|
65 процентов
Сергеевну повязали аккурат перед Новым годом. Магистра Белой и Черной магии,
потомственную колдунью и вообще - мракобеску и очковтирательницу взяли на живца.
Где-то под вечер пришел очередной клиент, поплакался в жилетку, показал баксы и
фотографию неверной жены, после чего Сергеевна развернулась по полной программе.
По картам определился "жгучий брунет", по воску - место его проживания и по
зеркалу - где они совокупляются. Как только два Франклина перекочевали в карман,
рогоносец достал самое гнусное в мире удостоверение и показал его поскучневшей
колдунье. За этим последовала официальная часть, то есть - понятые, нудная
беседа и осмотр места преступления с обнюхиванием многочисленных скляночек и
бутылочек с приворотами и отворотами. Мешок сухой травы, вещество в кастрюльке,
похожее на пластилин и пяток аптечных пузырьков стражи порядка захватили с собой
на предмет обнаружения наркотиков. Уже уводя страдалицу, фальшивый рогоносец
краем глаза заметил на полочке совсем уж маленький флакончик, вроде как из-под
духов. Плюнуть бы да пойти восвояси, но бдительный опер вдруг заметил, что
взгляд Сергеевны тоже упал на эту склянку и вдруг перестал быть скучным. Черные
глазки ее забегали.
- Ээээ... Антонида Сергеевна, что находится в этой емкости?
- В какой? Ах, в этой... Да кабы я знала... Уж лет пятьдесят стоит, духи́, поди!
- То есть, если я правильно понял - вы не знаете, что находится внутри?
- Говорю же - не знаю... От матери осталось... Не открывали бы вы!...
- Почему?,- повеселел опер.
- Ну... духи́ там старые, что их нюхать...
Сергеевна явно пыталась избежать скользкой темы. Собственно, это и
предопределило дальнейшие действия опера. Носовым платком обернув загадочный
флакончик, он аккуратно открутил пробочку и по всем лабораторным правилам
попытался определить запах. То есть, не засунул горлышко склянки себе прямо в
волосатую ноздрю, а держа флакон на уровне носа на расстоянии 15 сантиметров
левой рукой, правой рукой поманил к себе ленивые молекулы. Но ничего не вышло.
Запаха не было. На расстоянии 5 сантиметров - тоже. Когда, проигнорировав все
инструкции, опер засопел носом возле самого горлышка, он всего лишь ощутил едва
уловимое амбре резиновой прокладки. Если бы опер почувствовал парфюмерный аромат
- скорее всего, поставил бы склянку на полочку, и ничего сверхъестественного бы
не произошло. Но эта микстура не пахла ничем. И опер вдруг вспомнил, как на
лекции по химии пожилой доцент сказал, что не та дрянь страшна, что воняет, а
та, что не имеет запаха. И привел примеры, от которых шерсть вставала дыбом.
В общем, после этого несостоявшийся рогоносец с опаской приобщил флакон к
изъятому и приказал стажеру тащить весь этот комплект в машину. Стажер взял на
руки мешок с травой, сверху поставил кастрюльку с пластилиновой вкуснятиной,
рядом - картонную коробку с разноцветными пузырьками. Весу было - всего ничего,
но нести совсем неудобно. Пока стажер шел по лестнице - проблем не было. На
улице же, на обледеневшей тропинке, помощничек поскользнулся, грохнулся на
спину, и все улики дружно взлетели вверх. С травой, конечно, вообще ничего не
случилось, пластилин прилип ко дну кастрюльки намертво и тоже не пострадал, а
вот пузырьки куда-то сразу исчезли. Полчаса стажер ползал по сугробам и собирал
вещественные доказательства. Над ним матерясь и посматривая на часы стоял опер и
давал язвительные советы. В конце концов нашлись все флаконы, но один, самый
маленький, о котором как-то подозрительно беспокоилась Сергеевна, был без
пробочки и пуст. Не совсем, правда, на донышке что-то болталось, на анализ дряни
хватало с избытком, но ведь непорядок, безобразие! Опер пожурил стажера минут
пять по инерции и сел в машину. Когда стажер встал, отряхнул коленки и
разогнулся, его взгляд упал на огромного, метра два ростом, снеговика. Кривая
наглая морковь торчала у него из середины верхнего шара самым свирепым образом,
придавая ему какой-то пиратский вид. Глаза были сделаны из двух больших
пластмассовых пуговиц овальной формы, причем стояли они вертикально, что делало
взгляд несколько кошачьим. Рот был от души вырублен чуть ли не топором и в нем
торчала вмороженная папироса. Целая. Неподкуренная. Только с примятой гильзой.
