Аннотация: Всего лишь смерть... Повесть - номинант премии "Национальный бестселлер" - 2009.
Повесть опубликована в художественно-публицистическом
альманахе "Литературные кубики" #5, СПб, 2008.
Распространяется бесплатно. Официальные места
распространения здесь.
Аборт
повесть
Взрыв
Перед смертью я очень спешил.
Собственно говоря, не только перед ней. Я спешил вчера,
позавчера, неделю назад, днем, ночью, но чаще всего, и
это меня выводило и выворачивало особенно - по утрам. И
хотя у нас дома серебристый скоростной лифт, но все равно
- я спешил, сознательно давил в пол обеими ногами и
напрягал бицепсы, стараясь нарушить, хоть раз, хоть на
одну минуту, закон тяготения. Два g меня бы устроили. А
еще больше устроили бы 4 g. Говорят, летчики выдерживают
и 8, и 10. Но недолго. Для некоторых это уже последняя
перегрузка в жизни. Цветные, налетающие друг на друга
круги перед глазами, малиновый звон, нарастающий кровяной
ураган, артериальный взрыв и уход в
точку.
Но я все равно им завидовал.
Ведь в этот момент скорость просто чудовищна. И ее
наверняка хватает. А мне нет. Мне никогда не
хватало.
Каждый божий день я
выскакивал из лифта как ошпаренный, выбегал из подъезда и
мчался к машине. Один раз во дворе на меня обрушился
несравнимый ни с чем удар судьбы, практически - перелом
всей жизни через колено - небрежно брошенный соседский
автомобиль, ленивый, грязный и никуда не торопящийся ни в
этом веке, ни, может, даже в следующем. Он перегородил
мне выезд. Я подбегал, внутренне холодея, на ходу
перекладывая в голове чудовищные кубики Рубика, и
подбежав, понял, что не успел ровно в три места совсем и,
возможно, еще в два условно.
Я зло
давил на чужой капот обеими руками, для верности
подпрыгивая, смотрел на часы, скрипел зубами, а сосед, у
которого вся жизнь была никчемна, бессмысленна и
нетороплива, даже не думал выбегать немедленно или там -
просто выглядывать в окно.
В конце
концов, зевая и потягиваясь, он все-таки вышел, лениво и
насмешливо развел руками, дескать - извини, не рассчитал,
но никакого раскаяния на лице у него не было. Цейтнот был
жуткий, времени на интеллигентный мордобой у меня не
было, некогда было даже нахмуриться, я прыгнул в машину
и укатил. Тот день, помню, едва не перечеркнул усилия
всего предыдущего месяца. Два или три дня я ставил машину
на платную стоянку. Но что такое стоянка? Это лишних
иногда пять, иногда десять минут, а также абсолютно
бессмысленное общение с охранником. У подъезда времени
почти не теряешь. Чуть не опоздав в два последующих дня,
я плюнул на стоянку, сходил вечером в магазин, купил
бутылку самой пролетарской в мире водки и преподнес
соседу с почти радостными нотками в голосе. Он долго
расшаркивался и пообещал прикидывать на глаз
расстояние.
Что радостно - именно
этот сосед, дегенерат каких мало, больше в душу, подлец,
не гадил. Но сволочей в мире от этого не убавилось. Один
раз урод, которого явно родила не мать родная, а
эволюция, технично (даже не сработала сигнализация) и ни
за что (я его в глаза никогда не видел) проткнул мне два
колеса. После этого у меня померкло в глазах, и от
инсульта я спасся, только вспомнив пару то ли китайских,
то ли японских дыхательных упражнений. И опять был почти
изуродован до неузнаваемости весь предыдущий месяц, и
опять я спешил, опаздывал и мрачно выходил из
себя.
На следующий я купил
видеокамеру, поставил на кухне компьютер и установил
программу слежения, которая автоматически записывала,
какая гнойная инфузория прикасается к моей
машине.
Как было им объяснить,
недоумкам, что не в колесах дело, а во времени? Опоздал -
не сделал, не сделал - не успел, не выжил, не заработал,
не приласкал любовницу, не попил коньяку с чиновником, не
вписался, не отметился, не примелькался, не обогнал
конкурента, не стал первым, а мир для вторых, твою мать,
не планировался вообще. Такой вот генезис, и такое вот
скотское мироздание. Не я его
придумал.
