У меня столько игрушек, и c каждой из них нужно успеть поиграть, каждую уважить. Иначе они загрустят и устроят мне ночью, когда, как известно, все игрушки оживают, суд Линча.
Сегодня - с зайкой Зоей, ее очередь веселить меня своим потертым велюром и поникшими ушками. Но внутри нее - ого-го! - пламенный мотор, который не скроешь за этим непритязательным антуражем. Маленькие черные пластмассовые бусины глаз выдают ее натуру. Ах, Зоя! Ой, проказница!
Ладно, уважу старушку, уважу. Приглашу пить чай из жестяный кружек, а потом подсыплю красного перцу - видела его у мамы на полке в по-нездешнему яркой коробочке. Там много коробочек, целый набор, и, когда отвлекаюсь от ублажения своих плюшевых друзей, я посвящаю время вдумчивому смешиванию рандомных ингредиентов. Зелье для роста крыльев само себя не создаст! А они, крылья, мне позарез нужны. Зачем? Да чтобы построить собственный замок, ежу же понятно! Кстати, про него бы, радужного, не забыть...
Он ждет-поджидает меня на полке в полку плюшевых сотоварищей. Примечателен он не только своей расцветкой - довольно экзотической, радужной, как я уже говорила, но и формой своего пупка. Эта деталь тела первой бросается в глаза, ибо она непропорционально, неестественно огромна. И тем не менее очаровательна, потому что, во-первых, плюшева, а во-вторых, это всего лишь пупок, и не надо тут ничего додумывать! Додумывать не надо, я вам говорю! А если уж вам так приспичило что-нибудь да додумать, то можете представить, как мы втроем пьем чай: я, Зоя и ёжик, и один из нас абсолютно не подозревает, что на дне его чашки его поджидает обжигающий нёбо и выворачивающий наизнанку душу (а также выворачивающий наизнанку кишки) порошок из красного перца. Вот это интрига! И я уже почти не пытаюсь скрыть свой ехидный прищур. Всё у нас издалека, с первого взгляда, чинно да благородно, а внутри кипят страсти. Которые мордасти. Зоя тоже не подает виду, что сегодняшнее чаепитие станет судьбоносным событием в мире нашей маленькой империи. Кстати, я в ней отнюдь не император (но об этом - после). А ёжик - а ёжик спокоен, как только может быть спокоен радужный плюшевый ёж. Он нужен нам третьим для алиби, естественно. Он об этом, естественно, не подозревает, как и о многом другом.
Сегодня ровно в полночь император нашей безымянной империи будет свергнут. И этого не изменить.
**
Никто мне никогда не говорил: "Боженька наблюдает за тобой", - но я откуда-то, с какой-то помойки цивилизации в виде телепередачи или случайно подслушанного разговора старушек на лавочке, приволокла в свою жизнь эту идею - Сверху Смотрящего. Будь то Дед Мороз или другой какой бородатый старец, эй, мне позарез нужна новая Барби! Так страстно и так сладко я никогда не молилась... Завернувшись с головой в простыню во время дневного тихого часа (терпеть его не могу, о боже!) и сложив руки ладошками внутрь, я шептала, обжигая саму себя дыханием, отражавшимся от стен моего хэбэшного кокона, самые искренние и самые важные слова, на какие была способна, чтобы Он уж точно услышал меня, проникся проблемой и помог. Сделал чудо. Ему же это так просто. Он в этом спец, я слыхала. Вода, вино, рыба - вот это всё...
И что? И ничего. Бога, оказалось, нет, опытным путем доказано, что нет, как, вероятно, и Деда Мороза. Как и какой-либо еще Высшей Справедливости. А все бородатые старцы - просто старые козлы.
***
Я ставлю пластинку. Дую что есть сил на запылившуюся головку проигрывателя. Аккуратно опускаю иголку на крутящийся, лоснящийся китовьим боком диск и прислушиваюсь к хриплому похрюкиванию с расцарапанной поверхности китовьего бока. Эта обморочная азбука Морзе спустя две секунды сменяется полнотелыми и уверенными в себе звуками оркестра. Я танцую. Рискуя налететь на коварно выставляющую ножки табуретку или задеть в прыжке искрящийся плафон (бриллиантовый, не иначе!) свисающей с потолка люстры. Но меня уже не унять. Тяни носок, носок тяни! Кругли кисти рук, прями позвоночник и взлетай выше собственной головы. Они смотрят, наблюдают, тихие пока что. Для них и стараюсь.
