По дороге к высокой башне (фрагмент, первая часть, черновик)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Небольшой фрагмент первой части. Юный послушник, воспользовавшись нападением кочевников, бежит из монастыря и оказывается в жестоком мире позднего средневековья.
|
Если бы в свое время мать не отдала меня монахам я бы уже наверно умер. Не думаю, что меня похоронили бы в погребальной пещере, скорее всего просто бросили у дороги и завалили мусором. По традиции младшего сына, родившегося в крестьянской семье, должны были продать в носильщики. Старший после смерти отца наследовал землю и дом, средний мог бы остаться и трудиться за еду и кров или поискать удачи на дорогах королевства, устраиваясь на сезонную работу на фермы или в шахты, а младшему была только одна дорога. Носильщики живут не долго. Тяжелая работа и скудная пища убивают их раньше срока. Мне повезло. Через нашу деревню проходили монахи, которые собирали ненужных детей для дальнего монастыря и мать в тайне от отца отвела меня к ним. Не знаю, что потом с ней стало. Думаю, что отец очень сильно на нее разозлился, возможно даже побил. Он любил мать, но носильщики платили за детей, а монахи нет. Семья могла бы на мне заработать. Денег никогда не хватало и пара медяков за сопливого мальчишку были бы совсем не лишними.
Нанять носильщиков было не на что, поэтому в дороге всю поклажу несли сами монахи и дети, многим из которых не исполнилось и восьми. Мы были плохо одеты, многие босиком, поэтому тяжелый переход выдержали не все. Боги следили за мной с вершин и мне хватило сил. Так материнская любовь привела меня на край света в самый дальний монастырь, построенный на границе со степью.
Королевство Дамиан раскинулось внутри гигантского кратера потухшего вулкана. Согласно легенде, раньше на этом месте бушевал огонь, и злобные демоны выбрасывали раскаленную лаву прямо в небеса. Потом, когда они успокоились и провал в преисподнюю закрылся, наши предки заселили эти благодатные земли, окруженные со всех сторон горным хребтом. На какое-то время скалы защитили их от опасностей окружающего мира, который был огромен и жесток. Вокруг этой естественной преграды раскинулись бескрайние степи, населенные кровожадными варварами. Но однажды годы мира и процветания закончились. Кочевые племена узнали о богатом королевстве и захотели присвоить себе то, что нажили честным трудом жители долины.
В том месте, где раскаленная лава оставила проход в скалах построили приграничный город Паус, который словно пробка закупорил ущелье, через которое кочевники могли бы прорваться в наш мир. Много раз они пытались проникнуть в долину, осаждали Паус и предавали его огню и мечу, поэтому для дополнительной защиты от набегов недалеко от города возвели земляной вал. Волны варваров накатывались и отступали. Иногда они исчезали на несколько лет, но потом опять появлялись снова. Степь жила своей особенной жизнью, о которой в долине имели весьма смутное представление. Ханы создавали военные союзы, грабили и убивали соседей, уходили в дальние походы, но потом опять оказывались под стенами Пауса. Иногда от них удавалось откупиться, иногда приходилось сражаться. Со временем в долине пришлось построить дополнительные защитные сооружения и высокие стены, чтобы защитить центральную часть и столицу от варваров, которые могли прорваться через ущелье. Сменялись династии, короли, не видя иного выхода готовы были биться до конца, но ряды защитников долины неумолимо редели. Бескрайняя степь питала отряды завоевателей новыми воинами, тогда как укрытое в горах государство могло выставить ограниченное количество бойцов. Подростки не успевали вырасти, как оказывались в ополчении. И все-таки многолетняя война однажды закончилась. Церковь не могла больше мириться со сложившейся ситуацией. Монахи понимали, что, если не прекратятся набеги дикарей королевство Дамиан ждет неминуемая гибель. В тайне от короля они вступили в переговоры с кочевниками. Верховный владыка нашел путь к сердцу великого хана. Он был услышан. Хану понравились богатые подарки и почтение, которое проявил по отношению к нему молодой понтифик. Когда король узнал о тайных переговорах, он впал в неистовство, но со временем церкви удалось его уговорить подписать мирный договор. На долгие годы варвары оставили в покое границы королевства.
Когда время сражений прошло вперед выступили купеческие гильдии. Сначала с опаской, а потом все смелей и смелей они стали отправлять свои караваны в степь, чтобы проложить торговые пути и организовать выгодный обмен с кочевниками. Великий хан с радостью принимал в подарок десятую часть оружия, серебряных изделий, мягких тканей и тонких вин, поставляемых из королевства. К тому же он получал дополнительные подарки от каждого торговца, пересекавшего границу. Не все степняки разделяли взгляды хана, даже его собственные сыновья пытались перечить ему. Случались разбойные нападения на караваны, грабежи и убийства, но вопреки всему хрупкий мир сохранялся.
Король Моран был молод и горяч, он жаждал славы и битв. Под нажимом верховного владыки и купеческих гильдий, которые внесли щедрые пожертвования в казну, он согласился на временный союз со степью, но не простил церкви интриг за своей спиной. В память о мирном договоре он приказал отстроить величественный монастырь, новую резиденцию верховного владыки. По указу короля его возвели прямо в степи недалеко от от города Паус на ничейной земле, раскинувшейся между самым удаленным городом королевства и земляным валом, защищавшим нас от варваров. Лучшие зодчие приглашенные со всего королевства выстроили великолепный храм, который мог бы поспорить красотой и богатством со столичным собором. Отныне глава церкви должен был жить здесь, вдали от королевского двора, в этих опасных и диких землях. Это была не только высочайшая милость, но и вечное проклятие. Если перемирие, когда-то заключенное стараниями владыки, закончится, толпы варваров сметут монастырь и убьют его первым. Понтифик не посмел ослушаться короля. Со всей своей многочисленной свитой он перебрался в новую резиденцию. Меня и еще несколько десятков мальчишек собрали со всей страны, чтобы окружить владыку максимальным комфортом, когда в монастыре стало не хватать рабочих рук. Конечно, если бы я родился во время войны, никому и в голову бы не пришло продавать меня носильщикам или отдавать в монахи. В те времена рождение мальчика было подарком королю и по достижении 14-летнего возраста подростка сразу забирали в армию. Но за несколько десятилетий мирной жизни ополчение распустили, укрепления заросли мхом и травой, а король позабыл о былой воинственности. Говорили, что он безвылазно сидит в столице, предается пьянству и чревоугодию.
К сожалению, мне суждено было родиться не в то время. Я был совершенно не создан для жизни в монастыре. Учение давалось мне легко, я довольно рано выучился читать и писать, но был невнимателен при чтении молитв и сами священные тексты запоминал с трудом. Суровые учителя постоянно лупили меня и лишали трапезы, но помогало это мало. В монастыре всегда много работы и, если послушник не годился для того, чтобы переписывать священные тексты его могли отправить на кухню, в прачечную или в поле. Я побывал везде и нигде не прижился. В конце концов меня приписали в дворники. Каждое утро сразу после утренней молитвы я брал метлу и тяжелый совок и усердно мел отведенную мне территорию, потом убирал кельи простых братьев, к высшему ордену меня не допускали, и чистил отхожее место.
