Аннотация: Трактир "Серебряный сокол" готов принять новых гостей.
Ян
Крыса сидела у самого носа, одноухая и облезшая, с доброй сотней блох в грязно-серой шкуре, она с явным гастрономическим интересом изучала лицо Яна. Он даже не пошевелился. Отчасти, опасаясь, что от резкого движения испуганный зверек вцепится в него немедленно, отчасти, потому что не мог превозмочь боль в поломанных ребрах и выбитой из сустава руке. Впрочем, с той или иной силой болело все тело. Громко лязгнула щеколда двери тюремной камеры. Крыса трусливо взвизгнула и убежала прочь, мазнув его на прощанье лысым теплым хвостом по лицу. В лучшие времена Яна бы непременно стошнило, но во рту с позавчера не было и маковой росинки. В этой тюрьме кормежку смертников считают непозволительным расточительством.
- Эй, парень, вставай! - сегодня стражник был непривычно вежлив.
Ян лишь издал приглушенный стон. Почти сразу же тяжелый сапог блюстителя тюремного порядка участливо врезался ему в ребра.
- Вставай, болезный. Недолго уж осталось. - В голосе стражника появилось неподдельное сочувствие, что не помешало, впрочем, отвесить ему еще парочку пинков.
Парень кое-как поднялся на ноги. Избитое тело невероятно саднило. От конвоира несло пропотевшей одеждой, крепким хмелем и чесноком. Не лучший букет запахов для последних минут жизни, подумалось ему. Ян бы ухмыльнулся, но побоялся, что разбитые губы вновь начнут безостановочно кровоточить.
Узника вывели в просторный тюремный двор. Последний день его жизни был ознаменован отличной погодой. Ян поднял глаза к безупречным лазурным небесам, вдохнул прохладный воздух. Легкий утренний бриз с залива временами даже слегка перебивал запах тухлой сельди с развалов базарной площади и вездесущую вонь городских нечистот.
Для зарвавшегося городского мошенника эшафота не выделили. Под виселицей мирно громоздился высокий грязноватый чурбан. Ян не тешил себя иллюзиями на счет происхождения темные потеков, которые виднелись на его шершавых боках - физиология.
Его избитое тело кое-как взгромоздили на чурку, накинули на шею пеньковую веревку. Ян знал, что помощи ждать неоткуда, но все равно заозирался, в надежде на чудо. Когда живешь, смерть кажется чем-то эфемерным, далеким. Чем-то, что случится с кем-то, но никак не с тобой. Да-да. Как же...
- Ваше последнее слово?
Внезапно, в его голове послышался неясный гул, перед глазами заплясали пятна. Может от голода, подумал Ян отстраненно.
- Ваше последнее слово, подсудимый! - чуть громче сказал палач.
Гул нарастал. Перед глазами ужом извивались десятки радуг, а Ян все никак не мог вычленить смысл в словах родной и ранее понятной речи.
- Подсудимый отказывается от последнего слова. - Заключил грозный голос, сливаясь с неведомым гулом в одно басовитое целое. Ян, собрав остатки разума, лихорадочно подыскивал необходимые слова. Каким-то чудом он разглядел движение ноги палача, выбивающего из под него загаженную чурку. Парню оставалось лишь отчаянно взвизгнуть:
- Джеронимо! - и петля захлестнула его шею.
- Ян Брасс, 24 года, холост, детей не имеет. Выходец из купеческой семьи средней руки, попытка родителей дать отпрыску достойное образование провалилась. Был исключен с третьего курса, учился на лекаря, и уже тогда приторговывал нелегальными снадобьями. Дальнейшая мошенническая деятельность заключалась в подделке документов, открытии фиктивных контор, незаконной продаже нескольких крупных объектов. Пара брачных афер были с треском провалены, в общении с девушками не везло катастрофически.
Вокруг несостоявшегося висельника царила теплая пуховая тьма. Ян мог только слышать. Каскадами на него накатывали другие голоса:
- Он нам подходит!
- Он подходит!
- Подходит!