****
Рассаживаю всех по своим местам, даю каждому ценные указания, ни одного не обхожу стороной в этот ежеутренний ритуальный обход. У шести моих Барби (их, конечно, зовут по-разному, но для данного изложения их имена не имеют ровно никакого значения), как всегда, важное дело: отобрать и поделить. Отобрать у своей товарки лучшее платье и поделить на всех розовую мебель, чтобы по-честному. По-честному всякий раз не выходит, и заканчивается это вакханалией с участием всех резиновых, плюшевых и тряпичных жителей шкафа. А всё из-за какого-то паршивого чайника или, прости хоспади, кастрюльки.
Семейство медведей всегда себе на уме. Кажутся самыми милыми на свете животными, а потом как доберутся до домика Зои и давай паясничать.
Кролики - те еще прохвосты. Их засадишь за книжку - они и ухом не ведут, делают вид, что поглощены этим сомнительной интеллектуальности занятием, но спроси, о чем была книжка, ни в жисть не ответят.
С Белочкой проще всего - у нее есть свой персональный орех, и она к нему привязана намертво, в прямом смысле. Была у меня крамольная мысль разрезать узы, связывающие ее с орехом, нитки то бишь, но ломать не строить, с легкой усмешкой любит говорить моя мама, так и резать не пришивать, решила я.
*****
Солнце золотит ворсинки ковра. Полосы света лениво, но неизбежно передвигаются левее по комнате. В столбиках лучей летают стаи и стайки пылинок - откуда только? - вертясь в причудливых воздушных водоворотах, трепеща от случайного вздоха и разбегаясь врассыпную от неловкого движения. Старые фломастеры оставляют легкий привкус на языке, но всё ради искусства - лист бумаги постепенно, не отставая от перемещения лучей на полу комнаты, заполняется разноцветными линиями. А они в свою очередь превращаются в карту живописных окрестностей, где зеленый неровный круг - болото, а рыжие сглаженные по углам кирпичики - стены моего замка. Помните, я о нем уже писала? Так вот, на картинке он почти так же хорош, как в моем воображении. На шпиле сияет золотая (на бумаге - скорее, желтая) звезда. Вокруг - кучерявые обозначения зеленящихся деревьев. По периметру - чудесные пруды, хоть и выглядят они пока скромной синей полосочкой. Рука неуверенно скользит по листу, штрихи нечетки, линии прерывисты, но бросить дело и мысли не приходит. Кто, если не я? Зоя лежит рядом и, свесив серые уши, наблюдает за моей тщетной в общем-то работой. Взглядываю украдкой на нее: "Ну что, Зоя, довольна ли ты?"
******
Голос мамы, зовущий обедать, разрывает эту полуденную немую идиллию. Локти саднят, ноги затекли, так что перерыв должен пойти мне на пользу. Тем не менее полная тарелка супа ввергает меня в такие пучины уныния и безнадежности, из которых не каждому взрослому под силу выбраться, не то что мне. Пытаюсь вычерпать эту бездонную тоску ложкой. В конце сдаюсь и торгуюсь: "Можно еще десять ложек?" "Еще пятнадцать, и с гущей!"
*******
Если повезет и никто не станет заглядывать с инспекцией в комнату, то тихий час удастся провести небессмысленно. Мой кокон-одеяло надежно оберегает меня не только от непрошенных взглядов и настойчиво лезущего в щель задернутых занавесок солнца, но и от моего плюшевого народца. Звери, куклы остаются лежать в тех углах комнаты и в тех позах, где их застал внезапный обеденный перерыв. Не ночь, можно не страшиться. Можно распоряжаться своей жизнью. И парой чужих заодно. В свой белоснежный оазис под пологом простыни я приглашаю только избранных. Сегодня это традиционно пес Пиф и пара медведей. Младший, с еще не успевшей сваляться шерстью, впервые удостаивается такой "чести" и удивленно лупает глазенками. Старший, потрепанный жизнью светло-коричневый красавец сидит смирно и, кажется, готов ко всему, что я им уготовила. Пиф смотрит ободряюще. Не уверена, правда, что одобряюще.
********
Мы пройдем через горы и реки, виляющие заискивающе хвостами перед высящимися главками гор, неутоптанными горными тропами, минуя белоснежные пики и бездонные, скалящиеся острыми зубами расщелины, из которых веет мертвецким холодом, мягкими, пружинящими под ногами лугами, щуря слезящиеся глаза под порывами теплого ветра. Куда? Туда, куда поведу я.
