Аннотация: Когда ей казалось, что счастье осталось далеко в прошлом, и оставалось довольствоваться лишь воспоминаниями, - ей начали приходить письма. От него.
"Бутоны этих роз прекрасны и нежны,
Их дивный аромат богов достоин.
Но ты, властительница грёз моих,
В сто крат прелестней и достойней."
В который раз перечитывая это примитивное любовное четверостишие, качаю головой. А что я хотела? Сегодня пятница, поэтому, - получите-распишитесь - букет из пятидесяти пяти белых роз, хвалебное стихотворение и дорогущее украшение.
- Ну, что на этот раз? - почти сочувственно спрашивает Аня, хотя я замечаю любопытство в ее голосе и капельку зависти в глазах.
Я задумчиво пожимаю плечами и оглядываюсь в надежде отыскать как можно меньше следящих за каждым моим движением глаз, но разочарованно вздыхаю: не дождёшься, Миланочка; с каждой посылкой становится все больше и больше любопытствующих, с замиранием сердца и терпеливостью любителей мыльных опер следящих за захватывающими событиями этой романтической мистерии.
Я развязываю бантик на бархатной коробочке и открываю её: на мягкой подушечке лежит кулон в форме изогнутого сердца и пара серёжек, на ярлыках - белое золото и кристаллы Swarovski. Дорого и со вкусом - впрочем, как всегда.
Слышу завистливо-восхищённый вздох Ани и поворачиваюсь к ней лицом, вспомнив о её присутствии.
- Очень мило, правда? - равнодушно спрашиваю её.
Она вся краснеет и вскидывает на меня почему-то очень гневный взгляд.
- Как ... Да как ты так можешь?! Все мы душы готовы продать ради такого, а ты... Тебе безразлично, да? Плевать на него?! Тогда отдай мне. Слабо? - выкрикивает она мне в лицо злые слова.
Я уже почти привыкла выслушивать одно и то же каждую неделю, правда, в разных вариациях и от разных людей.
- Не слабо. Но подарок не отдам, - отвечаю я и замечаю, как насуплено она дышит, опустив взгляд.
Мне уже надоело объяснять, но решаю продолжить:
- Как бы я ни относилась к отправителю, подарок был послан мне. И это моё дело, что с ним делать.
- Но ведь тебе не нужно всё это! - задыхается от эмоций Аня, - Цветы, письма, подарки... Что ты с ними делаешь? Они у тебя пылятся в кладовке? То, что он делает, это... это волшебство! А ты так с этим обращаешься! Тебе же плевать!..
- Мне не плевать, - обрываю я, - Просто сейчас это не самое главное в моей жизни.
- Да что может быть... - раздраженно и, в то же время, удивленно начинает Аня. Я знаю финал фразы, но совсем не хочу его слышать.
- Может, - прекращаю я поток слов, смотря на нее уже почти с яростью. Что за сцены она мне устраивает? - И ты прекрасно осведомлена, что именно. Послушай, Ань, - уже вполне миролюбиво продолжаю, - Это - самый бездарный способ поссориться, что мне сейчас совершенно не нужно. Давай забудем? Хотя бы на неделю?
- Ну, давай, - все еще немного обиженно говорит она и мы, забрав сумки, идем на ОБЖ. Букет я оставляю у охранника (за два урока все равно не засохнет), а футляр с кулоном беру с собой.
ОБЖ - основы безопасности жизнедеятельности - самый скучный и бездарный предмет в школьной программе. Поэтому сегодня я на него забиваю ввиду плохого настроения - все конспекты мною и так уже давно написаны - и отдаю свой доклад Ане. Ей как раз нужно "закрыть" последнюю "четвёрку".