Десятки разных голосов сливались в тот самый монотонный гул. Все прекратилось внезапно, когда один женский, особенно визгливый крикнул:
- Хватит! Господин Брасс, вы нам подходите.
В тот же момент, силы, которые держали его в коконе оцепенения, рассеялись, и он свалился на каменные плиты пола с приличной высоты. Придя в себя, Ян понял, что ему снова стали доступны такие простые человеческие радости, как зрение, обоняние и осязание. Просторная комната была обставлена с упаднической роскошью. Перед Яном в глубоких креслах сидели мужчина и женщина, оба тучные, разодетые и крайне довольные жизнью. Мужчина держал в руке бутыль с вином, время от времени потягивая благородный напиток прямо из горла, женщина не очень изящно поедала куриную ножку, капая соусом на изысканное шелковое платье. Ян рефлекторно сглотнул кисловатую слюну.
От этого живописного зрелища, в купе с фактом чудесного спасения, в голове Яна наступил хаос. Не вставая с четверенек, он забористо выругался. Дама в кресле непринужденно захохотала, но, подавившись коварным куском птицы, закашлялась и быстро умолкла. Мужчина отставил бутыль вина на край стола и теперь внимательно разглядывал мошенника. Цепкие глазки цвета свежего гречишного меда противоестественно смотрелись на простодушном одутловатом лице незнакомца. Молчание Яну порядком поднадоело. Как мошенник, он знал, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Следовательно, если его спасли, то определенно не за красивые глаза, великолепные таланты, или от избытка душевной доброты. Еще неизвестно, как они вытащили его из петли и что они за это попросят.
- А он мне нравится, Матильда! Цепкий малый!
- Зафо фы ему не нвавифся. - Пробормотала тетка, поглубже вгрызаясь в останки курицы. - И я ему не нвавлюсь.
Ян неприветливо оскалился. О да, подумал он, скрывать свое отношение никак не входило в его планы.
- И правильно, молодой человек! Нечего ходить кругом да около! Давайте сразу к делу!
Ян скривился. Если тебя вытянули из петли волшебным образом, ты говоришь со странными людьми, которые будто бы угадывают твои мысли, то логичнее всего предположить, что они эти мысли не угадывают, а читают.
- Ум! - толстуха издала какой-то нечленораздельный восторженный звук, вероятно пытаясь проглотить полножки за раз, не жуя. Наконец это ей удалось:
- И сообразительный какой! Только неблагодарный. Вильгельм! Он разбивает мое нежное, большое, доброе сердце! - Плаксивые нотки в ее голосе, впрочем, сразу сменились деловитым тоном: - А может ну его, отправим опять на виселицу? Что, Янчик, хочешь узнать, как весело дрыгать ножками, раскачиваясь в петельке?
- Н-нет. Н-никак нет, госпожа Матильда! -Строптивость Яна как-то сразу куда-то подевалась. Не сказать бы, что он был трусливым человеком по жизни, но глядя в красноватые теткины зеньки, Ян осознал, что она способна не только отправить его обратно на виселицу, но и растянуть этот памятный момент в целую вечность.
- О! Уже госпожа! - толстуха, удовлетворенно взмахнула птичьей костью в направлении мошенника. - Ну, что ж, мой милый мальчик, готов ли ты приступить к исполнению Обязанностей?
- Эээ.. обязанностей? - Ян был прилично сбит с толку таким поворотом дела.
- Нет-нет-нет! Не обязанностей, а Обязанностей!
Матильда произнесла это слово с каким-то удивительным ударением, именно с большой буквы. Ян даже не знал, как это у нее получилось...
- И что это за ... Обязанности? - осторожно поинтересовался он.
- А зачем знать, милок? - Хохотнул Вильгельм. - На месте разберешься! Отказаться-то все равно возможности нет. Никак нет!
Матильда в это время двумя пальцами взяла истерзанную тушку курицы за тощую шейку и живописно покачала ею из стороны в сторону. Ян непроизвольно потянулся к своему горлу, тетка плотоядно ухмыльнулась, показывая ряд острых, нечеловечески острых зубов. Парень впервые за это короткое время задумался над тем, кем могут по природе являться его спасители. Маги - это ясно, как Божий день, но люди ли?