Мои ноги - холмы, коленки - горные вершины, живот - дружелюбная долина, и время течет неспешно и сонно. Проходя сквозь желтые занавески, солнце изрыгает двойную порцию золота на мою кровать и голову, прикрытую простыней, щекочет обнажившуюся левую щеку.
Вся честная компания отправляется в путь, путь длиною в тихий час. Мы идем, конечно же, спасать хрупкую златовласую принцессу от страшного, но вполне миниатюрного дракона... или типа того. Цель тут, как вы понимаете, весьма условна. Цель становится средством. Не заснуть. Не назло родителям, или богу, или всему взрослому алогичному миру. А просто не заснуть. Тихий час придуман не нами, тихий час придуман не мной. Но раз он есть, то пусть будет. Только меня в нем не будет. А будут горы, холмы и долины, будут тропы и мифические цели, которые и не цели вовсе. Об этом знаем только мы с медведями да собачка Пиф. Он, кстати, предупреждает об опасности.
*********
Остальные игрушки ревниво смотрят снизу вверх, и можно решить, что они крайне недовольны моей избирательностью. Иногда я иду у них на поводу и тащу в свою постель всех обитателей детской, без разбору. Пригреть их, сирых и убогих, хоть на одну ночку. Но так ведь не может длиться вечно. Иногда надо наконец быть взрослой и принимать решения. Но не сейчас. По крайней мере не сейчас.
**********
Все эти дни слились в одну белесую пелену без начала и конца, без конца и края. Наш отважный отряд шагает и шагает по мало примечательному пейзажу, даже не оглядываясь по сторонам, не замечая смены дня и ночи, хода солнца через желтящую занавеску. Сколько мы прошли, сколько еще впереди - кто знает. Точно не я. Я здесь вообще не при чем.
Мишки приуныли. Кто ж знал, что обещавшее всяческие увеселения приключение с златокудрой (палюбому) принцессой в манящем и выглядевшем логичным финале так скоро превратится в изнуряющий поход in the middle of nowhere, a их светло-бурая шерстка скатается в ком грязной ваты. Я, может, и знала, но молчала, как партизан. Один Пиф не выказывает никаких признаков недовольства - вот что значит старый боевой товарищ! Только посверкивает черными глазищами из-под мохнатых бровей, время от времени бросая взгляд в непроницаемую стену белесого неба.
Наконец на очередном безрадостном привале нервы у младшего медвежонка сдают: "Когда уже? Скоро что ли?" "Скоро, скоро! Не ной!" - и дальше топать. Я-то знаю, что нескоро. А если быть точнее, никогда.
***********
Мы всё обсудили, и нечего тут больше языками молоть. Только вперед, пусть даже там, впереди, только туманная конечность.
Мы только обогнули подол остроконечной горы Правая, когда навстречу нам показалась темная фигура. Выглядела она не столько зловеще - хотя туман, конечно, сыграл свою роль в создании подобной атмосферы - сколько нелепо. Вислоухая тень явилась из ниоткуда, чтобы нас пронзили страх и недоумение: "Зоя! Ты-то что тут делаешь?" Так она нам и растрепала, щас! Но мы на это и не рассчитывали, она же, посмотрев на нас вполоборота, процедила: "Пойдемте со мной, я вам кое-что покажу!"
************
Солнце уже явно приустало и стало клониться к горизонту под собственной тяжестью, как ветки яблони - под тяжестью налившихся соком краснобоких плодов. Однако мама не торопилась прервать мой "тихий час", а значит, история продолжалась.
Зоя отвела нас в ближайшее укрытие, где нас не могли достать не белесость тумана, ни напористость жарких послеполуденных лучей. Элегантная складка простыни будто бы нарочно образовывала надежное убежище от всего мира, в особенности - от посторонних глаз и ушей. Зато нам было видно всё отлично: с моего "второго этажа" открывалась шикарная панорама на всю комнату, со всеми ее притихшими обитателями. Все более или менее правдоподобно делали вид, что спят, все более или менее правдиво изображали бездушных и бессловесных игрушек, какими им и положено, по задумке, быть. Только в домике Барби происходило какое-то еле внятное шевеление, да и то его можно было отнести на счет сквозняка из неприкрытой форточки.
И всё бы ничего, но тут взгляд зацеплялся за едва заметное шебуршение возле письменного стола. Там традиционно происходило пушистое сборище семейства кошачьих, чья шерсть в настоящий момент топорщилась и искрилась в касающихся ее мягкой ладонью косых солнечных лучах. Белый, со слежавшейся по бокам шерстью красавец Мурмыр что-то яростно доказывал флегматичному Мырмуру и вечно лыбящемуся Барбарису, чья ярко-голубая окраска всегда вводила в заблуждение любого, кто впервые с ним сталкивался. Можно было подумать, что он добрейшей души создание, чуть ли не идиотик, которого глупо опасаться, - при более близком знакомстве эти представления обычно переворачивались с точностью до наоборот. Но было поздно.