Однажды утром к стенам монастыря прибыла пышная процессия. К владыке часто приезжали видные сановники, поэтому немногочисленная охрана без лишних слов открыла ворота. Если вельможа хотел получить благословение понтифика он мог на несколько дней поселиться в монастыре. Для богатых паломников были оборудованы специальные комнаты в западном крыле храмового комплекса. Там в просторных кельях были установлены жаровни и печки, на кроватях лежали матрасы, набитые пухом, а из окон открывался вид на главную церковь, похожую на заснеженную горную вершину. Бедные паломники тоже могли задержаться в монастыре. К их услугам были холодные деревянные бараки, пристроенные к восточной стене, а за небольшую плату они могли получить на кухне миску похлебки или каши.
Когда заскрипели ворота и по брусчатке затопали кованные сапоги охраны я как раз заканчивал подметать широкий двор. В этот раз к нам прибыл большой отряд. Я остановился и поднял метлу словно пику, разглядывая незнакомцев. На паломников они походили мало. Впереди гордо вышагивал высокий сутулый человек в зеленом костюме и тяжелом плаще, украшенном золотым галуном. Его одежда хотя и поражала богатством, но была сильно измята, словно ее только что вытащили из дорожной сумки. В этом не было ничего удивительного, путники часто переодевались на постоялых дворах Пауса, чтобы предстать перед владыкой в лучшем виде. Лицо гостя показалось мне знакомым. Возможно он уже приезжал в монастырь и мне приходилось видеть его на службе. Его спутники были одеты в длинные запыленные плащи и высокие сапоги. Профессиональные воины, особая каста, которая верой и правдой служила короне. Дорожная одежда не могла скрыть ножны коротких мечей, а надвинутые на глаза капюшоны холодные, подозрительные взгляды незнакомцев. Громко топая они прошли мимо и скрылись за углом здания. Брат Симон, отвечающий за прием гостей, услужливо кланялся чужакам и бежал впереди отряда указывая дорогу.
- Что это Симон так старается? - спросил послушник третьего круга.
Он, как и я забросил свои дела, чтобы поглазеть на паломников.
- Наверно прибыл кто-то из высших. Охрана сплошь из дворян, - ответил я, - лицо у него знакомое, как будто видел где-то.
Послушник пожал плечами, вскинул на плечо тяжелую корзину и отправился восвояси.
Мой интерес к незнакомцам не укрылся от Симона. Он был назначен недавно и ужасно гордился своей должностью. Самые младшие послушники первого круга старались держаться от него подальше. Говорили будто бы он, пользуясь своим положением был не прочь зажать в углу зазевавшегося мальчишку. Я уже считался старшим, потому что перешел на второй круг и Симона не боялся, но ссориться с вредным монахом было довольно опасно, поэтому, когда он вышел из церкви и уставился на меня я отвернулся и сделал вид, что очень занят своими делами.
- Эй ты, - крикнул он, - иди сюда!
Я продолжал усердно мести двор.
- Я к тебе обращаюсь, уборщик, - рявкнул Симон, - немедленно подойди сюда!
Я обернулся, сделал удивленное лицо, положил метлу на землю, подбежал и низко поклонился.
- Слушаю тебя, брат.
- Послушник не должен оставлять работу и глазеть на паломников! - напустился на меня Симон, - любопытство и праздность страшные грехи!
С этим можно было поспорить, тем более, что приезжих разглядывала половина монастыря, но препираться с монахом я не решился, поэтому уставился в пол и пробормотал.
- Я виноват, брат.
- Ты виноват,- поддакнул он, - поэтому сейчас пойдешь со мной и будешь убирать комнаты для гостей.
Похоже хитрец решил переложить на меня часть своих обязанностей. В монастыре это обычное дело.
- Я еще здесь не закончил.
- Когда закончишь сразу приходи, - сказал Симон, - и не вздумай прятаться. Найду и пожалуюсь твоему наставнику.
- Хорошо, брат, - я низко поклонился.
Конечно в кельи меня не пустили, уборку комнат Симон не доверил бы никому. Мне пришлось подметать пол в коридоре и в трапезной для паломников. Охрана высокого гостя была уже здесь. Им принесли вина и легкой закуски, чтобы усталые путники могли отдохнуть с дороги. Большинство дворян расположились за столом, но несколько человек подошли к камину, чтобы погреться и просушить одежду. Сегодня с утра шел дождь, который порядком намочил нежданных гостей.
- Зачем только Гамон сюда приехал, - сказал один из охранников, огромный словно скала, - владыка не скажет ему ничего нового.
- Говорят его послал король, - ответил другой.
- Ерунда, - не унимался великан, - король ничего не знает о нашем походе. Гамон никого не предупредил о том, что собирается в монастырь.
- Он думает, что кочевники могут объявить нам войну, - сказал толстяк, стоящий у камина. Он поворачивался к огню то животом, то спиной, чтобы одежда быстрее просохла.
- В столице считают, что войны не будет, - проворчал великан и налил себе вина.
Осень стояла дождливая, дорогу к храму размыло, и паломники нанесли из степи много грязи. Засохшая земля кусками отваливалась от сапог. Я усердно махал метлой, стараясь оставаться незаметным. Любые разговоры о большом мире, о королях и вельможах всегда увлекали меня без всякой меры. Иногда ночью мне удавалось усыпить бдительность дежурного, сбежать из общей спальни и пробраться в библиотеку. Там при свете украденной свечи я читал книги о дворцовых интригах и славных битвах.
- Разное говорят, - протянул худой маленький человечек, - может быть и правда никакой войны не будет. Ты как думаешь, Дафон?
Высокий мужчина брезгливо поморщился, когда моя метла едва не задела его сапоги.
- Я согласен с Гамоном, - сказал он, - никто не знает кочевников так, как владыка. То, что мы больше тридцати лет живем в мире его заслуга. Если он скажет, что война неизбежна значит так и будет.
Обходя сидящих на лавках воинов, я замешкался. Разомлевшие от тепла и вина охранники разоружились, многие сложили перевязи с мечами прямо на столе. Не один мальчишка не устоит перед искушением потрогать настоящее оружие. Я ненароком коснулся холодной стали оставленного на виду меча.
- Ты что это делаешь, поганец? - неожиданно вскинулся один из охранников. Он резко встал и схватил меня за шиворот.
Дворяне никому не позволяли прикасаться к оружию. Некоторые считали, что его специально заговаривают на удачу. Хорошо, что мое внимание привлек меч. Наверно, если бы я дотронулся до магического жезла, то меня прибили бы сразу без лишних разговоров. Это оружие считалось священным. Правда с жезлами воины никогда не расставались, наверно даже когда спали клали их под подушку.
- Простите, - я безвольно повис в руках охранника, сопротивляться было бесполезно и довольно опасно, - я не хотел, я случайно.
