Женщину средних лет на Варюшинском шоссе сбила машина. Мужчина, что нашел её, оказался бестолковым. При виде лужи крови его замутило, он отошёл от неё на безопасное расстояние и начал названивать в милицию и скорую. Пока он названивал, труп встал и начал двигаться в противоположную нашедшему сторону. В общем, когда Бородин приехал на место происшествия в наличии оказался только субъект лет пятидесяти в полуобморочном состоянии. Ничего толком сказать не мог. Оперативники без труда нагнали "труп". Понятное дело - труп оказался не трупом. Пострадавшая в неположенном месте переходила дорогу. Легковушка выскочила из-за поворота, а пострадавшая наперерез из лесного массива. Удар был не сильным, но при падении у женщины пострадал нос. Машина остановилась. Шофёр оттянул пострадавшую в кусты и скрылся. В кустах потерявшую сознание женщину и обнаружил слабонервный свидетель. Из пострадавшего носа натекло предостаточно крови, и вид у потерпевшей был ещё тот. Через некоторое время женщина пришла в себя, поднялась и благополучно пошла прямо по шоссе. Направлялась она, как выяснилось, к посту ГАИ. Номер сбившей её машины пострадавшая помнила с точностью, удивившей даже видавших виды сотрудников милиции.
-УО 112573!!! - без труда выдала она.
-Так точно помните. Вы ж без сознания были!
-Когда этот козёл остановился, его бампер аккурат перед моим сломанным носом оказался. Я один глаз-то открыла и несколько раз номер тот перечитала, а как козёл-то ко мне подошёл, сделала бессознательный вид. Прошу привлечь козла за оскорбление личности и выплатить мне за несение морального ущерба.
-Понятно, тётя, а что за моральный ущерб с вами приключился?
-Так он покудова меня тащил, таким матом меня крыл, я ж слышала. Чай у нас не застой, личность уважать надо!
Бородин устало окинул взглядом дородную фигуру пожилой женщины. Мысленно посочувствовал свидетелю, сотрудникам ГАИ и скрывшемуся с места происшествия водителю. Залез в свою ниву, включил отопление и дворники.
Женщина средних лет - это около пятидесяти. Где ты, Васька?
Васька сидела в том самом лесном массиве недалеко от собственного дома, привалившись к толстому дереву, и спала. И холодно ей не было. Покойно было на душе. Впервые за последние дни. Дерево, к которому она прислонилась, было смолистым и Васькина одежда липла к нему, только Василиса этого не замечала. Ей ничего не снилось, только спокойствие впитывала она через смолянистый ствол дерева. И обречённость. Обречённость была не кричащая, а успокаивающая, убаюкивающая, обозначающая новый этап в Васькиной жизни.
Шел дождь, но он не мочил Ваську. Только Васькина нога, потерявшая во сне туфлю, ощущала периодическое тупое постукивание и разливающуюся по пятке прохладу. Но Васька разрешила себе не просыпаться. Пока холод не схватил её за ступню. Васька открыла глаза и подтянула ногу под себя. Вот только согреть её не получилось. От мокрой ступни холод пополз под колготы. Он лез и лез, а Васька всё смотрела и смотрела на свою обувку, с отчаянным удовольствием и хлюпаньем ловящую дождевые капли.
Ирине Дормидонтовне было страшно спать дома одной. После как мужа схоронила. Полгода уже. Она старалась выработаться по хозяйству до предела. Хозяйство было большое. Как ни уговаривал шурин продать ему корову - мол, к чему тебе старой такое хозяйство?- она ни-ни. Продать корову! Это ж не просто корова. Это телевизор или там машину запросто продать можно. А корова - она друг. Член семьи. Она свою Светланку не продаст. Разве это коровье имя? Светланка? Может и не коровье, только детей у Ирины Дормидонтовны не было, а ей всегда хотелось маленькую доченьку. Светланку. Чтобы хвостиком за ней ходила. Что б учить её всему. Вот и сейчас дома бы одной не так страшно было, знай она, что где-то есть её доченька. Потому маленькую рыжую тёлочку с белым пятнышком на наивном лбу, с мокрым доверчивым взглядом, не задумываясь, назвала она Светланкой. А он - продай!
Ирина Дормидонтовна была маленькой и сухонькой. И лет ей от роду было семьдесят пять. Пирожницей была Ирина Дормидонтовна. Это значит, как в деревне какой праздник - к ней едут. Пироги свадебные - особое искусство. Уж она расстарается - по-другому не умеет. Пироги выходили знатные, в полстола, изукрашенные поверх плетёными косами, птичками, листиками. Вот стоит этакая красота на столеи пышет чужим счастьем. А ей от этого чужого счастья чуточку теплее делается.
