?????? ???, ??? ?? ??????????...

????? ????????, "?????? ??????"

A ceux qui... а Irиne et Albert CAMUS

Когда они спускались в метро после прогулки, кто-то, ехавший перед ними, разбил одну из ламп, освещавших эскалатор, и непрекращающийся звон осколков стекла преследовал их на протяжении всего долгого пути вниз. Она застонала, спрятала лицо у Патрика на плече и подумала, что умирать лучше всего в звоне стекла, настолько это притупляет все эмоции.

Когда подошёл последний поезд, ей показалось, что водитель состава улыбается ей, но наручные часы пропищали полпервого ночи, она недовольно поморщилась и отключила звуковой сигнал, а когда вспомнила об этой странной улыбке, скрытой за стёклами, было уже поздно. Патрик мельком взглянул на неё и усмехнулся.

Они вошли в вагон, двери которого тотчас же захлопнулись за ними. Транслятор объявил следующую остановку и поезд тронулся. Патрик прислонился к двери, игнорируя запрещающую надпись, и уставился в тоннель.

Она пристально посмотрела на его волнистые чёрные волосы, светло-серые глаза и плотно сжатые губы и внезапно почувствовала жар. Запрокинув голову, девушка облокотилась на ту же дверь, но представив себе его тёплые руки, повернулась к нему. Через пару минут она заговорила.

Ј Патрик, можно я сегодня ночью останусь у тебя? - чётко разделяя слова, произнесла она.

Ј Тебе же ещё шестнадцати нет, очнись, - ответил он, но всё же глянул на неё, оценивая, и тут же добавил: - впрочем, я был бы не против.

Ј Тогда поехали к тебе.

Ј А твои родители... завтра же в школу, разве нет?

Она махнула рукой. Родители развелись и отца не бывало дома до полуночи, хоть они и были вполне обеспечены. Может, он её и не выносил, но скорее всего, просто бегал по девушкам в свои тридцать пять. Хотя, впрочем, ей было всё равно.

Ретранслятор объявил следующую остановку, Патрик обнял девушку и привлёк к себе, чтобы та не потеряла равновесие. С благодарностью она прижалась к нему и замерла, наслаждаясь теплом. Он с интересом смотрел на её рассеянную улыбку, полуприкрытые глаза и по-детски пухленькие, чувственные губы, и неожиданно для себя самого почувствовал резкое желание. Будто ощутив это, она раскрыла глаза. Они лихорадочно блестели.

После она так и не смогла заснуть, поэтому часа в три ночи пошла искать телефон, чтобы позвонить отцу. Однако дома никого не было. "Тем лучше", подумала она, в задумчивости вернулась в спальню Патрика и присела на край кровати. Во сне он улыбался, как ребёнок, и был особенно красив. Его загорелая кожа резко контрастировала с белизной белья и он казался настоящим греческим богом. Она поцеловала его так, как видела это в некоторых фильмах, нежно и осторожно, как ребёнка, и вздрогнула, когда его сильные руки резко прижали её к себе. Несколько мгновений он хватался за неё, будто утопающий, а потом резко открыл глаза и она была поражена абсолютно новым и каким-то горячечным их сиянием, и тем более - внезапной усталой улыбкой, которой озарилось его влажное лицо.

Ј Милая, - внезапно прошептал он, - спасибо, иди сюда...

Она не поняла его благодарности, но движимая каким-то жёстким желанием теплоты, с охотой прижалась к нему. Он сразу же неожиданно сжал её в объятиях и почему-то нервно засмеялся.

Ј Что с тобой? - спросила она.

Ј Наверное, я люблю тебя, - нечётко пробормотал он, и она даже не могла быть уверена, произнёс он "тебя" или нет, но думать так очень ей льстило.

Ј Спасибо, - машинально ответила она, а он снова рассмеялся и крепче обнял её. В этом было даже что-то пугающее: его лихорадочная дрожь передалась и ей, и она лежала рядом с ним, молча, сознавая близость чего-то страшного и свою беспомощность. Но уже через несколько мгновений ему будто стало легче и он расслабился.

