Пенсионерами они были, простыми и обычными. И жили старички в маленьком-премаленьком городке. И была у них квартирка однокомнатная в пятиэтажке, и участочек для выращивания овощей, недалеко от дома, как и у всех жителей поселения. Но это так, к слову. И стояла на краю городка фабричка мебельная. И цех там виднелся игрушечный, к корпусу главному сзади притулившийся. А назывался он так несерьёзно не потому, что маленьким был, покосившимся, с кровлей худой и работал на отходах производства. А потому, что из стен его ветхих продукция такая смешная выходила - игрушки для детишек. Вот в этом-то цехе Дедка с Бабкой всю свою трудовую жизнь забавы для малышни из остатков диванов, шкафов, да табуреток и мастрячили.
И жила у старичков Дочка в Москве. Она замуж за "столичную штучку" очень удачно по случаю выскочила. И вот собрались Дедка с Бабкой в гости - Дочку, а главное, Внучку единственную повидать. Девчушку-то к ним только между турами в Египет и Турцию и привозили. И нечасто старикам куколку свою тотошкать-то удавалось, вот они и истосковались вконец. И купил Дедка малышке подарочек в магазинчике у проходной, где изделия фабричные - мебелюшка и потешки детские, со скидками для своих торговались. Игрушка новая, свежеиспечённая была, недавно в производство запущенная - "Баба-Яга в ступе", такая надпись на ярлычке красовалась.
Что уж такое старику в голову взбрендило? Что уж ему в этой ведьме с помелом по душе пришлось? Необъяснимо. Разве, что текст, впервые им, заслуженным деятелем игрушечного производства, на упаковке обнаруженный: "экологически чистое изделие". Вот и мелькнула, видать, у пенсионера мыслишка шальная - к Зятю столичному, на всём натуральном помешанному, этаким хитрым способом, через Ягу без вредных примесей в доверие втереться. Чтобы он Внучку почаще в их угол медвежий на "Мерседесе" своём на свежий озон доставлял.
Но это всё ещё присказка. А сказка будет впереди.
Вечером поскучали Бабка с Дедкой у телевизора, да и почивать устроились. Да и заснули. А в полночь кукушка в кухне из ходиков двенадцать раз выскочила: "ку-ку, ку-ку, ку-ку". И сразу зашуршало что-то в темноте, затрещало, задвигалось.
И голос. Глухой, замогильный:
- Ослобонили б, что ли!
Вскинулись пенсионеры разом, глаза протёрли, но таращись, не таращись, всё без толку, если в помещении ни зги. Бабка от страха дрожать, как осиновый лист принялась. Дед решил потерпеть - представителю сильного пола, хоть и пожилому, не с руки, как-никак, от голосов из темноты робеть.
И тут снова:
- Ослобонили б, что ли!
- Жучку, может, в серванте заперли? - это Дед у Бабки трясущейся для своего же успокоения спрашивает.
- Да ты что, старый? С ума спятил? - старуху от возмущения на время даже колотить перестало. - А если б даже и закрыли, так Жучка у нас отродясь не разговаривала!
Набрался Дед храбрости, вылез из-под одеяла, выключателем комнату осветил, до шкафа докондыбачил, дверцу распахнул - нету Жучки! Она в прихожей на коврике, дрыхнет.
А голос замогильный:
- Полетать хочется!
- Так это ж Васька! - снова Дедка для собственного успокоения Бабке трепещущей втолковывает. - С шифоньера сигануть собирается. Мог бы и не предупреждать - соскочил бы, молча, и всё.
- Ну, ты совсем надо мной издеваешься! - ещё больше раскипятилась старуха. И даже трястись прекратила вовсе. - Забыл, что Васька на свадьбе гуляет! Третий день все коты из нашей парадной на кошке соседской женятся!
И тут уткнулся взгляд Дедкин, в поиске голосов по комнате бестолково блуждающий, в телевизор, салфеточкой вышивной укрытый, и по лбу он себя как хлопнет:
- Так это ж мы ящик из розетки не выдернули! Про полёты оттуда дикторы обычно вещают.
И взялся Дедка за шнур.