- Случайно!? - рявкнул дворянин и хорошенько меня встряхнул.
Мелкопоместные дворяне с раннего детства шли на военную службу. Они были опорой королевского дома и убийство простолюдина всегда сходило им с рук.
- Оставь его, Калу, - сказал тот, кого называли Дафон, - мальчишка случайно задел твой меч. Он же монах. Для него оружие словно девка. И захочет потрогать, да побоится.
Все засмеялись. Рассерженный дворянин отпустил меня и отвесил тяжелую оплеуху.
- Убирайся, заморыш, - сказал он мне в след.
Я подхватил метлу и бросился вон из трапезной.
Симона я нашел в одной из гостевых комнат, он застилал постели чистыми простынями. Монах специально прервал свое занятие, чтобы проверить мою работу. В трапезной он придирчиво осмотрел каждый угол. Пока он возился я прятался за дверью, чтобы не попадаться воинам на глаза. Скорее всего хозяин меча все еще злится на меня. Лучше держаться от него подальше. Когда Симон меня отпустил я вздохнул с облегчением и постарался сбежать из западного крыла, как можно быстрее.
До дневной молитвы оставалось еще много времени, поэтому я выбрал самый долгий путь к молельному залу. Я прошел насквозь второй этаж, через узкую дверь выбрался на лестницу и поднялся в центральную галерею. Здесь было пусто, все братья занимались своими обычными делами. Праздность считалась грехом и стоящий без дела послушник сразу привлекал к себе внимание, поэтому я искал любую возможность спрятаться от посторонних глаз.
Я задержался у окна рассматривая окрестности. Отсюда из галереи открывался вид на пригороды Пауса. За годы мирной жизни город разросся и выплеснул наружу за стены отдельные дома и фермы. Купцы, торговавшие со степью, выстроили крепкие склады вдоль тракта, чтобы караваны кочевников могли купить или обменять товары, не заходя в город. Раньше во времена постоянных войн никому бы в голову не пришло строиться за городской стеной, но люди быстро привыкают к хорошему и перестают задумываться о собственной безопасности.
Иногда я думал о том, как хорошо было бы удрать из монастыря. Я знал, что большинство беглецов возвращались обратно, не выдержав мирской жизни и все-таки я был бы не прочь однажды навсегда исчезнуть из обители. Наверно я бежал бы со всех ног до самого города. Чем может заняться в миру мальчишка вроде меня я плохо себе представлял. Наверно можно было наняться к торговцу или караванщику, который собирался отправиться в степь. Дикие земли, населенные варварами, не пугали меня. Караваны, идущие с двух сторон, часто заходили в монастырь, одни, чтобы получить благословение владыки, другие для того, чтобы преподнести ему небольшой подарок или передать привет от хана. Я видел кривоногих кочевников, знал их запах и разбирался в оружии дикарей. Восемь лет проведенных в монастыре не прошли для меня даром и, хотя я все еще путался в священных текстах, зато мог с первого взгляда определить принадлежность варвара к тому или иному племени. Кочевники никогда не питали большого уважения к нашим святыням, поэтому останавливаясь во дворе монастыря вели себя словно в открытом поле. Они могли затеять ссору или состязание, напачкать под стеной. Под страхом жестокого наказания нам запрещалось делать замечания беспокойным гостям, да на это и так никто бы не решился. Вид злобных варваров отпугивал монахов, но меня привлекала их грубая сила и непонятная гортанная речь, поэтому пока другие прятались я подбирался поближе, разглядывая и запоминая детали одежды и вооружения. В отличие от наших дворян кочевники не боготворили свои странные кривые мечи и разрешали к ним прикасаться. Однажды мне даже довелось подержать в руках настоящую саблю. Один из караванщиков заметил мой интерес и протянул свое оружие. Я взял его без опаски. Кочевник несколько раз резко махнул рукой, словно показывая, что нужно делать, и я повторил его движение. Сабля со свистом рассекла воздух. Видимо у меня хорошо получилось, потому что караванщик улыбнулся и одобрительно кивнул. Я держал оружие не больше минуты, но навсегда запомнил приятную тяжесть и холод чужого клинка. Нас увидели другие монахи и донесли владыке. Все ждали, что меня накажут, но понтифик только улыбнулся.
- Этот мальчишка сам того не желая помог нам, его глупая выходка обернулась добрым делом, - сказал он, - посланник хана не думал, что монахи умеют обращаться с оружием. Он расскажет об этом другим и наши позиции в степи укрепятся.
Признаться, тогда я не понял, что имел в виду владыка. Но в этом не было ничего удивительного от послушников скрыты мудрые мысли великих.
В галерее нельзя было задерживаться надолго, поэтому я немного полюбовался видом из окна и опять спустился на второй этаж. Проходя мимо кухни, я замешкался на минуту, чтобы вдохнуть приятные ароматы. Дверь была открыта и от плиты тянуло сытным мясным духом. В огромных кастрюлях что-то варилось, шкварчала большая сковородка, закрытая тяжелой крышкой. Время обеда еще не наступило, но есть хотелось ужасно. Тарелка каши, которая досталась мне на завтрак могла быть и побольше. Я потуже затянул пояс, чтобы пустой живот урчал не так сильно и шмыгнул в темный боковой проход, но сразу на кого-то наткнулся, попробовал сбежать, но был пойман за рукав.
- Ты кто такой, - взвизгнул старый монах, - куда идешь?
- Послушник второго круга, иду в молельный зал, - скороговоркой ответил я.
- Почему не работаешь?
- По приказу брата Симона я убирал гостевые комнаты. Сейчас иду на молитву.
- Убирал гостевые? - монах вытащил меня на свет и с сомнением оглядел с головы до ног, - как это Симон допустил тебя до чистой работы?
- Приехал какой-то вельможа, а комнаты не убраны, вот он и заставил меня полы подметать, - насплетничал я.
Старик подслеповато прищурился. Я знал, что он прислуживает владыке и очень удивился, увидев его здесь. Наверно угощение, которое готовили на кухне предназначалось для понтифика, и старик пришел, чтобы снять пробу.
- Ты уборщик верно? - спросил он.
- Да, брат.
- Сгодился Симону, сгодишься и мне. Руки покажи.
Я вытянул вперед грязные ладони.
- Фу ты, неряха. Ладно ванна владыки ничем не отличается от умывальни в трактире, - пробормотал монах, наверно он был глуховат и не думал, что я смогу разобрать его шепот.
- Иди за мной.
Он покрепче ухватился за рукав моей куртки, словно боялся, что я сбегу, и потащил меня вверх по лестнице. Возле покоев владыки он остановился, поскребся в тяжелую дверь и не дождавшись приглашения повернул массивную ручку. Мы очутились в маленькой круглой зале, из которой вели два прохода закрытые тяжелыми портьерами. Вдоль стен стояли низкие столики, на которых была разложено церковное облачение и предметы культа. Мне бросились в глаза белые свечи в высоких канделябрах и массивные чаши для вина. Из залы мы попали в небольшую комнату без окон, посередине которой стояла мраморная ванна, выстеленная изнутри чистым полотном, в углу на печке в большом котле грелась вода.