Так вот, сидела там себе эта троица и, почти не таясь, обсуждала нашу императрицу. Вот так, в самый что ни на есть тихий час из трех наглых пушистых морд рождался таинственный заговор. Как я поняла, что эти трое строят козни? Да очень просто.
Но об этом после. Пора вставать! Дверь комнаты приоткрылась, и мама зовет пить чай. Может, и конфеты дадут, так что промедление подобно смерти!
Сдергиваю единым движением простыню, оставляя моих товарищей по походу там, где их застал окрик мамы, и, пропуская почти все ступеньки, спрыгиваю со второго этажа кровати, чтобы по приятно прохладному в это время года бетонному полу проследовать, сверкая пятками, на кухню.
*************
Я знаю, кто на меня в обиде и что сказал бы по этому поводу старичок Фрейд. Мне всё равно. Пока я уплетаю один за другим горячие блинки, роняя сметанные кляксы на окружность тарелки, ничто не может поколебать моего поистине буддийского равновесия. Все куклы и звери, оставленные в комнате, перестают на мгновение, пока очередная клякса совершает свой стремительный полет, существовать. А если и существуют, то в другом измерении, пусть и отделенном от моего, кухонного пространства-времени, лишь тонкой стенкой.
По возвращении в комнату я застаю всех на своих местах, как ни в чем не бывало. Я тоже в свою очередь делаю вид, что так и должно быть.
Мама требует заправлять постель, чему я со вздохом обреченности подчиняюсь, выселяя, довольно грубо, всех товарищей по моим недавним играм на пол, безжалостно и безапелляционно. Но только для того, чтобы снова засесть за приковровые похождения.
Все по местам! Мы начинаем.
**************
Барби повываливали розовой гурьбой на крыльцо своего домика и ждут, когда подкатит их импровизированный лимузин, он же по совместительству натуральный самосвал с зеленым опрокидывающимся кузовом. Вся эта неоднозначная процессия покатит по улицам города, провожаемая не скрывающими удивление взглядами прохожих: всё тех же облезлых мишек, кособоких зайцев со сбившимся внутри войлоком, печального радужного ежа и вечно хмурого Пифа... Кошки тоже будут наблюдать, но исподтишка, еле тая ворчливое шипение, готовое вырваться из их искривленных в ядовитой усмешке ротиков. А Барби с Кенами всё трын-трава - им-то, белокурым безмозглым бедолажкам кажется, что это их народ их встречает щедрыми улыбками и провожает не цоканьем и бурчанием, а всеобщими возгласами восторга и приятия. За груженным барбями самосвалом следует процессия из прицепов, груженных всевозможной поклажей: начиная ворохом платьев и заканчивая розовым резиновым двухместным - ровно на пару тощих барби-жоп - диваном. Веселое общество отправляется на курорт - в ванную то бишь. А их королевство с десятками не таких уж лояльных подданных остается на неопределенный срок - пока властители отдыхают - на самопопечении. Если не сказать на произвол судьбы...
***************
Все сомнения в том, что день закончится чинно-благородно, развеялись, как только задние колеса погромыхивающего грузовичка скрылись за дверным косяком. Во внезапно нагрянувшей тишине было слышно только биение моего сердца. По группке семейства кошачьих тут же пробежал нервный шепоток. Все вперили свои взгляды в пушистую компанию, замерев в ожидании. Вперед выдвинулась главная - белоснежная (когда-то) Роксолана. Сверкнув ядрено-зелеными пластмассовыми глазами, она промяукала: "C этого момента всё ваше - моё, - получалось [мя-ау-йо]. - А что не моё, так ничьё!" Мда, радикальненько, госпожа Роксолана, ваше патлатое высочество. Но я помалкивала, прикидывая, то ли еще будет и куда заведет.
****************
- Привет! Тсссс, тапки снимать здесь, проходи сюда, за стол. Да дверь прикрой, а то задует кого не того сюда чего доброго! - так встретила меня Зоя, выглянув одним немигающим черным, как самая сердцевинка ночи, глазом в щель между дверью и косяком. Куда уж больше конспирации! Я и так пробиралась к этой покосившейся картонной коробке, в которой было ну очень сложно заподозрить обитаемое жилище, слишком долгими, окольными путями. Послеобеденная дремота и привычка смиряться с любыми обстоятельствами творят чудеса с моим игрушечным царством, и все потеряли всякую бдительность. Так что мои ныряния под стол и виляния между разбросанными там и тут по ковру жителями империи были, вероятно, излишними.