Тут уж Бабка не стерпела. Из-под одеяла выбралась, подскочила к старику, вилку электрическую из рук его вырвала.
- Какие дикторы? Где летают? - шнуром размахивает. - Тебе самому, старый, в ящик пора !
А голос замогильный успокаивает чету вздорящую:
- Да что вы ругаетесь? В двух ящиках, как в трёх соснах плутаете. А ну, распаковывайте коробку быстро!
Тут уже у Дедки терпение мужское лопнуло и руки у него от страха, как в лихорадке, ходуном затряслись. Пришлось старухе картонку с подарком распаковывать. А оттуда вжиг! - метлой щеку царапнула, а ступой синячком под глазом освободительницу наградила - Бабка-Ёжка! И ну по комнате петли крутить! И ну вертеть! И порхает, и порхает! И порхает, и порхает! Видно печку решила искать. Одно слово - нечисть! А эта живность, известное дело, из дымохода является и туда же и ускользает. Но труб-то печных в пятиэтажке нет! Напрочь отсутствуют. Только водопроводные и для отопления протянуты . А в эти железки, тычься, ни тычься, хоть метлой, хоть ступой, хоть головой стукайся - всё равно не всунешься. Бесполезняк!
Но пенсионерка коловращениями замысловатыми колдовскими не особо любуется. "Сейчас ты у меня за синячок поплатишься, - внимательно к парениям присматривается, и возмездие ведьме готовит. - И за ссадинку тоже. Сейчас ты у меня попляшешь".
За стол присела, пригорюнившись якобы, головку седенькую кулачком подперла.
- Отстала ты от жизни, Ягуша, - голоском елейным притворным летунью к спору подманивает. - В окошко-то глянь! Рыволюция на дворе. Ох, и много же их на моём веку произошло! И даже сексуальная пару раз приключилась, - на миг унеслась она мечтою в прошлое, но тут же, вздохнув, возвратилась обратно. - А таперича вона, нано технологическая грянула. А ты тут по первобытному в ступе с метёлкой наяриваешь. Стыдись!
- А чего мне стесняться? У нас свои технологии болотные, чащобные, лесные, - как и предполагала пенсионерка, заступилась за ступу Яга. - И движители у нас, не в пример вашим, вечные! Хоть и не нано!
И на стол, будто птичка небесная из-под абажура спорхнула - может ступой похвастаться, может возразить, но уж всяко обмишурилась ведьма, не учуяла, что в ловушку её завлекают. Решила, скорей всего, что укоризнами своими к более близкому знакомству хозяйка её подталкивает. А та хвать Ягушку за шиворот! Прицелилась, было, отшлёпать, да передумала вдруг, уж больно безобидной колдунья ей показалась - в глаза заглядывает доверчиво, зубом одним улыбается, да приветливо так.
- Осторожнее в следующий раз из коробки надо выскакивать, - смилостивившись, только и пригрозила пальцем старушка.
Решила она вместо порки повоспитывать в назидание гостью с точки зрения современности чуток. Усадила напротив на стол и о технике, далеко вперёд шагнувшей дикарке поведала, об инете - всемирной паутине, о переворотах государственных цветных в ближнем и дальнем зарубежье. Ну и, конечно, кое-что о жизни городка насплетничала. Однако утомилась, в конце-то концов, наставница от нравоучений своих, одолела её, да и ученицу, зевота, тазик она из ванной притащила, тряпками внутри выложила, да почивать колдунью устроила - как щенка. Поставила сооружение возле кровати и сама под одеяльце юркнула.
А вот Дедка ещё с одной ведьмой в квартире смиряться ни в какую не захотел. Курил на кухне долго, да и прикорнул там же, на диванчике от подружек шуршащих подальше. И всю ночь кряхтел, ворочался, спал мало, тревожно, думу тяжёлую в забытье обмозговывал: "Что мне Зять про подарок скажет? А Дочка? Как быть-то теперь?" Вставал не единожды, и на цыпочках из коридора в комнату осторожно заглядывал - не летает ли кто?
А поутру щетину побрил, нашипрился и направил носы ботинок своих старорежимных и до блеска надраенных, прямиком в заводоуправление.