Ј Прости, - сказал он. - Должно быть, я напугал тебя.

Она снова крепче прижалась к нему и плотно закрыла глаза. Она знала, на что идёт, знала, что совершила безумство, и несмотря на своё кажущееся безразличие и уверенность в себе, была словно в забытьи. К тому же, ей внезапно стало холодно.

Ј Патрик, - неожиданно для самой себя сказала она. - Знаешь, я поеду.

Ј Как? - Удивился он. - В три часа ночи?

Ј Мне всё равно, - произнесла девушка с усталостью и каким-то отвращением к себе. - Пожалуй, действительно лучше поехать.

Он снова обнял её.

Ј Да ты дрожишь, что с тобой? Тебе холодно? Но все окна закрыты...

Ј Я поеду домой, - с упрямым безразличием повторила она.

Он в изнеможении закрыл глаза и через мгновение танец тел возобновился с новой силой. Они не могли оторваться друг от друга, но небо в городе было таким белым от искусственного света, а ночь - такой жаркой, что жить чем-то одним было невозможно. Несколько раз Патрик, будто от безвыходности и как-то очень беспомощно и резко прикрывал ей глаза рукой, но через доли секунды отпускал, наспех улыбался и снова увлекал её за собой в грандиозную и всепоглощающую пляску страсти, желания и тепла, будто движимую инстинктами разрушения, а не влечением двоих друг к другу.

Она проснулась, Патрик тоже шевельнулся. Его рука накрыла её руку, и оба они будто немного успокоились. Взглянув на него, она поняла, что он спит.

Ј Патрик... - задумчиво позвала она. - Слышишь... ты спишь?

Он не ответил.

Ј А знаешь, я так тебя люблю... это должно быть жестоко, но, кажется, только потому, что кроме тебя у меня больше никого нет...

Он всё так же молчал.

Ј Тем лучше! - С отчаянием почти воскликнула она и тут же взяла себя в руки. - Прости. Просто понимаешь... нет, ты ничего не понимаешь... а я просто недавно подписала работу по алгебре твоим именем! Ты должен это понимать! Ты для меня значишь больше...!

Внезапно он засмеялся и широко раскрыл свои светлые глаза. Девушка с досадой отстранилась, но он не позволил ей уйти.

Ј Что ты, - спокойно сказал он. - Я ведь тоже тебя люблю. Просто мы не сможем быть вместе...

Ј Я знаю, - уставившись в потолок, сказала она. - Не созданы друг для друга...

Ј Дело немного не в этом... - начал он, но она махнула рукой. - Ладно. Тогда я рад, что ты это понимаешь.

Она не ответила, потому что чувствовала, что её голос может сорваться от слёз, а создавать ему лишние проблемы ей не хотелось, но он всё же как-то почувствовал её состояние, приподнялся на локте и положил руку ей на плечо.

Ј Я уезжаю! - Будто в ответ на этот жест, снова сказала она.

Ј Что с тобой? Я могу тебе помочь?

Ј Нет, наверное.

Ј Почему?

Ј Потому что ты не можешь в меня вторгнуться и спасти мой внутренний мир, хотя это было бы просто великолепно. Понимаешь, - после паузы продолжила она, - одиночество разрушает изнутри.

Ј Но ты слышишь меня, - внезапно ответил юноша через несколько секунд, - значит, ты счастлива. Если это так, то и я тоже. А если двое счастливы, значит смерти нет. Смерти нет, слышишь? Смотри, если так, то у тебя нет причин, и более того, нет права чувствовать себя иначе чем прекрасно. Смерти вообще нет, и в мире есть одна правда - жизнь. Понимаешь? Это - величайшее сокровище. Поэтому человеческая жизнь и человеческое счастье - одно и то же.

Патрик замолчал, и она в последний раз окинула взглядом комнату, где была счастлива...