Вместо рук у снеговика торчали две толстые черные ветки о трех сучках каждая.
От неожиданности стажер вздрогнул. Он полчаса шарился по сугробам, но не видел
никакого снеговика. То ли он успешно его пропустил, то ли снежное произведение
искусства само только что пришло. Стажер плюнул, повернулся и пошел к машине.
Когда жигуленок выезжал за ворота, начинающий пинкертон оглянулся и увидел
исчезающую белесую фигуру с черными руками-ветками. Фигура тупо смотрела вслед и
ничего из себя интересного не представляла. Заурядное детское развлечение. Хм.
По среднему шару снеговика, то есть, вроде как - по животу, стекли и замерзли
несколько капель из флакона Антониды Сергеевны, Магистра Белой и Черной магии,
потомственной колдуньи и вообще - мракобески и очковтирательницы...
***
Пусто. Долго было пусто. Не было ничего. Не было звука - была могильная тишина,
она была так долго и так бесконечно, что превратилась в дикий, непрекращающийся
вой. Не было цвета - была чернота, но за эти годы она стала нестерпимо мерцать.
Не было прикосновений - было состояние растворенности во всем, но я так страшно
хотел почувствовать хоть что-нибудь, хоть движение воздуха, хоть солнечный свет
на коже, что стал воспринимать отсутствие ощущений, как ноющую боль и эта боль
была невыносима...
Я не мог собрать себя воедино. Весь какой-то разбросанный, состоящий из разных
и, похоже, чужеродных частей, я едва осознавал себя цельным... существом? Я не
знал... и даже не видел сначала ничего. Так, что-то мутное... но потом это мутное
приобрело серый оттенок. Когда-то у меня были глаза - я в этом не сомневался. Я
помнил ощущения яркого света, тени, темноты, мог представить искры, изломы
молнии и отблески пожаров. Глазные яблоки раньше, две тысячи лет назад,
располагались сверху. В голове. Ближе к мозгу, к тому месту, где обычно мелькали
мысли. Но где сейчас мои глаза? Я не знал... Я видел, но не представлял - чем я
вижу. Неяркие образы крутились вокруг, искаженные, расплывающиеся.
Звуки тоже были неясными, приглушенными, словно пробивались через слой меха.
Иногда я улавливал детские голоса, а может быть - женские, трудно было
разобрать. Но чем, чем я слышал? - на этот вопрос не было ответа. Я вдруг
вспомнил, как давным-давно, в невероятно далекой жизни лежал на земле и вдруг
ощутил всем телом, как приближается табун лошадей. Это еще не было звуком копыт,
но тело уже дрогнуло от их ударов. Так и сейчас - звуки проходили через все тело
или через то, что заменяло мне его.
Я не сразу почувствовал холод, но когда я осознал его, он не был неприятным.
Скорее, он просто был - и все...
Пошевелиться я не мог. Я не сразу понял - почему. Пытался согнуть руку, ногу,
пальцы, наконец - все было бесполезно. Ничего не помогало. Неожиданно я понял,
что у меня нет ни рук, ни ног. Открытие это не потрясло меня и не испугало.
Существование меня как такового после двух тысяч лет... несуществования, имело
гораздо большее значение. Я устал, чудовищно устал не быть и поэтому отсутствие
частей тела не волновало меня. Всегда можно найти способ двигаться. Лишь бы быть.
Время в начале моего пробуждения не сразу пошло плавно и поступательно. Был
период, в течение которого я не чувствовал его и не мог понять, куда оно
движется и движется ли вообще. Потом из хаоса время вырвалось на свободу и
потекло рекой. С этого момента я мог уже что-то запоминать и планировать.