Вот и в тот день после
работы я сначала мчался с работы к штатной любовнице,
оттуда на корпоратив за город, на нем, разумеется, ничего
не пил, а только ходил с фужером шампанского, улыбался,
раскланивался, не выпуская из рук сотовый, подхватывая
его то одной, то другой рукой, потом шампанское
выдохлось, стало тусклым из-за вечерней томной жары, и я
поставил фужер куда-то в сумерки. В этот момент я понял,
что не устал даже, не утомился сверх всякой меры, а
просто натурально разваливаюсь на
куски.
Это все обрушилось, как
аварийный душ в химической лаборатории - мгновенно. Я сел
на резной белоснежный стул и почувствовал, что дрожат
ноги - предательски и мелко. Сердце билось так
студенисто, что из этой жизни уже ничего не хотелось,
кроме как упасть и раствориться в пространстве. Но
нельзя. Завтра ведь тоже день и к нему тоже надо от души
и методично подготовиться.
-
Простите! - услышал я голос сбоку и с трудом повернулся,
- не могли бы вы пересесть, мы организуем
столик.
Молодой официант или кто он
там, подошел ко мне и мягко, но настойчиво,
надоедал.
- Какой столик? -
машинально спросил я не своим, смертельно уставшим
голосом.
- Вы же сами просили
накрыть отдельный стол после торжественной части для
приватного разговора! - вежливо сказал парень. Одет он
был, как и вся обслуга, во что-то бело-блестящее, но не
отвлекающее.
- Ах, да, - вспомнил
я, - действительно.
Да, просил. Пока
сам не подсуетишься, ни одна ж скотина ничего не сделает.
На небе слегка двигались приличные, серо-розовые,
корпоративные, абсолютно не мешающие облака. Лить дожди и
изрыгать молнии они не собирались. Опускалась летняя
ночь, великолепно вышколенная трава начала отдавать
накопленное за день тепло. В сумерки всегда стихает -
приятная особенность погоды, не правда ли? Но похвалить
природу сил не было, как и не было сил
чувствовать.
Я был почти топ-
менеджером в крупной торговой компании, мне было и куда
расти, и кого бояться, и кого слушаться. За последний год
моя зарплата увеличилась в пять раз, уважение ко мне - в
десять, а тщательно скрываемые амбиции - в сто. Целыми
днями я говорил, гнул пальцы, приказывал, принимал
решения и получал по первое число. Рядом со мной всегда
были мудрое и полезное, тупое и мерзкое, красивое и
отвратное.
Исходя из вышеизложенного
я перманентно врал. Красочно и правдоподобно. В этом не
было ничего страшного, потому что вокруг врали все.
Опаздывал на совещание я обычно из-за того, что
разбирался на складе и никак не мог связать реальность со
своими таблицами. Не то чтобы я терял товар напрочь. Но
он, сука, был не там, где надо. А так как признаваться в
своей нерасторопности было нельзя, то всегда были
виноваты пробки. Мегаполис ведь не может жить без пробок,
не правда ли? 'Босс, на Большевистской две аварии, вы же
слышали, наверное'? Конечно, слышали, почти у всех радио
бубнит и даже 'Яндекс-пробки' на днях вот запустили и
теперь особенно счастливые владельцы карманных
компьютеров точно знают, где бы они смогли проехать, если
бы колом не стояли здесь. Вся херня в том, что на
Большевистской я даже близко не мелькал. Жене врал, что
на работе, любовнице - что у жены именины (хороший ход,
кстати, день рождения обычно не скроешь, а именины хоть
каждый день назначай), другим менеджерам, одноклановым,
так сказать, врал, что еду к любовнице, а сам ехал к
другим злобным и голодным, почти врагам, можно сказать.
Дипломатия, в рот мне ноги.
Сыну
врал, что в магазине не было роликовых коньков, а я даже
не знал на тот момент, где они вообще продаются. Один раз
соврал даже коту. Ну, так вот, посмотрел ему в глаза и
совершенно искренне сморозил - извини, мол, не было
'Вискаса'. А потом спохватился и заржал - это же кот!
Ему-то зачем врать? Но привычка - она ведь как загар - в
одночасье не смоешь.
А ведь я
специально не врал. Вернее, я, конечно, врал, сознавая
весь смысл, так сказать, и дрянь, и запах вранья. Но
просто я как-то несколько лет назад начал врать, и с тех
пор пришлось наворачивать одну ложь на другую, и снова и
сызнова, и вдоль и поперек, и когда определенно надо, и
когда не надо совсем, а потом уже ничего не оставалось,
как запоминать легенду, потому что правда совершенно не
вписывалась, не котировалась и вовсе была ни к селу, ни к
городу.