Но Зоя была непреклонна и настроена серьезней некуда: "Заходи, чего раззевалась", - так-то приветствует она меня, плюшевое неблагодарное животное! Но, видимо, я тоже в некоторой степени поддалась общему сонному настроению, потому что на этот раз пропускаю ее тухлые замечания мимо ушей. Я знаю то, что знаю. А в кармане у меня припасено то, что должно быть припасено.
Я вижу, что стол уже накрыт, а из носика псевдофарфорового чайника сочится вверх белесый парок, обещающий теплое чаепитие.
- Как они? - киваю я на задернутую штору в углу каморки.
- Ничего не понимают и потому будут помалкивать, - разрешает она мои сомнения.
Ни тени подозрений не закрадывается в мой отрыгивающий сметаной мозг. "Всем бы так, - думаю я. - Помалкивать, когда не понимаешь. Обычно всё с точностью до наоборот!" Но оставляю свои мысли при себе и спешу к столу, прикрытому изрядно помятой и видавшей виды, чаи, кофе и что покрепче скатертью. Ее холмы и прогалины рисует подвешенный над самым центром стола желтый абажур, и круг света непрерывно колышется и меняет очертания всех окружающих предметов.
Пока Зоя своими неуклюжими лапами обнимает чайник и льет чай, расплескивая на многострадальную скатерть, в две якобы изящные чашки, я нащупываю в кармане коробочку. Верх акробатического искусства и мимического мастерства - проделывать это под пристальным надсмотром пуговичных глаз, но мне удается извлечь искомое и отвлечь хозяйку каким-то замечанием о слетевшихся на маяк абажура мошках, так что содержимое коробка оказывается прямиком в напитке.
- Так что, приступим? - возвращает свое внимание ко мне Зоя. (За столом образуется ёжик, вот чорт!) - Нам еще столько всего нужно обсудить. Во-первых, кто поведет отряд? Ты знаешь, на подступах всегда дежурят самые отпетые кошатины. Во-вторых, действовать надо решительно и немедленно. Народ безмолвствует, и нам это только на руку.
- Да-да, - перебиваю я ее. Ёжик согласно кивает, болван. - Но не лучше ли нам для начала выпить чаю? Время есть, а народ проснется нескоро, поверь мне.
Зоя бросает на меня неодобрительный взгляд, но тем не менее делает глоток (сип-сип-сип) из своей чашки. По выражению ее морды я не могу понять, каков ей мой подарочек.
*****************
Прикрыв дверь, которая норовит вывести скрипучую мелодию от малейшего движения, я чуть ли не крадучись иду прочь. Солнце взобралось, подтянулось и перевалило за высшую точку своей рутинной параболы, оставив позади все надежды и чаяния начала дня. В мое сонное царство устремлены его усталые лучи, разрезающие тишину пространства и спрямляя упрямое время. Оно всегда готово вильнуть куда-то в сторону, стоит только тебе зазеваться и отвести взгляд.
Если меня и мучает совесть, то я этого упорно не замечаю. А может, она спит, как и всё вокруг. И лишь на дне что-то влажно шевелится (не чай ли?), что-то вроде самооправданий, этих мелких крысок, подгрызающих с разных углов нутро: "Да что такого? Это же не смертельно! Я ничего страшного не сделала..."
Хотя вид зайки Зои, когда я прикрывала певучую дверь в ее дом, говорил совсем об обратном.
******************
Так и хочется сказать "Вечерело..." Но день еще в самом разгаре, за окном всё так же полнотелым шаром маячит солнце, а до ужина остается так долго, что спасти меня мог только не слишком хитроумно припрятанный мамой пакет конфет.
Никого в целом мире, никого дома. Но я все равно стараюсь не шуметь, когда крадусь по коридору к буфету. Загадочно-темный, он маячит в конце тоннеля, суля все сокровища вселенной, все удовольствия мира, исполнение всех сокровенных мечтаний. Ну, по крайней мере - одного.
Пакет с конфетами привычно лежал в углу, полный. Конфетка, другая, прихвачу еще парочку - никто не заметит, глядишь - полпакета опустело, но вроде выглядит еще внушительно. Смеряя его исхудавший объем на глаз и подумывая, не взять ли еще одну конфетку - са-а-амую последнюю, я всё же склоняюсь на сторону рассудка, а не желудка. Чувствуя приятную тяжесть в оном и терпкое шоколадное послевкусие на нёбе, смешивающееся с саднящей болью в зубах, я плавно закрываю буфет, чтобы так же крадучись вернуться на круги своя, в свою вселенную, минуя портал-коридор.