Ј Цель жизни - счастье, понимаешь? Несмотря ни на что. Попробуй представить себе, сколько зла было совершено на земле, а если не можешь, просто посмотри вокруг... Но мы любим друг друга, - он подмигнул ей, - или ты любишь меня, какая разница! Просто это может значить только одно: на этот момент человечность победила.

Она почему-то не смогла удержаться от смеха при виде такой целостной и очень детской логики.

Ј Это правда? - Всё ещё находясь во власти его голоса, задумчиво проговорила девушка...

Внезапно сердце пронзила резкая боль, но она никуда не торопилась. Кроме этой спальни с белым потолком, в мире у неё уже ничего не было, и она интуитивно чувствовала, что окажется чужой и у себя дома, и в центре ночного Лос-Анджелеса, и в любой другой квартире также. Она чувствовала себя обречённой либо постоянно спасаться бегством, либо идти наперекор всему, правда, она ещё не понимала, почему. Она знала только, что в одиночку ей будет трудно даже прожить день, а теперь она была обязана быть без этого человека. Впрочем, что такое трудность, что такое одиночество: ведь, следуя его ходу мыслей, она была, есть и будет, и он также, и это как-то оправдывало весь её мир. Пусть она и знала, что больше нигде и никогда не найдёт себе пристанища, и минуты, проведённые здесь, рядом с жарким и родным человеком казались ей последними мгновениями завершающегося костюмированного представления её счастья, но вместе с этим вступление в другую, чужую пока жизнь не несло ничего, причиняющего боль, кроме пронзительного одиночества, но к нему можно привыкнуть.... К чему не привыкнешь перед лицом утопающих в солнечном свете летних месяцев... воды, которая на мгновения окрашивает мир в сине-зелёный цвет... и других людей, которых так легко...

Патрик снова прижал её к себе в своей обычной лихорадке, которая, впрочем, также была лишь следствием мгновенной покинутости.

Через сорок минут они были уже одеты.

Ј Ты проводишь меня? - не в состоянии воспринять отказ, сказала она.

Ј Конечно. Но полчетвёртого утра, подумай, ... к тому же, тебе не больно?

Она улыбнулась, хотя в глазах почти стояли слёзы.

Ј Что ты. Я доеду до дома... Хотя, знаешь, вызови такси.

Ј Ладно, я плачэ.

Ј Как хочешь.

Ещё через двадцать минут они уже стояли на улице. Патрик спокойно улыбался чему-то своему, и его улыбка была по-детски прекрасной, сияющей и даже великолепной. Немного надменная, высокомерная и одновременно очень, слишком человеческая. Он улыбался, будто говорил "да": нежно и немного дерзко. И она с восторгом смотрела на него, пока у неё внутри что-то не сжалось.

Ј А знаешь, ведь мы можем больше не увидеться... - опуская голову, сказала она.

Ј Это зависит от тебя, - ответил он и нежно прикоснулся к ней. Его рука была горячей и влажной, и внезапно, подняв глаза к небу, она рассмеялась чему-то. Он улыбнулся, как-то очень по-доброму, слегка склонив голову на левое плечо, и на миг удерживая весь её мир в глубине своих светлых глаз.

Через мгновение такого странного счастья они услышали шум мотора и откуда-то сзади появилось такси. На прощание Патрик резко прижал её к себе, и она снова почувствовала, как будет одинока. Видимо, почувствовав это, юноша внезапно достал из кармана брюк декоративную сувенирную зажигалку.

Ј Держи. - Сказал он, и, предвосхищая её вопрос, заговорил быстро, увлечённо и страстно, - я знаю, ты сейчас подумаешь, что я сумасшедший, ну, да ладно, не в этом дело, просто я знаю, что такое одиночество, мерзкая вещь, поэтому не осуждай меня, а бери и...

Вместо ответа она опять бросилась ему на шею и вдруг её грудь снова пронзила резкая боль, будто причиняемая иглой. "Скорее бы всё это кончилось, только бы это скорее кончилось", - в забытьи повторяла она, когда Патрик усаживал её в машину.