Подруга обвиняла меня в безразличии. Это не совсем справедливо, потому что получать послания и подарки от таинственного адресата всё - таки приятно. Именно приятно - и не более. У меня не замирает в радостном ожидании сердце, когда я вскрываю очередной конверт с открыткой, не блестят в предвкушении чего-то необычного глаза, когда я тяну за атласную ленточку, которой неизменно перевязаны бархатные футляры. Я принимаю эти знаки внимания как должное и считаю дураком парня, который посылает такие шикарные подарки, но боится посмотреть мне в глаза. А все остальные - вся школа: и ученики, и учителя - ждут пятницу как Новый Год. Ждут, когда на большой перемене к школе подъедет курьерская машина, из которой выйдет паренек-посыльный и отдаст школьному привратнику красивейший букет и небольшую сумочку; когда я спущусь вниз, смущаясь и тихо кипя от гнева под их острыми, завистливыми взглядами, и возьму у Ивана Иваныча свою посылку.
Я помню даже как сделала это в первый раз:
Первая пятница сентября, еще тёплая и очень солнечная - и оттого совершенно невыносимо сидеть за школьной партой, слушая убаюкивающие лекции учителей, принявшихся вкладывать знания в наши несчастные мозги с ещё большим рвением, чем раньше. Меня "срывают" прямо с урока химии - растерянный дежурный по школе несмело стучит в кабинет и просит меня спуститься вниз. Недоумевая, Лилия Андреевна, конечно, отпускает меня. Я подхожу к стойке охранника и, увидев огромный букет, впадаю в ступор.
- Это от кого, Иван Иваныч? - удивлённо спрашиваю я.
- А мне- то откуда знать! Развели тут себе поклонников! Это школа, а не... - что "не" я так и узнаю, потому что ворчливый охранник хватает пачку сигарет и уходит на улицу - снимать нервное напряжение.
Тогда я прочитала содержание открытки - уже не помню, что именно там было написано - и посмотрела подарок. Это был маленький цыплёнок, сделанный из драгоценных кристаллов. Почему-то он показался мне очень знакомым. А в том, что на открытке значатся мои имя и фамилия, я убедилась три раза.
С тех пор каждую пятницу и каждое шестнадцатое число месяца мне приходят такие посылки, привлекающие внимание всей школы и оставляющие почти равнодушной меня. Почему? Ну, на это существует несколько объяснений.
Во-первых, одиннадцатый класс - скоро экзамены. Март уже идёт к концу, а такое ощущение, что у всех, кроме меня, одна весна да любовь в голове. Одноклассники и одноклассницы гуляют до ночи, забивая на уроки, в классе обмениваются записочками, таинственно улыбаясь, а потом на контрольных и тестах смотрят на меня такими умоляюще-щенячьими взглядами, что не помочь просто невозможно. Да мне и не жалко, вот только вряд ли у них будет возможность списать у меня в июне.
Во-вторых... Есть ещё одна причина. Причина, ворвавшаяся в мой внутренний уравновешенно-спокойный мир в середине прошлого июля. На один вечер, на один танец, на один поцелуй - на одну маленькую жизнь. Причина, которая не отвечает мне на сообщения и ни разу не позвонила. Причина, которую так хочется забыть - чтобы не жгло сердце, когда кто-то случайно называет его имя; чтобы не смахивать украдкой рукавом слёзы, просматривая фотографии, на которых он со мной; чтобы больше никогда - никогда не кусать ладонь оттого, что непослушные пальцы, не внимая доводам рассудка, тянутся нажать кнопку "Вызов" напротив его имени в телефонной книжке; чтобы не видеть количество прослушиваний песни, той самой - пятьсот тридцать девять раза за последние два месяца; чтобы не видеть черты его лица в каждом прохожем и не вздрагивать, отвечая на приветствия соседа снизу, у которого такая же длинная челка и очки в пол-лица; чтобы не ёжиться, словно от холода, наблюдая, как лучшую подругу обнимает ее парень - и вспоминать, как обнимал меня он...
Школьный звонок неожиданно врезался в мои мысли, разбивая построенный за время урока его образ. Я оглядываюсь вокруг, заодно разминая затекшую шею, и замечаю, что у одной половины класса заспанные глаза, а другая стремится как можно быстрее выбросить в урну смятые бумажки, расчерченные под морской бой. Я усмехаюсь и тяну Аню в коридор, где есть чем дышать и нет взгляда учительницы - понимающего и сочувствующего.