Ирина Дормидонтовна привязала свою Светланку у самого леса. Конец марта, травка только-только повылазила, а здесь уже ничего себе травка, вкусная, небось. Потому как полянка. Снег отсюда наперёд сошёл, чем отовсюду. А что дождиком их со Светланкой прихватило - ничего. Дождик хиленький, мартовский, он силы не имеет. Ирина Дормидонтовна достала бутерброд. Светланка повела головой в её сторону. Придвинулась гладким боком поближе и принялась за своё коровье дело - траву языком подгребать. Ирина Дормидонтовна вытерла рот, смахнула с подола крошки и задумалась, глядя на быстро убегающие тучи. Будто их кто гонит от леса в сторону речки. Край неба со стороны леса очистился от туч и заголубел тонкой полоской. Полоска всё ширилась. Солнышко показалось. Тёплое, будто и не март на дворе. Из леса вышла женщина. Далековато от Ирины Дормидонтовны. Только и видно, что женщина. Огляделась она во все стороны, двинулась дальше. Через поле, не по тропинке. Видно тропинки-то не знает. А всё ж, зябко ей, небось, по озимым-то. Роса холодная, да и не дело это - по озимым.
Деревня всё не заканчивалась. Напоследок, у крайнего дома, не доходя до поворотного креста, догнала Ваську собачья свадьба. Поначалу в Васькину сторону тявкнула бродячая болонка. Остальные тут же подхватили. Васька отшатнулась в сторону - большой чёрный пудель с ободранными боками скалил в Васькину сторону совсем не пуделинные зубы. Челюсть его обнажалась всё больше. Пудель шёл в Васькину сторону мелкими шагами, склонив голову и вытянув шею. Из открытой пасти падала слюна.
Внутри у Васьки дрожал животный страх. Рвался наружу, сдавил горло. Даже крикнуть, позвать на помощь у неё сейчас не вышло бы. Позвать на помощь. Кого? Кому нужна Васька? Кому до Васьки может быть дело? Только страх кислым ужасом заливал мозги, отчего голова оказалась пустой и неспособной к решениям. На уровне инстинкта внутри у Васьки что-то, срываясь на крик, шептало: "Помогите! Пожалуйста!".
Васька отступила ещё на полшага и спиной упёрлась в забор. Сзади, со стороны забора - откуда не ожидала - раздался громкий заливистый, весёлый лай. Васька обмерла. Собачья свора отодвинулась, и только большой чёрный пудель не отступил. Продолжал щериться. Правда, он оторопел малость и в оскале его не было уже былой свирепости. Васька спиной, не глядя, почувствовала, что весёлый пёс с той стороны забора на её стороне. Обернуться боялась. Но вот прямо рядом с подолом Васькиной юбки, промеж широких заборных кольев, протиснулась рыжая морда и, слегка обнажив клыки, издала устрашающий рык. Бедная Васька от неожиданности хотела было рвануться вперёд, но теперь только заметила, что пальцы её мёртвой хваткой вцепились в забор. Да так, что отодрать их сама Васька была не в состоянии. Пудель тем временем исчез, будто и не было его. Васька осела на землю рядом с забором. А рыжий пёс тихонько и ласково лизал её потную ладонь своим шершавым языком.
Ноги у Васьки от долгого сидения затекли. Хорошо дом этот на самом отшибе. Васька не могла себя заставить отойти от спасительного забора. Рыжий пёс спал тут же, со своей стороны забора. Положив голову на вытянутые передние лапы. Вдруг он забеспокоился, уши у него встали торчком и он радостно тявкнул. По дороге шла корова, рыжая, со звёздочкой во лбу. Шла и мычала, радостно отвечая рыжему псу. Маленькую женщину рядом с коровой Васька сразу не заметила. А как заметила - попыталась подняться и отойти от забора.
Ирина Дормидонтовна сразу признала свою утреннюю встречницу. Вон ноги-то от росы до сих пор не просохли.
-Коль ко мне пришли - в дом проходите, - Ирина Дормидонтовна распахнула калитку. - Ежик не лезь.
Рыжий пёс - вот кто обрадовался, что Васька решилась зайти за калитку. Уж он прыгал вокруг неё, пружинил на своих лапах, приседал и вскакивал. Напоследок облизал Ваську, как родную.
-Ласковый какой он у вас, - голос Василисин звучал тихо и хрипловато, видно простыла она, сидя на холодной земле.
Ирина Дормидонтовна сама была немало удивлена. Никого кроме хозяев Ежик не признавал, ни к кому и близко не подходил. Да и возраст у него был не щенячий, к такому поведению не располагающий.
