На вид ему лет двенадцать, не больше, а сутулость делает его еще меньше и неприметнее в толпе. Правда, физиономия у него примечательная, всегда с ехидным и озлобленным блеском серых глаз, один из которых немного косит в сторону, с уныло нависшим над тонкими губами носом и крупными веснушками, густо рассыпанными по худым щекам. Добавьте к этому уши- локаторы на дынеобразной головенке, изъеденную молью вязаную шапочку, давно утратившую свой первоначальный цвет, потрепанную, с чужого плеча, куртку из кашемира, и пузыри на коленях сползающих на разбитые кроссовки штанов. И вот вам портрет типичного босяка эпохи перехода к рыночной экономике, при виде которого женщины плотнее прижимают к себе сумочки, а торговки на лотках хищно наблюдают за своим барахлишком: как бы чего не спер.
Никто в микрорайоне не знает, откуда он взялся, чем добывает себе на пропитание, и где живет. Не знают даже как его зовут, и кличка Гаденыш давно и прочно за ним закрепилась, стала его именем собственным, и ни у кого не вызывает сомнения, что только так родители и могли при рождении наречь эту образину. Если, конечно, родители у него были вообще. То есть, когда-то они, безусловно, были. Появился же он от кого-то на свет. Но в данный момент едва ли у Гаденыша есть дом и семья, в которой его могли бы назвать братом и сыном. Друзей у него, судя по всему, тоже нет. Зато недругов в избытке, начиная с уличных торговок, и кончая бравыми, или не очень, сержантами из патрульно-постовой службы. Но особые неприятности доставляют Гаденышу местные пацаны, сбитые в плотные стаи и промышляющие, в основном, малым рэкетом, изымающие деньги у студентов расположенного неподалеку колледжа и трех окрестных школ. Бит этими волчатами Гаденыш был многократно и беспощадно. Получив очередную порцию побоев, исчезал на какое-то время, зализывал раны, промышляя, чем придется, в других районах, и, нарвавшись и там на неприятности, возвращался снова...
Нынче у Гаденыша особо скверный день. Погода с утра стоит омерзительная, промозглая какая- то и с ветром, пробирающим до костей. Гаденыш кривится от холода, выстукивая лошадиными зубами неровную дробь, зябко кутаясь в изодранную куртку и передергивая худыми плечами. В брюхе жестоко урчит от хронического голода, а перспектив на хороший обед нет никаких. Удалось разжиться только стаканом семечек и пачкой вонючей "Примы" у крайней из старух, выстроившихся в ряд вдоль тротуара возле магазина. Схватив стакан и сигареты, Гаденыш шустро переметнулся на противоположную сторону улицы, и теперь ехидно ухмылялся, наслаждаясь воплями неразворотливой старухи:
- Да чтоб ты сдох, скотина! Это что же делается, люди добрые?! Ведь посередь бела дня грабит, управы на него нет! Да чтоб у тебя руки отсохли, гаденыш! Чтоб у тебя одна дочь была, и та проституткой. Чтоб у тебя сын из тюрем не вылазил. Чтоб тебе жена с неграми изменяла, чтоб ты...
Гаденыш на колоритный монолог старухи только корчил рожи, и делал неприличные жесты а-ля Джексон. Выдохшись, старуха шумно высморкалась и достала из кармана запасной стаканчик. Хлопнув в ее сторону по худому заду, Гаденыш вихляющейся походкой двинулся вдоль тротуара, нещадно смоля ворованной сигаретой.
Минут через сорок он уже крутился среди покупателей в шумном универсаме, расположенном в центре города. В пестрой толпе фигура его была почти неприметна, и по мере того, как Гаденыш нарезал по залу очередной круг, пустые до того карманы его куртки аппетитно оттопыривались. А поскольку карманы у бродяг, как известно, бездонные, то и осело в них содержимое приличной хозяйственной сумки.