Такси не спеша ехало через ночной город, переполненный жизнью, где несмотря на какую-то разорванность, всё дышало поразительной гармонией и земным, горячим от тела другого человека счастьем. "Всё верно, это правильно, так и надо жить", - думала она, невероятным усилием воли поднимая голову и против воли снова ощущая рядом с собой человека, который некоторое время назад был для неё всем, а теперь огни за окном стремились скорее соединиться в яркую и чистую улыбку, ничем не уступающую улыбке Патрика. "Я не должна быть одинокой, не могу... нет, не могу быть одинокой, не могу просто потому, что кто-то рядом счастлив..." Силуэты людей в своей быстрой смене казались танцующими, так легко, танцующими что-то простое и абсолютно понятное, танцующими для неё. - "Я принадлежу этому миру, я с ним заодно, мы - сообщники... сообщники, всё верно, я - человек, как миллионы других, я - с ними, я хочу быть ближе к ним..." Почти не отдавая себе отчёта в своих действиях, она потребовала у водителя остановиться.

Ј Но мы же ещё не приехали... - Запротестовал мужчина.

Ј Это ничего не значит, отпустите меня... Мне душно... мне плохо, мне очень плохо, я хочу выйти на улицу... - доказывала она.

Дверь открылась, и девушка оказалась в объятиях ночного воздуха. Небо над городом было синим, синим, синим, как море, слегка присыпанное звёздами... Небо - как море, море - как небо... Ей показалось, что она нырнула в прохладную, глубокую воду, этим резким движением заставила звёзды разлететься, показалось, что от нарушения спокойствия, на поверхности неба, как на воде, появились круги... появились и исчезли.

Из состояния очарованности её вывел резкий автомобильный гудок. Отшатнувшись, она попыталась вернуться, понять, где находится, но это было бесполезно. Вокруг неё бушевал сверкающий океан огней, металла и плоти, и спастись было уже невозможно. Широко раскрыв глаза, она увидела, что находится где-то посередине оживлённого перекрёстка в центре города, но ей было странно всё равно. Уже какое-то постоянное состояние счастья требовало неба и света, звало за собой и заставляло идти вперёд, вытянув руки, ослепшую от дикой, воинственной пляски огней душу, оглохшую от автомобильных сирен, уставшую от страдания, и она смотрела в статичное, великолепное, тёплое небо и смеялась неожиданной гармонии, открывшейся ей в простоте жизни.

Когда она очнулась, первым, что она осознала, было "Я ещё жива". И все остальные события и мысли будто крутились вокруг этого, словно вокруг центра притяжения, то подтверждая, то опровергая его.

Первым, что она увидела, была её двадцатилетняя тётя.

Ј Здравствуй... - глубокомысленно сказала девушка, - а что ты здесь делаешь?

Ј В твоём положении люди обычно спрашивают, где они, - улыбнулась та.

Ј Нет, я же вижу, что я - дома, а вот ты...

Ј Твой папа мне вчера позвонил и попросил посидеть с тобой, пока ты болеешь... Вот я и пришла.

Ј Ой... сегодня пятнадцатое мая?

Ј Нет, семнадцатое.

Она вскочила.

Ј Как это? Я ведь ездила к Патрику четырнадцатого... в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое... Подожди, послушай, что происходит? - Недоумевала она. - И что со мной? Почему я здесь? Ведь я же, кажется, умерла? Нет!...

Женщина молча, не смотря ей в глаза, пыталась её успокоить, и когда девушка в изнеможении упала обратно на подушки, та снова выпрямилась и посмотрела на неё.

Ј Я не знаю, что с тобой было, но выглядишь ты совершенно живой. - Увидев, что та немного успокоилась и села, женщина продолжила. - Тебе сейчас нужно спать.

Ј Я не могу.

Ј Тогда я останусь с тобой до утра.

Ј А сколько времени?

Ј Час ночи.

Ј Не нужно со мной оставаться, - в ответ произнесла девушка. - Мне хорошо.

Женщина с недоверием на неё посмотрела.

Ј Почему тогда ты выглядишь такой усталой?