- Помоги перелить воду, - сказал монах, протягивая мне толстые рукавицы, - а то сил не хватает.
Он действительно был очень стар. Интересно, кто поручил ему такую работу? Тут и молодым было бы не легко справиться. Мы с трудом подняли котел, протащили по полу и поставили возле ванны.
- Передохнем немного, - сказал старик, вытирая вспотевший лоб.
Наконец он отдышался и знаком показал мне, что пора браться за дело.
Мы с огромным трудом оторвали котел от пола, подняли и наклонили над ванной. С шумом полилась вода, поднялся густой пар. Старик неожиданно вскрикнул, возможно, обжегся и чуть не выпустил ручку, часть воды расплескалась по полу.
- Ах ты, непутевый, - накинулся он на меня, когда работа была закончена, - из-за тебя столько воды натекло.
На самом деле я был ни в чем не виноват, вода пролилась по его вине, но злобного монаха было не остановить. Ругаясь в полголоса, он порылся за печкой, достал тряпку и бросил мне.
- Вытри пол и убирайся, - сказал он и ткнул кривым пальцем в дальнюю портьеру, - выход там.
- Хорошо, брат - я кивнул.
Монах что-то проворчал и вышел. Я остался один и принялся с остервенением тереть каменные плиты. Сегодня мне не везло. Сначала я попался на глаза Симону, потом старику. Старшие всегда искали возможность свалить часть работы на молодых.
Вообще от покоев владыки я ожидал большего. Я думал, что при входе увижу грозную стражу, а в комнатах мебель из дорогого дерева и всякие интересные вещицы. Размышляя об этом я закончил уборку, засунул мокрую тряпку за печку, вытер руки о куртку и уже собрался уходить, когда за портьерой послышались тяжелые шаги.
- Не знаю, не знаю, дорогой Гамон, - услышал я голос владыки, - сыновья хана кровожадны и невежественны. Уверен, что от нападения их удерживает только приказ отца. Если его не станет они сразу развяжут войну.
Я замер в растерянности. Что мне было делать? Мой путь лежал через прихожую, в которой остановился владыка и тот, к кому он обращался. Наверно я должен был показаться, поздороваться и поскорее удалиться, но от одной мысли, что мне придется прервать беседу таких важных господ бросало в дрожь.
- Сколько у нас времени? - спросил незнакомый голос.
- Не знаю. Хан очень плох. Я послал к нему своего лекаря, но кочевники ему не доверяют. Боюсь, что наш верный союзник может умереть в любой момент. Нужно убедить короля в том, что мы стоим на пороге войны.
Понтифик и гость остановились совсем рядом, и я затаил дыхание. В узкую щелку мне был виден небольшой кусок пола, испачканный в грязи сапог и зеленые штаны. Где-то я уже видел сегодня зеленый костюм. Неужели понтифик разговаривает с вельможей, который прибыл утром?
- Король не станет меня слушать, - пожаловался гость, - он погряз в разврате и пьянстве, его былая воинственность пропала. Армия распущена. Для того, чтобы собрать ополчение и выступить к границе понадобится не меньше недели.
Никогда прежде я не слышал, чтобы дворянин так непочтительно отзывался о короле. Возможно гость владыки не последний человек в государстве, но даже ему не следовало говорить такое.
- Я очень встревожен, Гамон, - продолжал владыка, - поэтому и послал за тобой. Паус плохо укреплен, он не выдержит осады. Кочевники захватят его без труда и тогда дорога в долину будет открыта.
Не думаю, что слова владыки предназначались для ушей нерадивого послушника. Страшно было представить, что будет, если меня обнаружат. Я был так напуган, что, наверно, не раздумывая сиганул бы в окно, если бы оно было в комнате для умывания.
- Что же делать? -спросил гость.
- Найди верных людей. Собери отряд и будь готов выступить в любой момент.
- В лучшем случае меня поддержит десяток домов. С помощниками и слугами нас наберется не больше сотни. Для защиты оборонительного вала этого слишком мало. К тому же укрепления давно пришли в упадок, стены осыпались, заросли травой и кустами. Даже ребенок сможет без труда вскарабкаться наверх.
Я хорошо понимал, о чем идет речь. Городские власти следили за состоянием каменных стен Пауса, но никому не была дела до старого земляного вала, который должен был стать первой линией обороны от надвигающейся степи.
- Я ничего не понимаю в воинском деле, - сказал владыка, - и не могу помочь тебе советом. Что ты сам думаешь об этом?
- Вал мы не удержим, но, если успеем собрать ополчение, то сможем защитить Паус.
- Чем я могу тебе помочь?
- Чтобы нанять солдат понадобятся деньги.
- Возьмешь серебро у моего казначея. Я распоряжусь.
Какое-то время они стояли молча, наконец понтифик тяжело вздохнул и пробормотал, - по крайней мере теперь у нас есть план.
- Вам нужно срочно покинуть монастырь, - забеспокоился гость, - кочевники не пощадят никого. Все, кто не успеет укрыться за стенами Пауса окажутся в смертельной опасности.
Владыка ответил не сразу.
- Нет, дорогой друг. Мое место здесь. Если этому храму суждено погибнуть я уйду вместе с ним.
- Не говорите так, господин, - воскликнул вельможа, - Вы слишком важны для нас. Уходите в столицу пока не стало слишком поздно.
- А как же указ короля, запрещающий мне покидать монастырь?
- Я возьму этот грех на себя.
- Нет, Гамон. Я слишком стар для бегства. Каждый монах мечтает поскорее вознестись на священную вершину. Если будет угодно богам я отправлюсь туда вместе с остальными братьями.
Послышались тяжелые шаги, голоса стали звучать тише, видимо гость с владыкой перешли в одну из комнат. Не стоило больше испытывать судьбу. Я покинул свое укрытие, прокрался по коридору и выскользнул за дверь.
Во время службы я беззвучно открывал рот и только делал вид, что читаю молитвы. Мысли в голове путались. Наверно неразумный юнец первого круга не понял бы ничего из того, о чем говорил владыка, но я прочел достаточно книг, чтобы сложить одно к другому. Пока мои сверстники зубрили божественные откровения я изучал историю мира. Около 30 лет назад великий хан заключил союз с королевством. Кровавые распри закончились и наступили долгие дни мира. Но теперь хан умирает, а его сыновья хотят развязать новую войну. Они попытаются захватить Паус и сожгут монастырь, который окажется у них на пути. Владыка твердо решил остаться. Он смирился с судьбой и хочет забрать нас с собой. Конечно большинство монахов мечтает о том, чтобы поскорее оставить этот суетный мир, но только не я. Глядя на братьев, раскачивающихся в такт божественной песне я понимал, что не готов умереть молодым и вознестись вместе с ними к сияющим вершинам. Да и попаду ли я туда? Какой из меня праведник?