К директору его быстро подпустили - к самому! - заслуженный ветеран игрушечного производства, как-никак. Ну и доложил отставной передовик высокому начальству претензию: так, мол, и так, нечисть из фабричных отходов в его квартире на помеле туда-сюда по ночам шпарит.
Приобнял он старика, к дверям учтиво подвинул, да и выпроводил - выпихнул из кабинета. Только, что коленом под зад не поддал. А по пути ещё и к выхлопу посетителя, бессовестно, как гаишник, наклонившись, принюхивался.
Как бы всё это в дальнейшем обернулось, неизвестно. Может быть, даже и утряслось бы всё кой-как. Глядишь, и прижилась бы Бабка-Ёжка в семье, в качестве домашнего животного. Но тут ещё одна летунья масла в огонь подлила. Ладно бы у такой же гостеприимной хозяйки, как наша пенсионерка, объявилась. Так нет же! У гром-бабы, на весь городишко известной, завелась. А именовалась эта гром-женщина, по странному стечению обстоятельств, ласково - Анютой. И прозвище у неё тоже было не очень страшное - "Ишь ты, поди ж ты". А приобрела грозная Анюта-Ишь-Ты-Поди-Ж-Ты беспокойное изделие для сыночка своего, ко дню его рождения. Тоже, скорей всего, на ярлычок повелась, решила чадо ненаглядное экологически чистой поделкой порадовать. Ну и позабавила - два дня малышок под кроваткой прятался и заикался оттуда.
Поэтому Гром-Анюта долго рассусоливать не стала. Плащом на лету, как стрекозку, Ягушку накрыла, из ступы за волосья высадила, метлу отняла, и со спутанными руками-ногами и с кляпом во рту на защёлку в чулан захлопнула. Затем полено подходящее на улице подобрала и на продавцов магазинных в нападение ринулась. Примерно, как волкодав на зайцев. И пока все ведьмы и прочие, не такие экологически чистые изделия с полок в раскуроченных упаковках не сковырнулись, не угомонилась. А когда разобралась девушка, что летает продукция магазинная только вниз, и молча на полу прохлаждается, и вверх взмывать и переругиваться с ней, как её собственное приобретение, не собирается, дальше по следу нечисти устремилась. Разнесла бы, безусловно, Анюта цех, покосившийся и с худой крышей по кирпичику. Да только охрана ей воспрепятствовала - взвод караульный в полном составе, своевременно руководством фабрички мобилизованный, у ворот игрушечного производства женщину с поленом поджидал.
Ну, а за частоколом дубинок и цеховые работнички, не в пример магазинным, куда храбрее себя выявили.
- Ты, девушка, - Анюту с расстояния наперебой изобличать принялись, - наверное, башкой своей пустой стукнулась! А может ты и сама ведьма и продукт наш, экологически чистый заколдовала. Вот - смотри!
И показали ей производство издалека. Мол, наши поганые не летают - все крепко, как военнослужащие, с мётлами по стойке смирно на верстаках и на стеллажах устроились.
Короче, удалилась Гром-Анюта не солоно хлебавши. К чему, надо сказать, она не привыкла вовсе. Поэтому, не смотря на возникшие трудности, операцию карательную решила не прекращать, и в долгий ящик не откладывать. К пенсионерке мстительница направилась - слухи о старушечьей новой жилице от сплетниц местных до неё уже доползли. Союзницу в лице бабульки собралась Анюта заполучить. И обрела, но только отчасти. Потому как к ногтю прижимать и, в бараний рог скрутив, по стенке размазывать, как требовала того девушка с поленом, гостью свою пенсионерка не пожелала. И даже упрятала её, дрожащую , и в тоже в чулане. Но, с другой стороны, и любопытство женское: что за Яга, откуда выискалась и зачем, грудь пенсионерки распирало, и очень. Поэтому к расследованию, но с условием - без расправы, она согласилась примкнуть. Ну, и Дедка, униженный и оскорблённый, из-за происков нечисти, сильными мира сего, добровольцем в отряд попросился. Зачислили его женщины. Ввиду того, что лет сорок тому ефрейтором и наводчиком орудия противотанкового на Дальнем Востоке он со службы в запас отправился. И при определённом раскладе сил такой бомбардир соединению мог очень сгодиться.