В общем, на корпоративе я
сломался, хрустнул и изнемог в одночасье. На зеленой,
теперь уже серо-зеленой из-за сумерек поляне, играл
пианист на белом рояле, рядом бодро запиливал ноктюрн
скрипач, а девушка свистела на флейте чего-то
стоматологического. Черт возьми, на этих корпоративах
всегда играют музыку, которую ни одна сволочь не способна
запомнить! Что-то типа нотной жвачки. Когда они начинают
одно произведение, то предыдущее напрочь вылетает из
головы. Мне показалось, что и тут врут, так как играют
одно и то же. Музыка ведь должна запоминаться? Должна. А
тут не запоминается. А зачем тогда пилить другое? Ну вот
и поигрывают незаметно с первой
ноты.
Но хрен с ней, с музыкой, ее
вытерпеть, вообще-то, можно. Мы сидели и разговаривали
вокруг высокохудожественных нарезок ветчины, блестящих
маслин, свежей петрушки и чистого стекла. Так как мне
иметь личного водителя еще не полагалось, пить я не мог.
А генеральный мог. И заместитель мог, и даже Борисыч,
сукин сын - такой же, как и я, менеджер, мог, потому что
приехал не на своей колымаге, и собирался на обратном
пути пристроиться к кому-нибудь на заднее сидение в
состоянии гламурного опьянения. Да и пес с ним. Борисыч в
фирме буквально до третьих петухов, поэтому пусть
надирается до любой степени
неприличности.
Плюс к тому, пить мне
было противопоказано не столько потому, что надо было
вести машину, а потому, что пьяный я вру с большим,
унылым трудом. Тупо, плоско, бессвязно и негармонично. К
тому же, если забудутся слова, то произойдет вообще
нескладуха, и придется выкручиваться. Людей, способных
делать карьеру в пьяном виде, можно пересчитать по
пальцам, да и то - уж больно много случайностей может
свалиться на голову, а это нехорошо. Да отопьюсь еще,
успею, какие мои годы, сорока еще нет!
Ну вот. Они пили, а я слушал.
Слушал и врал. Они тоже врали, но правда-правдочка уже
проникала через опьянение, а я запоминал, закрашивая свою
трезвость беглой речью и специальными такими шутками,
которые вообще-то плоские и несмешные, но в ходу под
градусом.
Пока говорили обо всем и
ни о чем, я нарыл нужной информации и возрадовался, так
как пикник (в целом - идиотское занятие) получился
небесполезным. Удовлетворенный, я даже пришел немного в
себя и развеялся. Смертельное изнеможение сменилось
просто усталостью, а под конец так даже и весельем.
Только спина да шея слегка
побаливали.
Рабочая неделя
заканчивалась. Пятница - она и в Африке пятница. Но
торговая наша компания в целом выходных-то не имеет.
Потому как работают магазины, кое-какие склады и немного
транспорта. Полностью теряет сознание организация только
на Новый год. А раз так - то контролировать завтра все
равно надо. Не генеральному, конечно, и не его заму. А
вот мне, да Борисычу, да еще трем-четырем пастухам. Но
Борисыч сегодня будет в сильную многоградусную дугу. Он
уже крыльями машет. И завтра он вообще толком ничего не
сможет. А я смогу. И потому Борисыч здесь долго не
задержится, хотя он и весельчак, и разговор поддержать
мастер, и субординацию соблюдает. Он этого еще не знает,
зам этого еще не знает, и даже генеральный только-только
об этом начинает догадываться. А я его уже вычеркнул.
Поэтому, когда символически чокаюсь с ним, я делаю это
насмешливо, с достоинством и, возможно, с жалостью. Хотя
последняя мне несвойственна.
И вот
солнце рухнуло за горизонт, и сумерки превратились в
раннюю ночь, и слегка подул ветер. Буквально самую
малость, как ниточка свежести и чистоты протянулась.
Наглый сибирский комар почуял трезвую кровь и впился мне
прямо за ухо, где и умер от точного акцентированного
удара. Вытирая пальцами кровь, я подумал, что вообще-то,
это самка. Она, то есть, а не он. От усталости чего
только не начинаешь за собой замечать. Все-таки, странная
штука - мозг.
И надо было
прощаться.
