За худой, скверный мир платят льдом и свинцом,
За победу цена - одиночество.
Людям нужно не сказок с хорошим концом,
А таких, что вообще не закончатся.

Строя стены из фраз, баррикады слогов,
Прячась с глаз, удаляясь в подполье,
Мы, как дети, всего лишь хотим одного -
Чтобы просто нам не было больно.
љ Рокси Роуз



 
Пролог


Раз. Два. Три.


Когда опускается ночь и комнату сжирает чернота, я вижу на прожекторе век тот вечер. Я чувствую ледяной ветер на коже. Ощущаю, как по ногам хлещут острые травы. Я задыхаюсь - из лёгких будто выкачали воздух. Я убегаю. Я не смею обернуться.

Он гонится за мной. Я чувствую спиной его безумный взгляд. Слышу тяжёлые шаги. Слышу леденящий смех. В ушах стучит кровь, но до меня доносится его голос. Не его голос. Чужой голос.

- Взявшись за руки в Кругу, Звери начали Игру.

Я не хочу играть в эту игру. Я хочу уйти. Мои силы на исходе. Ноги отяжелели, в боку колит. Я не хочу быть здесь. Но я не могу выбраться за пределы этого бесконечного поля.

- Взгляни на небо: октябрь расплескал созвездия.

Слова он выговаривает безжалостно, железным тоном.

- А сыны царства извержены будут во тьму внешнюю...

Не хочу тьмы. Не хочу его слушать, понимать, видеть, находиться рядом с ним. С ними. Одиночество, которого я так боялась, теперь самая желанная для меня цель.

- Високосный год - счастливый.

Я хочу забыть всё. Будто мы никогда не встречались. Будто я их никогда не знала. Это не они. Ненастоящие. Это не он. Я не люблю его. Я люблю не его!

- Что сказано, должно свершиться.

Он хватает меня за руку с ужасающей силой. Я кричу так оглушительно, что лопаются барабанные перепонки.

Три. Два. Раз.


Я просыпаюсь. 


Глава 1



Комнату наполнял густой сумрак. Вкупе со звенящей тишиной и застоявшимся воздухом, это производило удручающее впечатление. Мысли постоянно путались от чрезмерной усталости, поэтому вникнуть в содержание письма я смогла не сразу.

Сказать по правде, моя жизнь никогда не была наполнена суеверными предчувствиями, но сегодня с самого утра я будто знала, что должно произойти нечто из ряда вон. Почему? Потому что сегодня понедельник.

Я ненавижу понедельники.

Понедельник - мой несчастливый день. У кого-то там пятница 13-е, у кого-то ночь полнолуния или ещё что, а у меня - понедельник.

Именно по понедельникам со мной случаются самые отвратительные вещи: от стрелки на колготках до катастрофы вселенских масштабов. Всё валится из рук, ничего не выходит.

В понедельник умерла мама.

В понедельник уехал Слава.

В понедельник я встретила его.

Я думала, что на этом мои неудачи прекратятся. Но я ещё не знала, что знакомство с ним станет моей самой большой неудачей.


Папа позвонил неожиданно и сообщил, что переслал мне письмо. Письмо. Бумажное. Как странно - лет сто такие не получала. К тому же ещё и на мой старый адрес. Это не предвещало ничего хорошего. Но я всё же забрала этот помятый конверт без обратного адреса из почтового ящика. Придя домой, я не испытывала ровным счётом ничего, кроме дикой усталости. Теперь же, прочтя это послание, впору залить всю квартиру слезами. И это при том, что я не считаю себя сентиментальным человеком.

Всего несколько слов: "Прости меня за всё". И подарочный сертификат на одно желание. И подпись, выбившая почву из-под ног: "Ты знаешь, кто это".

Я знаю и потому не могу решить: мне просто ужасно грустно или ещё и до мурашек страшно?

Возможно, написание подобного рода писем кому-то кажется хорошей идеей. Но это не так. Как правило, наши вчерашние "близкие" думают, что будут с нами завтрашними лучшими друзьями, не способными причинить друг другу боль. Это ложь из разряда "я всегда буду любить тебя", "я тебя никогда не оставлю" и далее по списку. Та самая сладкая ложь, которую легко распознать, но в которую всё равно непроизвольно продолжаешь верить.