В его родном Нанси жила парочка магов, шарлатанов и бездельников, но большего для их захудалого городка и не требовалось. Пару раз он видел приезжего университетского мага, тот был настолько стар, что передвигался только с помощью двух дюжих учеников, а из чудес чудных демонстрировал лишь удивительное постоянство в обгаживании постельного белья, к несказанной ярости отельной горничной. Старость не радость, совсем не радость.
Но парочка, сидящая перед ним, навряд ли могла считаться людьми. Ладно, как правильно заметил толстяк, в положении Яна выбор действительно невелик. Он помедлил еще немного и кивнул. Тем временем Вильгельм допил вино залпом, с залихвацким кряканьем разбил пустую бутылку об пол и деловито заявил:
- Мы тебя сразу фьють и на место отправим. Ну, давай, повторяй за мной, будем устный договор подписывать. Я, Ян Брасс, мошенник из Нанси...
- Я, Ян Брасс, мошенник из Нанси... - Послушно, стараясь копировать все интонации, повторял Ян.
- Отдаю Вильгельму Кровавому душу в посмертное пользование...
- Отдаю Вильгельму Кровавому ду... ээээй! Это что за договор такой!? - От осознания того, что он избежал чего-то непоправимого, по спине Яна споро забегали тысячи мурашек.
Вильгельм обиженно оттопырил губу. Матильда тем временем довольно посмеивалась над потерпевшим фиаско напарником.
- Подумать только, какой жадный! - проворчал маг.
- Не ворчи, Вилли. - прервала его речь Матильда. - Мальчик проявил чудеса внимательности, пусть подавится своей никчемной душонкой.
Потом более официальным тоном продолжила:
- Ян Брасс, волей Надзора Семнадцати Миров, назначаю тебя смотрителем трактира "У черта на рогах". Приговор привести к исполнению немедленно.
- Трактирщик?! Меня вытянули из петли что бы сделать каким то сра...
Договорить Ян не успел - Матильда неожиданно проворно вскочила с насиженного места и без предупреждения отпустила ему первоклассный щелбан, от которого его голова стала наполняться знакомым мне гулом.
- Да что за день такой!? - возопил Ян из последних сил и погрузился в темноту, уютную и непроницаемую.
Георгия
Георгия ненавидела ночные дежурства у грота Армори. Уже три часа она, изображая из себя соляной столб и не смея пошевелиться, стояла в тени арки главного входа. Единственной опорой ей служило древко ритуальной алебарды. Женщина бросила злобный взгляд на орудие. Абсолютно бесполезная в бою штуковина, отчасти потому, что затупленное лезвие не смогло бы разрубить даже кочан гнилой капусты, отчасти потому, что Георгия не обучена была ею пользоваться.
Впрочем, пока верная Кисть при ней, прямые физические воздействия не понадобятся. На стража опять накатило глухое раздражение. Ее основательно достал этот театр абсурда. Каким-то идиотом-бюрократом, еще три столетия назад, старшему офицерскому составу Всеблагой Инквизиции было предписано нести еженощные дежурства у входа в древнюю королевскую усыпальницу. Облаченный в специальный доспех - цельнометаллическую кирасу и нелепый шлем-капалин, офицер был обязан выстоять почетный караул и не допустить к праху Великих Королей хоть кого-то постороннего. Но кому, спрашивается, могут понадобиться эти старые кости!?
Георгия перенесла вес с одной ноги на другую. В тяжелых и душных поножах ноги постоянно наливались свинцом. Ночь стояла безветренная, земля парила перед дождем. Тучи почти закрывали кривобокую, идущую на прирост Луну. Света катастрофически не хватало - в этой части Старого города не пользовались ночным освещением.