Поначалу Василиса пыталась придумать причину, по которой она сейчас зашла в гостеприимный дом. Только не придумала. Так и стояла, и ждала, когда её выгонят или приласкают - как Ежик. Без видимых причин.
Ирина Дормидонтовна не раз принимала у себя прохожих людей и часто взгляд у них был такой же неприкаянный.
МЕСЯЦ СПУСТЯ
-Ежик, а ты что же Василису бросил? Ай, нехорошо, кто о ней позаботится, если не мы? - большая рыжая собака виновато виляла хвостом. - Ушла, значит, милая. Всё ж таки ушла. - Ирина Дормидонтовна потёрла сухонькую грудь с левой стороны. Не спокойно на сердце.
Она всё больше молчала. Не рассказывала, что да к чему. Ни на кого не жаловалась. Только из-под тонкой нежной кожи проступала серая боль. Временами боль эта кривила Василисе губы и делала её лицо по-детски беззащитным и ещё более некрасивым. Ирина Дормидонтовна и не спрашивала. Каб хотела - сама бы рассказала. Только такая боль есть, что её нельзя рассказывать. Через это только больнее делается. И Ирине Дормидонтовне эта самая Василиса болела. Вот здесь промеж грудей и есть самое её место. Как подумает о ней - тут сразу боль и схватывает. Старушка снова потёрла Васькино место. Может она оттого ушла, что Ирина Дормидонтовна её работой замучила. Так Ирина Дормидонтовна другого способа не знала с болью-то сладить. Кроме как работа. Вот и брала Василису с собой на всякое дело. Сама хлев идёт чистить и её берёт. И Светланку Василиса не хуже её выдоить могла. Даром что раньше и близко такую скотину не видала. И с какой стороны к ней подходить не знала. Ирина Дормидонтовна улыбнулась, вспоминая первый урок дойки.
Спала Василиса в сенях. Ирина Дормидонтовна ей в гостевой комнате постлала, а та ночью тихонько перебралась с широченной кровати со взбитой в полметра периной и пуховым одеялом в сени на длинный сундук, в каком покойный супруг Ирины Дормидонтовны хранил свой инструмент. Дома он строил. Последний потомственный плотник в деревне за последние пятьдесят лет. Он - плотник, а Ирина Дормидонтовна - пирожница. Покойник тоже частенько на этом сундуке ночёвывал. Если с утра на рыбалку затемно, часа в четыре, собирался. Так чтоб, значит, Ирину Дормидонтовну не будить зазря, он в сенях себе с вечера на сундучке стелил. Тяжко Ирине Дормидонтовне мимо того сундука ходить было после похорон. И ночью всё мерещилось, что там он спит, а не умер вовсе. Теперь вот Василису вспоминать будет. Дух её, Василисин, в доме остался, даром, что в сенях спала. Успокоила она этот дом. Наполнила собой каждый день Ирины Дормидонтовны. Будет она теперь знать, что не одна она на свете, бродит где-то её Василиса. Может, и вернётся ещё. Даст Бог. Рыжий Ежик печально всматривался в затуманенную дорогу.
А Васька шла вертлявой дорогой споро. Боялась, что остановят её и воротят. А хуже того боялась, что сама она воротится. Придёт как побитая собака и снова станет под забором. Нет, быстрее уйти, чтоб уж не воротиться. Хватит, погрелась у чужого добра. Васька судорожно всхлипнула, так тяжело ей было покидать дом, где её любили. Любили за просто так. В том-то и дело, что за просто так. Василиса сначала работать рвалась, отработать чтоб, доброту-то. Только столько доброты у тёти Иры - век не отработаешь. Ласковая она к Василисе была. Как смотрела на неё - сердце у Василисы начинало скакать от счастья, и забывала она о своей боли. Нельзя забывать. И не бывает, чтоб за просто так любили. Она просто святая, Ирина Дормидонтовна. Васька вкусно повторяла про себя мудрёное отчество тёти Иры. Она просто не заметила, что Васька жирная, жуткая уродина и бездельница, каких любить нельзя. Только она не станет и дальше пользоваться этим. Она сама уйдёт.
Глупая женщина Васька удалялась от гостеприимной деревни по узкой натоптанной тропинке в неизведанную даль. Ощущала она себя отрезанным ломтём. Бедная девочка, тридцати восьми лет от роду, оставшаяся в мире без любви и уверенная, что любви на её долю в этом мире не припасено. А значит и получать эту любовь от кого-то - всё одно, что воровать. А Васька, хоть и некрасивая, только воровкой никогда не была. Ей чужого не надо.