И вот, что отряд вскоре выяснил.
История была диковинной. А с другой стороны, как такое происшествие в обычных может числиться? Все следы вели в цех игрушечный. А с другой стороны, куда ещё они могли вести? А вот там, у Дедки, в разведку на производство соратницами откомандированного, подозрение на парнишку одного, новичка, пало. Решил отставной ефрейтор поподробнее с ним разобраться.
Оказалось, что недавно они с матерью в городишке лесном объявились, беженцами были, с юга страны. Правда, официально, чиновничество вынужденными переселенцами их не признало. Говорят, со справками у бедолаг некомплект какой-то произошёл. Вроде цидульки им не хватило какой-то, что в чём мать родила, с насиженных мест мчаться они, куда глаза глядят, бросились. Списка какого-то, описи с печатью у них не нашлось, чего они лишись - каких кастрюль, пододеяльников, стульев, и кассовых чеков на них. А с другой стороны, кто ж им эти бумаженции-то выдать бы мог? Да ещё и штампик необходимый тиснуть с гербом? Бандиты, что ли? В общем, ютились непризнанные пострадавшие в лачужке, сарайчик снимали, семья одна сердобольная их пожалела, за деньги и временно.
Парнишка с виду нормальный был, только белый, как лунь, седой. И две странности у него, по меркам городишки, вскоре после прибытия обнаружились необычные. Книжки читал - всю ночь, бывало, свет в сарае поблескивал. И рыбачил неправильно, не так, как по местным обычаям было узаконено - без сетей, без гарпунов, без тротиловых шашек и водки. Уплывёт, бывало, на плоскодонке утленькой подальше в озеро, камень в авоське у камышей бросит - ну это, как раз, нормально, все в городке точно также заместо якоря кошёлки с булыжниками за борт швыряли - и часами с удочкой сидит, краснопёрок на крючок цепляет. На поплавок не очень глядит - клюёт, не клюёт. Всё больше за камыши, за озеро, за лес смотрит. Мелочь обратно в воду поотпускает, а покрупнее добычу матери несёт. Та рыбку поджарит или ушицу состряпает, и едят они её. И тоже без водки - всухомятку, значит, как расценивается это у здешних мужиков.
И вот всё сходилось к тому, что из рук, этого чудика и вышли обе барражировавшие в ступах карги. Раньше б его бы сразу на костре, как пить дать, даже без пыток, без дыбы спалили. Вместе с мамашей, о которой тоже много неприглядного разведчицы повыведали. Тоже странненькая оказалась - тихая не кричит никогда, не скандалит. Если ссора, какая, или разлад, улыбнётся только:
- Ну, будь, по-вашему, - скажет.
И всё.
- А что значит - по-вашему? - это таким вопросом пенсионерка Гром-Анюту и без того разведыванием перевозбуждённую, ещё сильнее раззадорить вознамерилась. - Ведь всё одно по-своему сделать заставит. Как всякая женщина. Но уже с помощью колдовства.
- Ишь ты, поди ж ты! - поразилась Анюта. - Так тихая вроде?
- Тихая?! А сыночек? С нечистью якшается! В тихом омуте черти водятся! Наверняка десятой девчонкой в семье родилась, - прищурила синяк пенсионерка. - Десятые все, как одна - ведьмы.
- А я какая?! - испуганно начала Анюта загибать пальцы, шепча: - Раз... два... Третья! Ишь ты, поди ж ты! - обрадовалась она.
- И в баню общую не ходит, - распалялась старушка. - К хозяевам сарая в ванной по четвергам поплескаться просится. Стольничек за помывку выкладывает! А пенсию-то ей не дали! Денег-то кот наплакал. Боится, значит, на людях раздеться. Да у неё хвост!
- Ишь ты, поди ж ты? И бывает такое? - изумилась Анюта. - У собак-то и то не у всех! У некоторых обрублены.