*******************
Опускаясь на ковер, я замечаю, что всё переменилось, хотя внешне всё осталось по-прежнему. Опять хулиганили без меня! Мало им предыдущих событий! Всё так, да не так. Мишки смотрят с укором. Или мне так только кажется? Это они отсиживались за шторой у Зои в гостях. Но не должны были бы что-то видеть. Или все-таки видели? Или поняли? Мое воображение рисует мне самые нерадужные картины, но кое-что в окружающей реальности мигом разгоняет эти тучи сомнений одним метким выстрелом: "А это что? Крошки-кошки уже свили себе гнездо в особняке Барби!" Не сказать, чтоб это была неприступная крепость на скале, однако ж надо было обладать недюжинной наглостью, чтобы вот так вероломно забраться в святая святых нашей маленькой, но очень гордой империи. Розовые принадлежности, не прихваченные хозяевами: разломанная кухня, столики, стулья и даже комод с почти настоящим, из фольги, зеркалом - были, словно дрова для жертвенного костра, свалены перед домом. Что происходило внутри, понять было решительно невозможно. Снаружи. Поэтому я продолжила претворять свой план в жизнь.
*******************
Заглянув через прорезанное вкривь и вкось ножницами окошко картонного дворца, я вижу бардак, учиненный зверями. Что ж, мои пушистые друзья - достойные продолжатели моих традиций по наведению беспорядка: от прежнего розового великолепия не осталось и следа, вместо шикарных королевских покоев - гнездо из вороха тряпья, вместо кухни - свинарник (это, как ни странно, постаралась Белла-белка). В центре, на единственном уцелевшем предмете интерьера - двуспальной кровати с резным изголовьем, расположилась белая бестия Роксолана. Впрочем, вид ее в данный момент безмятежен, глаза прикрыты, только мерно ходят вверх-вниз опушённые бока. Несмотря на непоздний час, в доме царит полумрак, хоть как-то прикрывающий руины. Про себя я решила, что так тому и быть, здесь я уже ничего исправлять не стану да и не захотела бы.
*********************
Отмеряя время шагами и сверяя свои показания с тигром на стене, я жду окончания дня и конца империи. Кто бы мог подумать, что время можно тянуть, как кота (тигра) за хвост! Правда, с моим тигром такие шутки плохи: хвост - уж больно ненадежная деталь его состава. А без хвоста время сойдет с ума и остановится. "Тигр, тигр! Долго ли мне еще ждать?!"
Солнечный масляный бок упорно торчит в окне и не думая завершать свое дневное бдение. Служба у него что ли такая? Я б такой судьбы себе не пожелала! Крутись, виси на месте, ходи по кругу, но только будь чем-то. Ну, чем не я сейчас? Кружу в своей коробке и выжидаю.
Со временем становится понятно. Лишняя краска отслаивается и проступают совсем другие очертания. Два длинных уха, грушевидное туловище, короткие лапы и хвост - я определенно вижу хвост, уныло опущенный.
***********************
Жизнь катилась своим чередом, как перекати-поле, ласково подталкиваемое ветром на пути в нигде из ниоткуда. Слезы катились куда-то поперек, высекая огненную полосу вдоль ресниц, щекоча переносицу, рисуя новые черты лица. Я каталась по кровати, прижимая к груди мокрую подушку. И ничего нельзя было изменить. Ничего. Или можно?
***********************
Справившись с подступившей было тошнотой, я отрываю глаза от хвоста-маятника. Комната вокруг ходит ходуном, а может, это я хожу ходуном - не стоять же мне колом. Солнце ходит по кругу, и я кружу в ожидании. Кажется, хаос из игрушек тоже постепенно приобретает некую концентрическую завершенность. Если бы они сейчас, взявшись за руки, выстроились в хоровод и зашлись бы в танце, я бы не удивилась. Но нет, всё, кроме меня, остается более или менее в порядке, точнее, в стационарном беспорядке. По крайней мере - до тех пор пока в комнату не заглянет мама и не велит прибраться.