Я встал, поблагодарил,
пожал всем руки, сослался на занятость и на завтрашний
приход десяти вагонов. Генеральный удовлетворенно
хмыкнул, Борисыч, не долго думая, запел, а зам кивнул и
отвернулся. Он какой-то странный, я его понять до сих пор
так и не смог. Серая какая-то крыса, могущественная,
матерая, ничем ее не вытравишь. Ладно,
успеется.
Музыканты уже исчезли,
только накрыли полиэтиленовой пленкой дорогой, видимо,
рояль, и перевязали ему ноги серебристой веревкой,
закрепив пленку от ветра.
Над
поляной тянулись гирлянды разноцветных огней, где-то по
краям, чтобы не попасться на глаза начальству, ходили в
меру пьяные люди и почти не шатались. Кто-то собирался
остаться, так как это была приличная база отдыха, но
большинство уже разъехалось на автобусах и прочем
транспорте. У ворот, в излишне освещенной беседке,
водители генерального, зама и еще кого-то резались в
карты и пили 'Карачинскую', желая дополнить ее водочкой,
но, само собой, не имели такой возможности. Я сказал им
абсолютно нейтральное 'до свидания', получил в ответ
азартное 'козырь пики' и небрежный кивок. Эти люди почти
не умеют врать. Вернее, когда они врут, это слышно, видно
и воняет за версту. Поэтому с ними, все-таки, не так
трудно. А натренировавшись на заме так и вообще
элементарно. Этот матерый крыс сам того не зная
воспитывает у меня обостренное
мировосприятие.
Я довольно бодро
дошагал до своего 'форда фокуса', который, говоря
откровенно, был едва-едва мне по карману в обслуживании,
но я специально купил такой, чтобы не расслабляться. Для
генерального это была бюджетная машина, для зама -
ничего, так себе самокат, а вот Борисыч о такой пока мог
только мечтать.
Болели и изрядно
ныли шея и голова. Видимо, я еще и слегка простыл. Я даже
знал отчего. От кондиционера, чтоб ему пусто было.
Усталый, с отчаянно хрустящей шеей, я сел на сиденье,
морщась, пристегнулся, запустил двигатель, немного
посидел, настроился и двинулся в город. Туда было езды,
от силы, километров двадцать. Да по недавно
отремонтированному полотну, да в пятницу ночью, да еще
когда все население стремится из пыльного мегаполиса как
раз наоборот - поближе к природе. В общем, я ехал почти
по пустой трассе, что меня и
сгубило.
Потом я долго не мог
понять, почему заснул. Ладно бы, ехал несколько часов,
вцепившись взглядом в мелькающий пунктир разделительной
полосы и, загипнотизированный, растворился бы, растекся,
упал мысленно навзничь и успокоился, представив
прохладное озеро, возле которого стоит палатка с
наваленным внутри медово-пряным сеном. Там сон срубает
тебя в одно мгновение и не отпускает до
утра.
Нет, я ехал сносно и даже
умудрялся смотреть по сторонам. Мало того, я отвлекался
на хруст в шее и время от времени разминал
ее.
Сон пришел на полпути к городу.
Так уж получилось, так уж сплюсовалось,
сконцентрировалось все вместе - пятница с корпоративом,
усталость, накопленная за месяцы, а возможно, уже и годы,
честно отработанная неделя, завтрашняя, буквально
мизерная, очень легкая и знакомая работа и последний
звонок любовнице, во время которого я врал привычно,
устало и даже с нежностью.
- Галь,
я еду с совещания. Конечно, соскучился. Да, завтра
постараюсь. Целую, солнышко!
Вот
зачем я врал? Ну сказал бы, что с пикника, с неформальной
дружеской вечеринки - ведь ничего же страшного, ведь не
было смысла нести привычную чушь! Да кому оно нужно -
врать в пятницу вечером и даже призрачной пользы от этого
не иметь! Привычка, въевшаяся под кожу. Мимо мелькали
деревья с тяжелой летней листвой, еще помнящей дневное
горячее солнце. Я и посмотрел на них всего ничего -
какое-то мгновение. А потом уставился перед собой, чуть
наклонил голову вниз и поудобнее положил на руль
руки.
Возможно, за последние
несколько месяцев организм просто устал держаться из
последних сил. Нервы, конечно, беспредельно устойчивы.
Годами можно заставлять себя спешить, успевать, догонять
и перегонять. Десятилетиями можно насиловать себя, ходить
по струнке, выполнять самые страшные собственные приказы.