Во время обеда я украдкой спрятал за пазуху маленькую лепешку. Сейчас мне нужен был дельный совет, а без подарка к брату Химону лучше было не приходить. Из всех, с кем свели меня боги в монастыре он был единственный, кто был по-настоящему добр ко мне. К тому же Химон когда-то служил в армии и воевал с кочевниками. Кто, если не он расскажет мне о предстоящей войне.
Я ужасно торопился, поэтому сделал свою работу быстро и неаккуратно. Конечно, если кто-нибудь это заметит мне влетит, но я очень надеялся на то, что в темноте уборной братья все-равно не сумеют оценить по достоинству мои старания. Несмотря на то, что я просто подметал и мыл отхожее место, некоторые послушники ради смеха называли меня золотарем. На самом мы не пользовались услугами черпальщиков. Монастырь не город и нечистоты из него никто не вывозил. Они свободно стекали из отхожего места по наружной стене и оседали в гигантской выгребной яме, поэтому даже привычные к местным порядкам монахи затыкали носы, когда начинали дуть ветра с востока.
Нужно было спешить. Если я не вернусь до вечерней молитвы меня могут оставить без ужина. Монастырские поля и огороды находились за стеной, но перебраться через нее не составляло большого труда. Не смотря на свои 15 лет, я был довольно высокого роста и мог без труда забраться на крышу амбара, оттуда перелезть на ограду, зависнуть на руках и спрыгнуть с трехметровой высоты.
Охрана, как всегда отдыхала после обеда, поэтому на смотровых площадках никто не дежурил, большинство стражников отсиживалось в башне над воротами. Солдаты не были монахами, их нанимали за деньги, поэтому к службе они относились спустя рукава. За все время меня не поймали не разу, а через стену я перелезал довольно часто.
Раньше люди жили словно звери, не знали огня, спали на голой земле и укрывались листьями. Они не умели читать и писать, а между собой почти не говорили и объяснялись знаками. Ели дикари в основном съедобные коренья, грибы и ягоды, мясо было редкостью, потому что никто толком не умел охотиться. Но иногда им удавалось загнать больное или раненое животное. Если это случалось мясо ели сырым, пока не остыло. Однажды несколько человек погнались за хромым козлом. Несмотря на серьезную рану, рогатый был силен и не собирался сдаваться. Он ушел в горы, думая, что его не смогут догнать на крутых утесах. Но люди упорно преследовали его и поднимались все выше и выше. В конце концов они забрались так высоко, что случайно разбудили древних богов. Укрытые колдовским туманом великие и могучие они проспали много веков. Над миром проносились дни и недели, весна сменяла зиму, а они дремали в огромных пещерах, ворочались с боку на бок, вызывая оползни и землетрясения. Разбуженные громкими криками охотников боги открыли глаза, увидели перед собой людей, и сразу все поняли. Они хорошо знали это племя, которое невозможно было стереть с лица земли. Чтобы не происходило вокруг они выживали на зло всем законам природы. Боги любили людей и ненавидели их. Они бы с удовольствием избавились от этих назойливых "насекомых", но никто на свете не почитал их с таким рвением, как человек. Окинув одним взглядом весь мир, боги увидели, что некогда могучее и мудрое племя в очередной раз превратилось в невежественных и беспомощных дикарей. Такое уже случалось. Достигнув пика своего развития люди уничтожали собственную цивилизацию, чтобы однажды возродиться вновь и опять пройти долгий путь от неразумных животных до безумных гениев. В очередной раз боги пожалели нас. Упрямые глупцы, забравшиеся высоко в горы, вернулись в долину совсем другими. Самый сильный охотник, тот кто поднялся выше всех, познал, что такое власть. Поговорив с богами, он спустился вниз и назвал себя королем. Идущие следом за ним, упорные и честолюбивые, но не такие отчаянные узнали, что такое верность и служение и стали опорой трона - дворянами - воинами, а самые осторожные, бредущие в хвосте отряда, услышали слова молитвы и открыли для себя веру, они стали просветителями и священниками.
- А твои предки вместо того, чтобы бегать по горам в поисках божественного откровения сидели в лесах и копались в отбросах, - говорил мне Химон, - и теперь из-за своей лени они обречены вечно ковыряться в грязи. Поэтому учись раз у тебя появилась такая возможность, тянись к знаниям, пока тебя не изгнали из монастыря за обжорство и нерадивость.
Мой бывший наставник был совершенно прав, но не смотря на все старания монахов, я оставался беспокойным и бестолковым послушником, ленивым и безответственным. В вопросах моего воспитания учителям не помогли ни розги, ни наказание голодом.
Химона я нашел возле маленькой хижины. Он варил похлебку из моркови и брюквы.
- Здравствуй, брат, - сказал я, подходя к нему.
Монах-земледелец был все еще крепок. Он давно потерял все зубы, поэтому выглядел старше своих лет.
- Садись, шалопай, - сказал он и похлопал по маленькой деревянной скамейке.
Когда книжники поняли, что я не гожусь для того, чтобы переписывать священные тексты меня отправили помогать Химону. Работа на огороде считалась тяжелой и грязной, поэтому послушники воспринимали ее, как каторгу. Мне было не привыкать возиться в земле и, хотя здесь я тоже не прижился, но сохранил с монахом дружеские отношения. Несмотря на то, что Химон обломал о мою спину не одну хворостину я был по-своему к нему привязан.
- Это тебе, - я сел и протянул ему лепешку.
- Вот спасибо, - обрадовался монах, - похлебку будешь?
- Буду.
Он знал, что я всегда хочу есть. Кормили в монастыре плохо. Послушник должен в первую очередь заботиться о душе, а не о собственном брюхе, но моему телу было мало одних молитв и миски жидкого супа. Если бы я не принес с собой лепешку Химон не пригласил бы меня за стол. Старик не отличался гостеприимством, но понимал, что, если сейчас не угостит меня, в следующий раз я приду с пустыми руками. Наливая похлебку в деревянную миску, он зорко следил за тем, чтобы мне досталась одна вода без гущи.
- По делу пришел или как? - спросил он не раньше, чем выхлебал половину своей миски.
- Ты много знаешь о кочевниках. Скажи они могут напасть на монастырь?
Химон утвердительно кивнул головой.
- Могут. Всегда могли.
- Но ведь у нас с ними мир.
Монах долил себе похлебки и зачавкал разваренной брюквой.
Я терпеливо ждал.
- Для них мира нет. Степь любит войну. Она ей живет.
- А они смогут захватить монастырь? - спросил я.
- Конечно.
- Но ведь владыка нанял стражников.
- Мусор, - проворчал монах, доел остатки супа и облизал ложку, - не солдаты, а ботва. Хотя от ботвы тоже может быть толк, - Химон шмыгнул носом и с тоской посмотрел на пустой котелок, - но от этих вояк толка не будет.
Я надолго задумался. Все, что говорил монах подтверждало мои опасения.