Гость появился внезапно. Вылетев из-за угла западной стены грота, к ней быстрым уверенным шагом шел высокий мужчина. Полы его длинного плаща, в лучших традициях жанра, зловеще развевались за спиной. Женщина нахмурилась. Все еще внешне спокойная и расслабленная Георгия приготовилась к атаке. Казалось бы, можно было списать появление незнакомца в столь глухой час на случайность - приезжий заблудился, или пьяница потерял дорогу домой. О да, любому происшествию мозг найдет достойное, успокаивающее объяснение. Было бы желание. На практике же, скептицизм и уверенность в непоколебимости правильного хода вещей могли стоить жизни. Старик Оль всегда говорил "лучше перебдеть, чем недобдеть". Учитель Георгии уже тогда был очень стар: спина согнута в три погибели, шамкающий рот почти лишен зубов. Но лучшего наставника не стоило и желать. Обладая живым умом и ясной памятью, имел он и еще одно неоспоримое преимущество. Старик Оль, прослужив всю жизнь в карательных отрядах Пресвятой Инквизиции, дожил до своих лет. И этого вполне достаточно.
Георгия сделала шаг во тьму, сгустившуюся под аркой, приставила бесполезную алебарду к стене и вытащила кисть. Теплое отполированное дерево рукояти привычно улеглось в ладонь. Щетина из хвостовых волосков ихневмона - пустынного мангуста южных земель - начала наливаться теплым светом, но инквизитор почти сразу мысленно приказала кисти заткнуться и ждать. Между старыми боевыми товарищами не было ненужных церемоний. К сожалению, зарисовывать защиту времени не оставалось. Приходилось действовать по обстановке
Тем временем, незнакомец стремительно приближался. Движение его руки было едва уловимым, волна теплого воздуха с заключенной в ней невидимой литерой, стеной взметнулась навстречу женщине. У мужчины была своя Кисть. Нелицензированная, скорее всего. Георгия обругала себя за непредусмотрительность. Неудобная кираса тянула к земле, каппалин основательно давил на свод черепа. Духота не давала вздохнуть полной грудью, а Георгии для спасения жизни позарез требовалось сделать хороший прыжок в сторону. В последний момент нога зацепилась за древко алебарды и амплитуда неудавшегося полета сорвалась. Инквизитор не могла представить более неудачного стечения обстоятельств. Впрочем, времени на размышления о своей злой планиде у нее не было. У женщины не было вообще почти ничего, кроме надежды на чудо.
Георгия с металлическим грохотом обрушилась на древние плиты мостовой. Ей все же удалось частично уйти с пути заклинания. Удар о землю, однако, не шел по силе ни в какое сравнение с ужасающим давлением активированной литеры Ро. Внезапно на доспехе, который послужил причиной ее фатального падения, начали просвечиваться линии знаков. Страж была приятно удивлена, если в ее положении вообще можно было выделить хоть что-то приятное - кираса давала ей хоть какую-то защиту от чистой силы, вылитой в один единственный знак.
Заклинания обычно плетутся из "слов", начертанных литерами. Произнести вслух их достаточно тяжело и малоэффективно. Звуковые волны, как правило, имеют слабое влияние на ткань реальности. Иное дело - начертанные на этой ткани символы - литеры. Любой инквизитор мог нарисовать какую-нибудь "букву" Отерива - Древнейшего Алфавита - специальной кистью, а потом вложить в нее необходимую силу, и значение литеры материализуется в реальном мире. Чем проще были заклинания, тем быстрее их можно было начертать, тем больший коэффициент полезного действия они имели, тем грубее было их воздействие.
- Долбаный дилетант! - прорычала из последних сил Георгия. Больше всего ее, Мастера Каллиграфии, бесила возможная смерть от одной единственной, простейшей литеры. Ее Кисть при падении вылетела из рук и оказалась вне пределов досягаемости. Ро не парализовывала, а лишь прижимала тело к земле, но движения были крайне затруднены. Если бы не доспех, от Георгии на мостовой остался бы лишь сочный гуляш с кровью. Из последних сил, она постаралась пошарить рукой и наткнулась пальцами на древко остачертевшей алебарды. Незнакомец как раз проходил мимо, и женщине не оставалось ничего иного, как попытаться с силой ткнуть мужика ею в ногу.