Но наступает секунда, когда организм ломается на пару-
тройку минут. Он просто не способен больше бодрствовать.
Он уже физически не может передавать по нервам никакие
сигналы. Кроме одного - спать. Или даже не спать,
поскольку сон - нормальное состояние, а просто -
отключиться, как дешевый китайский фонарик. Спасительное
бездействие. Далекие синие шуршащие по проводам искры.
Тело не понимает, что надо управлять автомобилем - оно
ведь не знает последствий. Мышцы, кости, сухожилия,
внутренности, даже сам мозг не ведают что творят. Лишь бы
упасть в спасительное небытие. Так, наверное, устав
бежать от хищника, древние жертвы просто падали от
бессилия и замирали. Лежали, спасая центральную нервную
систему от перегрева или от безумия. А когда приходили в
себя... если приходили... то либо вскакивали и бежали дальше,
либо уже никогда не просыпались. Так вот получилось и у
меня.
Только животные по собственной
своей воле не доводят себя до хронической усталости.
Каждый божий день любая зверюга тщательно отсыпает
положенное, не собираясь устанавливать никакие
стахановские рекорды. Ведь только человек может работать
ради никому... даже ему самому неведомой
цели.
В общем, найдя какое-то
странное положение рук, ног и головы, которое у древних
животных означало потерю сознания, я нырнул в пограничное
состояние, где время сгустилось, замедлилось и стало
физически осязаемым. Ко всему прочему в это время дорога
самую малость повернула направо, даже не повернула, а
плавно изогнулась. А так как я ехал все равно прямо, то
на всех этих ста, а то и больше, километрах в час, без
всякого предупреждения, мой 'форд' выскочил в лоб
груженному лесом КамАЗу.
Молодой
парень, внимательно слушавший подборку местных шансонье,
не успел отреагировать. Все произошло так быстро, что
вообще не имело внятного временного объяснения. Что-то
ирреальное, эфемерное, как намерение вдохнуть,
предчувствие глотка кислорода. Вроде как мелкая тонкая
молния, сувенир в
плексигласе.
Понять, что об него
разбивается 'форд фокус', парень сумел не сразу, а
несколько погодя, когда меня, уже, собственно говоря, не
было. Поэтому запоздалый финт рулем и максимально
эффективные тормоза ни к чему не
привели.
Серебристый мой красавец,
которого я содержал с большим финансовым трудом, влетел
под КамАЗ под небольшим углом со скоростью пули, и
кинетическая энергия удара тут же разорвала автомобиль
пополам. Одну половину, переднюю, КамАЗ, к этому моменту
уже начавший тормозить, просто сжевал, подмяв ее под
себя. Задняя, уже не имевшая для меня никакого смысла, по
инерции перескочила стальное полосатое ограждение со
светоотражающими вставками, далеко улетела в поле,
перевернулась несчетное количество раз и тоже потеряла
всякий цвет и форму с содержанием
заодно.
Что было со мной? Да, в
общем, я так и не проснулся. К тому моменту то, что от
меня осталось, не могло ни проснуться, ни очнуться, ни
выйти из комы. Бесформенный кусок мяса, еще, впрочем,
рефлекторно трясущийся, тут же скомпоновался в прямом
смысле в головоломку для
патологоанатома.
А потом вернулось
время. Грохот, скрежет, движение разворачивающегося
поперек полосы КамАЗа - это уже было в нормальном
измерении. Разница в массе у двух машин была
колоссальная, поэтому молодой водитель грузовика
пострадал символически. Кровь на лбу, сбитое ударом
дыхание и страх, который придет минут через пять. Пока
была просто досада.
А меня уже не
было в этом мире. Повезло. Боли я не
почувствовал.
Что я видел?
Раскаленный двигатель КамАЗа,
бешено мелькающие поршни с компрессионными кольцами,
торцы бревен, липкие от свежей смолы, снова торцы, легкое
парение-кувыркание над дорогой, мелькнувшее стальное
ограждение, полет все над тем же полем и падающее на меня
ночное небо со звездами.
Но потом
уже я падал на небо. А потом опять оно на меня.
Необычайно красиво это все было. Космос пополам с Землей,
вкус крови, дразнящий детский запах полыни. Когда
вращение уже не знаю чего - тела, например -
прекратилось, я опустился на траву...
По
условиям договора публикация полного текста не разрешена.
Альманах с повестью можно получить бесплатно в
официальных точках распространения, список на странице litkubiki.ru.