Это письмо - не просто доставленная с задержкой в несколько лет корреспонденция, которую можно отметить как "прочитанное" и забыть. Что это: провидение, рок - не знаю, но послание это настигло меня именно сейчас не случайно. Ведь сегодня я, в очередной раз, на распутье.



Прошёл почти месяц с тех пор, как я рассталась с молодым человеком. Он клоун. Это не оскорбление и не причина расставания - всего лишь его профессия.

Около двух лет назад, когда я ещё училась в университете, одногруппницы затащили меня в цирк на Цветном бульваре. Никогда не была фанатом этого вида искусства, особенно же не любила клоунов (как отзвук засмотренного до дыр в детстве фильма "Оно"). В тот раз, так же не оставшись в восторге от представления, во время антракта, я намеревалась улизнуть, но заглядевшись на довольно интересную архитектуру здания, где, собственно, ютился цирк, обошла его кругом и случайно набрела на чёрный вход. Там-то на крыльце я и познакомилась с Саньком.

Высокий, худой, он держал зелёный парик в руке, его же настоящие волосы, похожие на солому, торчали во все стороны. Грим потёк от майской жары, рюши от костюма сбились набок, ярко-красный накладной нос болтался на шее. Он неспешно курил, жмурясь на солнце.

- У вас улыбка потекла, господин клоун, - почти машинально произнесла я.

Он оглядел меня своими светло-серыми глазами. Ужас! Он был едва ли не младше меня. Из зала его было сложно разглядеть, возраст практически не угадывался. Теперь же под внушительным слоем краски я различила, что уголки его глаз немного опущены - обычно это придаёт лицу грустное выражение. Его юность вкупе с драматичным взглядом натолкнули меня на мысль, что играть Пьеро ему пошло бы больше.

- Поделитесь? - он улыбнулся.

- Не уверена, что выйдет, - я подняла уголки рта пальцами. - Моя собственная тоже куда-то сбежала.

- Может, отправимся на её поиски?

И так я осталась. Когда представление закончилось, распрощавшись с одногруппницами, я стала ждать его. Он вышел, выбежал, вылетел, схватил меня за руки и закружил - к вечеру разразился страшный ливень и мы бродили по тёмно-синей Москве, отражающейся в лужах до самого утра. В цирк я больше не ходила.

Он стал избавлением: от тоски, одиночества, от прошлого. С ним я никогда не чувствовала себя собой, той, к которой я привыкла - покинутой и растерянной девчонкой. В нашей паре я скорее была рассудком и волей, пытавшейся всё контролировать, а он был просто смехом. Я благодарна ему. Я не любила его, никогда не говорила те три вожделенных слова, а он, кажется, лишь играл роль беспечного мечтателя, на деле всё прекрасно понимая. Он ничего от меня не требовал. И за это я ему благодарна.

В те два года, что мы были вместе, я просто старалась плыть по течению: доучивалась, работала, ничего не анализировала, не копалась в себе - просто пыталась быть никем. Это получается у меня лучше всего. Но через некоторое время такого существования, когда ты оглядываешься на свою жизнь - беззаботную, безликую, зыбкую, чувствуешь себя унесенным в море, бьющимся о скалы. Мне понадобилась зацепка, точка опоры, а он был моей волной. И я оставила его, чтобы крепче стоять на земле.

Оставила не по минутной прихоти, но потому что в вымученное новое существование ворвалось безобразное чудовище по имени "прежде". Как незваный гость, явившийся в дом, чтобы оставить на белоснежном полу грязные следы. Как недобрая рука, разрывающая зазубренным ятаганом шёлк нового платья вместе с немощной плотью. Теперь же, в связи с полученным письмом, этот случай перестал казаться простым совпадением. Как скрежет ногтей звучал незнакомый голос:

- Девушка, у вас грустные глаза. Что-то случилось?

Кто-то подошёл ко мне на улице, когда я возвращалась с работы, и задал этот вопрос. Простой, глупый вопрос. Вопрос слишком знакомый, чтобы не обратить на него внимания. И этот вопрос заставил меня сжаться в комок, опустить голову и сбежать от задавшего его человека. А теперь я получаю письмо - как одновременный пролог и эпилог ко всему, что со мной случилось и ещё может случиться.

