Гулкий коридор со сводчатым потолком. В торце коридора - белая дверь. На двери табличка: "Не входить. Стерильно!". Около двери двое - мужчина и женщина, что называется интеллигентного вида. Она сидит на краешке стула, время от времени поднося к глазам скомканный платочек. Он нервно шагает вдоль коридора - три шага к двери, три назад... В руке у него - незажженная сигарета. Курить здесь нельзя.
Дверь периодически открывается - кто-то выходит... В такие моменты и мужчина и женщина напряженно вглядываются туда, вглубь, силясь хоть что-нибудь разглядеть в туманном пространстве за дверью. Так проходит несколько часов.
Дверь открывается, выходит пожилой мужчина со стандартной академической внешностью: Дорогие очки, костюм-тройка, седая бородка клинышком. Выйдя, сразу останавливается, закуривает - ему здесь курить можно.
- Ну что, профессор - привстав со стула спрашивает женщина срывающимся голосом.
Профессор затягивается сигаретой, шумно выдыхает ароматный дым:
- Увы... Педагогика бессильна...
- Превед, родаки - в двери показывается довольно расхристанная девушка лет семнадцати. На ее лице - усталая улыбка много повидавшего на своем веку человека.
Сюжетик.
Деревня. Дворов тридцать. Одна улица. Две фамилии. Глушь, медвежий угол. Издревле женятся "через тракт", то бишь девушки одной фамилии выходят замуж за мужиков другой фамилии и никак иначе. И вот пришло время одной такой паре, чуть ли не с рождения сосватанных, жениться. И вдруг оказывается, что он ее терпеть не может, несмотря на родительские увещевания с его стороны и родительский же вой с другой стороны. Оказалось, что парень-то голубой и если и мечтает об женитьбе, то только с местным завклубом, человеком хоть и местным, но тонким и интеллигентным. Родители опозоренной девушки ставят вопрос ребром, дескать пусть ваш Ромка берет нашу Юльку, а не то... Единоутробный Ромкин папаня, выкушав литр, берется за оглоблю и гоняет сынулю по деревне, в чем ему пытаются помочь Ромкины братья и младший брат поруганной невесты Тимофей. В драке с Ромкой Ромкин брат Мишка смертельно ранит Тимофея шкворнем. Воленс-ноленс приходится Ромке идти под венец уже хотя бы для того, чтоб замять уголовное дело. В первую брачную ночь Ромка душит молодую жену насмерть и стреляется на берегу красивой реки из папаниного ружжа.
Все плачут. На фоне старого сельского кладбища ползут титры, мол, нет повести печальнее...
А деревню эту потом затопили при строительстве очередной ГЭС.
Восьмая горизонталь.
Мы, пешки, начинаем свой путь со второй горизонтали. Это наше единственное преимущество перед мажорами: слонами, конями и даже королями. Пусть они будут трижды Фигурами, но в начале пути - мы всегда впереди. Мы можем идти только вперед. Это несколько раздражает, как и всякая прямолинейность, но есть в этом что-то от целеустремленности. И от гордости, конечно, тоже что-то есть. Фигуры смотрят на нас свысока, не зная того, что цель у каждой пешки гораздо благородней и четче, чем у любой Фигуры. Пешки идут к свободе. Каждая пешка стремится достигнуть восьмой горизонтали, а там... Свобода. Ибо именно там пешка превращается в ферзя и обретает свободу передвижения . В рамках доски, конечно. Восьмая горизонталь. Место, где особенно остро осознаешь, что жизнь прожить - не поле перейти. Восьмая горизонталь наше все - цель, средство и смысл. Что правда, вдохнув первые миллиграммы свободы в качестве ферзя, можно сразу же оказаться жертвой какой-нибудь подлой ладьи. Но даже это все равно лучше, чем всю жизнь елозить по доске, а оглянувшись на восьмой горизонтали на пройденный тобой путь, понять вдруг, что все твои изящные повороты и пируэты были всего лишь буквой "Г". И даже восьмая горизонталь не в силах изменить того, что ты - конь. Просто конь...
Бизнес-страшилка
А еще, один мужик народ вешал. Ну, весы у него были, он и вешал. В переходе подземном на Бессарабке Большие такие белые весы. Специально для людей сделанные. Как в санатории каком.
Так он что делал. Подходит к нему, скажем, дама в теле, килограммов на сто пятьдесят. Он ее вешает и говорит, мол, вы мадам весите сто двадцать килограммов. Мадаме приятно такую цифру слышать, а у него ж, гада, тридцать килограмм остается. Ну, а в конце дня все эти килограммы он перекупщикам с Бессарабки сдавал. Не скажу, что дорого, но за три года мужик сильно зажиточным стал. Очки купил новые, табурет для сидения на рабочем месте справил...
А потом его машиной сбило. Что характерно, французским автомобилем. Насмерть. Во как бывает...