а затем разрушает ранговую симметрию полученного пустого зазора, назначая один из полюсов центром.
Зазор представлялся ММ в виде боевого лука, запас энергии в котором возникал от тянущих в разные стороны концов тетивы. Только в зазоре стрелой служит метафора или модель. Они выстреливают за пределы структуры, завоевывая новое пространство. И это становится возможным только благодаря первоначальной связности полюсов. Не синтез производит основной эффект, а связность непреодолимой разделенности. Цель самой знаменитой пары не в противопоставлении субъекта и объекта, а в соединении их. Но это не слияние в бесформенный раствор, а сопряжение по типу атома, в котором противоположно заряженные части удерживаются вместе, но на расстоянии.
Мы вынуждены вначале проводить дихотомию "тело-дух". Но затем опрометчиво ставим вопрос о том как же соединяются то и другое. О том каким образом желание преобразуется в движение. То есть фактически мы не знаем как соединить то, что для обеспечения мышления разъединили! Так же как не умеем собрать и оживить рассеченный (убитый) для обнаружения строения организм. (Кстати, искусство "исследует" душу и тело, не разъединяя их). И снова то же: ставим парные абстракции на общую ось только для снабжения энергией модели, а вслед за этим начинаем доказывать существование (!) самих абстракций, которые в признаках существования не нуждаются (по крайней мере в параметрах того же ранга, что и выводы исследования). Во что бы то ни стало стремимся вывести реальность абстракций на уровень реальности модели и заодно продукта рабочего хода (спазма) интервала. Но ведь это создания разного уровня реальности, разной степени абстрагирования. Подпорки и строительные леса не равны зданию.
Велики трудности в этом плане и с абстракцией "бог". Бог философии - это чистая подпорка, а под богом религии мы ходим постоянно, как только включается свет сакрального (смыслового) сознания. Построив зазор, мы получаем свободу, возможность выполнения всех последующих действий. Свободу не как основание (в смысле Канта), а как технологическое условие . Основанием же может быть что угодно, но имеющее форму оборудованного зазора (полюса на оси + метафора или модель).
Невозможность мыслить без раздвоения объекта выдается за двойственность мира. Уже наша личная двойственность (душа-тело) - плод только технологических трудностей описания. А мы эту двойственность переносим из технологии в онтологию (объективируем).
Раздвоение происходит в сознании, которое не может иначе интеллектуально работать. Рефлексия без бинаризма немыслима. Бунт Деррида против метафизики и, в итоге, против диалектики состоит не в уходе от формального бинаризма, а в иных способах его проведения. В современной философии мы уже не забрасываемся в пустотелый понятийный интервал между крайностями, а нас обычно ведет мастер в маске, сильный персонаж, который не столько экскурсовод, сколько центральное страдательное лицо (типа Христа), трагик. И это уже другая философия, другой дискурс. Да и не дискурс вовсе, а мышление в преображении. Не успеваю я стать в позу ученого, как оказываюсь в теле того доброжелательного шута. И уже на меня смотрят все фигуры, мнут меня своими ментальными матрицами, толкают на отречение. Я участвую в секрете, а не скругляюсь диалектикой.
Дрейф принципов мышления шел не от классического бинаризма к постмодернистскому децентризму, а от прямого взаимодействия оппозиционных понятий ко все большему задвиганию их за кулисы, ситуации, к замене оппозиционирования контрастом и к заполнению образовавшегося пространства виртуальными структурами.
Бинаризм эффективен (делает максимально параметрически полной рефлексию) не только потому, что неминуемо продуцирует и знания, но и тем, что знания обладают мощным смысловым потенциалом, если рефлексия проводится в составе всех своих стадий. Знания, при их умелом использовании, становятся прекрасными опорами для рефлексии и медитации. Гватари считал противоречие чем-то бесконечно более ценным, чем его избегание.
Но самый интересный эксперимент поставил, все-таки, Делез. Он соорудил зазор, полюсами которого служат не оппозиционные пары, не антонимы, не понятия с назначенными отличиями, а вообще понятия, отличающиеся практически полной несравнимостью по основным характеристикам.
Он воспользовался тем, что попарная группировка всех возможных элементов текста (от понятий до смысловых страт) происходит в сознании почти автоматически. Без этого акта не удается заварить никакого серьезного разговора. И все эти логические оси, горизонты и углы видения, все это - только потом, как выведения из неминуемой парной коагуляции.
Полюсные понятия вообще перестают использоваться как категории. Они - что-то другое. Они каждый раз, при новом разговоре, то, что начинает выясняться в середине разговора. Полюса просто различны. По чему-нибудь. И все равно по чему. Образуется поле оттенков, которые оглаживают наполняющую зазор метафору игрой теней. Используемая для мышления энергия, это напор ветра, шевелящий листья. Логические посредники Гегеля заменены энергетическими закулисными динамическими фикциями. Здесь ветер - литературный образ ветра. Он нефизичен, но и не метафизичен. Он - призрак акварельного типа. Отношения полюсов заменены проекциями их свечения на встроенные метафоры, которые меняются, подставляясь под интерференции излучения, деформируемые вихрями мирового эфира. Прямых отношений нет. Все обставлено так, чтобы декорировать связь под отношения человека с Богом - только через некие проявления, какие сгустятся в получившейся случайно ситуации. Сравниваются не поляризованные сущности, а их тени, сведенные на общем объекте (метафоре). Устанавливаются отношения каждого полюса с метафорой, а сравнению подлежат эффекты этих отношений. Все необязательно до такой степени, что кажется можно безнаказанно подменить полюса или поменять их местами. Но однако этого нельзя сделать, подозрительно точно срабатывают только редкие сочетания.