Уходить Гаденыш собрался в тот критический момент, когда личность его стала привлекать внимание продавцов и наиболее бдительных покупателей. Обычно этот момент Гаденыш чувствовал безошибочно, и исчезал до того, как первый из ротозеев завопит: "Держи вора!" Он бы и в этот раз ушел спокойно и без лишнего шума. Соблазнился Гаденыш упаковкой лекарств, беззастенчиво выглядывающей из пухлой сумки дородной матроны в шикарной шляпке и кожаном плаще. Но то ли квалификация Гаденыша подвела, то ли габаритная мадам оказалась не лыком шита, но именно в тот момент, когда Гаденыш осторожно потянул упаковку из сумки, мадам круто обернулась, и буквально пронзила Гаденыша разъяренным взглядом. В следующую секунду по залам магазина мощно прокатился бас пароходной сирены, вырвавшийся из глотки оскорбленной в лучших чувствах мадам. Гаденыш дернулся, отскочил назад, и тут же был схвачен за локти проходившим мимо магазинным грузчиком. Через полминуты вокруг Гаденыша и негодующей мадам собралась внушительная толпа, на все лады комментируя происходящее:
- Ты смотри что делает, гад...
-Да - а- а... Развелось нынче ворья...
- В тюряге им место!
- Что "в тюряге"?! Руки на месте отрывать!
- А вот у меня на прошлой неделе...
- Да при чем здесь вы, когда дело в принципе?
- Как при чем? Как при чем? А я что же, не человек?
- Человек, человек. (Это уже бас с другой стороны) Только все ваши уже давно в Израиле, а вы все еще...
- Я вас попрошу, молодой человек... Это же антисемитизм! Вы, кстати, на себя в зеркало давно смотрели? Тоже лицо не есенинское...
- Да о чем вы спорите!- взорвалась мадам.- Нашли время. Дай только повод. Тут воровство...
Через несколько минут появился и сержант. Добродушно улыбаясь, он раздвинул толпу широкими плечами, причем, споры как-то сами собой прекратились, одной рукой схватил Гаденыша за плечо, а вторую поднял вверх.
- Тише! Успокойтесь, граждане, разберемся. И вы успокойтесь, погромов не предвидится. А вас, молодой человек, я попрошу приготовить документы для проверки.
Борец за чистоту рядов российского народонаселения с типичной кавказской физиономией мгновенно испарился. Старичок-еврей тоже бочком, бочком стал протискиваться к выходу. И только мадам рявкнула от души:
- Что мне ваше "разберемся"?! Он же у меня клофелин хотел украсть! Он же наркоман, посмотрите ему в глаза. Небось, и ножичек за пазухой!
Негодующе плюнув Гаденышу в лицо, она гордо добавила:
- Я этого так не оставлю. Начальству вашему непременно напишу. И пошарьте
ка у него в карманах, смотрите, как оттопыриваются. Небось, не меня одну обчистил...
Вернув мадам клофелин и записав ее адрес, сержант отвел Гаденыша к широкому
подоконнику.
- Опять ты здесь? Я же тебе говорил: не появляйся ты здесь больше. Ведь, ей-богу, в колонию угодишь. И зачем тебе клофелин? Употреблять начал?
Гаденыш нехотя выдавил:
- Я думал, это аспирин.
- Аспирин...- Сержант иронично прищурился.- А в карманах у тебя что? Давай, давай. Выкладывай.
Понурившись, Гаденыш выложил на подоконник украденные продукты, которые сержант тут же заслонил своей мощной фигурой, присвистнув от удивления.
- Ну, ты даешь, парень... Пойдем в управление протокол составлять. Не хотел я тебя под статью подводить, да видно ты слов не понимаешь. Да спрячь ты жрачку, пока не заметили. А то не доведу. Народ нынче озлобленный, на расправу скорый...
По улице Гаденыш шел, злобно посматривая на прохожих, прижимая обеими руками к животу украденные продукты. В милицию, конечно, попадать не хотелось. В лучшем случае это приемник- распределитель и детская колония. В худшем - "зона", если докопаются до настоящего возраста. В прошлый раз, когда он попался этому же рыжему верзиле, удалось-таки улизнуть. Именно поэтому сержант был начеку, и с ухмылкой посматривал на пацана, ожидая, что в любой момент он может сорваться с места.