Понимающего? Да ничего вы не понимаете, - обиженно думаю я, и в голове всплывает прочитанный недавно статус в одной из социальных сетей: "Ужё не люблю, но сердце ещё вздрагивает, когда ты он-лайн", - гласит надпись на страничке у одной девочки - эмочки. Я вздыхаю: почему не люблю. И люблю ещё, и сердце и вправду вздрагивает, когда вижу его в списке друзей, которые находятся в сети. И даже жду сообщение или надпись на стенке, или комментарий под какой-нибудь фотографией. И чуть не плачу от разочарования, когда вижу, что цифра "1" напротив графы "Мои сообщения" скрывает не его приветствие, а очередное "Какие завтра уроки?".
Вот так. Хочу прочитать его сообщение - пишут одноклассники, хочу его услышать - не берёт трубку, хочу увидеть... Чтобы его увидеть, надо преодолеть расстояние длиной в девять тысяч километров и, что имеет не последнее значение, его равнодушие.
Наверное, это защитная реакция - ну, или месть: он не волнуется обо мне, а я почти равнодушна к своему таинственному поклоннику.
Может, и вправду отдать подарки Ане? У меня они лежат без дела, а ей будет приятно. Но... Нет. Я слишком собственница. И слишком уж в этих украшениях видна я сама - очевидно, этот человек хорошо меня знает. Но кто он, почему до сих пор не раскроет себя? Боится, что я сочту его не подходящим для себя? Из-за внешности? Статуса? Возраста?
Боже, столько вопросов, а ответов, как всегда, - ни на один. Я даже как-то подозревала, что это родители таким образом стараются поднять мне настроение. Но после криков мамы о том, что в пыльце цветов может находиться чуть ли не сибирская язва, а в бархатных футлярах самых именитых ювелирных салонов - бомба, я отмела эту мысль как... не соответствующую действительности.
В который раз вздыхаю, понимая, что в размышлениях прошёл очередной урок - обществознание. Ужас какой, неужели и на меня действует теплое весеннее солнышко и лёгкий ветерок, выдувающий из головы все мысли? Все, кроме одной - о любви?
Я фыркаю от собственных безмолвных рассуждений и, попрощавшись с друзьями, иду домой.
*Не думай о нём*, уговариваю сама себя. Завтра будет новый день, потом - новая неделя, и, как логическое завершение, новый букет цветов и подарок от человека, которого я не знаю и, как мне кажется, совсем не хочу знать.
* * *
Посылка действительно находит своего адресата - меня. Но не через неделю, как я думала, а почти через две: весенние каникулы никто не отменял. Они у меня, как и осенние, и зимние, прошли в подготовке к экзаменам. Разбросав по всей комнате справочники и учебники с ненавистной уже пометкой "ЕГЭ", я с головой ушла в тригонометрические формулы, виды односоставных предложений и английские фразовые глаголы, поэтому совсем и думать забыла о неизвестном человеке, отправляющем мне такие подарки, что у всех вокруг дух захватывает.
Сегодня букетом цветов любуюсь даже я: белые розы чудесно гармонируют с изящными орхидеями и розовыми герберами. В довольно объемном пакете вместо ювелирного изделия - дорогой мобильный телефон, на задней панели которого выгравировано: "Waiting for ur call, I'm sick...". Я знаю эту фразу - это строчка из одной из самых моих любых песен. Вот теперь у меня на самом деле сердце замирает - откуда он может знать? И кто это - он?
В открытке, помимо очередного глупого четверостишия, надпись от руки, и почерк кажется мне смутно знакомым, но он не принадлежит кому - то из моих одноклассников - это точно.
"Свой главный подарок я подарю на твой День Рождения", - написано размашистыми большими буквами, и я вновь чувствую, как с ритма сбивается сердце, которое теперь торопливо и жадно гонит кровь по моему телу, словно стараясь приблизить этот день - день моего рождения.