- А таким хвостатым только слово поперёк произнеси, сразу порчу наведёт! - вошла в раж разоблачительница. - Хорошо ещё, что мы коров в квартирах не держим. А то бы доиться бурёнки из-за её ворожбы перестали. А у кур бы мор бы случился - поголовный падёж!
- Ишь ты, поди ж ты! А на людей они тоже могут хворь напустить? - испуганно стала озираться Анюта.
- Это у них самое милое дело! В жабу обернутся, или в змею, или в ящерку. Вроде греется гадина зелёненькая на камушке, хвостиком туда-сюда шевелит, а если поглубже копнуть - на человека немочь напускает! Но хуже всего, - не смогла всё-таки, как ни старалась, пенсионерка вытаращить подбитый глаз, и поэтому решила шептать, и зловеще, - их соперницам в приключениях любовных. Если дорогу ведьме перешла, всё - считай ты в гробу. А перед смертью она тебя ещё в свинью превратит. Это у них тоже любимое занятие.
- Так я же ей ничего не перебегала! - тоже понизила от страха голос Анюта. - Ишь ты, поди ж ты! А какие у неё могут быть любовные дела?
- А ты не гляди, что морщатая. Снадобьем натрётся и поглаже тебя в клуб заявится. Помело и ступу в кустах припрячет, глаз на твоего парня положит и всё - тебе конец. Хрюшку из тебя сотворит, и в морг!
- И уберечься никак? - Анюте, с десятилетнего возраста, в связи с гренадёрским ростом и развитыми телесами, завсегдатаю городских дискотек, захотелось вдруг посмотреться в зеркало - не начал ли у неё отрастать пятачок. - Ишь ты, поди ж ты!
- Нож на порог надо ложить, - сурово распорядилась пенсионерка. - Или топор.
- А косу можно? У меня в сарае стоит. Ишь ты, поди ж ты! Ещё плуг есть. Ржавый. Но его на третий этаж трудно волочь.
- Тащи плуг. И лезвие наточи. Перешагивать потерпите. Зато ведьмам верный от ворот поворот. Железа острого боятся - жуть!
И если заклятие от беженки собеседницы худо-бедно изобрели, то, что делать с Бабками-Ёжками, так и не надумали. Анюта, на всякий пожарный, развязала свою, чтобы тёмные силы не сердить. Ну, и метлу со ступой с извинениями вернула.
И уж очень обе Яги трудолюбивыми оказались. Мух мётлами в окошки и в форточки из квартир принялись выгонять. Весь день работали: мухи залетают, а они их вон, снова залетают, а они их снова вон. А старательней всего от липучек, что под абажурами у обеих женщин болтались, и от мухоморов, что в блюдцах на столах в гостиных у них красовались, насекомых отпугивали. Вроде как заботились колдуньи о живности этой вредной. Вроде, как не желали, чтобы жуткой смертью гибли мушки в ловушках мучительно.
Ну, а пока женщины, как водится у них, на выяснения отношений переключились, а затем заточкой и подъёмом плуга на третий этаж занялись, и остановка у них поэтому в распутывании загадочного узелка вышла, бомбардир отставной обход свой разведывательный продолжил. А знакомых-то у него повсюду было хоть пруд пруди. Так всегда получается, если человек на одном месте всю жизнь отработал и жил. И по отрывочным кусочкам, по крупицам, по фразкам, словечкам пенсионер много сведений важных нарыл. Не зря, выходит, лычки ефрейторские ему на Дальнем Востоке лет сорок тому нацепили, заслуженно.
Выяснилось, что не просто так, оказывается, семья с гнезда насиженного рванула. Оказывается у парнишки в тех южных краях, отца зарезали, когда он жену и дочку от погромщиков защитить пытался. Девочку злодеи уволокли, а парня ножиками исполосовали, но не добили, солдатики десантники их с матерью чудом спасли, месяц он потом между жизнью и смертью в госпитале провалялся. Соседки сердобольные рассказывали, что снится им девчушка постоянно с тех пор, что жива она и зовёт братца и матушку. И ещё одно обстоятельство по ходу расследования наводчик бывший разнюхал. Оба раза появлению игрушек заколдованных одинаковые события предшествовали - на почту парнишка с матерью бегом накануне бегали, письма заказные получать. А оттуда в слезах плелись, ноги волочили едва. Отписки, говорят, в очередной раз на запросы свои они получили из ведомств: о гражданке такой-то - так девочку с именем-отчеством в писульках своих служащие обозначали - сведений нет никаких. Ну, и лампочка у них в сарае светилась после всю ночь до утра. Дедке в магазине даже накладные с датами изготовления и поступления в продажу ведьм предъявили, а на почте подписи в квитанциях о получении вестей. Слухи-то о нечисти по городочку ползли, и многие жители пенсионеру сочувствовали, и пособить стремились.