Мысленно я начал исследовать то место, которое условно стало моим телом. Я
просмотрел свой верх, низ, середину и понял, что состою, в основном, из снега. В
верхней части и посередине в меня были вставлены какие-то предметы, но мне они
явно не принадлежали. Снег в моей прошлой жизни был всего несколько раз, но я
узнал его. Снег - это дождь из мелкого льда, быстро тающий на солнце. Если так, то
пройдет совсем немного и я превращусь в воду. Но проходили часы и ничего не
происходило. Стало совсем темно, потом опять посветлело, стало еще холоднее, и
снег никуда не потек. Время, когда становилось темно, я назвал ночью, что
наверняка было правдой. В первую ночь было довольно беспокойно, было много
криков, смеха, ярких вспышек и музыки - совершенно мне незнакомой. Впрочем,
неприятной я бы ее тоже не назвал. На вторую ночь такого буйства не было, но все
равно шумели, а вот на третью стало совсем холодно и тишина была полной.
Снег - материал непонятный. Я попытался создать внутри себя какие-то элементы,
но сначала все было напрасно. Не получалось. Но я научился делать лед. Это
оказалось просто - думаешь про какое-нибудь место, там становится тепло, снег
тает и превращается в воду. Если потом про это место не думать - оно становится
холодным и затвердевает. Развлекаясь таким образом, я вырастил внутри себя
ледяную глыбу. Она стала центром меня и с какого-то времени я стал называть ее
сердцем, что, наверное, неправильно, но что поделаешь - уж если существую, надо
что-то иметь. Сердце стучать, конечно, не могло, но я ему придал изысканную
форму и наделил способностью воспринимать боль. Чего еще ему поручить - я не
знал. Пускай пока так.
Как-то днем, делая лед, я вдруг понял, что он - прозрачный. Это, конечно, я
помнил и из прошлой жизни, но тогда толку от этого не было никакого. И меня
вдруг осенило, что я должен сделать из него - глаза! В верхней своей части я
стал плавить снег ближе к поверхности, пока, наконец, не блеснуло ярко и
солнечно. Я слепил два идеальных шарика с гладкой поверхностью и получил,
наконец, зрение. Увидел я немного, но зато - увидел! Заснеженную землю, деревья
без листьев и какие-то окна в доме напротив. Дом был просто огромным и состоял
сплошь из одних окон. Защищать его, если бы пришлось, не было никакой
возможности - странная архитектура... Еще временами мимо проходили люди в шкурах.
Некоторые, как я понял, мехом внутрь - в основном, мужчины, а некоторые -
наружу. Само собой, такой глупостью могли отличаться только женщины. Дети тоже
пробегали, но они были в чем попало и какого попало цвета, но яркого. Смотреть
на них после двух тысяч лет было одно удовольствие. Я полдня любовался на них,
пока какой-то засранец, привлеченный, как я понял, блеском моих глаз, не
выковырял мне их с помощью железной лопатки. Еще он, когда залезал на меня, этой
же лопаткой вырубил во мне ступеньки и по ним добрался до головы. Или что там у
меня было вместо головы. Боль-то у меня теперь была в сердце! Так что я ничего
не почувствовал, но назавтра пришлось опять растапливать и замораживать снег.
Теперь глаза уже были с веками. В случае чего - я мог их прикрыть, но не слишком
быстро, конечно.
Малолетние ублюдки вообще очень стали досаждать мне. Через час после восхода
солнца стая кричащих непоседливых животных носилась вокруг меня, не давая
сосредоточиться. Поначалу мне это нравилось, потому что я две тысячи лет был без
ощущений и очень по ним истосковался. Но проходили дни и бессмысленность этих
маленьких подобий человека стала выводить меня из себя. Кроме того, я вдруг
вспомнил, что в той - далекой и уже недоступной жизни, с детьми меня что-то
связывало. Не с одним ребенком, не с самим собой, когда я еще был несмышленышем,
а со многими. Дальше память рассеивалась.
Вначале своей снежной жизни я еще пробовал восстановить прошлое, и даже
испытывал раздражение от того, что я не могу вспомнить, но это чувство быстро
растворилось. И в самом деле - какая разница, если прошло две тысячи лет. Иногда
внутри меня мелькали образы лошадей, песка, пальм, дворцов, пестрых базаров, но
потом это все сносило как будто ветром. Ладно, решил я - не будем ничего
возвращать.