А до него, и вправду, недалеко, неожиданно понимаю я. Но от этого понимания как-то совсем не радостно. Во-первых, когда тебе исполняется семнадцать лет, ты внезапно понимаешь, что детство-то закончилось: впереди не привычные школьные заморочки и детские обиды, а самые настоящие, взрослые заботы - поступление в университет, учеба на совсем другом уровне, работа, возможно, семья... Ну, это если глобально. А если конкретно про этот День Рождения, то пару дней назад у меня состоялся пренеприятный разговор с папой...
- Милана, ты не спишь? - спрашивает папа, заходя в мою комнату.
- Да нет еще, - улыбаюсь я, показывая учебник по геометрии, с которым не расстаюсь теперь даже в кровати.
- Это хорошо, - задумчиво кивает он, снимая очки и устало потирая глаза. - У меня новый бизнес, ты знаешь. И он требует хорошей финансовой опоры.
- Я понимаю, пап, - обеспокоено говорю я, - И не жду дорогущий подарок на День Рождения. Мы же договорились!
- Я не об этом, - качает головой он, а его голос становится грустным-грустным. - Из Архангельска прилетает мой бывший одногруппник со своей семьёй, он же и будет моим новым партнером. Он очень хороший человек, понимаешь?
- Конечно. Это же здорово, пап! Хороший человек, проверенный временем, - просто замечательно! - что-то я совсем не понимаю, почему он такой невеселый.
Папа вздыхает - совсем как я - и присаживается на край моей кровати, укрывая меня одеялом почти до носа. Я смеюсь и недоумеваю одновременно: что же случилось?
И тут, словно в такт моим мыслям, папа снова вздыхает и говорит:
- Они пятнадцатого прилетают. И будут жить на мансарде, в сорок пятой квартире, - Дягтерёвы месяц назад переехали, помнишь?
Я киваю, так и не поняв, к чему он клонит. А папа продолжает:
- И я их пригласил к нам на ужин шестнадцатого вечером. Прости меня, пожалуйста, доча, я совсем забыл, что и ты друзей приглашаешь!
Я обиженно смотрю на него - забыл про мой День Рождения, какая прелесть! Но у него такой раскаивающаяся вид, что я успокаиваюсь:
- Ладно, забей. Посидим в "Престиже" , не проблема, - папино лицо становится ещё несчастнее, и я ужё ожидаю какой-нибудь подвох.
Он берёт мою руку, обхватывая мои пальцы своими, как всегда делает, когда мы играем в "пальчики".
- Ты понимаешь, - снова вздыхает он, - я пообещал, что ты тоже будешь присутствовать. У моего друга сын чуть постарше тебя. И нам, в общем-то, было бы приятно, если бы вы... поладили, - неуверенно заканчивает он, поднимая глаза. А я в негодовании выдёргиваю свою ладонь из его пальцев.
- Поладили?! Папа, поладили? Что за средневековье, что за сводничество? - я взрываюсь, уже жалея о том, что повысила голос, но по глазам читаю, что он имел в виду именно то, о чём я подумала.
- Ну чего ты кричишь, вдруг он тебе понравится? - неуверенно спрашивает он, и я совершенно не узнаю своего папу - серьёзного бизнесмена, всегда настаивающего на своем твёрдо и до конца. И понимаю - несмотря на мягкость, этот разговор не закончится ничем хорошим для меня. В крайнем случае, мне вообще запретят праздновать День Рождения с друзьями, и тогда я окажусь на этом сватовстве при любых обстоятельствах.
- Понравится? Папа, при таком стечение дел он мне точно не понравится, пусть он хоть трижды прекрасный принц на белом коне будет! - я всё ещё не могу успокоиться. Но глаза у папы и вправду несчастные - и я смягчаюсь:
- Ладно, посижу со своими на выходных, какая разница? - папа заметно веселеет. - И на ужине я появлюсь и буду со всеми предельно вежливой. Но при одном условии.
- Фотоаппарат мы тебе уже и так дарим, - замечает он и шкодливо улыбается, понимая, что проговорился насчёт моего подарка на День Рождения.
- Я не об этом, - тоже улыбаюсь. - У меня другая просьба: вы ни при каких обстоятельствах не будете... специально сводить нас вместе!
- Ладно-ладно, - тут же соглашается папа, - Только не обижай его, хорошо?