Как ни странно, затея увенчалась успехом. Злодей подпрыгнул на одной ноге, злобно взвыл, что-то наспех начертил в воздухе и сильным движением руки набросил заклинание на обездвиженную женщину. Кираса сначала разогрелась, потом покрылась разводами инея. Вскоре руны на металле погасли и на Георгию навалилась спасительная темнота. Последним, что она увидела, была спина незнакомца, удалявшегося вглубь грота Армори хромающей походкой.
Ян
Это были совершенно неправильные муравьи, красные, злые и воинственные, они проворно бегали у Яна под рубашкой, игнорируя тот факт, что всем порядочным муравьям ночью положено сидеть в муравейниках. Безжалостные обстоятельства сложились для мошенника самым неподходящим образом - его бесчувственное тело перегородило какую-то очень важную муравьиную тропу, и теперь десяток крупных насекомых всеми силами пытался ликвидировать нежданную неприятность. В какой-то момент муравьи стали действовать особенно слаженно, кусая Яна одновременно в несколько весьма чувствительных мест, так что он пришел в себя окончательно и бесповоротно.
Ян вскочил с земли и с воплями начал срывать с себя рубашку. Некоторое время шла упорная борьба, в которой человечество одержало трудную, но неоспоримую победу.
- И так будет с каждым, кто покусится на мою шкуру! - заорал мошенник вслед кусачим оккупантам, совершающим тактическое отступление в направлении ближайшего дерева.
Только после избавления от муравьев Ян удосужился оглядеться, и очередной победный крик застрял у него в горле. Деревья, с темными кронами и белесой в лунном свете корой, были похожи на уродов из ярмарочного цирка. Искореженные ветви нависали надо мной, будто диковинное оружие лесных великанов из бабушкиных сказок, корни под ногами извивались сотнями червей-могильщиков. Не подумайте, что Ян был впечатлителен, будто кисейная барышня. Он любил лес, да и темнота никогда не была ему помехой. Но Этот Лес и Эта Темнота давили на него почти так же невыносимо, как тонны воды давят на утопленника.
Неясная тень метнулась Яну наперерез и растаяла в воздухе, всего в нескольких шагах от него. Позади слишком громко хрустнула ветка, подлый древесный корень вывернулся у него буквально из-под ног, и Ян чудом удержался от падения. В кронах деревьев на тысячу разных голосов заревел ночной ветер.
- Нечего бояться, Ян, это всего лишь старый, злой и недружелюбный лес. - Обычно звук собственного голоса подбадривал мошенника, но сейчас, в этой ночной какофонии скрипов и стонов он прозвучал как-то жалко и потеряно.
Ян пытался определить для себя хоть какой-то ориентир, но внезапно ощущение чужого присутствия стало настолько острым, что его уже невозможно было скептически игнорировать. Он резко обернулся, ожидая увидеть там все что угодно, но позади была лишь мглистая тьма, разбавленная пятнами лунного света, просачивающегося через кроны деревьев.
Где-то из темноты неподалеку раздался тихий смешок.
- Кто здесь?! - в горле пересохло, и слова приходилось выплевывать с ощутимым усилием. - эй! Кто здесь!? Покажитесь!
Из темноты хмыкнули, казалось скептически. Лес неестественно приглушал и искажал звуки, и Ян не мог определить ни пол насмешника, ни его возраст. Еще раз хрустнула сухая ветка, он обернулся на звук, и подумал, что напоминает сейчас деревенского дурачка, которому завязали глаза и заставляют играть в салки, находя беглецов по звону колокольчика.
Звуки, тихие и в то же время резкие, сыпались на него со всех сторон, а Ян крутился как волчок, стараясь увидеть их неуловимый источник. Страх холодком перекатывался по позвоночнику. Куда они его заслали!? Что это за кошмарный лес, и куда подевался этот проклятый трактир!?
Тишина навалилась внезапно, укрыв его с головой ватным одеялом беззвучия. Ян остановился, и страх, к которому он уже стал привыкать, вдруг сменился ужасом. Дыхание, ровное и глубокое, коснулось волос на его виске. Ян знал, что нужно обернуться, нужно хотя бы боковым зрением посмотреть на Этого, но лишь застыл как кролик перед удавом, не в силах пошевелиться, моргнуть или перевести взгляд. Из сознания исчезли почти все мысли, осталась только одна, звучавшая в его голове колокольным звоном набата.