И я стал работать над собой сегодняшним...
***
Сергеевна вернулась домой через три дня, уже после Нового года, закрылась в
своей квартире и никого не принимала даже из старых клиентов. Ничего необычного
в этом не было. Таких забираний-отпусканий в ее жизни было уже изрядно. На то
она и колдунья, Магистр и все остальное - как водится. Правда, в этот раз ей
шили наркотики и сильнодействующие ядовитые вещества, но после пятнадцатого
должен был из командировки приехать ее ангел-хранитель из управления по борьбе с
организованной преступностью, матушку которого три года назад она вытащила
буквально с того света. Сергеевне по телефону было сказано было просто ждать, сильно не мудря и
особо не паникуя. Совет ангела очковтирательница запомнила твердо. Но не это было причиной ее плохого
настроения. Треклятый флакон, который, вообще-то должен был лежать на дне
сундука, на этот раз оказался на полочке. И все из-за ее профессиональных
связей. За три дня перед приходом фальшивого рогоносца к ней приходил ее
конкурент, тоже Магистр и давний закадычный... непонятно кто. Когда-то, лет сорок
назад, он даже к ней сватался. Но это все лирика, а предметом визита конкурента
был тот самый флакон.
В мире Магистров есть вещи, о которых прямо не говорят. Некоторые понятия или
предметы несут в себе такой негатив, что влияют даже своим названием. Поэтому их
заменяют местоимениями. "Он", "она", "оно". Просто "вещь". "Это". Так мракобесы
отстраняются и оберегают себя. А бывает и не себя. Закадычный жених долго просил
Сергеевну продать ему этот флакончик. Сергеевна же соглашалась только отдать.
Удивительный этот нюанс был для обоих полон самого, что ни на есть, глубокого
смысла. Проданная вещь становилась собственностью купившего ее по всем, даже
самым тонким и потусторонним законам. А отданная - сохраняла со своим прежним
хозяином определенную связь навсегда. Этого-то и боялся конкурент. И два часа
просил, умолял, требовал, даже угрожал. Сергеевна осталась железобетонной и
обиженный Магистр ушел в метель. Флакон он, конечно, не взял. Непроданный он не
имел для него никакой ценности. Милиционеры об этом, само собой, не знали и
уволокли "это", обрекая себя на неизвестность. Им чудовищно повезло, что стажер
поскользнулся и потерял вещественное доказательство. Хотя... Но об этом позже.
На следующие после возвращения утро Сергеевна отправилось в магазин за
молочком и проходя по тропинке мимо огромного снеговика, вдруг повернулась к
нему лицом. Она сделала это рефлекторно, примерно, как спецназовец мгновенно
оборачивается на звук металлического щелчка. Профессионалы не ошибаются!
***
Старуха глянула мне в ледяные глаза и я не успел ничего сделать. Ни один
ребенок, ни один взрослый, прошедший за эти дни мимо меня, не смотрели на меня
как на что-то одушевленное. Меня рубили железными лопатками, пинали, втыкали в
меня предметы, метили собаки, но никто не догадался, что я - живой. А она
даже не сомневалась - она поняла все и сразу. Ее взгляд дошел до ледяного сердца
и она вдруг дрогнуло и заболело. Страх и ненависть - давно забытые чувства
шевельнулись во мне. Я не мог перестать смотреть сразу - для этого нужно было
несколько минут таяния, опускания век и покоя. Черные ее глаза прожигали меня
насквозь. Потом она начала что-то быстро-быстро шептать. И я понял - ЧТО ЭТО ЗА
СЛОВА!
Две тысячи лет не быть!!! И вдруг снова исчезнуть!!!
Нет. Жаль, что я не животное - любое животное, хоть кошка, тогда бы она сразу
замолчала навеки... Почему я - всего лишь снег? Несправедливо! Неправильно! Я
вдруг почувствовал, что внутри меня ледяное сердце уже давно плещется теплой
лужицей и страшно кричит от невыносимой боли. У меня нечем защищаться, кроме... Кроме?