- Я? Его? - удивляюсь я, делая бровки домиком и невинные глазки. Мы смеёмся.
Забрав у меня учебник, папа целует меня в лоб, желает спокойной ночи и уходит. Неприятный разговор заканчивается, а скверный осадок от него - остаётся, и я ещё долго не могу уснуть, воображая себе этого самого сына почему-то очень мерзким: толстым, невысоким и носатым...
* * *
- С Днём Рождения тебя! С Днём Рождения тебя! С Днём Рождения, любимая наша доченька, с Днём Рождения тебя! - весело поют родители, пока я открываю глаза и пытаюсь сфокусировать взгляд. Вскоре мне это удается: я вижу маму, еще в бигудях и без косметики, и папу - он уже в костюме и галстуке, должен был уехать в офис ещё полчаса назад, но остался поздравить меня с Днём Рождения.
На душе неожиданно становится очень хорошо - словно в предвкушении какого-то замечательного события. Я смотрю за окно и снова удивляюсь своему везению. Несмотря на глобальные потепления и похолодания, несмотря на дожди и грозы в начале апреля, несмотря на неутешительные прогнозы синоптиков - на мой День Рождения вот уже в течение семнадцати лет стоит прекрасная погода. Я открываю окно и вдыхаю свежий, сладкий весенний воздух: он наполнен теплом, трелями птиц и потрясающим ароматом цветущих яблонь и вишен. Чудесное утро.
Следующий час проходит, как всегда, в суматохе - но он тоже чудесен. Папа дарит огромный букет ромашек - и я чувствую себя вырвавшейся из городской суеты и оказавшейся на дивном лугу в окружении ароматных цветов. Мама отдает тщательно упакованный подарок с розочкой сбоку на упаковке, и хотя я прекрасно знаю, что это фотоаппарат, я буквально тону в ощущении волшебства и радости.
Вскоре начинает беспрестанно звонить телефон, и все поздравления кажутся мне на удивление тёплыми и искренними. И я стараюсь совсем не думать, что человек, чей голос хочется услышать больше всего, точно не позвонит.
С единственной грустной мысли в такой замечательный день меня сбивает трель звонка нового телефона. Аня.
Странно, она же меня в школе увидит, - думаю я и смотрю на часы: 8.00. В это время я обещала уже быть в школе. Упс.
- Привет, Анют! - радостно говорю я.
- Алё, Милан? Ты знаешь, что если ты не придёшь через пять секунд, ты очень об этом пожалеешь! - её голос звенит, но не от злости, а как и у меня - радостно.
- Что, подарок уже доставили? - неожиданно вспоминаю я о таинственном поклоннике, одновременно обувая туфли и крася блеском губы.
- Можно и так сказать, - её голос немного дрожит, и я понимаю: она улыбается.
- Ну, так открой его! Я всё равно через минуту уже буду, - я выбегаю из квартиры, чуть не забыв попрощаться с мамой.
Перехватываю телефон удобнее, закрывая дверь на ключ, и случайно провожу указательным пальцем по гравировке: "Waiting for ur call, I'm sick...". Я улыбаюсь и слушаю ответ Ани в трубке:
- Не могу... - смеётся она, - Открыть не могу, давай сама. - и кладет трубку, а я ужё подбегаю к школе.
На пороге встречаю учительницу по физкультуре, она тоже поздравляет меня с Днём Рождения - откуда только все всё знают? - и желает мне физически активной жизни. Благодарю ее и, все еще улыбаясь, открываю школьную дверь.
У меня вмиг перехватывает дыхание. Ловя губами воздух, я чувствую, как округляются мои глаза. Сердце на миг замирает, пропуская один удар, а затем пускается галопом так, что я явственно слышу его стук.
У меня трясутся руки, правда. И губы тоже, поэтому я не могу вымолвить ни слова. Могу только смотреть - и не верить увиденному. Потому что...
Потому что эта длинная чёлка, очки-авиаторы, смуглая кожа и белозубая улыбка - всё это нереально, всего этого не может быть.