На месяц ко мне будто вновь вернулось то самое одиночество, во власти которого я пребывала в тот поворотный момент моей жизни, несколько лет назад. И это всё из-за незнакомца на улице - человека, которого я больше никогда не увижу, задавшего тот простой вопрос, который положил конец моему перемирию с нормальным существованием. Сказался не только кризис единственных моих "здоровых" отношений, но всего мироощущения. Вдруг начало воротить от работы - хорошо оплачиваемой, не пыльной, перспективной, налаженной. От съёмной квартиры, от немногочисленных знакомых, которые, ради приличия, пару раз в месяц, зовут в гости. От всего... Этот нарыв зрел долго. С семнадцати лет.

Семнадцать лет - это тот возраст, когда начинаешь осознавать себя по-новому, в отрыве от семьи и привычного окружения. Осознаёшь, что ты одинок по природе. Пришёл в мир один и уйдёшь тоже один. Как бы тебе не был близок кто-то, по сути, у тебя есть только ты сам. Тогда хочется узнать себя получше, несколько усовершенствовать, чтобы это внутреннее одиночество было хотя бы не таким скучным. Конечно, так я формулирую сейчас, когда мне уже стукнуло двадцать пять, а тогда всё чувствовалось иначе и осознавалось по-другому.

Итак, что бы я могла сказать себе семь лет назад? Хочется крикнуть "ничего", отвернуться и просто отказаться вообще разговаривать с такой тупицей. Но себя в прошлом не переделать, как не выкинуть слов из песни. Бывают такие песни, которыми можно писать просто всю жизнь. У меня есть такая - символичная "Welcome to my life", давно заброшенной мной группы Simple Plan. Песня из моего прошлого. Семнадцатилетняя я очень любила её. Кто бы мог подумать, что она останется со мной так надолго.

И всё же, глупая одиннадцатиклассница Ника (тогда я терпеть не могла своё полное имя и называлась только так), кажется, я слишком долго откладывала разговор с тобой. Я пыталась забыть тебя, отгородить от себя настоящей, придумать себе другую историю, другое прошлое, другую жизнь. Но встретиться снова нам придётся, как бы сложно это для меня не оказалось.

Как странно: я почти разучилась представлять тебя. Не помню ни твоей улыбки, ни манеры говорить - ты ведь так не похожа на меня! Все фотографии, предусмотрительно упрятанные мной поглубже в шкаф, оставленные в родительском доме, теперь за много километров от меня. Едва ли папа когда-нибудь откопает их, сдует пыль и, принявшись скрупулёзно рассматривать, растрогается и позвонит мне, чтобы узнать, как дела. Может быть, конечно, брат попытается задвинуть на дальнюю полку порцию очередной рухляди и, найдя потрепанные альбомы и коробки, решит, что их давно пора, если не выкинуть, то уж точно выслать мне. Думать о том, что где-то ещё хранятся крупицы моей прошлой жизни почти так же невыносимо, как осознавать, что и сама эта жизнь была. Я не верю в реинкарнацию, но никак иначе произошедшее со мной назвать язык не поворачивается - так кардинально всё изменилось, будто я с чистого листа начала.

Есть ли в этой крохотной, но вожделенной съёмной квартире хоть что-то, что поможет воскресить в памяти те времена? Взгляд невольно вновь падает на всё ещё белеющее на экране ноутбука письмо. То, что за 8 лет у меня не поменялся электронный адрес - это признак стабильности или нехватки фантазии? Ник придумал для меня Слава.



Слава... Это имя будто впиталось в мою кровь. Оно мне роднее собственного. Как давно я разговаривала с ним в последний раз? Кажется, в тот самый раз, когда отказалась приходить на его свадьбу. Значит, четыре года. Уже четыре года я не общаюсь с человеком, которого считала братом. С человеком, лучше которого долгое время не могла и представить. Это он помог мне пережить черный период моей жизни. Он был рядом, сколько себя помню. Но как бы долго не продлилась разлука, я не могу забыть его до самой незначительной черточки, до последнего выражения глаз. Это как часть вас, без которой вы себя не представляете. Как если бы вам ампутировали руку или ногу. Жить, конечно, можно, но всё же не хватает чего-то важного.

Вот так я и живу без Славы. Как инвалид с фантомными конечностями.

Он - сын моей крёстной тёти Лизы (маминой лучшей подруги), в шутку называемый троюродным кузеном. В детстве мы постоянно спорили и ругались из-за всякой ерунды, я вечно таскала его игрушки, ломала всё, что он строил, ябедничала, когда он хулиганил... Эта вечная шуточная перепалка, наверное, так и не прекратилась, если бы не смерть мамы...

