Прошло больше года, и я уже стала забывать имена своих случайных друзей. Но тёплое чувство, которое возникло у меня там, в Хасиенде Чичен, в городке Писте, до сих пор согревает мне душу. У меня были, есть друзья, в чужой родной стране с медленной грозой и сладкой секуэллой... Я помню лица, голоса и улыбки. Возможно, я никогда их больше не встречу. Да и живут они далеко, в разных частях света. Феликс вернулся в Берлин. Софи всё ещё учится в Квебекском университете, Стивен покинул Хасиенду и перебрался на юг к границе с Белиз. Я ничего не знаю о Джорже. На фейсбуке я видела, что Люкас до сих пор находится в Тулуме...
В общем, ничего особенного не произошло. Может быть, и писать-то незачем. Я не открыла новую землю или какие-то неизвестные таланты в самой себе, не вышла замуж и не влюбилась, хотя... это не совсем соответствует действительности. Я влюбилась в Мексику, а конкретно, в Юкатан - один из 32 штатов этой страны. За месяц до моего приезда столице штата Мерида присвоили титул 'Мирный город'. Все города и посёлки Юкатана, которые мне довелось увидеть, - мирные, гармоничные и яркие. Я не успела пока побывать в других штатах, возможно, они ещё лучше, но сегодня мне кажется, что ничего лучше нет и быть не может. Как только у меня появится возможность съездить в Юкатан опять, я непременно ею воспользуюсь. Моя заветная мечта - жить среди этих замечательных людей - предков майа. Всё в них необычно - звучание их языка, выходящего откуда-то из глубины человеческого горла и построенного на образах, а не на частях речи и их календарь (вернее, система календарей) - более точный, чем тот, которым пользуемся мы. У них щедрый климат, и они великодушны к гостям.
Волонтиры
Я попала в Мексику случайно, побродив по Интернету вокруг слова volunteer, а могла оказаться в Перу, Непале или Израиле. Я просто искала, куда бы уехать и кому бы помочь, потому что тот человек, для которого я хотела жить и которому хотела помочь, жить не мог. Он умирал и предпочитал умирать в одиночестве...
Никто - ни сослуживцы, ни знакомые меня не поняли, особенно возмущался шеф. Для него уважительная причина для 4-х недельного отпуска состояла в замужестве, женитьбе или рождении детей. О своей собственной помолвке он объявил за год до свадьбы и напоминал о ней при каждом удобном случае. Для моего отпуска оставался июнь. В июле и августе проходила регистрация студентов мединского и фармакологичнского факультетов, и моё присутствие считалось необходимым, хотя обошлись бы и без меня. Предприятие существовало за счёт штата, работали кое-как. Кто мне поверит, что убежав от коммунизма в начале девяностых, я попала в ещё более изуродованный коммунизм, защищенный профсоюзами и администрацией, синекуру для четырёх тысяч лентяев разного уровня и цвета кожи - никакой рассовой дискриминации!
Нас собралось пять волонтиров - многовато для небольшой некомерческой гостинницы, какой являлась Хасиенда Чичен, но нас всех с радостью приютили. Мы прибыли по программе 'Maya Foundation', через интернет. Хорошенькая миниатюрная канадка Софи преподавала английский в начальной школе в соседнем Хкалакопе. 'Немцы' (так мы называли учителей немецкого Феликса и Люкаса) всё делали вместе, кроме одного - Люкас ухаживал за Софи, а Феликс ревновал и злился. Но Софи не поощряла ничьих ухаживаний. Местные ей тоже проходу не давали, но она держалась независимо. По вечерам она беседовала по-испански с крошечным Сентро - ночным сторожем, а я слушала их беседы. Сентро, как все остальные работники Хасиенды, был в неё влюблён, а рост Софи ему льстил. Джорж вёл спонсорский бизнес, и к нему часто приезжали деловые партнёры, хотя возможно, некоторые из них являлись его любовниками. Как и я, он преподавал английский официантам и поварам, я - по вечерам, а он - по утрам. Привезённое мной пособие с картинками и диалогами оказалось кстати. Предназначеное для обучения английскому как второму языку, оно не требовало предварительного знания английского от моих учеников. Я скопировала треть книжки для Джоржа, а он подарил мне чудесный Оксфордовский словарь. Первый урок я провела точь-в-точь следуя учебнику - рассказала о себе, своей семье и жизни в США, показала карту Украины. В самом начале урока мои ученики поняли, что английский мне неродной язык. Такого акцента они ещё не слышали, но слышали британский, австралийский, французский, южноафриканский... Для меня, как учителя, основная трудность состояла в неравномерном уровне моих подопечных. Что я легко запомнила, так это их имена - пятерых из восьми звали Хосе, а двух - Луисами. Я ориентировалась на одного из Луисов. Он немного понимал, но не говорил и не знал граматики. Я, в свою очередь, постоянно учила испанский по курсу Пимзлера - 90 уроков на дисках. Одолев дома лишь треть дисков, а 32й - в самолёте Мехико-Канкун, я едва продвинулась в Писте, разве что общаясь с учениками. Мои друзья владели и английским и испанским, и куда-бы я с ними ни путешествовала, они сами обо всём договаривались - покупали билеты, выясняли распорядок и правила, задавали вопросы прохожим и полицейским.