Я заново учусь, как правильно дышать - и, наконец, делаю вдох. И всё вокруг словно отмирает: я снова слышу гомон пятиклашек, заливистый, радостный смех Ани. И вижу.
Он подбегает ко мне - сокращает расстояние в пару метров за одну секунду - и, обхватив за талию, совсем как тогда, летом, кружит меня по всему холлу. Он прижимает меня к себе крепко-крепко, его руки очень теплые, от него пахнет именно так, как я запомнила. И я закрываю глаза, сосредотачиваясь на запахе - чтобы уже никогда не забыть.
А он целует мои скулы, прихватывая невесть когда успевшие сбежать слезинки, закрытые глаза и шепчет:
- Это мой подарок. Тебе нравится?
И я готова убить его за то, что пережила за все эти месяцы, думая, что он забыл обо мне, получая эти подарки и не зная, что они от него - и неожиданно вспоминаю, почему именно пятница, почему именно шестнадцатое.
- Поэтому, да? Это было шестнадцатого июля, в пятницу? - спрашиваю тихо и смотрю ему прямо в глаза. И теряюсь в них: они такие темные, что не видно зрачка, такие манящие, такие родные.
Он, наконец, опускает меня на землю, и я понимаю, что он выше меня, несмотря на то, что я на каблуках. А в прошлый раз мы были одного роста, и на мне были босоножки на плоской подошве. Но это неважно сейчас, совсем неважно.
Важно только то, что он обхватывает своими ладонями моё лицо, нежно проводя указательными пальцами за ушами, словно лаская кошку. Прижимается своим лбом к моему - это он такой холодный или у меня температура? - и тихо, очень ласково говорит:
- Я люблю тебя, - и улыбается. А у меня снова нет воздуха, чтобы дышать. Зато есть он, а больше ничего и не нужно. У меня хватает сил лишь на то, чтобы прошептать:
- О, Боже, - и я обнимаю его за шею, чтобы не упасть, чтобы чувствовать его, чтобы быть ближе.
Он широко, чуть криво улыбается и смеётся:
- Нет, всего лишь я, - и целует меня.
Теперь понимаю, почему все целуются с закрытыми глазами. Потому что когда наши губы и дыхания сливаются, и мы становимся одним целым, одной вселенной - зрение вовсе не нужно. Оно лишь мешает сосредоточиться на этих сладких-сладких ощущениях, не дает утонуть в чудесном водовороте его рук, бережно охватывающих мою шею, чутких пальцев, перебирающих мои волосы, и нежных губ, таких мягких, таких теплых, таких нужных...
Словно всё происходит не со мной. Словно я опять потерялась в своих мечтах.
- Эй, ну-ка не плачь! - говорит он, обрывая поцелуй, потому что почувствовал мои соленые слезинки на своем языке.
- Ты такой придурок! - неожиданно заявляю я. Он действительно придурок! - Сложно было своим именем подписывать эти... подарки, что ли? - рядом с ним я путаюсь в двух словах. Рядом с ним я путаюсь в выдохе и вздохе.
- Я не придурок, - усмехаясь, говорит он, - Я боялся. Боялся, что ты забыла меня!
- Что дало тебе понять, что я забыла тебя? То, что я писала тебе каждый раз, когда видела, что ты он-лайн? То, что звонила тебе? Что? - я срываюсь, я просто больше не могу. Слишком больно было. Слишком люблю.
Он закрывает глаза и снова прижимает меня к себе, и я слышу, как бьется его сердце: быстро-быстро и как-то нервно.
- Я думал, это все несерьёзно. Я хотел подарить тебе сказку. Чтобы ты воспринимала меня теперь как загадочного поклонника, а не человека, на которого ты обратила внимание всего на один вечер, - грустно говорит он.
- Ты придурок, - повторяюсь я, убеждая скорее себя, и слышу звонок на урок. Пятнадцать минут счастья прошли - пора спускаться на землю. Но так не хочется!
- Как ты думаешь, мне можно хоть один раз за все одиннадцать лет примерной учёбы прогулять уроки? - лукаво спрашиваю я.