Мне было всего одиннадцать, и мой мир рухнул в одночасье. Несчастный случай... Описать боль этой потери просто невозможно. Тебя будто ударили по голове, вокруг тебя вакуум, сепия, разум отказывается верить в реальность происходящего, а с тобой остаётся лишь острое чувство оставленности, которое не проходит и в самой людной компании. Не знаю, что бы мы с папой и братом делали в то время без Славы и тёти Лизы. Мы бы просто не справились. Они заходили каждый день и буквально растрясали нас от этой летаргии, в которую мы впали. И пусть это было невозможно представить, но мы научились жить заново. Привыкли жить урезанной версией нашей семьи, без мамы - только папа, я и младший брат Серёжа. Привычка - страшная вещь, непобедимая, необходимая.

Была привычка: крепиться, радоваться сквозь зубы и никогда не плакать. Слава же сделал для меня из этой привычки вполне сносную жизнь, которую можно было бы даже назвать счастливой. Благодаря его заботе и участию (как не банальны эти слова, но другими его деятельность я описать не могу), мне удалось дожить несколько лет моего, так называемого, "детства" нормально, не хуже, чем прочие, и войти в подростковый возраст восторженным и мечтательным субъектом, то есть - обычной девочкой.

Разве могло что-то предвещать беду, когда жизнь вошла в колею, как казалось, раз и навсегда? Но беда случилась. Случилась несколько лет назад, а от её последствий мне приходится убегать и избавляться по сей день.

Сегодня это письмо разбередило ту рану, которую я старалась не трогать, тщетно уповая, что она пройдёт сама. Но она не исчезает. Возникает каждый раз, алея ещё ярче, чем казалось раньше. На старые проблемы наслаиваются всё новые, годы идут, а мой внутренний мир всё в таком же беспорядке. Нужно с этим бороться... Так, может быть, когда ты загнан в угол, пора повернуть назад?.. Посмотреть в заплаканные глаза прошлому, от которого всегда пыталась убежать.



И вот я снова вернулась в мой город знакомый до слёз. До заламывания рук, дрожащих коленей и холодеющих пальцев. Тихий, неприметный, будто погруженный в дремоту, такую непривычную после оглушающей столицы. Солнце здесь всегда светит по-осеннему мягко, а дни текут неторопливо, по какому-то своему, особенному плану. Кажется, если даже весь мир рухнет, здесь всё останется по-прежнему: провинциальный вокзал, ряды аккуратно постриженных деревьев в аллеях, шеренги типовых многоэтажек...

Я знала его и другим: тёмным и сверкающим в бушующей непогоде, с чёрными провалами окон и ночными холодами, с гулким эхом на пустых улицах. Поют здесь теперь те же песни, дают те же клятвы? Изменился город или только я?

- Здравствуй, пап, - я чмокнула отца в щетинистую, морщинистую щеку. И когда он успел постареть?

- Такой внезапный приезд, даже не знаю: радоваться или пугаться? - он улыбнулся. Как всегда, в своём стиле.

- Где Серёжа?

- Известно где - с Настенькой.

Всё ясно. Иногда я завидовала брату, у него, в отличие от меня, жизнь всегда била ключом, и даже не по голове. Он рос счастливым ребенком, был веселым подростком, стал улыбчивым молодым человеком. Всё ему давалось просто, без заморочек, без страданий, без потрясений. Видимо, второй экземпляр вышел у наших родителей лучше первого. Я рада, что он есть у папы - примерный сын, прилежный студент, галантный кавалер. Отрада, а не сын. Не чета трусливой дочери, сбежавшей при первой возможности.

Я люблю бывать дома. Здесь время будто остановилось. Вот и на столе всё та же скатерть, усыпанная кленовыми листьями, которую я лицезрела каждое утро, завтракая перед школой. На стене те же старомодные часы с кукушкой. Моя комната, где никто не смеет ни к чему прикасаться, спит под слоем пыли. Кажется, стоит взглянуть в зеркало, и я увижу себя шестнадцатилетней, с лентами в косичках, с искренней улыбкой. Но нет. Лишь поднимаешь взгляд на отца с седеющими прядями, сразу же отказываешься от своих иллюзий.

- А чего одна? - спросил папа, подавая чашку. - Привезла бы... как его... Александра. Кстати, как он? Всё клоунничает?