Прошла всего секунда, а Яну показалось, что Нечто в сером мраке смотрело на меня целую Вечность, а может быть даже две. Каким-то десятым чувством он ощутил, что темные губы существа растягиваются в кривую ухмылку. Слово сорвалось с них эхом Яновых мыслей.
- Беги...
И он побежал.
Лео
Этим душным летним вечером во всей Велоне нельзя было найти более несчастного человека, чем Лео. Сын разорившегося мелкого ростовщика, а ныне подмастерье сапожника, хрупкий, если не сказать костлявый, лопоухий и большеносый, он сидел перед маленьким зеркалом, грустно пересчитывая прыщи и ссадины, и поминал недобрым словом свою злокозненную судьбу.
Сегодня он сделал предложение девушке своей мечты. Двадцать златов, добытые за два года тяжким трудом, были потрачены на маленькое, но милое колечко, а букет чуть привядших от жары роз, в лучших традициях романтизма, он собрал тайком в саду вдовы Жаклин. Добыча цветов имела некоторый авантюрный колорит, отчасти потому, что Лео не слишком часто случалось перелазить чужие заборы, отчасти потому, что вдова была женщиной замкнутой, несговорчивой и всегда носила с собой тяжелую трость покойного мужа.
Не слишком симпатичный, не очень уж харизматичный, но работящий и добрый, Лео стал бы прекрасным кандидатом в мужья для скромной белошвейки, пышнотелой молочницы, или простодушной крестьянской дочки. Но звезда, под которой родился Лео, была дамой жестокой и бессердечной. В день, когда он встретил Великолепную Шато, звезда Лео была в не самом лучшем расположении духа - злая саркастическая улыбка скривила безупречные бледные уста и подмастерье пропал.
Шато была дочерью торговца пряностями. Синеглазая принцесса перца и тимьяна, высокомерная княжна имбиря и корицы, белокурая королевна тмина и мускатного ореха лишь смеялась над смущающимся подмастерьем, смотревшим на нее полными любви глазами. Брезгливо оттопырив пальчик, она принимала от него скромные подарки, чтобы выкинуть их в ближайшую же мусорную кучу. Она слушала срывающийся голос нескладного ухажера, распевающий серенады под окном, а затем, выйдя на балкон, с удовольствием наблюдала, как ее более удачливые поклонники опрокидывают Лео носом прямиком в дорожную пыль.
Звезда Лео жестоко посмеялась над ним, а упорный подмастерье все пытался пробить лбом гранитную плиту, которая вот-вот должна была стать для него надгробной.
И, наконец, разжившись обручальным кольцом и скромным букетиком, Лео пошел в свой последний, самый трудный бой. Великолепная Шато стояла на пороге своего дома, и смотрела на сапожника не скрывая презрения. По окончании сбивчивого признания в любви с ритуальным предложением руки и сердца, она не на шутку разгневалась, бросила в лицо подмастерью коробочку с колечком, затоптала розы вдовы Жаклин изящными каблучками и велела выкинуть оборванца прочь, попутно поучив уму-разуму.
Утаскиваемый под локти и отчаянно упирающийся Лео кричал, захлебываясь слезами отчаяния:
-Но почему, о, прекрасная Шато!? Почему!?
Шато не отвечала, продолжая яростно потрошить букетик алых цветов. Лео же переносил побои молча, лишь иногда касаясь рукой единственного своего богатства, теплого бархата коробочки с обручальным кольцом, подобранной во дворе купеческого дома и заботливо припрятанной за пазухой.
Побитый и униженный, Лео пришел домой и принялся обдумывать дальнейшие планы на жизнь. Отказ в такой грубой форме вывел подмастерье из любовного угара, продолжавшегося последние полгода. Ну девушка, ну красивая. Зато злая и высокомерная, без капли сострадания в каменном сердце.