Сопоставил въедливый разведчик числа, факты и призадумался крепко. Но отгадки не было, в законченную мозаику разрозненные стёклышки не складывались. Хотя почудилось наводчику, что напал он в чём-то на след, и мысль какая-то, неясная, туманная ещё, в глубине извилин у него засвербела и заскреблась, пока тихохонько.
Отправился отставной бомбардир на берег озера, разобраться - зачем парнишка за лес глазел. Вроде, как следственный эксперимент решил провести. А вдруг, думает, схема какая преступная здесь задействована? По отмыванию денег криминальных, через заводской магазин. Прилетают, к примеру, ведьмы из глухой чащобы, на почте парнишка сигнал об их прибытии от сообщников получает заранее, встречает колдуний на озере, тащит в цех, упаковывает и через магазин продаёт. Но чувствовал разведчик, что не сходятся концы с концами в этой уголовной версии. "Тогда бы, - думает, - ведьмы должны были одна за одной, как птицы перелётные вереницей мчаться, чтоб выгодно было бандитам схему свою содержать. Хотя, - засомневался он, - может быть, первые две колдуньи - это проба пера, отработка канала, так сказать?" Но и ещё одно обстоятельство пенсионера бдительного смущало - в члены воровской шайки парнишка по нраву кроткому своему, ни в какую не вписывался, ну никак.
К камышам на лодке разведчик не поплыл, решил сидя на брёвнышке, на топляке весенним разливом на песочек выброшенном, ельничек, да березнячок на другом берегу наблюдать, ну и размышлять над загадкой и курить заодно.
И от пристального глядения, от табака, а может и от летнего жгучего солнца в макушку, неожиданно стало всплывать из закоулков его памяти странное воспоминание. Как будто из озера оно появилось, из-под воды, из отражений деревьев и облаков. В те годы, когда он был ещё молод, и держал порой книжку в руках, а чаще даже журналы с разделами "всякая всячина", поразила его воображение до сердцевины души одна заметочка. И воплотилась она теперь перед глазами пенсионера, удивительным образом, так подробно, до таких мелочей, что можно было читать все слова. И без очков. Страница такая из озера выплыла. Чудно было, правда, что припомнил он эту историю впервые с тех давних-давних молодых лет. Хотя, выходило, значит, что никогда и не забывал он её, раз на всю жизнь она ему с такими тонкостями, вплоть до буковок и заголовка в мозг врезалась. Рассказик был о греке древнем, о скульпторе, и звали его Пигмалион. Вылепил он, однажды, девушку. Да так во время ваяния своего старался, так за работу переживал, так из кожи вон лез и изо всех сил усердствовал - душу, можно сказать, в труд свой вкладывал - что и вложил, в конце концов, в неё, в скульптуру, душу-то - ожила девушка. От любви, от волнений и от прилежания ваятеля задышала, заговорила и шевелиться стала. Галатеей её звали.