Кроме взгляда!!! И тогда я тоже ПОСМОТРЕЛ на нее, как две тысячи лет назад смотрел на
тех, кому суждено было умереть по моей воле! Водой слезились мои глазницы, но я
заставил вращаться свои глазные яблоки так, как мне было нужно. Я вытаял два
отверстия-полусферы, два зрачка посередине яблок и пожалел, что не сделал этого
раньше. Теперь взгляд мог УБИВАТЬ!
Несколько долгих мгновений мир вокруг нас не существовал. Всю силу свою, всю
ненависть и двухтысячелетнее молчание я выплеснул и направил в глаза старухе. Ты
не убьешь меня снова, ведьма! Я не позволю тебе! На какое-то время она почти
сломала меня, добивая своим быстрым шепотом. Но и я ВСПОМНИЛ слово!
Имя свое!
Надежду свою!
Власть свою и отчаяние!
Победу свою и проклятие на веки вечные!
Умри, сука!!!
***
Утром перед рождеством опер встал и, радуясь редкому выходному, отправился в
ванную - бриться. Можно было, конечно, выспаться, как и планировал бравый
милиционер, но треклятые внутренние часы все равно подбросили его в половине
седьмого, как по команде, и он автоматически им повиновался.
Покрыв щеки, пожалуй, чрезмерным слоем конфискованной пены для бритья, опер
повозил по щекам хорошим английским станком, что не могло не радовать кожу.
После процедуры он сполоснул лицо холодной водой, взялся рукой за подбородок и
по привычке осмотрел себя, крутя головой вправо-влево. Нормально. Только из
ноздрей что-то волос торчит... Опер взялся двумя пальцами за торчащий волос,
зажмурился и дернул. Боли не было. Но что-то явно вылезло из носа, потому как
легче стало дышать. Опер открыл глаза. В пальцах, не веря своим глазам,
милиционер увидел зеленую веточку сантиметра в три длиной. "Это еще откуда?", -
подумал он и посмотрел опять в зеркало. В ноздре опять что-то торчало. На этот
раз опер глаза закрывать не стал, уцепился получше и опять дернул. Выскочил
почти целый одуванчик, распустился на глазах и паскудно зажелтел. Опер помотал
бестолковкой и снова уставился в зеркало. Все еще что-то виднелось в этой
несчастной ноздре. Да и в другой тоже. Но дурдом в любом случае необходимо было
прекращать или доводить до абсурда, поэтому служивый взялся сразу за две ноздри
и от души рванул, не щадя себя. Из уже знакомой дырки выскочил саженец помидора,
а из другой, непорочной, чуть не разорвав ее - упитанный лягушонок с дебильными,
но очень симпатичными глазками. Оперу стало плохо. Такого выходного он не ожидал.
Сев на край ванны он стал думать - как учили, то есть логично. Лягушонок вдруг
из его руки спрыгнул в саму ванну и сел там посередине, совершенно одиноко. Пока
в голове у милиционера происходил мыслительный процесс, его руки машинально
заткнули пробкой сливное отверстие ванны и пустили туда воду комнатной
температуры. Лягушонок явно обрадовался и стал плавать в бурлящем водовороте.
Для логического вывода проведенных следственных экспериментов, однако, было
маловато. Опер встал, снова поглядел в зеркало и уже с интересом задрал подбородок. В ноздрях -
в одной и другой - что-то торчало, но опять же - не разобрать. Натуралист решительно взялся пальцами за торчащее и дернул. Из правой, теперь уже точно - флористической, распространяя
нежный аромат, выползла ветка сакуры, а из левой - зоофильной, выскочил,
удерживаемый за хвост, бешено сопротивляющийся пескарь и сам, подлец, собой
выскользнул в ванну, составив компанию уже умиротворенному и медитирующему
лягушонку.
В следующие 15 минут из многострадальных ноздрей милиционера явились:
садовая лилия в полном соку, толстый меланхоличный, но, тем не менее, тут же
уползший бесследно дождевой червь, карманного размера волосатый кактус, ночная бабочка, стебель
ядреной казахстанской конопли, белая лабораторная мышь, долго вытаскиваемая
плеть вьюнка и, наконец, наглый маленький безбожно матерящийся попугайчик. На
этой жизнеутверждающей ноте чудеса кончились и никогда в жизни больше не
беспокоили опера.