За три месяца волонтирства Феликс и Люкас объездили, вернее, прошлёпали все окрестности около Писте. Вблизи не нашлось бы уголка, где бы они не оставили следы своих полуразваленных сандалий на босу ногу с дырками на подошвах... Кроссовки приберегались для особого случая. Пока закадычные друзья не уехали в Тулум - курортный центр Юкатана на побережье океана, наша 'пятёрка' не разлучалась, вызывая вопросы у посетителей ресторана. На семью мы не походили, разве что Джоржа можно было принять за папу Софи, если бы манеры, голос и движения красавчика из Сиатла не выдавали с головой его гомосексуальность. Любопытствующие гости, услышав наши ответы, признавали, что их жизнь скучна и однобразна...
8-го июня мы отметили мой день рождения, а утром Феликс и Люкас, нагруженные огромными рюкзаками, скрылись за поворотом в надежде остановить попутку до Тулума. Тогда я впервые увидела Люкаса в кроссовках. Джорж расстроенно улыбался им вслед, но его ждали новые знакомства и другие мальчики.
Прогулки в Писте
...Раз в неделю я ходила в Писте за продуктами, и эти прогулки давали мне ощущение чего-то очень дружественного, родного, домашнего, по дороге меня поджидали неожиданности и всякие необыкновенные всячины. Я могла посидеть на обочине тропинки, в тени, и выпить какой-то холодный напиток, затем войти в тёмное шумное кафе и купить горячую, только-что приготовленную тортилью. Чем дальше я углублясь в городок от шоссе, тем больше пышной растительности появлялось на улочках, тем чаще я видела деревенские избушки с тростниковыми крышами и слышала кукареканье петухов и блеянье коз. Самая дальняя улица просто пульсировала знергией - заполненные доверху витиеватой зеленью стены, повсюду малыши - играющие, кричащие и писчащие вокруг прохожих, методический стук долота, чеканки деревянных сувениров для продажи их затем в Руинах, лай собак, девочка в оранжевых шортах и розовой футболке и за ней поросёнок, преследующий пыльную кулдыхающую индюшку...
Накупив в овощной лавке бананов и манго, я возвращалась назад - в мой мир, не такой красочный и близкий по духу, но гармоничный, молчаливый и спокойный.
Идеальная ухоженность и симметиричность - дерево к дереву, цветок к цветку. Садовник, его тоже звали Хосе, часами подстригал, ровнял и поливал. Безупречная красота, торжественное и нежное пение птиц, освежающая послеобеденная гроза!
10-го в утром недалеко от бара я заметила худощавого высокого человека с короткой бородкой, толстыми линзами - шестого волонтира, который в отличие от меня и моих друзей, жил не в номере пятизвёздочной гостинницы, а в деревянной избушке, рядом с гаражом. Я слышала о нём от 'немцев' и Джоржа; именно так его описывал Люкас: высокий, худой, старый, с ноутбуком. Я сама ему представилась. 22-летним Феликсу и Люкасу Стивен казался старым. Он и не выглядел молодо. Много времени проводил на солнце, работал на огороде. Хасиенда была ему домом. Наша 'пятёрка' брала то, что нам предлагали. Мы обедали и завтракали в ресторане и заказывали дорогие блюда, но с нас не брали ни цента, пользовались холодильником, кондиционером и прачечной, бассейном и баром, а он обходился ничтожно малым, но никому своих взглядов не навязывал.
Софи возвращалась из школы, и вдвоём мы отправлялись в сад, в гости к Стивену. Обычно мы гуляли по саду или алеям Хасиенды. На удивленье, Софи и я не скучали, когда он рассказывал о муравьях, бабочках, жучках. Его детство прошло на ферме в Кентуки возле деревянной бочки, пахнувшей созревающим виски и служившей сосудом для дождевой воды, струящейся с крыши. Бочку приобрели из-за дешевизны и использовали не по назначению - водой стирали деревенскую одежду и бельё. Мальчик из Кентуки, раскормленный пицей и кока-колой обожающими его родителями, в 15 лет весил 300 футов, но в 60 был строен, поджар и энергичен. Фундаментально образованый в геологии, ботанике и астрономии, говорящий на нескольких европейских языках, знающий обо всём, в старости он сохранил в себе ранимость и впечатлительность ребёнка.