Химон отставил в сторону котелок, облокотился о стену хибары и вытянул толстые ноги. Он прикрыл глаза словно собирался вздремнуть, но я видел, что старый пройдоха внимательно наблюдает за мной.
- Я думал кочевники тоже хотят мира, - сказал я, - все живы, торгуют друг с другом, всем хорошо.
Монах захохотал так, что затряслась хижина.
- Что смешного? - не понял я.
- Дурак ты, - беззлобно сказал Химон и почесал толстый живот, - зачем торговать, если можно отнять?
- Но ведь погибнет много людей, - не сдавался я, - степняки потеряют хороших воинов.
- В жизни радости нет, - монах вздохнул, - я прозябаю в этой мерзкой хижине и ем похлебку из брюквы, а кочевник спит под открытым небом и жрет протухшее вяленное мясо. Нам всем будет лучше, когда мы окажемся на том свете.
- Варварам лучше не будет, - буркнул я, - им гореть в преисподней.
- У них другая вера, - монах назидательно поднял вверх указательный палец, - там для праведников свой загробный мир, где в избытке кислое лошадиное молоко и жаренное мясо.
- Тьфу, - меня передернуло, однажды я попробовал любимый степняками напиток из лошадиного молока и меня чуть не вырвало, - откуда у них праведники?
- У кочевников все по-другому. У них кто больше убьет неверных тот и праведник.
- А кто такие неверные? - задал я глупый вопрос.
- Мы с тобой.
Я надолго замолчал. От страха в груди сжался ледяной комок.
- Все равно, - упрямо сказал я, - наша вера истинная, а они безбожники и гореть им в огне.
Химон не ответил и принялся ковырять пальцем в носу.
- Что это ты степняками заинтересовался, - наконец спросил он, - случилось, что?
Я беспокойно заерзал. Мне не хотелось рассказывать о происшествии в покоях владыки. Как ни крути, но утром я совершил грех подглядывая за понтификом. Конечно богов не обманешь, они все видят с высоких вершин, но чем меньше об этом будут знать обычные люди, тем лучше. С другой стороны, Химон уже почувствовал неладное и теперь просто так от меня не отвяжется, поэтому я решил ограничиться полуправдой.
- К владыке утром гость приходил. Он сказал, что варвары могут на нас напасть, - буркнул я.
- С чего это? - удивился монах.
Я пожал плечами.
- Вроде, как великий хан при смерти, а его сыновья хотят нам войну объявить.
- Ну дела, - монах покачал лохматой головой, - а что за гость такой? Наверно какой-нибудь богач?
В глазах Химона мелькнул живой интерес. Иногда зажиточные жители Пауса приходили в монастырь целыми семьями. Чаще всего это происходило во время церковных праздников, но случалось, что паломники заходили и в обычные дни. Купцы хотели получить благословение перед крупной сделкой, дворяне помолиться за врага убитого на дуэли, девушки выпросить у богов жениха, женихи - богатое приданное, пожилые матроны - долгих лет жизни. Они одаривали монахов деньгами, просили почитать молитвы за живых и усопших, угощали послушников различной снедью и сладостями. Наверно старый пройдоха подумал, что сможет чем-нибудь поживиться. Такие, как он не стеснялись хватать паломников за рукав и выпрашивать угощение. К тому же Химон всегда мог найти предлог для того, чтобы появиться в монастыре.
- Настоящий вельможа, - сказал я, - с охраной.
- Видел я тут одного на дороге, - сказал монах, - коротышка в коричневом плаще.
- Нет. Этот высокий весь в зеленом.
- А охраны много?
- Целый отряд.
Химон разочаровано пожевал губами. От таких гостей не получишь ничего кроме тумаков. И все-таки ему было интересно. Он любил сплетни, а все новости доходили до монаха - земледельца последним.
- А о чем они еще говорили? - с жаром спросил он.
- Я только про войну слышал.
Химон досадливо крякнул.
- Эх ты, глухая лягушка! Такой разговор интересный, а ты все прослушал! Вот я бы ни одного слова не пропустил.
Наверно в монастыре не нашлось бы второго такого грешника, как Химон. Как и откуда он попал к владыке монах никогда не рассказывал. Говорили будто бы их что-то связывало, но подробностей никто не знал. Сплетен и слухов ходило много, но доверия им не было. Одно я знал совершенно точно, если бы не заступничество владыки старого греховодника давно бы изгнали.
- Ладно, - монах зевнул, обычно после еды он пристраивался подремать, - помой посуду и ступай. У меня дел много.
Я подхватил котелок и миски, и направился к маленькому озерцу. Круглое словно тарелка и мелководное оно разлилось справа от хижины возле капустных грядок. Раньше, когда я жил с Химоном, то обычно купался в нем и стирал одежду. Сам монах мыться не любил.
- А что делать, если кочевники и правда придут? - спросил я на ходу.
Монах громко рыгнул.
- А что мы с тобой, дурачок неразумный, можем поделать? Ступай в монастырь и молись, может быть пронесет.
Признаться, другого совета от старого обжоры я и не ждал.
Когда я вернулся к хижине Химон уже разлегся под навесом и храпел во всю. Я поставил посуду на стол и пошел по своим делам. Нужно было возвращаться пока меня не хватились. Я выбрался на дорогу и остановился. Впереди лежала бескрайняя степь, а позади возвышались городские стены.
Легко представлять себя свободным человеком сидя в монастыре и совсем другое дело по-настоящему решиться на побег. Во-первых, через городские ворота просто так не пропустят, нужно заплатить за вход, а денег у меня отродясь не было, а во-вторых монахи сразу бросятся в погоню, когда хватятся. Конечно можно было попытаться проскочить в город с каким-нибудь караваном, но я понимал, что сделать это будет довольно трудно. Чтобы затеряться в толпе нужна мирская одежда, а взять ее было негде. К тому же затянули осенние дожди, и торговцы перестали ходить в степь. Когда ударят настоящие холода, разбитые дороги подмерзнут и ноги носильщиков перестанут вязнуть в жидкой грязи, караваны опять потянутся из города, но это будет еще не скоро. Большой мир казался мне чем-то нереальным. Конечно я помнил, как жил с родителями на ферме, как шел с караваном в монастырь через все долину, но с тех пор прошло столько времени, что яркие воспоминания детства стали казаться сказкой, пустым вымыслом, глупой песенкой, спетой ярморочным певцом.
Химон дал хороший совет. Сиди, молись и боги позаботятся о тебе. Может быть он прав и не стоит мне, жалкому червяку, бороться с судьбой? Если боги уготовили всем нам смерть от руки кочевников не лучше ли смириться с неизбежным и вознестись вместе с братьями? Может быть умирать всем вместе будет не так страшно?
Пока я шел небо затянуло тучами и опять пошел дождь. На мое счастье охрана укрылась от непогоды в караулке. Из кустов хорошо было видно огонек в сторожевой башне. С большим трудом я забрался на мокрую и скользкую иву, прополз по ветке, зацепился за стену, подтянулся и юркнул между зубцами, ободрав брюхо о каменный парапет, потом замер на стене, подождал удобного момента, когда во дворе никого не будет, и спрыгнул вниз на кучу соломы.