Ј Не нужно, - более твёрдо повторила она. - В крайнем случае, я могу позвонить Мэй, своей школьной подруге, чтобы она посидела со мной завтра... она живёт одна, почти как я, и вряд ли спит...

Ј Позвони, - с охотой поддержала идею женщина. - Позвони. Сейчас. А то здесь недалеко ночная дискотека, ты понимаешь...

Она протянула девушке трубку и та, прекрасно отдавая себе отчёт в своих действиях, набрала номер Патрика. Нужно было сказать, что она поняла, спросить, что случилось...

Гудки следовали один за другим, призывно, словно сигналы о помощи. На другом конце провода царило молчание.

Ј Алло, Мэй? - Внезапно - весело сказала она, и очередной гудок был ей ответом. - Послушай, ты могла бы завтра придти, посидеть со мной, - гудок. - Да, я немного заболела... Всего на... - гудок. - Да, да, на один день. Конечно, ты... - гудок. - Что хочешь. Придёшь к девяти?...

Внезапно она замерла от тяжёлого предчувствия, сжавшего ей сердце. Где он? Что, если... С трудом переведя дыхание, она продолжила весело говорить, однако какой-то страх будто диктовал что-то её душе. Что, если действительно... хотя нет, нет, нет, это невозможно. Такой человек не может умереть, такие люди не умирают... но почему, почему он не берёт трубку?

Ј Нет, не слышала,... Принесёшь, послушаем, ОК? - Снова гудок и немного молчания. - Но ведь этого не может быть! - забыв о тёте, почему-то быстро заговорила она сама с собой, будто боясь в чём-то убедиться. - Подожди, подожди, этого не может быть! Не может...

Будто в ответ сорвавшемуся голосу долгие гудки сменились короткими. Почему-то она фыркнула и расхохоталась, не замечая боли в сердце и вкуса крови на губах. Тётя тотчас же забрала у неё трубку, и, услышав короткие гудки, положила на место.

Ј Значит... значит, она всё-таки сказала это тебе? - Как-то растерянно произнесла женщина.

Девушка почему-то не могла прекратить смеяться, и та заставила её принять какое-то лекарство. Больная закашлялась, когда едкая горечь обожгла гортань и тяжело, будто через силу, задышала.

Ј Странно, откуда она знает? - Продолжила свою реплику родственница, стоило её пациентке успокоиться.

Та долго, не открывая глаз, молчала, но потом удостоила объяснить:

Ј Она - моя лучшая подруга, к тому же, ей мог сказать папа... хотя, стой! - Снова поднялась она. - Откуда Мэй знает что?

Ј Как... - снова растерявшись, сказала женщина. - Ведь Твой друг, Патрик...

Девушке показалось, что сквозь эти слова звучит какая-то странная, нежная и очень светлая мелодия, прекрасная, но беспощадно-мучительная.

Ј Ты меня слышишь? В общем, этот Патрик... он же умер в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое...

Мелодия, до тех пор нараставшая, будто достигла своего апогея. Она переливалась и звенела, пела о новой и прекрасной жизни без боли, и сознания едва ли хватало на то, чтобы противопоставлять ей сложную гармонию ночного города и присутствие других людей, одна из которых сидела сейчас напротив неё и смотрела чёрными глазами, будто пытаясь понять.

Ј Что ты, понять невозможно, - в забытьи проговорила девушка.

Всё верно, невозможно. Невозможно, иначе приходилось бы принять смерть, а этого сделать она уже не могла. Не могла логически осознать, что человек, полчаса назад бывший настолько пронзительно-живым, улыбавшийся, словно греческий бог, такой мягкий и уверенный в себе, человек, который казался одним целым с жизнью и теплом, больше не откроет глаз. Никогда, и только она виновата в этой смерти, парадоксально, косвенно виновата...