Он молчит, только счастливо улыбается и берет огромный букет чайных роз, которые не успел подарить. Под недоуменным взором охранника - он даже сказать ничего не успевает - мы выходим на улицу, и я веду его в сторону парка, стремясь продолжить разговор.
- Ты хоть понимаешь... Ты хоть понимаешь, чего я натерпелась за эти месяцы? - спрашиваю я горько, а он крепко сжимает мою ладонь.
- Да, - кивает он и, под моим удивленным взглядом, продолжает. - Мне вчера Таша написала, попросила, чтобы я тебя с Днём Рождения поздравил. Ну, я, конечно, так и так собирался тебя поздравить, - лично! - но мне стало интересно, почему она-то меня просит! Вот она мне всё и рассказала. Прости меня. Простишь?
Я вздыхаю и останавливаюсь, обнимая его за пояс. Ещё прохладно, но он уже в футболке, и я чувствую рельеф мышц под тонкой тканью. Он до сих пор не понял?
- Я не могу иначе. Ты же знаешь: я люблю тебя, - совсем не страшно говорить это, глядя в его глаза. Потому что в них читаются те же слова:
- Я люблю тебя, очень, - шепчет он, наклоняясь к моему лицу близко-близко. И целует. А я снова закрываю глаза и тону, тону...
* * *
Мы гуляем по городу уже часов шесть. Он держит меня за руку, обнимает за талию, за шею - хочет меня чувствовать; как и я его. Он говорит много интересного: что рассказала ему Таша обо мне вчера, как он решился осуществить эту затею, как выбирал цветы и подарки. Я слышу куда больше, чем он говорит - слышу, что он тоже любит меня, что тоже скучал, что ему тоже было больно. И понимаю: мы оба такие идиоты!
В два часа я иду домой. Мне совсем-совсем не хочется с ним расставаться, но в это время у меня официально заканчиваются уроки, и я нужна маме, чтобы подготовить всё к сегодняшнему ужину.
Я прихожу домой со счастливой улыбкой, от которой всё никак не могу избавиться, - да и не хочется совсем - но мама не замечает её, озабоченно проверяя то наличие салфеток на столе, то степень перчёности запекающегося в духовке мяса. А я почти летаю по квартире, не вынимая руку из кармана, в котором телефон. Он пишет мне теперь каждые полчаса, и я, наконец, понимаю, что гравировка не лжёт - он действительно ждал моего звонка.
Ровно в семь должен прийти папа с работы и наши гости. Я волнуюсь немного, все - таки это важный для папы ужин, но когда раздаётся звонок в дверь, я совершенно спокойна. Мама открывает, а я стою возле шкафа-купе, вежливо улыбаясь - всё по сценарию. Но когда в коридор заходит папа, а затем и его новый партнёр с семьей, я понимаю, что сейчас сойду с ума.
Я снова вижу эту чёлку, чёрные миндалевидные глаза и начинаю смеяться. Не то, чтобы очень громко, но в той звенящей тишине, в которой происходит эта картина, мой смех очень хорошо слышен. При взгляде на меня, он тоже начинает смеяться, а мои родители не могут пошевелиться от шока.
Он подходит ко мне и, положив руку на мой затылок, коротко целует в губы - никого не стесняясь. Я закрываю глаза на мгновение, а когда открываю их, вижу полное недоумение мамы с папой. Его родители спокойны и улыбаются - они все знают, понимаю я сразу. Ну что ж...
- Разрешите вас познакомить с моим анонимным поклонником, - давясь от смеха, произношу я.
Мама всё ещё смотрит на нас почти с испугом, а папа уже вcё понял: таким довольным я его давно не видела. Он рад - за меня или за себя, не знаю, - но он очень рад. А я-то как рада!
- Ну, что ж, - повторяет мои слова папа, - Раз вы уже давно знакомы, мы можем отпустить вас погулять, - лукаво говорит он, незаметно отдавая мне свою кредитку.
Я снова улыбаюсь - у меня давно не было такого чудесного Дня Рождения.
Для полного счастья мне не хватает только одного поцелуя, - стоит только подумать, и моих губ тут же касаются его губы.