************************
Кошкам надоело ждать, когда сонные жители здешней империи додумаются начать оказывать им соответствующие почести, и сами выползли из завоеванного без боя замка. Увиденное, конечно, не могло польстить их самолюбию. Разбомбленные полки стеллажа говорили о том, что священного трепета никто и не думал испытывать, а вместо этого испытывали привычную апатию, развалившись на ковре. Там ее комфортней всего испытывать, уж поверьте. Ёж о чем-то совещался с Пифом, почти полностью засунув ему в продолговатое мохнатое ухо свою мордочку. Медведи вальяжно прогуливались, пытаясь объесть с шерсти приставшие комки варенья (я брала их с собой на обед пару дней назад, и с того момента неизменно заставала мишек за этим требующим полного сосредоточения, важным занятием). Зайцы, кроме Зои, естественно, неунывающе сочиняли стихи, хвастаясь один перед другим своими гениальными виршами с частым использованием рифмы "любовь - морковь". Самый маленький, светло-серый зайчонок без имени пока что, листал красочную книжку с китайским гороскопом и сверял описание Года Кролика со своей судьбой. Так решила я. А может, он искал там новые рифмы и новое вдохновение? В общем жизнь текла в привычном русле, и это конкретно взбесило Роксолану: "Как?! Перед вами Ее Ворсейшество, а вы смеете заниматься подобной ерундой!" На крики повыскакивали ее приспешники, помятые со сна, и тоже замяукали: "Кла-а-аняйтесь госпоже, кла-а-аняйтесь!" Мишки, почесав репу и даже на время отложив свое увлекательное занятие с вареньем, согласно покивали головами - для глубоких книксенов они были слишком мишковаты. Прочие же, нехотя обернувшись на разразившийся кошачий хор, спустя минуту вернулись к своим прежним занятиям. Роксолана была в ярости и стала бы рвать и метать, да только всё уже было порвано и вымечено, и ей ничего не оставалось, кроме как, резко повернувшись на всех своих четырех когтистых лапах, удалиться в дом, демонстративно хлопнув дверью. Поджав свой и без того маленький кошачий ротик, она потом поминутно выглядывала из-за чудом уцелевшей ажурной занавески, справляясь, не надумал ли кто-нибудь всё же поклониться новой императрице. Но увы! Все спали мертвым сном. Его просто так не стряхнуть кошачьей лапой.
*************************
Справившись в очередной раз, не зашелся ли ну хоть кто-то там, за окном, в приступе подобострастных реверансов, Роксолана решила прибегнуть к последнему средству. И вот я стою, а скорее, сижу на пороге замка и внимательно слушаю. Роксолане явно льстит мое коленопреклоненное положение, по ее мордашке то и дело пробегает волна удовлетворения, и кривая усмешка, прикрытая, впрочем, самыми изящными выражениями, мелькает на ее маленьком ротке. "Так мы договорились? - ласково мурлычет она. - Сегодня ночью, ровно в двенадцать". Я согласно киваю, протягивая ей лапу в знак покорного товарищества. Но Роксолана делает вид, что не замечает моего жеста, а изящно, чуть не наступив на собственный хвост, разворачивается и царственной походкой удаляется в свои не менее царственные покои. Ставки сделаны, ставки больше не принимаются, обратно пути нет.
**************************
В сознании кометой промелькнула крамольная мысль: "Но - как же так? Так не должно быть. Так неправильно. Но..."
Но солнце слепило глаза. Теперь, круглое, непримиримое, оно с неумолимым упорством выжигало дыру в середине оконного стекла. Движимое лишь своим предназначением, оно завершало свой эпохальный путь на запад. Подойдя к самой его границе, оно зависло, будто в раздумьях.
Все встали по местам. Я-то знаю, что лишь для того, чтобы начать разыгрывать общую пьесу, но делаю вид, что верю всеобщей покорности судьбе. Судьба игрушки - звучит уже как название низкопробной пьески, которую испитый драматург ставит на подмостках провинциального театра, где пахнет пылью, спиртом и потом.
Глаза слезятся, и дымок щекочет ноздри. Запахло жареным - ах да, это мама приготовила ужин, пора бежать!
***************************
Мокрыми еще после обязательного "Руки - мыл?" лапами я хватаюсь за вилку с ложкой, чтобы скорее покончить с этой процедурой. Глядя в окно, я уминаю за обе щеки то ли картошку, то ли салат из огурцов и меланхолично слежу за кульбитами солнечного глаза. Оно уставилось прямо на меня и смотрит немигающим оком. Чего ждет? Уходи прочь! Не мешай мне и тому, что должно случиться. Мама подбадривает меня, напоминая о необходимости прикончить ужин. Надо, как ни крути. Мне не впервой смиряться с обстоятельствами.