Лео еще раз посмотрел на бархатистую коробочку. Ничего-ничего - обручальное кольцо есть, а девушка найдется. Он попытался принять героический вид, выпрямил спину и устремил гордый взор в полные опасностей дали. Отражение уставилось на него из зеркальных глубин печальными глазами побитой собаки. Бравада явно не удалась.
Лео поспешил отвернуться прочь от предательского зеркала, и, чтобы занять себя хоть чем-нибудь, выглянул в окно. Из его каморки, находящейся под самой крышей аккуратного трехэтажного домика на улице Зеленых Камней, открывался вид на мостовую, выложенную истершейся зеленоватой плиткой. В это позднее время здесь было сумрачно и безлюдно - улица не освещалась фонарями, именно поэтому внезапные отсветы белой вспышки всего в нескольких десятках метров вниз по улице были хорошо видны.
- Пожар? - поинтересовался Лео сам у себя, - да вроде не похоже, ни шума, ни криков, ни беготни. И свет слишком холодный для полыхания пламени. А не пойти ли поглядеть, в чем дело?
Да, Лео был неказистым и не очень расторопным, но любопытство было ему не чуждо. К тому же, он здраво рассудил, что ночная прогулка восстановит его душевное равновесие намного быстрее, чем постоянное пережевывание своих злоключений под сводами душной комнатенки. Коробочка привычно перекочевала к нему за пазуху - Лео не хотел расставаться с единственным своим сокровищем, оставшимся у него после сегодняшнего дня.
Выскочив из дома, подмастерье огляделся, но улицу застилал почти кромешный мрак. Лео пожал плечам - пока он раздумывал, светопреставление местного масштаба, вероятно, закончилось. Уже подумывая о том, чтобы развернуться и пойти спать, он заметил у соседнего дома на противоположной стороне улицы какое-то неясное шевеление.
- Подааайте нищему монеточку. - заскулила скрюченная в три погибели тень у стены. - Подааайте, милчеловееек.
В неверном свете прибывающей луны Лео смог рассмотреть горбатую спину, низко склоненную голову нищего и корявую клюку, на которую тот опирался при ходьбе. Помастерье выругался про себя - нищий, вероятно, был из той самой породы побирушек, которые выбрав цель, идут до победного конца. Старческое дребезжание усилилось, к нему потянулась трясущаяся рука, просящее уставившись в ночное небо грязной (Лео в этом не сомневался, хоть и не мог рассмотреть в темноте) ладонью.
Прикинув про себя, что от потери медного грошика он не обеднеет, Лео перешел улицу, вытянул из кармана монету и протянул ее в руку нищему. Тот, проявив недюжую сноровку, проигнорировав подаяние, быстрым движением схватил парня за запястье и дернул на себя, отчего Лео потерял равновесие и стал заваливаться лицом на мостовую. Весьма вероятно, что ему удалось бы остаться на ногах, погасив кое-как инерцию рывка. Однако, тут в висок ему врезался конец старческой клюки, выбив искры из глаз и повалив Лео с ног. Подмастерье попытался закричать. В тот же момент, тяжелый сапог врезался парню под дых, выдавив из легких весь воздух. О крике помощи не могло быть и речи, сейчас Лео заботила только возможность восстановления дыхания. Нападавший молча добавил еще пару болезненных ударов, чтобы Лео не вздумал сопротивляться, а потом начал обыск одежды, быстро обнаружив заветную бархатную коробочку, которая сразу же исчезла под хламидой нищего.
- Нет! Не надо - превозмогая боль просипел Лео - только не ее!
Грабитель белозубо улыбнулся, перехватил клюку поудобнее и с силой ударил парня в поврежденный при первом ударе висок. Рот Лео наполнился кровью. "Я умираю!" - пронеслось у него в голове. Сознание затухало, будто раскаленные угли под напором воды - медленно и болезненно. Не было сил даже повернуть голову, Лео лежал и смотрел вслед удаляющемуся вниз по улице незнакомцу. Походка его была пружинистой и почти ровной - прихрамывал грабитель едва заметно.