И все же на перекрестке Гаденышу удалось сбежать, пока сержант внимательно поглядывал на пролетающие по дороге машины. Пронзительно взвизгнув, Гаденыш с ловкостью звереныша крутанул головой, и вцепился зубами сержанту в запястье.
Рыкнув от боли и неожиданности, тот ослабил хватку, чем Гаденыш не замедлил воспользоваться. Вырвавшись, он сиганул в лабиринты дворов, и мгновенно исчез из вида. Выматерившись, сержант рявкнул вслед:
- Ну, только попадись мне еще!!!
Однако же следом не побежал. Обернувшись по сторонам, не видел ли кто
его конфуза, он махнул рукой, и кисло улыбнулся, обдумывая, как будет писать объяснительную. Мадам не из тех, кто бросает слова на ветер, и до начальства непременно дойдет...
Пробежав пару кварталов, Гаденыш юркнул в подворотню, забежал за гаражи и остановился, хрипло дыша и часто сплевывая. Снова рассовав по карманам продукты, сел на корточки, привалился спиной к холодной стенке гаража, и сунул в рот сигарету.
Вынырнувшие из-за угла трое парней, заметив Гаденыша, резко остановились, и переглянулись. Один, длинный брюнет в пальто, перекладывая из одной руки в другую бутылку водки, присвистнул:
- Ха, мужики! Да здесь занято.
Другой, пониже ростом и коренастый, презрительно сплюнул:
- Не свисти, нам везде свободно... Эй, ты, малый. Освободи площадь.
Сжавшись под их недобрыми взглядами, Гаденыш стал бочком протискиваться
к выходу из тупика. Третий из компании, до сих пор стоявший молча, облизал губы, в упор посмотрел на Гаденыша мутными глазами, и лениво процедил, исключая малейшую возможность отказа:
- Дай закурить, пацан.
Гаденыш, не переставая двигаться к выходу, послушно полез за сигаретами и, вынимая пачку, выронил на землю кусок ветчины в вакуумной упаковке. Долговязый снова присвистнул, на этот раз одобрительно:
- А вот и закусь! А мы то переживали... Ну-ка, давай, кажи, что у тебя еще?
Побледнев, Гаденыш стиснул зубы, и отчаянно замотал головой. Не рассуждая долго, все трое облапили его, мгновенно перевернули вниз головой, вытряхнув содержимое карманов прямо на землю и, дав напоследок увесистого пинка вместо "спасибо", вытолкали наружу. Гаденыш бросился, было, обратно, отвоевывать с таким трудом добытый обед, вцепился зубами в руку долговязому, но получил только несколько крепких ударов в лицо и еще более увесистый пинок по худому заду.
Размазывая по щекам кровь и злые слезы, он добрел до ближайшей скамейки и опустился на нее, шепотом матерясь и шмыгая разбитым носом. В животе снова тоскливо заурчало, и Гаденыш, обессилевший от переживаний неудачного дня, сжался в комочек, прижав колени к впалой груди.
На какое-то время он, кажется, впал в забытье, и невольно вздрогнул, услышав над собой женский голос:
- Мальчик, ты почему плачешь? Обидел кто?
Подняв от колен голову, Гаденыш заметил в шаге от себя пожилую женщину с полными сумками в руках, участливо смотревшую на него. Заметив кровь на лице Гаденыша, она испуганно охнула:
- Господи! Да кто ж тебя так?
Скривившись от боли, Гаденыш злобно пробурчал:
- Конь в пальто!
- Ну, зачем же так? Я же тебе ничего плохого не сделала... А ты почему плачешь? Очень больно?
- Жрать хочу,- отрезал Гаденыш.- Есть еще вопросы?
Сплюнув, он снова опустил голову на колени и замер. Почувствовав прикосновение к плечу, резко поднял голову. Женщина, вынув из сумки батон, молча протянула его Гаденышу. Скривившись, он с силой оттолкнул ее руку.