Ещё несколько дней назад я, жительница мегаполиса, и не думала, что увидев чёрное пятно из кузнечиков, продвигающихся как взвод солдатов по земле в направлении растущего в горшке базилика, прийду в восторг. Стивен фантазировал, придумывал истории, сюжеты о маленьких сушествах, и его мысли и восприятие становились моими:
-Куда они пойдут дальше - к чае, лишённой листьев из-за недавнего нашествия гусенниц, или к Хасиенде, то прыгая, то ползком? Цветок, возникший из ничего, яркий, свежий, благоухающий с его первичным побуждением сексуальной энергии занять пустоту, живостью и знанием о нас внутри его, ликующий от сознания своего существования...
И сияющее июньское солнце теперь не просто воздействовало на распределение солнечной энергии по земной биосфере и возврат часов к начальному положению, но стало для меня, как и для разказчика, важной вехой в великолепном цветении.
Домик с бамбуковой дверью
Недалеко от палапы Стивена располагались несколько грядок, где он выращивал редкие саженцы, и многочисленные мешки и пакеты с семенами. Всё это - для его друзей- индейцев. Он переписывался с читателями 'Stiven's News Letters'. Некоторые из них прислали ему семена из Австралии и Африки, а какие-то он находил сам или получал в обмен от местных фермеров.
Очередную субботу я и Софи провели в Мериде. Моя юная подружка уезжала в далекий от Юкатана Чиапос, а мне предстояло вернуться в Хасиенду. Целый вечер мы проболтались в баре с полутора десятком местных парней и девчонок - ровесников Софи. Говорили по-испански, поэтому я, в основном, слушала. Равнодушная к пиву, выпила лишь одну кружку, но пообщаться с такой молодой компанией было любопытно. Единственный вопрос, обращённый ко мне о моём возрасте, я поняла легко и ответила по-английски:
-You do not want to know.
Впрочем, я устала от суеты огромного города, шума, обилия транспорта и многочисленных продавцов всего того, что можно предложить приезжим - фруктов, национальной цветастой одежды, вышивок, деревянных масок, шоколадно-кукурузного мороженного, терпких плодов секуэллы, и с радостью оказалась в Хаcиенде. Я не попыталась увидеться с Стивеном, а прыгнула в прозрачный бассейн, чтобы охладиться от жары. В восемь вечера он, конечно, ещё не спал, хотя его график не совпадал с моим. В четыре утра Стивен совершал прогулку к ранчо, завтракал - хлопьями и бананами и принимался за работу - поливал, сажал, пересаживал, укрывал стебли от солнца и ветра. С девяти часов, когда жара становилась невыносимой, он занимался на компьютере - загружал новые фотографии насекомых, цветов, деревьев и отвечал корреспондентам и читателям. В одиннадцать обедал, всегда одинаково и незатейливо, чтобы не обременять поваров и официантов - ни мяса, ни молока, лишь фасоль, тортилья и фрукты. Завтракая с ним, я испытывала чувство вины из-за своего обжорства - при моей комплекции и всё ещё юношеском обмене веществ я могла позволить себе и масло, и сливки и жирный бекон.
Я встретила его утром за компьютером, обиженным и несчастным.
- Как ты могла не прийти ко мне! Я ждал!
Сказать правду я не могла. Я скучала по нашей распавшейся беззаботной компании, по воллейбольной площадке около церкви, прохладному бассейну, игре в дурака и по поездкам то на попутках, то в полицейских фургонах в Мериду или соседние к ней Исамал и Хочкук, к подземному озеру, в монастырь или заповедник. Но я не подумала о Стивене. Я забыла и его намерениях привести меня к шаману Хосе, где я могла увидеть настоящую жизнь индейской семьи. Мой эгоистичный женский ум подсказывал мне, что он привязался ко мне, и я не боялась его потерять...
Все последущие дни я провела с Стивеном - мы вместе ели (я завтракала, а Стивен обедал), а в четыре, когда заканчивались мои уроки английского, я приходила к нему и оставалась до поздних сумерек.
Мы помирились с моим отходчивым, как ребёнок, другом.
После отъезда Софи я навещала его одна, и он целовал меня - по-дружески, в щёку. Я знала, что мы друзья, и ничто не нарушит нашу дружбу. Никогда прежде мне не удавалось дружить с мужчинами, они влюблялись в меня или я в них, и мы становились любовниками или расставались. Его большие надёжные руки обнимали меня и не отпускали, и это было объятие друга. Он включал усилители, и мощные аккорды из компьютерного диска заполняли полумрак и наши души. Извнутри домика можно было смотреть между брёвен и видеть, что проиходило снаружи, но снаружи нельзя было видеть того, что внутри. Одинокая свеча освещала это уютное человечесное гнездо. Мы слышали щебетание птиц и движетие веток от ветра, каждую каплю от брызг по соломенной крыше или ярость горизонтальой молнии, сияющей между брёвен.