Собравшись с силами, девушка внезапно вскочила и подбежала к окну. Был поздний вечер, все окна домов были освещены, но её состояния оцепенения они будто не могли нарушить, так как не проникая ей в душу, застывали в её глазах холодными, неживыми бликами. Это продолжалось всего лишь несколько мгновений, но бросив взгляд на своё отражение в стекле, она испугалась этого многократного повторения искусственного света в расширенных зрачках и позволила женщине увести её от окна.

Она не понимала, что происходит, так как была почти уверена, что уже умерла, тогда, ночью - как сейчас, посреди того перекрёстка, сжатая между зеркальными стёклами автомобилей и ищущая выход в небе, и одновременно её мучило странное и едва осознанное чувство потери.

Проведя языком по губам, она снова почувствовала солёный вкус, которого она не замечала прежде. Рука, поднесённая к губам, тоже была солёной, и против воли девушка почти впала в панику. Только приблизившись к свету, она поняла, что её так напугала не кровь, а собственные слёзы.

Тётя уложила её спать и отправилась по своим делам, но рассудок девушки был ясен, как никогда. Пролежав довольно долгое время почти без действия, она встала, налила себе бокал красного вина и встала у окна, имея в голове чёткий план действий без какой-то определённой цели.

Хотя быть бесцельным всё это тоже не могло. Ведь именно она была виновата в смерти Патрика, из-за неё этот человек отныне не мог улыбнуться, и теперь она сознательно приговаривала себя к смерти, почти не понимая, что этот уход был бы всего лишь трусливым побегом от первой всерьёз нерешаемой задачи в её жизни.

Небо было сиреневым и серым, солнце ещё не встало, и она знала, что нельзя ждать его появления, иначе она никогда не сможет умереть. Перед лицом дня она всегда находила достаточную причину для оправдания своего несовершенства, но смерть... теперь ей казалось, что в глубине её души боролись Солнце и Смерть. Внезапная страсть к существованию, закипавшая в сознании девушки, не давала совершить какое-то определённое действие, а другая её часть шептала, что они с Патриком воссоединятся и никогда не смогут больше быть "не созданными друг для друга", и эти минуты - единственная возможность искупить свою невольную вину перед ним. Дилемма действительно не имела решений. "Значит, жизнь - это уравнение без корней", - с иронией подумала она и от злости швырнула бокал об пол, но музыку, до сих пор звучавшую аккомпанементом к мыслям, этот звон не заглушил. Чувствуя себя, как загнанный зверь между смертью и светом, осознавая свою бесполезную страсть и беспомощную злобу, она готова была уничтожить всё, что попалось бы ей под руку, и, увидев рядом с собой зеркало, с силой, наотмашь, ударила по своему отражению рукой, будто желая дать пощёчину этому бледному лицу, ударила, не успев даже понять, что она делает.

Зеркало разлетелось вдребезги, и стоило девушке увидеть свою окровавленную руку и осознать, что она натворила, как ею завладел ужас. На мгновение она склонилась над осколками и с каким-то странным изумлением увидела себя - детское лицо, будто разбитое на куски, и широко открытые глаза. Пожалуй, даже слишком широко открытые.... Она почему-то жёстко, сухо рассмеялась, оценив, что оказалась внезапно и неожиданно сильнее этого безличного и жестокого звона, который должен был сопровождать её смерть.

Рука сильно кровоточила, но особого беспокойства это ей почему-то не доставляло. Увидев на столе зажигалку Патрика, девушка, повинуясь мгновенному необъяснимому желанию, прижала её к губам и положила, испачканную кровью, во внутренний карман. "Если всё так, как ты говорил", - тихо сказала она, - "...то я невиновна. Или же...мы скоро встретимся".

Набросив на плечи шифоновый шарф, она легко сбежала вниз по лестнице и вышла на улицу. Всё было так же, как и всегда, как и пятнадцать, и тридцать пять лет назад: утро, почти окраина города, сиреневое небо и иногда проезжающие машины.... Полностью отдавая себе отчёт в своих действиях, девушка вышла на встречную полосу и замерла на мгновение.

Но вышло солнце, ...

17 Avril 2001 - 23 Mai 2001

Saint - Petersbourg