Пробираясь обратно в монастырь, я промок до нитки, поэтому на вечерней молитве дрожал от холода. И все-таки я радовался тому, что сумел поговорить с Химоном. Трудно было держать в себе страшную тайну. После ужина и молитвы мне стало легче и укладываясь на жесткое ложе в сырой и холодной общей спальне я уже почти не боялся. Каждый день и час боги проверяют нас и сурово карают тех, кто пытается избежать ниспосланных свыше испытаний.
Беспокойные гости ушли рано утром. Я видел, как важный вельможа простился с владыкой и в сопровождении охраны покинул монастырь. Вооруженные до зубов воины прошагали мимо, громыхая по мостовой тяжелыми сапогами. Я смотрел им вслед, пока не закрылись ворота, а потом опять принялся мести двор. Дел у меня было по горло. Братья заметили, что вчера я плохо выполнил свою работу, поэтому сегодня спуску мне не давали.
Теперь каждый день я истово молился и очень надеялся на то, что боги усмирят степь и мирная жизнь продлится еще немного, по крайней мере до тех пор, пока я не состарюсь и не умру естественной смертью. Я никогда не понимал, как можно молиться сразу за всех, за процветание целого города или за здоровье жителей долины. Когда просишь только за себя можно со временем понять помогли тебе высшие силы или нет. Например, попросишь, чтобы в супе тебе попался кусочек мяса и однажды он там окажется. Пусть и не сразу, но все-таки. А как узнать услышали тебя боги или нет, когда просишь за всю страну? Может быть в столице что-нибудь и изменилось, а у нас в монастыре нет. И все-таки боги меня не услышали. Может быть я неправильно молился, а может быть в шуме ветра они не разобрали мой тихий голос.
После разговора с Химоном прошло несколько дней. Мой страх перед кровожадными варварами начал проходить, как вдруг однажды на взмыленной лошади из степи примчался всадник и заколотил нагайкой в ворота. Его сразу впустили. Судя по узорам на халате и по заостренным носкам сапог к нам прибыл посланник великого хана. Выглядел он усталым, видимо скакал не один день, длинные волосы спутаны, лицо в пыли. Гонец с трудом слез с лошади и направился к храму, в руках он держал кожаный мешок. Его провели в трапезную и послали за владыкой. Я подметал двор у восточной стены, поэтому мне было хорошо видно через узкое окошко, как появился понтифик, как он вздрогнул, услышав короткий рассказ гонца, как схватился за грудь, когда кочевник развязал тесемки мешка и показал ему то, что находилось внутри. Разговор со степняком занял всего несколько минут. Посланник бросил мешок на стол, без всякого почтения развернулся и вышел. Мне показалось, что владыке стало плохо, потому что сопровождавшие его монахи загалдели, подхватили старика под руки и куда-то увели. Меня распирало от любопытства. Что привез посланник? Почему монахи так забеспокоились? Я прислонил метлу к стене и юркнул в маленькую потайную дверь, которую использовали уборщики. Даже у таких недостойных червяков, как подметальщики были свои секреты. В трапезной не было ни души. Я в два прыжка оказался у стола, схватил мешок и заглянул внутрь. В нос ударил тошнотворный запах. В мешке лежала отрезанная голова любимого лекаря верховного владыки.
После того, как гонец уехал в стенах монастыря поднялась невероятная суматоха. Сначала шесть раз ударил маленький колокол созывая к владыке монахов шестого круга. Я с удивлением смотрел, как почтенные старцы семенят к храму. Приученные ходить медленно и с достоинством сегодня они спешили изо всех сил, смешно перебирая слабыми кривыми ногами, многие опирались на сучковатые палки. Видеть это было так непривычно, что несколько младших послушников прыснули со смеху самым неприличным образом.
Убирая двор, я старался не смотреть на окна трапезной. Страшный мешок все еще лежал там на одном из столов. Вспоминая пережитый ужас, я понимал, что надолго запомню пустые глаза мертвеца и кошмарный запах. За что кочевники убили лекаря? Неужели он не смог помочь хану? Что же теперь будет?
Когда колокол прозвонил для монахов четвертого и пятого круга я перестал махать метлой и удивленно уставился на колокольню. Это что же получается, старики еще не вышли, а звонарь уже зовет следующих братьев? Такого в монастыре еще не случалось. Все важные новости владыка обсуждал только со старшими, а уже они потом рассказывали остальным то, что считали нужным. Никогда прежде на совет не приглашали представителей разных кругов. У каждого в монастыре были свои обязанности, каждый из нас знал свое место и собраться вместе мы могли только во время общей молитвы или в трапезной.
"Может быть владыка решил отслужить молебен по невинно убиенному лекарю? - подумал я и почесал затылок, - но тогда позвали бы и нас. Да и не стал бы он так стараться ради простого лекаря, не велика птица".
Если бы я только мог проникнуть в общую залу! Там тоже была потайная дверь и даже, наверное, не одна, но кто же даст от нее ключ сопливому уборщику. В предвкушении чего-то страшного и необычного засосало под ложечкой. Меня распирало от любопытства, поэтому я отставил надоевшую метлу, поднялся по лестнице, ведущей на стену и затаился в тени сторожевой башни, отсюда хорошо просматривался весь двор. Пусть меня накажут за то, что оставил работу, зато, когда монахи выйдут из храма, я все увижу своими глазами и не пропущу ничего важного. Похоже многие послушники рассуждали так же, как я, потому что они тоже стали бросать свои дела и подходить к центральной лестнице.
Время тянулось бесконечно. Монахи не выходили и мне уже стало казаться, что они просидят в церкви до вечерней молитвы, как вдруг дверь распахнулась и на пороге показался брат Нимас. Он быстро сбежал по лестнице, промчался через двор, махнул стражнику, подождал пока откроют ворота и выскочил из монастыря. С того места, где я сидел было хорошо видно, что Нимас побежал в сторону города. Он считался самым быстрым ходоком. Знать бы зачем владыка отправил скорохода в Паус.
Я думал, что сейчас и остальные появятся, но двери за бегуном захлопнулись и опять наступила зловещая тишина, нарушаемая только кашлем простуженных послушников. Удивленные и напуганные они почти не разговаривали друг с другом. Мне было холодно сидеть на сырой каменой лестнице, поэтому я бегом спустился вниз, взял у амбара охапку соломы, вернулся назад, застелил ступеньку и устроился поудобнее.
Через какое-то время опять открылась дверь и во двор выбежал старший ключник. Старик со всех ног бросился к сараю на ходу вытирая пот с покрасневшей лысины. Он загремел ключами, распахнул ворота и принялся выкатывать одну за другой ручные тележки. Обычно их доставали во время уборки урожая или тогда, когда нужно было отправлять гонцов в город, чтобы пополнить запасы. Овощи, овес и кукурузу собирали с собственных полей и огородов, но мяса, сыра и вина мы сами не заготавливали, поэтому раз в месяц на базар отправляли несколько человек. Мне тоже приходилось пару раз ходить с братьями за продуктами.