А за страничкой, а потом и за обложкой журнала, которую тоже разведчик увидел перед собой в мелких деталях мысленно - год, месяц, номер, жёлтое колосистое поле и комбайн с комбайнёром в синем новеньком комбинезоне посреди - ещё одно изображение в голову ему полезло. И что странно, с журналом совершенно не связанное. И если к предыдущим картинкам возражений Дед не имел никаких - пусть себе, даже забавно, то эта против воли душу его бередить вздумала. Девушка из ремесленного ему привиделась, тихая и улыбчивая. И с греком древним и с комбайном на обложке объединяли её всего лишь подробности - тоже отчётливо и тоже откуда-то из-под воды появляться она вознамерилась. И тоже выходит, что и не забывал он её никогда, коль до завитка на лбу, до родинки на подбородке и до туфелек коричневых с бантиками, образ, удивлённо и радостно на него глядящий, вдруг ни с того ни с сего перед ним воссоздался. "Сама виновата, - рассердился на призрак пенсионер. - Уж слишком застенчива была, уж чересчур. Только пялиться-то нечего было. Полно в училище девчат и побойчей водилось". Собрал он волю в кулак, напрягся, стукнул в раздражении необычайном ладонью по топляку, и избавился от привидения - в воду его обратно, откуда вышло, загнал, в отражениях деревьев и облаков утопил.
Но настроение было испорчено. Погрустил разведчик, просто так, без грёз в природу вперившись. А когда снова решил к размышлениям вернуться, обнаружил, вдруг, что отринутые, казалось, напрочь и даже утопленные в глубинах озера воспоминания, опять, да ещё и в компании с мыслью неожиданной, со дна подниматься снова осмелились. Заёрзал пенсионер на брёвнышке , от долгого сидения на жёстком и от нервов разгулявшихся. Но снова взял себя в руки, и для начала попробовал разделить - видения отдельно, а мысль всплывающая - отдельно. И это ему удалось. А потом и напряжение, и лоб наморщенный дали результат - комбайн и девушка утопли, а мысль туманная всё чётче и чётче в соображение разборчивое складываться начала: "Неспроста, видать, игрушки-то у парня летают! И преступных схем тут нет никаких. Видать любовь и тоску, их с матерью общую, после почты наутро парнишка усердно в работу вкладывал. Как тот скульптор, Пигмалион".
"А скорей всего, - всё глубже и глубже, глядя в дали, докапывался до истины разведчик, - представлялось парню, что для сестрёнки своей он игрушки ваяет".
"Да, любовь великая сила! - до точки, даже можно сказать до восклицательного знака, додумал ефрейтор, всю жизнь, как выяснилось, тревожившую его мысль, так до конца и не уяснённую им в молодости. - Оживляет, выходит, всё. А что ведьмы у него летающие зародились, тоже понятно. Удивляться тут нечему. Поставили б его тогда в смену на зайцев каких-нибудь с барабанами, как пить дать, зайцы в барабаны колотить бы начали. А если б, скажем, паровозики, он делал, как я в своё время, сверх нормы для премий и для грамот клепал, так и они бы загудели бы у него бы пронзительно. Не он в цехе командир, тут уж ничего не попишешь, на что уж поставили".
Направился Дедка с озера домой. Теперь картина происшествия сложилась в его голове почти полностью. Но была в этом цветастом мозаичном панно сбоку-припёку небольшая чёрная дыра, чёрный квадрат, и касался он мух. "Вот зачем эти Галатеи в ступах насекомых метёлками от мухоморов и от липучек отпихивают?" Ответа на вопрос не было. И уж очень хотелось старику ведьму свою попытать и порасспросить её по-хорошему.
Яга, как родного его встретила, вьётся вокруг, суетится, радуется, пылинки-соринки с пиджака помелом смахивает, тапочки подала, пиджак стала вешать, уронила, ботинки зачем-то метёлкой почистила и в комнату умчалась, за мухами погналась, что вместе с хозяином с лестницы в прихожую проникли. Проследовал обласканный Дедка в кухню и достал из морозилки бутылочку запотевшую и початую. Опрокинул он стопочку, крякнул, опрокинул вторую, два раза крякнул и закурил. Слышит, из комнаты голосок скрипучий доносится:
- А вот я вас сейчас шваберкой! Сколько раз твердить - к мухомору нельзя! Кыш! И вокруг липучки опасно! Ну, прямо, как мухи на мёд! Ну никакого сладу с вами нет! Опять придётся балкон закрывать! В форточку-то вы у меня не проскочите! У форточки-то я вас усторожу.
И дверь на балкон захлопнулась.