Где-то через пару лет у него заболела голова, врачи долго несли ахинею и
просвечивали его тыкву насквозь, но толку не было, и он сходил к одному
старичку, Магистру чего-то там. Боль мракобес снял за пять сеансов и штуку
баксов, но когда, отважившись, милиционер рассказал ему о случае с ноздрями,
старичок вдруг понимающе кивнул и сказал:
- Вы, молодой человек, попали под ээээ... как бы это сказать... Ну вот, некоторые
попадают под паровоз. А вы попали под тень паровоза. Понимаете? Нет? Ну и
ладненько. Я сейчас с вас остатки этого эээ... насморка сниму, а стоить это
вам будет всего двести долларов. А можете, конечно, и так ходить. Только... есть у
нас такое выражение: "Зов тени".
Опер, подумав пару секунд, согласился...
***
Через несколько дней после смерти старухи этот странный
народ что-то опять готовился праздновать. Маленькие ублюдки носились вокруг
меня, но теперь я уже многому научился. Научился делать так, чтобы они меня не
замечали. День за днем я все больше проникал в их мысли. Я заставлял их
самозабвенно драться, орать, прятаться и сквернословить. В такой атмосфере было куда лучше. Но проклятый снег
- он не давал мне возможности двигаться. И я стал изучать местность. Это было
трудно. Я растапливал под слоем снега какое-то место, куда помещал часть себя,
замораживал его и перемещался дальше. Я узнал под снегом много интересного.
Узнал летние тропинки, места, где росли трава и цветы, где когда-то были лужи.
Так, понемногу, я обыскал большой кусок пространства. И, наконец, нашел железный
круг, вставленный в какой-то массивный обод. Под кругом была вода - я слышал
это. Она шумела и плескалась где-то в глубине, а любая вода течет в море - это я
знал еще из прошлой жизни. Надо только проникнуть туда, а дальше - движение,
жизнь, свобода. Я обязательно найду способ обрести тело. Если существует моя
мысль, то уж остальное - я вырву у этого мира. Я ведь царь, не так ли?
А с тобой, мальчик, который выковырял у меня ледяные глаза, мы еще
встретимся. Я пока не помню, почему я не люблю детей. Но я вспомнил свое имя.
Это лучшее имя на свете и оно еще будет вам сниться.
Празднуйте пока то, что вам кажется нужным. Понемногу, по осколкам, по ниточкам,
по полутеням я восстановлю всю мою прошлую жизнь. Когда я сделаю это - вам будет
не до праздников.
Потому что меня зовут Ирод.
И я - вернулся.
***
"Вода разная бывает ... Вот в этой бутылке - тоже вода. Но это - просто H2O. Та,
что у нас в крови, лимфе и тканях - она, как бы это тебе... с информацией. Если
взять, например, мозг, и дистиллировать оттуда воду, а потом на ней чай заварить...
или водку сделать... или просто выпить - знаешь, что это будет? Не гадай, все равно
промахнешься! А я эту воду пил...".
Научный сотрудник НПО "Вектор", разработка биологического оружия, пьянка с
автором рождественского рассказа.
"Та, которая из глубоких скважин - по большей части - стерильна. Возможно, она
никогда не была в организмах. А вот в океанах, например, каждая молекула воды по
крайней мере 400 раз прошла через живую ткань. Метаболизм, понимаешь... Вопрос -
что она помнит об этом... Кто-кто? Вода, конечно..."
Безработный кандидат биологических наук, пьянка с тем же автором.
"65% человеческого тела составляет вода".
Компьютер с установленной на нем Большой энциклопедией Кирилла и Мефодия, во
время сольной эксклюзивной пьянки автора на выживание с появлением
Необъяснимого.
***
Летом, когда солнечно и жарко , все дети очень любят купаться.
Многие из них заплывают дальше, чем разрешают взрослые, а некоторые обожают нырять. До лета я дотерплю.
Две тысячи лет терпел, чего уж там...
Счастливого Рождества, деточки...
|