Медленный дождь
Замечала, что на моём лице разглаживаются морщинки и светлеют круги под глазами. Об этом мне говорили и мои ученики, очень внимательные ко мне. Тогда я считала, что это происходило из-за Руин - Стивен показал мне особенные лечебные места, о которых он знал от индейцев, или так воздействовал горьковатый зелёный напиток из неизвестных мне трав или густой суп, который мы стряпали на костре в его жилище - почти из топора, с африканскими огурцами и зеленью, выращенных на его огороде. Позже я обнаружила, что Национальный Институт Питания в Мехико доказал, что чая, которую мы использовали во всех блюдах, улучшает циркуляцию крови и пищеварение, предупреждает простуду и анемию, сохраняет кальций в костях, улучшет память и функцию мозга и многое другое... Посуда Стивена выглядела до смешного просто - только то, что необходимо, а поварёшка с небольшой дыркой у основания. Давно я не получала такого удовольствия от кухни и еды!
Я поднималась на необычное ложе, вернее, большую доску, покрытую спальным мешком, с сеткой от комаров. Над нами на бревне болтались лампочка и электрическая розетка. В углу лежала связка брёвен и полуобгоревшие головешки. На двери, плетённой из бамбука, на плечиках висели три-четыре тёмно-клетчатых рубашки с мятыми воротниками и пара шортов - весь хозяйский гардероб. Моя белоснежная майка покрывалась серым налётом пыли. Пол отсутствовал, и при спуске мои чистые ступни приобретали цвет земли... но я не замечала неудобств и тёмных пятен на одежде. Вероятно, на таких досках спали предки майя! Мы лежали плечом к плечу, как брат и сестра, и наша невинная близость, теплый воздух с привкусом базилика, торжественная и щемящая скрябинская прелюдия делали меня абсолютно спокойной, а созерцательный восторг красивого сильного друга моими волосами, косточкой на шее и длинными ногами в короткой юбке - счастливой. Я закрывала глаза и видела... раннее утро, короткий дождь и пляж, высокий прилив, нервные, нерешительные волны, омывающме камни. Я ощущала слабый ветер, который отгонял насекомых - они улетали куда-то наверх. И слышала дятлов, стучащих по мёртвым пальмам, и рёв далёких рифов...Тяжелели облака, их границы становилось более отчётливыми, усиливался солнечный свет, а одинокая белая чайка плыла над песком и исчезала, не замечая меня. Позади сиреневого ливня сияла радуга, пересекающая берег внизу. Никакой памяти, только облака и скалы, волны и ветер...
Как я хотела тогда, чтобы этот домик из пальмового дерева и острой крышей, эта чудесная мелодия из видавшего виды старого Мака и мои - то ли галюцинации, то ли сны, то ли реальность присутствовали всегда в моей жизни.
К Стивену приходили люди - постояльцы гостинницы и индейцы. Они говорили, а я обычно находилась внутри и слушала.
Собеседник Стивена, американец средних лет, грустно рассуждал возле бамбуковой двери:
- Как жаль, что прийдётся вернуться домой, назад, туда, где полно проблем, где большой двор, и его нужно приводить в порядок - подстригать кусты, поливать асфальт, ремонтировать канализацию, где друзья и семья, которые понятия не имеют о том, как счастливо можно жить, но не так, как живут гринго, а совсем иначе.
Затем американец с ещё более беспокойной и особенной интонацией продолжал:
- Почему часто люди, воспитанные в том же, что обществе, что и я, и придерживающиеся той же культуры, всю жизнь изнурительно работают, чтобы обеспечить благополучную старость, но они или умирают прежде, чем эта старость наступает, или они так слабы и истощены напряжённым трудом, что не в состоянии наслаждаться теми благами, для которых старались долгие годы? Зачем, если то, к чему они готовились, их больше не прельщает или не кажется необходимым?
А ведь я делаю то же самое, - подумала я, - борюсь за своё будущее вместо того, чтобы просто жить сейчас так, как я хочу, и делать то, что мне действительно приятно. С девяти до семи нахожусь на работе, которая мне не нравится, нервничаю в трафике, безуспешно пытаюсь оплатить многочисленные платёжки, слежу за падением биржевых индексов, и это меня раздражает и расстраивает...
Американец задавал вопросы, наверняка зная ответы. Он ушёл, а Стивен вернулся ко мне и влез под москитную сетку, и мы слушали медленный дождь.