Таким образом идея строительства зазора (пространства) для мышления доведена здесь до второго своего предела, на котором полюса вообще не вступают в прямые отношения. Они просто отличаются друг от друга. А динамика мышления возбуждается тем, что это отличие пульсирует: ослабевает до нуля, а затем возвращается в форме изменившегося повтора. Они становятся закулисными активностями на тои основании, что параметры их отличия все время изменяются.
Второй предел открывает качественно новый тип динамизации, фактически особую разновидность дихотомического мышления.
Постмодернизм вообще открыл сезон формального преодоления дихотомии, но эта борьба по духу очень напоминает войну физиков с "наблюдателем". Примирение противоречий путем скандала. И физики очищали опыт от субъекта, потом задвигали его, потом маскировали под прибор, но теперь вынуждены признать, что физика, да и вся наука только на субъекте и его пороках и немощах держится (отсюда мечта построить искусственный интеллект в ситуации полной неуправки с естественным). Все теории начаты с одного мотива: с трудностей описания и измерения. Однополюсное приближение, построенное целиком на дискредитации второго полюса, не рискует, однако, занулить этот полюс, потому что теряет динамику. Монопольная модель всего лишь загоняет второй полюс в латентную форму. И все это ради усиления реальности привилегированного полюса. Хотя корректней было бы равно распределить градус виртуальности между полюсами. Не снять противоечия, а уравновесить их (как предложил А. Бадью). Бинарная модель мира создает поле получения смыслового опыта, но только при особом отношении к противостоянию полюсов. Мир изменить трудно. Но можно изменить субъекта, который и увидит мир другим, использовав отношение как оптику. И сбудется предположение о бесконечности проявлений реальности. Изменившийся субъект увидит не иллюзию, а тот же мир, но иной стороной. Мир, он и такой тоже.
От дихотомии откреститься не получилось. Она оказалась приемом, обнаруживающим не то структуные особенности мироустройства, не то железные принципы наших возможностей мышления. Для практики мышления - это равнозначные факты.
Тупики сравнения всех использованных историей мышления типов зазоров идут снова от отношения. Дихотомия создает устройство, а не понятийную пару, которую следует либо сталкивать, высекая смысл, либо сравнивать, получая то же самое. Все типы зазоров, если относится к ним как к устройствам, работают позитивно-синтетически. Полюса взаимодействуют и у Делеза, просто по-другому, но они производят не сам смысл, а только мощность для его получения. Оживленная этой энергией метафора становится хромосомой. Но Делез боится признаться, что этой хромосомой становится наше тело. Он задвигает тело так, что ему приходится двигать томами словарей, чтобы фальсифицировать динамику. Он боится антропологии. Диалектика построила правильную машину, но использовала ее странно: она сравнивала колеса вместо того, чтобы ездить на них. К этой беде привело непреодолимое желание избавиться от шофера: машина едет, а за рулем никого нет.
А вот как быть с принципами мышления, если это лезет везде и не дает возможности спрятать свои следы, себя во всех познавательных предприятиях. Философы нашли способ прятать свое Я (жертва наблюдателя), работая на зазоре, в котором реальными являются только полюса и наполнитель, а я сам даю им свое тело в аренду. Таким образом я (материализуя зазор на себе самом, и ни в коем случае не на предметах) даю жизнь природным спонтанностям, а не своим способностям к символизации и означению. Работа на живом - вот принцип философствования. Но вот спрятать "тело" не удается. Все субстанции и понятия обречены остаться только пустыми словами, если не связаны телом. Тело неравнодушно к миру, основанного на Логосе, на словах, которые умеют его менять. А классика шла по пути подмены тел словами.
ММ сделал новое дело: ввел зазор как пространство между двумя мыслями, вернее, между двумя формулами. И на метафоре сопрягал невербальные зоны каждой формулы. Но это все-таки опять и снова в других формах продолжающийся бинаризм. Хотя и не дихотомия.
Так искусство начинается с поиска путей видения и переживания того, что недоступно млекопитающим, птицам и рыбам.
До Делеза пользовались зазорами, построенными на принципе негативного отличия, он предложил обкатать принцип позитивного различия. Это дало другой тип мышления, но не освободило технологию мышления ни от бинаризма, ни от машины продуктивного зазора.
И наконец, вводятся уже не оппозиции, а пары, сцепленные некоторым отношением, которое в их этимологии не содержатся, а вводятся со стороны и только после этого вступают в игру производства пространства. Типа "материя -- форма", "действие -- господство".
И тогда встроенная метафора уже не объединяет два разнородных предмета, а сводит давление от двух глаголов или туманы от двух намеков, давая им эховую конкретику и отсылая финитную куклу в тень. Вторичная фонизация, задвигание результата за кулисы снимает подавление "тучным телом" его же виртуальной вуали, которая одна и интересна.