Наконец монахи хлынули из церкви. Не знаю, что им сказал владыка, но лица у братьев были серьезные и озабоченные. Несколько человек быстрым шагом проследовали в сторону жилых покоев, а остальные выстроились в цепочку на лестнице и принялись передавать друг другу какие-то тюки, свертки и небольшие сундучки. Монахи помоложе передавали друг другу тяжелые баулы и укладывали их в тачки, а старики зорко следили за тем, чтобы груз был надежно закреплен. Когда катишь тяжелую тележку по ухабам можно растерять часть поклажи, поэтому братья проверяли каждый сверток, обвязывали веревками и затягивали крепкие узлы. Разглядывая толпу, я заметил, как несколько плечистых монахов, помогая друг другу, стали натягивать ремни для переноски тяжелых грузов. Это было уже совсем удивительно. Сначала я хотел подойти поближе, но потом решил, что тогда меня тоже заставят таскать тяжести. Младшие послушники не только забросили все дела, но потеряв всякий страх подошли вплотную к центральной лестнице. Странное дело, на них никто не обращал внимания. Раньше на бездельников обязательно накинулся бы кто-нибудь из старших и заставил работать, но сейчас никому не было до них никакого дела. Видимо странный груз был настолько важен, что мальчишек к нему решили не допускать. Для тележек уже не хватало свободного места, а ключник выкатывал все новые и новые.
Неожиданно я заметил Химона. Он стоял в тени ворот и исподлобья смотрел на мечущихся монахов. Я совершенно не ожидал его здесь увидеть. Интересно, как земледелец узнал о том, что у нас твориться? Неужели зашел случайно?
Работа кипела во всю. Скоро весь двор оказался забит тяжело нагруженными ручными тележками. Несколько братьев навьючили на себя объемные тюки и теперь натужно кряхтели, и потели в ожидании того, когда караван наконец тронется в путь. В том, что монахи собираются в город, уже не было никакого сомнения. Интересно, что они уносят из монастыря?
Пошел дождь. Монахи беспокойно загалдели и стали натягивать на головы капюшоны холщевых курток. Где-то далеко ударила молния и раскат грома докатился до обители. Один из старших воздел руки к небу и затянул молитву дальнего пути. Собравшиеся во дворе подхватили ее, даже послушники запели священную песню. Я скатился с лестницы в тот момент, когда караван потянулся в распахнутые ворота, немного постоял в задних рядах мысленно прощаясь с братьями, но петь не стал, а потихоньку обошел молящихся послушников и подкрался к Химону.
- Здравствуй, брат.
Монах обернулся и смерил меня тяжелым взглядом.
- Здравствуй.
- Ты зачем к нам?
- Не твое дело, - проворчал он.
Я обиженно засопел.
- Где владыка? - спросил Химон не обращая внимания на мои поджатые губы.
- Кажется ему плохо, он внутри, - я кивнул на главный храм.
- Кажется, - передразнил меня монах, - везде суешь свой нос, а толком и не знаешь ничего.
Неожиданно он сгреб меня за рукав и потащил за собой.
- Знаю, что у вас, червяков, есть разные ходы потайные, - прогудел Химон, - проведи-ка меня незаметно внутрь.
Мы воспользовались той же дверью, через которую я прокрался, чтобы осмотреть мешок. Ключ все еще лежал у меня в кармане. Мы быстро прошли трапезную насквозь и оказались на узкой винтовой лестнице. Здесь было темно и сыро.
Химон остановился и припер меня животом к стене.
- Давай рассказывай, что ты там вчера слышал и видел, только все без утайки.
От неожиданности я замешкался, не зная с чего начать, и монах меня хорошенько встряхнул.
- Рассказывай.
Я все ему выложил и о том, как оказался в покоях владыки, и как прятался за портьерой и о чем говорил странный гость, и даже о том, как заглянул сегодня в мешок.
Химон не разу меня не перебил. Он внимательно слушал и тяжело сопел.
- Голову значит привезли, - проворчал он и наконец отпустил меня, - понятно.
Через маленькое слуховое окошко сквозь пелену дождя можно было разглядеть хвост уходящего каравана.
- Зачем они уходят в город, - спросил я, - что везут?
В темноте зловеще блеснули глаза Химона.
- Ты, что совсем дурак, - он дохнул на меня луковым перегаром, - они вывозят из монастыря казну и священные книги.
- Зачем? - не понял я.
- Степняки развязали войну. Ты думаешь они просто так прислали владыке отрезанную башку.
- Ну нас ведь защитят, пришлют гвардию или ополчение, - начал я, но он грубо меня оборвал.
- Потом поговорим, дальше веди.
Мы стали подниматься по лестнице.
- Почему мы прячемся? - спросил я.
- Не хочу, чтобы меня задержали эти глупые вороны, - проворчал старик и я понял, что он имеет в виду монахов шестого уровня, которые сейчас заполонили первый этаж, - придется каждому объяснять куда и зачем я иду, а у меня нет на это времени.
Пока мы поднимались я размышлял над его словами и никак не мог взять в толк, как монахи могли вывести священные книги, если библиотека насчитывала несколько сотен оригиналов и великое множество копий, которые мы делали на продажу. Такой маленький отряд не смог бы вынести и десятой доли всего, что стояло на полках.
- Почти пришли, - сказал я, когда мы выбрались в галерею второго этажа - здесь повернешь направо и все.
- Со мной пойдешь, - буркнул старик.
- Ты что, - испугался я, - мне туда нельзя.
- Со мной пойдешь, - повторил монах и погрозил мне пудовым кулаком.
К сожалению, я оказался прав. Владыке было плохо. Когда мы вошли в покои оказалось, что он лежит на кровати в окружении учеников и лекарей. Заслышав звук открывающейся двери все повернули головы в нашу сторону.
- Что такое, - вскинулся какой-то монах, - как вы сюда попали!? Как посмели...
- Замолкни, - Химон грубо оттолкнул его, я не рискнул следовать за ним и юркнул за занавеску, - не к тебе пришел.
Монахи испуганно шарахнулись в разные стороны.
- Владыка, - сказал мой бывший наставник и опустился на колени.
- Встань, брат, - услышал я слабый голос, - подойди ближе.
Химон подошел к кровати и склонился у изголовья. Он говорил тихо, но я сумел разобрать каждое слово.
- Степняки пришли. Утром я забирался на земляной вал, видел кибитки и множество всадников. Они уже здесь.
- Они прислали голову лекаря, - голос владыки был едва слышен, - война началась. Я отправил братьев в Паус. Они отвезут священные реликвии.
- Думаю, что лазутчики степняков уже перерезали дорогу в город. Боюсь, что караван не дойдет. Нам надо спешить, владыка. Я должен вывести Вас отсюда.
Понтифик всхлипнул.