"Закупорила. Душновато к ночи будет, - подумал разведчик. - Да уж ладно. Пусть уж как знает, с живностью своей подопечной справляется. Да и чего ж мне её насчёт мух-то пытать? - приподнял он бутылочку с оттаивающим неровным туманом на стекле, чтобы глянуть сколько осталось. - Итак, всё ясно - яблоко от яблони. На своего родителя похожей вышла. Добрая у парня душа. И мать его сердечная на редкость. Да и то сказать, насмотрелись, видать, на зверства-то. Про них все так и твердят: мухи не обидят, мухи не обидят. Ну и услышали ведьмы выражение это, видать. Да и не поняли ни черта. Глупые совсем. Опять за мухой гоняется! Тьфу! Нельзя уж так всё прямо воспринимать! Решили, видно, по недомыслию своему женскому, что для спасения насекомых на свет белый они ваятелем своим призваны".
- Но, как бы, то, ни было, - вслух и стоя, поднял следующий тост ефрейтор. - За них! За этих, которые мухи не обидят. Ну и за создания ихние, за Галатей, пусть даже они и с мётлами, и в ступах...
Чем завершилось вся эта история? Да как положено, так она и закончилась. Бабка домой вернулась. Дедке звону дала - опять, мол, гад, нализался.
Насчёт игрушек, что? Тоже всё своим чередом пошло. Мальчонка у Гром-Анюты перестал от страха орать. Ухаживать ведьмочка за дитяткой стала, присматривать - вроде няньки. Анюта на неё не нарадуется - услужливая. И Дедка с Бабкой в столицу смотались. Ведьму на время отъезда к соседям пристроили. А подарочек новый купили - медвежонка плюшевого, какие у всех детей по стране всегда были и есть. Ну, а после их возвращения приглашения неожиданно колдуньям посыпались - где детишек поразвлечь, где мух из квартир прогнать. Ягушки даже приспосабливаться стали дополнительно ещё и комаров из квартир выкуривать - вроде, как фумигаторы, или жидкость "Некусайка". Да и общество городское, с тяжёлой Анютиной и лёгкой пенсионерской руки, как и положено, сочувствовать и помогать беженцам понемногу решило.
Что потом? А потом власти про чудеса фабричные пронюхали и применением изобретения на практике озаботились шибко. Делегации, комиссии в цех покосившийся зачастили, к парню доцентов с кандидатами приставили. Ну, а это, сами понимаете, всему живому самый верный конец - приговор, можно сказать, окончательный и обжалованию не подлежащий, вышка, даже можно считать. Рядами на полках вся нечисть навытяжку крепко-накрепко встала с тех пор, и пальцем пошевелить её никакие доценты с членами-корреспондентами заставить были не в силах. Так что, вы думаете, они изобрели? Эти комиссии? На ком выместили недовольство своё за полное научное собственное бессилие? Парнишке дело шить начали, за срыв какого-то оборонного заказа, который он и в глаза-то не видал, и о котором он и слыхом не слыхивал. Но на который эти самые делегации с комиссиями, успели авансов со многими нулями, к тому времени, в министерствах надыбать. Он и уволился от греха подальше. К фермеру за город устроился, там и жильё, и питание, и молоко для матери, и работа отличная - на тракторе.
С ведьмочками что произошло? Тоже, всё, что должно было произойти, то и случилось. Испугались они обследований, изучений, обмеров. И очень. Особенно занервничали после томографии. Да и лето красное к тому времени к закату своему жёлтому приплыло постепенно. С причитаниями расцеловалась однажды под вечер пенсионерская Ягушка с полюбившейся ей четой, и в фортку - порх! выскочила. За подружкой своей к Гром-Анюте направилась. Там тоже расставания не без слёз, конечно, произошли. И только колдуний и видели - парочкой на юг подались. Может за мухами вослед, в тёплых краях от липучек под потолком и от мухоморов в блюдцах бедняжек отпугивать. А может и щёлкнуло что-то в их дурьих головах, замкнулось что-то, и сестричку ваятелю своему разыскивать ведьмы отправились. Кто ж знает? Это у них надо спросить. А их нет. Где-то по лесам, по степям, а может и по горам в ступах и с метёлками шастают