- Я подачек не беру!
- Гордый...
Женщина понимающе усмехнулась, и предложила:
- Тогда помоги мне сумки донести, а я тебе заплачу. Так тебя устроит?
Сверкнув глазами, Гаденыш дерзко спросил:
- А сопру?!
- Не сопрешь... Я знаю...
Хмыкнув, Гаденыш поднялся со скамейки и взял у женщины сумки.
- Куда идти?..
Тяжеленные сумки он дотащил до самой квартиры на шестом этаже, опустил
их на пол и исподлобья молча и выжидающе посмотрел на женщину. Вынув кошелек, она раскрыла его, и мягко спросила:
- Сколько я тебе должна?
Помявшись, Гаденыш поинтересовался:
- А сколько молоко и аспирин стоят?
- Зачем тебе? Ты же есть хотел?
Упрямо мотнув головой, Гаденыш процедил:
- Надо!
Вздохнув, женщина протянула две десятирублевые бумажки.
- Возьми. Этого хватит.
Подумав мгновение, вынула еще два червонца из тощего кошелька.
- А это тебе на обед. И не вздумай вставать в позу! Я с тобой последним делюсь, так имей смелость принять искреннюю помощь. И запомни: не все, что дают, - подачки.
И, уже доставая ключи из кармана пальто, с печальным вздохом поделилась с притихшим Гаденышем:
- У меня сын в Чечне погиб, что-то в тебе от него есть... Сейчас бы ему
двадцать один исполнился...
Сунув деньги в карман, Гаденыш ободряюще кивнул ей, и дробно застучал вниз
по лестнице стоптанными кроссовками...
...Было уже совсем темно, когда Гаденыш добрался на окраину города. Пробравшись вдоль стены к крайнему подъезду одной из недавно заселенных девятиэтажек, он шмыгнул к двери подвала, открыл ее ключом, не так давно виртуозно сворованным у дворника под предлогом помочь выгрести мусор, нащупал в щели между плитами свечной огарок, зажег его и осторожно пошел вглубь подвала, пригибая голову и заслоняя ладонью крохотное пламя. Скрипнув фанерной дверью в закутке, пошарил рукой по стене и замер, услышав в темноте тоненький голос:
- Это ты, братик?
Выждав несколько секунд, Гаденыш мягко отозвался:
- Я, Анечка. Ты прикрой глазки, ладно? Я свет включу.
Щелкнул выключатель, под низким потолком вспыхнула тусклая лампочка, осветив крохотную комнатушку с голыми бетонными стенами, единственной мебелью которой были продавленный топчан и деревянный ящик, приспособленный под стол. На топчане, зябко кутаясь в грязные тряпки, ежилась девочка лет шести, бледная, с нечесаными волосами и синими полукружьями под воспаленными глазами. Присев на краешек топчана, Гаденыш ласково погладил ее по голове.
- Как себя чувствуешь, Анечка? Получше тебе?
- Получше... Только тебя долго не было, и я боялась. Наверху весь день страшно бухало, а здесь крысы... И очень кушать хочется.
- Ничего, я тебе молока и сыра с хлебом принес. И аспирин. Сейчас выпьешь таблетку, покушаешь, и жар спадет. Хорошо?
- Хорошо. Только очень холодно... А почему тебя так долго не было?
- Я... работал весь день... А крыс мы сейчас прогоним, ага?
- Ага...
Слабо улыбнувшись, девочка обняла Гаденыша за шею, и едва слышно прошептала:
- Ты не уходи больше, братик. Я умру без тебя...
* * *
В последний раз я видел Гаденыша поздней осенью. Было сыро и промозгло,
и народ спешил по серым улицам, ежась от холода и втягивая головы в поднятые воротники. Настроение у меня было мерзейшее от очередной житейской неурядицы, и я, занятый своими не слишком-то веселыми мыслями, даже не сразу узнал его, настолько разительна была перемена в прежнем оборванце. В добротной кожаной куртке и лихо заломленной на затылок кепке, он стоял на остановке, небрежно зажав губами дорогую сигарету и презрительно, как всегда, поглядывал на прохожих. С минуту я стоял в стороне, надеясь, что он сам меня заметит, и, не дождавшись, негромко окликнул:
- Сергей...