- Хорошо. Но с Александром мы больше не вместе, - вертя чашку в руках, я старалась выглядеть непринужденно. - Дороги наши разошлись.

- А как твоя работа? - папа уже начал беспокоиться, но изо всех сил пытался скрыть это.

- Подумываю уволиться...

- Это ты зря, - он покачал головой. - В издательстве работа серьёзная была, не то, что до этого, в книжном магазине... А одним репетиторством не прокормишься, сама знаешь.

- Ты прав, конечно, - я вздохнула. Я приехала не для того, чтобы спорить.

- Будешь чай? Или я могу заварить брусничные листья - они очень полезные, - папа попытался перевести разговор с неудобной темы. - Если отвар регулярно пить, повышается иммунитет.

- А если ветку шиповника положить на гроб вампира - он не сможет выйти, - я пролепетала в ответ первое, что пришло на ум.

- Считаешь, стоит запастись и шиповником?

Люблю папу. За понимание, за простоту. За то, что всегда поддерживает мои идиотские затеи и смеётся над моими не смешными шутками. Человек, который принимает таким, какой ты есть, наверное, необходим каждому.

- Надолго ли собираешься остаться? - спросил папа, убирая со стола после чаепития.

- Пока не решила, - я сложила блюдца одно на одно. - Пока не разберусь немного в жизни.

- О, это серьёзно.

- Можно позвать на помощь, если буду тонуть в пучине отчаяния?

- Приложу все усилия, чтобы вытащить оттуда. Да и Серёжа должен скоро подойти, подсобить.

- Спасибо, - я обняла папу крепко-крепко, как в детстве, вдыхая аромат табака и брусники.

Теперь дорога в моё нетронутое пыльное царство площадью 7 квадратных метров. Комната Ники - оплот постоянства. Застеленная сиреневым флисовым покрывалом старушка-кровать, ютящийся в уголке ветхий комод, заваленный старыми книжками стеллаж, вечно захламлённый чем-то стол, выцветшие бежевые обои. Моё обиталище никогда не отличалось образцовым порядком или стилистической утонченностью, но когда я жила здесь, каждая вещь была значима, была частичкой меня. Не просто комната или даже атмосфера в ней, а некая душа, созданная тобой с помощью подручных средств. Теперь же здесь не осталось почти ничего от того моего тайного мира. Ничего, кроме укромно спрятанного писания...

На мой семнадцатый день рождения Слава подарил мне дневник - единственный, который я вела в жизни. Никогда не видела в них особого смыла, а в себе достаточной усидчивости, чтобы не забрасывать это дело. Но эта тетрадь с отвратительными цветочками на обложке, стала моей отдушиной в тот момент, когда жизнь приготовила очередное испытание. Я прекратила вести его так же резко, как и начала. Без всякого сожаления я оставила в родительской квартире всё, что хоть сколько-нибудь напоминало бы мне о прошлом, но с этой потрёпанной книжицей расстаться было труднее всего. Я никогда не перечитывала написанного там, просто решила, что эту часть меня нужно оставить пылиться среди прочих вещей, о которых я приказала себе забыть. В этом дневнике - всё. Вся моя жизнь с семнадцати пи до восемнадцати лет. Короткий период, но очень важный. Точная хронология событий - все мысли и чувства без утайки. Думаю, если бы кто-то нашёл его и прочёл, я бы не пережила. Слишком это личное. Поэтому и спрятала так тщательно.

Не уверена, что и мне теперешней стоит это читать. Воскресить то время в сознании, значит растоптать себя новую - ту, которую я собирала по крупицам с таким трудом. Но та Ника из прошлого не хотела, чтобы я забыла её и отреклась. Подтверждение тому - полученное на днях письмо.

Третья полка, с самого края, за "Сказаниями четырёх ветров" - книгой, благодаря которой всё и началось. Нужно отогнуть заднюю обивку стеллажа из ДСП... И вот он вновь в моих руках: распухший, пыльный, тщательно избегаемый. Не просто тетрадь, а реликвия. Не просто текст, а оправдание всему, что со мной произошло. Не просто дневник, а вся моя жизнь.

Я помню, как он начинается. Наивно, нелепо, по-детски. Первые страницы ещё не ведали о трагедии последних. Юная Ника ещё не знала, чего можно ожидать от жизни.

Открыть его, значит потеряться во времени, перестать жить настоящим, снова потерять себя, перечеркнуть всё то, к чему я стремилась...

Но я открою его.