Боясь обернуться, я методично работаю столовыми приборами. Мама тоже смотрит в окно и, кажется, тоже начинает что-то замечать. Но это только кажется мне. На самом деле она просто сидит и просто смотрит.
Спиной я буквально чую закипающее возмущение и нервные потрясывания. Да-да, мои дорогие, я скоро снова буду с вами, потерпите немного!
Зоя, Зоя, что же ты наделала! И я чувствую - по спине пробежала волна панических мурашек - как она криво ухмыляется в ответ на мои безмолвные восклицания.
****************************
Вступаю в комнату и зажигаю свет. Обстановка чуть ли не торжественная, чорт бы ее побрал. Все смотрят на меня в ожидании. Замерли. Только что хвостами не машут в нетерпении, даже те, у кого хвоста отродясь не бывало. Свет в окне померк, стух и протух. И мы пропали в лапах ночи. Чтобы не так поэтично - упали в ночь. Тьфу, всё равно выходит сплошная магия и гребаное волшебство. Ну так вот, все замерли в ожидании. Хотя казалось бы...
Последний шанс что-то изменить тает с догорающим, уже не способным соперничать с искусственным, светом за окном. Небо испускает дух. Я занимаюсь какими-то ничего не значащими делами и жестами, делая вид, что всё в порядке.
Странно, но мама не зашла напомнить об уборке. Сама я такими вещами не занимаюсь. Тишина, повисшая в вечерней духоте, просочившейся сквозь сетчатую форточку, отдает в уши гулким стуком. Это сердце шалит? Или хвост тигра на стене отсчитывает последние минуты уходящего дня?
*****************************
Если бы у меня под рукой сейчас оказалась раскраска и пачка самых захудалых фломастеров, то какие бы психоделические тона приобрели бы все эти мишки, белоснежки и полянки с клубничками. Создавать свой мир поверх чужого заданного шаблона - в этом есть своя горечь и свое удовольствие, сравнимое разве что с танцем. Под предустановленную программу ритмов, всплесков и спадов эмоций кружиться в своем персональном нерукотворном смерче. В ограниченном пространстве для импровизаций я живу - это как дышать, когда твои ребра сдавлены в корсете. Но ты дышишь: каждый шаг - боль, как у Русалочки. Диснеевскую красотку я, вопреки всякой логике, раскрашу синим.
Пространство снаружи тоже - на контрасте - окрашивается в холодные синие тона, в то время как внутри тлеет, распаляемый лампочкой накаливания, желтый. Протяни руку в сторону окна - она поменяет масть, отделится от остального тела, став частью заоконья, куда дотянуться на самом деле нельзя. И я протягиваю ему руки, но только чтобы попрощаться и, бросив последний взгляд на ширь и гладь за окном, решительно задернуть шторы.
******************************
Все в сборе? Пушки заряжены, веревки скручены, глотки прочищены. Тогда пора.
Медведи, отвлекитесь от вашего заскорузлого варенья хоть на минуту! Зайцы, навострите уши и перестаньте мечтать о морковке! Куколки и куклищи, пригладьте свои разноцветные вихры и оправьте - у кого есть - передники! Ёжик, хорош разглядывать свой ущербный пупок! Пиф, даю тебе знак ловким подмигиванием левого глаза, не пропусти!
И здесь на сцену выходит - она. Я не сразу понимаю, что происходит, а когда осознаю, это уже свершившийся факт. Зоя. Звезда очей моих. Свет моей жизни, огонь моих ночей. Мир мой, душа моя.
Она появляется, подобная призраку из самых дальних глубин подсознания, подобно маньяку из ночного кошмара, из которого ты тщишься сбежать в реальность, подобно жирной мухе, что льнет к лицу и мешает сосредоточиться на деле, из-за угла. "Как долго она там выжидала?" - мелькает вопрос в моей голове. "Что она задумала?" - продолжает вспыхивать, отскакивать от костяной стенки и рассыпаться искрами очередной вопрос без ответа. Всё пошло не так, всё пошло прахом. Вот что ясно, как божий день.
Она идет. Не идет - плывет, не касаясь ковра. Бусины ее глаз - гневно, как мне мерещится, - посверкивают, отражая искусственный свет. Приближается. Может, искаженное злобой лицо - лишь мираж? Но нет, надвигается, ближе, жарче. Я слышу ее присутствие возле моего лица. Я, сглатывая вязкую, сонную слюну, поднимаю дрожащие веки и вижу себя. Два поникших уха, бесформенное тельце, обитое потрепанным серым велюром, каплевидные лапы, покоящиеся на боках, две бездонных плошки горящих глаз.