Услышав свое имя, он легонько вздрогнул, и круто обернулся в мою сторону, узнав и несмело улыбнувшись, может быть, впервые за последние месяцы услышав свое настоящее имя. Тоже закурив, я дружески спросил:
- Узнаешь?.. А у тебя, вижу, дела на лад пошли?
Хмыкнув, он вежливо поздоровался, и дипломатично ответил:
- Не жалуюсь.
Оценивающе осмотрев его, я поддел:
- Ну, надо же, а? "Кэмэл", кожа натуральная... Вполне и на уровне. Где взял?
Ухмыльнувшись, Сергей процедил сквозь зубы:
- Подачек не просил.
- Где-то работаешь?
Сергей отвел глаза в сторону, и я резко уточнил:
- Снова воруешь?
Упрямо мотнув головой, он выплюнул сигарету, и жестко повторил:
- Подачек не беру.
- Понятно,- вздохнул я.- А как Анечка? Где она?
Опустив голову, Сергей глухо ответил:
- Анечка... умерла. Месяц назад...
Мне стало неловко, и я не решился задать вопрос, который так и вертелся на языке. Сергей, почувствовав это, пришел мне на помощь.
- Я ее похоронил.
- Сам?! Один?!!
- Сам. Один. Уложил в коробку от телевизора, вывез в лес, и закопал. Ну, могилку соорудил, как сумел.
И горячо добавил, словно я его в чем-то упрекнул:
- На кладбище я побоялся, там сторожа. Да и... В общем, не смог я...
Но вы не подумайте, я потом в церкви по ней панихиду заказал. Не хочу, чтобы она и на том свете мучилась...
Мне стало еще более неловко оттого, что в свое время оказал этим бродяжкам настолько мизерную помощь, что она, скорее всего никак не изменила их образ жизни. Да и прикоснулся к их судьбе, если честно, краешком, вскользь как-то, слишком занятый своими проблемами. Только и сам я тогда переживал далеко не самые лучшие времена. Чем богаты, как говорится. Только вот
Анечке теперь от этого не легче...
Помолчав какое-то время, Сергей вопросительно произнес:
- Ну, я пойду? Мой автобус...
Сделав пару шагов, он обернулся, услышав мой вопрос:
- И куда же ты теперь?
- Не знаю,- пожал он плечами.- Наверное, в Пензу. У меня там родня... Дальняя.
- Про Анечку что скажешь?
- А чего говорить? Она же мне не родная была, приблудыш. Кому там интересно, кто там о ней знает?..
Махнув на прощание рукой, он вскочил на подножку отъезжающего автобуса
и прощально улыбнулся сквозь мутное стекло закрывшейся двери. На мгновение мне показалось, что рядом с ним мелькнуло худенькое большеглазое личико Анечки с вымученной улыбкой на посиневших губах, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы отогнать наваждение и не закричать Сергею вдогонку...
Вздохнув, я поглубже натянул кепку и, сиротливо съежившись, влился в толпу безликих в своей игрушечной озабоченности прохожих, неведомо куда спешащих и от чего бегущих. В сущности, у всех у них, или почти у всех, прекрасная жизнь, только очень многие из них об этом даже не подозревают...
Подумав об этом, я иронично усмехнулся от простой до идиотизма мысли. Ведь я тоже один из них, и моя не слишком и глубокая и далеко не новая мысль относится и ко мне тоже. Может быть, даже ко мне в первую очередь. И самое смешное в том, что я тоже не знаю, куда спешу и от чего бегу. Пожалуй, Гаденыш имеет более определенную цель, нежели я или, любой наугад взятый из толпы, поскольку ничего еще не было важнее для человека с адамовых времен, как борьба за существование. Любым способом.
